Алексей Силыч Новиков-Прибой
Мой путь
править
Родился я 12 марта (по ст. ст.) 1877 года в селе Матвеевском, Спасского уезда, Тамбовской губернии. Отец мой был из кантонистов николаевского времени. Прослужил на военной службе двадцать пять лет. За отказ от производства в офицерский чин получил небольшую пенсию. В родное село он вернулся с женою — привез с собою плохо говорившую по-русски польку, чем удивил своих односельчан. Отец был широк костью, физически силен, весь от земли. Жил долго и крепко, не поддаваясь разрушениям времени. Смерть встретила его, когда он перевалил на девятый десяток. Мать, будучи значительно моложе его, не отличалась таким здоровьем; а непривычный крестьянский труд состарил ее раньше времени. Она была мечтательна, увлекалась сказочным миром, в мыслях устремлялась к небу.
Село наше глухое, отсталое, окруженное стеной дикого леса. Школы не было. Грамоте начал учить меня отец. Старинную азбуку я выучил шутя, но когда дошел до складов, дело затормозилось. Мне настолько опротивела грамота, что потом никакими мерами не могли заставить меня учиться. Отдали к дьячку. Это был крупный человек, в лохматом седом волосе, всегда угрюмый. Внешностью своей он напоминал библейского Саваофа, и это очень пугало меня. Но и с ним я нисколько не подвинулся вперед в грамоте.
— Какой ты супротивный, Алексей! — сурово говорил дьячок и ломал о мою голову линейку.
Потом молодой священник составил из мальчиков группу человек в двадцать и начал нас учить в церковной сторожке. Он всегда теребил свою русую бородку, красиво обрамлявшую нижнюю Часть лица. Маленькие серые глаза смотрели подстерегающе. Тихим голосом он выкликал:
— А нука ты, непокорная тварь, выходи!
Я знал, что это ко мне относится, и ниже нагибался над партой. Тогда священник подходил ко мне, брал меня за подбородок и закидывал мне голову назад. Под его пытливым взглядом, остро упирающимся в мои глаза, я окончательно обалдевал. В мозгу не оставалось ни одной мысли, точно голова моя превращалась в пустой горшок.
— Врешь! Я вышибу из тебя дьявола!
Каждый день я возвращался домой с красными ушами. Меня удивляло, что небольшие пухлые руки священника могут причинить такую боль.
После этого я попал в школу соседнего села. Напрасно учительница злилась и старалась наказаниями заставить меня учиться. Мое сопротивление росло, увеличивалось. Я стал мстить ей разными озорными выходками. Наконец сбежал домой. Мать плакала, а отец, сокрушенно качая головою, говорил:
— Эх, Алеша! Несуразный ты уродился у нас… Затрет тебя жизнь…
В продолжение трех лет мучился я над окладами. Каждое печатное слово вызывало во мне отвращение. Я проклинал тех, кто выдумал азбуку.
Однако родители мои никак не могли примириться с тем, что я останусь неграмотным. Попробовали еще раз отдать меня в другое село, находившееся от нас километров за десять. Учительница, молодая и скромная девица, с белокурыми локонами, при первой же встрече хорошо улыбнулась мне, по-матерински обняла, приласкала. Я сразу почувствовал, что в груди моей растаял ком накопившейся злобы, и потянулся к ней доверчиво. В две зимы кончил церковно-приходскую школу первым учеником. И тогда--то во мне проснулась сильная жажда к знанию, но дальше учиться не пришлось.
Запрягся в земледельческую работу. И только вместе со старшим братом, постоянным спорщиком с духовенством, я читал тогда все, что попадалось под руку: приложения к журналам, по астрономии, о Джеке-Потрошителе, уголовный кодеюс, но больше всего — религиозные книги.
Мать моя, очень религиозная женщина, определенно готовила меня в монахи. Может быть, я и действительно попал бы в монастырь, если бы случайно не встретился с одним матросом (о котором у меня написан особый рассказ — «Судьба»). Матрос много мне порассказал о флоте. Под влиянием этой встречи с моряком и моя жизнь сложилась совершенно по-иному. В мыслях я после не расставался с морем, с кораблями, воображая себя моряком. Рассказы матроса окончательно оторвали меня от земли: ее не было больше в моих мечтах, неудержимо увлекавших меня от сухопутной действительности в ведущий мир грез. Тогда весь мир представлялся мне одним сплошным безбрежным и бескрайним океанам, и жизнь там только на кораблях — волны и корабли, и больше нет ничего на свете. Деревенская глушь порою отрезвляла меня от мечтаний о морях и кораблях, а порой и усиливала их. Так сложился из меня здоровый от сельской работы деревенский парень, не видавший еще большой воды, но упорно мечтавший о неведомых морях.
На двадцать втором году жизни меня призвали на военную службу. Я сразу назвался охотником во флот. Сверстники мои — новобранцы — горевали от разлуки с родным селом и если веселились, то скорее от отчаявшего горя, чем от радости, а я горел от счастья.
Служил я в Балтийском флоте. Здесь я упиленлно занялся самообразованием.
Одно время я посещал в Кронштадте воскресную школу. До сих пор я с благодарностью вспоминаю о ее преподавателях. Через них я впервые познакомимся с нелегальной литературой, здесь началось мое политическое и социальное пробуждение. Из этой школы, как от прожектора, был направлен в мрак царского флота яркий луч знания. Но мое обучение в этой школе продолжалось недолго. Вскоре школу закрыли, некоторых преподавателей арестовали. Начались аресты и во флоте. Мне хотелось подготовиться к экзамену на аттестат зрелости и поступить в университет, но попал вместе с другими матросами в дом предварительного заключения.
На литературный путь меня натолкнуло знакомство с биографиями таких пиоателей-самоучек, как М. Горький, А. Кольцов, Суриков, Решетников и другие. Я понял, что можно сделаться писателем, не обучаясь в высшем учебном заведении. Но дело это оказалось чрезвычайно трудным. Теперь имеются высшие литературные школы, доступные для всех. При каждом издательстве есть для начинающих писателей литконсультации. Тогда ничего подобного не было. Мне не к кому было обратиться за советом. Я был предоставлен самому себе. Приходилось как бы заочные курсы брать, читая по истории литературы и учась по образцам лучших художественных произведений как русских, так и зарубежных классиков. Нужно было исполнять те или иные служебные обязанности и в то же время работать над собою, работать упорно работать за счет отдыха и развлечений, ибо другого времени у меня не было.
Первая моя статья, в которой я призывал матросов посещать воскресную школу, была напечатана в газете «Кронштадтский вестник». Это меня окрылило. Я стал мечтать о литературной деятельности. С этой целью, когда я плавал с эскадрой адмирала Рожественского на Дальний Восток, я вел дневник.
С 1907 по 1913 год скитался за границей как политический эмигрант: жил в Англии, Франции, Испании, Италии и в Северной Африке. В Англии прошел через «потогонную систему».
Писал мало, лишь в часы отдыха. А во время империалистической войны и в первый период революции совсем забросил литературную работу.
В 1906 году я написал две брошюры о цусимском бое: «Безумцы и бесплодные жертвы» и «За чужие грехи». Но они немедленно были конфискованы. В 1914 году «Книгоиздательством писателей в Москве» была приготовлена к печати моя первая книга — «Морские рассказы». Но грянула война, а по военному времени книга оказалась нецензурной. Пришлось разобрать набор. И только в 1917 году, после свержения царизма, тем же издательством она была выпущена в свет.
В литературе я работаю немного больше тридцати лет. Но из них одну треть нужно выкинуть. За это время, зажимаемый царской цензурой, я с трудом проникал в периодическую печать. А так как кроме двух брошюр у меня не было издано ни одной книги, то я считался как бы незаконнорожденным писателем или, как раньше в деревнях говорили, «зауголышем». И только при советской власти для меня наступила возможность выпускать свои произведения в миллионных тиражах.
Примечания править
Автобиографический очерк, написанный в связи с исполнившимся 24 марта 1937 года 60-летием со дня рождения писателя, опубликован в «Литературной газете» № 15 (651) от 20 марта 1937 года.
Источник текста: А. С. Новиков-Прибой. Собрание сочинений в 5 томах. — М.: Правда, 1963. — Т. I. — С. 303—304.