Московские записки (Дашков)/ДО

Московские записки
авторъ Дмитрий Васильевич Дашков
Опубл.: 1812. Источникъ: az.lib.ru

Московскія записки.

Засѣданія Общества Любителей Россійской Словесности при здѣшнемъ университетѣ продолжаются безостановочно по одному разу въ мѣсяцъ, кромѣ чрезвычайныхъ, для которыхъ собираются одни только дѣйствительные Члены по приглашенію Предсѣдателя. Въ послѣднее засѣданіе, бывшее 27 числа Января, въ присутствіи Почетныхъ Членовъ, Сотрудниковъ, посѣтителей и посѣтительницѣ, какъ и прежде, читаны были сочиненія въ стихахъ и въ прозѣ. Сотрудникъ Общества П. Ѳ. Калайдовичъ читалъ свое Разсужденіе о синонимахъ. Онъ показалъ происхожденіе слова синонимы, причину бытія ихъ, необходимую надобность ихъ въ языкѣ, и случаи, когда употреблять ихъ должно; мнѣнія древнихъ и новыхъ писателей подкрѣпилъ собственными своими замѣчаніями и примѣрами, извлеченными изъ Россійскаго языка; предложилъ опытѣ критическаго разбора нѣкоторыхъ Русскихъ словъ однозначительныхъ, и изъяснилъ различіе между ними. Мы неможемъ здѣсь распространяться подробнымъ исчисленіемъ всѣхъ частей Разсужденія о синонимахъ; но для удовольствія читателей, и чтобы показать, какъ г. сочинитель предлагаетъ свои наблюденія, сообщаемъ краткой отрывокъ изъ онаго: «Одно и то же понятіе въ двухъ языкахъ нерѣдко выражается разнымъ образомъ, смотря по тому съ какой стороны глазамъ одного народа представляется вещь и съ какой точки зрѣнія другой смотритъ на оную. Вотъ примѣръ: Мы человѣка, способнаго говорить приятныя и забавныя рѣчи, называемъ острымъ; того же человѣка Римляне называли salsus (соленый). Всѣ метафорическія значенія заимствуются отъ собственныхъ названій вещей: и такъ мы забавнаго остроумца уподобляемъ какому-нибудь острому тѣлу, которое сильнѣе насъ поражаетъ и живѣе даетъ намъ себя чувствовать нежели тупое; Римляне же уподобляли его соли, которая вкусъ пищи дѣлаетъ приятнѣе и на языкѣ производишь живое ощущеніе. Но несмотря на сію разность выраженія, понятіе одно и то же въ словахъ острый и salsus. Другой примѣръ: Мы знаніе благопристойности и учтивое обхожденіе называемъ вѣжливостію, отъ глагола вѣдаю, а Римляне urbanitas отъ слова urbs городъ, разумѣя подъ симъ учтивое обращеніе, приличное городскимъ жителямъ.» Стихи Поезія и Музыка, присланныя изъ Калуги отъ А. П. Степанова, прочитаны П. И. Страховымъ. Сочинитель воспѣлъ стихами лирическими спорѣ между Поезіею и Музыкою, изъ которыхъ каждая себѣ Присвоиваетъ превосходство, исчисляя свой заслуги и совершенства. Музыка, на примѣръ вѣщаетъ:

Захочу — и вдругъ душею

Буду Царскою играть,

Александромъ Тимоѳею

Укажу повелѣвать

Онъ поетъ, какъ Зевсъ во гнѣвѣ

На гигантовъ бросилъ громъ,

И какъ Етна въ страшномъ зовѣ

Поглотила ихъ по томъ.

Царь хватаетъ мечь булатный;

Во немъ кипить геройска кровь;

Онъ спѣшитъ на подвигѣ ратный.

Но пѣвецъ воспѣлъ любовь,

Память времени златаго;

Какъ изъ пѣнистыхъ валовъ.

Океана голубаго

Мать Амура предъ боговъ

Въ нѣжномъ образѣ предстала;

Какъ Олимпъ ей скиптрѣ вручилъ,

Чтобъ сердцами обладала,

Чтобъ богиню мірѣ весь чтилъ….

Какъ Венера за красоту получила отъ Париса яблоко первенства; какъ безсмертная богиня въ объятіяхъ смертнаго Адониса наслаждалась блаженствомъ любви — и Царь обомлѣлъ отъ нѣжнаго удовольствія. Слушатели вспомнили объ Дрэйденовой кантатѣ и объ Гердеровомъ разговорѣ. — Графъ Г. C. Салтыковъ читалъ свои первыя двѣ сцены изъ Расиновой Есѳири. Въ нынѣшнее время особливо замѣтно стараніе переводить трагедіи знаменитыхъ французскихъ поетовъ. Любителямъ Словесности предоставляется сличать опыты разныхъ стихотворцовъ нашихъ, трудящихся надъ переложеніемъ однихъ и тѣхъ же сочиненій. — Двѣ сцены изъ Волѣтеровой переведенной Ѳ. Ѳ. Ивановымъ, прочитаны въ Обществѣ Ѳ. Ѳ Кокошкинымъ. Извѣстно, что представленная на здѣшнемъ театрѣ Меропа, переведена другимъ стихотворцемъ прислана сюда изъ С. Петербурга. Въ семъ засѣданіи прочтены сверхъ того Романсѣ и Басня въ стихахъ Д. И. Вельяшева-Волынцева. Дѣтская любовь идиллія и Рогдай баллада въ стихахъ-же С. Г. Саларева. — Въ одно изъ прежнихъ засѣданій положено, чтобы Члены предлагали разные вопросы, относящіеся до Словесности, чтобы желающіе представляли на нихъ письменные свои отвѣты и рѣшенія. Соотвѣтственно постановленію сему Г. Предсѣдатель Общества А. А. Прокоповичь-Литовскій предложилъ отъ себя вопросъ слѣдующаго содержанія: «Кому отдать преимущество, древнимъ или новымъ писателямъ, въ краснорѣчіи и поезіи, во вкусѣ и изящной образованности слова? Кого лучше избрать намъ образцами своими въ изящныхъ наукахъ, Греческихъ и Римскихъ, или новѣйшихъ славныхъ въ своемъ родѣ писателей? Кого изъ новѣйшихъ поставить наровнѣ съ Димосѳеномъ и Цицерономъ, съ Гомеромъ и Виргиліемъ, съ Пиндаромъ и Гораціемъ, со Ксенофонтомъ и Тацитомъ, съ Софокломъ и Теренціемъ? Ежели, по безпристрастномъ изслѣдованіи и сравненіи окажется, что Греки и Римляне, Англичане, Французы и Нѣмцы имѣютъ писателей равныхъ достоинствъ; то нѣтъ ли по крайней мѣрѣ особой отличительной черты между древними и нынѣшними писателями?» Вопросъ богатой въ своихъ послѣдствіяхъ, весьма занимательной по важности и приятности своего содержанія! Можно угадывать, что желающіе написать разсужденіе о семъ дѣлѣ, неупустятъ изъ виду, какими образцами руководствовались древніе и новѣйшіе и при какихъ обстоятельствахъ писали древніе и новѣйшіе; иначе трудно было бы показать преимущества однихъ передъ другими.


Театръ. Января 17 Король Леаръ, трагедія въ 5 актахъ. у Шекспира несчастный, изгнанный дѣтьми своими Леаръ является совершенно съумасшедшимъ. Джонсонъ говоритъ, что въ Англіи нѣкоторые думали будто на сценѣ оказывается причиною помѣшательства Леарова нестолько жестокость неблагодарныхъ дочерей его, какъ лишеніе престола. Однакожъ, по свидѣтельству того же Джонсона, г. Мюрфи очевидно доказалъ примѣрами, взятыми изъ самой трагедіи, что главный источникъ злополучія несчастнаго старца есть беззаконной поступокъ дѣтей, и что утрата престола служитъ только второю и содѣйствующею причиною. Леаръ конечно меньшее заслуживаетъ состраданіе, какъ Монархъ лишенный власти, нежели какъ отецъ, собственными дѣтьми своими оскорбленный столь безчеловѣчно. Точно въ семъ послѣднемъ положеніи представилъ его Русскій сочинитель. Кто станетъ спрашивать, о чемъ болѣе сѣтуетъ Леаръ, въ бурную ночь скитающійся по пустынѣ? "Свирѣпствуйте восклицаетъ онъ: «свирѣпствуйте бури, громы и молніи! Я неропщу на васъ, о стихіи яростныя! вы не дѣти мои! свирѣпствуйте, поражайте трепещущую главу мою, разнесите сіи останки сѣдыхъ власовъ, разите сіе чело, украшенное нѣкогда діадимою, разите — се жертва наша! старецъ, обремененный презрѣніемъ, оставленный всѣми, бѣдный, немощный старецъ — изгнанный дѣтьми своими!» Прежде упомянулъ я, что знаменитый Аддисонъ неодобрилъ сдѣланной перемѣны въ развязкѣ Шекспировой трагедіи, которая, по его мнѣнію, meряетъ половину своего достоинства, отъ того что Корделія, вопреки Шекспиру, оставлена живою. Джонсонъ думаетъ о томъ иначе. Драма, говоритъ онъ, въ которой порочный благоденствуетъ, а добродѣтельный становится жертвою несчастія, безъ сомнѣнія можетъ быть хорошею, представляя вѣрную картину человѣческой жизни. Однакожъ и то справедливо, что всякому разумному существу свойственно любить правосудій и я не понимаю, почему драма, въ которой соблюдено оное правосудіе, потеряла бы свое достоинство, или по чему драма, хорошо написанная, менѣе нравилась бы зрителямъ, отъ того только что въ ней угнетенная добродѣтель напослѣдокъ торжествуешь. Смерть Корделіи, продолжаетъ Джонсонъ, столько меня встревожила, что я можетъ быть никогда бы не рѣшился въ другой разѣ прочесть послѣднюю сцену еслибъ не былъ издателемъ Шекспировыхъ твореній. Д. Д.


Московския записки // Вестн. Европы. — 1812. — Ч. 61, N 3. — С. 241-246.