Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 14 т. Т. 11. Салат из булавок
М.: Изд-во «Дмитрий Сечин», 2015.
МОЛОДНЯК
правитьВ майское утро море особенно любовно жмется к несговорчивому каменистому берегу.
В майское раннее утро очень хорошо сидеть на камушке у глубокой темно-зеленой воды с удочкой в руке и думать… А если под боком сидит понимающий человек, то и словечком ленивым с ним перекинуться можно, тихо-тихо, чтоб не спугнуть чуткого бычка или рулену.
Так оно в данном случае и было: на краю низкой, позеленевшей у воды, скалы сидели трое: интеллигент с рыжей бородкой Утин, интеллигент с черной бородищей Мячин и между ними восемнадцатилетний столбообразный ученик реального училища Даня, в форменной фуражке и какой- то пестрой фланелевой блузе.
Даня молча сосал папироску, а У тин и Мячин через его голову перебрасывались странными, совершенно для Дани непонятными, словами:
— И заметьте… — говорил Утин. — У Ахматовой очень ценное сочетание: мужского охвата темы, ширины кругозора и, вместе с тем, мягкого, углубленного, чисто женского касания в деталях.
— И поэтому многие из позднейших, пренебрежительно фыркая на нее, в то же время тихонько грабят ее форму и манеру письма.
Даня прислушивается к последним словам, швыряет докуренную папиросу назад через головы, чтобы не спугнуть рыбы, и решает, что в данном случае и он может сказать свое слово:
— Да… — солидно замечает он. — Вообще эти грабежи теперь… Слышали, как недавно у Байдарских ворот компанию ограбили? Очень была икряная компания.
— Я ее очень уважаю за то, — продолжает рыжебородый Утин, — что она, идя по тернистому пути к большой известности, не начала со скандала и фиглярства, как все эти Маяковские, Бурлюки и даже этот парикмахерский Игорь Северянин.
— Вот насчет этого вашего эпитета по отношению к Игорю — я не согласен. Вы знаете, что у него среди макулатуры и дребедени — попадаются подлинно пушкинские строфы.
Сердце Дани радостно ёкает. Вот удобный предлог и ему сказать кое-что о литературе.
— А вы знаете, я один раз тоже Пушкина читал. Накажи меня Бог! Страниц шестьдесят с маху откатал. Довольно ловко пишет.
— Неужели читали? — с плохо скрытой иронией басит чернобородый Мячин. — Вот, действительно, повезло.
— Ну да, повезло. Книг же теперь нет, так я иногда у тетки беру. Вот тоже книжка здорово написана: «Клуб червонных валетов». Читали?
— Чья книжка? — презрительно спрашивает Утин.
— Что значит — чья? Теткина. Вот там здорово, как их полиция накрыла, а ихний предводитель…
— Скажите, вы историю литературы проходили?
— Не успели. То эпидемия была, то реалку реквизировали. Почему говорят «рек-визи-ровали», а не говорят «глаголаша штемпеля на паспорт ставили»?..
— Дураки, может, и говорят, — сурово замечает Мячин. — И все-таки (относится он к У тину) я нахожу у Северянина много сахару!..
— А вы знаете, — деловито вставляет в разговор Даня. — Мать четыре месяца тому назад по 360 покупала. Вот бы купить тогда пудиков десять да выдержать…
Черный Мячин и рыжий Утин по-интеллигентски бестолково недоумевают:
— Чего купить?
— А сахару. Так все ж думали тогда, что он падать будет.
Утин кивает головой и говорит Мячину.
— Homo novus.
— Да… «Здравствуй, племя молодое, незнакомое»…
— Интересно, как бы, например, Достоевский подошел к такому раритету…
— Какой же это раритет? Просто обычный продукт нынешнего великого сдвига. Ни уши, ни нижняя челюсть отнюдь не дегенеративны и камперов угол — хоть куда!
Дане определенно скучно.
Он переводит тоскливые взоры с Утина на Мячина, с Мячина на Утина — всей душой хочет понять этот темный, похожий на воровской жаргон разговор, — и не может.
О чем они говорят? О ком?
— А, по-моему, это и хорошо для возделывания злаков на будущее время: девственная целина! Нетронутая почва.
— Ну, уж и девственная! А мозговые извилины бурьяном так заросли, что волос дыбом. Кто полоть будет? Кто будет сеять?
Даня с облегчением вздыхает: «Вот оно, наконец, понятное…».
— Они только для себя сеют, сволочи. Нам, говорят, ваши бумажки не нужны. Давайте мануфактуру! Так я с товарищем ходил к ним на хутора, и за паршивую старую жилетку — полпуда муки выменял и десяток яиц — накажи меня Господь! А за турецкую золотую лиру можно целую барашку выменять!
Утин забирает свою рыжую бороденку в рот и задумчиво говорит:
— Чехова бы сюда!
Мячин сердито взмахивает удочкой, кладет ее около себя и спрашивает:
— А вы, молодой человек, «Дядю Ваню» видели?
— Видел. В Киеве.
— Понравилось?
— Ничего себе. Только по-моему вся эта французская борьба — одно жульничество. Но, как арбитр, дядя Ваня…
Мячин вскакивает, собирает удочку, подхватывает ведерце и, не прощаясь с Даней, угрюмо говорит:
— Пойдемте же, Николай Семеныч.
Уходят.
Даня остается один.
Солнце припекает сильнее, и его отвесные лучи чуть не растапливают Данин мозг.
А мысли в этом полурастопленном мозгу бродят такие:
— Ну, не сволочи? Пользовались моими же червяками, говорили непонятное и ушли, даже не простившись. А у рыжего очень неплохая часовая цепка. Купить бы тысяч за 30 — можно бы большой навар снять.
КОММЕНТАРИИ
правитьВпервые: Юг России, 1920, 10 мая, № 34 (227). Печатается по тексту газеты.
Слышали, как недавно у Байдарских ворот компанию ограбили? — Байдарские ворота находятся на Байдарском перевале, были возведены в 1848 г. в честь окончания строительства первого южнобережного шоссе.
Накажи меня Бог! — Аверченко приводит здесь любимую «божбу» севастопольских босяков.
Вот тоже книжка здорово написана: «Клуб червонных валетов». — Автор романа — французский писатель Понсон дю Террайль.
Homo novus (лат.) — буквально «новый человек».
…камперов угол — хоть куда! — Лицевой (камперов) угол — угол между воображаемыми линиями, соединяющими верхнюю губу с нижней частью ушей и лбом.
-- А вы, молодой человек, «Дядю Ваню» видели?
-- Видел. В Киеве.
-- Понравилось?
-- Ничего себе. Только, по-моему, вся эта французская борьба — одно жульничество. Но, как арбитр, дядя Ваня… — В диалоге комически обыгрывается созвучие названия чеховской пьесы и сценического псевдонима известного до революции арбитра чемпионатов по французской борьбе Ивана Лебедева («дяди Вани»).