В. А. Зайцев. Избранные сочинения в двух томах
Том первый. 1863—1865
Издательство всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев
УЧЕНИЕ О ПИЩЕ
общепонятно изложенное Я. Молешоттом. Изд. книжного магазина Серно-Соловьевича. Спб. 1863.
править
Я бываю всегда несказанно рад, когда мне приходится говорить с читателями о какой-нибудь хорошей книге по естественным наукам. К счастию, теперь мне приходится довольно часто иметь это удовольствие, потому что хорошие книги по естествознанию выходят одна за другой. На этот раз я могу поговорить здесь о сочинении Молешотта «Учение о пище», изданном недавно книжным магазином Серно-Соловьевича. Я уверен, что в числе лиц, довольных появлением этой книги в русском переводе, находится и не знающий немецкого языка г. Игдев, который может теперь критиковать знаменитого естествоиспытателя, не перевирая его слов. Впрочем, я решительно не знаю, почему я упомянул о г. Игдеве и почему он мне вспомнился; к Молешотту он не имеет другого отношения, кроме того, что скверно перевел две фразы из его сочинения (1). Поэтому обратимся к книге, о выходе которой я упомянул. Человек, жаждущий наслаждений нравственных, так называемой духовной пищи, хотя и не пренебрегающий хорошим обедом, такой человек придет в крайнее негодование на Молешотта, просмотрев заглавный лист его книги. Он встретит целые главы, трактующие о хлебе, овощах, пирожном, найдет рецепты обедов для различных классов людей, увидит толки о чае и кофе и тому подобных прозаических предметах. Он остроумно сравнит книгу Молешотта с плодами сорокалетних опытов и наблюдений г-жи Авдеевой (2) и, презрительно швырнув ее в сторону, предастся эстетическому наслаждению, напр., станет читать стихотворения г. Фета, о которых я также нынче поговорю с читателями.
Да, я убежден, что многие вознегодуют на меня за то, что я прямо берусь за книгу Молешотта и отодвигаю на задний двор своего листка эстетические произведения г. Фета, но читатель увидит, что я делаю это из уважения к его здравому смыслу.
Судить, понимать, наслаждаться, положим, эстетическими творениями, человек может только тогда, когда организм его находится в условиях, благоприятных для этого. Заболели у человека зубы — и он не только не станет восторгаться г. Фетом, хотя бы был самим г. Анненковым или самим г. Дудышкиным, а со злобой швырнет неповинные песнопения фетовской музы в угол. Человек не ел долго или слишком наелся — и ему не под силу рассуждать о важных материях. Голодающий работник, который, если б был сыт, может быть, с увлечением выслушивал бы доказательства Бастиа или Молинари, приходит в раздраженное состояние, делается весьма нетерпеливым и не слушает никаких доказательств, как бы они ни были красивы.
«История произведений земли тесно и глубоко связана с судьбами человечества, со всеми его чувствованиями, мыслями и действиями», сказал еще Георг Форстер. Новейшие писатели вполне подтвердили это глубокое замечание великого естествоиспытателя и мыслителя. Молешотт, впрочем, далек от странной слабости многих ученых приписывать все исключительно занимающему их предмету. Он соглашается, что влияние на человека воздуха, земли, положения страны, растений, животных и, наконец, других людей — бесконечно велико, что деятельность каждого лица настолько же обусловливается внешними условиями, сколько и его организмом. Но в разбираемой книге он довольствуется рассмотрением только внутренних условий самого организма; он разбирает, какие вещества способны вызвать наибольшую деятельность и куда тот или другой род пищи направляет ее.
Подобно тому как Бёкль представил нам зависимость человека от внешней природы, Молешотт представляет нам нашу зависимость от тех предметов, которые мы называем пищею и которые, будучи поглощаемы нами, входят в состав нашего организма, то есть делаются нашим я.
Повидимому, в наше время должно казаться странным приводить доказательства в пользу того, что те или другие особенности, свойства и проявления деятельности того, что называется духом, зависят от принимаемой пищи. Мы знаем, что перемена пищи, напр., животной на растительную, не только изменяет внешние формы животного, но переменяет и его нравственную сторону, напр., из хищного и дикого делает смирным и ручным. Но, допуская это в низших животных, не хотят видеть того же в деятельности человека, для которого постоянно норовят отвести какое-то особое место. Поэтому приходится до сих пор представлять факты в доказательство мнения, высказанного Форстером восемьдесят лет назад.
«Овощи, — говорит Молешотт, — будучи употребляемы в пищу одни, весьма недостаточно вознаграждают вещества, израсходованные кровью, чем и объясняется недостаточное питание тканей при исключительном употреблении растительной пищи. От такого рода пищи не только обессиливают мускулы, но терпит и мозг, получая скудное вознаграждение. Этим объясняется нерешительность и малодушие индусов и других тропических народов, питающихся исключительно одними овощами» (стр. 103).
«Мозг, — говорит он перед этим, — не может существовать без жира, содержащего фосфор, который он получает из белка и фибрина крови. Другие основные начала не могут превращаться в фосфор. Отсюда следует, что для питания мозга необходимо употреблять в пищу мясо, хлеб, горох и что кушанья, содержащие готовый фосфористый жир, как, например, рыба и яйца, облегчают доставку мозгу этой необходимой для него составной части. Этот фосфорный жир обусловливает развитие, а следовательно, и деятельность мозга. Положение, что без фосфора нет мысли, всегда останется справедливым» (стр. 99—100).
Поэтому люди, принужденные обстоятельствами питаться веществами, содержащими в себе самое ничтожное количество фосфорного жира и белка, например, картофель, составляющий исключительную пищу жителей целых стран, обнаруживают самое вредное влияние на умственные способности таких бедняков. Кроме того, картофель, не доставляя мускулам фибрину, оказывает пагубное влияние и на физическую силу человека, для которого он составляет единственную пищу. Мы видим пример втого на целой стране. Молешотт говорит о ней так:
«Бедная Ирландия! Ее бедность порождает в свою очередь нищету. Ирландия не может победить в борьбе с своим гордым соседом, красивые стада которого свидетельствуют о могуществе своих хозяев. Она не может победить, потому что пища ее народа способна породить не одушевление, а отчаяние. Только одушевлением можно низложить исполина, в жилах которого бежит богатая кровь, обусловливающая его могущество и энергию. Гокинс, перенесший из Америки картофель, конечно, не сделал этим добра ирландцам» (стр. 108—109).
Ежели картофель уничтожил историю Ирландии и обрек ее на вечную бедность и ничтожество, то другой род пищи обагрил жровью летописи других народов.
«Если вспомнить скоропреходящие страсти, вспыльчивость, ревность и коварство жителей тропических стран, употребляющих в пищу пряности почти наравне с питательными веществами, то никак нельзя примириться с жестокосердием европейцев, которые внесли к себе перец, корицу, гвоздику и мушкатный орех. Если б у нас не было этих приправ к пище, часто приносящих вред и во всяком случае не особенно нужных, — может быть, в истории испанцев, португальцев и голландцев оказалось бы меньше кровавых событий» (стр. 163).
Но если род пищи имел иногда вредное влияние на историю народов, то, с другой стороны, он оказывал иногда и хорошее.
"Сыр, — говорит далее автор, — приготовляют в тех странах, где процветает скотоводство, — следовательно, где молоко получается в излишке. В таких странах не может быть недостатка а мясной пище. Мясо же, как мы уже говорили, производит кровь, обильную всякого рода веществами, нужными для питания организма; такая кровь создает сильные мускулы, развивает благородство чувств и пылкое мужество для защиты свободы. Это дало Иоганну Мюллеру право сказать: «свобода процветает там, где делают сыр» (стр. 151—152).
Если так могущественно влияние пищи на целые народы, то оно должно обнаружиться тем яснее и нагляднее в отдельных личностях. Человек, много работающий физически, подвергается большим расходам своего организма, которые должен пополнять изобильной, питательной пищей, способной вознаградить его потери в крови и мускулах. Иначе он истощается. Расчетливые английские фабриканты знают это и из расчета кормят хорошо своих рабочих. Поэтому, если там целые округи питаются в продолжение многих месяцев крохами, падающими со стола этих богатых Лазарей, то там же встречаются чаще, чем где-нибудь, великолепные образчики физической силы. Человек, работающий умственно, требует того же самого, потому что траты его так же велики и единственная разница между ним и работником состоит в том, что последний напрягает свои мускулы, между тем как первый напрягает мозг. Поэтому ему необходима столь же питательная пища, как и первому. Единственная разница состоит в том, что ему нужна пища более удобоваримая, так как та, которая затрудняет пищеварение, — обусловливает приливы крови к мозгу и, следовательно, нарушает деятельность рабочего органа.
«Пища, состоящая из большого количества стручковых плодов, тяжелого хлеба, жирных мучных кушаний, жирного мяса, способна производить лишь тех скучных и угрюмых, почти всегда худощавых государственных людей, которые до такой степени нечувствительны к радостям жизни и так мрачно смотрят на нее, что считают тюрьму и розги величайшими двигателями просвещения» (стр. 211).
Только ленивый, тупоумный, ничего не делающий тунеядец может довольствоваться скудной, непитательной пищей. Ленивая, сидячая жизнь требует чрезвычайно мало расходов со стороны его организма, вследствие чего у него не является и потребности вознаграждать их — аппетита. Поэтому, по правилам физиологии, такие люди могли бы довольствоваться картофелем и другими овощами. Но, к сожалению, жизнь сложилась не по правилам физиологии, и притом в то время, когда о физиологии не было и помину. Поэтому на самом деле бывает, что тунеядец имеет возможность обращать деятельность своего мозга на изобретение разных блюд, для поглощения которых прибегает к разным искусственным возбудительным средствам. Но хотя ему и удастся возбудить в себе ложный аппетит, тем не менее пища, принятая им, не входит в состав его организма, который и без того страдает от излишка, а частью скопляется под кожей в виде жира, частью извергается экскрементами, которые, как говорит К. Фогт, высоко ценятся людьми, скупающими их для удобрения полей, сравнительно с экскрементами бедных людей, которые, может быть, съедают менее питательных веществ, чем сколько их извергают богатые тунеядцы. Бедняки же должны, наоборот, довольствоваться самой скудной и малопитательной пищей, которая не в состоянии уравновесить потери их тела. Для предупреждения и устранения, насколько возможно, гибельных последствий такого питания бедняк имеет превосходное средство в алкоголе, т. е. водке, вине и пиве, из которых чаще всего употребляется первая. Алкоголь, вступив в организм, быстро сгорает, на что употребляется значительная часть кислорода, которая бы без него обратилась на те немногие питательные вещества, которые доставила крови бедняка принятая им скудная пища. В присутствии же алкоголя эти вещества сохраняются в организме долее, и, следовательно, организм может ограничиться меньшим количеством пищи.
«Пока не устроили, — говорит Молешотт, — так, чтобы работа давала человеку достаточное питание, не издевайтесь над бедняком, советуя ему отказаться от меньшего блага, когда не можете или не хотите доставить ему большее» (стр. 137).
«Голод — бич рабочего класса в странах, где развита фабричная промышленность. В настоящее время употребление рабочими в пищу стручковых плодов, за недостатком мяса, единственная их утеха. Прекратится же это бедственное положение рабочего только тогда, когда перестанут помогать своим собратьям из состраданья, а признают за каждым человеком право добывать себе потребную пищу трудом» (стр. 207).
Таким образом, работник заменяет алкоголем недостаток пищи. Совершенно с другой целью прибегают к нему и к другим возбуждающим средствам люди, занятые нравственным трудом. Работнику для исправной деятельности своих мускулов необходима только сытная и питательная пища; других стимулов мускулы не требуют. Мозг же, нуждаясь непременно в пополнении своих составных частей питательными и дающими фосфорный жир веществами, требует иногда других средств для возбуждения своей деятельности. Этому содействуют так называемые возбуждающие вещества, к которым, кроме алкоголя, относятся чай, кофе и пряности.
Поэтому, хотя возбудительные вещества и оказались вредными для целых наций, тем не менее умеренное употребление их драгоценно и ничем не заменимо для человека, работающего мозгом. При этом, смотря по роду занятий, можно выбирать средства для возбуждения деятельности органа мышления. Так, ученый и мыслитель должны избегать вина, сильно возбуждающего воображение, но зато могут с пользою прибегать к кофе, возбуждающему его слабее, и особенно к чаю. Султан Мурад II выказал себя при этом практичнее многих других обскурантов. В Константинополе первые кофейные дома назывались «школами познания». Поэты и философы собирались сюда и под влиянием благодетельного напитка мыслили и говорили свободнее, чем было можно. Обращая внимание на самый корень зла, султан приказал закрыть кофейные. Его пример нашел подражателей в Англии в XVII в.
«Но, — прибавляет к этому рассказу Молешотт, — запрещение только распространяет обычай; оно никогда не переделывает общества. Социальные перевороты не подавляются оружием, потому что вызываются не оружием» (стр. 130).
Итак, физиология требует, чтобы человек принимал столько пищи или, лучше сказать, питательных веществ, сколько организм его утрачивает их. Как вреден недостаток, так и излишек. Кроме того, она требует, чтобы пища была удобоварима и разнообразна. В сущности всякую пищу можно назвать питательной. Репа и картофель, которые мы привыкли считать непитательными, на самом деле питательны точно так, как сахар: то есть содержат в себе вещества, необходимые для нашего организма. Но так как они содержат только часть таких веществ, одно или два, а не все, которые все равно необходимы, то человек не может питаться исключительно, например, сахаром, сколько бы он его ни ел. Поэтому в состав пищи должны входить все вещества, необходимые для питания. Подобным, же образом всякую пищу можно назвать возбуждающей, потому что всякая, будучи принята, возбуждает деятельность организма, давая ему новые средства для этого. Но даже та, которую мы по преимуществу называем возбуждающей, даже пряности и вино, при чрезмерном, постоянном употреблении перестает действовать на нас. Точно так же перемена и разнообразие необходимы во всякой другой пище, что выражается невольным отвращением от того рода ее, который мы едим часто. По той же причине, а также и по другим, нехорошо назначать известные кушанья в известные дни недели. Такое кажущееся разнообразие в сущности опять-таки однообразие. По этому поводу Молешотт говорит следующее:
«Если мертвая правильность вообще свидетельствует об ограниченности понятий человека, то, в свою очередь, такая правильность в смене кушаний развивает в нем филистерский взгляд на жизнь, при котором незаметно, мало-по-малу подавляются свободные стремления духа человеческого. Кто внимательно наблюдает за собой, тот знает, что прогулка, если делать ее в продолжение долгого времени ежедневно в те же самые часы, перестает действовать освежительно. При однообразии пищи происходит то же самое. Уже с давних пор врачи говорят, что временный беспорядок полезен человеческой натуре; с этим положением вполне согласуется и то, что гениальность не терпит в жизни неуклонной регулярности» (стр. 177).
Много зла на свете от того, что общественный быт по самому своему устройству лишает большинство возможности удовлетворять естественным нуждам и требованиям своего организма. Но много также зла и вреда происходит от невежества и предрассудков, препятствующих человеку пользоваться тем немногим, что дает ему его общественное положение.
Так, например, на Востоке до сих пор сохранилось религиозное изуверство, по которому люди обрекают себя на целую жизнь убийственному изнурению своей плоти. Есть секты факиров, дающих обет не есть ничего в продолжение многих лет, кроме тощих и непитательных трав. Фанатикам этим, однакож, не удается безнаказанно переделывать законы природы: они скоро впадают в идиотизм или преждевременно умирают. Мы не думаем также, чтобы чрезмерное изнурение постом не было вредно и среди европейских населений. Исключительное употребление такой пищи, как толокно, квас, лук, кислая капуста и черный хлеб, особенно в жаркие летние месяцы, производит желудочные завалы, воспаление кишек и почти всегда увеличивает итог смертности в бедных классах народа. Замечено, что эпидемии главнейшим образом свирепствуют в жаркие и постные дни. Кроме того, постная пища, поглощаемая в огромном количестве и в то же время скудно питающая организм, производит неблагоприятное влияние на самую деятельность и характер народов. Если картофель отчасти довел Ирландию до ее изумительной пассивности, то, в свою очередь, наше толокно участвовало в развитии апатии русского мужика. Если это произошло вследствие той же причины, как и в Ирландии, т. е. от бедности, то и здесь нужно пенять на невежество, потому что если б ирландцы вместо картофеля питались горохом, возделывание которого, при частых болезнях, которым подвергается картофель, не затруднительнее, то они были бы умнее; богаче и свободнее.
Теперь, надеюсь, читатели поймут, как важно содержание книги Молешотта, и до какой степени пища, несмотря на свои прозаические свойства, достойна полного внимания самого развитого и умного человека.
КОММЕНТАРИИ
правитьМОЛЕШОТТ. УЧЕНИЕ О ПИЩЕ. Напечатано в «Русском Слове», 1863, № 8. «Библиограф. листок», стр. 49—57.
Имя Молешотта вместе с именами Фогта и Бюхнера для радикалов 60-х гг. было своего рода знаменем, под которым протекала значительная часть их деятельности.
В письме к К. Фогту (9/V 1866) Герцен писал: «Ваше имя упоминается в доносах Каткова. Он утверждает, что молодое поколение развращается вашими сочинениями и книгами Молешотта, которые переводились специально для этого» (Соч., т. XVIII, стр. 390).
Как ученому, Молешотту принадлежат крупные заслуги в области экспериментальной физиологии и физиологической химии, но положительное значение его в России обусловлено тем, что он вместе, с Фогтом и Бюхнером — представители так называемого «вульгарного материализма», рассматривающего мышление, как особое выделение мозгового вещества. «От вульгарных материалистов, — писал Ленин, — Энгельс отгораживался между прочим Именно потому, что они сбивались на тот взгляд, что мозг выделяет мысль так же, как печень выделяет желчь» (Ленин. «Материализм и эмпириокритицизм». Соч., т. XIII, стр. 38. Курсив Ленина. — С. Р.) Впрочем, в отдельных случаях Молешотт, несомненно, находился под влиянием идей Фейербаха.
Книги Молешотта были в 60-х гг. необычайно распространены в России н много содействовали пропаганде идей вульгарного материализма. В короткий промежуток времени на русский язык были переведены почти все его работы, имеющие общепринципиальное значение: «Физиологические эскизы», 1863 и 1865 (ср. рец. Зайцева на эту книгу в «Р. Сл.», 1863, № 11—12, и статью Д. Писарева в «Русском Слове» за 1861 г., № 7; в статье между прочим ряд цитат из «Учения о пище»), «Физиологическая линия» (1865), «Естествознание и медицина» (1865), «Круговорот жизни» (1866 и под другими заглавиями 1867 и 1868). Кроме того, в сборниках «Философия и наука» (1865) и «О выводе положительного метода» под ред. Н. Неклюдова помещены некоторые статьи Молешотта. Характерно, что статья в сборнике «Философия и наука» напечатана анонимно.
После покушения Каракозова сочинения Молешотта были повсеместно изъяты. «Фогт, Дарвин, Молешотт, Бокль — соучастники каракозовского дела. Их сочинения велено отобрать у книгопродавцев. Вот до какой тупости довели нас духовные министры и бездушные крикуны казенных журналов», — писал Герцен в «Колоколе» (л. 227. Ср. соч. т. XIX, стр. 56).
«Учение о пище» в течение 5 лет было издано три раза (в 1863, 1865 и 1868 гг.). Уже это одно свидетельствует о популярности книги. Не менее характерны имена издателей: Серно-Соловьевич, Черкесов.
Цензурные условия с трудом допускали открытую пропаганду взглядов Молешотта, ограничивая ее узким кругом товарищеского кружка. В печати приходилось быть максимально сдержанным и то и дело прибегать к иносказаниям, к излишне длинным цитатам или самым осторожным выражениям, маскирующим, по существу, очень резкие в социальном отношении выпады. Характерно однако, что резкость социальных протестов Зайцева снижается тем, что корни общественных недостатков выводятся из физиологии и ею же, стало быть, могут .быть устранены (ср., напр., о жизни, сложившейся не по правилам физиологии, о пище бедняков и тунеядцев, об устройстве общественного быта и т. д.).
(1) Историю полемики Зайцева с Игдевым (И. Г. Долгомостьевым) см. в комментариях к статье «Перлы и адаманты».
(2) Поваренные книги Е. А. Авдеевой были широко распространены в 60-х гг., выдерживая массу изданий. Кроме того, на книжном рынке обращалась масса фальсификаций; «книг Екатерины А--вой», книг, «написанных по методе Авдеевой» и т. д.