Амброз Бирс
правитьМираж
правитьОчерк посвящён встречам с необыкновенным природным явлением — миражом. Впервые опубликован в газете «Сан-Франциско икземинер» (14 августа 1887), а затем в 1-м томе собрания сочинений в цикле «Куски автобиографии» (1909). Здесь представлен первый перевод на русский язык.
С тех пор, как железные дороги перенесли многие тысячи людей через возвышенные плато континента, мираж в его привычных особенностях стал довольно хорошо знаком огромному числу людей по всему Союзу, и рассказы ранних очевидцев, которые ехали «шерез дер рафнины», воспринимаются с менее холодной неприветливостью, чем они воспринимались раньше недоверчивыми пионерами, которые ехали «фокруг дер Горна», как выражается прославленный Ганс Брайтман[15]; но в своих более редких и более чудесных проявлениях мираж остаётся скалой, о которую вдребезги разбились многие репутации. Решив смело встретить это бедствие и, вероятно, разделить его с сотнями других обречённых душ, которые попирали предписание никогда не рассказывать невероятную правду и были заклеймены как стойкие, закоренелые лжецы, я намерен обратить внимание на несколько примечательных иллюзий, которыми, словно по прихоти чародея, было одурачено моё чувство зрения.
Я совсем не намерен научно объяснять мираж, и это попросту не в моих силах. Полагаю, каждый школьник может это сделать к удовлетворению своего учителя, если учитель сам не видел этот феномен или видел его только в фазах исчезновения и разрушения, знакомых сухопутным пассажирам; но что касается меня, я не способен понять, как простые причины, описанные в учебниках, могут в достаточной мере объяснить бесконечное разнообразие и сложность того воздействия, которое они якобы производят. Но пусть читатель судит сам.
Однажды летним утром в окрестностях верхней Норт-Платт я вылез из-под своих одеял, исполнил благочестивый акт поклонения солнцу, зевнув в сторону востока, ногами сбил в кучу рассыпавшиеся угли лагерного костра и подумал о воде для омовения. Мы встали на бивак на открытой равнине поздно ночью и без малейшего представления о том, где находимся. Нас было полдюжины, наш начальник совершал поездку с целью инспекции новых военных постов в Вайоминге. Я сопровождал экспедицию в качестве топографа. Желая добыть воды, я, естественно, огляделся, чтобы посмотреть, каковы перспективы этой добычи, и, к своему удивлению и восторгу, увидел ряд ив около трёхсот ярдов в длину. Ивы означают воду, и я подхватил котелок и двинулся вперёд, не озаботившись надеть мундир и шляпу. Первые две мили я сохранял некоторую надежду, но когда солнце поднялось выше к зениту и начало причинять большие неудобства моей обнажённой голове, когда привязанные лошади в лагере скрылись в тылу за горизонтом, когда ивы впереди стали убыстрять свой шаг в соответствии с моим, я пришёл в уныние и сел на камень с желанием вернуться. Увидев, что ивы тоже остановились для передышки, я решил сделать к ним рывок. Я оставил котелок, чтобы вернуться в лагерь как можно скорее. Сейчас я шёл налегке и не сомневался в своей способности догнать врага, который, тем не менее, исчез за гребнем невысокого песчаного холма. Я взобрался на холм и был поражён. Прямо передо мной лежала бесплодная песчаная пустыня, простиравшаяся направо и налево, насколько хватало глаз. Она тянулась во все стороны миль на двадцать. На самой дальней её границе снова началась кактусовая равнина, постепенно поднимавшаяся к горизонту, вдоль которого была бахрома можжевельника — ивы моего видения! В этой местности можжевельник не растёт ближе, чем в тридцати милях от воды.
На обратном пути я хладнокровно пренебрёг мольбами котелка, а когда я встретил поисковую партию, которая выслеживала меня несколько часов, я даже не намекнул о настоящей цели своей прогулки. Когда начальник спросил, намерен ли я подать прошение о временном расстройстве здоровья, я ответил, что на этот раз воздержусь от оправданий; и, на самом деле, я до сих пор никому не раскрывал эту тайну.
Впоследствии я имел удовольствие видеть, как мой начальник, опытный житель равнин, потратил битый час, с ружьём в руке огибая с подветренной стороны мёртвого койота, будучи полностью уверен, что это спящий бизон. Мираж или не мираж, вы не должны безоговорочно доверять вашим глазам в фантастической атмосфере возвышенных равнин.
Помню, как однажды утром я смотрел на подножие гор Бигхорн и выбрал самый привлекательный уголок для лагеря на ближайшую ночь. Моё хорошее мнение о нём подтвердилось, когда мы достигли его через три дня. В этом случае обман был связан с чудесной прозрачностью атмосферы и отсутствием предметов привычной величины, и этих источников ошибки иногда достаточно, чтобы произвести самые невероятные иллюзии. Когда они находятся в союзе с миражом, то проделки такого объединения просто ошеломляют.
Одно из моих самых гротескных и самых неприятных приключений с волшебниками воздуха произошло возле слияния Норт-Платт и Саут-Платт. Всю ночь продолжалась страшная гроза, а утром моя партия пустилась в путь по намокшей прерии под безоблачным ярко-голубым небом. Я скакал впереди, погружённый в свои мысли, когда я вдруг вернулся к осознанию происходящего из-за удивлённо-испуганных восклицаний моих людей сзади. Посмотрев вперёд, я узрел действительно пугающее зрелище. Прямо перед нами на некотором расстоянии, очевидно не более четверти мили, двигался длинный ряд самых поразительных чудовищ, каких только можно представить. Они были выше деревьев. Казалось, в них таким фантастическим, беспорядочным образом перемешались и соединились природные элементы, а также архитектурные и механические детали, что они имели тройственный характер животных, домов и машин. У них были ноги, которыми могла бы маршировать армия слонов; тела, с которыми могли бы плавать корабли; головы, с которыми могли бы радостно парить орлы, и уши… особенно они были одарены ушами. Но они также были наделены колёсами и обширными глухими стенами; колёсами, большими, как цирковая арена, стенами, белыми и высокими, как меловые скалы на побережье Англии. Среди них, на них, под ними, в них, частью их были фигуры и фрагменты фигур гигантских людей. Всё было неразрывно перемешано и перетасовано — человеческие голова и плечи на боку животного; колесо с ногами в качестве спиц катилось по спине какого-то существа; обширный кусок стены, который не соприкасался с землёй, но (с хвостом, свисающим сзади, подобно восклицательному знаку) двигался вдоль всего ряда, то загораживая анатомический ужас, то раскрывая механический кошмарный сон. Короче говоря, это отвратительное шествие, с потрясающей быстротой пересекавшее наш путь, казалось, было создано из неподходящих, разносортных частей, из которых некий изобретательный бог собирался сотворить мир гигантов, чтобы снабдить приборами какую-то высокоразвитую цивилизацию. И всё же это явление имело такой расплывчатый и призрачный вид, что ужас, который оно вызывало, сам по себе был смутным и неопределённым, как ужас во сне. Он повлиял не только на нас, но и на наших лошадей; они вытянули шеи и уши. Несколько мгновений мы сидели в сёдлах, безмолвно наблюдая за этим вычурным, омерзительным зрелищем, и наши языки развязались только тогда, когда оно начало быстро слабеть и отступать и наконец распалось на караван мулов и фургонов, едва видимых на горизонте. Они были за целые мили от нас и чётко вырисовывались на голубом небе.
Затем я вспомнил то, что моё удивление не дало мне заметить — что это шествие, кажется, двигалось параллельно подножию склона, который простирался вверх и назад на огромную высоту, пересекаемый реками и представлявший все особенности прерийного пейзажа. Мираж, по сути, сократил всё пространство между нами и караваном до расстояния пистолетного выстрела в ширину и создал задний план для своей ужасной картины, подняв, — только небеса знают, насколько огромный, — участок земли ниже нашего горизонта. Разве преломление это объясняет? По сей день я не могу без досады вспоминать о детском удивлении, которое помешало мне рассмотреть действительно интересные особенности этого зрелища и приковало мой взгляд к дурацким искажённым и разбухшим мулам, кучерам и фургонам.
Один из самых распространённых и наиболее известных фокусов миража — это покрытие высохшей земли слоем из луж и озёр, и по действительно интересному совпадению при этом всегда присутствуют один или несколько страдающих от жажды путешественников, способных по достоинству оценить юмор этого обмана; но когда джентльмен, чьё повествование вызвало к жизни эту статью, утверждал, что он видел, как по этим иллюзорным озёрам плавают призрачные пароходы, наполненные несуществующими людьми, он, осмелюсь предположить, был обвинён в плетении небылиц даже миражистами, которые находятся на хорошем счету. Насколько я знаю, он мог и плести небылицы. Я же могу только засвидетельствовать, что его утверждение полностью правдоподобно.
Однажды после полудня в верховьях Миссури, возле британских владений я довольно неожиданно для себя оказался на берегу океана. Меньше чем на расстоянии орудийного выстрела от того места, где я стоял, был ясно виден настоящий морской пляж. Он простирался во все стороны до горизонта со всеми своими заливами, бухтами и мысами. Море было усеяно островами, на которых росли высокие деревья разных видов; и острова, и деревья совершенно чётко отражались в воде. На многих островах были дома, белевшие под деревьями, а на одном, самом дальнем острове был большой город с башнями, куполами и гроздьями шпилей. На взморье были корабли, паруса которых сверкали на солнце, а немного ближе — несколько кораблей непривычного, но изящного вида, набитые человеческими фигурами. Они плавно перемещались между маленькими островами, движимые невидимой для меня силой, и каждый из них сопровождало перевёрнутое отражение, «раздавленное килем»[16]. Нужно признать, что путешественники были облачены в нечто необычное — можно сказать, потустороннее — и так сгрудились, что со своего расстояния я не мог ясно различить отдельные тела и конечности. Черты лиц, разумеется, были совсем невидимы. Тем не менее, они явно были людьми — разве другие существа будут кататься на кораблях? О других особенностях сцены — о побережье, островах, деревьях, домах, городе и кораблях на взморье — я могу точно заявить, что они были тождественны тому, что знакомо нам по нашей реальности; воображению тут нечего было делать. Правда, в последнее время я не видел подобных предметов, за исключением деревьев, да и те были довольно жалкими, но, как Макдуфф, я «не могу не помнить об этом»[17].
Разумеется, я не на миг не был обманут происходящим: я знал, что под ним располагается мрачная, неприветливая равнина с полынью и кактусами, а среди её обитателей самые близкие мои родственники — это луговые собачки, сычи и зайцы. За этим исключением пустыня была столь же заброшенной, как та, что окружала Озимандиевы «огромные каменные ноги без туловища»[18]. Но я уверен, что это было самое очаровательное зрелище, которое видел человеческий взор. Прошло много лет — так много, что мне не хочется их считать, — но оно остаётся одним из самых драгоценных достояний моей памяти. То, что всегда в подобных случаях ослабляет иллюзию — отсутствие ватерлинии горизонта — здесь не слишком уменьшало правдоподобие, поскольку большой остров почти закрывал вид моря, а остальное пространство было занято кораблями. Всё было хорошо видно, и только вдалеке была лёгкая дымка. Эта чарующая картина оставалась нетронутой более получаса; затем сквозь неё показались уродливые пятна равнины, острова с пальмами и храмами медленно растворились, корабли со всеми людьми на борту затонули, море сменилось безводнейшей целиной, и через полчаса,
как стойкий Кортес, когда орлиным взором
Он смотрел на Тихий океан, и все его люди
Глядели друг на друга в диком недоумении,
Безмолвно стоя на пике в Дарьене[19],
я обнаружил, что это неведомое море, всё это хрупкое зрелище растаяло, как лишённое фундамента видение, и не оставило после себя ни следа[20].
Во второстепенных проявлениях мираж иногда можно увидеть на западном побережье нашего континента, например, в заливе Сан-Франциско, где он вызывает немалое удивление непутешествующего и нечитающего наблюдателя и немалые муки у более чистой души, которой предназначено слышать, как мираж называют «ми’раж». Я видел Гоут-Айленд без опоры и Ред-Рок-Айленд, висевший в воздухе, как гроб пророка. Однажды хмурым утром, когда варварский северный ветер очищал воздух от всех пятен, а души человеческие — от всех добродетелей, я посмотрел на Мар-Айленд и увидел, что залив Сан-Пабло окаймлён скалами, и высота этих скал, должно быть, значительно превосходит высоту того головокружительного обрыва, с которого старый безглазый Глостер прыгнул, приземлившись у своих ног и считая, что камнем пошёл на дно[21].
Ещё один случай, и «я всё сказал, клянусь»[22]. Однажды жарким летним днём я плыл на пароходе по реке Гудзон и вышел на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха, хотя глотать было почти нечего. Поверхность реки напоминала масло, и корпус парохода скользил по ней с удивительной лёгкостью. Его дрожание едва ощущалось, хлопанье его лопастей стихло до почти неслышимого ритма. Воздух был, что называется, «полым». Очевидно, он был недостаточно разрежённым, чтобы пропускать звуки. Зеркальная поверхность реки была покрыта волнами жара, над вялотекущей водой струился лёгкий пар, который, как вуаль, висел между глазом и берегом. Покорённый жарой и прозаическим жужжанием пассажиров, я сел в кресло и заснул. Когда я проснулся, палуба была набита пассажирами. Они были крайне взволнованы, они указывали на берег и не отрывали от него взгляда. Посмотрев в ту же сторону, я сквозь дымку увидел серый, чётко очерченный силуэт города. Крыши, шпили, башенки, трубы, углы стен — всё это ясно вырисовывалось на небе.
— Что это? — воскликнул я, вскакивая на ноги.
Один из пассажиров невозмутимо ответил:
— Это Покипси[23], сэр.
Так оно и было.
Примечания
править[15] Персонаж сборника юмористических стихотворений американского писателя Чарльза Годфри Лиланда (1824—1903) «Баллады Ганса Брайтмана» (1871), написанных на смеси ломаного английского и немецкого.
[16] Цитата из поэмы римского поэта Лукана (39-65) «Фарсалия».
[17] Цитата из трагедии У. Шекспира «Макбет».
[18] Цитата из стихотворения английского поэта Перси Биши Шелли (1792—1822) «Озимандия» (1818), посвящённого разрушенной статуе египетского фараона Рамзеса II, или Озимандии.
[19] Цитата из стихотворения английского поэта Джона Китса (1795—1821) «На первое впечатление от Гомера в переводе Чапмена» (1816).
[20] «Всё это хрупкое зрелище растаяло, как лишённое фундамента видение, и не оставило после себя ни следа» — цитата из трагикомедии У. Шекспира «Буря».
[21] В трагедии У. Шекспира «Король Лир» ослеплённый граф Глостер в отчаянии хочет покончить с собой. Сын Глостера подводит его к ровному месту, говоря, что здесь обрыв. Глостер прыгает и остаётся в живых.
[22] Цитата из трагедии У. Шекспира «Генрих IV. Часть первая».
[23] Город в штате Нью-Йорк.