Московский оружейник (Кобб младший)

Московский оружейник
автор Сильванус Кобб_младший, пер. Николая Васильева

Оригинал: язык неизвестен, The Gunmaker of Moscow, опубл.: 1856. — Источник: az.lib.ru

Сильванус Кобб-младший

Московский оружейник

Сильванус Кобб-младший (1823—1887) — сын священника, моряк, борец за трезвость, масон — был одним из популярнейших американских писателей своего времени. Действия его приключенческих книг разворачиваются в колониальной и постколониальной Америке, в Англии, Франции, Германии, Италии, Испании, Греции, Мексике, на суше и на море.

В своём самом известном романе «Московский оружейник» (первая публикация — журнал «Нью-Йорк леджер», 1856; первая книжная публикация — 1888) автор повествует о России времён Петра I. Главный герой, скромный оружейный мастер Рюрик Невель влюблён в прекрасную графиню Розалинду Валдай, но на его пути встаёт коварный Ольга (!), герцог Тульский… Оригинальный текст перешёл в общественное достояние. Здесь представлен первый перевод на русский язык.

https://sites.google.com/site/dzatochnik/

Глава 1. Оружейник и монах

Глава 2. Странное предложение

Глава 3. Любовь

Глава 4. Вызов

Глава 5. Дуэль

Глава 6. Пред императором

Глава 7. Поразительное испытание

Глава 8. Маска спадает с лица злодея

Глава 9. Маска спадает ещё ниже и обнажает суть

Глава 10. Странное открытие

Глава 11. Потрясающее событие

Глава 12. Совещание, и как оно было прервано

Глава 13. Заговорщики за работой

Глава 14. Таинственное судилище

Глава 15. Что случилось в банях герцога

Глава 16. Злодей не отступается

Глава 17. Вечерние происшествия

Глава 18, странная и запутанная

Глава 19. Заключение

Глава 1. Оружейник и монах

Наш рассказ начинается в середине зимы в самом конце семнадцатого столетия. Россия прошла через долгое, суровое испытание национальной тьмой. Она носила татарское иго, стёршее плоть нации до самых костей; а когда иго было сброшено, начались гражданские распри и мятежи. Поляки и шведы грабили страну, и полдюжины человек претендовали на трон посреди всеобщей суматохи. Наконец несколько патриотических граждан, заложив всё самое дорогое, что имели, ради освобождения от этого проклятия анархии, ведомые благородным князем и скромным, патриотичным мясником, смело поднялись на спасение страны. Москва была освобождена, Михаил Романов был избран царём; и этот блистательный род до сих пор занимает имперский трон. И вот заря российского величия занялась; но солнце стояло невысоко, и свет освещал не всю империю, пока трон не занял Пётр.

В Слободе — пригороде Москвы — на берегу Москвы-реки стояла скромная хижина. Её внешний вид выдавал опрятное устройство, которое восполняло её небольшой размер. На самом деле, она казалась такой маленькой только по сравнению со стоявшими рядом крупными, ветхими, грязными строениями, которые возвышались над аккуратной хижиной, как безлесые горы над зеленеющим холмом. Внутри эта хижина была столь же опрятна, как и снаружи. Две квартиры, одна из которых использовалась только зимой, были обставлены не только с опрятностью, но с настоящей роскошью. Позади были большие кухня и столовая и две маленькие спальни; а ещё дальше — ремесленная мастерская и другие пристройки. В мастерской производилось, в основном, огнестрельное оружие. По особому заказу делались шпаги и другое холодное оружие.

Оружейник сейчас стоял у кузнечного горна и наблюдал, как клубы белого дыма вылетают в дымоход. Это был молодой человек не старше двадцати трёх лет с соразмерным, крепким телосложением. Он был не высок — не выше среднего роста, — но одного взгляда на его могучую грудь, широкие плечи, жилистые обнажённые руки хватало, чтобы увидеть, что он обладал огромной физической силой. Его правильные черты лица были крупными и крайне привлекательными; его высокий лоб был наполовину скрыт светло-русыми вьющимися волосами; его яркие, сверкающие серые глаза выдавали ум гения. Звали его Рюрик Невель. Его отец погиб в последней войне с турками, а сын вскоре после тяжёлой утраты, оставив матери достаточно средств, поехал в Испанию. Там он работал на самых прославленных оружейных заводах; и сейчас, набравшись опыта в своём ремесле, вернулся в родной город, чтобы следовать своему призванию и заботиться о матери.

Рядом стоял помощник Павел Пипов — смышленый парень лет пятнадцати, который учился у оружейника его искусству. Его волосы и глаза были темнее, чем у его хозяина. Пусть он не обладал таким же глубоким умом, зато был остёр на язык и непоколебимо честен.

Солнце уже зашло за горизонт, и мастерскую освещало только тусклое пламя углей в горне, когда Павел наваливался на ручку, которая двигала мехи. Вдруг Рюрик, выходя из задумчивости, отступил от горна. Он приказал слуге собрать все вещи на ночь, развернулся к двери и скоро оказался на кухне, где его мать уже приготовила ужин.

Клавдия Невель была женщиной благородной внешности, и её красивое лицо озарялось каждый раз, когда она смотрела на сына. Она видела снега уже пятидесяти зим, и если они оставили немного серебра на её голове и некоторые отметины на её лице, то сияние многих летних месяцев одарили её благодарным, любящим сердцем и набожной, любящей душой.

— Опять снег повалил, — заметил Павел, когда занял своё место за столом.

— Эх! — отозвался Рюрик, отставляя нож и прислушиваясь к вою метели. — Я надеялся, что снег прекратился. Всё вокруг замело. И как же он дует!

— Не беспокойся, — произнесла мать нежным, спокойным голосом. — Метель дует, где хочет, и мы можем только возблагодарить бога за то, что имеем кров, и молиться за тех, кто его не имеет.

— Аминь! — с пылом ответил Рюрик.

После этого троица немного помолчала, слушая метель, которая ревела за стенами хижины. Дул сильный ветер, и снег с тоскливым, печальным звуком бился в окна. Наконец вся еда была съедена, стол убран, и скоро Павел ушёл спать. Он обычно ложился рано, чтобы рано вставать для разведения костра и подготовки к дневной работе.

Рюрик перетащил кресло поближе к камину, склонил голову и снова задумался. В последнее время это вошло у него в привычку. Иногда он сидел так целый час, не разговаривая и не двигаясь. Его мать не вмешивалась, поскольку предполагала, что он, наверное, решает какие-то волнующие его механические задачи. Но эти приступы задумчивости стали слишком частыми, слишком долгими, слишком мрачными для такого вывода, и добрая женщина убедилась, что вызваны они не кузнечным горном или токарным станком, а чем-то более далёким. Юноша сидел, положив лоб на руку и глядя в очаг. Он не двигался полчаса, и на лице его отражалось беспокойство.

— Рюрик, сынок, — наконец произнесла мать тихим, добрым голосом, — что так занимает твои мысли?

Молодой человек вздрогнул и повернулся к матери.

— Ты со мной говоришь, матушка? — спросил он после того, как пришёл в себя.

— Да, мой мальчик, — сказала она. — Я говорю с тобой. Я спросила, что занимает твои мысли.

С этими словами она придвинула своё кресло ближе к Рюрику и положила ладонь на его руку.

— Скажи мне, мой мальчик, — добавила она тихо, но настойчиво, — что у тебя на уме?

Рюрик взял мать за руку, несколько мгновений смотрел ей в глаза, а потом сказал:

— Матушка, я думал… в последнее время я часто думал о… о… Розалинде Валдай.

Клавдия Невель вздрогнула и немного побледнела, когда услышала это имя.

— Почему, мой милый мальчик, почему ты о ней думаешь? — спросила она с трепетом.

— Разве может быть другая причина, матушка? Ты видела Розалинду?

— Да, Рюрик.

— И ты заметила изящество, очаровательность, непревзойдённую красоту этой благородной девушки?

— Я знаю, что она красива, сынок, и что она добра… по крайней мере, мне так кажется.

— Тогда что, кроме любви, может заставить меня думать о ней? О, матушка, я люблю её. Я люблю её всем сердцем, всей душой.

— Увы, мой Рюрик, она никогда не посмеет любить тебя.

— Ты этого не знаешь, — быстро отозвался юноша, и его глаза вспыхнули. — Если бы я не знал, что она любит меня, я бы не позволил себе думать о ней. Мы познакомились, когда были детьми, и уже тогда полюбили друг друга. После того, как закончилось детство, судьба надолго развела нас; но я уверен, что её любовь не прошла, разве что годы сделали все наши естественные чувства ещё сильнее, ещё глубже.

— Но подумай, мой мальчик; ты простой ремесленник; она благородного происхождения, воспитанница герцога — сурового, холодного, гордого аристократа, который смотрит на людей нашего положения, как грубый хозяин смотрит на своих вьючных животных. Боюсь, что эти мысли приведут тебя только к мукам.

— По крайней мере, я увижусь с Розалиндой, матушка; и если она любит меня, как я люблю её, и если она примет моё предложение…

— Ну-ну, мой мальчик. Не питай таких надежд. Почему она должна выходить за тебя, когда самые богатые дворяне преклонят колени ради её руки?

— Перестань, — воскликнул Рюрик, вскочив на ноги; его красивое лицо пылало, его яркие глаза горели. — Не говори так, не сейчас. Я не хвалюсь, но моя душа чиста, а сердце благородно, как у любого человека в нашей стране. Мой разум ясен, мои помыслы высоки, моя воля крепка, как у любого другого. Если Розалинда ищет настоящую, искреннюю любовь, защиту крепких рук и желание преуспеть, тогда я не боюсь схватиться с любым из её поклонников. Но если она ищет немедленного богатства и блеск пышного титула, тогда… Ах, я знаю, что это не так. Впрочем, довольно; я увижусь с ней.

Клавдия не возражала желаниям сына и больше не говорила на эту тему. Некоторое время они молчали, затем Рюрик заметил, что метель усилилась.

— Чу! — воскликнула его мать, прислушиваясь. — Кто-то постучал в дверь?

— Никто в такую ночь не станет искать здесь крова, — ответил Рюрик. — Тебе, должно быть…

Юноша не закончил фразу, поскольку в этот миг раздался такой громкий стук, что нельзя было ошибиться. Юноша взял свечу и поторопился к двери. Он распахнул дверь, но ворвавшийся порыв ветра метнул хлопья снега в Рюриково лицо и тут же погасил пламя.

— Кто здесь? — спросил оружейник, склонив голову и одной рукой закрывая глаза от снега.

— Ради бога пустите меня, или я погиб, — отозвался голос из стигийской тьмы.

— Тогда входите скорее, — сказал Рюрик. — Вот, держите руку. Идите сюда.

Юноша нащупал руку, одетую в толстую перчатку из нежного меха, и, заведя невидимого посетителя в переднюю, он запер дверь, а затем повёл его на кухню. Как только снова зажглась свеча, Рюрик обернулся и посмотрел на вошедшего. Это был монах, и одет он был как чёрные монахи святого Михаила. Он был среднего роста и обладал комичной на вид круглотой. Он был толст и нескладен и смешно переваливался при ходьбе. Его широкая чёрная ряса от подбородка до пят была перетянута на талии таким же чёрным поясом. Снег, который лежал на плечах и спине, выделялся своим цветом. Рюрик рукой стряхнул снег и, взяв меховую шапку гостя, усадил его возле огня.

Прежде чем что-то сказать, молодой хозяин внимательно осмотрел своего гостя; а тот столь же пристрастно изучал, у какого рода людей он оказался. У монаха было своеобразное лицо. Черты его были смуглыми и крупными, почти угловатыми. По лбу были понятны его высокие умственные способности, а его глаза были тёмные и блестящие. В волосах, которые прятались под плотной скуфьёй, остававшейся на его голове, просматривался серебряный оттенок, хотя его лицо не выдавало старости, на которую могло бы указывать это серебро.

— Вы попали в сильную метель, батюшка, — сказал юноша после того, как его гость немного отогрелся.

— Да, так и есть, сын мой, — отозвался монах низким, рокочущим голосом. — Я выехал из Кремля утром и не думал, что такое случится. Метель началась, когда я возвращался. В полуверсте отсюда мой конь захромал, и я оставил его с честным крестьянином, а затем решил проделать остальной путь пешком; но я ужасно просчитался. Метель ослепила меня, через каждые дюжину шагов я проваливался в сугробы. Моё тело не очень привычно к такому труду. Ха-ха-ха! Но я увидел ваш свет и решил поискать здесь кров на ночь. Клянусь святым Михаилом, это очень свирепая метель! А у вас здесь довольно уютно.

— Да, мы стараемся, — сказал Рюрик. — Моя матушка не пережила бы зиму в одном из тех жилищ, которые стоят рядом.

Монах ответил на это только одобрительным кивком; вскоре юноша спросил:

— Вы живёте в городе, батюшка?

— Да, сейчас да, — отозвался монах. И затем он добавил с улыбкой: — Наверное, вы бы хотели знать, кого приютили? Меня зовут Владимир, и мой дом везде, где случится мне быть по воле божьей. Сейчас я живу в Москве. Прямо здесь… если быть совсем откровенным.

Рюрик улыбнулся, но ничего не ответил. Его так заинтересовало лицо монаха, что он не горел желанием поддерживать беседу. Наконец гость спросил, может ли он здесь переночевать. Ответив утвердительно, юноша зажёг ещё одну свечу и провёл его в комнату, которая находилась прямо над кухней и хорошо прогревалась несколькими железными трубами, связанными с печью внизу.

— Матушка, — сказал Рюрик, как только вернулся на кухню, — кто этот человек?

— Откуда мне знать?

— Но ты не видела его раньше? — спросил Рюрик серьёзным голосом.

— Не могу сказать, сынок. Его лицо рождает у меня странные чувства, но я, кажется, никогда его раньше не видела.

— И всё же оно кажется мне знакомым, — продолжил сын. — Эти глаза я уже видел, но не могу вспомнить, где и когда.

Рюрик размышлял и размышлял, но тщетно. Даже после того, как он лёг в кровать, он думал о странном лице; и всю ночь он видел поразительные сны о чёрном монахе.

Глава 2. Странное предложение

Когда Рюрик утром спустился вниз, он увидел, что монах уже здесь, и завтрак готов. Но во время еды никто ничего не говорил. Монах, казалось, был занят своими мыслями, а Рюрик был полностью поглощён изучением черт странного человека и своими сомнениями и предположениями. После завтрака монах прошёл с оружейником в его мастерскую и провёл здесь некоторое время, осматривая причудливые механизмы, которые применялись для производства оружия.

Рюрик заканчивал пару пистолетов, и несколько минут монах молча стоял и наблюдал за его движениями. Наконец юноша остановил работу и положил пистолет.

— Извините, батюшка, — сказал он довольно нервно, в тот же миг вглядываясь в лицо своего гостя, — но я должен задать вам вопрос. Где я вас раньше видел?

— Откуда мне знать? — спросил монах с улыбкой.

— Я думал, вы сможете меня просветить, — продолжил Рюрик с некоторым сомнением. — Я уверен, что где-то вас видел.

— В этом огромном городе ты видел сотни, тысячи людей, и разве ты их всех знаешь?

— Может быть, вы правы. Здесь есть тысячи лиц, которые я видел и запомнил, но ни одно из них не вызывает в моей душе таких чувств. А ваше лицо рождает сильное чувство… какое-то поразительное воспоминание… которое волнует меня. Кто вы, батюшка? Кто вы? Где мы раньше виделись? В Испании?

— Нет, — сказал Владимир, помотав головой. Затем с тенью серьёзности на лице он добавил: — Довольно об этом. Я не отрицаю, что для твоих странных фантазий могут быть основания; но я уверяю тебя самым святым, что до прошлого вечера я никогда с тобой не встречался; во всяком случае, насколько мне известно. Ты поступил по отношению ко мне как добрый самаритянин, и я надеюсь, что когда-нибудь я отвечу на твоё милосердие.

— Нет, нет, — быстро отозвался юноша, — тогда это больше не будет милосердием. Я поступил так, как поступил бы любой с ближним своим; и мне не нужна благодарность, поскольку я не знаю более чистого и неосквернённого источника радости, чем то чувство в душе, которое подсказывает мне совершить добрый поступок.

Чёрный монах сделал шаг вперёд, пожал руку молодого ремесленника и с необычайным чувством сказал:

— Ты своей благородной рукой тронул струны моей души, сын мой; и если какое-то доброе дело сможет доставить мне радость, это будет дело, совершённое для тебя. Когда-нибудь мы ещё увидимся, а до тех пор всё, что я могу сказать: храни тебя бог.

С этими словами монах развернулся и покинул дом, прежде чем Рюрик пришёл в себя, чтобы последовать за ним. Юноша хотел что-то сказать, но его чувства были в таком смятении, что он не смог связать и пару слов.

После ухода монаха Рюрик вернулся к верстаку и возобновил работу. Он спросил у помощника, видел ли тот раньше странного человека, но Павел помотал головой и ответил с сомнением.

— Что это значит? — спросил оружейник, глядя помощнику в лицо. — Ты видел его раньше?

— Не могу сказать, хозяин. Может, видел, может, нет. Но вы ведь не думаете, что моя память послужит вам лучше, чем ваша.

Рюрик был не вполне удовлетворён таким ответом. Он посмотрел в лицо Павла, и ему почудилось, что он заметил какое-то невысказанное предположение. Но он не стал больше задавать вопросов. Он и без того спросил достаточно и теперь решил об этом не волноваться, понимая, что если его помощник знает что-то, что бы могло заинтересовать хозяина, он сообщит в своё время. Поэтому он снова обратился к своей работе, и к полудню пистолеты были завершены.

Ближе к вечеру, когда Рюрик закончил закаливание каких-то деталей ружейного замка, открылась задняя дверь мастерской, и вошли два человека. Это были молодые люди, одетые в дорогие меха, оба были крепкие и красивые. Оружейник узнал в них графа Конрада Дамонова и его друга Степана Урзена.

— Полагаю, я говорю с Рюриком Невелем? — сказал граф, проходя вперёд.

— Да, — ответил Рюрик, совсем не удивляясь этому визиту, поскольку люди всех сословий приходили к нему, чтобы заказать оружие.

Граф побледнел, и его нижняя губа вздрогнула; но Рюрик подумал, что это из-за того, что тот пришёл с холода в тепло. Но скоро он понял, что заблуждался, и это показала следующая реплика графа.

— Вы знакомы с госпожой Розалиндой Валдай? — спросил граф.

— Знаком, — ответил Рюрик с удивлением.

— Что ж, сударь, — высокомерно продолжил Дамонов, — вероятно, мы быстро покончим с этим делом. Я желаю взять госпожу Розалинду в жёны.

Рюрик Невель вздрогнул при этих словах и сжал кулаки, чтобы скрыть дрожь. Но он не долго обдумывал ответ.

— И почему вы пришли с этим ко мне, сударь? — спросил он.

— Вы сами должны знать. Вы любите госпожу?

— Господин граф, вы задаёте странный вопрос. Какое вы имеете право расспрашивать меня?

— Право, которое имеет любой человек, идущий своим путём, — резко отозвался Дамонов. — Но если вы не хотите отвечать, пускай. Я знаю, что вы любите госпожу. И сейчас я прошу вас отказаться от всех притязаний на её руку.

— Господин граф, ваша речь звучит странно. Я должен отказаться от притязаний на руку Розалинды Валдай? Вы это имеете в виду?

— Да, сударь, именно так.

— Может быть, вы сообщите мне, какие у меня притязания? — отозвался Рюрик дрожащим голосом, поскольку сам этот вопрос глубоко волновал его.

— Рюрик Невель, вы не скажете, что я не сделал всего, чтобы быть понятным, и я объяснюсь. — Граф говорил, как говорит человек, который делает собеседнику большое одолжение, и так же он продолжил: — Госпожа Розалинда — дочь благородных родителей и очень богата. Моё положение и моё богатство равно её положению и богатству… по крайней мере, моё положение. Может быть, у неё больше собственности, чем у меня. Но это не важно. Я люблю её, и она должна стать моей женой. Я виделся с благородным герцогом, её опекуном, и он не отверг моё сватовство. Но он сообщил, что есть одна помеха, и это её любовь к вам. Он хорошо знает — как я это знаю, и как все должны знать, — что она никогда не станет вашей женой; но всё же он не хочет поступать вопреки её пожеланиям. Поэтому ваш простой отказ от притязаний на её руку — это всё, что необходимо. Надеюсь, вы меня понимаете. Мы ищем только добра для прекрасной госпожи. Конечно, вы должны сознавать, что герцог никогда не согласится на ваш союз с ней; и всё-таки ему нужен ваш отказ, чтобы показать его Розалинде, когда он объявит о своём решении. У меня есть составленная бумага, и всё, что необходимо — ваша подпись. Это простое заявление с вашей стороны, что у вас нет мыслей о свадьбе с Розалиндой.

С этими словами он достал из-за пазухи своего обитого куницей камзола бумагу и, развернув, протянул её оружейнику. Но Рюрик её не взял. Он отступил назад и строго посмотрел в лицо гостя.

— Господин граф, — вскричал он с благородным негодованием, — кем вы меня считаете? Вы имеете в виду, что Ольга, герцог Тульский уполномочил вас получить от меня подобное отречение?

— Степан, — сказал граф, повернувшись к товарищу, — ты слышал, какие распоряжения дал мне граф этим утром?

— Да, — отозвался Урзен, обращаясь к Рюрику, — слышал; и ты правильно их изложил.

— Я удивлён так же, как и вы, — высокомерно продолжил граф, — этой странной прихотью герцога. Я могу только догадываться, зачем ему нужна ваша подпись. Наверное, он не хочет, чтобы его прекрасная воспитанница о чём-то сожалела. Он знает, что она некогда была близка с вами и что теперь она считает вас своим другом. Подпишите бумагу ради неё.

— Но почему ради неё? — спросил Рюрик.

— Вы что, не понимаете? — отозвался Дамонов. — Розалинда по простоте своей души может подумать, что вы… э… что вы можете притязать на её любовь; и может одарить вас ею просто потому, что вы были первым претендентом.

— Но я никогда не притязал на её любовь, — пылко сказал Рюрик. — Если она любит меня, то любит по своей воле. Я всего один раз говорил с благородным герцогом, и тогда он пришёл ко мне, чтобы закалить шпагу. Если вы женитесь на госпоже, то пожалуйста; а если вы ищете помощи в своём деле, то ищите её у того, кто имеет в этом власть.

— Вы ошибаетесь, сударь, — горячо сказал граф. — Сейчас я не ищу власти. Я ищу простого слова от того, кто имеет некоторое влияние… как нищий, спасший короля, может иметь влияние благодаря монаршей милости. Вы подпишете бумагу?

Всё казалось Рюрику очень странным, и он понимал, что под покровом таится что-то ещё. Он достаточно хорошо знал гордого, упрямого герцога. Тот никогда бы не отправил такого посланника без какого-то умысла. Одним словом, он не мог понять всей сути дела. Оно выглядело тёмным и сложным; такое распоряжение откровенно противоречило природе того человека, от которого оно исходило. Несколько мгновений Рюрик размышлял и решил, что ни в коем случае не поддастся странному требованию.

— Господин граф, — сказал он спокойно и твёрдо, — вы сделали ясное предложение, и я даю ясный ответ. Я не могу подписать эту бумагу.

— Вот как? — выпалил граф. — Вы отказываетесь?

— Решительно.

Несколько мгновений граф смотрел в лицо Рюрика, как бы не веря своим ушам и глазам.

— Это приказ герцога, — наконец сказал он.

— Герцог Тульский не имеет власти приказывать мне, — спокойно ответил оружейник.

— Берегитесь! Прошу ещё раз: подпишите бумагу!

— Не тратьте слов попусту, господин граф. У вас есть мой ответ.

— Клянусь богом, Рюрик Невель, вы подпишете! — закричал граф в бешенстве.

— Никогда, сударь.

— Но послушайте, любезный! Всё моё будущее зависит от союза с этой прекрасной госпожой. Её опекун объявил, что прежде чем я получу её руку, я должен получить вашу подпись. И вы думаете, что я так легко отступлюсь? Нет! Я добьюсь либо вашей подписи, либо вашей смерти!

— Ваш язык далеко завёл вас, господин граф. Я уже дал свой ответ. Разумеется, есть один человек на свете, который может заставить меня подписаться под этой бумагой.

— И кто же это?

— Император.

— Но вы подпишете! — прошипел Дамонов, побелев от гнева. — Вот — подпишите! Если хотите жить — подпишите!

— Возможно, он не умеет писать, — с презрением предположил Урзен.

— Тогда пусть поставит какую-нибудь метку, — столь же презрительно ответил граф.

— Меня не надо долго уговаривать поставить вам такую метку, которая не придётся вам по нраву, сударь, — возразил юноша сквозь зубы, и тёмные вены проявились на его лбу. — Вы пришли ко мне в дом с определённой целью. Теперь у вас есть ответ, и ради вас самих… ради вас… я прошу вас уйти.

— Но сначала вы подпишете бумагу! — закричал Дамонов, в ярости тряся и комкая лист.

— Вы сошли с ума, господин граф? Вы думаете, я дурак?

— Да, совершенный дурак.

— Тогда, — ответил Рюрик, с крайним презрением выпятив точёную нижнюю губу, — больше нам нечего обсуждать. Вот дверь, сударь.

На несколько мгновений Конрад Дамонов от злости, казалось, потерял дар речи. Он так страстно желал получить подпись Рюрика; и помеха в лице обычного ремесленника привело его в бешенство — его, вся сила которого была основана на свойствах титула.

— Подпишите! — прошипел он.

— Дурак! — крикнул Рюрик, больше не способный сдерживать себя при виде такой глупой настойчивости. — Вы ищете ссоры?

— Ссоры? Я сказал, чего я ищу. Вы подпишете?

— Ещё раз — нет!

— Тогда вы узнаете, что значит быть мне помехой! Вот вам!

Когда эти слова тихим, шипящим шёпотом слетели с уст графа, он ударил Рюрика кулаком в лицо. Оружейник не ожидал такой подлости и не подготовился. Всё же он сумел увернуться, и кулак только слегка задел его. Но он долго не раздумывал. Когда граф опустил руку, Рюрик так ударил его в лоб, что граф свалился на пол.

— Берегитесь, Степан Урзен! — прошипел он другу графа, когда тот хотел сделать шаг вперёд. — Я за себя не отвечаю, и для вашей же сохранности вам стоило бы оставаться на месте.

Человек, к которому были обращены эти слова, несколько мгновений смотрел на оружейника и, казалось, заключил, что лучше не вступать в драку. Он разжал кулаки и отступил в сторону, чтобы помочь подняться упавшему другу.

Конрад Дамонов несколько мгновений молча глядел в лицо противника. Его лицо было смертельно бледно, и всё тело дрожало. На лбу его горел синяк, но крови не было.

— Рюрик Невель, — сказал он шипящим, бешеным голосом, — вы ударили меня. — Плебейское происхождение не спасёт вас от безумного духа моей мести.

И с этим он удалился.

— Павел, — сказал оружейник помощнику после того, как гости ушли, — ни слова моей матери. Ни слова.

Глава 3. Любовь

В ту ночь у Рюрика Невеля были странные фантазии во время бодрствования и странные сновидения во время сна. Он долго размышлял о странном деле, которое привело графа Конрада в его мастерскую, и не мог понять его причин. Почему он, юноша, который лишь один раз говорил с гордым герцогом, да и то по обычному делу, и который занимал такое низкое общественное положение, должен был, по существу, дать согласие на свадьбу Розалинды Валдай? Это было вне его разумения. Он был бедным ремесленником, а она богатой наследницей благородного происхождения под опекой герцога, чьё слово было для неё законом. А Конрад Дамонов был графом, известным богачом. Разумеется, он был развратен, но все люди его круга были такими. Так если граф любил госпожу Розалинду и просил её руки, а герцог был согласен, почему бедному оружейнику сделали такое необычайное предложение?

Рюрик сотни раз задавал себе этот вопрос. Он перебрал все посылки и затем попытался вывести заключение; но в его голову не пришло никакого разумного заключения. Одна мысль колыхалась, как тусклый призрак в ночи, из которого Надежда делает ангела, а Страх — демона. Возможно, Розалинда рассказала о своей любви к нему, и герцог проникся уважением к этому чувству? Он хотел, чтобы это было правдой. Надежда шептала, что это правда. Но Страх кричал так громко, что нельзя было ошибиться. Наконец юноша понял, что есть лишь один разумный путь. Пусть всё идёт своим чередом, пока он не увидится с Розалиндой, а это нужно сделать как можно скорее.

На следующее утро, когда он сидел за завтраком, он увидел, что герцог Ольга проезжает мимо, сворачивая на Бородинскую дорогу. Пора, подумал он, навестить Розалинду; как только он доел свой завтрак, он приготовился идти в гости. Он хорошо оделся, и когда он смыл с лица трудовую пыль, во всей Москве не было человека столь благородного облика.

— Павел, — сказал он, входя в мастерскую, где трудился помощник, — я вернусь к полудню. По крайней мере, постараюсь; и если кто-то из тех людей, что были здесь вчера, придёт снова, скажи им то же самое.

— А если они будут задавать вопросы? — отозвался парень.

— Отвечай так, как сочтёшь нужным.

— А если они спросят, будете ли вы драться?

— Скажи, что я слишком дорого ценю свою жизнь.

— Но, хозяин, граф непременно вызовет вас.

— Вызовет. И, быть может, — добавил Рюрик, как будто ему в голову пришла новая мысль, — он пришёл сюда за тем, чтобы затеять ссору.

— Думаю, за этим, — сказал Павел.

Миг спустя тело Рюрика содрогнулось от подавляемого чувства, и он сказал:

— Пусть приходят, и если они придут, или один из них придёт, пока меня не будет, скажи им или ему, что я всегда к их услугам.

Павел пообещал всё исполнить, и оружейник ушёл. В передней он набросил на себя тяжёлую меховую шубу и, дойдя до ближайшего постоялого двора, взял лошадь и сани и направился в Кремль, где жил герцог.

В роскошно обставленных покоях во дворце герцога Тульского сидела Розалинда Валдай. Это была прекрасная девушка; у неё была идеальная фигура, полная здоровья и жизненных сил, а лицо обладало особенным очарованием и умом. Ей было всего девятнадцать лет, и десять лет она была сиротой. У неё были волосы золотистого оттенка, и во вьющихся прядях сиял солнечный свет. Её бездонные голубые глаза искрились, когда она радовалась; а когда она улыбалась, то ямочки оставались на щеках даже после того, как улыбка сходила с губ. В её облике не было ничего аристократического — ничего гордого, высокомерного; подлинной сутью её души были доброта и любовь, и она только радовалась, когда знала, что воистину любима. Ей нравилось уважение, но она отвергала напускное уважение, за которым скрывался отвратительный эгоизм.

Розалинда сидела в личных покоях, она была печальна и задумчива. Одной прекрасной рукой она подпирала свой нежный лоб, другой трепала концы шёлкового пояса, который украшал её платье. Так она сидела, когда дверь открылась, и вошла юная девушка. Вошедшая была невысокой, красивой, проворной, у неё были волосы цвета воронова крыла и большие тёмные глаза с поволокой, которые намекали на мусульманскую кровь. Её звали Зенобия, ей было примерно шестнадцать лет. Отец Розалинды нашёл её на поле боя, с которого сбежали турки и, не найдя её родственников, привёз к себе домой. Тогда она была ещё дитя. Сейчас она была служанкой и компаньонкой Розалинды. Она любила свою добрую, кроткую госпожу и отдала бы за неё свою жизнь.

— Что тебе, Зенобия? — спросила Розалинда, заметив нерешительность девушки.

— Один господин хочет вас видеть, — отозвалась девушка.

— Скажи, что я не принимаю, — сказала Розалинда, содрогнувшись.

— Но это Рюрик Невель, госпожа.

— Рюрик! — воскликнула прекрасная дева, вставая, и кровь прилила к её лбу и вискам. — О, я так рада, что он пришёл. Мои молитвы были услышаны. Веди его, Зенобия.

Девушка удалилась, и скоро в покои вошёл Рюрик. Он быстро приблизился к Розалинде, взял её ладонь в свои руки и поднёс к своим губам. У него были заранее подготовлены слова, но сейчас они вылетели из головы. Он мог только смотреть на милое лицо и шептать имя, сам звук которого казался сладок. Но наконец его чувства успокоились, и тогда он заговорил с большей непринуждённостью.

— Госпожа, — сказал он после того, как сел, — вы простите меня за мой визит, когда узнаете его причину. И вы простите меня, если я откровенно скажу то, что должен сказать.

— Конечно, сударь.

— О, зовите меня Рюрик. Давайте вспомним нашу детскую дружбу.

— Тогда я не госпожа, — с улыбкой сказала Розалинда.

— Согласен, Розалинда.

— Ах, Рюрик!

— Как в детстве, — прошептал юноша.

— Давным-давно, — отозвалась Розалинда тем же тихим голосом.

— Я всё ещё храню в сердце эти картины.

— Я не смогла бы уничтожить их, если бы захотела.

— Картины детства, милая Розалинда?

— Теперь уже не только детства, милый Рюрик.

Что ещё он мог попросить за свою любовь? Он не намеревался так скоро получить признание. Мгновение он смотрел в глаза прекрасной девы и увидел, как в её глазах скапливаются слёзы, как розовые губы растягиваются в счастливую улыбку, как появляются весёлые ямочки. Тогда он прижал её к своей груди.

— О, я не обманулся, — прошептал он. — Говори, милая моя.

— Я не могу забыть любовь счастливых дней, — ответила благородная девушка, глядя на него сквозь слёзы. — О, как долго я молила бога, чтобы те дни вернулись, чтобы единственный человек на земле, которого я люблю, снова стал моим. Рюрик, почему я должна скрывать правду? Ты всё для меня. Я не люблю никого другого, и никто другой меня не любит, кроме благородной девушки, которая привела тебя сюда. Больше я ничего не могу тебе сказать.

Счастливый Рюрик! Как он был счастлив в этот миг, когда забыл обо всём, кроме любви, которая освещала его, когда пылко прижимал к груди предмет своей страсти.

Но этот миг прошёл, и наконец он обратился к причине своего визита.

— Розалинда, — сказал он, держа её руку, — ты знаешь графа Конрада Дамонова?

— Да, — ответила дева, вздрагивая. — Он часто здесь бывает и навязывает мне своё общество. Но если бы он имел здравый смысл, то понял бы, что он мне не нравится.

— Он хочет на тебе жениться?

— Хотел.

— Хотел? — повторил Рюрик с удивлением. — Что это значит?

— Он просил у герцога моей руки и получил от герцога отказ.

— Ты слышала, что герцог ему отказал?

— Нет, но герцог уверил меня в этом. Но почему ты спрашиваешь?

— Я расскажу. Вчера граф пришёл ко мне домой вместе со Степаном Урзеном. У него была бумага, составленная собственноручно герцогом, в которой написано, что я должен отказаться от всех притязаний на твою руку, что я не хочу жениться на тебе, что я оставляю тебя свободной и буду искать невесту среди своего круга. Меня просили подписаться под ней.

— Граф просил?

— Да, но по приказу герцога.

— О, не может быть, — вскричала Розалинда, дрожа.

— Затем он уверял меня, что герцог потребовал мою подпись под этой бумагой, прежде чем граф беспрепятственно получит твою руку.

— Значит, граф может получить мою руку?

— Да.

— Но герцог только вчера уверял меня, что я могу больше не беспокоиться о графе. Может быть, здесь какая-то ошибка?

— Не с моей стороны. Я видел почерк герцога.

— Но ты не подписал?

— Спроси, могу ли я расстаться с жизнью… могу ли я проклясть всё, что люблю.

— Странно, — произнесла дева, склонив голову. — И всё же, — добавила она, глядя в лицо любимого, — я не думаю, что герцог столь коварен.

— Всё может быть, — ответил Рюрик. — Он знает, как наш благородный император относится к пустым титулам. Вероятно, он боится, что если это дело дойдёт до императора, и ты попросишь о праве выйти замуж за того, за кого пожелаешь, то Пётр смилостивится над твоими молитвами. Поэтому он решил отстранить меня, чтобы очистить дорогу для самого себя. Ты знаешь, как теперь обстоят дела герцога?

Розалинда немного подумала перед ответом; затем дрожь пробежала по её лицу, и она сказала:

— Рюрик, я вспомнила спор между герцогом и молодым Дамоновым. Он касался какой-то собственности.

— Ага! — серьёзно произнёс юноша. — Какой же?

— Насколько я могу понять, между герцогом и стариком Дамоновым был спор из-за Дроцена — имения на Дону, в Калуге; когда его отец умер, Конрад не отступился от притязаний. Ты знаешь, ведь герцог и старый граф были женаты на сёстрах, и имение принадлежало им.

— Не может ли теперь герцог, — предположил Рюрик, — пойти на уступку в этом деле, отдав твою руку графу, а в обмен получив Дроцен?

— О, я так не думаю, — серьёзно ответила дева. — Герцог на это не способен. Он так добр ко мне. Он любит меня, как своё собственное дитя. Он показывал это тысячу раз. Он заботится обо мне, предвосхищает каждое желание. Нет, нет, если он обманывает кого-то, он обманывает графа.

Рюрик вздрогнул, когда у него вспыхнуло новое подозрение. А что если герцог послал Дамонова к нему, чтобы посеять ссору?

«Да, — подумал юноша, — герцог знает, что я изучал фехтование, и он знает, что граф мне не ровня. Он хочет, чтобы я в таком щекотливом вопросе стал его орудием».

Но юноша не позволил Розалинде узнать об этом предположении. Она опечалится, если узнает, что между ним и графом, возможно, случится дуэль.

После нескольких минут молчания Рюрик коснулся той темы, которая столь сильно занимала его.

— Розалинда, — сказал он, взяв её за руки, — есть одна тема, на которую мы никогда не говорили; и я знаю, что ты ответишь мне с прямотой и откровенностью. Ты знаешь о моём положении. Мой отец и твой отец сражались бок о бок, но мой отец погиб, а твой вернулся домой. Твой отец за выдающиеся заслуги получил от благодарного Фёдора имение и титул, а про моего забыли. С тех пор наши пути сильно разошлись. И всё же я не беден. Никто в империи не превзойдёт меня в производстве оружия, которое даёт мне хороший доход. Ты всё это знаешь. И теперь, когда нет других помех, ты станешь моей женой?

— Да, Рюрик, — ответила благородная девушка с сияющими глазами и радостью на лице. — Если бы ты был беден и если бы твоя щедрая, чистая душа была свободна, я бы желала только помочь тебе. О, меня обрадует только истинная любовь моего мужа.

— Благослови тебя бог, милая, — прошептал Рюрик, прижав к себе деву; затем он добавил: — Ты не позволишь герцогу отказать мне?

— Ни за что, Рюрик.

— Если он захочет, чтобы ты вышла замуж за кого-то из его друзей, то скажи ему…

— Что моё сердце принадлежит другому.

— О, благослови тебя бог, Розалинда. Пусть он вечно хранит тебя.

Затем Рюрик попрощался с Розалиндой и скоро был во дворе. Здесь он сел в сани и поехал в казармы в Китай-городе, где спросил гвардии лейтенанта Алариха Оршу. Офицер быстро объявился и тепло и сердечно поприветствовал Рюрика. Это был молодой человек не старше двадцати пяти лет, он был одним из самых привлекательных солдат в гвардии.

— Аларих, — сказал оружейник после дружеского приветствия, — у меня может быть встреча с графом Конрадом Дамоновым. Он искал со мной ссоры, очень грубо оскорбил меня, пытался ударить, а я сбил его с ног. Можешь сам судить, к чему это приведёт.

— Он непременно тебя вызовет, — взволнованно воскликнул офицер.

— И я так думаю, — спокойно продолжил Рюрик. — Ты мне поможешь?

— С удовольствием.

— Я могу направить к тебе его посланника?

— Разумеется. И как мне действовать? Что ты будешь делать?

— Снова собью его с ног.

— Понимаю. Ты не желаешь отступиться?

— Нет. Слушай, я расскажу тебе всё.

И Рюрик поведал другу обо всём, что случилось, начиная с визита графа в его мастерскую.

— Хорошо! — сказал Аларих, когда оружейник закончил. — Он вызовет тебя, и ты его накажешь. Он слишком горд. Он может справиться с людишками, которые его окружают; и, вероятно, думает, что настоящий противник тоже окажется ему по зубам. Но довольно… я исполню всё, что ты просишь.

Рюрик вернулся домой как раз тогда, когда его мать накрывала на стол. Он часто уезжал по делам, и она не задавала ему никаких вопросов.

Глава 4. Вызов

Пообедав, Рюрик ушёл в мастерскую, где работал над ружьём, заказанным несколько дней назад. После возвращения из Кремля он ничего не сказал Павлу относительно своего дела. Сейчас он спросил его, не приходил ли кто.

— Только монах, — отозвался Павел, видимо, не считая это чем-то важным.

— Чёрный монах Владимир?

— Да, хозяин. Он пришёл утром. Хотел купить один из кинжалов с перламутровой рукояткой.

— И ты продал?

— Конечно. Он заплатил четыре дуката, и дал бы больше, если бы я взял.

— Он о чём-нибудь говорил?

— Да. Он спросил, почему вчера к нам приходил граф Дамонов.

— Вот как? Он знает о визите графа?

— Он ждал сани в трактире и подслушал, как граф разговаривал об этом со своим другом.

— Он спрашивал о подробностях?

— Да.

— И что ты ответил?

— Рассказал ему всю историю от начала до конца. Из случайно подслушанного разговора он узнал что-то об их целях, и пока он не ушёл со своими догадками, я всё рассказал ему.

— И о бумаге?

— Да, хозяин. Я рассказал обо всём — от появления бумаги, составленной герцогом, до ухода этого злобного человека.

— И что сказал монах? — серьёзно спросил Рюрик.

— Он сказал, что знает графа и что это гордый, безрассудный человек, не представляющий ценности для общества. Вот и всё. Кажется, он не очень обеспокоился; он только сказал, что поступил бы, как вы, и что справедливость на вашей стороне. Ему было очень любопытно, и я уверен, что он поддерживает вас.

— Отлично, — ответил Рюрик. — Может, и не важно, что об этом думает монах, но я, скорее, рассказал бы ему правду, чтобы не быть дурно понятым.

— Он всё понимает, хозяин; надеюсь, вы не вините меня, что я рассказал ему обо всём.

— Вовсе нет, Павел, вовсе нет.

Разговор затих, и работа продолжилась в молчании. Было три часа, когда вошла мать Рюрика и сообщила, что некий господин хочет поговорить с ним.

— Это Степан Урзен? — спросил юноша.

— Да.

— Тогда пригласи его сюда.

Клавдия вышла, и через несколько мгновений явился названный господин.

— Рюрик Невель, — сказал он с сухим и высокомерным поклоном, — я принёс послание от графа Дамонова.

— Отлично, сударь, — гордо ответил оружейник. — Я готов его принять.

Урзен достал из кармана запечатанное письмо и передал его Рюрику. Рюрик взял письмо, взломал печать, развернул бумагу и прочитал:

«Рюрик Невель!

Оскорбление самого тяжкого характера уничтожило все различия между нашими сословиями. Только ваша кровь может смыть позор. Я бы не хотел убийства, но иначе никак нельзя. Мой друг сделает все приготовления. Если вы не осмелитесь прийти на встречу со мной, то все узнают, кто из нас трус.

Дамонов».

Когда Рюрик прочитал послание, он смял его и несколько мгновений молча смотрел на посланника.

— Ждать ответа? — спросил Урзен. Он говорил мягче, чем раньше, поскольку по лицу оружейника увидел, что не стоит его раздражать.

— Вам знаком гвардии лейтенант Аларих Орша?

— Да, сударь, хорошо знаком.

— Тогда позвольте мне направить вас к нему. Он займётся приготовлениями. Надеюсь, это приемлемо?

— Да, сударь.

— Тогда нам с вами больше не о чем говорить.

— Только об одном, — сказал Урзен, немного смутившись. — Вас вызвали, и вы должны выбрать оружие. Заметьте, граф не упомянул об этом; но я как его друг имею право сказать об этом. Надеюсь, вы выберете оружие дворянина. Он не очень хорошо владеет пистолетом и ружьём.

— Можете себе представить, я тоже, — сказал Рюрик с презрительной усмешкой, поскольку он понимал, что этот человек лжёт. Он по самому облику Урзена мог видеть, что Дамонов уполномочил его вести такой разговор.

— Конечно, — отозвался Урзен.

— Граф хорошо владеет шпагой, не так ли?

— Он считается превосходным фехтовальщиком.

— Да, так я и думал. Но это не важно. Раньше я об этом не думал, но, помимо шпаг, мне бы всё равно ничего не пришло в голову. Тем не менее, это обсудит с вами Орша. Я не давал ему указаний. Он поступит так, как считает правильным, исходя из того, что если я оскорбил графа, то при тех же обстоятельствах сделал бы то же самое. Вы понимаете?

— Да, сударь, — сдавленным голосом ответил Урзен.

— Тогда подождите, я напишу записку Орше.

Рюрик подошёл к столу и под посланием, которое получил от графа, написал:

«Дорогой Аларих!

Отправляю к тебе человека, который пришёл ко мне, и сим даю тебе право действовать так, как ты посчитаешь правильным. Я буду вести себя в соответствии с твоими распоряжениями.

Рюрик».

Он показал записку Урзену и спросил, может ли тот отнести её лейтенанту. Урзен ответил утвердительно. Оружейник сложил бумагу пополам, написал имя лейтенанта и передал её своему посетителю. Урзен взял её и с коротким поклоном, не говоря ни слова, развернулся и вышел.

Около восьми часов того же вечера к двери Рюрика подкатили сани, и в дом вошёл Аларих Орша. Он отозвал юношу и сообщил ему, что приготовления закончены.

— Дамонов торопится, — сказал он, — и мы назначили встречу на завтра на десять часов утра. Она произойдёт у излучины реки сразу за холмом Виска.

— А оружие? — спросил Рюрик.

— Шпаги, — ответил Орша. — Граф принесёт свою, а тебе предоставляет право выбрать, какую хочешь.

— Благодарю тебя за любезность, Аларих, и не сомневайся, я прибуду вовремя.

— Может быть, мне заехать за тобой утром? — предположил Орша.

— Я буду только рад.

— Так и сделаем. Сейчас подходящая погода для моих саней, и мы приедем на место встречи вместе.

Друзья договорились, и затем Орша распрощался.

Когда Рюрик вернулся к своему месту у камина, он заметил, что его мать наблюдает за ним, и внимательнее, чем обычно. Некогда он решил, что ничего не скажет матери об этом деле, пока оно не кончится; но когда подошло время, он начал колебаться. Что-то с ним станет, когда всё закончится? Его рассуждения прервал голос родительницы.

— Рюрик, — сказала она, и голос её дрожал, — прости, что я вмешиваюсь в твои дела, но я не могу не видеть, что с тобой происходит нечто необычное. Почему эти люди ходят туда-сюда? И почему ты такой задумчивый и угрюмый? Ты поймёшь материнские чувства и простишь материнскую тревогу.

— Конечно, матушка, — ответил юноша, на мгновение подняв глаза и затем снова опустив их. Наконец он продолжил: — Прежде чем ты заговорила, я уже решил, что расскажу тебе всё.

Мать услышала в его голосе нечто многозначительное и оживилась.

— Что произошло? — спросила она, пододвигая кресло к креслу своего сына.

— Слушай, — сказал юноша и затем подробно поведал о визите к нему Дамонова. Затем он рассказал о собственном визите к Розалинде; а затем о визите Степана Урзена.

— И сейчас, матушка, — добавил он, не дождавшись ответа, — ты знаешь всё. Теперь ты видишь, в каком я положении. Помни, наш народ достиг всего успешной войной. Душа народа основана на военной чести, и с тех пор, как наш благородный император открыл путь для продвижения храбрых и преданных простолюдинов, трус окружён всеобщим отвращением. И всё-таки, матушка, скажи, что ты думаешь.

Клавдия Невель несколько мгновений молчала. Наконец она заговорила, и в глазах её сияли слёзы:

— Я отдала одного любимого на благо страны. Россия забрала моего мужа, и теперь я могу потерять сына. И всё же ему лучше умереть, чем запятнать своё имя. О, Рюрик, ты знаешь, что если ты откажешься от вызова, то тебя ждёт бесчестье.

— Скажу откровенно, дорогая матушка, — ответил юноша дрожащим голосом, поскольку родительская доброта взволновала его. — В глубине я чувствую, что имею право отказаться от этой встречи, поскольку в действительности честь не задета. Но если я теперь отступлюсь, то не видать мне больше в Москве доброжелательного взгляда. Все будут с презрением показывать на меня пальцами, и слово «трус» вечно будет звучать в моих ушах. Может быть, это ложное ощущение, но я так чувствую; и что я могу поделать? Это проклятие любой военной эпохи. Только в битвах рождаются герои, и поэтому все должны измерять свою честь силой оружия. Граф носит на лбу мою метку, и все скажут, что он имеет право требовать удовлетворения; хотя я знаю, что он нарочно затеял ссору. Я не могу отказать ему из-за сословных различий, поскольку он выше меня. Я обязан встретиться с ним.

— Тогда, — сказала мать тихим, но напряжённым голосом, — не думай, что твоя мать станет помехой твоим замыслам. Если ты считаешь, что должен идти — иди. Если принесут твоё тело в цепких объятиях смерти, я покорно, со всем возможным смирением приму этот жестокий удар. Если ты вернёшься живым, то я поблагодарю бога, что он пощадил тебя; но, увы, радость будет омрачена мыслью о крови на твоих руках и знанием, что моя радость означает чью-то скорбь.

— Нет, нет, матушка, — быстро вскричал Рюрик, — я сделаю всё возможное, чтобы на моих руках не было крови ближнего. Я буду только защищать свою жизнь. Он виновен во всём… во всём. Он начал ссору, он нанёс первый удар. Он вызвал меня, и он не ответит за это?

— Пусть он беспокоится о себе, сынок. Ты же отвечаешь перед самим собой. Но скажи, разве император не издал какой-то закон, касающийся дуэли?

— Да, но ответственность несёт только тот, кто вызвал. Тот, кого вызвали, чист перед законом.

— Тогда больше я не буду возражать, — сказала мать. Она пыталась ободрить сына, но не могла скрыть ужасную печаль. — Если бы усердные молитвы могли отвести удар, они бы отвели его; но мои молитвы не имеют такой власти.

Прошло много времени в молчании. Казалось, что и мать, и сын хотят что-то сказать, но не смеют. Наконец мать преодолела свою нерешительность.

— Рюрик, сынок, — сказала она, сдерживая слёзы, которые начали пробиваться во время их немой речи, — у тебя остались какие-то важные дела? Может быть, надо передать кому-то словечко?

— Нет, матушка, — ответил Рюрик, стараясь говорить спокойно. — Я твой, и всё — твоё. Но я не погибну.

— Ах, не будь таким самоуверенным, сынок. Пусть эта самоуверенность не заставит тебя забыть о своём боге. Я слышала об этом графе. Он заколол на дуэли Рутгера и Момяко. Он опытный фехтовальщик и умеет убивать.

— Я понимаю, матушка. Но ты не знаешь, что мы все склонны недооценивать свои силы, когда восхищаемся чужими подвигами! Можно простить мою самоуверенность, поскольку единственный человек, который победил графа, был моим учеником. В Испании я учился у лучших фехтовальщиков королевства. Но слушай: да, я хочу кое-что передать. Обо мне ты и так всё знаешь; но ты можешь увидеться с Розалиндой. Если увидишь её, скажи… Но ты знаешь мою душу. Скажи, что угодно. Но я не погибну.

Было уже поздно, и Рюрик поцеловал свою мать и отправился спать.

И вдова осталась одна. Она проследила, как уходит её любимый сын, и когда он скрылся с глаз, она склонила голову и громко зарыдала. Когда она дошла до своего скромного дивана, она встала на колени и излила свою истерзанную душу богу. Она лежала в кровати и пыталась изгнать из своих мыслей всё, кроме надежды; но она видела только ночь. Ни один лучик света не проник в её измученную душу. Она тщетно искала надежду во мраке таком густом, что в его глубинах вырисовывалось только черноё отчаяние.

Спи, Рюрик. Но о, если бы ты знал, как страдает за тебя нежное сердце твоей матери, которая не может уснуть!

Глава 5. Дуэль

На следующее утро Рюрик проснулся рано, и за завтраком никто не произнёс ни слова на занимающую всех тему. После завтрака оружейник пошёл в мастерскую и достал из чулана длинный кожаный чехол, в котором лежали две шпаги, схожие во всём, кроме размера. Это были изящно отделанные толедские клинки. Рюрик взял тот, что потяжелее, обоюдоострый, с эфесом из позолоченного металла. Он вонзил остриё в пол и затем всем весом согнул клинок так, что набалдашник коснулся острия. Гибкая сталь с резким лязгом разогнулась и приняла ту же форму. Затем он с огромной силой ударил клинком плашмя по наковальне. Раздался резкий, ясный звон, но оружие осталось неповреждённым.

— Павел, в Москве нет подобного клинка! Дамаск не видел ничего лучше!

Оружейник говорил это своему помощнику, взвешивая прекрасное оружие в руке.

— Думаю, вы правы, хозяин, — ответил помощник, который с беспредельным восхищением взирал на испытание клинка. — Но, — добавил он, — вы не можете сделать такой же?

— Возможно, но у меня нет такой стали. Сталь этих клинков прибыла из Индии, и сначала это было одно громоздкое двуручное оружие. Оно принадлежало некоему бенгальскому вождю. Этот металл прочен, как бритва, и упруг, как пружина. Мой старый хозяин в Толедо отдал мне их на память. Если бы я назвал, сколько он потребовал однажды за большой клинок, ты бы не поверил.

— Сколько? — спросил Павел с мальчишеским любопытством.

— Семьсот дукатов.

— И всё-таки он их отдал.

— Да. Он нарочно назначил такую цену, поскольку их подлинная стоимость равнялась только тому благу, которое они ему приносили. Если он говорил правду, он любил меня, и дал мне их в подарок как лучший образец, который я могу пожелать.

После этого Рюрик положил маленькую шпагу, а затем дал Павлу несколько указаний по работе, обещая, что вернётся к вечеру. Услышав это обещание, верный помощник с сомнением помотал головой, но ничего не сказал, и скоро Рюрик ушёл в дом. Тут же к двери подъехал Аларих Орша.

Рюрик был готов, оставалось только надеть шапку и шубу. Его мать была на кухне. Он с улыбкой подошёл к ней. Он взял её ладонь и положил к себе на грудь.

— Благослови тебя бог, матушка. Я вернусь, — сказав эти слова, он поцеловал её.

— Храни тебя бог… и…

Это всё, что она могла сказать.

Рюрик мгновение смотрел в её бледное лицо, затем поцеловал её снова и повторил:

— Благослови тебя бог, матушка. Я вернусь.

Больше он ничего не сказал. Мягко усадив свою мать в кресло, он развернулся и вышел из кухни. В передней он набросил шубу и шапку, открыл дверь и покинул дом.

— У тебя хорошее оружие? — спросил Орша, когда лошадь тронулась.

— Превосходное. Думаю, оно меня не подведёт.

— Я спросил потому, — продолжил Орша, — что Дамонов гордится своим оружием. Это немецкий клинок, который якобы рассечёт надвое любое оружие из тех, что есть в Москве.

— У меня хорошее оружие, — безмятежно сказал Рюрик, — и оно прошло отличную проверку. — И после нескольких замечаний он поведал историю создания и приобретения шпаги.

Наконец они выехали на реку и через полчаса достигли места встречи. Был прекрасный день. Снег ярко сиял на солнце, воздух был спокоен и тих. Сильный мороз бодрил, и Рюрик распахнул шубу, чтобы вольнее дышалось. Они ждали всего несколько минут, когда у излучины реки появился противник.

Как только граф и его секундант приехали, а лошади были привязаны, лейтенант предложил перейти к строению, которое стояло неподалёку. Это был шлюпочный сарай, который зимой не использовался. Было предложено перейти туда, чтобы сияние снега не слепило глаза.

— А это что такое? — воскликнул Орша, когда увидел у излучины реки сани и офицера в них.

— Это всего лишь хирург, — отозвался Дамонов. — Я не рассекаю плоть человека, не дав ему возможности выжить.

— А ещё он может пригодиться и вам, да? — предположил лейтенант.

— Конечно. Всякое может случиться.

Через мгновение сани подъехали, и Рюрик узнал военного хирурга, которого он раньше видел, хотя не знал его имени.

— Что ж, к старому сараю, — вскричал Урзен.

— Да, — прибавил Дамонов. — Давайте скорее покончим с этим делом, поскольку я хотел бы вернуться к обеду. Сегодня я обедаю с Ольгой, и меня ждёт прекрасная дева.

— Не обращай внимания, — шепнул Орша, который шагал рядом с Рюриком. — В таком деле это самое важное. Он надеется разозлить тебя, выбить из колеи.

— Не беспокойся, — ответил оружейник. — Эти попытки обернутся против него, они лишь укрепят мою руку.

Все остановились, когда вошли под крышу нехитрого сооружения, и граф сбросил шубу и достал шпагу. Рюрик последовал его примеру.

— Господин граф, — сказал Рюрик, выступив вперёд, — прежде чем начать, я бы хотел, чтобы все присутствующие ясно понимали, что происходит. Вы первый искали со мной ссоры. Без всякой причины вы грубо оскорбили меня, и вот к чему это привело. И отвечать перед богом и людьми будете именно вы.

— Заткнись, лживый холоп…

— Прекрати, — вскричал хирург, положив руку на плечо графа. — Ты не имеешь права так говорить, ты только унижаешь себя. Если ты пришёл драться, дерись с честью.

С уст Дамонова чуть не сорвался злобный ответ, но он ничего не произнёс. Он повернулся к противнику и сказал:

— Хотите измерить шпаги, сударь? Моя, кажется, немного длиннее. Мне не нужно преимущество; если желаете, у меня есть ещё одна той же длины и того же веса.

— Моя меня устраивает, — ответил Рюрик.

— Тогда начнём. Готовы?

— Да!

Тут же две шпаги скрестились с ясным, резким лязгом.

Между двумя бойцами была разница, но не очевидная. Граф был немного выше, а Рюрик был тяжелее. Но вблизи наблюдатель заметил бы разницу в телосложении двух мужчин. Только у Рюрика была такая могучая грудь и такие широкие плечи, созданные для физической работы. И всё же граф Дамонов считался сильным человеком. В клубных атлетических состязаниях с ним мало кто мог сравниться. Но Рюрик Невель никогда в них не участвовал.

Сначала на лице графа отображалось презрение. Когда он увидел позицию противника, когда он обратил внимание на спокойствие, величавость, непринуждённость всех его членов, когда он заметил таинственный огонь в этих выразительных глазах, он понял, что имеет дело не с обычным любителем.

Наконец Конрад Дамонов отступил, и с его уст сорвался крик. Рюрик остриём шпаги коснулся его груди — остриё оказалось у самого сердца, но не вошло внутрь. Граф понял, что его жизнь больше ему не принадлежит, поскольку оружейник мог убить его, но пощадил.

— Вы хорошо фехтуете, — сказал он, пытаясь восстановить самообладание.

— И вы не новичок, — спокойно ответил Рюрик, в то же время отводя клинок.

— Давайте же, — крикнул граф, собирая все силы для следующей попытки.

И снова шпаги скрестились. На этот раз Дамонов был более сдержан. Раньше его подстёгивала самоуверенность; сейчас его вынудили считаться с силой противника. Рюрик быстро понял, что его неприятель более осторожен и стал вести себя соответственно. После двенадцатого удара граф сделал финт влево, затем в горло, а затем быстрый, молниеносный выпад в сердце. Но Рюрик с самого начала читал его, как книгу. Юноша следил за его глазами, и видел, что он метит в сердце. Движение Рюрика было почти бессознательно. Он отразил своей шпагой шпагу противника, затем быстро выкинул руку вперёд и схватил клинок врага в своё перекрестье; затем со всей силы рванул вверх и в сторону, и шпага графа пролетела через весь сарай. Она с глухим лязгом ударилась о противоположную стену и через мгновение наполовину зарылась в снег.

— Не беспокойтесь, сударь, — сказал Рюрик, когда граф отступил с поднятыми руками. — Я не нападаю на безоружного.

Руки Дамонова опустились, и краска стыда залила его лицо.

— Клянусь святым Павлом, — вскричал хирург, — считай, что ты лишился жизни; сейчас ты должен быть удовлетворён.

— Нет, нет, — смущённо воскликнул граф, чувствуя ярость и обиду. — Она просто выскользнула. Это был ложный выпад… трусливый финт. Я ещё не проиграл.

— Но сейчас твоя жизнь принадлежит Невелю. Он может проткнуть тебя, если захочет.

— Но не проткнёт, — закричал граф, прыгнув к тому месту, где лежала шпага, и хватая её.

— Господин граф, — сказал Рюрик спокойно, но с заметным презрением, — вы не можете винить меня за то, что я сделал, поскольку вы трижды пытались вырвать мою шпагу.

— Тогда попытайтесь ещё раз! — закричал Дамонов. — Заберите мою шпагу, если сможете.

— Может быть, не заберу, — возразил наш герой. — Но после сегодняшнего дня никто больше не сможет владеть вашей шпагой.

— Вот как? Не хвалитесь, а деритесь! Если вы…

Завершение фразы утонуло в блеске стали.

Граф сделал ещё один яростный выпад в сердце противника. Рюрик быстро отпрыгнул в сторону и изо всех сил ударил по рукояти графова клинка так, что тот переломился надвое.

— Другую шпагу! Другую шпагу! — закричал граф, совершенно ослеплённый безумием. — О, дайте мне другую…

— Прекрати! — воскликнули разом и хирург, и Степан Урзен. — Ты сошёл с ума, Конрад.

— Сошёл с ума? О, я сойду с ума! Где моя шпага? — вопил безрассудный граф, отбрасывая эфес, лишённый лезвия.

— Но ты не понимаешь…

— Прочь, я говорю! Я отступлюсь потому, что моя шпага сломалась? Клянусь богами, оружие подвело меня. Где другое?

— Подвело тебя, Конрад? — саркастично повторил хирург. — Если бы ты получил тысячную долю такого удара по голове, то она слетела бы с плеч.

Но граф был вне себя. В своём безумии он не видел, что его шпага была сломана нарочно. Он не понимал, что противник пощадил его. Но его друзья всё поняли.

— Здесь ещё кто-то! — воскликнул Аларих, который заметил, как тёмная фигура входит в ветхое строение.

Это был монах Владимир.

— Кто вы? Что вам нужно? — спросил Урзен, когда толстый монах вперевалку подошёл к дуэлянтам.

— Когда я проезжал рядом, я услышал шум оружия, сын мой, и остановился посмотреть, что происходит. Служитель церкви может прийти туда, где витает смерть?

— Да, — воскликнул граф. — Милости прошу, но не вмешивайтесь. Ну же, мою шпагу! Где она?

Урзен с неохотой принёс вторую шпагу, но прежде чем отдал её, сказал:

— Берегись, Конрад. Ты никогда…

— Замолчи, пустомеля! — прошипел возбуждённый дурак, хватая шпагу и быстро вставая напротив оружейника.

До сих пор Рюрик молчал, но теперь он понял, что его долг заговорить.

— Господин граф, — сказал он строгим и повелительным голосом и с видом таким властным, что Дамонов замер. — Я обязан кое-что сказать. Вы затеяли со мной ссору, вы вызвали меня. Я не боюсь смерти по зову долга, но я не хочу умирать и не хочу убивать ближнего таким образом. С тех пор, как наши шпаги скрестились первый раз, я шесть раз щадил вашу жизнь.

— Лжец!

— И дважды я обезоруживал вас, — продолжил Рюрик, не обращая внимание. — Я надеялся, это покажет вам, что я не желаю вам вреда; и что вы не можете сравниться со мной в этом деле.

— Заткнись, дурак! — завопил Дамонов, белый, как пена. — Если ты не смеешь скрестить со мной шпагу, пускай, но не юли, как трус!

— Ещё одно слово, — сказал Рюрик, в один миг побледнев от немилосердного оскорбления, нанесённого глупым графом, и гордо выпрямился. — Перед собравшимися здесь людьми и перед богом я клянусь, что до сих пор щадил вас; но теперь я могу лишиться жизни, если буду столь же легкомыслен. Отныне — берегитесь! Вас предупредили!

Возможно, граф действительно не понимал, о чём говорит Рюрик. В своём неукротимом гневе он мог вообразить, что ему просто не везёт. Тем не менее, он снова напал на Рюрика, сделав яростный выпад.

— Ну же, — выпалил он, — играйте лучше. Моя шпага ещё у меня!

Но Рюрик ничего не ответил. Он видел, что граф стал сильнее прежнего — казалось, гнев придал ему маниакальной силы, — и что он намерен бороться не на жизнь, а на смерть. Он бил быстро и яростно, и его движения были странными и непредсказуемыми. Он отринул все правила, он колол и рубил в диком безумии. Дважды он едва не проткнул Рюрика. Рюрик скоро понял, что должен остановить дуэль, иначе он не увидит заката и оставит свою мать без единственного ребёнка.

— Вы сдаётесь? — спросил он, отбивая удар графа.

— Ни за что! Подчиниться такому, как вы? Ха!

Дуэль продолжалась ещё несколько мгновений. У Рюрика была ещё одна возможность пронзить сердце безумца, и он ею не воспользовался. Все присутствующие, кроме безумца, это видели.

— Дурак! — пробурчал монах, который от волнения дрожал с головы до пят; его крупное тело тряслось, как студень. — Ты хочешь лишиться жизни, Рюрик Невель? Мне сказать твоей матери, что ты по своей воле оставил её?

При упоминании о матери Рюрик отбросил последние сомнения. Он отбил удар и вонзил остриё в грудь графа. Он пытался не затронуть сердце и другие важные органы, но он выбросил руку вперёд, и сверкающее лезвие насквозь прошло через тело графа. С выражением боли на лице он отступил назад и опустил в утоптанный снег лезвие, от которого валил пар. Граф ещё раз яростно бросился на него, но удары его были беспорядочны. Рюрик легко отражал эти удары, пока рука графа не опустилась. В следующий миг шпага выпала из его обессилевших пальцев, и он без сознания повалился на руки друзей.

Глава 6. Пред императором

— Он умер? — быстро подходя, спросил Рюрик.

— Постой, сын мой, — сказал монах, положив ладонь на плечо юноши. — Тебе нечего бояться. Это не твоя вина… Это всё равно, что пронзить сердце дикого зверя, который напал на тебя.

— Но я не метил в сердце, — быстро отозвался юноша. — Я был осторожен. Я бы плашмя ударил его по голове, но боялся, что разобью ему череп.

— Он ещё жив, — ответил хирург, когда Рюрик повторил свой вопрос. — Он потерял сознание от потрясения, соединённого с его страхами.

— Он умрёт? — спросил Рюрик, опускаясь на колени у распростёртого тела.

— Пока не знаю, — сказал доктор, вытирая кровь, которая текла из раны.

— Но почему бы не прощупать рану? — предложил монах. — Сейчас самое время, поскольку она пока не воспалена; и раненый не почувствует боли.

Хирург тут же признал правдивость и уместность предложения и приступил к его исполнению.

Выбрав подходящий щуп, он исследовал рану. Рюрик смотрел на это с нетерпением и болезненным выражением на лице.

— Не думаю, что рана смертельна, — сообщил хирург, осторожно продвигая внутрь сталь. — Она расположена ниже правого лёгкого, пострадало только несколько мелких кровеносных сосудов. Думаю, при надлежащем уходе он поправится.

— Слава богу! — пылко вскричал Рюрик, ломая руки.

— Но почему вы так тревожились? — спросил Урзен. — Вы были достаточно подготовлены, чтобы принять вызов.

— Да, иначе вы бы назвали меня трусом, — ответил оружейник со сверкающими глазами. — Если бы я отказался от встречи, это слово преследовало бы меня на каждом углу. Я знал, что этот человек не может сравниться со мной в том деле, где требуется сила и ловкость. Поэтому я хотел разоружить его и пощадить его жизнь, считая, что это приведёт к окончанию дуэли. Вы видели, как я пытался пощадить его. Но не сумел. И всё же я не лишил жизни ближнего — соотечественника — в этой схватке. Мой отец умер, сражаясь за свою страну, и я бы умер, если бы мне было позволено умереть от руки мужчины; но умереть таким образом было бы проклятием для моего имени… а стать причиной такой смерти — проклятием для моей памяти.

— Я верю тебе, сын мой, — сказал монах. — Но если граф умрёт, не позволяй таким чувствам овладеть тобой. Не вини себя.

— Да, батюшка, вы говорите правду, — добавил хирург. — Молодой человек действовал очень благородно, и на нём нет никакой вины.

Казалось, Рюрик почувствовал облегчение от этих слов. После того, как рану перевязали, он помог донести бесчувственное тело к саням, а затем, опираясь на предложенную Аларихом руку, проследовал к своей упряжке.

— Кто этот монах? — спросил лейтенант, когда они сели в сани.

— Я знаю только то, что его зовут Владимир, — отозвался Рюрик. — Я видел его только один раз. Ты раньше не встречался с ним?

— Несколько раз, в наших казармах. Он приходит, когда кто-то из наших бедняг болеет или умирает. Кажется, у него доброе сердце, и, насколько я могу судить, он довольно умный.

— В этом я с тобой согласен, — сказал наш герой. — Думаю, он хороший человек; но есть в нём какая-то загадка, которую я не могу разрешить. Его внешность мне знакома, и всё же я не могу сказать, где я его видел.

— Да, — быстро добавил Аларих, — у меня то же чувство. Я уверен, что видел этого человека при других обстоятельствах. И мои товарищи по роте говорили то же самое.

Два друга при этом разговоре следили за передвижениями монаха и видели, как он сел в свои сани и поехал по направлению к Бородину.

— Рюрик, — сказал лейтенант, удивлённо смотря на друга, после того, как они немного отъехали, — ты владеешь шпагой, как чародей. Я бы отдал всё, что у меня есть — свой чин и прочее, — чтобы так владеть шпагой.

— Я кое-что знаю о фехтовании, — скромно ответил юноша, — но я долго трудился, чтобы постичь эту науку.

— Ах, это не наука, — прибавил офицер, — это всё твоя изумительная сила.

— И всё же, — сказал Рюрик, — я видел людей слабее меня, которые бы легко меня победили… во всяком случае, могли бы победить.

— Но они живут не в этом городе, — предположил Орша, качая головой.

— Верно, Аларих. У меня нет привычки упоминать о своих силах, но я могу сказать, что в Москве нет человека, который превзошёл бы меня во владении любым наступательным оружием.

Лейтенант с готовностью признал правдивость этих слов, а затем они заговорили о графе и о произошедшем недавно событии. Этот разговор продолжался, пока они не подъехали к дверям Рюрикова дома. Поблагодарив своего друга за доброту и выразив надежду, что когда-нибудь он сможет отплатить тем же, оружейник вошёл в дом.

Вдова сидела в своём кресле у огня, её лицо было бледным и тревожным. Она положила лоб на руки и при каждом звуке снаружи вздрагивала и испуганно вслушивалась. Наконец её слуха достиг звук колокольчиков… они всё приближались… и затихли у двери. Она хотела подняться, но не смогла. Ломая руки, она нагнулась вперёд и прислушалась. Скоро открылась дверь. Разумеется, никто, кроме НЕГО, не войдёт без стука! Она встала на ноги… распахнулась внутренняя дверь… перед вдовой предстала мужская фигура.

— Матушка!

— Рюрик!.. Сынок!.. Живой!

Пошатываясь, она подошла к своему благородному сыну и упала ему на грудь. Крепко сжимая его, она шептала благодарения богу.

Скоро вдова успокоилась, но выражение страха ещё оставалось на её серьёзном лице. Рюрик видел его и понимал, что оно значит.

— Матушка, — сказал он, — Дамонов жив.

— И не ранен? — быстро воскликнула она.

— Ранен, и тяжело. Но послушай: я не мог ничего поделать.

И затем он поведал обо всём, что случилось на дуэли. Когда он закончил, мать несколько мгновений размышляла, а затем сказала:

— Разумеется, сынок, я не виню тебя, даже если этот человек умрёт. Ты только защищался. С самого начала он нападал на тебя и убил бы тебя, если бы сумел.

— Разумеется, убил бы, матушка. Да, он, не колеблясь, зарезал бы меня в спину, будь у него такая возможность. Он совершенно обезумел, и его желание убить меня было равно только его огорчению от того, что его одолел человек, которого он надеялся так легко победить.

После этого Рюрик пошёл в мастерскую, но Павел, увидев его, не показал никаких чувств.

— Кажется, ты не сомневался, что я вернусь живым и невредимым, — с улыбкой сказал оружейник.

— Конечно, — спокойно ответил помощник. — Этот человек — вам не чета. Конрад Дамонов против Рюрика Невеля? Я только улыбнулся, когда услышал о вызове. Я бы больше волновался, если бы вы пошли охотиться на куниц.

Рюрик улыбнулся тому, как своеобразно Павел выражал свои чувства, но, тем не менее, услышал в его словах гордость за хозяина.

Наступил вечер, когда Рюрик увидел, что к его дому приближаются несколько лейб-гвардейцев, и это его немного испугало; вскоре к нему пришла его бледная, дрожащая мать и сообщила, что его спрашивают офицеры императора.

— О! — застонала она, плача и ломая руки. — Они заберут тебя.

— Не бойся, матушка, — уверенно ответил юноша. — Император не станет меня винить, когда узнает все подробности. Но пойдём.

Рюрик увидел в кухне трёх офицеров и спросил, не его ли они ищут.

— Мы ищем Рюрик Невеля, оружейника, — ответил командир.

— Это я, сударь. Что вам нужно?

— А вы не догадываетесь?

— Что ж, я предполагаю, что это может быть связано с дуэлью, которая произошла сегодня утром.

— Именно.

— И кому я понадобился?

— Кому же ещё, как не императору?

— О, вы не заберёте моего благородного мальчика! — закричала Клавдия, хватая офицера за руку. — Скажите нашему доброму императору, что Россия уже забрала моего мужа… что он пал за страну. Скажите ему, что мой мальчик не виноват…

— Тише, матушка, — перебил её Рюрик. — Пока нечего бояться.

— Пойдёмте, — сказал командир. — Уже поздно, а Пётр не терпит задержек.

— Но вы не навредите моему сыну! — в неистовстве закричала мать, вцепившись в сына.

— Нет, нет, матушка. Успокойся, я скоро вернусь. — И, повернувшись к гвардейцам, он добавил: — Ведите меня, а я последую за вами. Успокойся, моя дорогая матушка. — И с этими словами Рюрик мягко посадил её в кресло и затем поспешил к офицерам. У выхода он надел шапку и шубу и последовал за своими проводниками на улицу, где стояли сани, запряжённые парой лошадей.

— Кажется, вы считаете, что убийство русского дворянина — это пустяки, — сказал один из офицеров, когда они тронулись в путь.

— Значит, он умер? — быстро спросил Рюрик.

— Доктора думают, что он в критическом положении. Но не в этом дело: вы бы убили его, если бы сумели.

— Нет, нет, это не так. Все присутствовавшие там поклянутся, что я пытался пощадить его.

— Хорошо, — ответил офицер, — посмотрим, когда приедем во дворец. Возможно, вы невиновны; но не желал бы я быть на вашем месте.

Рюрик не хотел спорить с теми, кто ничего не знал об обстоятельствах дела, поэтому всю остальную дорогу молчал. Уже садилось солнце, когда они достигли императорского дворца, и Рюрика тут же провели к императору.

Император Пётр находился в небольшой зале для приёма посетителей и сидел за большим столом, который покрывал пурпурный бархат, расшитый золотом. По обе руки Петра стояли два его личных помощника. Это был молодой человек, старше Рюрика года на три, но лицо его было отмечено печатью зрелости. Телосложение его было крепкое, но не крупное, скорее, изящное. В одежде его была небрежность, и она заметно отличалась от богатых одеяний его помощников. Таков был Пётр Российский — ещё молодой, некрупного телосложения, беззаботный к тем удовольствиям, которые составляют суть придворной жизни; но всё же способный вынести на своих плечах дела великой нации. В этой голове работал могучий мозг, а в этой груди билось сердце, которое желало добра для России, а не для себя или своих родственников.

Рюрик увидел здесь Степана Урзена и хирурга; и ещё он увидел герцога Тульского. Он встретился с герцогом взглядом, и ощущение страха охватило его, когда он увидел на лице Ольги суровое, пугающее выражение.

— Государь, — сказал командир офицеров, которые привели арестованного, — перед вами Рюрик Невель.

— Ага! — сказал Пётр, бросая орлиный взор на стоявшую перед ним фигуру. — Невель, подойдите.

Ступая храбро, но скромно, Рюрик подошёл к столу и с низким поклоном ждал милости императора. Дрожь сотрясала тела тех, кто желал арестованному добра, поскольку они хорошо знали волю и суровость их могучего правителя.

Глава 7. Поразительное испытание

Чтобы понять, почему Рюрик оказался пред императором, необходимо вернуться на несколько часов назад. Самодержец послал за своим хирургом Копани, который был свидетелем дуэли, и когда тот через некоторое время явился по вызову, то Пётр спросил, почему он опоздал. Копани ответил, что ухаживал за графом Дамоновым.

— А что с графом? — спросил император. — Вчера он был здоров.

— Да, но сегодня произошёл несчастный случай.

— Послушайте, Копани, — вскричал молодой правитель, который в один миг увидел, что дело нечисто, — не думайте, что сумеете что-нибудь скрыть от меня. Так что случилось?

— Государь, я не собирался ничего скрывать от вас. Граф участвовал в дуэли.

— Вот как? Его вызвали?

— Нет, государь. Он вызвал.

— Так-так. И с кем он дрался?

— Со скромным оружейником, государь, по имени Рюрик Невель.

— Невель… Невель… — произнёс Пётр. — Знакомое имя.

— Его отец был капитаном во время последней войны с турками. Он продвинулся из рядовых при Фёдоре и был храбрейшим из храбрых.

— Капитан Невель. Ах, да. Сейчас вспомнил. Он и Валдай первыми забрались на валы Изюма. Так гласят старые депеши.

— Да, государь. Бедняга Невель был застрелен через месяц, когда вёл свою храбрую роту против целого батальона турецких солдат; а Валдай вернулся домой и получил чин полковника.

— А потом и титул? — добавил Пётр.

— Да, государь.

— И этот оружейник — сын капитана?

— Да, государь.

— И, мне помнится, у Валдая остался ребёнок.

— Да, государь, дочь. Она сейчас живёт у Ольги — он её опекун.

— И граф сражался на дуэли с молодым Невелем и победил, да?

Прежде чем хирург успел ответить, вошёл паж и объявил, что герцог Тульский желает видеть императора.

Император велел пустить его; и скоро гордый герцог вошёл в залу. Это был высокий, крепкий человек лет сорока пяти лет, со светлыми волосами и голубыми глазами. У него была надменная выправка, хотя сейчас, когда он стоял перед своим повелителем, он был вынужден выказывать уважение.

— Государь, — сказал герцог после обычного приветствия, — я пришёл требовать у вас правосудия. Мой юный друг, граф Конрад Дамонов был жестоко убит.

— Вот как? Убит, Ольга?

— Да, государь.

— Но как это случилось?

— Позавчера я отправил графа с посланием к Рюрику Невелю, оружейнику из Слободы. Граф пошёл к нему, а силач-оружейник затеял ссору и ударил этого дворянина. Разумеется, граф оскорбился, и поскольку буян угрожал повторить оскорбление и к тому же грубо оскорбил благородную госпожу, которую по сердцу графу, он не смог удержаться от вызова. Оружейник принял вызов и сумел самым трусливым образом нанести смертельную рану.

— Это серьёзное дело, — сказал император, который заметил, как удивился хирург, когда слушал рассказ герцога.

— Очень серьёзное, государь; и, разумеется, буяна следует немедленно казнить.

— Но разве это не граф вызвал его?

— Да, государь, но не забывайте, что благородный граф действовал из чувства самосохранения. В противном случае оружейник, несомненно, убил бы его.

— Вы присутствовали на дуэли, герцог?

— Нет, государь, но со мной мой друг, который там был.

— Тогда позовите его.

Герцог вышел, а когда вернулся, то с ним был Степан Урзен.

— Вот он, государь, — сказал Ольга, выводя своего друга вперёд.

Император несколько мгновений смотрел на Урзена, а затем сказал:

— Вы присутствовали на дуэли?

— Да, государь, — низко поклонившись, ответил Урзен.

— Он был и при первой встрече, государь, — добавил герцог.

— Да? Значит, вы знаете всё об этом деле?

— Да, государь, — ответил Урзен.

— Тогда расскажите.

— Сначала, государь, — начал Урзен, бросая умоляющие взгляд на герцога, — граф пришёл в мастерскую оружейника, чтобы получить… получить…

— Позвольте объяснить, государь, — перебил герцог, когда его марионетка замешкалась. — Этот человек может и не знать точно о моём поручении. У меня живёт молодая девушка — моя воспитанница — нежное, робкое создание, которое скрашивает моё одиночество. В детстве она была знакома с этим Рюриком Невелем, и он предположил, что это даёт ему право на отвратительные вольности. Боясь насилия, она не посмела протестовать, поэтому попросила меня заняться этим делом. Граф хотел жениться на ней, и я подумал, что он подходящий человек для того, чтобы выполнить столь щекотливое поручение. Я написал бумагу — что-то вроде заявления — о том, что подписавший больше не считает себя знакомым с этой госпожой. Там же было сказано, что его присутствие очень неприятно упомянутой госпоже. Я полагал, что он тут же её подпишет; и поскольку граф домогался руки госпожи, я подумал, он не откажется оказать ей такую услугу. Теперь, государь, этот господин может продолжать.

Получив разрешение, Урзен продолжил:

— Благородный граф пожелал, чтобы я, государь, сопровождал его, и я согласился. Придя в мастерскую, мы нашли его за работой, кажется, над ружейным замком. Он видел бумагу, но отказался её подписать. Граф кротким тоном убеждал его, но оружейник разозлился. Тогда граф в несколько более грубых выражениях пригрозил, что он сделает с оружейником, если тот снова оскорбит госпожу; оружейник ударил его в лицо и сбил с ног. Я не могу вспомнить всё, что говорил оружейник, но его слова были ужасны.

— А что касается дуэли? — спросил император.

В ответ Урзен поведал всё, что приготовил; и нужно сказать, что его доклад не вполне соответствовал тому, что мы уже слышали. Он дошёл до того, что поклялся, будто граф постоянно пытался пойти на уступки… будто он умолял Невеля прекратить дуэль; но тот не отступал, рьяно желая пролить кровь молодого дворянина!

Тогда-то, не обратившись к хирургу, император послал за Рюриком; узнав, что на дуэли присутствовал лейтенант Китайгородского гвардейского полка, он послал и за ним. Орша прибыл первым, а затем привели Рюрика.

И вот Рюрик Невель стоял пред императором.

Пётр несколько мгновений пристально смотрел на него, а затем сказал:

— Вы смело держитесь.

— Почему же, государь, мне не быть смелым, когда я стою перед тем, кого уважаю и почитаю и кого не боюсь? — сказал Рюрик спокойно и с особенным достоинством.

— Не боитесь? — сурово повторил самодержец.

— Нет, государь. Пётра Российского не следует бояться тому человеку, который любит и уважает его.

— Какая наглость! — произнёс герцог; и когда император посмотрел на него, добавил: — Вы видите, сударь, каков его характер.

— Да, — ответил Пётр, — вижу. Он превосходен. Я не знал, что среди моих ремесленников есть люди такой смелости.

Герцог не знал, как толковать эти слова, и отступил на шаг.

— Как же вы дерзнули ударить русского дворянина? — продолжил Пётр, повернувшись к оружейнику.

— Государь, Конрад Дамонов пришёл ко мне в мастерскую и принёс бумагу, по которой я должен был отказаться от всех притязаний на руку…

— Государь, — перебил герцог, — он искажает…

— Довольно, — прервал его император, властно взмахнув рукой, — мы больше ничего не услышим об этой госпоже. Почему вы ударили графа?

— Потому, государь, что он потерял своё лицо и ударил меня. Он отбросил щит, который защищает дворянина, и без причины ударил меня.

— И вы сбили его с ног?

— Да, государь.

— И, вероятно, вы бы сделали это ещё раз?

— Государь, — тихо ответил юноша, — когда Дамонов пытался угрозами заставить меня подписать эту бумагу, я сказал, что на земле есть только один человек, который может мне приказывать. Человек, который имеет право мне приказывать, никогда не ударит меня.

В этом ответе, в голосе и манере говорившего было нечто такое, что заставило герцога вздрогнуть. Он увидел, что в глазах императора сверкнуло восхищение оружейником.

— Теперь о дуэли, — продолжил император. — Как вы дерзнули обмануть графа на дуэли?

— Обмануть, государь? — с удивлением повторил юноша.

— Да. Степан Урзен, он ведь действовал обманным путём?

— Да, государь, — отозвался Урзен.

— И кого вы назовёте лучшим фехтовальщиком? — спросил Пётр.

— Государь, граф доказал своё превосходство.

— А что вы скажете, лейтенант?

Аларих вздрогнул, поскольку обращались к нему. Он знал, что герцог желает сокрушить его друга, и боялся вызвать гнев такого могущественного дворянина. Тут ему в голову пришла счастливая мысль.

— Государь, — сказал он, — лучше сами рассудите.

— Я? Как же я могу рассудить?

— Пусть Рюрик Невель покажет вам свои умения. Если я не ошибаюсь, во дворце есть хорошие фехтовальщики. Например, грек Деметрий.

— Что, мой учитель фехтования?

— Да, государь.

— Что ж, он лучший фехтовальщик в моей империи. Думаю, нашему юному искателю приключений с ним не справиться.

— Государь, — скромно, но откровенно сказал Рюрик, — нет никакого бесчестья в том, чтобы проиграть вашему наставнику.

— И вы сойдётесь с ним на шпагах?

— Да, государь, если вам угодно.

— Тогда, — вскакивая, воскликнул император, — сделаем небольшой перерыв в нашем суде. Что ж, давайте! Осветите залу. Пошлите за Деметрием, и пусть он принесёт тупые шпаги!

И герцога, и Урзена при таком повороте обуял ужас; но у них была одна надежда: Деметрий мог так легко победить оружейника, что Пётр не увидел бы его настоящей силы.

Скоро пришёл Деметрий, который нёс под мышкой две шпаги. Они были обычного размера, но с тупыми краями и остриями. Учитель фехтования был человеком могучего сложения и обладал великолепной фигурой. Он был грек по рождению и обучал самого императора.

— Деметрий, — сказал Пётр, — я послал за вами, чтобы вы развлекли нас своими умениями. Вот человек, чью силу мы обсуждали. Имейте виду — это всё не всерьёз. Рюрик Невель, возьмите оружие.

Юноша шагнул вперёд и протянул левую руку, чтобы взять шпагу, а правую — для приветствия. Грек тепло пожал её, поскольку в один миг увидел, что имеет дело с благородным человеком. Фигуры мужчин не слишком отличались. Деметрий был чуть выше, но Рюрик немного сильнее.

Наступила ночь, но из-за огромных светильников в зале было светло, как днём.

— Сударь, — сказал Рюрик, обращаясь к греку, — это не моё желание, хотя я, признаться, давно желал скрестись с вами шпаги в состязании.

— Вы мне нравитесь, — прямо и беззлобно отозвался грек, — и если вы меня побьёте, вы мне не разонравитесь. Кто-нибудь может меня побить, если учесть, что я не проигрывал с тех пор, как начал фехтовать.

— Ну же, ну же, — воскликнул Пётр, в нетерпении ожидавший развлечения, — начинайте, господа.

Фехтовальщики были похожи на близнецов, когда их шпаги скрестились с ясным, резким лязгом. Грек осторожно наступал, а Рюрик осторожно отбивал каждый удар. Затем Рюрик перешёл в наступление. Вскоре шпаги скрестились с более резким звоном, и из стали полетели искры. Лязг становился всё громче, а удары всё быстрее. Выпады делались с великим умением и силой, но никто не был задет.

Император был в восторге. Он хлопал в ладони и со всей мочи кричал «браво».

Вскоре в глазах Рюрика загорелся многозначительный огонь. Его противник заметил этот огонь, но не понял, что он значит. Юноша собрался исполнить самый дерзкий трюк из тех, что он знал. Его глаза пылали, а губы были стиснуты, как стальные. Наконец он увидел, что грек готовится сделать выпад, и опустил остриё. Деметрий быстро отбросил руку назад и сделал сильнейший выпад. Он был уверен, что победил, поскольку никто не земле не смог бы отбить его удар. Но смотрите! Плавным движением — движением почти незаметным — Рюрик поднимает шпагу, и клинок грека скользит по его клинку, а остриё грека вместо груди Рюрика попадает в перекрестье Рюриковой шпаги. Затем с быстротой молнии Рюрик всем весом могучего плеча сгибает локоть вниз и выбрасывает запястье вверх. В этот миг грек видит и чувствует, что значил этот странный огонь. Он чувствует, что его остриё схвачено, но прежде чем он успевает покрепче ухватить эфес, шпага выворачивается из его руки… она с тупым лязгом ударяется о сводчатый потолок и падает прямо в эфес Рюрика Невеля!

На миг в зале все замирают. Рюрик первый нарушает молчание. Он подходит к греку и, передавая ему обе шпаги, говорит:

— Деметрий, помните ваше обещание. Я знаю, вы храбрый человек, поскольку вижу это в вашем всепрощающем взгляде. Я вам не разонравился?

— Нет! — воскликнул благородный грек, бросая обе шпаги и протягивая оружейнику обе руки. — Я вас уважаю! Я вас люблю!

Пётр Алексеевич, порывистый император, с юношеским пылом вскочил со своего места и пожал руку Рюрику.

— Клянусь святым Михаилом, — воскликнул он громко, — вы свободны от всех обвинений, поскольку я теперь ясно вижу, что если бы вы хотели, вы бы легко закололи Конрада Дамонова.

— Государь, — ответил юноша, и теперь в его голосе звучала дрожь, — дважды я разоружил графа и щадил его. А когда я от ярости надвое переломил его шпагу, он взял вторую

— Герцог, — сказал император, повернувшись к Ольге, который трясся от ярости и унижения, — вы совершили ошибку. Теперь ступайте. И ни слова больше!

С дрожащими губами, трясущейся походкой герцог вышел из залы, а за ним следовал Степан Урзен.

— Что ж, Рюрик Невель, если вы оставите Москву без моего разрешения, то пеняйте на себя. Я не хочу терять вас из виду. Вы свободны.

Через час Рюрик прижался в груди своей матери. Он рассказал ей всё, что случилось, но не упомянул последних слов императора. Он не рассказал о них, поскольку не знал, добро они предвещают или зло.

Глава 8. Маска спадает с лица злодея

Прошло две недели после описанных событий. Розалинда Валдай сидела в своих покоях с Зенобией. Это было после полудня, и снаружи бушевала страшная метель.

— Что ж, Зенобия, — сказала прекрасная дева, — наконец-то мы остались наедине. Расскажи мне об этом чёрном монахе. Как, говоришь, его зовут?

— Владимир.

— Ах, да. Я слышала его имя, и, если не ошибаюсь, он таинственный человек.

— Да, госпожа, и я уверена, что видела его раньше.

— Что? Видела его раньше?

— Да.

— Но где?

— Ах, — отозвалась юная девушка, качая головой, — здесь какая-то тайна. Хоть убейте, не могу вспомнить. Он знает меня — он знает всех, — и всё же, если судить по его словам, он недавно в городе.

— Но почему он заговорил с тобой? Где это было? — жадно спросила Розалинда.

— Это было в нашей церкви святого Стефана. Он стоял у алтаря и подозвал меня, когда я хотела уходить. Я подошла к нему, и он спросил меня о вас.

— Обо мне?

— Да, и о Рюрике Невеле.

— А что именно? — спросила дева, краснея.

— Он спросил, любите ли вы молодого оружейника. Он был так добр, так желал узнать, проявлял такой интерес к Рюрику, что я не могла не ответить.

— Но что ты рассказала?

— Я сказала, что вы любите Рюрика. Я сказала, что вы вместе росли и что вы отдали бы ему руку, даже если бы её просил самый гордый дворянин в стране. Он спросил кое-что о герцоге, но я ничего ему не сказала. Если я должна сказать что-то дурное, то лучше вообще ничего не говорить.

— Ты права, Зенобия. Ты особенно права в последнем; но ты не должна рассказывать всё, что знаешь обо мне и Рюрике.

— Я думала, что не делала ничего плохого. О, я была бы горда признаться, что люблю такого человека.

— Да, я тоже горда, моя маленькая фея. Я люблю Рюрика всей душой и с гордостью отдала бы ему свою руку хоть сегодня; но ты не должна об этом рассказывать.

— Я не хотела вам навредить, госпожа, — жадно воскликнула молодая девушка.

— Тише, Зенобия. Я тебя не виню. Просто будь осторожна.

— Я буду осторожна. Но о, вы бы не смогли ему отказать. Он как будто и сам всё знал. Он задавал вопросы в такой странной манере, что я рассказала всё, что он хотел знать. Он не спрашивал: «Любит ли она Рюрика Невеля?», — но он был уверен в этом и заставил меня признать, что это так. Но он не хочет навредить ни вам, ни Рюрику. Я знаю, он хороший человек.

— Хотела бы я с ним встретиться, — полушёпотом сказала Розалинда.

— Если вы хоть раз его увидите, вы его ни с кем не перепутаете, госпожа. У него странная внешность; и он одевается не так, как большинство служителей церкви. Он носит чёрное и сегодня был в чёрном бархате. Но у него поразительная фигура. Он самый толстый человек в Москве, и у него безразмерный подбородок. Он забавный человек, он бы вызвал смех, если бы так меня не озадачил.

— О чём он ещё спрашивал?

— Он только спросил, знаю ли я, что герцог был у императора, и я сказала, что знаю. Затем он сказал, будто слышал, что они обсуждали дуэль между графом Дамоновым и Рюриком. Но я сказала, что, кажется, это не привело к опале герцога, поскольку он так же часто бывает при дворе. И после этого он рассказал о дуэли. Он сам на ней был и видел то, что случилось.

Зенобия рассказала всё, что монах поведал ей о храбрости Рюрика, и Розалинда слушала с вниманием и жадностью. Рассказ доставил ей удовольствие. Служанка видела, как благосклонно принят её отчёт и в конце добавила своё мнение о том, что Рюрик Невель — образец для всех мужчин, которые хотели бы завоевать любовь женщины.

Но прежде чем Розалинда успела задать вопрос, дверь в покои открылась, и вошёл герцог. Он поклонился и нежно улыбнулся своей воспитаннице, а затем взмахом руки отослал Зенобию; после того, как служанка вышла, он сел возле прекрасной девы. Розалинда посмотрела в лицо герцога, и хотя он улыбался, но она ясно поняла, что у него на уме что-то важное. Она содрогалась, когда он смотрел на неё, и ничего не могла с этим поделать. В облике этого человека, в его голосе и взгляде было нечто — некие скрытые намерения, некая многозначительность, нечто невысказанное, но всё же различимое, — что заставляло Розалинду содрогаться. Она не могла понять, что это. Так бывает, когда человеческая душа отталкивает что-то, хотя мозг не замечает никакого зла.

Но недолго она оставалась в темноте. Дьявол уже вышел на свободу, и его ничего не сдерживало. Он наметил себе жертву и собирался опутать её своими сетями.

— Розалинда, — сказал герцог таким голосом, который должен был звучать непринуждённо, но, тем не менее, был сильно напряжён, — врачи сказали, что граф Дамонов может поправиться.

— О, я так рада, — ответила Розалинда.

— Да, я тоже, — продолжил Ольга, пристально разглядывая её. — Но, я полагаю, тебя он не очень волнует.

— Кто? Граф?

— Да, я говорю о графе.

— Он волнует меня, как волновал бы любой человек, которому нужно стать лучше, прежде чем умереть.

— Вот как? — сказал герцог, прикусив губу, поскольку самому себе он мог откровенно признаться, что ему тоже не хватает добродетели. — Но, — продолжил он со слабой улыбкой, — ты не любишь его?

— Не люблю, сударь, — ответила дева, вопросительно глядя в лицо опекуна.

— Так я и думал… так я и думал… — Говоря эти слова, Ольга снова улыбнулся и пододвинулся ближе к Розалинде. — Я хорошо понимаю, — продолжил он, — что твоё сердце ещё не занято человеком, который стал бы тебе подходящим спутником в предстоящей жизни со всеми её горестями и радостями.

Розалинда опустила глаза и задрожала всем телом. Но прежде чем она сумела что-то ответить, герцог продолжил:

— Дорогая Розалинда, я пришёл к тебе по делу, которое считаю самым важным в своей жизни. Мне нелегко говорить об этом предмете, но я тщательно его обдумал.

Герцог остановился и посмотрел в лицо Розалинды. Она встретила его взгляд и снова опустила глаза. Она задрожала ещё сильнее и почувствовала, как в её душу проникает страх.

— Розалинда, — продолжил дворянин, — когда мне было всего девятнадцать лет, я женился на девушке, которую любил. Она прожила со мной четыре коротких, счастливых года. Бог подарил нам двух детей, но они недолго радовали нас. А потом моя прекрасная жена умерла, и мир для меня стал тёмным и мрачным. Я думал, что никогда больше не полюблю. Прошло время, и ты попала под мою опеку. Я полюбил тебя, как только ты появилась; мне бы хотелось, чтобы ты заняла место моих потерянных детей. Но ты быстро выросла. Твоё ум и твоё сердце развивались. Я понял, что не могу относиться к тебе, как к ребёнку; я сидел в одиночестве и спрашивал себя, какое место ты занимаешь в моём сердце. Ты догадываешься, что я себе ответил, Розалинда?

— Место маленького ребёнка, — неистово дрожа, ответила дева.

— Нет, нет, милая. Я размышлял, я думал, я тщательно изучил самого себя; я понял, что воспоминания о покойной жене поблекли перед той, кто чиста, как святая. Теперь ты понимаешь?

— Нет, нет… О, нет! — вымолвила дева испуганным шёпотом.

— Тогда слушай дальше, — продолжил дворянин тихим, серьёзным голосом и со странным огнём в голубых глазах. — Когда проявилось твоё очарование, я пришёл посмотреть на тебя новым взглядом, и, должен сказать, мои старые чувства только усилились. Я посмотрел на себя. Я увидел свой роскошный дворец без хозяйки. У меня нет спутницы, которая помогала бы мне, нет подруги, которая радовала бы и одобряла меня. Я решил всё изменить. Наконец мои глаза открылись, и я увидел ту силу, которая оживляет мою душу. Я посмотрел на тебя и понял, что нашёл женщину, которая снова подарит мне радость. Розалинда, я люблю тебя искренно и нежно; я бы хотел, чтобы ты стала моей женой. Теперь ты можешь понять меня? Можешь?

Розалинда смотрела на своего опекуна; она была бледна, как смерть.

— Вы же не серьёзно… О!

Ломая руки, прекрасная девушка издала болезненный вздох.

— Прекрати, — сказал герцог почти сурово. — Я не шучу с тобой. Я говорю серьёзно, и я непоколебим в своём решении. Когда ты попала под мою опеку, твой отец просил позаботиться о тебе; и я делаю тебя своей женой. Граф Дамонов просил твоей руки, и если бы он был подходящим человеком, если бы ты любила его, я бы не возражал; но ты его не любишь, и это дело конченое. Сейчас я делаю тебе предложение и кладу к твоим стопам своё богатство и свой титул.

— А что станет с моим имением? — быстро спросила дева, поскольку в её голове мелькнула некая мысль.

— Что ж, мы их объединим, — с некоторым замешательством ответил герцог.

— Нет, нет, — вскричала Розалинда, — вы так не поступите. О, избавьте меня от такой судьбы!

— Избавить тебя, девочка? Избавить тебя от судьбы стать женой одного из могущественнейших дворян в империи? Ты, должно быть, сошла с ума?

— Благодетель мой, — сказала Розалинда, сейчас твёрдо глядя в глаза собеседника, — вы всего лишь испытываете меня. Когда вы поймёте, что такой брак сделает меня навеки несчастной, лишит меня всех радостей жизни, уничтожит в моей душе последнюю надежду на покой, вы, разумеется, не будете настаивать на нём.

— Розалинда Валдай, я решил, что ты будешь моей женой. Обрати внимание, такова моя цель; и те, кто знают герцога Тульского, хорошо знают, что он никогда не отступается от намеченных целей. Сейчас я говорю совершенно ясно.

Розалинда медленно осознавала, что произошло. До этого была надежда, что он только пытается выяснить, любит ли она его, хочет ли она стать его женой. Некоторое время она сидела, наклонив голову, и её грудь переполняли дикие чувства, но наконец она подняла глаза и проговорила:

— Сударь, — сказала она слабо, но решительно, — вы не можете сделать меня своей женой.

— Почему же?

— Потому что я никогда не соглашусь.

— Ты уверена?

— Да, я уверена.

— Ха-ха-ха! Ты мало знаешь о моей власти, если думаешь, что сможешь помешать моим целям. Клянусь богом, живущим на небесах, ты станешь моей женой!

— Нет, нет. Перед богом я возражаю против такого нечестивого брака. Вы не сможете завладеть моим сердцем, и такой брак будет всего лишь грязной комедией.

— О, ты подошла к сути. Я не смогу завладеть твоим сердцем, да? Вероятно, им владеет тот оружейник?

Глаза Розалинды вспыхнули. Герцог произнёс свои слова насмешливо и презрительно, и они обожгли душу прекрасной девушки.

— Да, — быстро и смело произнесла она, — я люблю Рюрика Невеля, и он достоин моей любви.

— Что же, моя прелестная воспитанница, — сказал Ольга со странной иронией, — ты высказалась со всей ясностью; и я отвечу тебе с такой же ясностью. Знай же, что Рюрик Невель никогда не станет твоим мужем. Он обвинён в ужасном преступлении, и наш император только ждёт, поправится граф или нет, чтобы огласить приговор. Оружейнику под страхом смерти запрещено покидать город. Поэтому как можно скорее выброси мысли о нём из своей головы.

— В каком преступлении он обвинён? — спросила дева.

— В убийстве.

— В том, что он ранил графа?

— Да.

— О, как вы можете такое говорить? Вы знаете, что благородный юноша не виновен. Он…

— Прекрати, Розалинда. Я не хочу это обсуждать. Ты слышала, что я сказал, и будь уверена, что я серьёзен. Я надеялся, ты примешь моё предложение с большей благосклонностью; но я ничего не делаю, не обдумав до мелочей. Через месяц ты станешь моей женой!

— Я пойду к императору! — выпалила Розалинда.

— Ты не выйдешь отсюда, пока не станешь герцогиней Тульской!

— Я никогда не произнесу слова, которое сделает меня вашей женой… никогда! У алтаря, когда я буду стоять рядом с вами, мои губы будут запечатаны, и никакая сила на земле не разожмёт их.

— Ты серьёзно? — прошептал герцог.

— Клянусь богом.

— Тогда запомни. — Крепкий, мрачный дворянин смотрел в лицо девы, и в его облике и голосе было столько дьявольского, что нельзя было ошибиться. — Розалинда Валдай, — прошипел он, — ты станешь моей женой. Я буду твоим господином! И если ты окажешь неповиновение, я найду способы заставить тебя раскаяться в этой дерзости, и каждый час своей жизни ты будешь плакать от горьких мук.

Несчастная девушка, бледная, трясущаяся, с громким, душераздирающим стоном упала. Герцог подхватил её и, перенеся бесчувственное тело на диван, удалился из покоев.

Глава 9. Маска спадает ещё ниже и обнажает суть

Ранним вечером Зенобия вошла в покои своей юной госпожи. Когда она открыла дверь, то увидела, что внутри темно. Она вошла в комнату и осмотрелась. Снаружи выл ветер, и в окна бил снег. Когда девушка обошла комнату, она позвала свою госпожу по имени, и ответом ей был слабый стон из угла, где стоял диван. Она поспешила туда и увидела свою госпожу.

— Розалинда! Госпожа! — воскликнула она, садясь на колени.

— Кто это? — спросила дева, поднимая голову и всматриваясь.

— Это я, Зенобия. Что с вами, моя добрая госпожа? Что здесь произошло?

Розалинда быстрым движением оттолкнула служанку и села; оглядевшись, она пробормотала:

— Где я? Кто здесь?

— Это я. Вы в своих покоях. Пойдёмте, а то вы замёрзнете.

Дева без сопротивления дала увести себя в другое место, которое обогревалось тёплым воздухом от печки внизу.

— Что произошло? — снова спросила Зенобия.

Розалинда положила голову на её руки и после некоторого размышления, подняла глаза. Она была очень бледна, и ужасная дрожь сотрясала её тело.

— Зенобия, — вымолвила она странным шёпотом, — не спрашивай меня ни о чём. Мне дурно. О, не спрашивай меня ни о чём.

— Госпожа, — ответила верная девушка, одной рукой обняв Розалинду, — если не хотите, ничего не рассказывайте; но кому ещё вы можете довериться, как не мне? О, подарите мне вашу любовь и позвольте служить вам.

— Я бы доверила тебе жизнь, — отозвалась дева, — и в своё время ты узнаешь, что здесь произошло; но не сейчас… не сейчас. О, я не могу сейчас говорить.

— Ни слова, госпожа; только позвольте служить вам. Вы хотите попить или поесть?

— Принеси немного вина, Зенобия.

И юная девушка поторопилась выйти.

В это время герцог находился внизу, в своём кабинете. Заложив руки за спину, он расхаживал туда-сюда, и лоб его был нахмурен. Он поминутно останавливался у двери и вслушивался. Наконец послышался стук в дверь, и герцог сказал: «Войдите». Вошёл священник — невысокий, уродливый человек лет пятидесяти. У него было очень смуглое лицо, угловатые черты, тёмные, глубоко посаженные глаза, лохматые, нависающие над глазами брови и покатый лоб; то место, где френологи помещают доброту и благочестие, было плоским. За плечами у него был большой, нескладный горб; и, в общем, робкий человек постарался бы избежать встречи с ним. Его звали Савотано. Герцог помог ему стать служителем церкви, а тот делал для герцога грязную работу. Но это не всё.

Несколько лет назад в Москве произошло убийство, и совершил это кровавое деяние Савотано. Причиной была месть. Ольга схватил его, но не отдал правосудию. Герцог выяснил, что это хитрый, бессовестный негодяй, готовый служить любому, кто платит. Ольга был расчётлив. Он сообразил, что такой человек, как Савотано, может быть ему полезен; он пообещал, что спасёт жизнь негодяя в обмен на службу. Злодей с радостью принял предложение, и сделка состоялась. Если бы Савотано принадлежал к церкви и носил одеяние священника, это во многих случаях давало бы ему преимущество. Негодяй согласился и на это; и с помощью могущественного влияния Ольги он получил должность в церкви. Он знал, что его жизнь в руках герцога, и служил верно. Его ряса была защитой от подозрений; и, более того, его должность давала дополнительные преимущества в дьявольском промысле. Для пропитания ему хватало жалованья от правительства, а на случайные деньги от своего хозяина он наслаждался той роскошью, которую избегали его собратья. Ольга не боялся доверяться ему, поскольку от предательства тот не получил бы ничего, но всё потерял.

Вот какой человек вошёл в кабинет герцога. Он входил смело, поскольку хотя и находился во власти герцога, всё же знал, что если он падёт, то падёт и благородный дворянин, хотя бы отчасти. Собратьям по злодейству не стоит рассчитывать на взаимное уважение.

— Я пришёл, господин, — сказал священник, стряхнув снег с рясы и усевшись возле печи.

— Что с графом? — спросил Ольга.

— Поправляется.

— Так говорит Копани?

— Да. Говорит, что граф поправится через месяц.

— Нет, нет! Савотано, он не должен поправиться.

— Но скажите, господин, что вам за нужда в смерти графа?

Герцог несколько мгновений смотрел в лицо своего гостя, а затем сказал:

— Что ж, поскольку дело касается и тебя, я расскажу. До сих пор я исправно платил тебе, но это недолго будет продолжаться. У меня осталось мало денег, мне едва хватает на жизнь. Три года я тратил деньги на… Но не важно… Одним словом, я на грани разорения.

Герцог собирался сказать, что дал много денег министру Голицыну для совершения заговора с целью посадить на трон царевну Софью. Голицын станет во главе правительства, а сам герцог тоже получит высокую должность. Он решил ничего не рассказывать… и не удивительно, поскольку такая неосмотрительность могла стоить ему головы.

— И сейчас, если граф выживет, я потеряю источник денег. Моя половина Дроцена заложена ему, но если он умрёт, всё отойдёт ко мне. Мы с его отцом женились на сёстрах, которые владели Дроценом, и граф — единственный наследник с его стороны; поэтому в случае его смерти всё отойдёт ко мне. Ты понимаешь?

— Конечно, — отозвался священник. — Жаль, что ваша первая попытка сорвалась.

— Да, жаль, — взволнованно сказал герцог. — Когда я отправил его с тем посланием к оружейнику, то был уверен, что он будет заколот, а оружейник приговорён к смерти. Но император разрушил все мои замыслы. Савотано, ты имеешь доступ к лекарствам Дамонова?

— Это легко устроить, — быстро отозвался священник.

— Ты можешь свободно приходить к нему?

— Да.

— А ты можешь посидеть с ним ночью?

— Думаю, да.

— Тогда вот что. Если он умрёт, двести дукатов твои.

— Тогда он умрёт!

— Хорошо! И ещё кое-что. От этого оружейника нужно избавиться.

— Вы серьёзно? — недоверчиво вымолвил Савотано.

— Разумеется.

— Но почему?

— Ты боишься браться за это дело?

— Вовсе нет, господин. Я только хотел узнать, почему вы хотите от него избавиться.

— Причина проста. Я должен жениться на Розалинде Валдай. Её имение стоит столько же, сколько весь Дроцен — более двух миллионов дукатов.

— Так дорого? — спросил священник, и его глаза расширились от алчного удивления.

— Да. Это одно из лучших имений в Москве, и оно даёт ежегодный доход в сто тысяч дукатов. Розалинда об этом не знает. Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха! — подхватил священник. — Не знает, да?

— Ничего не знает. Но мне нужна уверенность, а для этого я должен на ней жениться; но сначала… я должен избавиться от проклятого оружейника.

— Но что ей до него?

— Она его любит.

— Разве не в вашей власти?..

— Подожди, Савотано. Я объясню тебе. Боюсь, что императору понравился этот мальчишка, и оружейник может обратиться к императору. С девушкой придётся потрудиться. Я хочу нанять тебя для проведения обряда.

— С радостью соглашаюсь, — ответил священник, грубо ухмыляясь.

— Но сначала мы должны позаботиться о юном Невеле.

— Думаю, я смогу это устроить, господин.

— И как же?

— Я полагаю, вы не хотите, чтобы он вернулся?

— Нет. Покончи с ним!

— Так и сделаю.

— Но помни: подозрение не должно пасть на меня. Устрой всё так, чтобы следы затерялись.

— Оставьте это мне, господин. Если понадобится, я позову помощников.

— Есть ли такое место, где можно спрятать тело? Где его никогда не найдут? — спросил герцог, когда эта мысль пришла к нему в голову.

— Не важно, — ответил священник, самодовольно кивая головой. — Если я берусь за дело, я его делаю.

— Отлично. Я тебе доверяю.

Некоторое время стояла мёртвая тишина, и можно было услышать только стоны ветра. Но наконец герцог с неожиданной оживлённостью сказал:

— Ах да, Савотано, чуть не забыл. Ты слышал об этом странном монахе по имени Владимир?

— Я даже видел его. Эта огромная куча человеческого жира?

— Да. Расскажи, кто он. Он был на дуэли, и я знаю, что он был в моём доме. Кто он?

— Вы просите слишком многого, господин, поскольку я могу рассказать о нём не больше, чем о жителях Луны. О нём известно только то, что он монах какого-то католического ордена и его зовут Владимир. Как я выяснил, он живёт здесь несколько месяцев. Но мне кажется, я знаю, каково его занятие и зачем он здесь.

— А, ты его подозреваешь?

— Да, и если мои подозрения верны, мы можем избавиться от него в любое время.

— Объясни.

— Я думаю, он папский шпион, присланный из Рима, чтобы узнать что-нибудь о замыслах нашего императора.

— Но он не был в императорском дворце.

— О, нет, господин. Он был во дворце несколько раз, и однажды сам император приказал выгнать его из залы для приёма.

— Но у тебя есть какие-то особенные причины думать, что он папский шпион?

— Что ж, он католический монах, и он слоняется по самым важным местам в городе. Даже те обстоятельства, о которых я рассказал — его попытка проникнуть в залу для приёма во время личной беседы и его изгнание императором — почва для подозрения. Во всяком случае, я за ним послежу.

— Это правильно, — ответил герцог. После недолгого размышления, он добавил: — Я не понимаю, если он шпион из Рима, почему он оказался возле места незначительной дуэли? И, кроме того, я слышал, как несколько человек говорили, что видели его раньше.

— О, наверное, он просто на кого-то похож. Я уверен, что он никогда раньше не бывал в Москве.

Герцог снова предупредил горбатого священника, чтобы тот был осторожен. Савотано пообещал, что будет очень осторожен, и удалился.

А Ольга, герцог Тульский остался наедине с собственными мыслями. Лучше бы порочный монах был его палачом! Лучше бы ему лежать в постели графа и мучиться от смертельной боли! Лучше бы ему быть бедным оружейником, так он хотя бы был честным! О, лучше бы ему быть последним нищим, который бродит по земле, чем герцогом! Но он этого не осознавал. У него была цель, и он пытался вглядеться в чёрную, ужасную пропасть, которая зияла на пути к этой цели!

Глава 10. Странное открытие

Разнеслись вести о том, что граф Конрад Дамонов при смерти. Через несколько дней лучший хирург в Москве сказал, что он поправится; но сейчас тот же хирург сказал, что он умрёт. С ним происходило что-то странное, это была не лихорадка, но, скорее, истощение жизненных сил. Он быстро слабел, и медицинское искусство не могло его оживить. Кто-то думал, что у него внутреннее кровотечение, но другие понимали, что в таком случае должны быть внешние симптомы. Сама рана зажила, но болезнь продолжалась. Врач и священник бывали у него ежедневно, а врач — ежечасно. Врачом был Копани, а священником — горбатый Савотано!

Граф лежал в постели, больной и слабый, но сейчас не мучился от боли. С ним сидела только пожилая женщина, а священник недавно ушёл. Это было после полудня. Умирающий только что принял мощное лекарство, хотя это было против воли священника, который сказал, что от такого снадобья больной может умереть, не приходя в сознание, и тем самым лишиться надежды на спасение. Он только что принял лекарство, когда раздался тихий стук в дверь. Женщина подошла к двери и поговорила с девушкой, которая постучалась, а когда вернулась, объявила, что графа хочет видеть Рюрик Невель.

— Пусть войдёт, — прошептал граф.

— Но…

— Всё равно, — прервал граф её возражения. — Пусть войдёт. Если он мой враг, пусть посмотрит. Может быть, это придаст мне сил.

Женщина снова удалилась, и скоро в комнату вошёл Рюрик Невель. Он бесшумно приблизился к постели, но из-за тусклого освещения не сразу смог рассмотреть графа. Тем не менее, скоро он справился с трудностями и в ужасе отшатнулся, когда увидел черты лица своего противника. Как он бледен! Как он похож на мертвеца! Граф заметил движение оружейника и его взгляд.

— Конрад Дамонов, — торжественным голосом сказал оружейник, — несколько дней назад я услышал, что вы поправляетесь, и возблагодарил бога. Но сегодня мне сказали, что вы умираете, и я пришёл просить вас пожать мне руку, прежде чем вы покинете этот свет. Бог — мой творец и мой судия, и я бы сам хотел лежать на вашем месте и умереть вместо вас, лишь бы не жить с проклятием, которое сойдёт с ваших уст. Простите меня, и никогда больше я не примусь за такое порочное дело. У меня есть моя страна и моя мать, и я не имею права их бросать; но жизнь моего соперника священна и принадлежит богу, и я не имею права лишать кого-то жизни, разве что из самозащиты. Простите меня.

Умирающий медленно, с трудом поднялся, а затем протянул исхудавшую руку.

— Рюрик, — сказал он, и голос его окреп, поскольку снадобье подействовало, — я рад, что вы пришли… очень рад; поскольку я больше всего на свете хотел видеть вас. Я не мог послать за вами, поскольку не знал, сможете ли вы прийти. Я был полностью не прав в том, что произошло между нами. Я был безумцем и дураком. Я не виню вас; и я благодарю вас за доброту. Я от всего сердца прощаю вас; а сейчас скажите мне, что я тоже прощён!

— Прощён! — дрожащими губами повторил Рюрик, обеими руками сжимая руку графа. — О, если бы я мог вымолить у бога ваше исцеление! Прощён? Бог, который читает в душах, знает, как свято для меня прощение, полученное от вас! Если бы я мог стереть прошлое из воспоминаний, я бы умер спокойно.

— Довольно, — тепло ответил граф. — Это было моё самое страстное желание, хотя гордость удерживала меня. Я боялся, что вы будете… что вы будете рады, когда я умру.

— Нет, нет, я не такое чудовище.

— Таких много. И всё же я обидел вас такой мыслью. Но я ничего не мог поделать.

На мгновение воцарилась тишина, а затем больной продолжил:

— Есть одна причина, почему я хотел бы выжить; я должен приготовиться к лучшей жизни. Смерть близка… я знаю, что она стоит у постели… я удивляюсь, какую порочную жизнь я вёл; я подумал, что если бы князь тьмы дал мне ещё несколько лет, я смог бы стать лучше. Но теперь слишком поздно. Игра проиграна. И всё же есть одно утешение. Вы осветили мой предсмертный час. Храни вас бог.

Рюрика легко было взволновать, и в торжественности этой минуты было нечто, что тронуло его сердце, а последние слова умирающего стали последней каплей. Он склонил голову и, закрыв глаза одной рукой, а другой держа руку Конрада, тихо заплакал.

В этот миг женщина встала и вышла.

— Она ушла, — сказал граф после того, как немного пришёл в себя от нахлынувших на него чувств. — Посидите со мной.

Рюрик подчинился просьбе, сел и печально посмотрел в лицо больного.

— Послушайте, Рюрик, — сказал граф, пока Рюрик жадно вглядывался в него, — правда, что вы победили грека Деметрия, как мне сказал Копани?

— Правда, — шёпотом ответил юноша.

— Но вы не разоружили его? Вы не отняли у него шпагу?

— Отнял, Конрад.

— Боже мой, разве это возможно? Где вы провели свою жизнь?

— В Москве и в Испании.

— Всё равно непонятно.

— Сейчас это не важно, — перебил Рюрик. — Я хочу сказать нечто более важное. Вы… вы простите меня за мои слова, поскольку, уверяю вас, это всё для вашего блага?

— Говорите, — сказал Конрад, в то же время чуть ли не с завистью оглядывая могучие плечи и грудь оружейника.

— Во-первых, я только что пришёл от госпожи Розалинды. Ах, я не хотел…

— Продолжайте. При упоминании этого имени меня мучает совесть, но я знаю, что она любит вас, и сейчас я достаточно силён, чтобы отказаться от всех притязаний на неё. Поэтому не беспокойтесь.

— Спасибо, граф. Но замечу: я был с ней недолго, и мы подозреваем, что творятся тёмные дела. Вы действительно считаете герцога своим другом?

Граф вздрогнул, и в его глазах вспыхнул странный блеск.

— Продолжайте, — вымолвил он.

— Тогда слушайте. Прежде чем вы пришли ко мне в мастерскую, герцог торжественно пообещал Розалинде, что вы больше не причините ей неприятностей… что вы больше не будете требовать её руки.

— Вы уверены?

— Да.

— Но этого не может быть. Почему тогда он отправил меня к вам с этим поручением?

— Я учил фехтованию одного из его офицеров, и он знал, что я превосхожу вас в силе и во владении оружием.

— Что ж, продолжайте, — с тревогой прошептал граф.

— Он, вероятно, понимал, что наша встреча при таких обстоятельствах закончится ссорой. Он знал о вашей природной порывистости и моей силе, и он надеялся, что вы… погибнете.

— Но… Продолжайте!

— Он почти разорён, и ему нужен весь Дроцен!

— Ага, теперь понимаю!

— Герцог сам сделал предложение Розалинде, — продолжил Рюрик. — Он сказал, что давно любит её; он заставит её выйти за него, даже если это разобьёт ей сердце!

— Вот как? — выпалил граф и приподнялся. — Как я был слеп! Клянусь богом, он никогда не был искренен… никогда не был добр.

Рюрик мягко уложил больного, а затем сказал:

— Насколько я могу понять, герцог собирался забрать всё ваше состояние и всё состояние Розалинды.

Граф ничего не говорил. Он лежал с закрытыми глазами и мучительно стонал от открытия, которое обрушилось на него.

Но смотрите! Почему Рюрик неожиданно вскакивает? Почему его лицо бледнеет? Почему его руки дрожат? И почему его лоб хмурится?

— Что случилось? — спросил перепуганный граф.

— Погодите! — бешеным голосом прошептал Рюрик. — Вы ведь уже поправлялись?

— После ранения?

— Да.

— Да. Мне становилось лучше, и доктор сказал, что через месяц я буду на ногах. Но вдруг всё переменилось. Посмотрим… в пятницу утром болезнь вернулась.

— Как раз вовремя! — выпалил Рюрик.

Граф поднял голову и схватил бы руку друга, если бы сумел.

— Ради бога, Рюрик, что случилось?

— Когда я пришёл, то видел, как уходит горбатый священник, — сказал оружейник.

— Да, да, — отозвался граф, говоря кратко и быстро. — Это был Савотано. Он бывает у меня. Его рекомендовал герцог.

— И он был здесь в четверг?

— В четверг? Он сидел со мной всю ночь.

— И часто он к вам приходит?

— Каждый день. Но почему вы спрашиваете? Скажите, что это значит? Что случилось?

В этот миг дверь бесшумно открылась, и вошёл хирург Копани.

— Вот что! — воскликнул Рюрик, направляясь к нему и пожимая ему руку, — ваш пациент отравлен! Ему дали смертельный яд, который даже сейчас пожирает его силы!

— Невозможно! — выпалил хирург, напрягая глаза, чтобы понять, кто с ним говорит. — А, — промолвил он, когда привык к полумраку, — это вы, сударь?

— Да, но это сейчас не важно. Сделайте что-нибудь для графа! Он был отравлен!

— Не может быть!

— Так и есть! — воскликнул Конрад Дамонов, поднимаясь. — Он говорит правду! Этот проклятый священник! О, Ольга! Ольга! Я представить не мог, что ты был мне врагом!

— Но что это всё значит? — спросил хирург, смотря то на Рюрика, то на графа. — Говорите же.

— Расскажите ему, — простонал Конрад.

— Послушайте, — сказал оружейник, — у меня есть подозрения, но, заметьте, они покоятся на твёрдом основании. Герцог Тульский почти разорён. Его половина Дроцена заложена, и ему нужна вторая половина. Он не может получить вторую половину, пока Дамонов жив. Герцог поклялся, что Розалинда Валдай будет его женой, так что он получит и её состояние. Этот горбатый священник Савотано — лишь орудие Ольги. Ольга помог ему проникнуть в церковь, и Ольга не раз освобождал его от заслуженного наказания. В четверг вечером он был у герцога, а от него пришёл прямо сюда. Теперь судите сами.

Хирург слегка вздрогнул, а затем склонил голову. Через несколько мгновений он вскочил, заламывая руки.

— Вы правы, — вскричал он. — Так и есть! Это не лихорадка, как я думал; это дьявольская работа человеческих рук! Постойте! Я вижу симптомы. Теперь я их вижу. Спокойно, Конрад. Может быть, ещё не слишком поздно.

С этими словами он быстро открыл небольшой кожаный саквояж, который принёс с собой, и достал из него сильное рвотное. Затем он отправил женщину за тёплой водой. Больной принимал снадобье небольшими дозами каждые пять минут, пока оно не подействовало. Копани вынес на свет странную исторгнутую массу и осмотрел её. Она была тёмно-коричневого цвета, но с жёлтыми прожилками и красно-зелёными пятнами. Жёлтое вещество было выделениями слизистой, а красно-зелёное казалось более жидким.

— Это яд! — сказал хирург. — И его давали небольшими дозами.

— Что-нибудь можно сделать? — жадно спросил Рюрик. — О, спасите его! Спасите его, и бог благословит вас. Вы сможете… О, скажите, что вы сможете!

Хирург схватил юношу за руку. В этом благородном духе было нечто, что трогало хирурга, и он понимал, что двое мужчин всё простили друг другу.

— Я постараюсь, — сказал он. — У меня есть противоядие. Ещё не всё потеряно.

— Поторопитесь, — попросил Рюрик, наполовину обезумевший от странного открытия, к которому он оказался причастен.

— Не волнуйтесь. Он не будет страдать от нехватки умений.

После этих слов хирург перешёл к столику и занялся противоядием; но сначала он подождал, пока больного не вырвало до конца.

— Постойте! — воскликнул Рюрик, когда хирург взял бутылку с вином, чтобы добавить туда противоядие. — Не трогайте её. Возможно, злодей отравил всё.

— Может быть, — сказал Копани, поставив бутылку. Затем он повернулся к женщине, которая как бы в забытьи стояла у огня, и попросил принести непочатую бутылку вина. Она подчинилась, а Копани сдвинул предметы на столе на одну сторону. Он их не выбросил, поскольку хотел исследовать.

Когда женщина вернулась, Копани смешал новую дозу, дал её графу, и скоро граф провалился в сон.

— Рюрик Невель, — сказал хирург, как только он убедился, что больной уснул, — останьтесь здесь ненадолго. Я хочу исследовать эти предметы. Мне нужно пойти в академию. Я вернусь через час.

Оружейник с радостью согласился; собрав все склянки и бутылки и скрыв их под шубой, хирург удалился.

Рюрик Невель чувствовал себя более счастливым. Он надеялся, что бог услышит его молитвы и пощадит несчастного графа.

Глава 11. Потрясающее событие

Оружейник полчаса просидел у постели больного и скоро впал в задумчивость, из которой его вывел звук открывающейся двери. Он обернулся и увидел в узком дверном проёме человеческую фигуру. Он вздрогнул, поскольку узнал в этой фигуре горбатого священника Савотано.

— Кто здесь? — прошептал этот дьявол, прикрывая глаза и всматриваясь в темноту.

— Тсс! — прошептал Рюрик. — Граф спит.

Наш герой уже преодолел те чувства, которые вызвало в нём появление злодея, и успокоился.

— Кто вы? — прошептал священник, приближаясь к постели. — Вот как? Оружейник?

— Да, — отозвался юноша, внимательно следя за каждым движением священника.

— Должен сказать, не ожидал вас здесь увидеть, — прошептал Савотано, не глядя юноше прямо в лицо, но бросая косые взгляды, как будто не смея глядеть прямо.

— Не говорите так громко, господин священник, — сказал наш герой, решив, если возможно, не вступать в разговор. — Не разбудите графа, поскольку он очень слаб.

У Рюрика была ещё одна причина. Он боялся, что если Дамонов проснётся, то станет известно об их странном открытии; и он, конечно, не хотел, чтобы злодей знал, что он разоблачён.

— Но зачем вы здесь? — продолжил Савотано, который, казалось, решил всё разузнать. — Я духовный наставник этого бедняги, и я имею право знать, по какой причине здесь находится такой человек, как вы.

Рюрик чувствовал гнев и отвращение, но сумел сдержаться.

— Господин священник, — ответил он, бесшумно придвигая стул ближе к гостю, чтобы его шёпот не потревожил спящего, — я услышал, что граф умирает, и я хотел попросить у него прощения за то, что сделал.

— И он вас простил?

— Да.

— А почему вы остались с ним? Где его сиделка?

— Куда-то вышла. С графом случился странный приступ, и я боялся, что если он повторится, то в одиночку ей не справиться.

— Ага! — вымолвил Савотано. — Приступ!

— Да, очень странный — как будто что-то пожирало его сердце, как будто его мозг пылал, и всё его тело содрогалось.

Священник отвернулся, но Рюрик заметил на его лице ликование. Ошибки не было. Это выражение лица уже было достаточным доказательством.

— Ну, что же, — сказал уродливый злодей, — я приду, когда он проснётся.

С этими словами Савотано поднялся и направился к двери. Он шёл быстро, и весь его облик выдавал его намерения. У двери он остановился и оглянулся, но ничего не сказал. Рюрик боялся, что он подойдёт к столу и увидит лекарство, но этого не случилось. Священник бросил ещё один взгляд на Рюрика и вышел.

Через полчаса вернулся хирург. На его лице была выражена готовность к действию, его движения были быстрыми и чёткими. Он всем видом как будто объявлял о каком-то самоочевидном решении.

— Что ж, — выдохнув, сказал он, — мы проверили лекарство.

Он отступил назад и посмотрел в лицо Рюрику.

— И что вы нашли? — спросил юноша.

— Именно то, что ожидали. Мы нашли мышьяк в трёх лекарствах, которые принимал граф; но это не единственный яд. В вине было столько опия, что мы могли бы учуять его, если бы возникло подозрение. Яд был очень ловко изготовлен. Священник, должно быть, пользовался научными способами, поскольку ни один московский врач не смог бы создать такой смертельный яд.

— И в чём его удивительные особенности? — с интересом спросил Рюрик.

— Вот в чём. Его главная составляющая — мышьяк, но сам по себе он вызывает такие симптомы, которые любой врач тут же распознает. В нашем случае было что-то ещё, что подавляло внешние признаки отравления и позволяло пожирать внутренние органы. Я не знаю этой тайны, хотя знаю, что она есть. Если бы не ваши подозрения, граф бы умер, а мы бы посчитали, что он умер от последствий ранения. Яд действовал тихо и надёжно, без боли, без внешних признаков, которые отличались от признаков обычного истощения. Но у меня есть надежда. Злодей, должно быть, не знает, что мы его разоблачили. Мы позволим всему идти своим чередом.

Копани не удивился, когда узнал, что священник был здесь во время его отсутствия, но прежде чем он успел что-то ответить, граф проснулся. Он был очень слаб, но странная боль в животе уменьшилась. Хирург приготовил разжижающее и велел женщине давать его в больших количествах; он также распорядился приготовить очень крепкий ячменный отвар для питья.

Он поставил все склянки на стол и наполнил их жидкостями, похожими на те, что находились в них раньше; но наказал сиделке не трогать их. Все лекарства она должна хранить на кухне; и её особенно предупредили ничего не давать священнику. Копани был полон уверенности. Он быстро переговорил с женщиной и вернулся, чтобы провести ночь у постели графа. Он был уверен, что у отравителя больше не будет возможности применить свою дьявольскую науку к больному дворянину. Он пообещал, что отныне за графом будут внимательно присматривать.

Было совсем темно, когда Рюрик раздвинул шторы и осмотрелся. Он не представлял, что уже так поздно. Время пролетело без следа. Он подошёл к постели и взял больного за руку.

— Я должен уходить, — сказал он, — но если вы хотите, я приду снова.

— Приходите, — воскликнул граф в ответ, слабо пожимая руку Рюрика. — О, приходите почаще! Надеюсь, я выживу. И если я выживу, то я буду обязан вам жизнью. И бог знает — поскольку этими чувствами полна моя душа, — что я всегда буду помнить о том, что вы спасли меня; и я никогда, никогда не вспомню о том ударе, что вы нанесли мне. Приходите… приходите, когда сможете, поскольку сейчас… клянусь богом, я говорю правду… я люблю вас!

— Благослови вас бог, — прошептал Рюрик хриплым, дрожащим голосом; и после этих слов, исходящих из глубин его души, он развернулся и вышел из комнаты. Когда он закрывал за собой дверь, он услышал голос графа и поблагодарил бога за то, что до его слуха донеслось благословение.

Ах, тот, кто не знает, что такое подлинное прощение, не знает самого святого чувства на земле!

Рюрик оставил свои сани у ближайшего трактира и, выйдя на улицу, направился туда. Он не прошёл и полпути от дома графа до трактира и достиг перекрёстка, как услышал, что кто-то зовёт его по имени. Он остановился и обернулся. К нему приближался какой-то человек.

В такой темноте нельзя было даже вблизи разглядеть лица; но Рюрик скоро понял, что позвавший его человек ему незнаком. Это был человек среднего роста, он был так закутан в шапку и шубу, что его фигуру нельзя было бы различить и на свету.

— Вы это мне? — спросил юноша, когда человек подошёл.

— Да, сударь. Вас зовут Рюрик Невель?

— Да.

— Тогда лейтенант Орша ждёт вас у себя дома.

— Аларих Орша? — спросил Рюрик.

— Он самый.

— Но он живёт не здесь, а в Кремле.

— Сейчас он здесь, вы скоро сами убедитесь.

— Но вы сказали, что он дома, — напомнил наш герой, который увидел в происходящем какую-то опасность.

— Может быть, сударь, — быстро ответил незнакомец. — Я могу только сказать, что Аларих Орша упал на лёд и сильно ушибся. Узнав, что вы с санями поблизости, он попросил меня сходить за вами.

— Ушибся?

— Да, сударь.

— Сильно?

— Кажется, кости не сломаны, но он так растянул ногу, что не может ходить.

— Ага, он хочет, чтобы я отвёз его домой.

— Не могу сказать, сударь. Меня только послали за вами. Сам я не знаю этого человека.

Эти слова были произнесены с такой искренностью, что Рюрик поверил в них и отбросил все сомнения.

— Я пойду, — сказал он, — но ведите меня быстрее, поскольку я не могу терять времени.

— Я поведу вас так быстро, как вы сможете идти, — ответил незнакомец.

Сказав эти слова, он развернулся и повёл Рюрика вдоль по улице. Пройдя пятьдесят шагов, он свернул на узкую улицу, которая вела к реке. На полпути он снова свернул — в этот раз налево, — и Рюрик оказался в узком тёмном переулке, который был завален почти непроходимым снегом.

— Послушайте, — воскликнул юноша, по колено провалившись в снег, — я думаю, мы зашли довольно далеко.

— Это самый короткий путь, — извиняющимся голосом сказал незнакомец. — Я не думал, что здесь такой глубокий снег. Но нам на соседнюю улицу.

— Тогда пойдёмте.

Незнакомец зашагал вперёд, и Рюрик последовал за ним. Переулок был извилистый, и юноша почувствовал желание остановиться. Он не боялся, но у него были основания для сомнений. Если бы он не знал, что произошло с графом, у него не было таких сомнений; но он знал, и он решил, что если человек, пытавшийся убить графа, уже пытался уничтожить Рюрика с помощью немилости императора, вполне вероятно, что он не оставит своих замыслов. Так он размышлял, когда они вышли к другому, такому же узкому переулку, куда свернул незнакомец.

— Послушайте, любезный, — воскликнул юноша, остановившись. — Вы называете это улицей?

— Да, сударь. И на этой улице мы найдём того человека, которого ищем. Это самый краткий путь до трактира, у которого вы оставили лошадь; поэтому вам не придётся возвращаться этим сомнительным путём. Ещё немного, сударь.

— Но мне это не нравится.

— Что ж, сударь, если вы хотите идти к трактиру, это кратчайший путь.

— Хорошо, пойдёмте.

Они пошли вперёд — то скользя по льду, то проваливаясь в снег, то ковыляя по замёрзшим кочкам и ямкам. Наконец проводник остановился у высокой, толстой кирпичной стены и открыл небольшие ворота. Рюрик снова замешкался. У него не было оружия. Если бы у него были пистолет или шпага, он бы не волновался. Но он скрыл свои мысли от проводника. Замёрзшие петли ворот заскрипели, и при неясном звёздном свете юноша увидел двор, а позади — очертания дома.

— Кажется, здесь мало кто бывает, — заметил Рюрик, увидев, что снег не затоптан — только две тропинки тянулись от ворот к дому.

— А… да… Что вы сказали?

— Я сказал, что, кажется, здесь мало кто бывает, — повторил юноша, хотя был уверен, что незнакомец услышал его и в первый раз.

— Да… э… Обычно сани въезжают с другого входа.

— И где это? — спросил Рюрик, не видя санного следа.

— О, на противоположной стороне.

К этому времени они достигли двери дома, которая имела старый, ветхий вид, и проводник усердно застучал дверным молотком. Скоро появился человек с фонарём в руке.

— А, пришёл оружейник? — спросил он.

— Да, — ответил проводник.

— Что ж, я рад, что он здесь, но не думаю, что Орша способен передвигаться, — сказал первый собеседник. Затем он повернулся к Рюрику и сказал: — Но я рад, что вы пришли, сударь, поскольку лейтенант очень хочет вас видеть. Сюда, сударь.

Это было сказано прямо и честно; юноша почувствовал, что глупо было так бояться. Он последовал за человеком с фонарём в залу и вниз по лестнице в подвал. Фонарь давал не много света, но можно было понять, что дом был старый и не очень большой, поскольку Рюрик видел окна на другой стороне залы. Когда он спустился до конца лестницы, то увидел, что стоит на кирпичном полу, а вокруг него каменные стены. Немного дальше была открытая дверь, а за ней — небольшая комната с горящим камином.

— Вот, сударь мой, — сказал второй проводник. — Подождите здесь немного, а я пойду и посмотрю, что с лейтенантом.

Рюрик остался один и огляделся. Подвал был относительно велик для небольшого дома, но жители Москвы зимой часто жили в подвалах. Два маленьких окна находились под самым потолком и были забиты досками. Скоро человек вернулся, а с ним пришли ещё трое мужчин, в одном из которых юноша узнал того, кто привёл его к дому.

— Орша ждёт вас, сударь, — сказал человек с фонарём.

Рюрик последовал за ним, а трое мужчин приблизились к огню, как будто оставались здесь. Он вошёл в комнату, когда услышал сзади звук шагов. Это был шаркающий, скользящий звук, и он обернулся, чтобы посмотреть, что это значит. Как только он обернулся, он получил такой удар, от которого обычный человек свалился бы на пол, но Рюрик только пошатнулся. Едва он пришёл в себя, как получил второй, более мощный удар, от которого упал на колени. Через одно мгновение четверо мужчин бросились на него, и он увидел в их руках верёвки. Он изо всей силы отбросил к стене того, кто держал его правую руку, ещё одного отправил в другом направлении и скоро был на ногах; но в этот миг на его шею была наброшена петля, и когда она затянулась, он снова упал на пол.

— Если будете сопротивляться, мы вас удавим, как пить дать, — крикнул человек, который держал лампу, а теперь держал верёвку.

— О, — стонал Рюрик, когда толстая бечёвка опутывала его руки и плечи, — развяжите меня и позвольте подняться, а потом закрывайте дверь, если вам угодно.

— Нет, нет, сударь мой, — отозвался головорез, злобно ухмыляясь. — Мы знаем вашу силу и не собираемся её испытывать. У нас и так было достаточно неприятностей. Мы…

Человек замолчал, поскольку в этот миг на шею Рюрика была наброшена ещё одна петля, а затем она туго опутала его руки. Сейчас он был во власти своих пленителей. Перевернув его лицом вниз, они связали ему руки за спиной, после чего приказали встать. Разумеется, он не желал лежать на холодных кирпичах и поднялся.

— Сейчас, Рюрик Невель, я отведу вас в вашу комнату, — сказал главарь шайки.

— Но что это значит? — выпалил оружейник, чуть не онемев от переполнявших его удивления и гнева. — Почему вы так поступили? Почему вы заманили в ловушку честного человека, который не причинил вам вреда?

— Это не важно, сударь, — хладнокровно ответил головорез. — Довольствуйтесь тем, что пока вы в безопасности.

— Но вы не сказали мне, что это значит. Есть же какая-то причина.

— Есть. Пойдёмте со мной, и всё узнаете. Пойдёмте.

С этими словами мужчина взял фонарь и вышел из комнаты, а другие схватили Рюрика под руки и повели за ним. Пленник не сопротивлялся, поскольку знал, что это бесполезно. Скоро они достигли другой лестницы.

— Вниз? — с содроганием воскликнул Рюрик.

— Разумеется. Там вы охладитесь.

Эти слова болью отозвались в душе юноши, поскольку они значили, что он будет заточён в этом уединённом месте.

Спустившись по лестнице, они оказались в сводчатом коридоре, в конце которого была дверь. Она была распахнута, и Рюрика провели в комнату. Он быстро огляделся и увидел, что оказался в узкой комнате. Стены и пол были каменные, а потолок кирпичным, сводчатым. В одном углу стоял топчан, на который были накинуты старые шкуры.

И здесь юноша должен был остаться. Его проводник просто указал на низкий топчан, а затем развернулся. Рюрик задал вопрос, но ему не ответили. Ещё через несколько мгновений тяжёлая дверь закрылась, и наступила полная тьма. Он нащупал топчан и с громким стоном рухнул вниз!

Глава 12. Совещание, и как оно было прервано

Розалинда Валдай и Зенобия сидели в покоях, и Розалинда плакала. Она выглядела бледнее, чем в прошлый раз, когда мы видели её. Улыбка больше не рисовала ямочек на её щеках, и в глазах её было печальное, траурное выражение. По лицу было видно, что она сильно страдает.

— Милая госпожа, — спрашивала верная Зенобия, обняв Розалинду за шею и прижимая её голову к своей груди, — не плачьте. О, должна быть надежда! Госпожа, вы уверены, что герцог настаивает на этом?

— Да, Зенобия, я знаю, — ответила Розалинда, содрогаясь все телом и печалясь всей душой.

— И нет надежды?

— Только на Рюрика. Он может помочь.

— Надеюсь, поможет. Он благородный человек.

Розалинда ответила благодарным взглядом, и Зенобия продолжила:

— Разве есть титулованный дворянин благороднее, чем он? О, если бы я выбирала мужа, и он был свободен, и была бы в вашем положении, я бы предпочла Рюрика Невеля всем императорам земли!

— Я тоже, — прошептала прекрасная дева.

— Если бы я была графиней, я бы полюбила такого человека, чтобы сделать его графом.

— Но женитьба на мне не сделает его графом. Если бы он был графом, а я была простолюдинкой, он мог бы сделать меня графиней; но мы, несчастные женщины, не обладаем такой властью.

— Что ж, тогда мы тем более должны иметь право выбирать мужей.

Розалинда не ответила, но её вид показывал, что она согласна с этим утверждением.

— Госпожа, — снова заговорила Зенобия, на этот раз шёпотом, — почему бы нам не сбежать отсюда?

Розалинда вздрогнула, как будто услышала голос призрака, и на один миг её лицо озарила надежда; но она быстро исчезла.

— Увы! Куда нам идти?

Над этим Зенобия не подумала; прежде чем она ответила, вошла одна из служанок и объявила, что юную госпожу хочет видеть какая-то женщина. Розалинда спросила, кто она, но служанка могла только сказать, что это пожилая женщина приятной наружности. Юная графиня попросила Зенобию пойти и привести её. Скоро Зенобия вернулась, и с ней была Клавдия Невель. Розалинда много лет не видела мать Рюрика, но тут же её узнала. Она вскочила со своего места и нежно обняла её.

— Ах, тётушка Клавдия, я рада, что вы пришли. Позвольте мне называть вас тётушкой, как в те счастливые времена.

— Конечно, милая Розалинда, — ответила вдова, нежно целуя прекрасный белый лоб.

Графиня заметила странную печаль в голосе госпожи Невель и только тогда заметила, что и вид её печален.

— Тётушка Клавдия, вы выглядите печальной, — сказала она, и в её сердце проник холодок страха.

— Да, — промолвила вдова, как будто не осмеливаясь задать вопрос. — Я очень печальна, потому что я боюсь. Рюрик… он… он был здесь?

— Когда? — спросила дева, теперь охваченная страхом.

— В последние три дня.

— Он был здесь позавчера после полудня.

— И с тех пор я его не видела! — простонала бедная женщина.

— Не видели? Рюрик уехал? О, куда, куда?

— Когда он уходил отсюда, то сказал, что собирается повидаться с графом Дамоновым, — вмешалась Зенобия, которая присоединилась к общему горю.

— Да, мне он тоже об этом говорил, — ответила мать. — Я была у графа, там Рюрика не видели с того вечера. Хирург, который лечит графа, пошёл в трактир, где Рюрик оставил лошадь. Лошадь стоит в трактире, а хозяин за ней так и не пришёл.

— О, господи помилуй! — вскричала юная графиня.

В этот миг раздался стук в дверь, и Зенобия впустила пришедшего. Это был чёрный монах Владимир. В другое время Розалинда и Клавдия испугались бы такого странного визита, но сейчас они невольно обрадовались приходу монаха, увидев в нём источник надежды.

— Сударыни, — сказал толстый монах, подходя ближе и низко кланяясь, — простите мне этот нежданный визит, но у меня не было иного выбора, поскольку я боялся, что граф откажет мне, если я обращусь к нему. Я пришёл узнать, если это возможно, где Рюрик Невель.

Вдова попыталась ответить, но вместо слов у неё вырвались слёзы. Розалинда мгновение боролась с чувствами, переполнявшими её, и затем тоже заплакала. Зенобия вынуждена была отвечать.

— Батюшка, — сказала она, — у нас у всех одно желание. Его бедная мать пришла сюда, чтобы выяснить, где этот благородный юноша; моя госпожа таким образом узнала только, что он исчез. Умоляю, сударь, скажите, что вы знаете? Что вы слышали о нём?

Клавдия и графиня подняли головы, чтобы услышать, что ответит монах.

— Я знаю, что он исчез, — ответил Владимир. — Недавно я был у больного графа, и там я узнал, что Рюрик Невель таинственным образом пропал. И ещё я узнал о благородной цели, с которой он посетил графа.

— Да, — вмешалась Клавдия с внезапным оживлением, — он пошёл, чтобы просить у графа прощения. Не думаю, что они меня обманули. Не думаю, что они навредили ему из мести.

— Нет, нет, — отозвался монах, — у него всё получилось. Но, — продолжил он, снова в впадая в растерянность, — не могу представить, что с ним стало. Но постойте… дитя моё… к вашему опекуну приходит горбатый, уродливый священник?

Он обратился к Розалинде, которая содрогнулась всем телом, когда услышала это имя, поскольку тут же поняла его важность.

— Вы подозреваете?.. — Она сделала шаг вперёд и схватила монаха за руку. Она не могла продолжать, поскольку слова, которые она хотела произнести, были ужасны.

— Продолжайте, — прошептал Владимир, склоняясь так, чтобы услышать каждое слово, которое слетит с её уст. — Что вы хотели сказать?

— О, я не должна так думать! И всё же я знаю, что его душа способна на такое.

Прекрасная графиня что-то пробормотала про себя; а затем подняла голову и сказала странному монаху:

— Вы подозреваете моего опекуна?

— А вы подозреваете его? — отозвался монах.

— О, я не знаю, что думать.

— Послушайте, — серьёзным голосом продолжил Владимир. — Мне нужно знать всё, что вы знаете, и тогда я, возможно, смогу вам помочь. Я хочу спасти Рюрика, а если я спасу его, я спасу и вас. Я обладаю чудесной властью на благо тех, кто мне доверяет. Почему герцог хочет избавиться от Рюрика?

Несмотря на все сомнения, Розалинда поверила монаху. В его облике и в его голосе была искренность и сила.

— Батюшка, — сказала она после недолгого размышления, — герцог поклялся самой ужасной клятвой, что он сделает меня своей женой!

— Вот как? — воскликнул монах, отступая назад и сжимая кулаки. — Он серьёзно?

— О, совершенно серьёзно, — ответила юная графиня; она говорила твёрдо, поскольку во внезапном восклицании монаха было нечто, что придало ей надежд.

— Тогда ему нужно и ваше состояние. Он дерзко нацелился на ваше богатство. И вы полагаете, он боится, что Рюрик может помешать его замыслам?

— Да, батюшка. Я скажу честно, поскольку верю вам. Он знает, что я люблю Рюрика, а Рюрик любит меня. Разве при таких обстоятельствах он не может не бояться, что благородный юноша помешает ему?

— Весьма вероятно, — задумчиво сказал Владимир. — Надеюсь, это нам поможет. У меня в Москве есть помощники. Разумеется, у меня нет полной уверенности в том, что я спасу Рюрика, поскольку он может исчезнуть навсегда!

Когда монах проговорил эти слова, стон сорвался у уст Клавдии; но прежде чем Розалинда успела ответить, дверь открылась, и вошёл герцог Тульский! Он приблизился к Розалинде и её гостям; его глаза пылали, он весь трясся от гнева.

— Что это такое? — закричал он, когда обрёл дар речи. — Что значит это собрание в моём дворце? Как ты посмел притащиться сюда, пронырливый монах? Прочь, гадина! Прочь! И если я ещё раз увижу тебя, то мои псы тебя растерзают, как падаль!

Монах без слова развернулся. Его лицо было смертельно бледно, его кулаки так сжимались, что, казалось, пальцы вонзятся в ладони.

— И помни, — воскликнул герцог, когда Владимир подошёл к двери, — если ты посмеешь снова переступить порог моего дома…

— Прекратите! — выпалил монах хриплым, дрожащим голосом. — Не надо больше угроз. Наступит день, гордый герцог, когда вы захотите, чтобы бог создал вас псом. В таком случае бы вы не стали произносить речи, которые вызовут месть Владимира!

И сказав эти слова, чёрный монах удалился.

— А вы, женщина, кто вы? — воскликнул Ольга, обратив злобное лицо к Клавдии.

— Я горюющая мать, которая ищет своего сына, — печально ответила женщина.

— Вот как? Теперь я вижу сходство. Вы тоже Невель — мать юного злодея, который носит это имя! Немедленно покиньте мой дом и не смейте больше приходить сюда!

Бедная женщина не смогла произнести ни единого слова. С рыданиями они медленно вышла из комнаты.

— Ну, — продолжил герцог, повернувшись к Розалинде, — что значит этот тайный совет?

— Господин мой, — ответила графиня, пытаясь справиться со своими чувствами, — они приходили, чтобы… чтобы…

Но она не смогла закончить фразу. Она была слишком взволнована. Она только бросила на грязного негодяя взгляд, полный ужаса и отвращения, закрыла лицо руками и громко зарыдала.

Если злодей и хотел что-то сказать, то оставил это для будущего раза.

Глава 13. Заговорщики за работой

Граф Конрад Дамонов теперь мог сидеть. Он расположился в большом мягком кресле и играл с любимым псом, а рядом сидел Степан Урзен. После визита Рюрика молодой дворянин быстро поправился, поскольку противоядие успешно подействовало. Скоро он вернулся к тому состоянию, в котором был до отравления.

— Степан, — сказал он, мягко отталкивая пса, — что-нибудь слышно о Рюрике Невеле?

— Ничего, насколько мне известно, — ответил Урзен.

— Хотел бы я помочь в его поисках. Но ты что-нибудь слышал о подозрениях?

— Некоторые считают, что к этому приложил руку горбатый монах.

Урзен не знал об отравлении своего друга, поскольку это держалось в тайне; он не имел представления о подлинной личине священника.

— Мне кажется, этот человек — злодей, — продолжил Урзен. — У него злодейская внешность.

— Так и есть, — отозвался граф.

— Никогда раньше не видел такое порочное лицо.

— И кто же, — раздался голос от двери, — заслужил такое лестное замечание, друг мой?

Граф и Степан обернулись. Перед ними стоял горбатый священник.

— Вот как? — произнёс он, когда обратил внимание на то, что больной сидит. — Вы поправляетесь?

— Да, — ответил Конрад. — Быстро поправляюсь, как видите.

Священник испытал глубокое разочарование, но сумел скрыть его. Конечно, он скрыл свои чувства только от Степана, но граф слишком хорошо его знал.

— Вы давно не приходили, батюшка, — сказал граф, тоже пытавшийся скрыть свои настоящие чувства.

— Да, да, — смущённо отозвался Савотано, — признаю; но я был нужен в другом месте. Посмотрим… я не был здесь с того вечера, когда я увидел у вашей постели незнакомца, пока вы спали.

— Что за незнакомец?

— Не знаю. Кажется, я его раньше не видел. Молодой человек приличной наружности. Вероятно, ваш родственник.

Эта ложь, такая дерзкая и грубая, поразила графа, поскольку он знал, о чём священник разговаривал с Рюриком.

— Я думал, вы знаете этого человека, — сказал граф, пристально глядя в лицо священника.

— Нет. Может быть, я его видел раньше, но не знаю, кто это. Но как, как случилась с вами эта внезапная перемена, сын мой? Когда я был у вас в последний раз, доктора думали, что вы умираете.

— Да, я знаю, — ответил граф, скрывая глубокое отвращение, которое переполняло его. — Но ко мне вызвали нового врача, и он прописал новое лекарство. Он сказал, что старое лекарство не подходит, и дал мне новое. И вот что из этого вышло.

— Понятно, — сказал священник. — Кажется, вам скучать не приходится, а мне пора. Сегодня я должен нанести ещё несколько визитов.

Граф ничего не ответил. Священник понял, что удерживать его не будут, и тут же поднялся. Прежде чем дойти до двери, он дважды останавливался, но ничего не сказал. Когда он вышел на улицу, он направился в центр города и скоро достиг дворца герцога Тульского. Старый привратник без вопросов пустил его, и он тут же прошёл в переднюю, где спросил герцога. Один из слуг ушёл искать хозяина, а когда он вернулся, то предложил священнику следовать за ним.

Герцог был в своём кабинете, и как только слуга удалился, он предложил гостю сесть.

— Ну же, Савотано, — спросил он, — ты видел графа?

— Да, я только что от него. Всё плохо, господин, этот злодей поправляется.

— Поправляется? — с удивлением повторил Ольга. — Но ты уверял меня, что он умирает.

— Так и было. Но теперь он поправляется.

— Но как это случилось?

— Он сказал, у него новый врач, который отменил старое лекарство и назначил новое.

— И поэтому он поправляется, да?

— Да.

— Так займись новым лекарством. Савотано, ты не должен позволить ему ускользнуть.

— Ах, господин, я пересказал его объяснения. Моё объяснение совсем другое.

— Какое же?

— Они просто поняли, что кто-то пытался отравить графа.

— Вот как? Они что-то сказали?

— Нет, в этом не было нужды. Я знаю, что лекарство, которое принимал граф, было правильным, поскольку его давал хирург. Есть ещё кое-что. У графа, должно быть, есть какое-то сильное противоядие от этого яда.

— Как ты узнал?

— Если бы было иначе, графа не было бы в живых. Будьте уверены, господин, что они знают о яде. Они как-то нашли его и быстро приняли меры. Я это знаю.

— Думаешь, они тебя подозревают? — с тревогой спросил герцог.

— Не знаю, но боюсь, что да. Тем не менее, это ничего не значит — я не оставил никаких следов. Какая жалость! Через сутки он был бы мёртв.

— Значит, ты знаешь, когда они нашли яд?

— Да, в тот день, когда Рюрик Невель был схвачен. Я был там вечером, и оружейник был там же, и я обратил внимание, хотя и не подал виду, что на столе нет склянок. Они уже начали новое лечение, поскольку я видел, что цвет кожи у графа изменился. Вы не должны меня винить.

— Я тебя не виню, Савотано. Но должны быть ещё способы расправиться с ним.

— О, да, сотни способов. Я найду какой-нибудь способ, пока он не выздоровел.

— Послушай, — сказал герцог после короткого раздумья, — рассмотри все возможности. Мы должны обратить дело в нашу пользу. Покончи с ним. Я этого хочу.

— Я сделаю всё, что смогу. Но сейчас о другом. Юный Невель теперь безопасен, и с ним можно расправиться в любой миг. Я оставил его в живых только потому, что не имел другого приказа.

— Да, это правильно, — ответил Ольга; после этих слов он поднялся и зашагал по комнате. Священник следил за ним взглядом, но ничего не говорил. Наконец герцог остановился и посмотрел в лицо Савотано.

— Сможешь ли ты его убить? — промолвил он шёпотом.

— Нет ничего проще.

— И не останется никаких следов?

— Никаких.

— Тогда…

— Послушайте, — сказал горбун, когда Ольга замешкался. — Я подозреваю, что это оружейник нашёл яд; и если это так, то, скорее, начнут подозревать вас, а не меня.

— Вот как? Почему?

— Потому что он человек удивительно острого ума, и он многое замечает. Он был здесь несколько раз, а отсюда пошёл прямо домой к графу. К тому времени он уже знал, почему произошла дуэль, и если он хотя бы вполовину так умён, как я считаю, он понял, кто стоит за отравлением. Я в этом уверен.

— Ты прав, Савотано. Пусть он умрёт!

— Я и сам понял, что это лучший выход; если он будет разгуливать на свободе, вам будет грозить опасность.

— Ты сможешь убить его без шума?

— Смогу, — со злобной ухмылкой ответил священник. — И пусть шумит, сколько угодно, всё равно сейчас он в таком месте, где его никто не услышит.

— А где он?

— Как вы и советовали: в самом глубоком подвале ваших старых бань; там его никто не станет искать.

— А что ты сделаешь с телом?

— Что ж, это просто. Его можно спрятать в водопроводе. Вы же знаете, водопровод до сих пор существует, и в некоторых местах он сохранился в целости; но возле здания он почти разрушен. Тело можно спрятать так далеко, что в самом подвале даже летом не будет чувствоваться запах. Видите, как просто.

— Тогда сделай всё сегодня ночью.

— Завтра ночью, господин, поскольку сегодня ночью я буду занят.

— Хорошо, пусть будет завтра. Но запомни — на этом всё. Больше никаких вопросов об этом деле. Когда я увижу тебя снова, я не хочу услышать, что Рюрик Невель ещё жив.

— Не беспокойтесь, господин. Считайте, что оружейник уже мёртв.

— Хорошо! Да будет так.

Вот таким образом гордый герцог решил избавиться от Рюрика Невеля!

Ольга снова пересёк комнату, а когда остановился, его лицо помрачнело.

— Савотано, — сказал он, — есть ещё один человек, который стоит на моём пути. Я говорю об этом дьявольском монахе.

— Я видел его утром, господин, и я уверен, что он следит за мной. И не только он. Ему кто-то помогает. За мной следили, а один из моих людей — тот, что заманил Невеля в ловушку — два часа назад сказал мне, что за ним тоже следят.

— И ты думаешь, за этим стоит монах? — с тревогой спросил герцог.

— Я это знаю, поскольку видел, что он за мной следит.

— Тогда почему ты не избавился от него?

— Эх, — промолвил священник, помотав головой, — мы не всегда можем делать то, что хотим. Но он недолго проживёт… и я ему помогу; думаю, возможность мне представится.

— Он дерзкий человек. Я обнаружил его вчера в моём дворце в покоях графини.

— В самом деле? И вы не избавились от него?

— Нет. Это было в разгаре дня, и вокруг были люди. Но если я снова увижу его здесь, то проткну его сердце шпагой. Я его предупредил. Но, — продолжил герцог после раздумья, — будь с ним поосторожнее. У него могут быть помощники.

— Ему меня не обвести, — самоуверенно отозвался священник. — Он скоро поймёт, что я столь же хитёр, как и он. Но странно…

— Что странно? — спросил Ольга, вздрогнув, поскольку он тоже подумал о некоей странности.

— Странно, что этот чёрный монах оказался в Москве так неожиданно и первым делом начал ходить за мной по пятам и слоняться вокруг вашего дворца.

— Да, — отозвался Ольга. — Мне пришла в голову та же мысль. Но не важно… Если он позволит себе лишнее, от меня он не спасётся. Все знают, что с герцогом Тульским шутки плохи. Есть только один человек в Москве важнее меня, и это император; но, скажу тебе прямо, даже он не важнее. Он не может без меня обойтись. Если он сталкивается с какой-то трудностью, он тотчас же посылает за мной.

— Тогда используйте вашу власть на ваше благо, господин.

— На этот счёт не беспокойся.

В этот миг священник поднялся, чтобы уйти.

— Ты помнишь мои распоряжения? — спросил Ольга.

— Хорошо помню, господин, и я выполню их в точности.

— А когда выполнишь, дай мне знать.

— Будет исполнено.

И снова уродливый священник был на улице, а герцог остался один.

«Ах, господин, — пробормотал священник — это податливое орудие, — шагая по улице, — вы слишком уверены в своей власти. Я знаю, в России так уже не раз бывало!»

Глава 14. Таинственное судилище

Позади старого кафедрального собора, в узком, тёмном дворе, который скрывали башни гигантского строения, стоял необычный каменный домик. Он, казалось, принадлежал собору, хотя не был прямо с ним соединён. Домик был низкий и широкий, с плоской черепичной крышей и без окон. В одной из комнат этого домика — глубоко в недрах земли, куда никогда не проникал свет — находилось шесть человек. Комната была небольшая, её пол, стены и потолок были сделаны из тёмного камня. Вдоль стен стояли деревянные скамейки; и были здесь другие предметы — странные приспособления разной формы. Но об этом позже. Комнату освещал свисающий с потолка фонарь, но он не давал достаточно света, и комната казалась мрачной. За столом, на котором лежали книга и шпага, сидели шесть человек, и самым заметным из них был монах Владимир!

И только у Владимира было открыто лицо. Остальные носили чёрные маски, их одеяния были того же тоскливого цвета. Стояла тишина. Владимир смотрел в стол, а остальные, не отрываясь, смотрели на него. Всё это были крепкие мужчины, и с Владимиром они вели себя, как слуги с хозяином.

— Слишком долго, — наконец сказал Владимир, подняв голову. В этом месте его голос был похож на эхо в гробнице. Он был низкий и гулкий, и остальные вздрогнули, когда его услышали.

— Ещё есть время, хозяин, — ответил тот, что сидел рядом с монахом.

— Надеюсь, наши ожидания оправдаются, — через несколько мгновений сказал Владимир.

На это никто не ответил.

Наконец раздался какой-то приглушённый звук, и шесть человек прислушались. Звук становился громче, и скоро до мрачной комнаты донёсся топот шагов. Через несколько мгновений тяжёлая железная дверь заскрипела на петлях, и вошли три человека, а за ними последовали ещё три. В каждой тройке люди посредине были пленниками. Железная дверь снова заскрипела, и когда тяжёлые засовы были вложены в пазы, двух пленников вывели вперёд.

— Хозяин, — сказал один из вошедших, — мы привели пленников — двух, как вы приказывали.

— Хорошо, — сказал Владимир. — Подведите их поближе.

Двух пленников выводят туда, где свет падает на их лица, и мы видим, что это те, кто привёл Рюрика Невеля в его тюрьму. Один из них — тот, что встретил Рюрика на улице, а второй — тот, что с фонарём в руке вёл его в старые бани. Когда они оглядели мрачное место действия, они содрогнулись. Их вид ясно показывал, что они не знают, почему их сюда привели.

— Леско Тотьма! — произнёс Владимир.

Первый пленник — тот, что встретил Рюрика на улице — вздрогнул, когда услышал это имя, и попытался что-то сказать.

— Это ваше имя? — спросил монах, глядя ему в лицо.

— Да, батюшка, — сотрясаясь, ответил негодяй.

— Тогда подойдите ко мне.

Тотьма встал перед столом, и, казалось, в нём борются удивление и страх, поскольку сейчас он узнал странного монаха, о котором так много слышал.

— Леско Тотьма, — тихо и медленно сказал Владимир, — вас часто видели с горбатым священником по имени Савотано. Вы знаете этого священника, не так ли?

Тотьма замешкался. Он украдкой огляделся и задрожал ещё сильнее.

— Отвечайте!

— Да, сударь, я его знаю.

— А сейчас, сударь, будьте уверены, что говорите правду. Вы знаете молодого оружейника по имени Рюрик Невель?

При этом вопросе Тотьма снова вздрогнул, но, казалось, был к нему готов, поскольку ответил без запинки.

— Нет, сударь, не знаю.

— Вот как? Берегитесь! Подумайте, прежде чем отвечать.

— Если вы говорите о том, кто сражался на дуэли с графом Дамоновым, я слышал о нём; но не знаю, видел ли когда-нибудь.

— Вы уверены?

— Конечно.

— Фредерик Виска!

Сейчас подошёл второй пленник. Он был на несколько лет младше, чем его товарищ, хотя немного крупнее и очевидно смелее. Когда он подошёл, Тотьму вывели.

— Вы тоже встречались со священником Савотано, не так ли? — спросил монах.

— Я его знаю, — ответил Виска с едва заметным вызовом в голосе. Он слишком плохо рассмотрел странные приспособления, которые его окружали, иначе не посмел бы говорить в таком тоне.

— И вы часто с ним встречались?

— Возможно.

— Хорошо. И вы тоже не знаете Рюрика Невеля?

— Я видел его, сударь.

— И вы можете сказать, где он сейчас?

— Нет, — быстро и коротко ответил Виска.

— Берегитесь! Если вас заботит ваше благосостояние, вы скажете правду. Где Рюрик Невель?

— Говорю вам, я ничего о нём не знаю.

— И вы в этом уверены?

— Кто вы такой, чтобы меня допрашивать? Я вас не знаю.

Виска говорил с искренним негодованием, вероятно, думая, что это его спасёт.

— Скоро мы посвятим вас в эту тайну, — отозвался монах, многозначительно покачав головой. — Но я спрашиваю ещё раз: вы знаете, где Невель?

— Нет!

— Не нужно говорить так громко. Мы вас прекрасно слышим.

— Тогда не задавайте глупых вопросов, — возразил пленник.

Владимир слегка приподнялся, и его кулаки сжались; но его лицо вспыхнуло, и он сел на место.

— Послушайте, — сказал он, когда его гнев больше не был заметен, — если бы я не был уверен, что вы знаете то, о чём я спрашиваю, я бы не задавал вам вопросов. Ещё раз я прошу вас дать мне ответ о местонахождении Рюрика Невеля.

— Ещё раз отвечаю. Я ничего о нём не знаю. Не думайте, что это тёмное место и эти люди, одетое в чёрное, могут напугать мне так, что я солгу. Я не ребёнок.

В этот миг Владимир повернулся к одному из своих людей — одному из тех, что привёл пленников, — и сказал:

— Вы знаете этого человека?

— Да, хозяин.

— И вы видели, как он дружески беседует с горбатым священником?

— Видел.

— А всё остальное, что вы мне говорили, — это правда?

— Правда, хозяин.

— Тогда опускайте «истолкователь».

По этому приказу монаха два его помощника подошли к задней стене и отцепили от стены крепкую цепь. Когда они дали цепи скользнуть по их рукам, перед столом спустился диковинный механизм. Он состоял из крепкого железного бруска, который висел на цепи параллельно потолку. На обоих концах бруска были железные полосы, снабжённые пружинами и винтами. По знаку монаха пленника подвели под брусок и подняли его руки вверх. Он немного сопротивлялся, много бранился, но скоро уступил. Железные браслеты обвились вокруг его запястий, а его большие пальцы пропустили в небольшие чаши. После того, как их закрепили, цепь натянули, и руки поднялись высоко над головой пленника. Натяжение цепи привело не только к тому, что большие пальцы потянулись вниз, к запястьям, но и скрутились. Две чаши были снабжены зубчиками, которые впивались в плоть.

— Что ж, сударь, — проговорил Владимир тихим, низким голосом, — я снова задам вам вопросы, а вы скажете правду. Вы скажете, где Рюрик Невель?

— Я не знаю.

— Вы скажете мне, где вы видели его в последний раз?

— Я не видел Невеля после его дуэли с Дамоновым.

— Берегитесь!

— Я его не видел.

— Помните: я следил за вами, и я знаю, что вы видели Невеля в течение этих трёх дней. Я это знаю, поэтому без колебаний делаю то, что делаю. Ещё раз: где Рюрик Невель?

Теперь Виска замешкался; но его ответ не изменился. Он бы ни о чём не рассказал.

Владимир дал знак помощникам, стоявшим у стены, и они потянули цепь.

— О! О! — застонал пленник, когда его пальцы начали выкручиваться.

— Вы скажете?

— Откуда мне знать? Откуда?

— Говорите то, что знаете.

— Я ничего не знаю.

Монах опять дал сигнал, и помощники опять потянули цепь. Опять стон, но ответа нет.

Опять сигнал, и опять цепь натянута.

— Пощадите! — закричал бедняга, трясясь от боли.

— Вы скажете?

— Я не знаю.

— Тогда попробуем ещё раз.

— Нет, нет. О, не надо!

— Но вы должны сказать.

— Я не знаю.

— Вы, должно быть, забыли, но мы оживим вашу ненадёжную память.

После этих слов Владимир ещё раз махнул рукой.

— О, боже, пощади меня! О-о-о! Помоги мне! Помоги!

— Помогите себе сами.

Сейчас бедняга испытывал беспрерывные муки. Его вес почти полностью приходился на его запястья и большие пальцы, и пальцы почти дотянулись до запястий. Но ответа не было. Кое-чего он боялся больше пыток. Он боялся нарушить страшную клятву, которую дал коварному священнику.

Помощники потянули за цепь, и ноги пленника оторвались от пола. Теперь он висел на вывернутых больших пальцах. Он стонал от невыносимых страданий. Несколько мгновений он терпел, но больше его трусливая душа вытерпеть не могла.

— О, пощадите! Вниз! Вниз! Вниз!

— Сначала скажите, где Рюрик Невель?

— Я… я… не…

— Постойте же, вероломный злодей! — закричал Владимир громовым голосом. — Эту пытку мы закончим; но затем мы сотворим с вами такое, что нынешнее состояние покажется вам наслаждением! Мы вырвем вам все члены, а ваши глаза…

— Вниз! Вниз! О, пощадите! Вниз!

— Где Рюрик Невель?

— Я скажу… я скажу, если пощадите!

— Сначала скажите!

Был один миг замешательства — один-единственный миг — и затем жалкий негодяй сдался.

— Он в старых банях.

— Вот как? Где?

— В старых банях возле реки… в Тульском переулке… в подвале!

— Хорошо. Отпустите его.

Цепь ослабла, и Фредерик Виска снова стоял на ногах. Он ещё дрожал, поскольку чувствовал боль в руках.

— Уведите его, — приказал Владимир, — и приведите второго.

Через несколько мгновений Леско Тотьма предстал перед странным судилищем. Он страшно дрожал, поскольку он мог слышать стоны своего товарища, хотя и не слышал его слов.

— Леско Тотьма, — тихим, низким проговорил монах, — мы дали вам время подумать, и, возможно, ваша память прояснилась. Где Рюрик Невель?

— Я не знаю.

— А, до сих пор не вспомнили, да?

— Я никогда этого не знал.

— Должен признать, очень странная забывчивость. Приготовьте «истолкователь»!

— О, пощадите! Не убивайте меня!

Но на его крики не обратили внимания. Его руки вставили в полосы и конические чаши, а затем была натянута цепь. При первом повороте самозакручивающихся винтов пленник закричал. Он страдал не столько от боли, сколько от страха перед дальнейшим. Это место, тёмное и мрачное, повлияло на него больше, чем на его товарища.

Когда цепь натянулась второй раз, он начал стонать и умолять о пощаде. Он слышал об этом тёмном месте и знал, что люди, попадающие сюда, редко выходят живыми.

— Послушайте, вы, гнусный негодяй, — сказал монах, — если вы не скажете мне, где молодой оружейник, я разорву вас на куски! Тяните ещё!

Когда цепь натянулась, злодей в голос закричал от боли.

— О! Отпустите меня! Отпустите! Я всё скажу!

— Говорите. Вы не выйдите отсюда живым, пока не расскажете!

— Он… О! Он… в старых банях!

— Где?

— В банях герцога… в Тульском переулке!

— Где именно?

— В самом нижнем подвале. О! Пощадите!

Владимир махнул рукой, и трясущегося негодяя освободили от пытки.

— Отведите обоих в подземелье и заприте. Сейчас их нельзя отпускать.

— Нет, нет, — закричал Виска, которого уводили из комнаты. — Вы обещали освободить меня, если я всё расскажу.

— Не обещал, — сказал Владимир.

— Но вы не имеете права удерживать меня здесь. У меня чертовски болит рука, вы чуть не разорвали её на кусочки. Клянусь…

— Молчать, собака! Здесь моя власть — в моей силе. Мои права — в моём могуществе. Вы принадлежите мне, и я буду удерживать вас. Если я вас отпущу, я не смогу схватить вас опять, поскольку у меня нет законной власти. Уведите его, а потом займёмся банями герцога!

Глава 15. Что случилось в банях герцога

Рюрик Невель потерял счёт времени. Темнота, лишь темнота была его соседом — темнота столь густая, что открывать глаза было бесполезно. С закрытыми глазами было даже светлее, чем с открытыми, поскольку тогда воображение порождало необычайные фантастические формы, и даже это приносило облегчение; а ещё при плотном сжатии век была калейдоскопичная смена цветов, которая вносила разнообразие и радовала ум. Но когда глаза были открыты, можно было видеть только холодную непроницаемую черноту, в которой не было никаких форм или очертаний, кроме формы совершенного хаоса.

Рюрик точно знал, что он находится здесь четыре дня, но временами казалось, что дольше. Трижды ему приносили еду и питьё, а сейчас не принесли ни того, ни другого. Силы пока не оставили его, хотя у него болели руки и ноги, а сердце охватывал холод. В первый день заточения он разорвал верёвки на руках; он рассчитывал напасть на человека, который приносит ему еду и питьё и сбежать, но к нему никто не входил. Еду подавали через небольшое окошко.

— И вот конец моей жизни! — бормотал он про себя, шагая туда-сюда по подземелью. — Вот конец всех надежд юности, и здесь молитвы всей жизни должны закончиться с одной надеждой — надеждой на небеса! Матушка, прощальное слово твоего сына не донесётся до тебя. Он впадёт в тёмный смертный сон, и ты даже не узнаешь, где место его упокоения! А ты, любимая… О, ты, столь желанное, столь обожаемое создание, твои улыбки больше не будут сиять для меня. О, Розалинда, хотел бы я увидеть тебя лишь раз — ещё раз прижать к своей груди и попросить помнить меня, когда я умру. Если бы я не встретил тебя, меня бы здесь не было! И всё-таки, о боже, ради самой жизни я не изъял бы из своего сердца историю этой святой любви!

Тяжёлые мысли о Розалинде давили на него. Он мог бы сдаться ради надежды на лучшую жизнь; но из-за Розалинды его охватывал странный страх. Она будет с другим.

— Разве это правильно? — продолжал он после болезненных раздумий. — Увы, она забудет обо мне! Моя мать будет думать о сыне, но Розалинда будет думать о другом! И всё-таки, может быть, она будет любить меня вечно. Может быть, она не забудет меня. О, если бы я мог!..

Он внезапно остановился, поскольку услышал поступь шагов за стеной, в коридоре. Он прислушался. Он снова услышал звук шагов, а затем голоса. Он отступил в дальний угол подвала и прислушался. Шаги затихли, и раздался скрип железа о железо, как будто кто-то отодвигал задвижку.

Скоро дверь отворилась, и в лицо Рюрику ударил свет фонаря. От такой внезапной перемены пленник на несколько мгновений ослеп, но постепенно его глаза привыкли.

Первым, кого он увидел, был горбатый священник Савотано. С ним было ещё четверо, но Рюрик их пока не заметил. Увидев перед собой человека, которого он считал причиной своих страданий, он одним прыжком настиг священника и свалил его на пол.

— Подождите! — вскричал один из четвёрки — тот, что держал фонарь. — Мы пришли вывести вас отсюда.

— Вот как? Неужели?

— Можете быть уверены.

— Тогда расступитесь и дайте мне уйти.

— Как скажете. Двери открыты, и вы можете уйти. Вы можете следовать за нами или идти перед нами.

— Идите вперёд, — ответил Рюрик, — а я последую за вами.

— Как скажете.

После этих слов мужчина помог священнику подняться и вывел его из камеры. Через несколько мгновений остальные тоже вышли, и Рюрик последовал за ними. Он услышал, как священник бранится, и увидел, как его уводят в сторону. Юноша вышел в коридор, но в точности не понимал, что он слышит. Он достиг подножья лестницы, а остальные были почти наверху. Он последовал за ними и почти добрался до вершины, когда перед ним мелькнула быстрая, как молния, тень. Он отступил назад, но было поздно. Он получил такой удар по голове, что упал. Его перевернули и связали ему руки верёвкой.

Но пленник не был полностью оглушён. Когда они подошли, он очнулся, и первым его порывом было разорвать путы в клочья, но он не смог. Он увидел перед собой только двух человек, и на их лицах были маски. Это были крепкие, сильные мужчины, и сам их вид был смертоносен. Наш герой сник.

— Вставайте, — сказал один из них. — Вы пойдёте с нами. Мы не будем применять насилие, если вы сами пойдёте.

— Но куда? — спросил юноша. — Что это значит?

— Вы сами всё увидите. Не будем терять времени. Пойдёмте.

Что мог поделать пленник? Его руки были крепко связаны сзади, и его огромная сила была бесполезна. Он знал, что не может сопротивляться, поэтому просто в знак смирения склонил голову и собрался последовать за провожатыми. Но они не дали ему идти самостоятельно. Они повели его, схватив под руки. Он увидел комнату, в которую его привели в первый вечер его пленения, но там они не задержались. По длинному коридору они прошли в полуразрушенное крыло здание и скоро оказались в просторном круглом помещении, в середине которого был глубокий бассейн, куда люди в прошлые годы приходили купаться. При тусклом свете фонаря обветшавшие стены выглядели мрачными, холодный ветер дул через щели в кирпичной кладке.

— Всё, — сказал один из проводников, поставив фонарь на верхушку разрушенной колонны, — вот мы и пришли.

Слова были сказаны тихим, безжалостным голосом, который поразил Рюрика. Говоривший сбросил шубу, в которую был одет, и подошёл к своему товарищу. Они о чём-то зашептались.

Рюрик больше не сомневался. Была лишь одна причина, по которой его могли сюда привести. В левой части бассейна, где некогда сливалась вода, темнело глубокое пещероподобное отверстие, у входа в которое скопилась куча мусора. Отличное место, чтобы спрятать мёртвое тело! Так думал Рюрик. Но его мрачные мысли были прерваны ещё более мрачной действительностью.

Один из мужчин достал дубинку — длинную, тяжёлую палицу, которую юноша раньше не видел, — и теперь покачивал её на руках.

— Вы не станете хладнокровно убивать меня в таком месте! — вскричал Рюрик, отступая.

Силач-головорез обеими руками сжал дубинку, но ничего не ответил.

— Говорите! Отвечайте! — воскликнул пленник, отступая ещё на шаг назад. — Вы хотите убить меня?

— Что ж, — спокойно ответил мужчина с дубинкой, — поскольку вы так желаете знать, я скажу. Вы умрёте через минуту!

— И вы убьёте того, кто не причинил вам вреда? Постойте! Если вам нужны деньги…

— Хватит, — перебил его злодей. — Вы нас не переубедите. Вы должны умереть, и вы умрёте. Если вы не будете бузить, то умрёте быстро. Впрочем, исход всё равно один.

Рюрик всё бы отдал за то, чтобы хотя бы одна его рука была свободна! Но нечего было об этом и думать. Но у него были свободны ноги. Он больше ничего не говорил. Он позволил мужчине подойти на несколько ярдов и приготовился защищаться единственным доступным способом. Дубинка поднялась в воздух, и в этот миг Рюрик увидел, что у другого мужчины тоже есть дубинка. Он понял, что они прятали оружие где-то здесь.

— Чу! — произнёс второй злодей, когда его товарищ поднял дубинку. — Что это за шум?

— Полагаю, идут проверить, закончили ли мы работу, — ответил другой. — И мы должны её выполнить до их прихода.

Увесистая дубинка снова поднялась в воздух, и мужчина быстро, решительно двинулся вперёд. Рюрик склонил голову, как будто ожидая удара. Каждый нерв, каждый мускул его тела был готов к схватке, и даже его сердце на миг замерло. Он быстро поднял ногу — его колено чуть не достало до подбородка, — и со всей силы ударил убийцу в пах. Последствия были ошеломляющие. Негодяй согнулся, как сломанная палка, и упал, не подавая признаков жизни.

Второй человек выругался и прыгнул вперёд с поднятой дубинкой, но Рюрик с лёгкостью увернулся от его удара. Затем ему в голову пришла одна мысль, и он ринулся туда, где стоял фонарь, и опрокинул его. Он ещё раньше заметил проход, который вёл в нечто вроде комнаты для переодевания, и теперь быстро скользнул туда, ведомый только памятью, поскольку здесь было темно, как в Эребе. Когда он сбил фонарь, он расшатал и колонну и, пройдя в коридор, услышал, как кто-то падает. Это его враг споткнулся об упавшую колонну. Он услышал громкую брань, которая слетела с уст озадаченного человека, а через мгновение до него донёсся разговор между двумя злодеями. Первый очнулся, хотя по голосу было понятно, что он испытывает сильную боль.

— Михаил! Михаил! — простонал первый злодей; при этих словах было слышно, что он ползёт.

— Эй, Орёл, — отозвался второй.

— Ты его пришиб?

— Нет! — закричал Михаил, добавив ругательства, которые мы не решаемся передать. — Он настоящий дьявол!

— Но где фонарь?

— Он его разбил.

— Ты должен убить его, ты, шут гороховый.

— И ты должен.

— Я? Он ведь меня лягнул.

— А от меня увернулся, а потом лягнул фонарь.

— Но где он теперь?

— Ушёл. Чу! Вот как? Кажется, его поймали. Слышишь?

— Да, кого-то поймали.

— Конечно, его. Он ушёл туда. Пойдём и выясним…

Он не закончил фразу, поскольку в этот миг послышался громовой голос:

— Рюрик! Рюрик!

— Что это? — выпалил первый злодей.

— Рюрик! Рюрик!

— Это не наши! — закричал второй. — Они идут сюда!

— Куда нам бежать? — закричал Михаил.

— Есть только одно место, — отозвался Орёл. — Маленькая комната для переодевания. Давай найдём её. О, проклятия на голову этого оружейника! Он или сам дьявол, или его лучший друг. Ты нашёл вход, Михаил?

— Нет. Он где-то рядом. Ты не можешь?.. Ага, сюда! Сюда!

В этот миг во мраке вспыхнул горящий факел, и два злодея были раскрыты. Дюжина крепких мужчин стояли в единственном коридоре, по которому могли бы спастись злодеи. Бежать в комнату для переодевания было совершенно бесполезно.

— Стоять, злодеи! — закричал монах Владимир; левой рукой он высоко поднимал факел, а в его правой руке качалась тяжёлая шпага. — Где Рюрик Невель?

— Здесь! Здесь! — закричал наш герой, выходя в большую комнату.

— Что? Жив? Цел? — радостно закричал Владимир.

— Да, мои благороднейшие друзья. Но снимите с меня эту проклятую верёвку. Она впилась в кожу.

Верёвку разрезали, и затем юноша обнял своего спасителя. Он не задавал никаких вопросов. Он только искренне поблагодарил монаха, и затем внимание было обращено на двух злодеев, которые всё ещё стояли и тряслись неподалёку. Они не пытались спастись, поскольку выход был перекрыт. Их быстро связали, и вся группа направилась прочь из этого места; когда они вышли, Рюрик рассказал монаху о ловушке и дальнейших происшествиях.

— Милостивые небеса! — вырвалось у Владимира, когда Рюрик рассказал о том, как он взял верх над двумя мужчинами, которые хотели его убить. — Ты чуть не погиб.

— Но я бы не спасся без вас, — сказал юноша, — поскольку они бы нашли меня. Я бы не смог сбежать со связанными руками.

— Верно, верно, — задумчиво отозвался Владимир. — Ты был на волосок от гибели. Но теперь всё кончено.

— А как вы узнали, где я? — спросил Рюрик.

— Я объясню, когда будет время. Но ты сказал, что горбатый монах был здесь?

— Он приходил в подземелье с остальными, и я сбил его с ног. Вы его не нашли?

— Нет, мы его не видели. Мы нашли только двух человек в зале, вот и всё.

В поисках священника обшарили всё здание, но найти его не смогли, и когда Владимир убедился, что главный злодей сбежал, он приказал уходить. Помощники монаха вели перед собой четверых пленников.

Когда Рюрик вышел на улицу, было уже светло, и морозный воздух охладил его лоб. Он повернулся к таинственному другу и остановился. Он вознёс руки к небесам, пылко поблагодарил бога, а затем двинулся вперёд.

Глава 16. Злодей не отступается

Было уже заполночь, а вдова ещё не легла в постель. Она ходила по кухне, а Павел сидел в кресле и клевал носом. Внезапно женщина остановилась, и Павел вздрогнул.

— Думаешь, послание было ложным? — спросила она, взглянув в лицо мальчику.

— Не знаю, — отозвался тот. — Если он действительно пришёл от чёрного монаха, он говорил правду.

— О, им меня не обмануть!

— Конечно, не обмануть, госпожа.

— Но уже поздно.

— Чу! Колокольчики.

Вдова прислушалась и, чувствуя, как дико бьётся сердце, села в кресло.

— Остановились перед домом, — сказал Павел, наклоняясь и прислушиваясь.

— Ступай… ступай… открой.

Павел вышел. Вдова услышала, как открылась дверь и раздались голоса в передней. Внутренняя дверь распахнулась, и она подняла голову. Она увидела мужскую фигуру… услышала, как воздух сотрясло волшебное слово «МАМА». С громким возгласом радости она встала на ноги и в следующий миг прижалась к груди своего сына.

— Разве я не обещал, что верну его вам? — воскликнул Владимир, довольно потирая руки.

— О, благослови вас бог, сударь! — пробормотала вдова, сквозь слёзы глядя на монаха.

— Что же, — отозвался странный человек, — благословение честной души — это достаточная награда, поэтому я, пожалуй, удалюсь.

— Нет, нет, — воскликнул Рюрик. — Вы останетесь до утра.

Но монах не мог остаться. У него были дела, и он поторопился уйти как можно скорее, чтобы избежать сыпавшихся на него благодарностей.

После ухода Владимира Рюрик сел и рассказал матери всё, что случилось с ним после того, как он оставил её, чтобы повидаться с графом. Она ужасно задрожала, когда он рассказывал о том, что пытались с ним сотворить; а когда он закончил, она несколько мгновений сидела как бы в забытьи.

— И ты думаешь, — сказала она, и холодная дрожь пробежала по её телу, — что герцог Тульский причина всех этих событий?

— Я уверен, матушка.

— Тогда тебе грозит опасность.

— Но я увижусь с императором.

— Я уже была у него, сынок.

— Ага! И что он сказал?

— Что ж, он сказал, что если мы выясним, кто причинил тебе вред, он накажет виновного. Тогда я спросила: предположим, это будет герцог? Он сказал, что в таком случае он должен рассмотреть это дело внимательнее. О, я боюсь, что он не решится наказать могущественного Ольгу!

— Может быть. И всё-таки, матушка, я ему доверюсь. Есть один человек, — печальным голосом добавил юноша, — о котором я волнуюсь больше, чем о себе, и он сейчас во власти порочного герцога. О, Розалинда во власти герцога, а не императора!

— Но и во власти императора, не так ли? — спросила мать.

— Разумеется, Пётр может отменить опекунство, но не в его правилах вмешиваться в домашние дела могущественных дворян. Я уверен, что его сердце позволит ему вмешаться, но рассудок запретит. Ты видела Розалинду?

— Да.

— Она огорчилась, когда узнала, что я пропал?

— Ах, Рюрик, — ответила мать, и её взор загорелся, — ты не знаешь, как эта благородная девушка любит тебя. Известие о твоей пропаже чуть не разорвало ей сердце.

Вдова собиралась рассказать, как герцог помешал её разговору с девушкой, но затем подумала и решила ничего не рассказывать, поскольку поняла, что это только причинит её сыну дополнительную боль, но ничем ему не поможет.

— Клянусь небесами! — промолвил Рюрик, выходя из задумчивости и в то же время страстно сцепляя пальцы. — Есть ли в мире ещё один человек, окружённый такой непроницаемой тайной? Этот монах очевидно, хороший человек. Он помог мне, и я уверен, что, если представится возможность, он поможет ещё раз. Но кто он? Ты ничего о нём не узнала?

— Ничего, сынок.

— Но разве это не странно?

— Очень странно.

Так они разговаривали до тех пор, пока у них не начали слипаться веки. Тогда они вознесли хвалу богу, попросили его помощи на будущее и отправились спать. Рюрику снились странные сны, и он ни за что не смог бы сказать, хорошие они были или дурные. Ему приснилось, что он сам был герцогом, и что у него была жена, лица которой он не видел. Она не поднимала вуаль до начала обряда. Затем она убрала эту помеху, и Рюрик вздрогнул, увидев лицо монаха Владимира! А затем Владимир сказал: «Всё это я сделал ради тебя. Тебе нравится?» И Рюрик не посмел возражать, потому что Владимир так много для него сделал.

А сейчас, пока Рюрик видит свои сны, не понимая, что они означают, заглянем во дворец герцога и посмотрим, что там происходит.

Ранним утром герцог Тульский снова был в своём кабинете. Он плохо спал, поскольку тоже видел сны, и они его встревожили. Он не мог о них забыть, они навевали мрачные предчувствия. Нахмурив брови, он ходил по кабинету туда-сюда. Иногда он останавливался и склонял голову, а затем снова продолжал расхаживать. Так он ходил и размышлял, пока не услышал осторожную поступь шагов за дверью. Он остановился и прислушался. Он узнал эти шаги. Это был тот, кого он ожидал. Он подошёл к двери и распахнул её, и горбатый священник Савотано вошёл в кабинет.

— Ах, Савотано, я боялся, ты никогда не придёшь, — сказал герцог, когда его помощник закрыл за собой дверь.

— Я пришёл бы раньше, если бы смог, господин; но сейчас только раннее утро. Солнце едва поднялось над городскими стенами.

— Да, я знаю, сейчас рано, но я плохо спал.

— Я совсем не спал, господин.

— Совсем? Савотано, ты выглядишь утомлённым. Но ты ведь работал.

— Да, работал.

— И ты пришёл сообщить мне об окончании работы. Поэтому ты так волнуешься? Я думал, ты уже привык.

Священник посмотрел в лицо хозяину, но ничего не сказал.

— Ха! — презрительно сказал Ольга. — Убийство человека — это же ерунда! Но скажи, ты спрятал тело так, чтобы его не нашли?

Несколько мгновений Савотано молчал. Всё его тело тряслось, он нервно перебирал пальцами. Наконец он сказал нерешительным голосом:

— Он жив, господин.

— Жив? Но ты обещал, что он умрёт.

— Обещал, но мы не смогли.

— Я считал тебя более решительным. Не смог убить человека? Что здесь такого ужасного?

— Вы не поняли, господин. Мы сделали всё, чтобы убить его, но он спасся.

— Постой! — вскричал герцог, делая шаг вперёд и хватая священника за руку. — Ты имеешь в виду, что Рюрик Невель спасся от тебя?

— Да, господин.

— Он сбежал? Так просто выскользнул из твоих рук?

— Да, господин. Но послушайте…

— Послушай, ты, растяпа! Как ты собираешься оправдаться? Он был в твоей власти, и ты обязан был удержать его.

— Но, господин, этому человеку служит сам сатана. Мы собирались убить его прошлой ночью, и я два часа прождал Тотьму и Виску, но эти мошенники не явились, и я позвал на помощь других.

— И они оказались предателями? — воскликнул Ольга, охваченный внезапным волнением.

— Нет, господин, они сделали всё, что смогли, но вмешался этот проклятый чёрный монах с дюжиной своих людей.

— Что? Там был этот Владимир?

— Да.

— С отрядом вооружённых людей?

— Да.

— Тогда, клянусь богами, кто-то нас предал.

— Я не знаю, что и думать, господин, — отозвался Савотано, и в голосе его слышались недоумение и тревога. — Не было только Леско Тотьмы и Фредерика Виски, а они нам полностью верны.

— Но ты же видишь, что кто-то нас предал! — взволнованно воскликнул герцог. — О, хотел бы я знать, кто предатель! И монах забрал оружейника?

— Да, и схватил четверых наших. Я спасся, и меня никто не видел.

— Тебе повезло…

— Я имею в виду, что монах и его помощники не видели меня. Но оружейник видел.

— И ты думаешь, он подозревает, что ты причастен к его заточению?

— Я полагаю, подозревает, — отозвался священник, и его губы искривились, как от боли. — Злодей сбил меня с ног.

— Вот как?

— В тот миг, когда меня увидел.

— Но он что-нибудь знает?

— Не думаю. Он может только подозревать.

— Тогда мы его опередим, если, конечно, на твоих людей можно положиться. Оставь это мне. Я улажу это дело у императора. Сегодня я с ним увижусь, и, будь уверен, я разрушу все доказательства, которые могут быть выдвинуты против нас.

— Но мне нужно бежать, господин.

— Пока рано. Вскоре мне понадобится твоя помощь. На этой неделе графиня Розалинда Валдай станет моей женой. Тогда всё закончится. Не бойся, моё влияние на императора защитит меня от всех напастей. Пётр скорее расстанется со своей правой рукой, чем со мной.

— Тогда я, конечно, останусь, господин, поскольку я очень хочу провести этот обряд ради вас. Но кто этот чёрный монах? Этот Владимир?

Герцог несколько мгновений шагал туда-сюда. Когда он остановился, он с силой сцепил пальцы и, сурово глядя в лицо священнику, сказал:

— Кем бы ни был этот монах, я его уничтожу! У меня найдётся для этого власть. Как градоначальник я имею право арестовать его по подозрению в заговоре. И я его арестую. Где он сейчас?

— Я не знаю.

— Не важно. Сначала я пойду к императору. До заката я покончу с этим делом. Больше меня никто не одурачит. Хотелось бы мне, чтобы этот оружейник тихо исчез, тогда всё было бы ясно, тогда он не докучал бы мне своей болтовнёй. Но пускай! Ему осталось недолго. Я скоро расправляюсь с ним. Но этот монах умрёт на месте, и без всяких совещаний с императором, поскольку я могу поклясться, что он заговорщик.

— Отлично! — вырвалось у священника.

Так было устроено дело. Гнев помог герцогу принять его решение, а воля была подкреплена властью. Но ещё до ухода священника решительный дворянин захотел, чтобы у него было немного меньше власти. На самом деле, как только он пришёл в себя, он засомневался; но он не отступился от мести, которую так дико жаждала его душа.

Глава 17. Вечерние происшествия

— Я не посмею! О, я не посмею!

— Но это ваша единственная надежда.

— И куда мы пойдём?

— Куда угодно, лишь бы не оставаться здесь. О, госпожа, если вы останетесь, вы знаете, какая судьба вас ожидает. От порочного герцога нельзя сбежать.

— И я окажусь среди незнакомцев… потеряю всё на свете.

— Постойте, Розалинда. В Москве есть один человек, который вам поможет. Пойдёмте к императору. О, если он тот человек, о котором я слышала, он вас не оставит.

— Ах, Зенобия, у герцога много власти, много влияния при дворе. Пётр не посмеет мешать ему.

— Я в это не верю. И всё-таки, госпожа, подумайте, в каком положении вы находитесь. Вам нечего терять. В этой жизни со всей её болью и печалью, со всеми немыслимыми муками для вас нет ничего хуже, чем стать женой герцога. Если есть хотя бы малейшая возможность, давайте попытаемся. Не забудьте, вы ведь ничего не теряете. Давайте пойдём к императору.

— Но как, Зенобия?

— Этим вечером — когда на город падёт тьма — мы уйдём. Скажу вам, я не верю, что император потерпит неправду ради того, чтобы умилостивить герцога. В нём больше благородства и независимости.

Молодая графиня ответила не сразу. Она положила лоб на свою маленькую белую ручку и некоторое время сидела так, глубоко задумавшись. Наконец она подняла голову, и в её глазах сверкнул огонь решимости.

— Я пойду, — сказала она. — Пойду к императору. Он поможет мне, если у него есть сердце.

— И всё-таки он не может причинить вам вред, госпожа.

— Не может?

— Я имею в виду, что вас могут только заставить выйти замуж за Ольгу; другой вред — ничто по сравнению с этим.

— Да, ты права, Зенобия. Мы пойдём этим же вечером.

Чем больше Розалинда размышляла над своим решением, тем больше укреплялась в ней надежда. Вскоре она с большей непринуждённостью беседовала со своей служанкой, и временами на её лице появлялась давнишняя улыбка. И всё-таки печаль на миг возвращалась. Страх слишком глубоко засел в ней, чтобы так быстро исчезнуть.

Прошёл день, и когда над великим городом опустились вечерние тени, две девушки были на ногах. Зенобия собрала нужную одежду и продолжила готовить свою госпожу к приключению.

— Не бойтесь, — сказала она, набрасывая шубу на Розалинду, — нет опасности хуже, чем та, от которой мы бежим. Помните только о том, что вы бежите от герцога.

Эти утешения подействовали на прекрасную молодую графиню, и она перестала дрожать.

— Теперь у меня нет сомнений, — сказала она. — Но сможем ли мы увидеть императора в такой поздний час?

— Помилуйте, ещё не поздно. Но даже если мы не увидим его сегодня, мы увидим его завтра утром. В императорском дворце для нас найдётся местечко.

Девушки были готовы, и всё, что оставалось, — выполнить задуманное. Они без шума покинули покои, где одевались, и прошли по коридору до широкой лестницы. Зенобия понимала, что идти здесь безопаснее, чем по лестнице для слуг. Спустившись, они попали в огромную залу, которая вела в гостиную. Скоро, следуя своим путём, они вышли во двор. Сейчас оставалась одна трудность — пройти через домик привратника у ворот. Ворота всегда были заперты, и на улицу можно было выйти только через этот домик, где всегда находился привратник. Зенобия прошла вперёд и заглянула внутрь. Привратник сидел у огня и играл со своей собакой.

— Госпожа, — прошептала девушка, когда вернулась, — в домике старый Иван, и нам нечего его бояться. Он простой, добродушный человек, и я уверена, что мы перехитрим его. Идите вперёд, прикройте лицо, не смотрите на него и не тряситесь. Помните: вы…

— Не беспокойся, Зенобия. Пойдём.

Они дошли до домика привратника. Розалинда вошла первой и встала у ворот, а Зенобия последовала за ней и открыла дверь в комнату привратника.

— Добрый Иван, — вымолвила она тревожным голосом, — иди и поскорее открой ворота. Моя госпожа очень больна, и нас с Тильдой послали за доктором. Иди скорей.

— Но почему не послали кого-то из мужчин? — спросил Иван, поднимаясь и отстраняя собаку.

— Потому что мы быстрее управимся. Но не задерживай нас. Мы скоро вернёмся.

Честный привратник имел приказ не выпускать графиню, но сейчас об этом не думал. Он знал девушку с самого детства, и так её любил, что не остановил бы её, даже если бы знал, что это она ждёт у ворот. Во всяком случае, он не мог отказать в такой просьбе, поэтому без дальнейших вопросов пошёл и открыл ворота, и девушки прошли через них.

— Ну же, ну же, — торопливо сказала Зенобия. — Мы выбрались из дворца. Вот и улица.

Розалинда ничего не отвечала, но, поплотнее закутавшись в шубу, чтобы уберечься от холодного, колючего ветра, быстро пошла вперёд вместе со своей компаньонкой. Сейчас она была полна надежд. Один раз она обернулась и увидела, что в её комнате остался гореть свет. В этот миг казалось, что на неё взирает око свирепого демона, и она невольно ускорила шаг.

*  *  *

Днём герцог Тульский дважды приходил во дворец императора и дважды не смог его застать, но вечером ему повезло. Император был у себя и тут же принял Ольгу.

— Господин герцог, — сказал Пётр, когда Ольга подошёл к нему, — какое дело привело вас ко мне в этот час?

— Очень важное дело, государь. Важное не для меня, а для государства.

— Ага! Продолжайте.

При императоре находились только два помощника, один из которых был грек Деметрий. Герцога приняли в кабинете возле спальни, куда допускались только немногие избранные.

— Государь, — сказал герцог, — вы помните оружейника, который недавно был у вас?

— Да. Тот, что победил моего грека?

— Он самый, государь. Вы слышали о нём с тех пор?

— Я почти забыл об этом человеке. Да, да, теперь я его вспомнил. Он довольно крепкий малый.

— Да, и опасный, государь. Он опасный человек, — сказал герцог, многозначительно покачав головой.

— И что он натворил?

— Что ж, насколько я знаю, он вовлечён в несколько ограблений; и только недавно он избил и ограбил одного почтенного священника. Он стоит во главе целой шайки головорезов.

— Не может быть!

— Я точно знаю, государь.

— Не могу поверить.

— Я бы тоже не поверил, государь, если бы не получил бесспорные доказательства. Выполняя свои обязанности, я долго выслеживал эту шайку грабителей…

— Но, Ольга, я никогда о них не слышал, — перебил его Пётр.

— Ах, государь, я дал указания, чтобы вас не беспокоили этим делом. Но сейчас я их схватил. Я только вчера вечером выяснил, где они. Мы нашли их в старом доме у реки, в Кремле, и с ними был этот самый Рюрик Невель. Но он сбежал.

— Я припоминаю, что этот человек держался смело, — вполголоса сказал император, — и если он стал злодеем, многим грозит опасность.

— Да, государь, это верно. А сейчас я могу арестовать его по вашему приказу.

— Я могу сам послать за ним, мой дорогой герцог.

— Но ваши офицеры могут его не найти. Я знаю, где он, и тут же схвачу его. У него есть несколько укрытий в городе.

— Что ж, тогда выполняйте свою работу.

— И я могу расправиться с ним, больше не беспокоя вас, государь.

— Нет, нет, я хочу видеть его, — отозвался император. — Я дам вам приказ, а вы приведёте его ко мне.

Пётр обернулся к секретарю и попросил его составить приказ об аресте Рюрика Невеля. На лице учителя фехтования была тревога, и в его взгляде читалось что угодно, но не дружелюбие. Казалось, он недоволен происходящим, и выражение его лица свидетельствовало, что он не верит ни единому слову герцога.

Тем не менее, скоро приказ был в руках герцога.

— Помните, — сказал Пётр, — вы должны привести его ко мне.

— Будет исполнено, государь.

Император не обратил внимания на странный, мрачный вид герцога, но грек обратил; и он понял, что это значит. Но он ничего не сказал.

Ольга низко поклонился и взял приказ. Ещё раз пообещав исполнить его, он поторопился прочь от императора. Он медленно, со склонённой головой проходил по двору; но скоро страстно воздел руки вверх и пошёл быстрее. Он вышел на улицу и направился к небольшой гостинице, где остановился. Через несколько мгновений из трактира показался человек. Как только он убедился, что пришедший — это герцог, он заговорил.

— Ольга, это вы?

— Да.

Хватило бы одного взгляда, чтобы в неясном звёздном свете узнать горбатого священника. Он быстро приблизился к герцогу, и они вместе двинулись по улице.

— Получилось? — спросил Савотано.

— На лучшее нельзя было и надеяться, — отозвался герцог. — У меня есть право арестовать оружейника.

— И казнить?

— Это одно и то же. Мне приказано привести его к императору, но это легко уладить.

Тут герцог остановился и оглянулся. Склонив голову так, чтобы его не услышал никто, кроме верного помощника, он продолжил:

— Позови трёх своих лучших людей, а я возьму двух слуг. Рано утром, когда солнце встанет, они должны быть у дома оружейника. Они должны разозлить его — разумеется, он будет сопротивляться, — а потом убить его. Это очень просто… очень. Они легко убьют его таким образом, а нам останется только рассказать императору, что он сопротивлялся аресту. Как видишь, это даже лучше, чем прямой приказ убить его; поскольку в таком случае нужно было бы соблюсти судебные формальности. А сейчас нужно только склонить его к ссоре, убить его и рассказать императору, что случилось. Что думаешь?

— Что ж, — с порочной ухмылкой отозвался священник, — могу только сказать, что с мастером Невелем покончено… он мертвец.

— Вот именно. Ничего не может быть лучше.

Объяснив священнику свой дьявольский замысел, герцог некоторое время шагал молча.

— Стой, — произнёс он, схватив помощника за руку. — Кто-то идёт навстречу. Нам не нужно ни с кем видеться. Быстрей в переулок!

Герцог затянул своего помощника в узкий, тёмный переулок, который вёл к другой улице, и собрался подождать, пока два человека не пройдут мимо. Герцог не хотел, чтобы его видели со священником на улице в этот час, и не удивительно, что в этот миг им владело чувство страха. Двое прохожих приблизились к тому месту, где стояли герцог и священник. Это были женщины, и священник увидел лицо одной из них. Он узнал черты её лица, освещённые звёздным светом. Он быстро схватил герцога за руку.

— Это графиня! — прошептал он.

— Розалинда? — выпалил Ольга.

— Да, я уверен!

— Тогда идём! Скорее!

Савотано понял намерения герцога и последовал за ним. Ольга в несколько шагов настиг женщин и схватил одну из них за руку. Она коротко, пронзительно крикнула, а когда повернулась, герцог увидел прекрасные черты Розалинды Валдай! Священнику не было нужды останавливать другую девушку, поскольку она сама остановилась, когда увидела, что схватили её госпожу.

— Ага! — промолвил Ольга, увидев бледное лицо Розалинды. — Куда это ты направляешься в такой неподходящий час?

— О, боже! — Это всё, что могла произнести бедная девушка. Она увидела мрачное лицо ненавистного опекуна, и в её душе погас последний проблеск надежды.

— Повезло, что я тебя нашёл, — продолжил герцог, крепче сжимая руку девушки. — Ты могла бы попасть в неприятности. Ты направляешься в императорский дворец, да?

Сначала Розалинда хотела вырваться и сбежать, но она почувствовала крепкую хватку и поняла, что это может ей только навредить.

— Так что, — повторил герцог, — ты направляешься во дворец?

— Да, гордый герцог, да, — ответила графиня, глядя ему прямо в лицо. — Я пыталась освободиться от вашей власти!

— Ага! Но пойдём, пора домой. Здесь тебе не место. А это наша маленькая Зенобия, не так ли?

Служанка подняла голову, но ничего не ответила. Затем Ольга обратился к священнику:

— Савотано, поторопи своих людей, а затем приходи ко мне. Завтра для тебя найдётся работа.

И затем поникшую, убитую горем Розалинду Валдай отвели обратно в герцогский дворец.

Глава 18, странная и запутанная

Рюрику Невелю снилось, что он великий генерал накануне сражения. Он посмотрел на командира вражеской армии и увидел, что это герцог Тульский. Но у герцога на спине был громадный горб, а вместо обычного мундира он носил рясу священника. Это было странно… по крайней мере, так подумал Рюрик во сне. Скоро началось сражение, и громко загрохотала артиллерия. Стоял оглушающий шум, и Рюрик тщетно пытался докричаться до своих адъютантов, поскольку его слова не были слышны из-за рёва пушек. Грохот становился всё громче и громче, и наконец Рюрик поскакал в атаку. Его лошадь подстрелили, и он спрыгнул на землю.

— Рюрик! Рюрик! Хозяин!

Юноша медленно открыл глаза. Перед ним стоял Павел в ночной рубашке. Рюрик осмотрелся и понял, что он спрыгнул с кровати и сейчас стоит на полу, дрожа от озноба. Мальчик держал в руке зажжённую свечу.

— Вы не слышали стук в дверь? — спросил Павел.

— Что? Действительно кто-то стучит!

— А вы не слышали?

— Нет.

— А почему вы встали?

— Я видел сон.

— Я думал, из-за стука. Кто-то устроил внизу страшный грохот. Я пойду открою?

— Да, иди, Павел, а я скоро оденусь. Который час?

— Скоро уж рассветёт.

После этих слов Павел развернулся и пошёл в свою комнату, где набросил одежду, а затем спустился вниз. У дверей он увидел крепкого мужчину, закутанного в меха, который стоял у саней, запряжённых парой лошадей. На востоке были видны золотистые проблески зари.

— Здесь живёт оружейник Невель, не так ли? — спросил незнакомец после того, как извинился за то, что разбудил весь дом.

Павел испугался, что здесь таится какая-то опасность, но не рискнул пойти на обман, поэтому ответил утвердительно.

— Тогда позовите его поскорее.

— Он скоро спустится, сударь. Если вы войдёте, вы его увидите.

Незнакомец последовал за мальчиком на кухню, где было довольно тепло из-за огня, который всю ночь горел в печи. Скоро Рюрик спустился, и посетитель встал.

— Как? — сказал оружейник, делая шаг вперёд и протягивая руку. — Деметрий?

— Да, друг мой, — с улыбкой ответил грек. — Не ждали гостей так рано?

— Не ждал. Поздно или рано, я вам одинаково рад.

— Спасибо. Но не будем терять время. Мои сани у ваших дверей, и я хочу, чтобы вы поехали со мной.

— Но куда? — удивлённо спросил юноша. — Что случилось?

— Я вам скажу. Прошлым вечером герцог Ольга пришёл к императору. Его величество только закончил упражняться в фехтовании, поэтому я присутствовал при беседе. Герцог просил разрешения арестовать вас и объяснил просьбу тем, что вы возглавляете шайку грабителей и что вы уже совершили несколько ограблений. Не нужно пересказывать все его слова, но он представил вас неумолимым злодеем, и император дал разрешение на арест. Ольга просил разрешения казнить вас на месте, но Пётр не зашёл так далеко. Он приказал герцогу арестовать вас, а потом привести к нему.

Рюрик несколько мгновений стоял, охваченный полным недоумением.

— Значит, герцог отведёт меня к императору, — сказал он наконец.

— Ах, — отозвался Деметрий, покачав головой, — я в этом не уверен. Я видел его лицо, когда он уходил, и оно говорило больше, чем его слова. Он не даст вам встретиться с императором. Я знаю… я видел это в его злобном взгляде.

— Он посмеет нарушить приказ?

— Да, он надеется спастись с помощью обмана. Он будет клясться, что убил вас во время ареста.

— Понятно…

— Поедемте со мной.

— Вас послал император?

— Нет, я сам решил. Я сам приведу вас к нему. Скоро здесь будут наёмники герцога. Доверьтесь мне, и всё будет хорошо.

Рюрик размышлял несколько мгновений и понял, что его друг прав.

— Дайте мне повидаться с матерью, — сказал он, — а потом я поеду с вами.

— Но поторопитесь, — попросил грек, — поскольку люди герцога могут быть здесь с минуты на минуту, и я не хочу, чтобы они встретились с вами. И скажите своей матери: пусть передаст любому, кто придёт, что она не знает, куда вы уехали, но что вы вернётесь вечером.

Юноша кивнул и затем пошёл в комнату матери, где объяснил, что случилось и что он собирается делать.

— И как долго это будет продолжаться? — вскричала мать, жадно глядя на сына.

— Не долго, — ответил Рюрик. — Сегодня я попытаюсь всё уладить. Но не бойся, сейчас я в безопасности.

Вдова пообещала сыну выполнить то, что он просил, и скоро поверила, что всё будет хорошо; а Павлу наказали встретить тех, кто придёт, хотя они при желании могли увидеться и со вдовой. Мальчик пообещал сказать им то, что просил Рюрик: дескать, хозяин уехал по делам и вернётся вечером.

Мать вышла проводить Рюрика. Казалось, что она была довольна обликом Деметрия, поскольку с её лица сошло тревожное выражение, и она ласково смотрела на гостя.

Когда Рюрик сел в сани, вовсю занималась заря, и звёзды побледнели. Грек направился не прямо в Кремль, но свернул на запад и выехал к Неглинной.

Через час к жилищу оружейника подъехала группа из пятерых мужчин. У них был мрачный, злодейский вид, и убийство отметило их лица своей печатью. Они вошли в дом, но не обнаружили свою добычу. Они бушевали и ругались, но тщетно. Убедившись, что оружейника нет, они уехали.

Ещё через час к тому же дому подъехала другая группа: двое мужчин в санях, и одним из мужчин был монах Владимир. Таинственный толстяк вошёл в дом и некоторое время оставался внутри. Когда он вышел, с ним были вдова и Павел; они все сели в сани и уехали.

Что бы это значило?

*  *  *

Было уже заполдень. Гордый герцог снова был один в своём кабинете и шагал туда-сюда. На его лице была тень, а в душе — тревожное чувство. Его губы были плотно сжаты. Время он времени он что-то бормотал, нервно размахивая руками. Он часто смотрел на часы, часто останавливался у двери и вслушивался.

Наконец послышалась хорошо знакомая шаркающая кошачья поступь. Герцог рывком распахнул дверь, и священник проскользнул внутрь.

— Савотано, я ждал тебя, — промолвил герцог, падая в кресло, поскольку ходьба измотала его. — Ну же, скажи мне, что работа выполнена. О, только не говори о провале!

— Увы, господин…

— Стой, Савотано! Ты же не собираешься говорить о провале!

— Это не совсем провал, господин, — нервно отозвался священник. — Но наши люди не застали оружейника дома. Он куда-то уехал, и никто не знает, куда именно.

— Никто не знает? И его мать не знает?

— Нет. Он не сказал ей, куда уехал. Он сообщил, что уехал по делам и что вернётся вечером.

— Клянусь небесами, он сбежал!

— Нет, господин. Не думаю. Я думаю, у него действительно какие-то дела.

— Но когда вы там были?

— Сразу после рассвета.

— И он уже уехал?

— Да, за час до нашего прибытия.

— Это подозрительно. Но пусть наши люди приедут туда вечером. На сей раз ему не скрыться.

— Не беспокойтесь, господин. Его задержат, как только он вернётся.

— Хорошо, Савотано, хорошо! А сейчас о другом. Сегодня я женюсь!

— Так скоро?

— Да. Не хочу терять время. Какой смысл в задержке?

— Никакого, господин.

— Тогда ты должен остаться и как можно скорее провести обряд.

— А графине известно о вашем решении?

— Да, давно известно. Я сказал ей, что она не сбежит до нашей свадьбы. Клянусь богом, сударь, она сама подписала свой приговор! Ха-ха-ха! Сундуки герцога Тульского опять будут полны! Разве есть более лёгкий способ обогатиться?

— Безусловно, нет, господин, — с грубой, порочной ухмылкой отозвался священник.

— Я захвачу все эти деньги — мои деньги! Поэтому оставайся, пока я не женюсь. Сегодня — до обряда — я не уверен, но завтра никто не сможет мне навредить. О, тогда она будет моя! Она будет моя, Савотано. Сегодня она станет моей женой, а завтра все власти этого мира не смогут отменить сделанного мною. Я так долго этого ждал. Я так много трудился, я ломал голову ради этой великой цели, и всё же каждый мой шаг сопровождался провалами. Дамонов жив, оружейник жив, чёрный монах жив, но я тоже жив! Вот так! Я жив, Савотано! И сейчас всё будет по-моему!

Во время этой речи герцог, охваченный буйством, вскочил на ноги. Когда он закончил, он снова упал в кресло и посмотрел на священника. Сейчас он был подобен железу. Каждый его нерв, каждый мускул были напряжены, а в душе его поселилась свирепая решительность.

*  *  *

В то время, пока герцог и его верное орудие обсуждали свои дела, в герцогском дворце происходила ещё одна сцена.

Монах Владимир находился в покоях графини и разговаривал с их прекрасной обитательницей и её служанкой.

— Вы уверены, что он хочет жениться на вас сегодня? — сказал монах. — Уверены, что он проведёт обряд, невзирая на вашу волю?

— Да, сударь, — пробормотала графиня. Она несколько мгновений смотрела на странного человека, а затем, вздрогнув, бросилась перед ним на колени.

— О, — вскричала она, воздев руки в молитвенном жесте, — прошу вас, помогите мне в этот горький час! Не говорите «нет». О, я знаю, вы обладаете странной властью… и вы можете мне помочь. Вы не знаете всех страданий, которые я перенесла. О, нет на земле более жестоких пыток! Нет мучений горше моих! Сударь, — и дева подняла руки к небесам, — я бы скорее наложила на себя руки, чем стала бы женой этой человека, но это грех перед богом! Но вы мне поможете?

— Увы, госпожа, я ничего не могу обещать.

— О, не говорите так. Вы поможете мне убежать отсюда… поможете найти мне укрытие… какое-нибудь место, где я буду в безопасности от этого злодея.

— Почему вы думаете, что я могу помочь вам убежать, госпожа?

— Потому что вы знаете какой-то тайный вход во дворец, иначе вас бы здесь не было.

— Верно, — удивлённо ответил монах, — я знаю такой путь. Я пришёл по нему, по нему и вернусь, но я не могу провести вас. Мне очень жаль…

Монах замолчал, поскольку снаружи послышалась тяжёлая поступь шагов. Когда дверь открылась, и вошёл герцог, монах вскочил со своего места. Графиня издала тихий крик и упала в обморок. Она упала бы на пол, если бы Зенобия не подхватила её и не перенесла на диван.

Монах стоял, сложив руки на груди, но его правая рука скрылась под рясу. Герцог отступил, как поражённый громом, и несколько мгновений не мог обрести дар речи. Он побледнел, как смерть, а затем горячая кровь залила его лицо.

— Почему ты здесь? — выпалил он бешеным шёпотом.

— Чтобы узнать о ваших злодеяниях, герцог Тульский, — спокойно отозвался Владимир.

— Вот как? Ты слышал, что я говорил в прошлый раз, пёс? И ты снова осмелился прийти? Так ты не уйдёшь отсюда живым!

— Постойте, Ольга! — проговорил монах; в его голосе была странная сила, поэтому герцог остановился у самых дверей. — Эта госпожа сказала мне, что вы собираетесь сделать её своей женой? Это правда?

— Прочь, проклятый монах! Кто дал тебе право задавать мне вопросы?

— Вы скоро поймёте, гордый герцог. Но послушайте: если вы заставите эту госпожу выйти за вас, то пеняйте на себя! Чем сотворить такое, лучше вам найти волшебное зелье, чтобы выпить его и обратиться в пса!

— Постой, монах! — крикнул Ольга, почти ослепнув от гнева. — Ты не выйдешь отсюда живым! Эй ты, иди сюда! Сюда, я сказал! Зенобия, дёрни за шнур звонка! Быстрей! Назад, монах! Ты не выйдешь живым! Иди сюда!

— Берегитесь, Ольга! — так же спокойно, как прежде, проговорил монах, доставая из-за пазухи тяжёлый пистолет и взводя курок. — Я пристрелю вас, как пса! Попробуйте мне помешать, и вы умрёте на месте!

Герцог невольно отпрянул в сторону. В голосе и облике странного монаха было нечто такое, что герцог не посмел вступить в схватку. Монах вышел, и герцог сразу бросился к шнуру звонка и дёргал его, пока шнурок не оборвался. Через несколько мгновений примчались слуги.

— Вперёд, псы! — закричал безумец. — Остановите монаха, который вышел отсюда! Убейте его, если он вздумает сопротивляться! Убейте его! Это мой приказ, и я один буду держать ответ!

После этих слов герцог бросился из покоев, чтобы поднять больше слуг. Сначала он побежал к воротам, но монаха там не было. Затем он бросился к заднему выходу, но он был заперт, и перед ним лежал нетронутый снег. Герцог вернулся в залу. Слуги один за другим возвращались после поисков.

Монаха нигде не нашли!

Сначала Ольга подумал было, что слуги его обманули, но он быстро отбросил эту мысль, поскольку по их виду было понятно, что они тоже в замешательстве. Он возобновил поиск, но странного человека не нашли. В этом было нечто чудесное… и нечто тревожное.

Глава 19. Заключение

Прекрасная графиня, бледная, как смерть, сидела в своей спальне. Теперь она не дрожала, теперь её охватило полное отчаяние.

— Вы будете переодеваться, госпожа? — спросила Зенобия тихим, дрожащим голосом.

— Нет, нет, — ответила дева, и её голос прозвучал странно даже для неё самой. — Зачем переодеваться для жертвоприношения? Глупый зверь может нести на шее венок, когда его ведут к языческому алтарю. Но, увы, бог не дал мне звериного невежества! Оно бы мне сейчас помогло. Нет, нет, Зенобия, я не надену подвенечного платья.

— Но этого ждёт герцог.

— Мне всё равно. Он не может меня об этом просить. Пусть он делает, что ему угодно, поскольку я беспомощна, но пусть не просит о подвенечном платье.

— О, моя милая госпожа, — вскричала верная служанка, обняв свою хозяйку за шею и заплакав, — если бы я могла поменяться с вами местами.

— Спасибо тебе, мой милый друг, — ответила графиня, с благодарностью глядя на служанку, — но теперь это не важно. Я достаточно вынесла. Скоро мои печали прекратятся.

Зенобия посмотрела на неё с любопытством, но ничего не сказала.

— Скоро бог заберёт меня домой, — немного помолчав, пробормотала несчастная дева. — Я даже сейчас чувствую холод в сердце, и я знаю, что моя душа долго не вытерпит подобного проклятия!

Зенобия не находила слов утешения, поэтому она сделала всё, что могла. Она положила голову госпожи к себе на грудь и держала так некоторое время. Наконец дверь открылась, и вошла одна из служанок.

— Госпожа, — сказала она, заметно содрогаясь, — герцог просил передать, что он ждёт вас внизу, в зале.

Она, казалось, ждала ответа, но Розалинда ничего не говорила.

— Что передать герцогу, госпожа?

На это графиня подняла голову, но затем снова опустила её, ничего не отвечая.

— Скажи ему, мы придём, — вмешалась Зенобия, которая видела, что это сообщение забрало у её госпожи последние силы.

— Да, да, — прошептала графиня, поскольку посланница медлила и требовательно смотрела на неё.

После этих слов служанка покинула покои графини.

— Милая госпожа, — проговорила Зенобия, изо всех сил стараясь держать себя в руках, — мы пробовали бежать, мы искали помощи, но тщетно. Пришло время…

— О, боже, пощади! — застонала графиня.

— И поскольку надеяться больше не на что, мы должны смириться. Лучше сейчас же спуститься вниз, чем задержкой вызывать гнев злодея. Если бы был хоть слабый проблеск надежды, мы бы не пошли, но его нет. Вы ведь понимаете, о чём я?

На несколько мгновений Розалинда застыла, как мертвец. Затем она встала, сложила руки в молитвенном жесте и подняла глаза к небу. Она не произносила слова вслух, но её губы шевелились. Она молилась богу, и эта немая молитва была красноречивей всяких слов. Затем она повернулась к компаньонке. Её бесцветные губы были сжаты, а лицо залила мертвенная бледность.

— Зенобия, — сказала она, и в её голосе было меньше чувств, чем в дуновении ледяного ветра, — я готова. Прежде чем меня оставит последняя радость, позволь мне ещё раз благословить тебя и прижать тебя к своей груди.

Она развела руки и заключила Зенобию в свои объятия.

— Благослови тебя бог! Пусть бог не оставит тебя до конца дней твоих, а затем примет в свой дом. Поцелуй меня. Теперь я готова!

Убитая горем девушка смахнула слёзы с глаз и через мгновение была так же холодна и бесстрастна, как прежде.

— Иди вперёд, Зенобия. Я пойду сама, без поддержки.

Не оглядываясь, девушка-мусульманка направилась в залу. Она шагала медленно, и ей представлялось, что она может слышать, как бьётся сердце её госпожи. В зале стоял герцог с полудюжиной своих слуг-мужчин. Когда графиня подошла к нему, он взял её за руку и строго посмотрел в её лицо, но ничего не сказал. Он повёл её в одну из гостиных, где их уже ждал горбатый священник. Когда Розалинда увидела этого жалкого злодея, готового выполнить свою работу, она чуть не упала в обморок. Сейчас она поняла, что священник был подобием своего хозяина.

— Видите, моя дорогая графиня, — тихим лицемерным голосом проговорил герцог, — всё уже готово. Я надеюсь, что мы не будем устраивать ссору перед этим святым человеком?

Последняя фраза была сказана угрожающим голосом, но на Розалинду она не подействовала. Она едва слышала, что он говорит.

— Начинайте, батюшка, — сказал Ольга, повернувшись к священнику. — Мы готовы.

Савотано выступил вперёд и пробормотал молитву на латыни. Затем он посмотрел на стоявшую перед ним пару и приказал им преклонить колени.

— Нет! Нет! Нет! — задрожав, выпалила прекрасная графиня. — Я не могу!

— На колени! — сквозь зубы прошипел герцог. И с этими словами он схватил графиню за руку и заставил её сесть. Почувствовав безжалостную хватку, она вскрикнула от боли, но не могла сопротивляться силе своего мучителя.

— Ну же, продолжай! — крикнул герцог, когда усадил деву. — Продолжай, Савотано, и сделай всё как можно скорее.

— Стойте! — раздался громовой голос, и донёсся он от двери.

Герцог встал и увидел, что к нему подходит оружейник Рюрик Невель. Но юноша был не один. Сзади шагала туша монаха Владимира. А ещё дальше — вдова Клавдия Невель и мальчик Павел. Кроме того, всю залу заполнил тяжёлый топот шагов и лязг стали.

— Стойте! Остановите эту проклятую комедию! — закричал Рюрик, входя в комнату.

— Жалкий пёс! — выпалил герцог, обезумев от гнева. — Как ты посмел прийти сюда?

— Послушайте, гордый герцог, — вмешался быстро подошедший монах, — за этим стою я. Это я пришёл, чтобы остановить эту мерзость!

Когда Розалинда услышала голос Рюрика, она встала на ноги; а после слов монаха в её душе снова заблистал луч надежды, и она подбежала к своему возлюбленному.

— Рюрик! Рюрик! — Это всё, что она могла сказать. Из её глаз хлынул поток слёз; она положила голову на грудь Рюрику, и он сильной рукой нежно обнял её.

— Не бойся, — прошептал он. — О, Розалинда, теперь ты в безопасности!

Безумный герцог, изрыгая проклятия, подошёл к ним.

— Клянусь всеми богами, — закричал он, сжимая кулаки и сверкая глазами, — теперь ты умрёшь! Эй, сюда, сюда! Рабы, где вы?

Через один миг боковая дверь распахнулась, и в комнату ворвалась дюжина слуг герцога.

— Вы вовремя! — закричал Ольга. — Схватить этих псов! Убейте их на месте, если они вздумают сопротивляться! Взять этих псов!

— Стойте! — проговорил Владимир, и при этих словах все поднятые руки опустились. Теперь голос толстого монаха звучал иначе, чем раньше.

Герцог вздрогнул, как будто поражённый громом.

— Кто ты? — выпалил он, отступая назад.

— Ольга, герцог Тульский… — проговорил монах голосом, который казался странным для него, потому что он отличался от уже привычного. — Я ваш повелитель!

С этими словами он снял с себя длинную чёрную рясу, прикрывавшую его тело, и бросил её на пол, а вместе с ней — огромную кучу ваты! Округлость его фигуры исчезла, и сейчас этот человек стоял во всей своей красе. Его подбородок — этот выдающийся подбородок — теперь не был скрыт. Он был невысокого роста, но намного выше, чем стоявший рядом с ним Павел. Затем он положил руку на голову и сдёрнул плотную скуфью, а с ней седые волосы, и шелковистая шевелюра упала на шею и плечи!

— Это Император! — выпалил Савотано, отпрянув назад.

— Да, — вскричал Пётр, обращая сверкающий взор на отпрянувшего герцога, — я — ваш император! Павел, сходи и позови гвардейцев.

Мальчик выбежал из дворца, а когда он вернулся, за ним следовали императорские гвардейцы.

— Пощады! Пощады, государь! — выпалил герцог, падая на колени.

Но император ему не ответил. Он только повернулся к гвардейцам и приказал им схватить герцога и мерзкого священника.

Розалинда Валдай смотрела на преображённого монаха, пока истина не овладела её умом, и затем она снова повернулась к Рюрику. Она посмотрела в его лицо, и увидела, что на нём покоится праведная улыбка. Теперь она осознала радостную истину и, тихо вскрикнув, в блаженстве упала на грудь своего благородного возлюбленного. Она не могла говорить… она только сильнее прижималась к своему защитнику и слышала сердце, которое билось ради неё, и печаль улетучивалась из её души.

— Ольга, — проговорил император, когда этот дворянин был крепко связан, — твоему произволу наступил конец.

— Нет, нет, государь, — дрожащим, умоляющим голосом закричал герцог, — не говорите так. Я могу быть неправ, но пусть моя безумная любовь станет моим оправданием. О, вы не опозорите меня! Вы не отдалите от себя того, кто так сильно вас любит!

— О, жалкий человек! — сказал Пётр, с крайним презрением глядя на гнусного негодяя. — Не добавляйте к своим преступлениям лжесвидетельство. Послушайте: несколько месяцев назад я узнал, что в моей столице зреет заговор и что здесь творится много злодеяний, о которых мне не сообщают. Я решил сам всё выяснить, и с этой целью мне надо было, не выдавая себя, смешаться с моим народом. Поэтому я сделал эту рясу, набив её ватой, которая покрывала меня подбородка. Я облачился в это одеяние, и сначала даже мой учитель фехтования не узнал меня. Иногда, чтобы отвести от себя подозрения, я облачал в эту рясу своего пажа и отправлял его в город. Я много трудился, Ольга, и я всё выяснил. Я случайно встретил на своём пути этого молодого оружейника и случайно подслушал, как граф Дамонов говорит со своим другом об их визите в мастерскую оружейника. Разумеется, я пошёл дальше, и я должен был вырвать нашу прекрасную юную графиню из ваших лап, но не прежде, чем я завершу другое дело. Вероятно, вы знаете, что царевна Софья и министр Голицын собирались свергнуть меня с трона. Ага, вы дрожите! И вот, мой благородный герцог, — более низким голосом продолжил император, — я узнал всё о вашем участии в заговоре. О, вы любите меня, неужели? Но теперь я знаю вас. Два ваших несчастных помощника в моих руках. Их зовут Тотьма и Виска. Они во всём признались, и я знаю обо всех ваших злодействах. Я знаю, что вы злоумышляли против благородной графини и её благородного возлюбленного, что вы злоумышляли против графа Дамонова и что вы злоумышляли против императора. Ни слова, сударь! Отныне вы не герцог Тульский. С этого часа более благородный человек будет носить герцогское звание. Рюрик Невель примет звание, которое вы опозорили, и я знаю, что однажды он его прославит.

Как только Пётр закончил свою речь, он махнул рукой, и его офицеры вывели арестованных из комнаты. Священник не сказал ни слова, а герцог громко ругался.

Когда мрачные злодеи исчезли, Пётр подошёл к Розалинде и взял её за руку. В её глазах стояли слёзы, и её нижняя губа дрожала.

— Прекрасная графиня, — тихим, мягким голосом сказал Пётр, — я не мог обещать, что вы не станете женой герцога Тульского, поскольку давно решил, что вы станете ею. Но теперь это будет не очень тяжело, не так ли?

Графиня смотрела на него, и с её уст готовы были сорваться слова благодарности; но из её глаз снова хлынул поток слёз, и она смогла выразить радость только своим видом, но не словами. Пётр поцеловал её чистый лоб и затем вложил её руку в руку Рюрика, после чего с тёплой улыбкой сказал:

— Отныне вы будете её опекуном, и если вы будете пренебрегать своим долгом, она всегда сможет найти укрытие у своего императора.

*  *  *

Прошла неделя с той странной сцены, которая была описана выше. Бывший герцог Ольга был обвинён в измене, и его отправили в бескрайнюю пустыню Сибири. Но позвольте сразу сказать: он так и не достиг места своего изгнания. По дороге его гордое сердце не выдержало, и он умер, всеми забытый, в крестьянской хижине посреди суровых Уральских гор. Он попросил офицера, который его охранял, не открывать его положения. Крестьяне, которые опустили его бренные останки в холодную могилу, посчитали, что он был обычным путешественником.

Горбатый священник Савотано был казнён как обычный убийца, а его соучастники были заключены в тюрьму.

И вот мы подошли к заключительной сцене.

В большой комнате герцогского дворца собралось блестящее общество, и здесь присутствовал сам император.

Московский оружейник Рюрик Невель преклонил колени перед императором, а Пётр достал шпагу и положил её сверкающий клинок на плечо Рюрика, после чего сказал:

— Встаньте, Рюрик, герцог Тульский, и получите свой титул и знаки отличия.

Бледный, дрожащий от волнения юноша встал, и затем император передал ему широкий пергаментный свиток с тяжелой печатью, на которой был изображён герцогский герб.

— А сейчас, — вскричал Пётр, сам наслаждаясь той радостью, которую он принёс, — начнём обряд. Идите сюда, батюшка, нам нужна ваша помощь для проведения обряда.

Лицо Рюрика больше не было бледным. Когда он почувствовал в своей руке дрожащую тёплую руку Розалинды, горячая кровь залила его лицо, и его тёмные глаза засверкали, как будто в них танцевали солнечные зайчики.

Нужные слова были сказаны, брак был заключён, и Розалинда Валдай стала герцогиней Тульской. Первой супругов благословила вдовствующая мать, а затем император. Затем рука об руку подошли Павел и Зенобия.

— Ага, — сказала счастливая герцогиня, когда увидела новый свет в глазах Зенобии, и затем повернулась к сверкающему Павлу, — вы любите друг друга.

— Если вы не возражаете, — прошептала прекрасная девушка, пряча лицо на груди своей госпожи.

— Нет, нет, Зенобия.

— А вы, хозяин, — проговорил Павел, жадно глядя на Рюрика, — вы не скажете «нет»?

— Нет, нет, мой благородный Павел. Если она тебя любит, я только рад.

Она его любила.

И ещё один человек подошёл к ним. Граф Конрад Дамонов, немного бледный и слабый, но почти выздоровевший, медленно выступил вперёд и взял радостную невесту за руку. Затем он взял за руку Рюрика и, не выпуская обеих рук, сказал:

— Сударь, сударыня, пусть в этот миг забудется прошлое. Будьте счастливы, и да благословит вас бог. Считайте меня своим другом, и пусть будущее покажет, насколько я могу быть благодарным.

— Да, — воскликнул Рюрик, крепче сжимая руку графа, — пусть будущее покажет, насколько мы все можем быть благодарны; и когда мы обратимся за помощью к богу, давайте не забудем творца нашей радости — нашего благородного императора Петра Российского!

И сцена завершилась как должно — раскатистым громким возгласом:

— Боже, храни нашего императора!

Пётр никогда не забывал об этом мгновении. Даже через много лет, когда в душе его поселялся гнев, он вспоминал эту сцену и этот возглас. Это было одно из самых ярких воспоминаний его молодости, которым он всегда нежно дорожил.