Явление I
Кондрашов (один. Сидит за столом и перебирает бумаги). Ну, денек выдался вчера: тут этот слух, потом Адель! Что это ей вдруг в голову вступило. Кажется, не так воспитана, чтобы от этакой партии отказаться. И вдруг — не пойду! Нет ли тут чего-нибудь с Пенкиным: подозреваю я что-то.. Да чем она с ним жить-то будет, как я им откажу? А девка-то с характером — скверно! Ну, да впрочем потолковать надо: ведь она не глупа, да и Пенкин тоже. Гм! Кто опять это распустил вчера про меня этот слух? Должно быть кто-нибудь из департамента. Почуяли, видно, что на субсидии-то больше рассчитывать нечего, так и за честность! Ну, а уж честность, известно, сейчас как бы уязвить. Уж у этого брата такая привычка: коль не берет, так укусит! Ну, да не беда: из этого слуха можно извлечь кое-что. Во первых, за Аделинькой — одно родительское благословение; барону — ни же ни! Ну, и корнету тоже поводья-то можно поубавить. Все имеет свою хорошую сторону: умей только извлекать… (Перебирает письма.) Вот и этто можно бы кой-кому отказать; вон их сколько: тот просит, другой напоминает, а кто так и благодарит. Это приятно, когда видишь, что люди чувствуют твои благодеяния. Вот сегодня тоже получил. (Звонит. Входит секретарь.) Вот запамятуйте. Город Тараканов выбрал меня в почетные граждане: я ему на освещение сто ведер спирта даю. Лежебоковский статистический комитет избрал своим почетным членом: ну, вот, я и статистиком стал. А уж географом, и словесником и естествоиспытателем, и еще там разными учеными (машет рукой) давно состою. Да! Составьте-ка список — каких обществ я членом, и впишите в летопись о благосостоянии дома; а то и забудешь все-то. Ступайте, да пошлите мне Папандопуза (Секретарь уходит.) Да-с! Вот разные ученые люди сидят там, да выдумывают: хорошо бы, дескать, составить такое-то ученое общество. Ну, и устав выхлопочут. Хвать — где двигатель-то? Где оные-то? А оных-то и нет — и к нам за оными! Учреждение какое благотворительное — опять к нам; пожертвование — к нам. Все мы, да мы! Ведь не штука придумать, да израсходовать, — нет, а вы двиньте-ка без нас! Я, признаться, и не понимаю, как все это пойдет без откупов! Мы-то не пропадем! Мы деятели и предприниматели. А вот получатели-то, что будут делать без нас? А кто только с нас не получал! Гм! Увидим! увидим!
Явление II
Сын. Доброго утра, папа. (Целует у него руку, потом щеку.) Фу, как я устал! Насилу ноги волочу.
Кондрашов. Ну, да поработал вчера! Поработал порядочно.
Сын. Да потом ко мне зашло еще несколько человек, и легли в шесть часов. Я бы и не встал, да нужно съездить. Папа, что это вчера за глупый слух прошел? Ведь это вздор?
Кондрашов. Гм! гм! Ну, не совсем вздор. Позамялись дела-то. Я тебе гм! гм!.. хотел сказать, чтобы ты, гм! гм! понимаешь… тово… теперь я тебе не могу давать столько.
Сын. Как, папа? Да что же я буду делать! Ведь не могу же я жить хуже других. После этого надо из полка выйти.
Кондрашов. Ну, зачем же! Нужно только поаккуратнее. Там у тебя есть какая-то эта (вертит пальцами) прыгунья, ну, и сократить можно
Сын. Ну, нет, папа! Как же это можно: ведь это все равно, что выезд, что пародер! — ведь нельзя же без танцовщицы! Уж лучше ты убавь у Луизы-то Карловны что нибудь.
Кондрашов. Ну… ну… вот ты и Луизу… Ну, что тебе Луиза.
Сын. Как что? Она больше моего, я думаю, тратит. Ведь у меня товарищи: тот князь, другой граф. Если они аристократы по рождению, так я должен же держать себя, по крайней мере, как денежный аристократ. Это тоже своего рода аристократия, аристократия будущности, (в сторону) как Вагнерова музыка… и требует поддержки.
Кондрашов. Ну… ну… хорошо. Гм… Денежный аристократ… Конечно, это тоже аристократия… (Ухмыляется.) Аристократия будущности…
Сын. А я думал, папочка, что ты мне прибавишь. Я приторговал одного серого рысака — обещал утром досмотреть, — так ты мне дай на него, а то у Луизы серые…
Кондрашов. Ну, ну, хорошо… хорошо… Там посмотрю. Да оставь ты Луизу… не люблю я…
Сын (целуя отца в плечо). Ну, хорошо, папочка! Молчу. Поеду лошадь смотреть. (Уходит. В то же время входит Папандопузо.)
Явление III
Кондрашов. Поди-ка, брат, сюда. Поди.
Папандопузо. Что прикажете, Василий Степанович?
Кондрашов. Рассмотрел, брат, я твои-то счеты. Прорешки есть! Есть прорешки. Не хорошо брат плутовать-то, да благодетелей обманывать.
Папандопузо. Помилуйте Василий Степанович, осмелюсь ли я…
Кондрашов. Осмеливаешься, братец, осмеливаешься. (Смотрит счеты.) Ну, вот хоть бы исправнику положенное жалованье выписал, а там у вас чудак какой-то завелся, что не берет его.
Папандопузо (вращает глазами. В сторону). Как это он, чёрт, пронюхал? (Кондрашову.) Это точно, Василий Степанович, что деньги не берет, да ведь это на него же идет-с. Ну, не деньгами, так лошадку уступишь за полцены или там собак свору ему достал, выпивку устроил, — ведь это все единственно. (Вдруг как бы спохватясь.) Виноват, забыл. (С улыбкой.) К Луизе Карловне заходил. Она поручила отдать. (Вынимает розовый бантик и подает.)
Кондрашов (берет несколько смущаясь). Гм! хорошо. Да ты, брат, мне бантиком-то глаза не отводи.
Папандопузо. Нет-с, помилуйте. Я только зашел к ним сегодня, спрашиваю, поручения какого не будет ли? Отдай, говорят, ему, да скажи чтобы заехал сегодня.
Кондрашов. Гм! Ну хорошо. А только все-таки изволь-ка ты мне объяснить все упущения. Спроси в конторе выписки из ревизии, да принеси.
Папандопузо (про себя). Допечет каналья! Чувствую — хочет допечь. Напрасно и бантик упросил послать. И кто ему насплетничал? (Уходит.)
Кондрашов (один). Плут, шельма. А ловкий! Надо его пугнуть, а из рук выпустить нельзя. (Смотрит на бантик.) Ведь вот, и к Луизе подделался, бестия. И выдумщицы же эти немки: ведь вот, бантик этот? вздор, а приятно! Русская ни за что бы вам не догадалась прислать!
Явление IV
Папандопузо (в сторону). Где это они все выкопали? (Ему.) Помилуйте, Василий Степанович, это нападки-с! Это, вот клянусь вам всеми святыми, нападки-с! Я но доверенности служил — иные вещи, вы сами изволите знать, в книгу внести нельзя.
Кондрашов (играя бантиком). Ну, ну, читай. (Входит Глафира Петровна. Он поспешно прячет бантик в карман, бормочет.) Я сейчас, друг мой, за платком. (Уходит.)
Явление V
Папандопузо (ей). Я заходил сегодня к отцу Паисию. Поручили вам отдать-с. (Вынимает пояс в роде крестьянского.) От всех болезней помогает-с!
Глафира Петровна. А! Благодарствуйте.
Папандопузо. Приказали сказать — только что на голом теле носить нужно-с.
Глафира Петровна. Ну, ну! хорошо. (Смотрит на пояс.) Еще надпись какая-то выткана: верно молитва. (Читает медленно.) Ко-го люб-лю, тому дарю. Фу вздор какой! (Прячет его.)
Папандопузо. Осмелюсь просить, Глафира Петровна, не знаю на меня кто-то наклеветал Василию Степановичу. Сделайте одолжение, не дайте погибнуть! И отец Паисий тоже изволил сказать: попроси, говорит, ее.
Явление VI
Кондрашов (утираясь платком). Вот и я. Здравствуй, мамочка. Ну, что Адель? (Она показывает глазами на Папандопузо.) А ты, брат, подожди в конторе, да обдумай. (Папандопузо уходит.)
Глафира Петровна (ему в след). А он добрый! Ты его, Базиль, побереги, он усердный и преданный нам!
Кондрашов. Гм! ну, увидим! А припугнуть надо. Так что ж Адель?
Глафира Петровна. Да ничего! Разве с ней сговоришь? Начала я представлять резоны, а она: неужели, говорит, вы думаете, что скажете что нибудь новое? Все это я, говорит, давно знаю и обдумала! Вот и поди с ней! Я думаю — нет ли тут какой любви, да не знаю, кто бы мог ее сбить.
Кондрашов. Гм! Я сам думаю, что тут тово!.. Надо будет мне самому поговорить с ней, пока князь не приехал… А то что ему сказать?
Явление VII
Людмила. Здравствуйте, папа! Здравствуйте, мама!
Кондрашов. Здравствуй, Милочка! Здравствуй. Что ты рано поднялась после бала? Да и что-то встревожена: опять чего не случилось ли?
Людмила. Да, папа, мне нужно будет говорить с вами, но прежде скажите: как дела-то ваши?
Кондрашов. Да ничего! Уже говорил я — ничего! Вы о моих делах не заботьтесь. А вот, свои-то скажи! Что опять — денег что ли?
Людмила. Нет, папа. То есть если и надобны, то совсем иначе.
Кондрашов. А! Иначе нужны? Как же это иначе? Ну-ка, расскажи.
Людмила. Я, папа, имела с мужем большой разговор. Я сама вижу, что этак продолжаться не может: он все расстроил, — не можем же мы всегда быть на ваших руках.
Кондрашов. Гм! Ты это — здраво, здраво. Только поздненько немножко. Ну, что же делать?
Людмила. Я, папа, я, мама, решилась разойтись с ним…
Глафира Петровна. Помилуй, Людмила, возможно ли? Ведь он все-таки человек порядочный.
Кондрашов. Гм! Нет, это недурно бы, да как же это — причём ты останешься?
Людмила. Что ж — ведь надо чем-нибудь кончить, папа! Я, конечно, скрывала от вас свою семейную жизнь, но должна сознаться, что при настоящей жизни мужа, его требованиях, не может быть ни любви, ни согласия, ни уважения наконец.
Кондрашов. И ни денег. Гм! Денег не напасешься.
Людмила. У меня остается все-таки маленькое состояние, и я могу жить скромно. За границу съезжу, чтобы не возбуждать толков.
Глафира Петровна. Да помилуй, друг мой! Как же ты, с твоею молодостью, красотой и после настоящей жизни останешься с ничтожными средствами и без мужа на всю жизнь?
Людмила. Отчего на всю жизнь? Конечно, я теперь об этом не думаю — после настоящей неудачи, — но со временем можно и партию сделать, конечно, по расчёту: будет с меня уж любви: лорд Бленвиель, например, очень привязан ко мне.
Глафира Петровна. Друг мой, как же от мужа?
Людмила. Да ведьмы разведемся, мама, как следует, разведемся по форме. Вот для этого-то, папа, и нужны издержки…
Кондрашов. Сколько? Ты говори прямо сколько.
Людмила. Муж говорит — нужно на хлопоты пятьдесят тысяч.
Кондрашов. И отдать ему?
Людмила. Да, папа.
Кондрашов. То есть, попросту, он отпускает тебя за пятьдесят тысяч!
Людмила. Если хотите, папа, оно в сущности так! Но я думаю, папа, выгоднее уж откупиться разом.
Кондрашов. Пожалуй, оно и так. Только многонько.
Людмила. Я хотела просить, папа, если нужно, заложить или продать дом…
Кондрашов. Гм! Ну, да поторговаться, так, может, уступит.
Глафира Петровна. Ах, Людмила! Ах, Василии Степановичи! Надо бы подумать прежде: ведь он все же барон.
Кондрашов. Ну, что же барон! Слава Богу не все к немцам за ними ходить, и своих завели; нынче есть вот и русские бароны из нашего брата. А он, признаться, и мне надоел, и дорого стоит… Я полагаю, что откупиться-то выгоднее, — только, разумеется, поторговаться.
Глафира Петровна. Подумай, Людмила!
Людмила. Эх, мама: много думала! Такие решения не делаются в минуту.
Явление VIII
Пенкин (в дверях останавливается). Виноват, я, может быть, не во время.
Кондрашов. Нет, нет, Алексей Иваныч, иди, — очень рад. Мне нужно потолковать с тобой. (Жене делает знак.) А с ними мы кончили. (Людмиле.) Надо уладить будет. Уладим!
Глафира Петровна. Здравствуйте, Алексеи Иваныч. Я вам не помешаю?
Кондрашов. Нет, мамочка. У нас тут будут толки про денежные дела, так уж вы нас оставьте. (В сторону.) Лучше без баб-то. (Глафира Петровна и Людмила уходят.)
Явление IX
Кондрашов. Садись-ка, Алексей Иваныч! Садись, потолкуем. У меня, признаться, голова кругом: тут денежные дела расклеиваются, а тут семейные еще…
Пенкин. Разве так дурно идет дело?
Кондрашов. Погорячились мы, братец ты мой, на последках-то понатужились слишком. Думали, как наддадим хорошенько, так не станут систему изменять. Ну, и запутались. Да оно бы не беда, можно бы вывернуться — условия только изменить, потом бы наверстали: а тут хлоп — закрывают откупа-то, вот тут и вертись! А к этому еще семейное дело…
Пенкин. Я не позволяю себе вопросов… но вы знаете мое участие к вашему семейству: не случилось ли чего?
Кондрашов. Да случилась с сущности вещь приятная За Адель посватался князь Хилковатый. Партия, что и говорить, блистательная. А уж при теперешних обстоятельствах это счастье неожиданное.
Пенкин (беспокойно). Ну и что же?
Кондрашов. Да вот, Адель-то, не решается! Стар, не нравится! Конечно, дело молодое, ну, может и нравится ей кто-нибудь, и я бы, конечно, её счастью не препятствовал, — я братец сам начал вот без этих (показывает на брюки), так бедным брезговать не буду и дельному хорошему человеку цену знаю, — да ведь, между нами сказать, не годятся они небогатому-то человеку. Хотел я их воспитать, знаешь, попросту, по-русски, чтобы щи умела варить, да хорошей хозяйкой быть. Так куда тебе!.. пенсионы, да француженки, да англичанки… вот и вышли только (делают жест рукой) фить! фить! фить! Слова нет, девки хорошие, неглупые девки, да, братец, к шелкам-то больно привыкли! Ну, в другое время это бы еще ничего, я бы наградил, стало бы с них, а теперь дать-то и не могу!..
Пенкин. Может найтись человек, который не нуждается в приданом и сам прокормит.
Кондрашов. Гм. Прокормит! (Ухмыляется.) Корму-то, много, братец, на них надо! Ты меня об этом, о корме-то, спроси! Тут трудовой-то копейки не хватит. Ведь я своей-то дочери не враг! Конечно, молодые люди, с горяча; может, и не подумают об этом. Из поцелуев-то, брат, платья-то с саженным хвостом не сошьешь! Вот, Людмила-то — ты свой человек, тебе можно сказать — по любви вышла, и как было что транжирить, так и муж был хорош, а как все спустили — и разводятся!..
Пенкин. Как?
Кондрашов. Да! разводиться хотят. Положим, он свинья — да это еще и счастье, что свинья — по крайней мере бросить не жалко, — а с любимым-то только бы маялась. Хорошие, брат, они у меня дочери, слова нет, да глупость-то вот наша: воспитывали их для тысячей, а как своих-то не будет, так и ищи тысячников! А простой-то, хороший, деловой человек хоть и мил, да не годится. От своего счастья должны отказываться. Бот оно что, дурацкое-то воспитание!.. А тысячники-то на полу не валяются; с них уж не спрашивай всего: и молодости, ну, и там всего этого.(Делает молодцоватую фигуру.)
Явление X
Слуга. Князь Хилковатый.
Кондрашов. А! проси в гостиную. Я сейчас. Вот, брат, за ответом приехал, а я не знаю, что и сказать! Извини… Нужно еще фрак надеть. (Уходит в боковую дверь.)
Явление XI
Было одно препятствие — неравенство воспитания, непривычка к труду и семейной жизни, — я пренебрег им: я бы пересилил себя и постарался с этим примириться, пусть ее живет и веселится; — является другое — лишения, чуть не бедность: это уже ей решать. А если и решится, — выдержит ли она? Не опротивеет ли ей и эта жизнь, и я сам, как опротивеет простой кусок трудового хлеба!..
Явление XII
Адель. А! и ты здесь! Какое счастье! Ты не говорил отцу?..
Пенкин. Нет. Я хотел только, но приехал князь.
Адель (держит его за руку). Тем лучше! Мы вместе… вместе мы успеем… с тобой я смела и уверенна…
Явление XIII
Адель. Папа! Я к тебе… шла… Папа, ты любишь меня, ты меня не погубишь… Я…
Кондрашов. Постой, мой ангел! Алексей Иваныч, ты друг нашей семьи, ты знаешь Адель с детства, поговори с ней: передай, что я тебе говорил; ты человек умный, лучше меня убедишь. А я отец! я, пожалуй, не выдержу, и из слабости сделаю несчастье дочери. Переговори с ним, Адель, обдумай, друг мой, обдумай хорошенько еще раз, а я пока займу князя и потом приду за ответом; подумай мой ангел! Алексей Иваныч, я тебе поручаю ее: дело идет об её счастье, о всей её будущности… я надеюсь на тебя! (Жмет ему руку, целует Адель в голову и уходит.)
Явление XIV
Адель. Что это значит?
Пенкин (медленно и в раздумье). Это значит, что он догадался о нашей любви и… поручает мне самому убить ее.
Адель. Как?
Пенкин. Да! он сейчас говорил о тебе; он говорил, что не стал бы препятствовать твоему браку с бедным, если бы был при других обстоятельствах, но что теперь ты сама должна отказать.
Адель. Почему?
Пенкин. Потому, что ты бедности не можешь выносить, а он за тобой ничего не дает.
Адель (сурово). Как? Совсем ничего?
Пенкин. Да, ничего!
Адель. И ты что же ему ответил?
Пенкин. Я сказал ему, что найдется человек, который за приданым не погонится. (Адель хватает его за руку и жмет.) Но он мне отвечал, что ты так воспитана, что приданое не ему, а тебе нужно; что если ты стала бедна, так тебе необходим муж богатый, что только с ним ты можешь быть счастлива.
Адель. Как! я для любимого человека не могу отказаться от тряпок! О, Алексей, и ты это подумал…
Пенкин. Нет, друг мой! Я не думал, что ты откажешься… Но… я подумал тоже: под силу ли будет тебе всю жизнь нести это бремя?
Адель. Ты сомневаешься?..
Пенкин. Я боюсь, друг мой! Адель, ангел мой! Я боюсь за тебя потому, что ты мне дорога. Не увлекайся благородным порывом. Ведь порыв проходит. Если ты не по силам берешь ношу, так она убьет нашу любовь, убьет и мое, и твое счастье! Мы стоим на роковом повороте. Имей мужество прямо смотреть в лицо судьбе и не обольщать себя! Не губи напрасно ни себя, ни меня. Мне лишения не новость, но для тебя роскошь не только обычная обстановка, для тебя она занятие, жизнь, необходимость! Когда я буду работать и разъезжать, чтобы добывать средства к жизни, что ты будешь делать одна в небогатой обстановке, может, с детьми, да с заботой о кухне? Вынесешь ли ты эту жизнь? Привыкнешь ли к ней? Твои знакомства будут тебе тогда не по средствам. Не позавидуешь ли ты роскоши, которая пронесется мимо тебя? Не опустишь ли ты глаза, когда твоя теперешняя подруга, вся в соболях и бархате, окинет тебя с ног до головы и покровительственно кивнет тебе? Когда тебя не узнает, постыдится узнать та подруга, для которой теперь ты образец и предмет зависти… Мы привыкли к нашей среде. Если перед нами роскошь и лень поднимают голову, мы не только смотрим ей прямо в лицо, мы сами еще выше поднимаем голову и имеем право поднимать: мы сознаем силу и достоинство труда. Но в тебе, тебе самой неведомо, есть гордость богатства; где же ты возьмешь: на что обопрется твоя гордость бедности?.. (По мере того, как Пенкин говорит, Адель опускает голову и плачет.) Подумай об этом, мои ангел. И теперь имей мужество и честность сказать прямо: готова ли ты выйти за меня!
Адель (в волнении). Послушай, Алексей… может, отец нарочно сказал… Не может быть, чтобы он ничего не дал.. Может быть он даст еще…
Пенкин. А!.. (Берет себя за голову.) Ну я не виню тебя! Будь счастлива! (Жмет ей руку и хочет идти.)
Адель (удерживая его). Алексей! Но как же это! Я люблю тебя, ведь это ужасно — отдаваться этому старику… когда любишь другого…
Пенкин (холодно и с иронией). Отец и это предвидел! Он говорит, что миллионеры не валяются по улицам, и к ним надо быть снисходительным: нельзя же все — чтобы и миллионеры, да еще и молодость, и любовь…
Адель (вставая, смотрит ему в лицо и задыхаясь). Да?! Ну, так вот что: мы избалованы, испорчены, извращены; мы не можем жить без роскоши… мы не имеем твердости отказаться от неё для любви, — но мы умеем любить… Слушай: я не могу выйти за тебя… но я люблю тебя… Я тебя люблю, и буду любить, что бы там ни было!.. (Упадает к нему на грудь. Пенкин смотрит на нее в изумлении, потом наклоняется к её голове, горячо ее целует, вырывается и уходит.)
Явление XV
Адель (приходя в себя и сурово). А! Так вот нас готовят к чему! Так наша роскошь не игрушка наша, а властелин! Мы не можем выйти за того, за кого хотим; не можем жить, как хотим. Мы обречены миллиону… нас не берут без него. (Останавливается.) Нам надо продать себя, чтобы получить свободу располагать собою… А! Нас приучают к этому, готовят, свет этого требует… Ну, что же! Продадимся! (Кондрашов заглядывает осторожно и озабоченно в дверь; не вида Пенкина, проясняется, и подходит к двери.)
Явление XVI
Кондрашов. Ну, друг мой, как ты? Обдумала? решилась?
Адель. Я — согласна, папа!
Кондрашов. Вот, умница. (Целует ее и ласкает.) Вот, разумница! Ну, оправься, оправься немного, а то ты очень встревожена. (Машет Адели в лицо платком. В сторону.) И Пенкин умница! умница! Вообще, умная, дельная нынче стала молодежь! Это приятно! приятно! (Адели.) Ну, что? оправилась? Подожди, я сейчас пошлю князя, (Растроганный.) Бедненькая! Будь тверда. Что делать! иногда нужно и попригнуться. (Уходит. И в дверях.) Ваше сиятельство! пожалуйте. Вот и сама невеста. Мы очень счастливы, ваше сиятельство… Но детей не принуждаем: как сама решит, так и быть. Уж вы извините. Не нам, а ей жить с человеком…
Явление XVII
Князь. Аделаида Васильевна, решите… Обожаю, обожаю…
Адель (не глядя). Я согласна.
Князь (целуя ее руку). Ангел! ангел! (Кондрашову.) Согласна! (Обнимает.) Счастлив, счастлив…
Кондрашов. И я искренно счастлив. (Идет в двери.) Жена, Глафира Петровна, мамочка, Людмила — идите все сюда.
Князь (Адели). Пылинки… пылинки не дам сесть на вас, все… все, что хотите.
Явление XVIII
Кондрашов. Мам… согласна! Людмила…
Глафира Петровна (обнимает Адель и дает руку князю, который ее целует). Друг мой! (Князю.) Князь, сделайте ее счастливою! (Отирает слезы. Поздравления Людмилы и Фисочки.)
Кондрашов. Ваше сиятельство, вы теперь наш семьянин, — позвольте познакомить вас с матушкой моей… (Глафира Петровна возводит на него глаза.)
Князь. Очень рад! Очень рад!
Кондрашов (ей). Ничего! (Фисочке.) Фисочка, проси матушку. Она старушка простая, князь, но почтенная.
Фисочка (отрываясь от Адели). Бедная… и счастливая жертва… (Уходит. В дверях показывается и останавливается Ерындиков. Не знает, что из себя делать.)
Глафира Петровна (Адели). Друг мой, будь тверда. Людмила, дай одеколону. (Людмила уходит. Адель в бессилии опускается на диван несколько в стороне. За ней ухаживают.)
Явление XIX
Ерындикова. Позвольте и мне поднести поздравление-с. (Поздравляет всех. Людмила возвращается и ухаживает за Аделью.)
Глафира Петровна. Ах, благодарю вас, милая. Велите, пожалуйста, подать стакан воды.
Ерындикова (выходя). Вот служанку нашла! (Высовывает голову в дверь и отдает приказание. Возвращаясь и увидав мужа.) Где ты был? Поздравлял?
Ерындиков. Нет.
Ерындикова. А об деле говорил?
Ерындиков. Нет.
Ерындикова. Где же ты пропадал?
Ерындиков. У генерала был.
Ерындикова. У какого генерала?
Ерындиков. Что вчера приглашал.
Ерындикова. Ну, что же?
Ерындиков. Не пустил.
Ерындикова (печально качает головой). Эх, ты! Видно самой приняться.
Явление XX
Кондрашов. Ваше сиятельство, позвольте представить матушку! (Матери.) Князь, маменька, осчастливил нас предложением.
Князь. Очень рад! Прошу полюбить! Позвольте ручку. (Целует у Феоктисты Гавриловны ручку, та его в голову.)
Феоктиста Гавриловна. Очень рада, батюшка! Прошу нас полюбить. (Разглядывая его.) Только прости, не сердись, батюшка, на старуху, не поздненько ли вздумал ты жениться-то, словно бы ты мне больше под пару?.. (Глафира Петровна ужасается.)
Князь. Хе, хе! Сердце молодо, уважаемая мм!.. Сердце молодо! Люблю! Люблю!
Феоктиста Гавриловна. Ну, твое дело, батюшка! (Подходит к Адели и вполголоса.) Что ты это — сама, что ли, себя продаешь! (Адель машет рукой и бросается к ней на грудь.) Ну, дай Бог тебе счастья… (Посмотрев на князя.) Не военный, а храбрый, храбрый! (Глафира Петр. кивает Людмиле на нее головой. Та подставляет ей кресло и оттирает ее.)
Явление XXI
Сын (вбегая). А! Поздравляю, князь! Папа, мама, Адель! (Целуется и поздравляет. Кондрашов суетится, заглядывает в канцелярию и оттуда выходят его служащие и Папандопузо, и поздравляют его. Он им велит остаться.)
Феоктиста Гавриловна (Людмиле). Ну, а ты что?
Людмила. Я, бабушка, расхожусь с мужем.
Феоктиста Гавриловна (вполголоса). К своему-то что ли бежишь?
Людмила. К какому своему? За мной ухаживает один богатый англичанин, и я, может быть, тоже выйду за него.
Феоктиста Гавриловна. От живого-то мужа?
Людмила. Эх! да вы не понимаете. Уж это везде давно делается, пора и нам!
Феоктиста Гавриловна. Что это за город такой: все-то перевлюбились, да перепутались: и старые, и молодые! тьфу!
Ерындикова (толкает мужа к Кондрашову). Поздравь. (Тот подходит и кланяется.)
Кондрашов. Спасибо, брат, Бог счастье посылает. Вот сам видишь, — расскажи дома-то, расскажи.
Ерындикова. Нечего рассказывать-то, Василий Степаныч, разве то что ездили непошто, привезли ничего!
Кондрашов (в сторону). Гм! гм! Эта, пожалуй, там наплетет. (Ерындикову.) Отчего же непочто: свет не без добрых людей, братец; для тебя я вот что придумал: откупа не будет, так я там у нас склад заведу и тебя сделаю надсмотрщиком. Ты мужик верный!
Ерындиков (кланяется). Благодарю покорно!
Папандопузо. Вот тебе и раз! А я на это место рассчитывал.
Ерындикова (тихо про себя). И этим надо довольствоваться.
Ерындиков (жене). Теперь домой.
Ерындикова. Место получили, так можно здесь пожуировать. Я еще в маскарадах не была…
Феоктиста Гавриловна. Поедемте-ка вместе по домам. Вася, отпусти ты и меня.
Кондрашов. Что это вы, маменька? И в такой день?
Феоктиста Гавриловна. Да будет уж! Полюбовалась я на твое житье. Все устроились… Всего насмотрелась. Пора мне и к себе. (Василий Степанович целует у неё руку.)
Фисочка. Все счастливы, одна я как последний цветок на ветке! (Громко вздыхает.)
Василий Степанович (поглядя на нее). А! Фиса! Гм! гм! Харитон!
Папандопузо. Что прикажете?
Василий Степанович. Ну, братец, хоть ты и тово… но для такого дня прощаю: место твое упразднится, так у меня есть прииск по Енисею: я тебя туда назначу. (Папандопузо кланяется.) А чтобы тебе не скучно было в глуши-то, так вот тебе жена, а я за ней дам в приданое пай. Согласны?
Папандопузо (в сторону). Уж я знал, что допечет. (Кондрашову.) Покорно благодарю, дядинька! (Целует у него руку.)
Фисочка (с чувством). Благодарю вас. (Целует его в плечо.)
Феоктиста Гавриловна. Ну, вот оно и кстати: Пузо женится на Голобрюховой.
Сын Кондрашова. Как? как бабушка? Голобрюхова? Фисочка, так вы М-lle Голобрюхова? Отчего же вы скрывали такую прекрасную Фамилию?
Фисочка. Ну, теперь мне все равно! Я скоро переменю ее. (Публике.) Могла ли я думать, что я буду гречанка!
Василий Степанович. Ну, благодарение Богу, потихоньку да полегоньку, а все устраивается прекрасно! И благословение не оставляет дом мой. Могу внести в летопись, что и вторую дочь свою, Адель, видал за старинного русского князя и сановника, а там — как знать: ведь так или иначе, а мы еще послужим благу отечества, и может быть, со временем внесу: «за услуги, оказанные отечеству, такой-то Иван Кондрашов возводится с своим потомством…» (Оглядывается. В дверях показываются люди с бокалами и бутылками шампанского. Кондрашов бросается к ним.) Наливай и проси!
