Джером К. Джером
правитьМистрис Корнер берет свои слова обратно
правитьИсточник текста: Джером К. Джером — «Во что обходится любезность и другие юмористические рассказы». Второе издание. — Книгоиздательство «Польза», В. Антик и Ко, Москва, 1912 г.
Перевод: М. Розенфельд
— Нет, я говорю это совершенно серьезно, — заявила мистрис Корнер. — Мужчина должен быть мужчиной.
— Но ведь не можешь же ты желать, чтобы Христофор — я хочу сказать, чтобы мистер Корнер — был подобного рода человеком, — заметила её закадычная подруга.
— Я не говорю, что он должен делать это часто. Но мне было бы приятно сознавать, что он способен быть настоящим мужчиной… Вы сказали барину, что завтрак подан? — обратилась мистрис Корнер к прислуге, вошедшей в эту минуту с тремя вареными яйцами, и чайником.
— Как же, говорила, — с негодованием ответила прислуга.
Особа, составлявшая весь штат прислуги Акациевой виллы в Равенскорт-Парке, постоянно находилась в состоянии негодования. Можно было даже слышать, как утром и вечером она молилась с негодованием.
— Что же он, сказал?
— Сказали, что придут, как только оденутся.
— Никто и не просит его приходить раньше, — заметила мистрис Корнер, — Когда пять минут тому назад я позвала его, он мне ответил, что ему осталось одеть воротничок.
— Полагаю, что они и сейчас ответят то же самое, если вы опять позовете их, — было мнение прислуги. — Когда, я к ним заглянула, они стояли на четвереньках, и искали под кроватью свою запонку.
Мистрис Корнер так и замерла с чайником в руках. — А он говорил что-нибудь?
— Говорили? С кем же им говорить-то было? Мне некогда стоять да болтать.
— Я хочу сказать, с самим собой, — объяснила мистрис Корнер. — Он… он не бранился? — В голосе мистрис Корнер звучала почти что надежда.
— Бранились! Они! Да они и браниться не умеют.
— Спасибо, — сказала мистрис Корнер. — Можете идти, Гарриэт.
Мистрис Корнер со стуком поставила чайник на стол. — Даже прислуга, и та презирает его, — с горечью сказала она.
— Может быть, он бранился раньше и уже кончил, — высказала предположение мисс Грин.
Но мистрис Корнер нельзя было утешить. — Кончил! Другой мужчина бранился бы всё время.
— Но может быть, — опять предположила добрая мисс Грин, подруга, всегда готовая встать на защиту грешника, --может быть он всё-таки бранился, только она не слышала этого. Видишь ли, если он засунул голову далеко под кровать…
Дверь отворилась.
— Извиняюсь, что опоздал, — сказал мистер Корнер, весело влетая в комнату. Мистер Корнер всегда бывал весел по утрам. — Встреть, день с улыбкой, и он благословит тебя. — Сие изречение мистрис Корнер (бывшая замужем шесть месяцев и три недели) слышала из уст своего супруга ровным счетом двести два раза, когда он по утрам бормотал его, собираясь вставать с постели. Изречения вообще играли большую роль в жизни мистера Корнера. Избранный ассортимент их, напечатанный изящным шрифтом на картонах одинаковой величины, каждое утро внушал ему правила мудрости с рамки бритвенного зеркала.
— Ты нашел запонку? — осведомилась мистрис Корнер.
— Удивительное дело, — ответил мистер Корнер, садясь за стол. — Я собственными глазами видел, как она укатилась под кровать. Может быть…
— Только не проси меня искать ее, — прервала его мистрис Корнер. — Лазить на четвереньках, стукаясь головой о железные ножки кровати… этого достаточно, чтобы заставить иных людей браниться. — Главное ударение было сделано на слове «иных».
— Это довольно хороший способ воспитать характер, — наставительно заметил мистер Корнер. — Заставлять себя иногда терпеливо делать вещи, которые…
— Если ты собираешься читать одно из своих длинных нравоучений, ты никогда не успеешь позавтракать, — высказала свое опасение мистрис Корнер.
— Мне жаль, если с запонкой что-нибудь случится, — заметил мистер Корнер. — Её истинная ценность может быть…
— Я поищу после завтрака, — предложила добрая мисс Грин. — Я хорошо умею разыскивать потерянные вещи.
— Вполне могу поверить этому, — сказал галантный мистер Корнер, счищая концом ложки скорлупку с яйца. — Такие лучезарные глаза как ваши…
— Тебе осталось всего десять минут, — напомнила ему жена. — Продолжай, пожалуйста, свой завтрак.
— Я желал бы иногда и кончать свои фразы, — сказал мистер Корнер.
— Это тебе никогда не удастся, — заверила его жена.
— Мне всё-таки хотелось бы попробовать, вздохнул мистер Корнер, — как-нибудь на днях…
— Как ты спала, милочка? Я забыла спросить тебя, — осведомилась мистрис Корнер у подруги.
— Первую ночь на чужой постели я всегда сплю плохо, — объяснила мисс Грин. — А кроме того, могу сказать, что была возбуждена.
— Мне очень жаль, — сказал мистер Корнер, — что вам пришлось видеть далеко не лучший образчик великого искусства нашего драматурга. Когда человек лишь редко ходит в театр…
— Он хочет повеселиться и позабавиться, — прервала его мистрис Корнер.
— Я, кажется, за всю жизнь столько не смеялась, как вчера, — сказала подруга.
— Да, пьеса забавная. Я сам смеялся, — согласился мистер Корнер. — Но в то же время невольно думаешь, что брать пьянство, как тему…
— Он вовсе не был пьян, — возразила мистрис Корнер: — он просто был немножко навеселе.
— Милочка, — поправил ее мистер Корнер: — он буквально не мог держаться на ногах.
— Но был куда интереснее и занятнее чем иные мужчины, которые могут держаться на ногах, — отпарировала мистрис Корнер.
— Милая Эмэ, — наставительно сказал муж:
--мужчина может быть интересным и не будучи пьяным; так же, как и быть пьяным, не…
— О, мужчины всегда лучше, когда они временя от времени пропускают чарочку — другую, --заявила мистрис Корнер.
— Милочка…
— И ты, Христофор, был бы лучше, если бы иногда выпивал лишнее — при случае.
— Я желал бы, чтобы ты не говорила того, чего не думаешь на самом деле, — сказал мистер Корнер, передавая ей пустую чашку. — Иной человек, послушав тебя….
— Если есть на свете вещь, которая меня злит больше всего, — сказала мистрис Корнер, — так это, когда заявляют, будто я говорю то, чего не думаю.
— Зачем же делать это? — заметил мистер Корнер.
— Я вовсе не делаю этого, я на самом деле думаю то, что сказала, — заявила мистрис Корнер.
— Не может быть, милочка, — продолжал наставать муж. — Ты не можешь серьезно находить, что мне было бы лучше напиваться пьяным — даже изредка.
— Я не говорила напиваться пьяным; я говорила, выпивать изредка.
— Это я и делаю — в меру, — защищался мистер Корнер. --«Мера во всем», вот мой девиз.
— Знаю уж, — ответила жена.
— Всего понемножку и тогда ничего… На этот раз мистер Корнер сам прервал себя. — Боюсь, --сказал он. вставая из-за стола, — что нам придется отложить дальнейшее обсуждение этой интересной темы. Если ты, милочка, ничего не имеешь против того, чтобы выйти со мной в коридор, то есть несколько мелочей, касающихся хозяйства… .
Хозяин и хозяйка протиснулись мимо гостьи и закрыли за собой дверь. Гостья продолжала кушать…
— Я серьезно говорю это, — в третий раз повторила мистрис Корнер, через минуту снова усаживаясь за стол. — Я дала бы что угодно — что угодно, — решительно повторила она, — чтобы только Христофор был более похож на обыкновенных мужчин.
— Но ведь он всегда был таким — таким как он теперь, — напомнила ей подруга.
— Ну да, во время помолвки мужчина, разумеется, должен быть совершенством. Но, я не думала, что он останется таким.
— Мне он кажется очень милым, хорошим человеком. Ты из тех людей, которые никогда не сознают собственного счастья.
— Я знаю, что он славный, — согласилась мистрис Корнер. — И я очень люблю его. Но именно потому, что люблю, мне не хочется краснеть за него. Я хочу, чтобы он был настоящим мужчиной, чтобы делал то же самое, что и другие.
— А разве все мужчины бранятся и напиваются при случае?
— Конечно, — авторитетным тоном заверила ее мистрис Корнер. — Мужчина должен быть мужчиной, а не мокрой курицей.
— А ты когда-нибудь видела хоть одного пьяного? — спросила подруга, грызя сахар.
— Тьму тьмущую, — ответила мистрис Корнер, облизывая пальцы, запачканные мармеладом.
Этим мистрис Корнер хотела сказать, что с полдюжины раз в своей жизни была в театре, выбирая предпочтительно более легкий вид английской драмы. Но в первый же раз, когда ей на самом деле пришлось увидеть пьяного, что случилось ровно через месяц после вышеприведенного разговора, когда он давным-давно был забыт наиболее заинтересованными сторонами, — никто не мог быть более изумлен и поражен, чем мистрис Корнер.
Как это случилось, мистер Корнер никогда не мог вполне объяснить себе. Он не принадлежал к числу людей, из которых вербуются последователи апостолов трезвости. Свой «первый стаканчик» он выпил больше лет тому назад, чем был в состоянии припомнить, и с тех пор отведал содержимое разнообразных других стаканчиков. Но ни разу до того случая мистер Корнер не выходил, и не имел даже искушения выходить из пределов своей любимой добродетели-- умеренности.
— Между нами стояла бутылка кларета, — не раз припоминал впоследствии м-р Корнер, — добрую половину которого выпил он. А затем он достал маленькую зеленую бутылочку. Он сказал, что это сделано из груш — что в Перу это специально изготовляется для детей. Конечно, это могло быть шуткой; но я всё-таки не понимаю, как один стакан… Или, может быть, я за разговором незаметно выпил больше одного? — Этот вопрос очень мучил мистера Корнера.
Таинственный «он», разговор с которым привел к таким дурным последствиям, был дальний родственник мистера Корнера, некий Билль Дамон, старший штурман парохода «Фортуна». Мистер Корнер не видал его с самого детства, как вдруг случайно столкнулся с ним и тот памятный день на Лиденхолль-Стрите.
«Фортуна» на следующее утро должна была покинуть доки, направляя свой путь в Южную Америку, так что до новой встречи опять могли пройти года.
Мистер Дамон заявил, что Судьба, столь неожиданно бросившая их в объятия друг друга, ясно выражала этим, что они должны по-товарищески пообедать вместе в капитанской каюте «Фортуны». Соответственно этому мистер Корнер вернулся в контору, послал домой записочку с необыкновенной вестью, что вернется не раньше десяти часов, и в половине седьмого направил свои стопы — в первый раз со времени свадьбы — в сторону противоположную от дома и супруги.
Оба друга беседовали о разных разностях. А позже у них зашла речь о возлюбленных и женах.
Штурман Дамон, по-видимому, обладал в этой области обширным и разнообразным опытом. Приятели говорили — или, вернее, говорил один штурман, а мистер Корнер только слушал — о тёмно-оливковых красавицах испанках, о чернооких страстных креолках и белокурых Юнонах калифорнийских долин. У штурмана была своя теория относительно обращения с женщинами: теория, тщательно испытанная и с успехом применявшаяся им на практике — поскольку можно было верить рассказам мистера Дамона. Перед мистером Корнером открылся новый мир, где очаровательные женщины с собачьей преданностью боготворили мужчин, которые, хотя и отвечали им взаимностью, но всё-таки умели, быть их повелителями. Мистер Корнер, сначала слушавший с холодным неодобрением, но постепенно разгоревшийся до пламенного воодушевления, сидел, как зачарованный. Только время положило, наконец, предел, рассказам штурмана о своих любовных похождениях. В одиннадцать часов повар напомнил, что капитан и лоцман каждую минуту могут вернуться на пароход. Удивившись позднему времени, мистер Корнер долго и нежно прощался со своим родственником, а затем нашел, что Екатерининские доки самое запутанное место, из которого он когда-либо пытался выбраться. Под фонарем на Минори-Стрите мистеру Корнеру вдруг пришло в голову, что он человек, не оцененный по достоинству. Мистрис Корнер никогда не говорила и не делала всего того, чем красавицы Юга хоть в слабой степени старались выразить свою жгучую страсть в людям, которые — насколько мог судить мистер Корнер — были ничем не лучше его самого. Слезы выступили на глаза мистера Корнера при мысли о словах и поступках его жены. Заметив, однако, что полицейский с любопытством поглядывает на него, он смахнул слезы и поспешил дальше. На платформе вокзала Мэншен-Хауз, где всегда очень грязно, мысли о нанесенных ему обидах вернулись с новой силой. Почему в мистрис Корнер нет и следа собачьей преданности?
«Вина в этом всецело моя» — с горечью говорил он себе. «Женщина любит своего повелителя, таков её инстинкт», задумчиво рассуждал он сам с собой. «Чёрт побери, сомневаюсь, чтобы она и полдня помнила, что я её повелитель».
— Ступай прочь! — сказал мистер Корнер отроку тщедушного вида, остановившемуся перед ним с открытым ртом.
— Я ужасно люблю слушать, — заявил тщедушный отрок.
— А кто тут разговаривает? — осведомился мистер Корнер.
— Вы, сэр, — ответил отрок.
От города до Равенскорт-Парка не близкий путь, но мысли о том, как он в будущем устроит свою жизнь с мистрис Корнер, сохранили мистера Корнера в состоянии полного бодрствования. Когда он вышел из вагона, его смущали главным образом лишь три четверти мили грязной дороги, еще отделявшие его от твердо принятого решения: немедленно же по пунктам разъяснить мистрис Корнер истинное положение дел.
Вид виллы, заставлявший предполагать, что все обитатели уже легли и почивают мирным сном, увеличил его раздражение.
Жена, любящая мужа с собачьей преданностью, сидела бы и ждала, чтобы посмотреть, не нужно ли чего.
Следуя указанию своей собственной медной дощечки, мистер Корнер не только постучал, но и позвонил. А так как дверь не распахнулась перед ним моментально, он продолжал стучать и звонить. Окно спальни, расположений во втором этаже, раскрылось.
— Это ты? — спросил голос мистрис Корнер.
В нем ясно слышались признаки бурного чувства. — только не того чувства, которое желал внушить мистер Корнер. Это еще больше усилило его гнев.
— Нечего тут разговаривать со мной из окна, точно я к тебе с серенадой явился. Ступай вниз и открой дверь, — скомандовал мистер Корнер.
— А разве у тебя нет ключа? — осведомилась мистрис Корнер.
Вместо ответа мистер Корнер снова повел атаку на дверь. Окно захлопнулось. Шесть, семь секунд спустя дверь раскрылась так внезапно, что мистер Корнер, всё еще державшийся за ручку, буквально влетел в переднюю. Мистрис Корнер спустилась с лестницы, имея уже наготове несколько замечаний.
Но она не рассчитала, что мистер Корнер, обыкновенно медлительный на слова, на этот раз сумеет предупредить ее.
— Где мой ужин? — с негодованием спросил мистер Корнер, продолжая держаться за дверь.
Мистрис Корнер, онемев от удивления, только вытаращила на него глаза
— Где мой ужин? — повторил мистер Корнер, дошедший к этому времени до неподдельного изумления перед тем фактом, что для него не приготовлен ужин. — Что это значить: разве, ложатся спать, когда глава дома еще не ужинал?
— Что-нибудь случилось, милочка? — послышался голос мисс Грин с первой площадки лестницы.
— Войди же, Христофор, — попросила мистрис Корнер, — войди же, прошу тебя, и позволь мне закрыть дверь.
Мистрис Корнер принадлежала к тому типу молодых дам, которые с высокомерием, не лишенным грации, любят властвовать над людьми, привыкшими покорно повиноваться им; эти женщины очень легко робеют.
— Я хочу жареных почек, — заявил мистер Корнер, меняя ручку двери на стоячую вешалку, о чем немедленно же пожалел. — И чтобы не было лишних разговоров. Поняла? Я не желаю, чтобы мне прекословили.
— Господи, что мне делать? — шепнула перепуганная мистрис Корнер своей подруге. — В доме нет почек.
— Свари ему яичницу, — предложила, готовая прийти на помощь подруга, — да посыпь на нее побольше кайенского перцу. Он, пожалуй, не заметит.
Мистер Корнер дал убедить себя войти в столовую, служившую одновременно и кабинетом. Обе женщины поспешили развести огонь в кухне с помощью второпях одевшейся прислуги, хроническое негодование которой по-видимому бесследно улетучилось при первом законном поводе, представившемся ей в этом доме.
— Я никогда не поверила бы этому, — шепнула бледная, как полотно, мистрис Корнер. — Никогда.
— Сразу чувствуется, что в доме есть мужчина, не правда ли? — прощебетала восхищенная прислуга.
Вместо ответа мистрис Корнер дала ей пощечину; это несколько облегчило её чувства.
Прислуга всецело сохранила свое хладнокровие; но относительно мистрис Корнер и её подруги надо сказать, что голос мистера Корнера, выкрикивавший через каждую четверть минуты новые приказания, скорее замедлял, чем ускорял их работу.
— Я боюсь идти одна, — сказала мистрис Корнер, когда всё было поставлено на поднос, Поэтому подруга пошла с ней, а прислуга составила арьергард.
— Что это такое? — насупился мистер Корнер. — Я сказал, чтобы приготовили бараны котлетки.
— Прости, голубчик, — запинаясь, пролепетала мистрис Корнер, — но в доме нет баранины.
— В хорошо поставленном хозяйстве, какое я намереваюсь иметь в будущем, — продолжал мистер Корнер, наливая себе пива, — всегда должна быть баранина. Поняла? всегда баранина.
— Постараюсь запомнить, милый, — сказала мистрис Корнер.
— Мне сдается, — заметил мистер Корнер в промежутках между едой, — что ты не такая хозяйка, какая мне нужна.
— Я постараюсь исправиться, голубчик, — умоляюще сказала мистрис Корнер.
— А где твои книги? — вдруг спросил мистер Корнер.
— Мои книги? — с изумлением повторила мистрис Корнер.
Мистер Корнер стукнул кулаком по столу, что заставило подскочить многое — включая и мистрис Корнер.
— Не прекословь мне, милая, — сказал мистер Корнер. — Ты прекрасно знаешь, что я хочу сказать. Твои приходо-расходные книги.
Они лежали в ящике стола. Мистрис Корнер достала их дрожащей рукой и подала своему супругу. Открыв одну из них наудачу мистер Корнер склонился над ней, нахмурив чело.
— Мне сдается, что ты не умеешь считать, — сказал мистер Корнер.
— Я… в школе… я всегда шла хорошо по арифметике, — запинаясь, ответила мистрис Корнер.
— Мало ли чем ты была в школе, и что… Двадцать семь и девять сколько? — гневно спросил мистер Корнер.
— Тридцать восемь… семь, — начала путать до смерти испуганная мистрис Корнер.
— Да ты знаешь таблицу умножения на девять или нет? — громовым голосом крикнул мистер Корнер.
— Я всегда знала, — всхлипнула мистрис Корнер.
— Ответь ее мне, — приказал мистер Корнер.
— Девятью один девять, — рыдая, начала бедная женщина, — девятью два…
— Дальше, — сурово сказал мистер Корнер.
Она продолжала тихим, монотонным голосом, время от времени прерываемым сдерживаемыми рыданиями. Заунывная ритмичность таблицы умножения оказала свое действие. Когда мистрис Корнер робко упомянула, что девятью одиннадцать будет девяносто девять, мисс Грин украдкой указала ей на стол. Бросив туда боязливый взгляд, мистрис Корнер увидела, что глаза её повелителя закрыты, что голова его покоится между пустой пивной кружкой и судком, издавая легкий храп.
— Оставь его тут, — посоветовала мисс Грин, — а сама ступай спать и запрись изнутри. Гарриэт и я завтра позаботимся о его завтраке. Тебе лучше всего не попадаться ему на глаза.
И мистрис Корнер, полная благодарности за указания, что ей делать, исполнила всё в точности.
Часам к семи утра солнечный свет, заливающий комнату, заставил мистера Корнера моргнуть, затем зевнуть и, наконец, полуоткрыть один глаз.
— Встреть день с улыбкой, — сонным голосом пробормотал мистер Корнер, — и он бла…
Мистер Корнер вдруг выпрямился и оглянулся. Это не была его постель. У его ног лежали осколки пивной кружки и стакана. Опрокинутый судок вместе с яйцом разукрасили скатерть яркими цветами. Странное ощущение на голове и лице требовало объяснения. Мистеру Корнер ничего не оставалось, как прийти к выводу, что кто-то пытался сделать из него салат — и притом рука, не поскупившаяся на горчицу. Но в это время какой-то звук привлек внимание мистера Корнера к двери.
Сквозь полуоткрытую дверь просунулось зловеще строгое лицо мисс Грин.
Мистер Корнер поднялся. Мисс Грин тихонько вошла и, притворив дверь, прислонилась в ней спиной.
— Я полагаю, что вы помните, что… что вы наделали? — проговорила мисс Грин.
Она говорила замогильным голосом, от которого у мистера Корнера мурашки прошли по телу.
— Я что то припоминаю, но не очень ясно, — признался мистер Корнер. .
— Вы вернулись домой пьяный — очень пьяный, — сообщила ему мисс Грин: — в два часа утра. Шум, который вы подняли, вероятно, разбудил половину улицы.
Из полуоткрытых губ вырвался стон.
— Вы потребовали, чтобы Эмэ вам сварила горячий ужин.
— Я потребовал! — Мистер Корнер бросил взгляд на стол. — И она… она сделала это!
— Вы были очень буйны, — объяснила мисс Грин. — Мы ужасно испугались вас, все трое. —
Смотря на жалкую фигуру, стоявшую перед ней, мисс Грин лишь с трудом могла поверить, что несколько часов тому назад она на самом деле испугалась его. Только сознание долга сдерживало её желание расхохотаться.
— Сидя тут и ужиная, — беспощадно продолжала мисс Грин, — вы велели ей принести приходо-расходные книги.
Мистер Корнер уже перешел ту грань, когда что-либо могло удивить его.
— Вы прочли ей нотацию насчет ведения хозяйства.
В глазах подруги мистрис Корнер мелькал лукавый огонек. Но в это время молния могла бы сверкнуть перед глазами мистера Корнера, и он бы не заметил её.
— Вы ей сказали, что она не умеет считать, и заставили ее ответить вам таблицу умножения.
— Я заставил ее… — Мистер Корнер говорил бесстрастным тоном человека, желающего только узнать, что происходило. — Я заставил Эмэ ответить таблицу умножения?
— Таблицу умножения на девять, — подтвердила мисс Грин.
Мистер Корнер опустился на стул, уставившись застывшим взглядом в мрачное будущее.
— Что мне делать? — сказал он. — Она никогда не простит меня; я ее знаю. А вы не смеетесь надо мной? — воскликнул он с внезапным и проблеском надежды. — Я действительно сделал всё это?
— Вы сидели на этом самом стуле, на котором сидите сейчас, и ели яичницу, а она стояла перед вами и отвечала таблицу умножения. Под конец вы заснули, и я уговорила Эмэ тоже пойти прилечь. Было уже три часа ночи, и я полагала, что вы не будете в претензии на это.
Мисс Грин пододвинула себе стул, оперлась локтями о стол и в упор посмотрела на мистера Корнера. В глазах закадычной подруги мистрис Корнер, бесспорно, мелькал лукавый огонек.
— Надо полагать, что вы больше не будете этого делать, — сказала мисс Грин.
— Неужели вы считаете возможным, чтобы она простила мена? — воскликнул мистер Корнер.
— Нет, не думаю, — ответила мисс Грин. Лицо мистера Корнера снова вытянулось — По-моему, самый лучший способ для вас был бы простить ее.
Эта мысль даже не показалась забавной мистеру Корнеру. Мисс Грин оглянулась, дабы убедиться, что дверь плотно закрыта, и несколько секунд прислушивалась, всё ли тихо в доме.
— Помните, — начала мисс Грин, из вящей предосторожности понизив свой голос до шепота, — помните разговор за завтраком в первый день моего пребывания у вас, когда Эмэ сказала, что вы были бы гораздо лучше, если бы при случае выпивали лишнее.
Да, этот разговор медленно всплыл в памяти мистера Корнера. — Но ведь Эмэ сказала только «пропускать чарочку-другую», — с отчаянием напомнил мистер Корнер.
— Ну что же, вы как раз и пропустили чарочку, — продолжала мисс Грин. — А, кроме того, Эмэ в действительности думала о большем, но только ей не хотелось называть это настоящим именем. Позже, когда вы ушли, мы с ней еще говорили об этом. Она сказала, что готова отдать что угодно, лишь бы вы стали более похожи на обыкновенных мужчин. А таково её понятие об обыкновенных мужчинах.
Медленность понимания мистера Корнера разозлила мисс Грин. Она перегнулась к нему через стол и тряхнула его за плечо: — Неужели вы не понимаете? Вы это сделали нарочно — чтобы проучить ее. Ей следует просить прощения, а не вам.
— Вы полагаете…?
— Я полагаю, что если только вы поведете дело как следует, вы за всю жизнь не совершите ничего лучшего. Уходите из дома раньше, чем она проснется. Я ей ничего не скажу. Мне, впрочем, и некогда будет, мне надо попасть на десятичасовой поезд. Когда же вы вечером вернетесь домой, заговорите с ней первый. Вот что вам надо сделать. — И восхищенный мистер Корнер в порыве благодарности обнял и поцеловал добрую подругу, прежде чем понял, что делает.
В тот вечер мистрис Корнер сидела в гостиной, поджидая своего супруга. Она была одета по-дорожному, а вокруг губ легли складки, хорошо знакомые Христофору, так что при виде их у него в первую минуту душа ушла в пятки. Но к счастью для себя он вовремя оправился и подошел к жене с улыбкой. Правда, это была не та улыбка, которую он репетировал целый день; но уже самый факт какой бы то ни было улыбки так изумил мистрис Корнер, что слова замерли на её устах, и важное преимущество первого слова осталось за мистером Корнером.
— Ну что, — весело начал он, — как тебе понравилось?
В первую минуту мистрис Корнер испугалась, не достиг ли новый недуг её супруга хронической стадии, но его улыбающееся лицо успокоило ее — по крайней мере до некоторой степени.
— Когда ты хочешь, чтобы я еще раз «пропустил чарочку»? Ведь ты не забыла, — продолжал он, отвечая на изумленный взгляд жены, — наш разговор за завтраком — в первый день после приезда мисс Грин. Ты указывала, насколько я буду интереснее и привлекательнее, если изредка буду напиваться! — Внимательно наблюдая за женой, мистер Корнер мог заметить, что мистрис Корнер понемногу припоминает.
— Я не мог раньше доставить тебе это удовольствие, — пояснил мистер Корнер; — так как моя работа требовала свежей головы, а я не знал наверное, как на меня подействует вино. Но вчера я сделал всё, что мог, и надеюсь, что ты довольна мной. Хотя, если бы ты мне разрешила повторять это не чаще двух раз в месяц — по крайней мере на первое время, пока я не привыкну больше, — я был бы тебе очень благодарен, — закончил мистер Корнер.
— Ты хочешь сказать… — промолвила мистрис Корнер, поднимаясь с места.
— Я хочу сказать, милочка, что с самого первого дня свадьбы ты ясно показывала мне, что считаешь меня мокрой курицей. Свое понятие о мужчинах ты составила по глупым книгам и еще более глупым пьесам, и очень мучаешься, что я не похож на других мужчин. Ну что же, я тебе показал, что тоже могу быть похож на них, если ты обязательно хочешь этого.
— Но ты вовсе не был похож на них, — возразила мистрис Корнер, — ни капельки.
— Я сделал всё от меня зависящее, — сказал мистер Корнер, — Но люди не могут быть совсем одинаковы. Я в пьяном виде таков.
— Я вовсе не говорила, быть пьяным…
— Но ты подразумевала это, — прервал ее мистер Корнер. — Мы говорили о пьяных. В пьесе герой был пьян. Ты находила его очень занимательным.
— Он и был занимательным, — упорствовала мистрис Корнер; вся в слезах. — Я подразумевала такого рода пьяных.
— Жена не находила его занимательным, — напомнил мистер Корнер. — В третьем акте она грозит ему, что вернется к матери, каковая мысль, очевидно, пришла в голову и тебе, насколько я могу судить, найдя тебя здесь в полном дорожном костюме.
— Но ты… ты был таким ужасным, — простонала мистрис Корнер.
— А что я делал? — спросил мистер Корнер.
— Ты пришел и начал, что есть мочи, стучать в дверь…
— Да, да, вспоминаю. Я потребовал ужин и ты приготовила мне яичницу. А что случилось дальше?
Воспоминание о последнем оскорблении придало её голосу истинно трагическую нотку.
— Ты заставил меня ответить таблицу умножения… таблицу умножения на девять.
Мистер Корнер взглянул на мистрис Корнер, а мистрис Корнер на мистера Корнера, и на секунду воцарилось молчание.
— Ты… ты, на самом деле, был немножко навеселе? — запинаясь, спросила мистрис Корнер, — или ты только притворился?
— На самом деле, — признался мистер Корнер. — В первый раз в жизни. А также и в последний, если ты ничего не имеешь против.
— Я была ужасно глупа, — сказала мистрис Корнер. — Прости уж меня, пожалуйста.