Мэри и Чарльз Лемб
правитьШекспир, рассказанный детям
правитьМ., «Московский рабочий», 1994.
Текст печатается по изданию: «Шекспир, рассказанный детям», издание А. Мамонтова, 1865 г.
Мессине, во дворце губернатора Леонато, жили две молодые девушки — Геро и Беатриса. Геро была дочь Леонато, а Беатриса — племянница. Разбитная и бойкая, Беатриса любила развлекать своими остроумными шутками серьезную Геро. Все, что ни делалось вокруг Беатрисы — и грустное и веселое, — все давало ей повод к остротам и насмешкам.
Мы начинаем нашу историю со времени знакомства этих двух девушек с толпой молодых иностранцев, занимавших высшие должности в армии. Со славой возвращаясь с только что окончившейся войны и проходя через Мессину, они явились к Леонато, который и представил их как старых знакомых своей дочери и племяннице. Между этими молодыми людьми были: Педро, принц Аррагонский, друг его Клавдий, флорентийский дворянин, и Бенедикт, падуанскии дворянин, славившийся своим язвительно-резким языком.
Бенедикт завел веселый разговор с принцем и Леонато. Беатриса, не любившая ограничиваться ролью простой слушательницы, почти с первых же слов Бенедикта прервала речь его, сказав, что удивляется его болтовне, которую уже никто не слушает и на которую никто не обращает внимания.
Хотя Бенедикт был такой же ветреник, как и Беатриса, однако ему эта фраза пришлась не по вкусу; девушке такого высокого звания неприлична болтливость, подумал он. В то же время в нем проснулось чувство оскорбленного самолюбия; он вспомнил, что и во время прежнего пребывания в Мессине Беатриса выбирала его предметом своих остроумных шуток.
Известно, что кто любит смеяться над другими, терпеть не может, чтобы смеялись над ним; именно так это и было относительно Беатрисы и Бенедикта. При каждой встрече у них загоралась настоящая война; насмешки и остроты так и сыпались.
Теперь, когда Беатриса так неожиданно прервала Бенедикта, сказав, что никто не обращает на него внимания, он, притворяясь, что не замечал ее до сих пор, сказал:
— А! Госпожа-насмешница, вы живы еще?
Этого было довольно, чтобы война разгорелась еще сильнее. Беатриса, увлекшись, в пылу разговора позволила себе намекнуть на трусость Бенедикта, хотя и хорошо знала, что он доказал свою храбрость; кроме того, заметив, что принц любил слушать его живые и меткие остроты, она назвала его шутом принца.
Последняя фраза глубоко запала в сердце Бенедикта. Уверенный в своей храбрости, он не обратил никакого внимания на намеки Беатрисы об его трусости. Остроумные люди ничего так не боятся, как обвинения в шутовстве, потому что оно часто похоже на истину.
Во время этой веселой перебранки скромная Геро молчала; Клавдио между тем рассматривал ее прелестное лицо и с удовольствием заметил, что она очень похорошела. Принц забавлялся, слушая остроты двух врагов.
— Какая веселая девушка ваша племянница; она была бы отличной женой для Бенедикта, — шепнул он Леонато.
— Помилуйте, принц, если они обвенчаются, то через неделю же заговорят друг друга до сумасшествия, — отвечал Леонато.
Хотя Леонато и высказал принцу, что эта свадьба будет несчастьем для Беатрисы и Бенедикта, но тот все-таки не хотел отказаться от мысли соединить эти два насмешливых существа.
Когда принц с Клавдио вышел из дворца, то узнал, что, кроме проектируемой им свадьбы Бенедикта и Беатрисы, в том же обществе замышляется еще другая. Клавдио говорил ему о Геро в таких выражениях, что принц не мог не догадаться, что происходит в его сердце.
— Любишь ли ты ее? — спросил он своего друга, вполне ему сочувствуя.
— Когда я был в последний раз в Мессине, — отвечал ему Клавдио, — я смотрел на нее глазами воина, который хотя и чувствует, что влюбился, но не имеет времени предаться этому чувству. Теперь же, в мирное время, воинственные мысли покинули меня и уступили место другим, более нежным; эти последние, толпясь в моей голове, беспрестанно подсказывают мне, как прекрасна Геро, и напоминают, что я полюбил ее еще прежде, чем пошел на войну.
Признание Клавдио в любви к Геро так подействовало на принца, что он, не теряя времени, стал хлопотать, чтобы Леонато принял Клавдио в свои зятья и скоро, естественно, уговорил его. Принцу также не стоило большого труда получить согласие самой Геро на ее свадьбу с Клавдио, который вполне заслуживал этого счастья.
Уступая просьбам принца и Клавдио, Леонато обещал не медлить со свадьбой любящих друг друга молодых людей.
Несмотря на короткий срок, назначенный для свадьбы, Клавдио жаловался на медлительность, находя этот промежуток времени очень скучным. Он в этом случае похож был на всех молодых людей, ожидающих с нетерпением исполнения желаний, в которых участвует их сердце.
Чтобы сократить часы долгого ожидания и весело дождаться свадьбы, принц предложил придумать и привести в исполнение план, который заставил бы Беатрису и Бенедикта влюбиться друг в друга. Клавдио с большим удовольствием согласился участвовать в этой шутке; Леонато тоже обещал свое содействие; даже Геро предложила свои скромные услуги, чтобы добыть своей кузине хорошего мужа.
Хитрость, придуманная принцем, состояла в том, чтобы мужчины уверили Бенедикта, что Беатриса в него влюбилась; а чтобы Геро, со своей стороны, точно так же обманула Беатрису.
Перыми начали действовать принц, Клавдио и Леонато. В то время как Бенедикт сидел за книгой в беседке, они расположились за деревьями так близко к нему, что разговор их он не мог не слышать. Сначала они говорили о вещах посторонних и мало-помалу свели речь свою на Бенедикта и Беатрису.
— Послушайте, Леонато, — сказал принц, — неужели правда то, что вы сказали мне прошлый раз про вашу племянницу: неужели она влюбилась в Бенедикта? Мне и в голову никогда не могло прийти, чтобы она могла полюбить кого-нибудь.
— Я сам, — отвечал Леонато, — удивлен, что она влюбилась в Бенедикта, которого, кажется, прежде терпеть не могла.
Клавдио, со своей стороны, подтвердил эту новость, сказав, что он слышал от Геро об этом и что Беатриса, по всей вероятности, умрет от горя, если он, Бенедикт, не полюбит ее. Затем Клавдий и Леонато с грустью согласились, что вряд ли это сбудется, так как Бенедикт всегда дурно отзывался о всех молодых девушках, и в особенности о Беатрисе.
— Как хорошо было бы, если бы кто-нибудь рассказал об этом Бенедикту, — сказал принц, притворяясь, что чувствует сострадание к Беатрисе.
— Зачем? — спросил Клавдио. — Разве затем, чтобы он стал смеяться над этим и еще более мучить бедную девушку.
— Он будет достоин смерти, если позволит себе это, потому что Беатриса милая, прекрасная девушка и очень умна во всем, исключая разве любви своей к нему.
Высказав, что было нужно, они ушли, оставив Бенедикта в глубоком раздумье.
Хитрость их совершенно удалась; Бенедикт, сидя в беседке, не пропустил ни одного слова из их разговора; и когда услыхал, что Беатриса его любит, то невольно подумал: «Может ли это быть? Так вот откуда дует ветер». Он долго рассуждал сам с собой: «Это не может быть пустой шуткой. Они разговаривали совершенно серьезно, и притом слышали об этом от Геро… они, как я заметил, жалели Беатрису. Она любит меня… Если это правда, я отплачу ей взаимностью, хотя прежде и не думал о женитьбе, и всегда говорил, что умру холостяком. Они говорят, что Беатриса прекрасна и добра; я сам это знаю и без них… и умна во всем, исключая любви ко мне; ну, любовь ко мне еще не большое доказательство ее глупости… Но вот она и сама идет сюда… Право, она прелесть как хороша… и заметно, что амур коснулся ее сердца своей стрелкой…»
В самом деле, Беатриса шла прямо к нему. Поравнявшись с беседкой, она сказала ему с обычной колкостью:
— Я пришла к вам против своего желания; меня послали звать вас обедать.
Бенедикт, прежде столь грубый в обращении с ней, на этот раз отвечал с особенной вежливостью.
— Благодарю вас, прекрасная Беатриса, — сказал он, — за беспокойство, которое вы на себя приняли.
Беатриса, сказав ему еще несколько колких фраз, ушла. Бенедикт же, оставшись один, стал вникать в смысл сказанных ею фраз и пришел к мысли, что Беатриса под насмешками старается скрыть свою любовь к нему. «Если я не сжалюсь над ней, я, право, буду негодяем, — говорил он сам себе. — И если я не полюблю ее, меня по справедливости можно будет назвать бесчувственным. Пойду постараюсь во что бы то ни стало достать ее портрет». Когда таким образом Бенедикт попался в расставленные ему сети, пришла очередь испытать ту же участь Беатрисе, и Геро должна была исполнить назначенную ей роль.
Позвав двух своих фрейлин, Урсулу и Маргариту, она сказала последней:
— Милая Маргарита, Беатриса сидит теперь в гостиной и разговаривает с принцем и Клавдио. Подойди к ней и шепни, что мы с Урсулой гуляем в саду и ведем про нее интересный разговор, чтобы подслушать его, посоветуй ей спрятаться в той прелестной беседке, в которую жимолость не пропускает солнечных лучей, хотя им, собственно, и обязана ростом и красотой (в этом отношении она похожа на неблагодарных царских любимцев).
Беседка, куда Геро хотела заманить Беатрису, была та самая, где прежде сидел Бенедикт.
— Я ручаюсь, — отвечала Маргарита уходя, — что заставлю ее прийти туда сейчас же.
Когда Маргарита ушла, Геро пошла с Урсулой в сад и сказала ей, что она должна делать.
— Как только Беатриса придет сюда, — говорила ей Геро, — мы начнем ходить взад и вперед по этой аллее и говорить только о Бенедикте. Ты восхваляй его достоинства, а я буду говорить, как горячо любит он Беатрису. Но к делу, Урсула! Смотри: Беатриса, как легкая ласточка, едва касаясь земли, спешит подслушать наши речи. — Затем, как бы продолжая давно начатый разговор, Геро, обращаясь к Урсуле, сказала: — Нет, Урсула, она слишком презирает его; ведь она, право, дика и жестока не меньше хищной птицы.
— Да уверены ли вы, — возразила ей Урсула, — что Бенедикт так страстно любит Беатрису?
— Еще бы, — отвечала Геро, — об этом говорят принц и мой жених Клавдио; они даже просили меня передать об этом Беатрисе. Но я, зная ее, убедила их ничего не говорить ей, если только они желают добра Бенедикту.
— И хорошо сделали, — сказала Урсула, — он ничего бы не дождался от нее, кроме насмешек.
— Сказать правду, — продолжала Геро, — я еще не видела человека, который бы ей понравился, как бы ни был он умен, благороден, молод и красив.
— Да, — сказала Урсула, — такая разборчивость куда как не хороша.
— Конечно так, — отвечала Геро, — да и кто возьмется высказать ей это? Заговори-ка с ней об этом; да она за это со света сживет своими насмешками.
— Но в этом случае, добрая Геро, мне кажется, вы не совсем справедливы, — сказала Урсула. — Трудно представить, чтобы она отказала такому редкому молодому человеку, как Бенедикт; ведь это с ее стороны было бы крайне нерассудительно.
— Да, — отвечала Геро, — я вполне согласна с тобой. Бенедикт может считаться первым молодым человеком в Италии, конечно, после моего Клавдио.
Высказав, что было нужно, Геро мигнула Урсуле, и предмет разговора изменился.
— Когда будет ваша свадьба? — спросила Урсула.
— Завтра, — ответила Геро, и затем, вспомнив о брачных нарядах, она пригласила Урсулу посмотреть их и посоветовать, что именно надеть в день свадьбы.
Беатриса меду тем внимательно слушала их разговор, и, лишь только они ушли из сада, все чувства, скопившиеся в голове, вырвались наружу. «Как огонь поразили меня эти речи!.. Неужели это правда?.. Прощай мое самолюбие и моя девическая гордость, прощай!.. Люби меня, Бенедикт, я помогу тебе укротить мое дикое сердце».
Не забавно ли было видеть, как старые враги сделались вдруг искреннейшими друзьями. Еще забавнее было посмотреть их первую встречу после того, как веселый принц ввел их так ловко в этот взаимный обман.
Но возвратимся к милой Геро, в счастье которой произошла печальная перемена. День ее венчания с Клавдио принес ей и ее доброму отцу вместо радости одно горе.
У принца был сводный брат, прибывший вместе с ним в Мессину по окончании войны. Этот брат (его звали Дон Жуан) был человек характера самого раздражительного и злобного. Его ум, кажется, всегда был занят выдумыванием разных подлостей. Он ненавидел принца, ненавидел и Клавдио, потому что знал, что принц очень любил его. Поэтому, единственно из злобного желания сделать неприятность принцу и Клавдио, он решился расстроить свадьбу Клавдио с Геро в полной уверенности огорчить этим принца не меньше самого жениха.
Для исполнения этого злого умысла он нашел подобного себе негодяя по имени Барачио, который и предложил ему, конечно не даром, свои услуги. Этот Барачио ухаживал за Маргаритой, прислужницей Геро. Дон Жуан воспользовался этим обстоятельством для выполнения своего коварного замысла. Он убедил Барачио поговорить с Маргаритой ночью у окошка спальни Геро; а для того чтобы вернее обмануть Клавдио (что и было его целью), приказал Барачио заставить Mapгариту надеть на это время костюм Геро. Устроив все, что нужно было для успешного исполнения его плана, Дон Жуан обратился к принцу и Клавдио и оклеветал перед ними Геро, сказав про нее, что она бесчестная девушка, что она назначает свидание мужчинам и в полночь разговаривает с ними из своей спальни. Это было вечером накануне свадьбы. Дон Жуан предложил принцу и Клавдио привести их ночью под окошки Геро, чтобы они сами могли убедиться в справедливости его слов. Предложение его было принято, и Клавдио поклялся объявить на другое же утро всему народу о бесчестии Геро, если слова Дон Жуана окажутся справедливыми. Принц тоже обещал не щадить неверную!
Ночью Дон Жуан привел их к окнам спальни Геро. Тут они действительно увидели Барачио и Маргариту, разговаривавших друг с другом. И так как Маргарита была в одежде Геро, то принц и Клавдио благодаря темноте совершенно поддались обману. Ничто не могло сравниться с яростью Клавдио, когда он убедился, что его невеста перед самой свадьбой назначает свидание постороннему мужчине. Прежняя чистая любовь его превратилась в одну ночь в страшную ненависть, и он решился исполнить свое обещание: обличить ее в церкви перед всем народом. С ним согласился и принц, считавший такое наказание вполне достаточным для неверной Геро.
На следующий день, когда все собрались, чтобы отпраздновать свадьбу, и когда аббат хотел приступить уже к венчанию, Клавдио в самых резких выражениях стал обвинять Геро в измене.
— Не болен ли мой Клавдио? — кротко спросила Геро, удивленная его странными речами.
— Скажите, объясните, принц, что это значит? — спросил Леонато, удивленный не менее дочери.
— Что мне сказать, — отвечал принц. — Я обесчещен; я хотел женить своего друга на недостойной женщине!.. Клянусь вам честью, Леонато, я, мой брат и этот несчастный оскорбленный Клавдио видели прошлую ночь, как Геро из окна своей спальни разговаривала с каким-то мужчиной.
— Ну, тут свадьбе не бывать! — проговорил Бенедикт.
— Боже мой! — вскрикнула Геро, когда поняла, в чем ее обвиняют, и, пораженная этой жестокой клеветой, она без чувств, почти мертвая, упала на том самом месте, на котором готовилась выслушать радостный обряд.
Между тем принц и Клавдио так ожесточены были гневом, что вышли из церкви, не посмотрев на несчастную Геро и не обратив внимания на отчаяние Леонато.
Бенедикт и Беатриса остались около Геро, всячески стараясь привести ее в чувство.
— Что с ней? — спросил Бенедикт.
— Я думаю, она умерла, — отвечала Беатриса, обливаясь слезами.
Нежно любя свою кузину и зная ее честные правила, она не верила ничему, в чем обвиняли Геро. Не то было с ее старым отцом. Он также обливался слезами, но горе его было несравненно сильнее, — он поверил бесчестью своей дочери! Жалко было смотреть на него. Оплакивая лежавшую у ног его Геро, он желал, чтобы она не возвращалась более к жизни.
Между тем старый аббат-монах, посторонний свидетель этой сцены, был человек умный и большой знаток людей. Внимательно наблюдая за девушкой в ту минуту, когда она услыхала страшное обвинение, он заметил, как краска бросилась в ее лицо и как потом эта краска сменилась мертвенной бледностью; в ее глазах он подметил огонь, опровергавший обвинение принца. Видя все это, монах обратился к печальному отцу с такими словами:
— Назовите меня безумным, считайте ни во что мои лета, мою опытность, мое священство, если эта прекрасная девушка не окажется впоследствии жертвой какого-нибудь печального недоразумения. Кто разговаривал с вами прошедшей ночью, как говорят ваши обвинители? — спросил он Геро, когда она оправилась от обморока.
— Те, кто обвиняют меня, должны знать его, — отвечала несчастная Геро. Затем, обратившись к отцу, она сказала: — Отец, если кто докажет, что я имела свидание с мужчиной или даже сказала хотя одно слово мужчине вчера ночью, то отступись от меня, прокляни, убей меня.
— Я не сомневаюсь, — продолжал монах, — что принц и Клавдио обмануты и что это недоразумение. Чтобы разрешить его, советую вам, — сказал он Леонато, — воспользоваться обмороком вашей дочери и объявить ее умершей. Исполните все похоронные обряды: носите траур, поставьте памятник над ее мнимой могилой и прочее.
— Но зачем же все это? — спросил его Леонато.
— Затем, что молва о смерти вашей дочери прекратит все толки об ее преступлении и возбудит к ней горячее сострадание со стороны всех, — а это уже много значит. Но я не того хочу от этой выдумки. Цель у меня такая: когда Клавдио услышит, что Геро умерла от его грубых обвинений, мысль о ней так овладеет его воображением, что он будет горько оплакивать ее и скоро раскается в своем обвинении, даже если по-прежнему будет убежден в ее виновности.
Бенедикт убедил Леонато послушаться совета святого отца, поклявшись, со своей стороны, что, при всей любви к Клавдио, будет хранить от него эту тайну. Несчастный отец уступил его убеждениям. Подавленный горем, он рад был малейшей надежде на лучшее.
Затем Леонато и Геро вышли из церкви в сопровождении монаха, который утешал их как мог. В церкви остались только Бенедикт и Беатриса. Это была та первая встреча двух врагов, от которой друзья их, виновники заговора, ждали столько развлечения. Теперь эти друзья (горе их было сильно), казалось, навсегда распростились с веселыми мыслями.
— Вы все это время плакали, Беатриса? — заговорил первым Бенедикт.
— Да, — отвечала Беатриса, — и долго, еще долго буду плакать.
— Но я убежден, что вашу кузину обвиняют напрасно, — сказал Бенедикт.
— Ах, — отвечала Беатриса, — как бы я была благодарна человеку, который бы помог ей оправдаться.
— А есть средство оказать вам такую услугу? Ведь я никого на свете не люблю так, как вас не странно ли это? — сказал Бенедикт.
— Я могла бы сказать вам тоже, что люблю вас больше всего на свете, но не верьте этому, хотя я и не лгу. Я ни в чем не признаюсь и ничего не отрицаю. Мне жаль сестру!
— Нет, Беатриса, ты любишь меня, клянусь мечом моим! И я готов на все для тебя!
— Убейте Клавдио, — сказала Беатриса.
— Ни за что на свете, — отвечал Бенедикт, — потому что люблю его и уверен, что он обманут.
— Разве Клавдио не негодяй? Он оклеветал мою сестру и обесчестил ее! О, если бы я была мужчиной! — воскликнула она.
— Беатриса, выслушайте меня, — говорил Бенедикт.
Но Беатриса ничего не хотела стлать и не переставала побуждать Бенедикта отомстить за сестру.
— Она разговаривала с мужчиной у окошка ночью! Хороша выдумка!.. Бедная, милая Геро! Тебя оскорбили, оклеветали, уничтожили! О, для чего я не мужчина, чтобы драться с Клавдио, и для чего у меня нет друга, который бы доказал мне свое мужество. Впрочем, все мужчины храбры только на вежливости и комплименты. И так как сама я, при всем желании, не могу сделаться мужчиной, то пусть умру женщиной с горя, — сказала Беатриса, собираясь оставить своего собеседника.
— Останьтесь, Беатриса, — сказал Бенедикт. — Клянусь этой рукой, что люблю вас.
— Если вы в самом деле любите меня, — отвечала Беатриса, — то, чем клясться ею, лучше употребить ее другим, лучшим образом.
— Скажите мне правду, убеждены ли вы, что Клавдио оклеветал Геро? — спросил Бенедикт.
— Да, — отвечала Беатриса, — я убеждена в этом так же глубоко, как и в том, что имею душу.
— Довольно, — сказал Бенедикт, — я вызову его, клянусь вам, на дуэль. Дайте мне поцеловать вашу руку, и я иду! Судите меня по тому, что услышите обо мне… Прощайте, идите утешать вашу сестру.
В то время как Беатриса разговаривала с Бенедиктом и своими энергичными речами возбудила его воинственный дух, уговаривая его вступиться за Геро и даже вызвать на поединок Клавдио, Леонато, со своей стороны, тоже послал вызов Клавдио и принцу. Объявив им, что Геро умерла от горести, он требовал, чтобы они мечом поддержали то, что осмелились говорить против его дочери. Из уважения к летам и горести Леонато принц и Клавдио советовали ему забыть ссору с ними. Вслед за их отказом явился к ним Бенедикт с тем же требованием от себя лично. Клавдио и принц поняли, что он действует по внушению Беатрисы. Однако же Клавдио принял вызов, и дуэль действительно состоялась бы, если бы небесное правосудие не представило более сильных доказательств невинности Геро, чем неверный исход поединка. В то время как принц и Клавдио рассуждали о вызове Бенедикта, к ним привели Барачио, схваченного ночными сторожами, когда он рассказывал какому-то своему товарищу о злодействе, сделанном им по внушению Дон Жуана. Барачио при Клавдио совершенно признался принцу; он рассказал ему, что Маргарита была одета в платье своей госпожи, что это она разговаривала с ним у окошка и что принц и Клавдио оба ошиблись, приняв ее за Геро. Таким образом, для принца и Клавдио не оставалось сомнений в невинности этой девушки. И если бы оставалась хотя тень сомнения, она была бы совершенно рассеяна бегством Дон Жуана, который скрылся из Мессины, спасаясь от справедливого гнева своего брата.
Клавдио грустил и страдал: образ невинной девушки, полный небесной красоты, неотвязно преследовал его.
С глубоким раскаянием умолял он старика Леонато забыть обиду, нанесенную его дочери. Клавдио готов был перенести от отца своей любимой все, что бы тот ни потребовал. Леонато действительно придумал наказание, которое состояло в следующем: Клавдио должен был немедленно жениться на двоюродной сестре Геро, очень похожей на нее лицом, и которая, по смерти Геро, сделалась наследницей Леонато.
Верный данному обещанию, Клавдио согласился на брак с незнакомой ему девушкой, даже если невеста его будет так же безобразна, как эфиоп. Но это говорил его язык, сердце же было по-прежнему печально. Терзаемый упреками совести, он провел всю ночь накануне свадьбы в слезах у памятника, который Леонато поставил над мнимой могилой своей дочери.
Утром Клавдио вместе с принцем вошел в церковь, где уже собрались Леонато, его племянница и добрый монах. Невеста была представлена стариком Леонато в маске, так что Клавдио не мог разглядеть ее лица.
— Дайте мне вашу руку перед этим святым монахом, — сказал Клавдио, — я буду вашим мужем, если вы захотите выйти за меня.
— Я и не переставала быть вашей женой, — отвечала женщина, снимая маску, и перед Клавдио предстала сама Геро.
Можно представить, какая это была неожиданность для Клавдио, считавшего свою невесту умершей. От радости он едва верил своим глазам. Принц изумлен был не меньше.
— Неужели это та Геро, которая была мертвой? — спрашивал он.
— Она была мертвой, — отвечал Леонато, — только на то время, пока продолжалось ее бесчестие.
Монах, опасаясь, чтобы разговор их не затянулся, обещал объяснить это воскрешение из мертвых по окончании свадьбы и уже хотел начать обряд, как возникло новое препятствие, теперь уже со стороны Бенедикта, который требовал, чтобы в одно время с Геро и Клавдио венчали и его с Беатрисой. Между им и Беатрисой началась забавная перепалка. Он напомнил Беатрисе о любви, которую, по словам Геро, она чувствует к нему; а она, шутя, отказывалась от нее и не соглашалась на свадьбу. Бенедикт начал горячиться, и тут-то хитрость веселого принца открылась. Они увидели, что их заставили с помощью обмана полюбить друг друга… Но уже ничто не могло уничтожить их взаимной привязанности.
— Так и быть, — говорил Бенедикт, — из жалости женюсь на вас, женюсь только потому, что слышал, как вы собирались умереть от безнадежной любви ко мне.
— Полноте, — отвечала ему в том же тоне Беатриса, — я, напротив, уступаю вашим просьбам и уступаю из тех же побуждений, какие руководили вами: чтобы остановить развитие чахотки, открывшейся в вас от любви ко мне, чтобы спасти вашу жизнь.
Таким образом, эти остроумные веселые существа соединились; их свадьба последовала сейчас же за свадьбой Геро и Клавдио.
В заключение скажем, что Дон Жуан был пойман и приведен обратно в Мессину. Величайшим наказанием для него было видеть общую радость и присутствовать на праздниках в Мессине во дворце губернатора.