Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. Том II
Государственное издательство политической литературы, 1952
При чтении законов о беглых господских людях и крестьянах пришло мне на мысль, почтеннейшие господа депутаты, рассмотреть, какая бы причина была, убеждающая их к толь поносному и для них самих опасному делу. По долговременном моем рассуждении и по бывшем с некоторыми благоразумными людьми о сем деле советовании1 нашли мы, наконец, что причину оную искать должно или в лице помещика, или в лине беглого человека. Чего ради, последуя здравому разуму, явно всем вещающему, что по истреблении побуждающей причины истребляется и самое поползновение, и паче всего основанному на том разуме 240-му правилу2 данного нам всемилостивейше от ее императорского величества премудрой Екатерины Второй Наказа, что гораздо лучше предупреждать преступления, нежели наказывать оные, предприял я в сем почтеннейшем господ депутатов собрании изъяснить, что наипаче бывает причиною к бегству господских людей и крестьян как со стороны их помещиков, так и со стороны их самих; такожде сообщить некоторые способы, могущие хотя отчасти зло сие предупредить или истребить причину оную.
Я не хочу здесь описать, коликой важности есть сия материя, поелику она предузнается несколько уже из самого начала, а паче всего яснее откроется из последующего, — ниже того представить, сколь она полезна, поелику большая часть судов, отправление земледелия и жалостное состояние людей от непоправления или, лучше сказать, от непредварения ее нужными законами происходит; но единственно то желаю донести, дабы и прочие гр. депутаты к предупреждению от бегства крестьян происходящего оттуда чувствительного вреда обществу не оставили со стороны своей предложить сему почтеннейшему собранию благоразумные, беспристрастные и удобнейшие способы.
Часто я размышлял о том, что бы понуждало крестьянина оставить свою землю, с которой ступить почитает он за дело невозможное, покинуть родственников, жену и детей, которых, видя при себе, несказанно утешается, а разлучаясь с ними, источник слез проливает, странствовать по неизвестным местам и предаться толиким несчастиям, иногда же и самой смерти. Когда токмо войду в такие мысли, то сам себя уверить не могу, чтобы одни только крестьяне были причиною своего бегства. Чего ради должен бываю посмотреть на самих помещиков, как они поступают с ними. Думаю, из нас знают, почтеннейшие господа депутаты, многие, что есть довольно в свете таких владельцем, которые с крестьян своих берут против обыкновенной подати; есть и такие, кои, промотав свои пожитки и набрав много долга, отдают своих людей, отлучив их от земледелия, зарабатывать одни хотя следуемые ежегодно к уплате проценты; есть и такие, которые, видя, что получаемых с крестьян себе доходов на удовольствие прихотей своих не станет, удалив от семейства, употребляют единственно для своей корысти; но что еще всего больше, то являются между, ними и такие, кои увидев своего крестьянина трудами рук своих стяжавшего малый себе достаток, лишают вдруг всех плодов его старания. Сожаления, подлинно, достойно взирать на земледельца, потом лица своего от земли мало-помалу собирающего имение3, почитаемое им за бесценное сокровище, в надежде во время болезни своей или старости питать себя и семью свою, такожде платить оброк своему господину, но вдруг неожидаемым помещичьим приказом или под предлогом усмотренной за ним будто какой вины, или без всего лишающегося всех своих с толиким трудом собранных пожитков и погружающегося паки паче прежней в горестнейшую бедность, что подлинно с человеколюбием сходства никакого не имеет. Но ежели все сие беспристрастно рассмотрим, увидим точно, что сие угрожает разорением целому государству; ибо тогда только процветает или в силе находится общество, когда составляющие оное члены все довольны: от сего их спокойствие, от сего и дух, к защящению своего отечества распаляющийся, происходит. Но как известно, что земледельцы суть душа обществу, следовательно, когда в изнурении пребывает душа общества, тогда и самое общество слабеет; итак, от изнеможения общества души недействительными чрез то самое остаются и члены общества, то-есть, разори крестьян, разоряются и все прочие в государстве. А сие зло коль пагубно государству, всяк удобно понять может от единого токмо воображения разоренных граждан. Что же от помянутых мною случаев крестьяне разоряются, то разве тому сумнительно покажется, который мыслями еще колеблется о справедливости того: богат ли тогда крестьянин, когда у него все отнято и когда лишен он земледелия, как жребия, его изобилующего? чего для рассмотреть должно, не находится ли хотя один в действии который-нибудь из оных случаев в нашем отечестве? Ее императорское величество, всемилостивейшая государыня в данном нам премудром своем Наказе между многими причинами, воспящающими умножению народа и земледелию, в нескольких статьях благоволила сказать тако: в 2694 — «кажется еще, что новозаведенный способ от дворян сбирать свои доходы в России уменьшает народ и земледелие, все деревни почти на оброке, хозяева, не быв вовсе или мало в деревнях своих, обложат каждую душу по рублю, по два, даже до пяти рублей, не смотря на то, каким способом его крестьяне достают деньги»; в 275: «страна, которая податями столь много отягощена, что рачением и трудолюбием своим люди с великою нуждою могут найти себе пропитание, чрез долгое время должна быть обнажена жителей»5; в 276: «где люди не для чего убоги, как только что живут под тяжкими законами и земли свои почитают не столько за основание к содержанию своему, как за подлог6 к удручению, в таких местах народ не размножается: они сами для себя не имеют пропитания, так как им можно подумать от оного уделить еще своему потомству?» Там же, ниже: «они закапывают в землю деньги свои, боясь пустить оные в обращение; боятся богатыми казаться; боятся, чтобы богатство не навлекло на них гонения и притеснения». Видите ясно, почтеннейшие гг. депутаты, что многие из вышереченных случаев и у нас в действии пребывают, ибо не предписала бы подлинно нам всемилостивейшая наша государыни оных статей, которых нам положение делать оставила, если бы оные на самом деле не происходили. Почему нетрудно теперь усмотреть можно, что причиною бегства крестьян по большей части суть помещики, отягощающие толь много их своим правлением. И для того всячески стараться должно предупредить помянутые случаи, как несносные земледельцам, вредные всем членам общества и государству пагубные. А сие удобно учинить можно, когда благоразумными и человеколюбивыми законами предупреждено будет то начало, которым безрассудные помещики, сверх надлежащего пользуясь, чинит столько злоупотреблений, ибо молодой дворянин, ведая, что он господин над всем имением своих крестьян, для удовлетворения своим прихотям вышереченные случаи весьма удобно в действо произвести может. Итак, если бы всякий из владельцев известен был, что он не более от своего земледельца потребовать может, как только то, что законами предписано, то сим бы образом, нижется, могли пресечься те злоупотребления. Чего ради оное начало, от которого толь вредные происходят следствия, состоит в неограниченной власти помещика над имениями своего крестьянина, и для того всячески трудиться должно разрушить сие начало.
В рассуждении сей материи я бы с охотою от нее воздержался, если бы совершенно ведал, что все находящиеся и дражайшем отечестве нашем дворяне суть такие, которых и правление над своими крестьянами умножает их благополучие усугублением изобилия и которые самим делом доказывают, что они правят ими, как отцы своими чадами. Но как из вышесказанного видеть можно, что владельцы двоякого вида в нашем отечестве усматриваются: одни такие, которых потеряние почитают себе крестьяне будто как за погубление своей жизни; а другие такие, от которых всячески желают удалиться или иногда и подвергнуться самой крайней для жизни своей опасности. На первых хлебопашцы взирают, как на своих отцев, а на вторых — как на бич, отгоняющий их от своего семейства. Чего для надлежит предписать законами, коликую власть имеют помещики над имениями своего крестьянина. Данная нами торжественная присяга, собственная польза дворян, благоденствие крестьян и умножение хлебопашества сего от нас требуют. А паче всего велит сие учинить и ее императорское величество всемилостивейшая наша государыня Екатерина Вторая, которая в главе о размножений народа и земледелия данного нам Большого наказа наичувствительнейшим образом нам о сем внушает. Итак, дабы не оказаться нам гласа ее не слышавшими, предприял я с своей стороны представить вам, почтеннейшие гг. депутаты, мое о том мнение, которое основано на помянутом, данном нам всемилостивеише от ее императорского величества Наказе, почему оное и выслушать благосклонно изволите.
Пекущаяся беспрестанно о благополучии подданных своих самодержица наша, всемилостивейшая мать отечества, Екатерина Алексеевна, в данном нам своем Наказе благоволила изрещи тако: в 293 ст[атье] — «не может земледельство процветать тут, где никто не имеет ничего собственного»; в 261: «законы могут учредить нечто полезное для собственного рабов имущества», то-есть, где никто не имеет своего собственного имения, там земледелие процветать или в хорошем состоянии быть не может, следовательно, надлежит предписать законами, дабы земледельцы или рабы ведали, что они имеют своего собственного. Премудрое умствование, изъявляющее матернее сердце! Видите, почтеннейшие гг. депутаты, что матерь наша к нам вещает! Она внушает, что земледелия нет ничего полезнее в государстве. Она учит, что земледелие в том обществе весьма в худом состоянии находится, где рабы, то-есть крестьяне, ничего не признают за свое собственное, а ведают, что имение их состоит в воле их помещика. Она наставляет, что для приведения хлебопашества, или земледелия, в цветущее состояние потребны такие законы, которые бы знать давали крестьянину, что известную часть своего имения почитать должен не за свою, но за помещичью, а прочее имение за свое собственное, то-есть за такое, которое он может без опасения пустить в обращение, как то: заложить, продать, подарить и оставить по себе, кому хочет, не думая, что оное когда-нибудь отнято будет его помещиком, и, кратко сказать, за такое, над которым он полный господин. Итак, коликой пользы надеяться можно, ежели у нас благоразумными законами предписано будет нечто для собственного крестьян имущества! Тогда малорассудный господин, ведая, что не может от своего земледельца потребовать сверх узаконенного, лишится надежды, что он довольно еще у себя имеет, и перестанет угождать своим прихотям; тогда не может более разорять и отягощать своих хлебопашцев, почему и сам останется в спокойствии, да и государство от того пребудет в цветущем состоянии, увидя своих членов наслаждающихся всех довольствием. Крестьянин же, зная, что он может иметь у себя нечто из своего собственного, старательные труды к трудам прилагать будет; тогда не станет он и закапывать в землю свои деньги, также не удалится от своей отчизны, и к бегству его прекратится повод, а чрез то и земледелие в полном своем изобилии явится.
Но дабы получить толико вожделенное состояние и чтобы видеть хлебопашество в своей силе и земледельцев, изобилующих и наслаждающихся своим собственным имением, то надобно предписать законом, чтобы крестьянин платил своему помещику ежегодно известную дань, однакожо по силе 277 ст[атьи] данного нам Наказа — мерную7. Остается рассмотреть, в чем оная дань состоять долженствует: в деньгах одних, или в произрастениях8 сельских, или в обоих вкупе, то-есть какие поборы брать с крестьянина. Ее императорское величество всемилостивейшая наша Государыня в конце 270 ст[атьи] данного нам Наказа благоволила сказать тако: «чтобы помещики те поборы брали, которые менее мужика отлучают от его дома и семейства». Посему надлежит сии поборы брать, смотря на положение места: инде произрастением, а инде в сравнении с оным — деньгами. Но предписать о сем количестве, также — где лучше получать оные произрастением и где лучше деньгами, сие требует большого рассмотрения, немалого сведения положения всего Российского государства и больше, нежели здесь определенного; времени.
Чего ради, оставя все сие на лучшее ваше, почтеннейшие гг. депутаты, рассмотрение, поспешаю к предупреждению могущих в некоторых произойти таковых мнений, что сим образом земледельцы могут вдаться в своевольничество и чрез то самое не можно будет управлять ими. Но как здесь говорено не о том, сколько имеет власти помещик в правлении своих подчиненных, но о том, сколько может он над их имениями, то от одного к другому не можно сделать заключения, ибо от того, что господин не может потребовать от своего крестьянина сверх положенной законом подати, не следует, чтобы крестьянин для того своевольничал: великая разность есть между властию помещика над имениями крестьянина и между правлением оного9. Притом же, когда здесь говорено об ограничивании власти господской над имениями его земледельца, еще ничего не сказано об ограничивании власти помещичьей в рассуждении правления. Она ему остается полная, как и ныне. Крестьянин его пребывает ему, как и ныне, крепостным, почему доброму владельцу ничто не препятствует к приведению своих крестьян в лучшее состояние своим благоразумием; а желаемым узаконением пресечется токмо воля у худых помещиков разорять своих хлебопашцев.
Итак, мнение мое заключаю тем, что я искренно желаю, дабы почтеннейшие гг. депутаты не оставили сию материю описать подробно, согласуясь с повелением ее императорского величества, с благосостоянием государства, с желанием соотечественников, с благополучием земледельцев и с пользою трудов их.
ГРИГОРИЙ КОРОБЬИН
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьКоробьин Григорий [Степанович] — депутат Комиссии для сочинения проекта нового уложения, созванной Екатериной II.
Биографические сведения о Коробьине не сохранились.
Коробьин не был выборным депутатом от Козловского дворянства, каким он числился, а получил депутатские полномочия от депутата козловского дворянства Семена Муравьева, так как, согласно существовавшему положению, депутаты могли переуступать свои полномочия. Коробьин вступил в исполнение обязанностей депутата Комиссии нового уложения в конце 1767 г. или в начале 1768 г. Его выступления против произвола помещиков-крепостников, за ограничение государственными законами этого произвола и в защиту собственности крепостных крестьян находились в явном противоречии с наказом, который был дан Козловскими дворянами своему депутату, и вызвали бурную дискуссию на заседаниях Комиссии нового уложения. Против предложений Коробьина, по существу не затрагивавших основ самодержавно-крепостнического строя, решительно ополчились представители реакционного дворянства, в частности князь M. M. Щербатов, И П. Чаадаев, Д. В. Волков, H. E. Муравьев и др. Коробьииа поддерживали в своих выступлениях представители прогрессивного дворянства и других социальных групп (пахотных солдат, однодворцев и пр.), как, например, Козельский, Жеребцов, Чупров, Маслов и др.
Речи Жеребцова, Чупрова и Маслова печатаются в настоящем томе. Выступления Козельского напечатаны в I томе.
Осенью 1768 г. Коробьин передал «на время» свои депутатские полномочия «артиллерии бомбардирного полка поручику Василию Родионову». Имеются определенные сведения, что Коробьина вынудили уступить депутатские полномочия, так как Екатерина II после ряда его выступлений сочла невозможным дальнейшее пребывание Коробьина депутатом Комиссии нового уложения.
Напечатано впервые в «Сборнике императорского русского исторического общества» (Спб. 1881, т. 32, стр. 406—410), откуда и воспроизводится в настоящем издании.
1 С некоторыми благоразумными людьми о сем деле советовании — Коробьин ставит здесь в известность депутатов Комиссии для сочинения проекта нового уложения и правительство о том, что его предложения предварительно обсуждались с некоторыми депутатами, согласными с его мнениями.
2 240-му правилу — то-есть 240-ой статье «Наказа» Екатерины II депутатам Комиссии для сочинения проекта нового уложения.
3 Имение — имущество, собственность.
4 В 269 — то-есть в 269-ой статье «Наказа».
5 Обнажена жителей — лишена жителей, населения.
6 Подлог — повод, предлог.
7 Мерную — умеренную.
8 В произрастениях — натуральными продуктами.
9 Правлением оного — то-есть правом владения крепостными людьми.