Мелкие невзгоды супружеской жизни (Бальзак)/ДО

Мелкие невзгоды супружеской жизни
авторъ Оноре Бальзак, пер. Елизавета Григорьевна Бекетова

Оригинал: фр. Petites misères de la vie conjugale, опубл.: 1846. — Перевод опубл.: 1899. Источникъ: az.lib.ru

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ БАЛЬЗАКА

ТОМЪ ДВАДЦАТЫЙ.

МЕЛКІЯ НЕВЗГОДЫ СУПРУЖЕСКОЙ ЖИЗНИ.
Переводъ Е. Г. Бекетовой.

ЗАПИСКИ ДВУХЪ НОВОБРАЧНЫХЪ
Переводъ Е. М. Чистяковой-Вэръ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская, № 16.

1899.

МЕЛКІЯ НЕВЗГОДЫ СУПРУЖЕСКОЙ ЖИЗНИ.

Часть первая.

Предисловіе,
которое всякому напомнитъ его собственныя ощущенія при вступленіи въ бракъ.

Какой-нибудь пріятель, говоря о молодой дѣвушкѣ, сказалъ вамъ, положимъ, что она «изъ почтеннаго семейства, хорошо воспитана, хороша собой и за ней триста тысячъ франковъ чистоганомъ». И вотъ вы пожелали встрѣтиться съ этимъ прелестнымъ существомъ.

Въ большинствѣ случаевъ, всѣ нечаянныя встрѣчи этого рода устраиваются заблаговременно. Вы встрѣтились и даже побесѣдовали съ прелестнымъ существомъ, которое оказалось чрезвычайно застѣнчивымъ.

Вы. Какой прекрасный вечеръ!

Она. О, да! Это правда.

Вы получаете позволеніе ухаживать за этой молодой дѣвицей.

Будущая теща (будущему зятю). Ахъ, вы не можете себѣ представить, до какой степени моя дѣвочка способна привязаться!

Между тѣмъ, старшіе члены обоихъ семействъ ведутъ деликатные переговоры насчетъ денежныхъ вопросовъ.

Вашъ отецъ (говоритъ будущей тещѣ). Моя ферма стоитъ пятьсотъ тысячъ франковъ, сударыня!

Ваша будущая теща. А нашъ домъ, сударь, угловой и выходитъ на двѣ улицы!

Составляютъ контрактъ, надъ которымъ хлопочутъ двое ужасныхъ нотаріусовъ: одинъ маленькій, другой большой, послѣ чего оба семейства считаютъ необходимымъ сначала сводить васъ въ мэрію и въ церковь, а потомъ уже проводить новобрачную въ спальню, гдѣ она будетъ упираться и всячески церемониться.

А потомъ!.. Потомъ на васъ посыпется множество мелкихъ невзгодъ и дрязгъ въ такомъ родѣ:

Нежданный сюрпризъ.

Великая или малая эта невзгода? Право, не знаю; она велика для вашихъ зятьевъ и невѣстокъ, но для васъ лично она крайне мала.

— Мала? Вамъ легко говорить! Но вѣдь каждый младенецъ обходится ужасно дорого! — восклицаетъ супругъ, уже десять разъ испытавшій такое благополучіе и празднующій крестины своего одиннадцатаго, такъ называемаго «послѣдняго крошки», — предательское названіе, помощью котораго женщины надуваютъ свою семью.

— Какая же это невзгода? — скажете вы. Да, пожалуй, подобно большинству мелкихъ невзгодъ супружества, и такая невзгода для иныхъ была бы великимъ счастьемъ.

Четыре мѣсяца тому назадъ вы отдали замужъ свою дочку, назовемъ ее милымъ именемъ «Каролины», и пусть она послужитъ намъ типомъ жены вообще. Каролина, какъ водится, прелестная молодая особа, и вы ее выдали за… за присяжнаго повѣшеннаго, или за капитана второго ранга, или за инженера третьяго (разряда, или за товарища прокурора, или, наконецъ, за юнаго виконта; но всего вѣроятнѣе, такъ какъ это идеалъ всякаго благоразумнаго семейства, вы ее выдали за единственнаго сына богатаго землевладѣльца!.. (См. предисловіе).

Этого фендикса мы будемъ звать Адольфомъ, каковы бы ни были его положеніе въ свѣтѣ, возрастъ и цвѣтъ его волосъ.

Присяжный повѣренный, капитанъ, инженеръ, прокуроръ, однимъ словомъ — зять вашъ Адольфъ и его семейство видѣли въ вашей дочери, во-первыхъ, мадемуазель Каролину, во-вторыхъ, единственную дочь вашей супруги и васъ самихъ.

Здѣсь слѣдуетъ установить отдѣлы, какъ въ засѣданіяхъ парламента:

1) Со стороны вашей жены. — Ваша супруга должна получить наслѣдство отъ своего дяди съ материнской стороны, стараго подагрика, котораго она всячески холитъ, ласкаетъ и лелѣетъ, и кромѣ того, она получитъ въ наслѣдство состояніе своего родного отца. Каролина всегда обожала дядю, своего дядичку, который ее на рукахъ нянчилъ и который… и котораго… ну, словомъ, дядю, послѣ котораго должно остаться капиталу около двухсотъ тысячъ франковъ.

Ваша жена — особа прекрасно сохранившаяся, но возрастъ ея послужилъ предметомъ долгихъ обсужденій и зрѣлаго разсмотрѣнія со стороны родителей и прародителей вашего зятя. Свекровь и теща не мало задавали другъ другу тончайшихъ вопросовъ, съ цѣлью вывѣдать взаимно нѣкоторые секреты касательно степени зрѣлости своего женскаго возраста.

— Вы какъ, моя дорогая?..

— Я, слава Богу, раздѣлалась съ этимъ; а вы?

— О, и я тоже! — отвѣчала ваша жена.

— Можешь жениться на Каролинѣ, — сказала мать Адольфа вашему будущему зятю. — Каролина единственная наслѣдница своей матери, дяди и дѣда.

2) Съ вашей стороны. У васъ еще живъ дѣдъ, отецъ вашей матери, — добрый старичокъ, и никто не будетъ съ вами тягаться изъ-за его наслѣдства, потому что онъ впалъ въ дѣтство и, слѣдовательно, не способенъ составлять завѣщаніе.

Вы сами человѣкъ весьма любезный, но въ молодости изрядно покутившій, притомъ, вамъ отроду пятьдесятъ девять лѣтъ и ваша голова увѣнчана какъ бы колѣнкой, просунутой сквозь сѣдой парикъ.

3) Приданаго за Каролиной — 300.000 франковъ!..

4) Младшая сестра Каролины — двѣнадцатилѣтняя дурочка, заморышъ и, по всему видно, что не долго проживетъ.

5) Ваше личное состояніе — какъ тестя (въ иныхъ кругахъ это называется «женинъ папаша»), составляетъ двадцать тысячъ франковъ ежегоднаго дохода и увеличится наслѣдствомъ, котораго недолго ждать.

6) Состояніе вашей жены, — имѣющее увеличиться полученіемъ наслѣдства послѣ дяди и дѣда.

Слѣдовательно, три наслѣдства и сбереженія составятъ — 750.000 франковъ.

Ваше состояніе — 250.000 "

Состояніе вашей жены — 250.000 «

Итого 1.250.000 франковъ

которые отъ васъ никуда не улетятъ!..

Такова сущность тѣхъ блистательныхъ свадебъ съ хорами, балетами и угощеніями, съ бѣлыми перчатками, букетиками въ петлицахъ, померанцевыми цвѣтами, канителью, длинными фатами и свадебными каретами, которыя васъ развозятъ изъ мэріи въ церковь, изъ церкви на парадный обѣдъ, съ обѣда на балъ, съ бала въ брачный покой, при звукахъ оркестра и стереотипныхъ шуточекъ, отпускаемыхъ вамъ во слѣдъ остатками былыхъ дэнди, потому что и по сю пору еще водятся на свѣтѣ были дэнди, такъ же какъ существуютъ англійскія кровныя лошади. Да, такова истинная подкладка самыхъ пылкихъ любовныхъ вожделѣній.

Большая часть родныхъ высказала свое мнѣніе насчетъ этого брака.

Со стороны новобрачнаго:

— Нашъ Адольфъ отлично устроился.

Со стороны новобрачной:

— Каролина сдѣлала прекрасную партію. Адольфъ единственный сынъ у родителей, и у него будетъ шестьдесятъ тысячъ дохода со временемъ.

Спустя нѣкоторое время, счастливый прокуроръ, благополучный инженеръ, счастливый капитанъ, присяжный повѣренный или единственный сынъ богатаго землевладѣльца, однимъ слвомъ, Адольфъ пріѣзжаетъ къ вамъ обѣдать въ сопровожденіи своей супруги.

Ваша дочь, Каролина, чрезвычайно гордится утолщеніемъ своего стана. Всѣ женщины предаются нѣкоторому невинному кокетству по поводу своей первой беременности. Какъ добрый солдатъ хочетъ особенно прифрантиться, идя въ первый разъ на сраженіе, такъ и онѣ щеголяютъ своей блѣдностью и томнымъ видомъ; встаютъ съ мѣста съ извѣстными предосторожностями и ходятъ съ очень милыми ужимками. Онѣ еще цвѣтутъ, а ужь носятъ плодъ; въ эту пору онѣ любятъ выставлять свое будущее материнство. И все это бываетъ необыкновенно очаровательно… для перваго раза.

Ваша жена, ставъ тещей Адольфа, начала непомѣрно затягиваться въ корсетъ. Когда ея дочь хохочетъ, она плачетъ; когда ея Каролина выказываетъ свое счастье, она старается скрыть свое собственное. Послѣ обѣда зоркіе глаза свекрови угадали то, что произошло во мракѣ ночи.

Ваша жена беременна! Эта вѣсть разносится въ обществѣ, и и старѣйшій изъ вашихъ школьныхъ товарищей говоритъ вамъ со смѣхомъ:

— А вы все еще практикуете?..

Вы надѣетесь, что врачи, приглашенные на завтра, какъ-нибудь иначе объяснятъ это явленіе. Вы человѣкъ далеко не робкаго десятка, однако, вы краснѣете, смущаетесь и надѣетесь, что у это, можетъ быть, приступъ водянки… Но врачи побывали на консультаціи и подтвердили существованіе послѣдняго — крошки! Иной сконфуженный мужъ въ такихъ случаяхъ уѣзжаетъ погостить въ деревнѣ или осуществляетъ давно покинутый проектъ путешествія въ Италію. Словомъ, въ вашей семьѣ царствуетъ какая-то странная путаница. И вы, и жена ваша, очутились въ фальшивомъ положеніи.

— Старый грѣховодникъ! — говоритъ вамъ пріятель, встрѣчаясь съ вами на бульварѣ. — И не стыдно тебѣ, на старости лѣтъ?..

— А что жь такое, и ты сдѣлай то же! — возражаете вы ему, въ порывѣ озлобленія.

— Какъ же такъ, въ тотъ самый день, какъ твоя дочь?.. Вѣдь это наконецъ безнравственно! И жена ужь старуха?.. Это что-то болѣзненное!

— Насъ ограбили, точно въ лѣсу! — заявляетъ семейство вашего зятя.

„Точно въ лѣсу“, — самое мягкое выраженіе въ устахъ свекрови.

Родственники вашего зятя уповаютъ, что дитя, раздробившее на три части ожидаемое наслѣдство, родится хилымъ, золотушнымъ, заморышемъ, какъ часто бываетъ съ дѣтьми пожилыхъ людей. А, можетъ быть, младенецъ родится мертвый?

Это семейство ожидаетъ родовъ вашей жены съ такой же тревогой, съ какой члены Орлеанскаго дома ждали родовъ герцогини Беррійской! Если бы не тягостныя условія іюльскихъ дней, рожденіе второй дочери было бы поводомъ къ передачѣ короны младшей линіи, и Генрихъ V занялъ бы престолъ. Съ той поры Орлеанскій домъ вынужденъ былъ играть на квитъ съ большимъ рискомъ; событія дали ему выиграть партію.

Мать и дочь разрѣшились отъ бремени на разстояніи девяти дней одна за другой.

Первый ребенокъ Каролины — дѣвочка, блѣдная, хилая и врядъ ли выживетъ.

Послѣдышекъ ея мамаши — здоровенный мальчикъ, вѣситъ двѣнадцать фунтовъ, и у него сразу два зуба и великолѣпные волосы.

Вамъ въ теченіе шестнадцати лѣтъ страстно хотѣлось имѣть сына. Зато эта супружеская невзгода, не въ примѣръ прочимъ, радуетъ васъ до безумія. И жена ваша какъ будто помолодѣла во время беременности: она сама кормитъ ребенка, у ней много молока, свѣжій цвѣтъ лица, она стала бѣлая и румяная!

Сорока двухъ лѣтъ отроду она держитъ себя молодой дамой, покупаетъ крошечные чулочки, гуляетъ въ сопровожденіи няни, вышиваетъ чепчики, шьетъ дѣтскія кофточки. Словомъ, ваша Александрина перестала конфузиться своего положенія: она собственнымъ примѣромъ поучаетъ свою дочь, становится прелестна и сіяетъ счастіемъ. Между тѣмъ это все-таки невзгода, легкая для васъ, но тяжелая для вашего зятя. Невзгода двойственнаго рода, такъ какъ она касается и васъ, и вашей жены. Притомъ въ подобныхъ случаяхъ вы тѣмъ болѣе можете гордиться своимъ сыномъ, что никто не усомнится въ томъ, что вы его отецъ!

Открытія.

Въ большинствѣ случаевъ характеръ молодой дѣвицы обрисовывается вполнѣ лишь послѣ двухъ или трехъ лѣтъ супружества. Она невольно скрываетъ свои недостатки въ вихрѣ первыхъ радостей, первыхъ праздниковъ жизни. Она ѣздитъ въ свѣтъ, чтобы потанцовать, ѣздитъ къ роднымъ, чтобы васъ прославлять, путешествуетъ ради первыхъ уловокъ взаимной любви, словомъ, становится женщиной. Потомъ она мать и кормилица, а въ этомъ состояніи, преисполненномъ миловидныхъ страданій и мельчайшихъ заботъ, не дающихъ ни минуты отдыха и покоя, нѣтъ никакой возможности наблюдать женскій нравъ. Стало быть, вамъ нужно пережить года три или четыре совмѣстной жизни, чтобы открыть подъ конецъ нѣчто невыразимо печальное и наводящее на васъ безысходный страхъ.

Ваша жена, эта дѣвочка, которой первыя радости жизни и, любви замѣняли грацію и остроуміе, она, такая кокетливая, оживленная, рѣзвая, краснорѣчивая въ каждомъ малѣйшемъ тѣлодвиженіи, понемногу сбрасываетъ съ себя всѣ эти очарованія, всю свою естественную искусственность. И, наконецъ, вы ее видите такою, какъ она есть на самомъ дѣлѣ. Вамъ не хотѣлось этого, вы льстили себя надеждой, что ошибаетесь; но нѣтъ, это такъ и есть: Каролина не умна, тяжеловѣсна, не умѣетъ ни пошутить, ни разсуждать, и подчасъ бываетъ очень безтактна. Вы пугаетесь. Вамъ предстоитъ необходимость всюду появляться съ этой милой кошуркой, протаскивать ее по разнымъ тернистымъ тропинкамъ и рвать въ клочки свое собственное самолюбіе.

Не разъ ужь васъ морозъ подиралъ по кожѣ, слыша ея отвѣты; въ свѣтѣ съ ней обращались вѣжливо, не смѣялись ей въ лицо, а только отмалчивались; но вы не сомнѣвались, что послѣ вашего ухода дамы переглядывались и говорили въ такомъ родѣ:

— Слышали вы, что сказала г-жа Адольфъ?

— Бѣдняжка! Она такая…

— Глупа, какъ пробка.

— Вѣдь онъ-то умный человѣкъ, какъ же онъ могъ выбрать такую…

— Онъ обязанъ перевоспитать свою жену, научить ее, или попросту велѣть ей молчать.

Аксіомы.

Въ нашемъ цивилизованномъ обществѣ мужъ несетъ полную отвѣтственность за свою жену.

Но воспитываетъ ее не мужъ.

Однажды, въ гостяхъ у г-жи де-Фиштаминель, дамы высшаго тона, Каролина съ чрезвычайнымъ упорствомъ утверждала, что „послѣдній крошка“ непохожъ ни на папашу, ни на мамашу, а на друга дома. Легко можетъ быть, что этимъ она открыла истину отцу семейства и уничтожила плоды трехлѣтнихъ трудовъ матери, построившей цѣлую систему хитрыхъ завѣреній на этотъ счетъ. Какъ бы то ни было, послѣ этого визита Каролины г-жа де-Фиштаминель замѣтно охладѣла къ вамъ, очевидно, подозрѣвая, что вы провинились въ нескромности, разсказавъ вашей женѣ то, о чемъ слѣдовало помолчать.

На вечерѣ Каролина бесѣдуетъ съ однимъ писателемъ о его твореніяхъ и подъ конецъ подаетъ этому поэту, уже весьма плодовитому, благой совѣтъ: создать нѣчто и для потомства. — Другой разъ, обѣдая въ чужомъ домѣ, гдѣ всячески стараются угостить ее, какъ можно лучше, она жалуется на медлительность прислуги, не замѣчая того, что у хозяевъ только и есть одинъ слуга. — Или принимается осуждать вдовъ, вторично выходящихъ замужъ, въ присутствіи госпожи Дешаръ, которая вступила въ третій бракъ съ бывшимъ нотаріусомъ; его зовутъ Николай Жанъ Жеромъ-Непомукъ-Анжъ-Мари-Викторъ-Жозефъ Дешаръ и онъ товарищъ вашего отца.

И вы сами, выѣзжая въ свѣтъ со своей женой, стали совсѣмъ другимъ человѣкомъ. Подобно всаднику верхомъ на пугливой лошади, не спускающему глазъ съ ея ушей, вы такъ поглощены вниманіемъ къ тому, что изрекаетъ ваша Каролина, что разсѣянно относитесь ко всему остальному.

Вознаграждая себя за то молчаніе, на которое осуждены всѣ барышни, Каролина теперь пускается въ разговоры или, лучше сказать, болтаетъ безъ всякаго стѣсненія: ей хочется производить эффектъ, и она достигаетъ цѣли, ни передъ чѣмъ не останавливаясь: заговариваетъ съ наиболѣе знаменитыми людьми, съ самыми важными дамами, проситъ, чтобы ее познакомили, и доставляетъ вамъ мучительныя минуты. Бывать въ свѣтѣ становится для васъ пыткой.

Она находитъ, что вы становитесь угрюмы, тогда какъ вы только напряженно внимательны! Нечего дѣлать, вы стараетесь составить ей хоть маленькій кружокъ близкихъ знакомыхъ, такъ какъ она успѣла ужь поссорить васъ съ людьми, отъ которыхъ зависѣло ваше матеріальное благосостояніе.

Сколько разъ, сознавая необходимость сдѣлать ей замѣчаніе, вы отступали передъ этой задачей, даже по утрамъ, въ минуту пробужденія, когда знали, что она расположена васъ слушать! Женщины вѣдь очень рѣдко слушаютъ. Сколько разъ вы пятились отъ выполненія своей тяжкой обязанности наставника и учителя!

Каковъ долженъ быть конецъ вашего министерскаго сообщенія? Такъ или иначе, вѣдь вамъ придется ей сказать: „Душечка, ты недовольно умна“… И вы чувствуете, что изъ этого выйдетъ.

Каролина подумаетъ про себя: „Ага, значитъ, я глупа…“

Ни одна женщина не примирится съ этой мыслью. Она возмутится; вы будете, что называется, на ножахъ, а черезъ шесть недѣль Каролина докажетъ вамъ, что у ней достало ума поработить васъ, притомъ такъ, что вы и не замѣтили, какъ это случилось.

Пугаясь возможности такого исхода, вы пускаетесь въ краснорѣчіе, ищете наилучшихъ ораторскихъ пріемовъ, помощью которыхъ возможно позолотить пилюлю; и, наконецъ, вамъ удается польстить всѣмъ родамъ самолюбія, какими обладаетъ Каролина, ибо

АКСІОМА:

у всякой замужней женщины бываетъ нѣсколько сортовъ самолюбія.

Вы заявляете себя ея лучшимъ другомъ, единственнымъ другомъ, настолько близкимъ, чтобы имѣть право просвѣтить ее; чѣмъ больше подготовки и околичностей, тѣмъ она становится внимательнѣе и больше заинтересована. Въ эту минуту у ней и умъ есть.

Обнявъ за талію, вы спрашиваете у своей безцѣнной Каролины, почему она, которая такъ остроумна съ глазу на глазъ съ вами, такъ находчива и мила (тутъ вы напоминаете ей словечки, которыя она никогда не говорила, вы ихъ сами сочинили и приписываете ей, а она съ улыбкой соглашается признать ихъ своими), почему же она въ большомъ обществѣ могла сказать то-то и такъ-то. Вѣроятно, она, подобно многимъ другимъ женщинамъ, конфузится въ многолюдныхъ гостиныхъ?

— Я знаю, — прибавляете вы, — многихъ мужчинъ, даже изъ числа самыхъ замѣчательныхъ, имѣющихъ то же свойство.

Тутъ вы приводите въ примѣръ людей чрезвычайно любезныхъ и краснорѣчивыхъ въ тѣсномъ кругу, но не умѣющихъ связать трехъ фразъ, какъ только попадаютъ на каѳедру. Каролинѣ слѣдуетъ бытъ осторожнѣе на слова; вы намекаете, что молчаніе есть вѣрнѣйшее средство прославиться своимъ умомъ. Въ свѣтѣ особенно цѣнятъ тѣхъ собесѣдниковъ, которые умѣютъ слушать.

Ну, вотъ, вы ухитрились прокатиться по этой зеркальной поверхности, не оставивъ на ней ни одной царапинки; вамъ удалось погладить по спинѣ химеру самую свирѣпую, самую дикую, самую чуткую, самую зоркую, безпокойную, проворную, ревнивую, пылкую, стремительную и въ то же время простѣйшую, изящнѣйшую, безразсуднѣйшую изъ всѣхъ химеръ нравственнаго міра, а именно — тщеславіе женщины!…

Каролина цѣломудренно сжала васъ въ своихъ объятіяхъ, поблагодарила за совѣты, теперь она полюбила васъ еще больше; ей хочется, чтобы все шло отъ васъ, даже умъ; можетъ быть, она и глупа, не умѣетъ говорить милыхъ словечекъ, но зато умѣетъ дѣлать милыя вещи!… Вѣдь она васъ любитъ. Но ей желательно также, чтобы вы могли гордиться ею! Дѣло не въ томъ, чтобы хорошо одѣваться, быть изящной, красивой, — нѣтъ, она хочетъ, чтобы вы гордились ея интеллигентностью. И какъ же вы счастливы, что такъ благополучно вывернулись изъ этой первой супружеской передѣлки.

— Сегодня поѣдемъ на вечеръ къ мадамъ Дешаръ, тамъ ужъ не знаютъ, что придумать, чтобы повеселѣе провести время; играютъ во всякія невинныя игры, потому что тамъ бываетъ цѣлая толпа молодыхъ дамъ и дѣвицъ. И вотъ… ты увидишь! — говоритъ она.

Вы до такой степени счастливы, что напѣваете романсы, прибирая разныя мелочи въ своей комнатѣ, въ одной рубашкѣ и въ нижнемъ бѣльѣ. Вы, точно заяцъ, который скачетъ и катается по цвѣтистой полянѣ, обрызганной росой. Вы рѣшаетесь надѣть халатъ только въ минуту крайней необходимости, то есть когда ужь завтракъ поданъ на столъ. Въ теченіе дня, при встрѣчѣ съ пріятелями, если рѣчь заходитъ о женщинахъ, вы ихъ защищаете: находите, что онѣ милыя, кроткія созданія, въ нихъ есть что-то божественное,

Какъ часто случается, что нашими мнѣніями руководятъ интимныя событія нашего обихода!

Вы отправляетесь съ женой къ г-жѣ Дешаръ. Г-жа Дешаръ — мать семейства, необычайно набожная, у ней не бываетъ на столахъ ни газетъ, ни журналовъ. Она зорко слѣдитъ за дочерьми, которыхъ народила отъ трехъ мужей и тѣмъ строже за ними присматриваетъ, что, судя по слухамъ, сама была не безъ грѣшковъ, живя за двумя первыми мужьями. У ней никому и въ голову не придетъ отпустить двусмысленность. Вокругъ нея все бѣло, розово, пахнетъ ладономъ, какъ у вдовушекъ на рубежѣ третьей молодости. Можно подумать, что у ней всякій день двунадесятый праздникъ.

Въ качествѣ молодого мужа, вы присоединяетесь къ обществу молодыхъ дамъ, дѣвчонокъ, барышень и молодыхъ людей, набравшихся въ спальнѣ у г-жи Дешаръ. Люди серьезные, занимающіеся политикой, играющіе въ вистъ и распивающіе чай, расположились въ большой гостиной.

Завели игру въ отгадываніе словъ, имѣющихъ по нѣскольку значеній отгадывать приходится по отвѣтамъ на слѣдующіе вопросы:

— Какъ вы это любите?

— Что вы изъ этого дѣлаете?

— Куда вы это дѣваете?

Настаетъ ваша очередь отгадывать слово; васъ прогоняютъ въ гостиную, гдѣ вы вмѣшиваетесь въ чей-то споръ, а потомъ прибѣгаетъ ужасно смѣшливая дѣвочка и зоветъ васъ обратно. Для васъ выбрали такое слово, которое подаетъ поводъ къ самымъ загадочнымъ отвѣтамъ. Извѣстно, что ничто такъ не сбиваетъ съ толку умныя головы, какъ если загадывать самыя простыя слова, придавая имъ самый противоположный смыслъ и съ каждымъ отвѣтомъ разбрасывая все дальше и шире поле догадокъ современнаго Эдипа.

Эта игра не совсѣмъ замѣняетъ азартныя игры въ карты и въ кости, но зато не такъ убыточна.

На сей разъ выбрали словечко mal (зло), и каждый придумывалъ наилучшій способъ поставить меня втупикъ. Это слово, помимо прямого смысла зло, т. е. существительнаго имени, обозначающаго противоположность добра, употребляется еще въ смыслѣ боль, что дозволяетъ примѣнять его къ всевозможнымъ болѣзнямъ; далѣе, оно означаетъ почту, т. е. собственно почтовый экипажъ; и наконецъ, чемоданъ или дорожный сундукъ какой угодно формы и размѣровъ, крытый кожей или клеенкой, съ замкомъ, съ ушками и подлежащій быстрѣйшему передвиженію, такъ какъ служитъ для перевозки вещей въ путешествіяхъ.

Вы слывете умнымъ человѣкомъ и сфинксъ по этому кокетничаетъ съ вами, расправляетъ крылья, снова складываетъ ихъ, показываетъ вамъ то свои львиныя лапы, то женскую грудь, то лошадиное туловище, то умную голову: онъ размахиваетъ передъ вами концами своей священной повязки, садится, улетаетъ, возвращается, мететъ полъ своимъ мощнымъ хвостомъ, выставляетъ блестящіе когти, прячетъ ихъ назадъ, улыбается, трепещетъ, шепчетъ, у него то радостный взглядъ ребенка, то степенные глаза скромной женщины, но чаще всего онъ глядитъ насмѣшливо.

— Я его люблю проворнымъ.

— А я, когда она хроническая.

— Я его люблю мохнатымъ.

— А я, когда онъ съ секретнымъ замкомъ.

— Я люблю, когда оно обнаружено.

— Я люблю, когда скачетъ.

— Я люблю, когда ее Богъ посылаетъ, — заявила г-жа Дешаръ.

— Ну, а ты какъ его любишь? — спрашиваете вы, обращаясь къ вашей женѣ.

— Я его люблю, когда онъ законный.

Отвѣтъ вашей жены оказался никому непонятнымъ, а васъ повергъ въ столь обширное звѣздное пространство, что вы ослѣплены богатствомъ выбора и ни на чемъ не можете остановиться. На вопросъ, куда это дѣвать, вамъ отвѣчаютъ:

— Въ кладовую.

— На чердакъ.

— На пароходъ.

— Въ шкапъ.

— Въ телѣгу.

— На каторгу.

— Въ магазинъ.

А жена отвѣчаетъ:

— Ко мнѣ въ постель.

Вы тамъ бывали, но рѣшительно не можете придумать никакого слова, подходящаго къ такому отвѣту, тѣмъ болѣе что г-жа Дешаръ не дозволила бы сказать ничего непристойнаго.

— Что ты изъ этого дѣлаешь?

— Все мое счастье! — отвѣчаетъ ваша жена, послѣ того какъ все остальное общество наградило васъ отвѣтами, отъ которыхъ въ вашей головѣ возникъ цѣлый міръ лингвистическихъ предположеній.

Отвѣтъ вашей жены всѣхъ поразилъ и въ особенности васъ самихъ, поэтому вы изо всѣхъ силъ стараетесь разгадать его значеніе. Вы мысленно перебираете бутылку съ горячей водой, обернутую полотенцемъ, которую жена кладетъ себѣ въ ноги въ холодную погоду, потомъ грѣлку съ углями, ея ночной чепецъ, косынку, бумагу, употребляемую на папильотки, рубчики и обшивки ея рубашки, ея вышиванье, ея кофточку, вашъ головной фуляръ, подушку, ночной столикъ… но тутъ ужь рѣшительно не находите ничего приличнаго.

Такъ какъ отвѣтчики находятъ величайшее удовольствіе отъ недоумѣнія своего Эдипа и каждое слово, предлагаемое имъ на разгадку, принимаютъ съ хохотомъ, то, видя тщету своихъ усилій и не желая подвергаться дальнѣйшимъ насмѣшкамъ, умный человѣкъ предпочитаетъ признать себя побѣжденнымъ. По законамъ этой невинной игры, вы обязаны дать залогъ (фантъ) и опять уходить въ гостиную; но отвѣты вашей жены до такой степени заинтересовали васъ, что вы просите разгадку.

— Mal! — кричитъ вамъ одна изъ дѣвочекъ.

Тогда для васъ все становится ясно, за исключеніемъ отвѣтовъ вашей жены: она какъ будто играла не въ эту игру. Ни г-жа Дешаръ, ни одна изъ молодыхъ дамъ не поняли ея отвѣтовъ. Значитъ, плутовство! Вы протестуете, дѣвочки поднимаютъ бунтъ молодыя дамы тоже. Стараются вникнуть, догадаться. Вы требуете объясненія и всѣ поддерживаютъ ваше требованіе.

— Въ какомъ же смыслѣ ты разумѣла это слово, душечка? — спрашиваете вы у Каролины.

— Въ смыслѣ mâle (самецъ).

Г-жа Дешаръ кусаетъ себѣ губы и являетъ всѣ признаки величайшаго неудовольствія; молодыя дамы краснѣютъ и потупляютъ очи; дѣвочки таращатъ глазки и навостряютъ уши. Вы стоите, какъ вкопанный и вамъ до того солоно въ горлѣ, что вспоминаете о случаѣ, избавившемъ Лота отъ его жены. Передъ вами открывается перспектива адскаго существованія: такъ жить нельзя!

Сидѣть дома, съ глазу на глазъ съ такой глупостью… Лучше уже прямо идти на каторгу.

АKCIOMA.

Нравственныя пытки настолько же мучительнѣе физическихъ, насколько душа выше тѣла.

Вы махнули рукой и отказались отъ мысли развивать свою жену.

Каролина представляетъ собою второе изданіе Навуходоносора, такъ какъ, подобно этой царственной хризалидѣ, она изъ мохнатаго и скотоподобнаго существа превратится въ свирѣпаго вѣнценосца.

Заботливость молодой жены.

Въ числѣ наиболѣе восхитительныхъ радостей холостой жизни каждый мужчина признаетъ независимость вставанья поутру, вольныя фантазіи пробужденія вознаграждаютъ печальное отхожденіе ко сну. Холостякъ ворочается въ постели сколько его душѣ угодно; можетъ зѣвать такъ громко, что можно подумать, будто кто рѣжутъ, и кричать такъ, какъ будто онъ наверху блаженства. Онъ можетъ не сдерживать клятвы, данной наканунѣ, не тушить ни огня въ каминѣ, ни свѣчи въ подсвѣчникѣ; можетъ даке сызнова заснуть, не взирая на спѣшныя дѣла. Можетъ послать къ чорту свои сапоги, съ готовностью разѣвающіе свои черныя пасти возлѣ его кровати, съ поднятыми ушами; можетъ не видѣть стальныхъ крючковъ, на которыхъ играетъ лучъ солнца, пробившійся сквозь спущенныя занавѣски; можетъ не признавать звонкаго призыва стѣнныхъ часовъ, отвернуться къ стѣнѣ и бормотать себѣ подъ носъ: „Вчера… Да, вчера это казалось крайне важно и спѣшно, а сегодня — нѣтъ, вздоръ. Вчера были все глупости, сегодня оно видно яснѣе. Съ тѣхъ поръ цѣлая ночь прошла… Извѣстно, утро вечера мудренѣе; на то и ночь, чтобы все стало ясно… Оно, конечно, нужно бы пойти, слѣдовало бы сдѣлать о, что обѣщано… Вотъ какой я подлецъ!.. Но очень ужь трудно разстаться съ мягкой постелью. Вонъ какія у меня ноги стали мягкія, не боленъ ли я? Мнѣ что-то слишкомъ хорошо… Хочется еще разъ полюбоваться на невозможные горизонты моихъ сновидѣній… на этихъ женщинъ безъ пятокъ, и на крылатыя фигуры, и на благодушную природу… Наконецъ-то я догадался, какой соли надо насыпать на хвостъ этой птицы, которая все норовитъ улетѣть! Моя кокетка попалась теперь, увязла ножками въ тенетахъ, не увернется!..“

Тѣмъ временемъ вашъ лакей прочитываетъ ваши газеты, заглядываетъ въ ваши письма, а васъ не тревожитъ. И вы засыпаете, убаюканный смутнымъ гуломъ первыхъ колесъ по мостовой. Съ трескомъ, съ грохотомъ мчатся телѣги, нагруженныя говяжьими тушами, тачки съ кувшинами изъ бѣлой жести, наполненными молокомъ, онѣ производятъ неистовый шумъ, отъ нихъ трещатъ камни, а для вашего слуха онѣ катятся точно по настилкѣ изъ ваты и смутно напоминаютъ вамъ звуки Мюзаровскаго оркестра. Когда вашъ домъ дрожитъ, сотрясаясь всѣми своими суставами, намъ чудится, что вы морякъ и васъ качаютъ легкіе вѣтерки.

И никто, кромѣ васъ самихъ, не полагаетъ предѣла этимъ радостямъ: вы срываете съ своей головы фуляръ, швыряете его въ сторону, какъ салфетку послѣ обѣда, и принимаете сидячее положеніе; тутъ вы сами себѣ дѣлаете выговоръ, ругаетесь въ такомъ родѣ: — Эхъ, чортъ, надо вставать! Да, другъ мой, кто хочетъ сдѣлать карьеру, тотъ долженъ вставать пораньше… А ты дрянь, лѣнтяй!

Послѣ этого вы нѣкоторое время оглядываете свою комнату, собираетесь съ мыслями и, наконецъ, вскакиваете съ постели! Внезапно, смѣло и, главное, по собственному почину! Вы рѣшились пойти, куда нужно; смотрите на часы, а они, въ угоду вамъ, немножко отстаютъ… И между дѣломъ выражаете вслухъ нѣкоторыя надежды, въ такомъ духѣ: NN вѣдь тоже лѣнтяй, я еще застану его дома! Побѣгу бѣгомъ. Если ушелъ, догоню. Притомъ; долженъ же онъ меня подождать! Четверть часа отсрочки не велика важность, такую малость и кредиторы прощаютъ должникамъ…»

Вы съ яростью натягиваете сапоги, одѣваетесь съ такой быстротой, точно боитесь, чтобы васъ не застали голымъ; вы наслаждаетесь своимъ проворствомъ, берете съ бою каждую пуговицу, наконецъ, выходите изъ дому побѣдителемъ, посвистывая, помахивая тросточкой, потряхивая ушами, и пускаетесь въ путь скорымъ шагомъ.

«Что за бѣда, — думаете вы, — я въ своихъ поступкахъ воленъ, никому не обязанъ отчетомъ! Кому какое дѣло?»

А ты, бѣдняга женатый человѣкъ, имѣлъ глупость сказать своей женѣ:

— Завтра, душенька (а иногда она за два дня предувѣдомлена на этотъ счетъ), мнѣ надо встать очень рано.

Несчастный Адольфъ, вы доказали ей даже крайнюю важность предстоящаго вамъ свиданія, говоря, что отъ этого зависитъ и то, и это, и мало ли что еще!..

И вотъ за два часа до свѣту Каролина тихонько будитъ васъ и кроткимъ голосомъ говоритъ:

— Дружокъ, дружокъ…

— Что такое? Пожаръ? Или…

— Нѣтъ, спи пока, я ошиблась; вотъ гдѣ стрѣлка у часовъ, видишь! Только четыре часа. Тебѣ можно уснуть еще на два часа.

Сказать человѣку: «Тебѣ можно уснуть на два часа», не все ли это равно (конечно, въ миніатюрѣ), что сказать преступнику: «Теперь еще только пять часовъ, а казнить тебя будутъ въ половинѣ восьмого». Какой ужь тутъ сонъ! Въ вашемъ мозгу непрестанно будетъ копошиться безпокойная мысль на подобіе какого-то сѣраго, крылатаго существа, вродѣ летучей мыши, которая безтолково тычется въ оконныя стекла.

Въ этихъ случаяхъ женщина соблюдаетъ такую же точность, какъ дьяволъ, являющійся за полученіемъ проданной ему души, едва пробило пять часовъ, какъ голосъ вашей жены, увы, слишкомъ знакомый, раздается надъ самымъ вашимъ ухомъ: онъ сопровождаетъ бой часовъ и произноситъ, съ жестокой кротостью:

— Адольфъ, пять часовъ било, вставай, другъ мой.

— У-у-и!… У-у-а!..

— Адольфъ, ты пропустишь время, вѣдь самъ говорилъ!..

— Уу-э!.. Уу-и!..

Вы съ отчаяніемъ катаетесь головой по подушкѣ.

— Ну, вставай же, другъ мой, я тебѣ съ вечера все приготовила. Котикъ, пора тебѣ уѣзжать; или ты не хочешь сговориться этимъ господиномъ? Вставай же, Адольфъ! Надо ѣхать. Ужъ совсѣмъ разсвѣло.

Каролина сбрасываетъ одѣяло и встаетъ: ей хочется вамъ ползать, что она можетъ встать безъ ворчбы. Она идетъ къ окну, открываетъ ставни, впускаетъ въ комнату солнечный свѣтъ, утренній воздухъ, уличный шумъ. Потомъ возвращается къ кровати.

— Что это, другъ мой, ты все еще не всталъ! Вотъ никогда не воображала, что ты такой безхарактерный! Ужь эти мужчины!.. Вотъ я, женщина, но что скажу, то и сдѣлаю.

Вы встаете, ворча сквозь зубы, проклиная таинство брака. Въ вашемъ геройствѣ никакой заслуги нѣтъ: не вы сами встали, а жена васъ заставила встать. Каролина подаетъ вамъ все, что нужно, съ безнадежной поспѣшностью; она все предвидѣла, обо всемъ подумала: если дѣло происходитъ зимой, она повязываетъ вамъ шею теплымъ шарфомъ, если на дворѣ лѣто, подаетъ вамъ батистовую рубашку съ голубыми полосками, и обходится съ вами, какъ съ младенцемъ; вы еще не совсѣмъ проснулись, а она ужь васъ одѣла, все справила и выпроводила васъ вонъ изъ дому. Если бы не она, все пошло бы прахомъ! Она призываетъ васъ обратно съ улицы, что бы вы захватили съ собой бумагу, портфель… Вы ни о чемъ не подумаете, ей одной приходится хлопотать обо всемъ!

Часовъ пять спустя вы приходите домой завтракать, между одиннадцатью и двѣнадцатью часами. Застаете горничную у подъѣзда, или на лѣстницѣ, или на площадкѣ, гдѣ она бесѣдуетъ съ чужимъ лакеемъ. Услыхавъ вашъ голосъ или завидѣвъ васъ, она убѣгаетъ. Вашъ лакей не торопясь накрываетъ столъ, смотритъ въ окно, зѣваетъ по сторонамъ, расхаживаетъ, какъ человѣкъ, знающій, что спѣшить некуда. Вы спрашиваете, гдѣ ваша жена, полагая, что она на ногахъ.

— Барыня еще въ постели, — докладываетъ горничная.

Вы застаете жену въ томномъ расположеніи духа; она лѣнится, имѣетъ усталый и заспанный видъ; всю ночь не спала, чтобы разбудить васъ во-время, а потомъ ужь легла, и теперь проголодалась.

И вы причиной всѣхъ безпорядковъ. Завтракъ не готовъ оттого, что вы уѣзжали. И то, что она не одѣта, и все въ домѣ вверхъ дномъ, тоже ваша вина. На все одинъ отвѣтъ:

— Приходилось тебя будить въ такую рань!..

«Баринъ слишкомъ рано всталъ!» повторяетъ прислуга. Жена заставляетъ васъ и спать ложиться пораньше, потому что вы рано встали. И сама во весь день не въ состояніи ничѣмъ заняться оттого, что вы рано встали. Пройдетъ полтора года, она все еще будетъ говорить:

— Если бы не я, ты бы ни за что не вставалъ.

Знакомымъ она говоритъ:

— Это онъ-то рано встаетъ?.. Да если бы я его насильно не поднимала, онъ бы во вѣки вѣковъ не всталъ!

Одинъ господинъ, начинающій сѣдѣть, замѣчаетъ ей на это:

— Это служитъ вамъ хвалой, сударыня.

Такой отзывъ, немного рискованный, полагаетъ предѣлъ ея хвастовству.

Такая маленькая невзгода послѣ двухъ или трехъ повтореній научаетъ васъ жить особнякомъ въ нѣдрахъ вашего семейства, не все говорить вслухъ и больше обходиться собственнымъ умомъ. Вамъ часто кажется сомнительнымъ, чтобы удобства супружескаго ложа перевѣшивали его недостатки.

Вздоры.

Итакъ, отъ веселенькаго allegro холостой жизни вы перешли въ важное andante отца семейства.

Прежде у васъ была хорошенькая англійская лошадка, рѣзвая и стройная, запряженная въ легкое тильбюри, и ея атласная спина, заключенная въ тонкія лакированныя оглобли, двигалась, повинуясь возжамъ и поводьямъ, которыми вы управляли съ легкимъ сердцемъ и съ неподражаемою граціей: въ Елисейскихъ Поляхъ и по сю пору помнятъ, какъ вы умѣли править! А теперь вы правите доброй нормандской лошадью, тяжелыхъ статей и спокойнаго нрава.

Вы научились родительскому терпѣнію и нерѣдко имѣете случай проявлять его. Зато видъ у васъ серьезный.

Рядомъ съ вами на козлахъ сидитъ слуга, очевидно, правящій двойную должность, также какъ и самый экипажъ. У васъ повозка на четырехъ колесахъ, она качается на англійскихъ рессорахъ и имѣетъ пузатую форму, вродѣ руанской барки, у ней есть окошечки и множество всякихъ экономическихъ приспособленій. Въ хорошую погоду это коляска, а во время дождя она превращается въ карету. На видъ она легкая, но въ ней сидятъ шесть человѣкъ, и это очень накладно для вашей единственной лошади.

На заднемъ сидѣньѣ помѣщаются, подобно двумъ пышнымъ цвѣткамъ, ваша молодая жена и ея мамаша, весьма махровая штокъ-роза. Эти два цвѣточка женскаго пола все время болтаютъ, между прочимъ, и на вашъ счетъ; но трескъ колесъ, ваша внимательность въ роли кучера, а отчасти и родительская озабоченность мѣшаютъ вамъ слушать ихъ рѣчи.

На переднемъ сидѣньѣ хорошенькая, опрятно разодѣтая нянюшка, держитъ на колѣняхъ маленькую дѣвочку. Рядомъ съ ней блистаетъ мальчикъ въ красной сборчатой рубашкѣ; онъ то и дѣло перевѣшивается черезъ край коляски, лазитъ по подушкамъ и сто разъ слышалъ увѣщанія, тщету которыхъ давно позналъ на опытѣ: «Перестань шалить,.Адольфъ, будь умницей», или: «Въ другой разъ я тебя не возьму съ собой кататься!» Это говорятъ ему обѣ мамаши.

Этотъ неугомонный мальчишка втайнѣ до смерти надоѣлъ своей мамашѣ; она двадцать разъ вспыхивала, какъ порохъ, но каждый разъ успокоивалась, глядя на спящее личико своей маленькой дочери.

— Я мать, — говорила она себѣ.

И въ концѣ концовъ ей удалось угомонить своего маленькаго Адольфа.

Вы осуществили побѣдоносную мысль прокатить свое семейство въ собственномъ экипажѣ. Съ утра выѣхали изъ дому, провожаемые завистливыми взглядами сосѣдей: они высовывались изъ оконъ, глядя, какъ вы везете за-городъ супругу и дѣтей, не прибѣгая къ помощи извозчиковъ, и слѣдовательно ваше состояніе дозволяетъ вамъ держать собственный экипажъ. И вотъ злополучная нормандская лошадь провезла васъ черезъ весь Парижъ въ Венсенъ, изъ Венсена въ Сенъ-Моръ, изъ Сенъ-Мора до Шарантона, а насупротивъ Шарантона оказался какой-то островокъ, который до того понравился вашей женѣ и тещѣ, что онѣ объявили его самымъ живописнымъ мѣстечкомъ изъ всѣхъ, гдѣ вы побывали за этотъ день.

— Поѣдемъ въ Мэзонъ! — восклицаютъ дамы.

Вы отправляетесь въ Мэзонъ, близъ Альфора. Возвращаетесь лѣвымъ берегомъ Сены, окутанные олимпійскою тучей черноватой пыли. Лошадь съ трудомъ тащитъ вашу семью. Увы, ваше самолюбіе ужь нисколько не страдаетъ оттого, что у лошади бока подвело и кости выдаются по обѣимъ сторонамъ живота, вся шерсть на ней взъерошена и торчитъ дыбомъ, потому что она нѣсколько разъ покрывалась потомъ и пылью, просыхала и снова мокла. Ваша лошадь похожа теперь на ощетинившагося ежа; вы опасаетесь, какъ бы она не захромала, и меланхолично потрогиваете ее бичомъ: она понимаетъ ваши чувства, потому что трясетъ головой, совершенно какъ извозчичья кляча, утомленная своимъ горемычнымъ существованіемъ.

Вы дорожите этой лошадью, она превосходна; вы за нее заплатили тысячу двѣсти франковъ. А когда имѣешь честь быть отцомъ семейства, то дорожишь такою суммой равно столько же, какъ вы дорожите этой лошадью. Вы заранѣе ужасаетесь той цыфрѣ экстренныхъ расходовъ, которые неизбѣжны, въ случаѣ если придется дать коню продолжительный отдыхъ. Для собственныхъ надобностей вы дня два будете пользоваться обыкновенными извозчичьими кабріолетами. Ваша жена будетъ дуться, потому что ей не на чемъ выѣхать; однако, выѣдетъ, нанявъ для этого карету. И, кромѣ того, содержаніе лошади дома потребуетъ внѣсмѣтныхъ издержекъ, на которыя подаетъ вамъ счетъ вашъ единственный конюхъ, конюхъ въ самомъ дѣлѣ единственный въ своемъ родѣ; зато вы и присматриваете за нимъ особенно зорко, какъ за всякимъ рѣдкимъ предметомъ.

Всѣ эти мысли отражаются въ мягкомъ розмахѣ вашего бича, которымъ вы слегка щекочете взмыленные бока лошади, пока она мѣситъ ногами густую черную пыль на шоссе, идущемъ мимо стекляннаго завода.

Въ эту минуту маленькій Адольфъ, скучающій внутри этого катящагося ящика, покобенившись вдоволь, затихъ въ своемъ углу съ печальнымъ видомъ; бабушка встревожилась и спрашиваетъ его:

— Что съ тобой?

— Ѣсть хочется, — отвѣчаетъ ребенокъ.

— Онъ хочетъ ѣсть! — говоритъ бабушка мамашѣ.

— Еще бы! Какъ же не проголодаться? Теперь половина шестого, мы еще и до заставы не доѣхали, а ѣдемъ съ двухъ часовъ!

— Твой мужъ могъ бы дать намъ пообѣдать въ деревнѣ.

— Какъ бы не такъ! Онъ двѣ мили лишнихъ проѣдетъ, лишь бы воротиться домой къ обѣду.

— И кухарку бы отпустить погулять на этотъ день, — продолжаетъ теща, — а, впрочемъ, Адольфъ правъ. Гораздо экономнѣе пообѣдать дома.

— Адольфъ! — кричитъ ваша жена, выведенная изъ себя напоминаніемъ объ экономіи, — мы такъ тихо ѣдемъ, что меня начинаетъ тошнить, а вы, какъ нарочно, тащитесь по этой черной пыли! О чемъ вы задумались? Вѣдь такимъ манеромъ и платье мое и шляпка придутъ въ совершенную негодность!

— А по твоему лучше, если лошадь придетъ въ негодность? — спрашиваете вы въ полной увѣренности, что на такой резонъ отвѣчать нечего.

— Дѣло не въ твоей лошади, а въ ребенкѣ, который умираетъ съ голоду! Вотъ ужь семь часовъ, какъ онъ ничего не ѣлъ. Погоняй же лошадь! Право, можно подумать, что твоя кляча тебѣ дороже сына!

Но вы не смѣете ударить лошадь, какъ слѣдуетъ: она еще сохранила довольно энергіи, чтобы закусить удила и, пожалуй, пуститься вскачь.

— Нѣтъ, Адольфъ непремѣнно желаетъ сдѣлать мнѣ непріятное, видите, еще тише поѣхалъ! — говоритъ Каролина своей матери. — Хорошо, другъ мой, поѣзжай, какъ тебѣ угодно. Только потомъ не попрекай меня за мотовство, если я куплю себѣ новую шляпку.

Вы бормочете что-нибудь, чего не слышно изъ-за треска колесъ.

— Хотя бы отвѣчалъ-то что-нибудь путное, а то ни толку, ни ладу! — кричитъ Каролина.

Говоря, вы безпрестанно поворачиваете голову то къ коляскѣ, то къ лошади, опасаясь заѣхать не туда, куда надо.

— Ну, вотъ, зацѣпи еще… вывали насъ на мостовую… По крайней мѣрѣ, за-разъ избавишься отъ всѣхъ! Это нестерпимо! Адольфъ, твой сынъ умираетъ съ голоду, посмотри, какъ онъ поблѣднѣлъ!

— Однако же, Каролина, — говоритъ теща, — онъ старается, дѣлаетъ, что можетъ…

Для васъ ничего нѣтъ досаднѣе, какъ если теща за васъ заступается. Она лицемѣрна, ей даже очень пріятно видѣть, что вы съ женой въ разладѣ; и она потихоньку, полегоньку подливаетъ масла на огонь…

Когда вы подъѣзжаете къ заставѣ, ваша жена уже сидитъ молча, сложивъ руки, и на васъ смотрѣть не хочетъ. Вы безсердечный, бездушный, безчувственный человѣкъ. Только вы и могли сочинить подобную увеселительную поѣздку! Если вы неосторожно напомните Каролинѣ, что собственно она сама съ утра потребовала эту прогулку, во имя здоровья своихъ дѣтей и своего собственнаго, въ качествѣ кормилицы (она сама кормитъ дочку), то на васъ посыпется цѣлый градъ колкостей и холодныхъ насмѣшекъ.

Поэтому вы все переносите молча: «Чтобы не испортить молока кормящей женщины, надо же ей простить кое-какіе пустяки!» шепчетъ вамъ на ухо эта противная теща.

А на сердцѣ у васъ всѣ фуріи, терзавшія Ореста.

Когда на заставѣ акцизный чиновникъ задаетъ столь извѣстный вопросъ:

— Что имѣете заявить?

— Заявляю, — говоритъ ваша жена, — прескверное расположеніе духа и множество пыли.

Она смѣется и чиновникъ смѣется. У васъ является желаніе вывалить все ваше семейство въ рѣку.

И на бѣду вамъ вдругъ вспомнилась развеселая и безшабашная дѣвица въ розовой шляпкѣ, рѣзвившаяся въ вашемъ тильбюри шесть лѣтъ тому назадъ, когда вы возили ее по этой самой дорогѣ за городъ, поѣсть жареной рыбки въ деревенскомъ ресторанѣ… Ни о чемъ-то она не печалилась, не тужила ни о ребятишкахъ, ни о своей шляпѣ, кружева которой изорвались въ клочки по лѣснымъ трущобамъ! Она ничѣмъ не стѣснялась и не соблюдала даже чувства собственнаго достоинства, такъ что сконфузила полевого сторожа въ Венсенѣ безцеремонностью своей манеры танцовать… Манера была дѣйствительно немножко рискованная.

Вы пріѣзжаете домой, изо всѣхъ силъ подгоняя своего нормандскаго коня и не обращая больше никакого вниманія ни на цѣлость вашей лошади, ни на расположеніе духа жены.

Вечеромъ у Каролины молоко пропало. И если дѣвочка всю ночь будетъ неистово кричать у пустой груди своей матери, вся вина падетъ на васъ: вы больше думаете о здоровьѣ своей лошади, чѣмъ о сынѣ, умиравшемъ съ голоду, и о дочери, вечернее пропитаніе которой истощилось вслѣдствіе спора съ вами вашей: жены, и она, по обыкновенію, осталась кругомъ права!

— Оно и видно, — говоритъ она, — что мужчины никогда не бываютъ матерьми!

Вы уходите изъ комнаты и слышите, какъ теща утѣшаетъ свою дочь слѣдующими ужасными словами:

— Всѣ они эгоисты, успокойся, душа моя, твой отецъ поступалъ совершенно въ такомъ же родѣ.

Заключеніе.

Восемь часовъ вечера. Вы вошли въ спальню жены и застаете тамъ множество горящихъ свѣчей. Горничная и кухарка мечутся изъ угла въ уголъ. Вся мебель загромождена юбками, платьями, которыя примѣряли, и цвѣтами, отброшенными за негодностью.

Парикмахеръ тутъ, этотъ художникъ высшаго порядка, главнѣйшій авторитетъ, ничтожный, но всемогущій. Вы уже слышали возню и въ другихъ комнатахъ: остальную прислугу куда-то разсылали, и она болѣе или менѣе удачно выполняла какія-то порученія. Безпорядокъ достигъ высшей степени. Въ этой комнатѣ мастерская, откуда должна возникнуть салонная Венера.

Ваша жена желаетъ быть лучше всѣхъ на балу, куда вы съ ней сегодня отправляетесь. Для васъ ли она объ этомъ хлопочетъ, или только для себя, или для кого-нибудь другого? Вопросъ первѣйшей важности!

Но вы ни минуты объ этомъ не задумываетесь.

Вы уже совсѣмъ готовы, затянуты и прибраны въ своемъ бальномъ костюмѣ; мѣрно шагаете по комнатамъ, поглядываете по сторонамъ, наблюдаете все, что происходитъ вокругъ, а сами думаете о своихъ дѣлахъ, о томъ, какой разговоръ поведете съ такимъ-то маклеромъ, нотаріусомъ или банкиромъ, и радуетесь, что встрѣтитесь съ ними на нейтральной почвѣ, что гораздо выгоднѣе, нежели идти къ нимъ на домъ.

Каждый могъ на себѣ испытать тотъ удивительный и почти необъяснимый фактъ, что когда человѣкъ одѣтъ по бальному и собирается на вечеръ, ему особенно лѣнь спорить, и даже просто отвѣчать на вопросы. Въ минуту отъѣзда мужья бываютъ большею частью молчаливы и погружены въ глубокія размышленія, свойство которыхъ зависитъ уже отъ различія ихъ характеровъ. Если же непремѣнно нужно отвѣчать, они отдѣлываются короткими, отрывистыми словами.

Напротивъ того, женщины на ту пору становятся особенно надоѣдливы, пристаютъ съ разспросами, спрашиваютъ совѣтовъ, желаютъ узнать ваше мнѣніе, какъ спрятать этотъ кончикъ розовой вѣтки, какъ расположить гирлянду зелени, какъ приколоть шарфъ? Въ сущности, дѣло не въ этихъ мелочахъ, а въ нихъ самихъ. Онѣ, какъ очень мѣтко выражаются англичане, выуживаютъ комплименты собственной особѣ, а иногда и болѣе, нежели комплименты.

Всякій гимназистъ догадался бы, что именно кроется за этими приставаніями; но ваша жена до того вамъ извѣстна и переизвѣстна, вы уже столько разъ пріятно шутили насчетъ ея нравственныхъ и физическихъ совершенствъ, что все это вамъ прискучило и вы имѣете жестокость подавать ей требуемый совѣтъ вкратцѣ и съ полной добросовѣстностью; тогда Каролина поневолѣ произноситъ ту рѣшительную фразу, которую всякой женщинѣ тяжело бываетъ выговорить, даже послѣ двадцатилѣтняго супружества:

— Должно быть, я тебѣ не нравлюсь?

Этотъ вопросъ даетъ вамъ настоящую почву подъ ногами, и вы начинаете отпускать похвалы, которыя служатъ вамъ самой мелкой, самой дешевой размѣнной монетой, такъ что вамъ совсѣмъ не жалко ихъ тратить.

— Это платье прелестно! Ты никогда еще не была такъ хорошо одѣта. Голубое, розовое, желтое, красное (выбирайте цвѣтъ) удивительно тебѣ идетъ. Прическа очень оригинальна. Когда войдешь въ залъ, всѣ залюбуются. Ты будешь не только всѣхъ красивѣе, но и одѣта лучше всѣхъ. Онѣ лопнутъ съ зависти, видя, какъ у тебя много вкуса. Красота намъ дается отъ природы; но вкусъ, это нѣчто такое, чѣмъ позволительно гордиться такъ же, какъ умомъ…

— Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ? Ты говоришь серьезно, Адольфъ?

Ваша жена кокетничаетъ съ вами. Она пользуется этой минутой, чтобы вывѣдать ваше будто бы искреннее мнѣніе насчетъ нѣкоторыхъ своихъ пріятельницъ, и тутъ же мимоходомъ упоминаетъ о цѣнности тѣхъ прелестныхъ вещей, которыя вы расхваливали. Она готова заплатить, что угодно, лишь бы вамъ понравиться. Она отсылаетъ кухарку на кухню.

— Ну, поѣдемъ, — говорите вы.

Она отпускаетъ парикмахера, потомъ высылаетъ горничную и начинаетъ вертѣться передъ зеркаломъ, выставляя вамъ на видъ всѣ свои прелести.

— Что жь, поѣдемъ, — говорите вы.

— Вы ужь слишкомъ торопитесь — отвѣчаетъ она.

И съ милыми ужимками расправляетъ свой нарядъ, показываясь вамъ во всемъ блескѣ, точно великолѣпный плодъ, заманчиво выставленный въ окошкѣ фруктоваго магазина. Такъ какъ вы очень плотно пообѣдали, вы цѣлуете ее въ лобъ, чувствуя себя не въ состояніи фактически подтвердить свои мнѣнія. Каролина принимаетъ серьезный видъ.

Карета подана. Весь домъ собрался смотрѣть, какъ барыня уѣзжаетъ: это образцовое произведеніе, и каждый приложилъ въ нему руку, всѣ и собрались полюбоваться на общее дѣяніе.

Ваша жена въ упоеніи отъ своей особы, но не совсѣмъ довольна вами. Она отправляется на балъ въ сознаніи своего величія, на подобіе любимой картины, которую еще въ мастерской всѣ смаковали, самъ художникъ лелѣялъ, и наконецъ, отправилъ на выставку, въ громадную галерею Лувра. Увы, жена застаетъ на балу полсотни женщинъ красивѣе ея; всѣ онѣ придумали себѣ туалеты болѣе или менѣе оригинальные и страшно дорогіе; и это произведеніе женскаго искусства постигаетъ та же участь, какъ излюбленную картину, посланную въ Лувръ на выставку: платье вашей жены блѣднѣетъ рядомъ съ другимъ платьемъ почти того же цвѣта, но болѣе яркаго оттѣнка, и эффектъ его пропадаетъ. Каролина не производитъ никакого впечатлѣнія, ея почти не замѣчаютъ. Когда въ одномъ залѣ скопляется шестьдесятъ хорошенькихъ женщинъ, красота ихъ теряется, перестаешь отличать ихъ одну отъ другой. Жена ваша оказывается самой обыкновенной дамой. Маленькая уловка ея дѣланной улыбки никого не привлекаетъ, на ряду съ величавыми выраженіями лицъ, среди женщинъ съ гордыми глазами или съ дерзкимъ взглядомъ. Она стушевалась, ея даже не приглашаютъ на танцы. Она пробуетъ состроить гримаску, которая должна выражать полное удовольствіе, но такъ какъ на самомъ дѣлѣ никакого удовольствія не ощущаетъ, то слышитъ, какъ про нее говорятъ: — «Какой болѣзненный видъ сегодня у г-жи Адольфъ»! Дамы съ притворнымъ участіемъ разспрашиваютъ, чѣмъ она страдаетъ и почему не танцуетъ. У нихъ имѣется въ запасѣ цѣлая куча коварныхъ замѣчаній, прикрытыхъ добродушіемъ, обернутыхъ въ любезности, отъ которыхъ и святой вышелъ бы изъ терпѣнія, и обезьяна перестала бы кривляться, а у чорта побѣжали бы мурашки по кожѣ.

А вы, въ невинности душевной, играли въ карты, разгуливая взадъ и впередъ, и не видали ни одной изъ тѣхъ безчисленныхъ шпилекъ, которыми сплошь исколото самолюбіе вашей жены; вы подходите къ ней и какъ ни въ чемъ не бывало спрашиваете на ушко:

— Что съ тобой?

— Отыщите мою карету.

Это словечко мою завершаетъ полноту супружескихъ отношеній. Два года кряду карета называлась бариновой каретой, потомъ ее звали просто каретой, затѣмъ нашей каретой и, наконецъ, она стала моя карета.

Между тѣмъ, вы не кончили партіи въ вистъ, вамъ нужно еще дать реваншъ своему партнеру и самому отыграться.

Здѣсь можно, пожалуй, согласиться, Адольфъ, что вы имѣете полную возможность сказать женѣ: «Хорошо»! уйти, не отыскивать карету, а просто скрыться съ ея глазъ долой.

У васъ есть пріятель, вы посылаете его потанцовать съ вашей женой; вы ужь дошли до системы уступокъ, отъ которыхъ вамъ не поздоровится впослѣдствіи: вы признали полезнымъ вмѣшать въ дѣло пріятеля!

Однако, въ концѣ концовъ вы все-таки разыскиваете карету. Жена ваша забирается въ нее съ глухой яростью, бросается въ уголъ, окутываетъ голову капюшономъ, скрещиваетъ руки подъ шубкой, свертывается калачикомъ, какъ кошка, и не произноситъ ни одного слова,

О, мужья, знайте, что въ такую минуту въ вашей власти все поправить, все примирить, и любовники, во весь вечеръ ласкавшіе другъ друга только пламенными взглядами, отлично знаютъ это и всегда пользуются этимъ моментомъ. Да, отъ васъ зависитъ привезти ее домой въ побѣдоносномъ расположеніи духа; вѣдь вы для нея одинъ остались въ мірѣ, и вамъ остается только одно: изнасиловать вашу жену. А вы вмѣсто того сдуру самымъ равнодушнымъ тономъ спрашиваете:

— Что съ тобой?

Аксіома.

Мужъ всегда долженъ знать, что съ его женой, такъ какъ она сама всегда знаетъ, чего ей недостаетъ.

— Мнѣ холодно, — говоритъ она.

— А вечеръ былъ очень удачный.

— Гм… гмъ!.. Ничего особеннаго. Нынче вошло въ моду затискивать весь Парижъ въ одну конуру. Дамы стояли даже на лѣстницѣ. При такой давкѣ невозможно сохранить свѣжесть туалета. Мое платье совсѣмъ испорчено.

— Было весело.

— Да, вы играете въ карты, и этого съ васъ довольно. Разъ человѣкъ женился, ему столько же дѣла до своей жены, какъ африканскому льву до живописи.

— Я просто не узнаю тебя! Ты была такая веселенькая, счастливая, нарядная, когда ѣхала на балъ!

— Ахъ, вы насъ никогда не понимаете. Я васъ просила уѣхать, такъ нѣтъ же, вы меня такъ и оставили, какъ будто женщина можетъ что-либо сдѣлать безъ достаточной причины. Вы очень умны, но бываютъ минуты, когда вы себя ведете такъ странно, что я, право, не знаю, что подумать…

Попавъ на эту тему, она раздражается все больше. Когда вы подаете ей руку, помогая ей выйти изъ кареты, вы чувствуете, что имѣете дѣло съ деревяшкой. Она благодаритъ васъ вскользь съ такимъ видомъ, точно вы ея лакей. Послѣ бала ваша жена для васъ такъ же непонятна, какъ и передъ баломъ; вы не въ силахъ ее догнать, такъ стремительно она взлетаетъ на лѣстницу. Ссора въ полномъ разгарѣ.

Достается и горничной: ее той дѣло обрываютъ, не даютъ разговориться, угощаютъ сухими, отрывистыми — «да!» «нѣтъ»! Она все это проглатываетъ, искоса поглядывая на васъ:

— Баринъ ужь всегда разстраиваетъ барыню! — говоритъ она ворчливо.

По ея мнѣнію, вы одни виноваты въ томъ, что настроеніе барыни такъ круто измѣнилось. Барыня ложится въ постель. Она жаждетъ отомстить: вы ея не поняли, ну, и она васъ не хочетъ понимать. Она располагается въ своемъ углу самымъ непріятнымъ, самымъ враждебнымъ манеромъ: завертывается въ свою сорочку, въ ночную кофту, въ чепчикъ, точно укладываетъ разборные часы для отправки въ Индію, не жалаетъ вамъ спокойной ночи, не прощается, не называетъ васъ ни «мой дружокъ», ни просто Адольфъ; вы для нея не существуете, точно это не вы, а мѣшокъ съ мукой.

Пять часовъ тому назадъ, ваша Каролина, въ этой самой комнатѣ извивалась, какъ угорь, приставала къ вамъ неотступно; а теперь она все равно, что слитокъ свинца. Будь вы олицетворенное пламя, хоть самъ тропикъ верхомъ на экваторѣ, вамъ неудастся растопить ледниковъ этой воплощенной маленькой Швейцаріи; она притворяется спящей, но способна оледенить васъ съ головы до ногъ. Вы сто разъ спрашиваете, что съ ней подѣлалось, а Швейцарія отвѣчаетъ вамъ неопредѣленно, но рѣшительно, точно делегаты на Лондонской конференціи.

Что съ ней? Ничего. Она устала, спать хочетъ.

Чѣмъ больше вы настаиваете на своемъ, тѣмъ тверже она ничего не понимаетъ и вооружается неприступностью. Вы выражаете нетерпѣніе, а Каролина только-что задремала и видѣла такой хорошій сонъ!.. Вы ворчите — все пропало:

Аксіома.

Женщины всегда умѣютъ объяснить свои крупныя черты, а мелочи мы должны сами угадывать.

Быть можетъ, Каролина соблаговолитъ сообщить вамъ, что чувствуетъ себя очень нездоровой, но когда вы заснете, она хохочетъ, произнося проклятія вашему спящему тѣлу.

Женская логика.

Вы думали, что иступили въ бракъ съ разумнымъ существомъ, но вы жестоко ошиблись, другъ мой.

Аксіома.

Чувствительныя созданія совсѣмъ не то, что разумныя существа.

Чувство не есть разсудительность, а разсудокъ не есть наслажденіе, а наслажденіе и подавно не есть нѣчто разумное.

— Отстаньте, сударь!

— Вы восклицаете: «Ахъ!» Да, именно, это «ахъ!» вырвется изъ самой глубины вашей грудной клѣтки, а вы взбѣшенный выбѣжите изъ дому или же удалитесь въ свой кабинетъ, въ состояніи полнаго ошеломленія.

Какъ? Почему? Кто васъ побѣдилъ, свалилъ съ ногъ, восторжествовалъ надъ вами? Логика вашей жены. Это не та логика, которую проповѣдывалъ Аристотель, и не та, что излагалъ Ля-Рамэ, а потомъ Кантъ, Кондильякъ; не похожа она ни на логику Робеспьера, ни на логику Наполеона; но тѣмъ не менѣе это все-таки логика, общая всѣмъ на свѣтѣ женщинамъ, будь онѣ англичанки или итальянки, нормандки или бретонки (о, этихъ еще никто не переспорилъ!), парижанки или обитательницы луны… если только существуютъ женщины въ этомъ ночномъ краю, съ которымъ земныя женщины, очевидно, въ стачкѣ, что и немудрено, такъ какъ онѣ ангелы!

---

Разговоръ начался послѣ завтрака. Въ семейномъ быту только въ эту пору и можно разговаривать.

Мужчина, хотя бы и хотѣлъ, не можетъ спорить съ своей женой, пока лежитъ въ постели: на ея сторонѣ слишкомъ много выгодъ и ей слишкомъ легко принудить его къ молчанію. Покидая супружеское ложе, гдѣ есть хорошенькая женщина, мужчина бываетъ голоденъ, особенно если онъ еще молодъ. Завтракъ проходитъ довольно весело, а веселые люди не расположены къ солидному разсужденію! Словомъ, вы приступаете къ дѣлу только напившись кофе со сливками или чаю.

Положимъ, что вы забрали себѣ въ голову отдать сына въ гимназію. Всѣ отцы большіе лицемѣры и ни за что не признаются, что собственная плоть и кровь сильно надоѣдаетъ имъ, когда самостоятельно бѣгаетъ на двухъ ногахъ; ко всему простираетъ свои дерзновенныя руки, и шныряетъ по всему дому, на подобіе сухопутнаго головастика. Вашъ сынъ пищитъ, лаетъ, мяукаетъ; портитъ, ломаетъ и пачкаетъ мебель; а мебель вещь дорогая; играетъ чѣмъ попало, таскаетъ ваши бумаги, и вырѣзываетъ пѣтушковъ изъ газеты, которую вы еще не успѣли прочесть.

Когда онъ трогаетъ ваши вещи, мать говоритъ ему: «Бери, это можно!» Если же онъ прикасается къ ея вещамъ, она кричитъ: «Оставь, этого нельзя!»

Ради своего спокойствія, хитрая женщина откупается вашимъ имуществомъ. Ея материнская безсовѣстность прячется за спиной ребенка, онъ ея сообщникъ. Оба вмѣстѣ заключаютъ противъ васъ такой же союзъ, какъ два вора противъ капиталиста. Ребенокъ служитъ орудіемъ, посредствомъ котораго всѣ ваши вещи переворачиваются вверхъ дномъ. Ребенокъ побѣдоносно, или украдкой, залѣзаетъ въ вашу уборную и является оттуда облеченный въ ваши грязные подштанники, вытаскиваетъ на свѣтъ Божій различныя подробности туалета, которыя должны скрываться отъ людскихъ взоровъ. У вашей жены сидитъ въ гостяхъ пріятельница, изящная г-жа де-Фиштаминель, за которой вы ухаживаете, и вдругъ вашъ сынокъ приноситъ ей напоказъ пояса, которыми вы себѣ стягиваете животъ, кусочки фиксатуара для усовъ, старые жилеты, полинявшіе подъ мышками, носки, слегка почернѣвшіе на пяткахъ и пожелтѣвшіе у концовъ пальцевъ. Развѣ станешь доказывать, что всѣ эти пятна зависятъ отъ свойства сапожной кожи?

Жена ваша смѣется, переглядываясь съ своей пріятельницей, а вы не смѣете сердиться и тоже смѣетесь… Но какой это смѣхъ! Несчастные знаютъ, каково бываетъ человѣку въ такія минуты.

Случается, что васъ въ жаръ бросаетъ отъ ужаса, напримѣръ, если вы не находите своихъ бритвъ на ихъ обычномъ мѣстѣ. Если вы осердитесь, маленькій плутъ улыбается, обнаруживая два ряда жемчужныхъ зубовъ; если начнете браниться, онъ заплачетъ. Прибѣгаетъ мать. И какая мать! Она сію минуту готова возненавидѣть васъ, если вы не уступите. У женщинъ вѣдь не бываетъ златой средины: или вы чудовище, или примѣрный отецъ.

Въ иныя минуты вы начинаете понимать Ирода и его знаменитый приказъ касательно избіенія младенцевъ, дальше этого распоряженія, кажется, никто не отличался, за исключеніемъ добрѣйшаго короля Карла X!

Жена ваша вернулась на свое мѣсто, на диванъ, а вы ходите взадъ и впередъ мимо ея, останавливаетесь и произносите рѣшительнымъ тономъ:

— Положительно, Каролина, пора отдать Шарля въ пансіонъ.

— Шарля нельзя отдавать въ пансіонъ, — отвѣчаетъ она тихимъ и кроткимъ голосомъ.

— Ему шесть лѣтъ, а въ эти годы и начинается воспитаніе мужчины.

— Во-первыхъ, не въ шесть, а въ семь лѣтъ, — говоритъ она. — Принцы переходятъ изъ рукъ гувернантки въ руки воспитателя только семи лѣтъ. Таковъ неизмѣнный обычай. Я не вижу, почему бы не примѣнять къ дѣтямъ частныхъ лицъ тѣхъ же правилъ, какими руководствуются при воспитаніи принцевъ. Развѣ твой сынъ опередилъ ихъ въ чемъ-нибудь? Римскій король…

— Римскій король не идетъ въ счетъ.

— Какъ, развѣ римскій король не сынъ императора?.. (Она мѣняетъ разговоръ). — Вотъ тоже фантазія! Ты, кажется, желаешь бросить тѣнь на императрицу? А она разрѣшилась при докторѣ Дюбуа, въ присутствіи…

— Я совсѣмъ не объ этомъ говорю!

— Ты вѣчно перебиваешь, Адольфъ!

— Я говорю, что римскій король… (Тутъ вы начинаете возвышать голосъ) римскій король четырехъ лѣтъ отъ роду увезенъ изъ Франціи, а потому не можетъ намъ служить примѣромъ.

— Тѣмъ не менѣе, герцогу Бордосскому было семь лѣтъ, когда его передали герцогу де-Ривьеръ, его воспитателю.

Это логика.

— Герцогъ Бордосскій совсѣмъ иное дѣло…

— Стало быть, ты согласенъ, что нельзя отдавать ребенка въ пансіонъ, пока ему не минуло семи лѣтъ? — говоритъ она напыщеннымъ тономъ.

Это тоже логика.

— Я совсѣмъ не о томъ говорю, моя милая. Есть же разница между воспитаніемъ дома и тѣмъ, которое дается въ общественномъ заведеніи.

— Оттого именно я и не хочу пока отдавать Шарля въ пансіонъ; чтобы поступать въ заведеніе, слѣдуетъ ему хорошенько окрѣпнуть.

— Шарль очень крѣпокъ для своихъ лѣтъ.

— Шарль?.. Вотъ чисто мужское разсужденіе! Напротивъ, Шарль очень слабаго тѣлосложенія, онъ весь въ васъ… (Рѣчь переходитъ на вы). Если вамъ желательно избавиться отъ сына, конечно, самое лучшее средство — отдать его въ пансіонъ… Впрочемъ, я съ нѣкотораго времени и безъ того замѣчаю, что этотъ мальчикъ вамъ надоѣлъ.

— Вотъ тебѣ на! Мой родной сынъ мнѣ надоѣлъ? Вотъ выдумала! Мы несемъ отвѣтственность за нашихъ дѣтей передъ ними самими! Пора, наконецъ, приниматься за воспитаніе Шарля; у него здѣсь образуются прескверныя привычки, онъ никого не слушается, считаетъ себя полнымъ хозяиномъ всего, дерется и никто не даетъ ему сдачи за это. Нужно поселить его съ ровесниками, иначе у него будетъ невыносимый характеръ.

— Покорно благодарю. Значитъ, я дурно воспитываю сына?

— Этого я не говорю; но у васъ всегда найдутся уважительныя причины, чтобы съ нимъ не разставаться.

Теперь и вы переходите на вы; съ обѣихъ сторонъ разговоръ принимаетъ непріятный тонъ. Жена не прочь кольнуть васъ этимъ словечкомъ, но обижается, слыша его отъ васъ.

— Ну, вотъ договорились! Вамъ непремѣнно хочется отнять у меня ребенка, вы видите, что онъ стоитъ между нами, вы къ нему ревнуете, вы желаете его устранить, чтобы тиранить меня на просторѣ, и для этого приносите въ жертву собственнаго сына! О, я настолько-то умна, чтобы это понять!

— Вы, кажется, принимаете меня за Авраама, взявшагося за ножъ?.. Что жь, по вашему, на свѣтѣ не существуетъ гимназій и пансіоновъ?.. Или они стоятъ пустые, потому что никто не помѣщаетъ дѣтей въ такія заведенія?

— Ну, ужь я вижу, что вы желаете во что бы то ни стало поднимать меня на смѣхъ. Я очень хорошо знаю, что гимназіи существуютъ, но знаю и то, что шестилѣтнихъ мальчиковъ никто не отдаетъ въ пансіоны, и Шарль туда не пойдетъ!

— Милая моя, съ чего же пылишь?

— Это я-то пылю? Никогда въ жизни. Я женщина и умѣю все переносить съ терпѣніемъ.

— Ну, разсудимъ толкомъ.

— То-то и есть, что пора прекратить эти глупости.

— Я нахожу, что пора учить Шарля грамотѣ; позже это будетъ труднѣе и покажется ему слишкомъ скучнымъ.

Затѣмъ, въ теченіе десяти минутъ, вы говорите безъ всякой помѣхи и въ заключеніе произносите: «Ну, такъ какъ же?» такимъ тономъ, который, съ вашей точки зрѣнія, исключаетъ возможность дальнѣйшихъ возраженій.

— А также, — говоритъ жена, — что рано отдавать Шарля въ пансіонъ.

Стало быть, ни съ мѣста!

— Однако, милая моя, г-нъ Дешаръ отдалъ своего маленькаго Жюля въ гимназію ровно шести лѣтъ. Если бы ты посѣтила нѣсколько учебныхъ заведеній, то сама могла бы убѣдиться, что тамъ множество шестилѣтнихъ дѣтей.

Еще десять минутъ вы говорите безъ перерывовъ и опять произносите заключительно: «Ну, что же?»

— Маленькій Дешаръ воротился домой въ синякахъ, — отвѣчаетъ Каролина.

— А Шарль и дома наживаетъ синяки, — говорите вы.!

— Никогда! — произноситъ она величественно.

Черезъ четверть часа все дѣло сводится къ побочному вопросу о томъ, бываютъ ли у Шарля синяки, или не бываютъ?

Оба вы спорите, даете противорѣчивыя показанія, выражаете другъ другу полное недовѣріе, такъ что является надобность сослаться на мнѣніе третьяго лица.

Аксіома

Во всякомъ супружествѣ существуетъ свой кассаціонный департаментъ, который никогда не занимается сущностью дѣла судитъ только формальную сторону.

Призывается няня: она приходитъ и принимаетъ сторону вашей жены. Судъ постановилъ, что у Шарля никогда не бывало синяковъ.

Каролина смотритъ на васъ торжествующимъ взглядомъ и произноситъ слѣдующія ошеломляющія васъ слова:

— Теперь ты видишь, что невозможно отдавать Шарля и пансіонъ.

Вы уходите, задыхаясь отъ гнѣва. Нѣтъ никакой возможности втолковать этой женщинѣ, что предложеніе помѣстите Шарля въ пансіонъ не имѣетъ ни малѣйшаго отношенія къ тому, бывали у него синяки или не бывали.

Вечеромъ, послѣ обѣда, въ присутствіи двадцати человѣкъ, въ слышите, какъ это ужасное существо заканчиваетъ длинную бесѣду съ посторонней дамой такими словами:

— Онъ хотѣлъ отдать Шарля въ гимназію, но я ему доказала, что надо еще подождать.

Въ подобныхъ обстоятельствахъ иные мужья публично выходятъ изъ себя, и недѣль черезъ шесть имъ это выходитъ бокомъ; но зато они тѣмъ выигрываютъ, что въ первый разъ, какъ Шарль какой-нибудь неожиданной выходкой компрометируетъ свою мамашу, его немедленно отдаютъ въ пансіонъ. Другіе мужи бьютъ посуду, предаваясь внутренному бѣшенству. Благоразумные помалчиваютъ и выжидаютъ.

Такимъ образомъ, женская логика проявляется въ малѣйшихъ случаяхъ жизни, идетъ ли дѣло о прогулкѣ, о перестановкѣ мебели, о перемѣнѣ квартиры, это все равно. Эта логика замѣчательна по своей простотѣ и заключается въ томъ, чтобы неуклонно вертѣться на одной мысли, именно на той, которая на ту пору ихъ занимаетъ. Какъ и всѣ особенности женской натуры, эта система исчерпывается алгебраической формулой: «Да — Нѣтъ». Иногда аргументы замѣняются покачиваніемъ головы.

Женскій іезуитизмъ.

Самый іезуитскій іезуитъ въ тысячу разъ менѣе іезуитъ, нежели наименѣе іезуитская женщина, судите сами, до какой степени женщины іезуитки! Онѣ такія іезуитки, что хитрѣйшій іезуитъ не догадается, до чего женщина доводитъ свой іезуитизмъ, такъ какъ существуетъ множество способовъ быть іезуиткой, а женщина такъ искусна въ этомъ дѣлѣ, что ухитряется іезуитствовать, и виду не показывая, что она іезуитка. Іезуиту можно доказать, положимъ, рѣдко, но все-таки возможно, что онъ іезуитъ; а попробуйте-ка доказать женщинѣ, что она говоритъ или поступаетъ по-іезуитски! Она скорѣе дастъ искрошить себя въ куски, чѣмъ сознается въ этомъ.

Какъ, она іезуитка? Она, эта воплощенная честность, прямодушіе, деликатность? Она іезуитка? Да что жь, послѣ этого, означаетъ слово «іезуитъ»? Что такое іезуиты? Она никогда не видывала ихъ, не слыхала, что они говорятъ… «А вотъ вы такъ іезуитъ!» И она по-іезуитски докажетъ вамъ, что вы самъ и есть самый хитрый іезуитъ.

Приведу одинъ изъ тысячи примѣровъ женскаго іезуитства; въ этомъ примѣрѣ заключается одна изъ ужаснѣйшихъ мелкихъ невзгодъ супружеской жизни, чуть ли не наиболѣе крупная изъ всѣхъ.

Каролина тысячу разъ выражала въ вашемъ присутствіи свои завѣтныя желанія, жаловалась, что ой слишкомъ много приходится ходить пѣшкомъ, что она не въ состояніи достаточно часто мѣнять свои шляпки, зонтики, платья и вообще принадлежности своего туалета, не можетъ видѣть своего ребенка въ матросскомъ костюмѣ, ни одѣть его кирасиромъ или артиллеристомъ національной гвардіи, или шотландцемъ, съ голыми ногами и въ шапочкѣ съ перомъ, не можетъ сшить ему ни жакетки, ни сюртука, ни бархатной блузы, ни длинныхъ сапогъ, ни панталонъ; не можетъ покупать ему множество новыхъ игрушекъ, заводныхъ мышей, хозяйственной посудки и т. д.; не имѣетъ средствъ отплатить за любезности г-жи Дешаръ и г-жи де-Фиштаминель, не можетъ пригласить ихъ ни на балъ, ни на вечеръ, ни на обѣдъ; не можетъ нанимать отдѣльную ложу въ театрѣ, а принуждена сидѣть въ галереѣ рядомъ съ мужчинами, изъ которыхъ одни слишкомъ любезнь, а другіе почти грубы; принуждена по выходѣ изъ театра искать извозчика.

— Ахъ, говоритъ она, — ты хочешь сдѣлать экономію, но очень ошибаешься; впрочемъ, всѣ мужчины таковы! Видишь ли, такъ портятся мои ботинки, и моя шляпка, и шаль на мнѣ сырѣетъ, и все мнется, а шелковые чулки забрызганы грязью. Ты жалѣешь двадцати франковъ на наемъ кареты, и даже не двадцать, а только шестнадцать франковъ сберегаешь, потому что за извозчика все равно надо же заплатить четыре франка… а вещей портится на пятьдесятъ франковъ, да еще самолюбіе твое страдаетъ, когда ты видишь на мнѣ полинялую шляпку. Ты не понимаешь, отчего она такъ скоро износилась, а во всемъ виноваты твои проклятыя извощичьи пролетки. Я ужь не говорю о непріятности толкаться въ толпѣ мужчинъ… Для тебя это, повидимому, безразлично!

Далѣе она жалуется, что не можетъ купить себѣ рояля, вмѣсто того, чтобы брать его на прокатъ; не можетъ слѣдить за модой. (Иныя женщины пользуются всѣми новостями, но какой цѣной это покупается?.. Она скорѣе бросится въ окно, чѣмъ подражать имъ, потому что она васъ любитъ!.. При этомъ она проливаетъ слезы. Нѣтъ, она рѣшительно не въ силахъ понять такихъ женщинъ!). Еще она жалуется, что никогда ей не доведется прокатиться по Елисейскимъ Полямъ въ собственной коляскѣ, развалившись на пружинныхъ подушкахъ, какъ госпожа де-Фонтаминель. (Вотъ женщина, которая понимаетъ жизнь какъ слѣдуетъ! И мужъ у нея чудесный, благовоспитанный, послушный и такой счастливый!.. Его жена готова за него и въ огонь, и въ воду!)…

И вотъ, наконецъ, вдоволь наслушавшись такихъ супружескихъ сценъ, вы побиты самыми логическими разсужденіями (покойный адвокатъ Трипье, и даже покойный Мерлинъ^[1]) сущіе ребята по сравненію съ нею, что довольно ясно изъ предыдущаго разсказа о «Невзгодѣ»), вы побиты самыми нѣжными ласками, самыми неудержимыми слезами и даже вашими собственными изреченіями, ибо въ такихъ случаяхъ женщина притаилась въ листвѣ своей домашней обстановки, какъ настоящій ягуаръ: она какъ будто и не слушаетъ васъ, но попробуйте выпустить лишнее слово, сдѣлать одно движеніе, выразить желаніе, она все подхватываетъ на лету, сооружается тѣмъ, что у васъ вырвалось нечаянно, оттачиваетъ это оружіе и сотни разъ кряду направляетъ его противъ васъ… Вы побиты также и милыми ужимками въ такомъ родѣ: «Если ты это сдѣлаешь, я сдѣлаю вотъ что». Тутъ онѣ становятся отъявленными торговками, хуже жидовъ, хуже грековъ (изъ тѣхъ, что продаютъ благовонныя вещества и дѣвочекъ), хуже арабовъ (торгующихъ мальчиками и лошадьми), хуже швейцарцевъ, хуже гражданъ города Женевы, хуже банкировъ и, что всего хуже, торгуются пуще генуэзцевъ!

Словомъ, будучи побиты на всѣ лады, вы рѣшаетесь вступить въ нѣкое коммерческое предпріятіе и рискнуть для этого частью своего капитала. И вотъ, однажды вечеромъ, въ сумерки, сидя рядомъ съ женой, или поутру, въ минуту пробужденія, когда Каролина еще не совсѣмъ очнулась и лежитъ румяная въ своемъ бѣлоснѣжномъ ночномъ туалетѣ, съ смѣющимся лицомъ, обрамленнымъ кружевами, вы говорите ей: «Ты хотѣла того-то, мечтала о томъ-то, говорила мнѣ то-то», ну, словомъ, вы перечисляете сразу длинный рядъ ея фантазій, посредствомъ которыхъ она не разъ терзала ваше сердце, потому что ужасно сознавать, что не можешь исполнить желанія любимой женщины, и въ концѣ концовъ вы заявляете слѣдующее:

— Ну, моя милая, мнѣ представляется случай такъ выгодно помѣстить сто тысячъ франковъ, что они дадутъ мнѣ впятеро больше, и я рѣшаюсь пуститься въ это дѣло.

Она просыпается, садится въ постели и начинаетъ васъ цѣловать, но какъ цѣловать!..

— Какой ты милый! — говоритъ она на первый разъ.

Послѣдняго раза мы приводить не будемъ, такъ какъ это нѣчто нечленораздѣльное, безконечное и неопредѣленное.

— Теперь, — говоритъ она, — объясни же мнѣ, какое это будетъ дѣло.

И вотъ, вы стараетесь объяснить дѣло. Сначала женщины никакого дѣла не могутъ взять въ толкъ, не хотятъ показать что понимаютъ, но въ сущности, понимаютъ; какъ, почему, какимъ образомъ? Должно быть по своему, со временемъ, когда имъ вздумается; ваша безцѣнная Каролина, въ восхищеніи, утверждаетъ, что напрасно вы такъ серьезно приняли къ сердцу ея желанія, ея жалобы, ея мечты о туалетахъ. Она испугалась этого «дѣла», боится заправилъ, опасается акцій, а главное трепещетъ за судьбу капитала, такъ какъ еще неизвѣстно, какой будетъ дивидендъ…

Аксіома.

Женщины опасаются всякаго дѣлежа.

Кромѣ того, Каролина опасается какой-нибудь ловушки; но она въ восторгѣ при мысли имѣть свою карету, свою ложу, наряжать сына въ разнообразнѣйшіе костюмы и т. д. Хоть она и отговариваетъ васъ отъ этого предпріятія, но, очевидно, радехонька, что вы помѣщаете въ него свой капиталъ.

Первый періодъ.-- О, душечка, если бы вы звали, какая счастливая! Адольфъ вступилъ въ одно великолѣпнѣйшее предпріятіе! У меня будетъ собственный экипажъ… О, гораздо лучше, чѣмъ у госпожи де-Фиштаминель: ея коляска вышла изъ моды, а у меня будетъ карета со сторами, обшитыми бахромой. Мои лошади будутъ сѣрыя, мышинаго цвѣта; у ней бурыя, что вульгарно въ высшей степени…

— Стало былъ, это дѣло уже пущено въ ходъ?

— О, великолѣпно! Акціи должны еще возвыситься въ цѣнѣ, вѣдь онъ мнѣ все это разъяснилъ, прежде чѣмъ рѣшился начать, дѣло, потому что Адольфъ… Нужно вамъ сказать, что Адольфъ ничего не предпринимаетъ, не посовѣтовавшись напередъ со мной.

— Вотъ счастливая женщина!

— Какъ же иначе, развѣ супружество мыслимо безъ полнаго взаимнаго довѣрія? Адольфъ мнѣ все, все говоритъ.

Въ эту пору вы, или ты, Адольфъ, превосходнѣйшій мужъ во всемъ Парижѣ, миленькій, добренькій, геній, ангелъ. Зато и ласкаютъ васъ почти до излишества. Вы благословляете таинство брака. Каролина превозноситъ всѣхъ вообще мужчинъ, мужчина царь творенія! Женщина на то и создана, чтобы служить ему; мужчина великодушенъ, супружество есть наилучшее изъ учрежденій.

Въ теченіе трехъ мѣсяцевъ, шести мѣсяцевъ Каролина разыгрываетъ концерты и блестящія сонаты на одну и ту же восхитительную тему: «Я буду богата! Тысячу франковъ въ мѣсяцъ буду тратить на туалетъ! Заведу собственный экипажъ!..»

Ребенокъ занимаетъ ее гораздо меньше: теперь весь вопросъ въ томъ, въ который пансіонъ его отдать.

Второй періодъ.-- Ну, мой милый, какъ идутъ дѣла? Что же твое предпріятіе? А что же дѣло, которое должно доставить мнѣ собственную карету и т. д. —? — Пора бы ужь твоему дѣлу кончиться. Когда же твое дѣло кончится? Оно тянется нестерпимо долго. Когда же конецъ твоему дѣлу? Что же, акціи поднимаются? Только ты и вступаешь въ предпріятія, которымъ конца не видно.

Однажды она вдругъ задаетъ вамъ вопросъ:

— А что, это дѣло въ самомъ дѣлѣ существуетъ?

Мѣсяцевъ шесть или восемь спустя, если вы случайно заговорите объ этомъ дѣлѣ, она отвѣчаетъ:

— Ахъ, это твое дѣло!.. Стало быть, оно существуетъ?

И вотъ эта женщина, которую вы считали дурочкой, начинаетъ обнаруживать бездну остроумія, когда желаетъ поднятъ васъ на смѣхъ. Въ этотъ періодъ времени, если въ обществѣ говорятъ о васъ, Каролина хранитъ подозрительное молчаніе или дурно отзывается о мужчинахъ вообще:

— Мужчина всегда не таковъ, какимъ представляется; чтобы ихъ узнать хорошенько, надо съ ними пудъ соли съѣсть. Супружество имѣетъ и хорошія, и дурныя стороны. Мужчины не умѣютъ ничего довести до конца.

Періодъ третій. — Катастрофа.-- Великолѣпнѣйшее предпріятіе, которое должно было упятерить ваши капиталы и въ которомъ участвовали самые осторожные дѣльцы, и самые образованные люди, пэры, депутаты, банкиры, все кавалеры ордена Почетнаго Легіона, это предпріятіе лопнуло! Правленіе ликвидируетъ дѣла. Наиболѣе смѣлые умы разсчитываютъ получить десять процентовъ съ затраченнаго капитала. Вы грустны.

Каролина часто спрашиваетъ:

— Адольфъ, что съ тобой? Адольфъ, что случилось?

Наконецъ, вы сообщаете Каролинѣ о роковомъ исходѣ предпріятія; она сначала утѣшаетъ васъ.

Но вы произносите слѣдующія неосторожныя слова:

— Сто тысячъ франковъ пропало! Теперь нужно будетъ соблюдать строжайшую экономію.

Вотъ тутъ-то и проявляется вся сила женскаго іезуитства. Стоило вамъ произнести слово «экономія», какъ она вспыхиваетъ, точно порохъ.

— Ага, вотъ что значитъ пускаться въ аферы! Зачѣмъ же ты, такой осторожный, ухнулъ сто тысячъ франковъ въ одно предпріятіе? Я была противъ этого, помнишь? Но ты меня не слушалъ!..

И ссора разгорается на эту тему.

— Вы никуда негодный человѣкъ, пустой, неспособный, однѣ женщины видятъ вещи въ ихъ настоящемъ свѣтѣ. Вы рисковали насущнымъ хлѣбомъ своихъ дѣтей, она васъ отговаривала. Нѣтъ, вы не можете сказать, что хлопотали ради нея. Ей, слава Богу, не въ чемъ себя упрекнуть. И она по сту разъ въ мѣсяцъ поминаетъ объ этой неудачѣ. Если бы мой благовѣрный не кидался въ рискованныя предпріятія, у меня было бы и то, и это. Въ другой разъ, если захочешь пускаться въ аферы, будешь меня слушаться! Адольфъ обвиняется въ томъ, что очертя голову бросилъ за окошко сто тысячъ франковъ, такъ, неизвѣстно для чего, безъ цѣли, по глупости, потому что не посовѣтовался съ женой. Каролина уговариваетъ знакомыхъ барышень не выходить замужъ. Она жалуется на бездарность мужчинъ, проматывающихъ состояніе своихъ женъ; Каролина мстительна, глупа, она злючка! Пожалѣйте Адольфа! Пожалѣйте самихъ себя, о, мужья! А вы, холостяки, радуйтесь!

Воспоминанія и сожалѣнія.

Послѣ нѣсколькихъ лѣтъ супружества ваша любовь такъ притупилась, что Каролина иногда пытается, по вечерамъ, подбодрить васъ маленькими шпильками. У васъ развилось какое-то спокойствіе, невозмутимость, которыя возбуждаютъ нетерпѣніе во всѣх законныхъ женахъ. Женщины находятъ въ такомъ спокойсти; нѣкотораго рода дерзость: лѣнивое благополучіе онѣ принимаютъ за фатовство, за самодовольство, потому что не допускаютъ мысли о равнодушіи къ своимъ безцѣннымъ качествамъ, и если показываетъ, что вѣришь на слово ихъ добродѣтели, онѣ бѣсятся.

Въ такихъ обстоятельствахъ, составляющихъ самую сущность брака, и которыя каждый мужъ и каждая жена должны принять во вниманіе, ни одинъ мужъ не отважится сказать, что ему надоѣлъ пирогъ, вѣчно съ одной и той же начинкой; а между тѣмъ дѣйствительно его аппетитъ нуждается въ приправахъ туалета, въ возбудительномъ дѣйствіи разлуки, или предполагаемаго соперничества.

И вотъ, когда вы гуляете съ женой подъ руку, вы и не думаете прижимать ея руку къ своимъ бокамъ, съ боязливой и внимательной оглядкой скряги, несущаго подъ мышкой свои сокровища. Вы глазѣете направо и налѣво, любуетесь на разныя рѣдкости на бульварѣ, а жену ведете разсѣянно и вяло, точно тащите на буксирѣ тяжелую нормандскую барку. И тогда, говоря откровенно, друзья мои, если кому-нибудь изъ прохожихъ особенно понравится ваша жена, и онъ мимоходомъ, нечаянно или преднамѣренно, задѣнетъ ее, вы не станете провѣрять, съ какими намѣреніями онъ ее подтолкнулъ; къ тому же, ни одна женщина не захочетъ вызывать между вами ссору изъ-за такихъ пустяковъ. А между тѣмъ, сознайтесь, эти самые пустяки чрезвычайно лестны и для нея, и для васъ?

Вотъ въ какомъ вы теперь положеніи, не далѣе того. Но глубинѣ своего сердца, своей совѣсти, вы таите слѣдующую ужасную мысль: Каролина не исполнила вашихъ ожиданій, Каролина имѣетъ недостатки, которые были незамѣтны въ пору медоваго мѣсяца, когда ихъ захватилъ глубокій приливъ, а когда вода сошла, они обнаружились и торчатъ теперь очень замѣтно. Вы рѣдко задѣваете за эти подводные камни; ваши надежды разбивались о нихъ, и сколько разъ ваши мечты, мечты юнаго холостяка (какъ далеко ушло это время!), претерпѣвали крушеніе; гибель всѣхъ вашихъ фантастическихъ судовъ, нагруженныхъ воображаемыми богатствами! Лучшіе товары погибли, остался одинъ балластъ — законный бракъ. Словомъ, раздумывая о своемъ супружествѣ и глядя на Каролину, вы мысленно говорите себѣ: «Нѣтъ, это совсѣмъ не то, что я думалъ!»

Однажды на вечерѣ, на балу, въ свѣтѣ или у близкихъ знакомыхъ, вы встрѣчаете удивительную молодую дѣвушку: красивую, остроумную, добрую; душа у ней, о, небесная душа, а красота — дивная! Вотъ онъ, неизсякаемый источникъ прелестей: овальное лицо, такія черты, которыя долгіе годы могутъ противостоять жизненнымъ испытаніямъ, задумчивое чело и бездна граціи. Она богата, образована, принадлежитъ къ знатному семейству; она повсюду займетъ подобающее ей мѣсто, сумѣетъ и блистать, и стушеваться; короче говоря, она въ полнѣйшей мѣрѣ осуществляетъ той сіяющій идеалъ женщины, который вы себѣ составили; женщины, которую вы могли бы любить вѣчно; она бы постоянно льстила всѣмъ сторонамъ вашего самолюбія, понимала бы ваши интересы и служила бы имъ въ совершенствѣ. Къ тому же она привѣтлива и весела, эта удивительная молодая дѣвушка, пробудившая ваши благороднѣйшія страсти, оживившая въ васъ потухшія желанія!

Вы съ мрачнымъ отчаяніемъ взираете на Каролину, и вотъ какіе призраки мыслей кружатся въ вашемъ мозгу, и бьются своими крыльями летучей мыши, своими хищными ястребиными клювами, своими туловищами ночной бабочки, о стѣнки того чертога, гдѣ, подобно золотому свѣтильнику, горитъ вашъ разумъ, распаленный пылкимъ желаніемъ.

Строфа первая:-- Ахъ, зачѣмъ я женатъ? Ахъ, какой это былъ роковой шагъ! Я польстился на жалкую сумму денегъ! И неужели все для меня кончено, и нельзя имѣть другую жену? Ахъ, какіе умные люди турки! Оно и видно, что творецъ Корана живалъ въ пустынѣ!

Строфа вторая: — Моей женѣ нездоровится, по утрамъ она иногда кашляетъ. Боже мой, если Ты, въ своей мудрости, рѣшилъ призвать къ себѣ Каролину, совершай свою волю поскорѣе, такъ будетъ лучше и для нея, и для меня. Этотъ ангелъ отжилъ свой вѣкъ.

Строфа третья:-- Какое же я чудовище! Каролина мать моихъ дѣтей!

Возвращаясь въ каретѣ съ женой, вы находите ее ужасной. Она заговариваетъ съ вами, вы отвѣчаете односложно. Она спрашиваетъ: «Что съ тобой, дружокъ?» Вы отвѣчаете: «Ничего». Она кашляетъ, вы рекомендуете ей завтра же послать за докторомъ. Почемъ знать, въ медицинѣ бываютъ такія… случайности.

Строфа четвертая:-- Я слыхалъ, будто одинъ врачъ, которому наслѣдники заплатили очень скудно, неосторожно воскликнулъ:

— Пожалѣли мнѣ тысячи экю, а я имъ доставилъ сорокъ тысячъ франковъ дохода!.. О, я бы не постоялъ за гонораромъ!..

— Каролина, — говорите вы вслухъ, — пора обратить вниманіе на твое здоровье, закутайся плотнѣе въ шаль, побереги себя, мой ангелъ!

Жена очень довольна вашимъ поведеніемъ;, очевидно, что вы ею чрезвычайно интересуетесь. Пока она раздѣвается въ спальнѣ, вы лежите, растянувшись на кушеткѣ.

Платье ниспадаетъ на полъ, и вы созерцаете божественное видѣніе, отверзающее вамъ перламутровыя врата воздушныхъ замковъ. Какой восторгъ! Вы видите ту самую чудную дѣвушку! Она бѣла, какъ парусъ испанскаго судна, входящаго въ гавань Кадикса и нагруженнаго драгоцѣнностями… У ней такіе же пышные изгибы, ласкающіе ладный взоръ торговца. Ваша жена въ восторгѣ, что вы залюбовались ею, она теперь поняла, почему вы были такъ мрачны. А вы, закрывъ глаза, видите передъ собою удивительную молодую дѣвушку и произносите вслухъ:

Строфа пятая и послѣдняя: — Божественная! Обожаемая! Есть ли на свѣтѣ другая такая женщина? О, роза ночная! Богиня изъ слоновой кости! Дѣва небесная! Звѣзда вечерняя и утренняя!

У каждаго свои любимыя молитвы, а вы прочли ужь четыре акафиста.

На другой день ваша жена очаровательна: кашель совсѣмъ прошелъ, никакого доктора ей не нужно, если ей суждено умереть, то развѣ отъ избытка здоровья. Вы четыре раза ее прокляли, во имя чудной барышни, и она четыре раза благословляла васъ. Каролина не вѣдаетъ, что на днѣ вашего сердца за это время извивалась маленькая золотая рыбка изъ породы крокодиловъ, плавающая въ супружеской любви такъ же, какъ та плаваетъ въ банкѣ, но только безъ раковинъ.

За нѣсколько дней передъ тѣмъ ваша жена отзывалась о васъ въ довольно двусмысленныхъ выраженіяхъ въ бесѣдѣ съ г-жей де-Фиштаминель; ваша прекрасная пріятельница пріѣзжаетъ ее провѣдать, и Каролина рѣшительно компрометируетъ васъ своими долгими и влажными взглядами; она превозноситъ васъ и свое счастье.

Вы въ бѣшенствѣ бѣжите изъ дому, злоба душитъ васъ и въ рады, что встрѣтили на бульварѣ пріятеля, съ которымъ можно отвести душу.

— Другъ мой, пожалуйста не женись! Легче видѣть, какъ наслѣдники растаскиваютъ твое добро, пока ты томишься на смертномъ одрѣ, легче два часа мучиться жаждой передъ смертью и слушать, какъ сидѣлка отчитываетъ тебя на тотъ свѣтъ, какъ описываетъ Анри Монье въ ужасной сценѣ умиранія холостяка, — все лучше! Только ни подъ какимъ видомъ не вступай въ бракъ.

Къ счастью, вы больше не встрѣчались съ удивительной молодой дѣвушкой. Такимъ образомъ вы избѣгли геенны огненной, въ которую прямо вели васъ ваши преступные помыслы, и снова попали въ чистилище супружескаго благополучія. Но съ этихъ поръ вы начинаете обращать особое вниманіе на г-жу Фиштаминель, въ которую ужь были влюблены до своей женитьбы, но тогда ничего не достигли.

ЗАМѢЧАНІЕ.

По достиженіи этой широты или долготы супружескаго океана, обнаруживается нѣкоторый хроническій, перемежающійся недугъ, въ родѣ зубной боли… Я ужь вижу, что вы хотите меня перебить вопросомъ:

— Какимъ образомъ производятся съемки въ этомъ океанѣ? Когда именно мужъ можетъ считать себя достигшимъ этого пункта? И нельзя ли избѣжать подводныхъ скалъ?

Такого пункта можно достигнуть и черезъ десять мѣсяцовъ, послѣ свадьбы, и черезъ десять лѣтъ; все зависитъ отъ ходкости корабля, отъ исправности его оснастки, отъ пассатныхъ вѣтровъ,, отъ силы теченій, и главное — отъ состава экипажа. Между тѣмъ, на вашей сторонѣ та выгода, что у моряковъ только одинъ способъ опредѣлять точку, а у мужей на это сотни различныхъ способовъ.

Напримѣръ: Каролина, бывшая вашей душечкой, вашимъ сокровищемъ, ставъ просто вашей женой и прогуливаясь съ вами, но бульвару, тяжело виснетъ на вашей рукѣ, или же находитъ несравненно болѣе бонтоннымъ совсѣмъ не ходить съ вами подъ руку.

Или она начинаетъ различать, что этотъ старъ, а этотъ молодъ, этотъ одѣтъ хорошо, а тотъ похуже, тогда какъ въ прежнее; время она вовсе никого не замѣчала на бульварѣ, хотя бы тамъ гуляли цѣлыя толпы черныхъ шляпъ, и гораздо больше мужскихъ сапогъ, чѣмъ дамскихъ ботинокъ.

Или, когда вы возвращаетесь домой, она говоритъ: «Ничего, это только баринъ!» между тѣмъ какъ прежде восклицала: «Ахъ, это Адольфъ!» и восклицала такимъ тономъ, съ такимъ видомъ, что посторонніе зрители, любуясь ею говорили: «Вотъ счастливая женщина!» (Такое восклицаніе бываетъ у женщины двоякаго рода: во-первыхъ, когда оно искренно, а во-вторыхъ, когда она притворно восклицаетъ: «Ахъ, это Адольфъ!» Когда же она говоритъ; «Ничего, это только баринъ», это значитъ, что она ужь даже не притворяется).

Или, если вы воротились домой немножко поздно (т. е. часовъ въ одиннадцать или въ двѣнадцать), она уже храпитъ въ постели! Признакъ ужасающій!

Или въ вашемъ присутствіи она надѣваетъ чулки…

(Въ англійскомъ семействѣ это можетъ случиться только одинъ разъ въ теченіе супружеской жизни любой лэди: на другой день она уѣзжаетъ на континентъ съ какимъ-нибудь капитаномъ, и больше не думаетъ надѣвать чулки).

Или… Но довольно и этого.

Предыдущее относится къ морякамъ или къ мужьямъ, искусившимся въ наукѣ кораблевожденія.

СУПРУЖЕСКІЙ СЛѢПЕНЬ.

Итакъ, подъ этой линіей широта, близкой къ тропику (насчетъ названія котораго приличіе не дозволяетъ намъ пошлой шутки, недостойной столь остроумной книги), постигаетъ васъ прескверная мелкая невзгода, въ просторѣчіи называемая «супружескимъ слѣпнемъ». Изъ всѣхъ комаровъ, мошекъ, блохъ, таракановъ, скорпіоновъ, это самое нестерпимое насѣкомое, тѣмъ болѣе, что до сихъ поръ еще не найдено средство отъ него избавляться. Этотъ слѣпень жалитъ не сразу: онъ вначалѣ пищитъ и звенитъ, у васъ надъ ухомъ, и вы еще не знаете, что это такое.

Такъ, напримѣръ, ни съ того, ни съ сего, Каролина говоритъ самымъ натуральнымъ тономъ:

— Какое великолѣпное платье было вчера на г-жѣ Дешаръ…

— Да, она одѣвается со вкусомъ, — говоритъ Адольфъ, хотя вовсе этого не находитъ.

— Это ей мужъ подарилъ, — возражаетъ Каролина, пожимая плечами.

— Ага!!

— Какъ же! Это платье стоитъ четыреста франковъ! Самый высшій сортъ настоящаго бархата…

— Четыреста франковъ! — восклицаетъ Адольфъ, разыгрывая изъ себя Ѳому невѣрнаго.

— Но вѣдь въ томъ числѣ матеріи еще на два полотнища и на одинъ корсажъ…

— Молодецъ г-нъ Дешаръ, обо всемъ подумалъ, — продолжаетъ Адольфъ, прибѣгая къ насмѣшливому тону.

— Не всякій мужчина проявляетъ такую заботливость, — замѣчаетъ Каролина очень сухо.

— Какую же это заботливость?..

— Конечно, Адольфъ… онъ заготовилъ напередъ матерію для. замѣны двухъ полотнищъ, и еще на лифъ, чтобы можно было заново передѣлать платье, когда больше нельзя будетъ носить его, съ открытымъ лифомъ…

Адольфъ думаетъ про себя: «Каролинѣ хочется новаго платья. Бѣдняга!..»

Въ скоромъ времени оказывается, что г-нъ Дешаръ обновилъ всю мебель въ комнатѣ своей жены. Потомъ г-нъ Дешаръ распорядился вставить по новой модѣ брилліанты своей жены. Г-нъ Дешаръ никуда не выѣзжаетъ безъ своей жены, и ее никуда не пускаетъ иначе, какъ самъ ведя ее подъ руку.

Если вы приносите какой-нибудь подарокъ Каролинѣ, онъ никуда негодится въ сравненіи съ тѣмъ, что покупаетъ г-нъ Дешаръ. Если у васъ вырвется нетерпѣливый жестъ, сердитое слово, если вы возвышаете голосъ, немедленно раздается змѣиное шипѣнье вашей жены, и она говоритъ:

— Вотъ ужь г-въ Дешаръ никогда бы себѣ этого не позво: лилъ! Бери въ примѣръ г-на Дешара!

Словомъ, глупѣйшій г-нъ Дешаръ то и дѣло появляется въ вашемъ семейномъ быту и во все вмѣшивается.

Слова: «Подумай-ка, развѣ г-нъ Дешаръ когда-нибудь позвонилъ бы себѣ» и т. д. служатъ въ вашемъ хозяйствѣ чѣмъ-то вродѣ Дамоклова меча или, скорѣе, булавки; а ваше самолюбіе изображаетъ ту подушечку, въ которую жена всечасно вкалываетъ и запускаетъ эту булавку, подъ всевозможными неожиданными предлогами, однакожь, употребляя при этомъ ласковыя слова и довольно милыя ужимки.

Слѣпень искусалъ Адольфа до такой степени, что у него все тѣло ноетъ, и, наконецъ, онъ ищетъ спасенія въ той самой мѣрѣ, которая съ успѣхомъ примѣняется въ благоустроенной полиціи, въ правительственныхъ кругахъ и въ стратегіи (См. сочиненія Зобана объ осадѣ и защитѣ крѣпостей). Онъ избираетъ г-жу Дештаминель, женщину еще молодую, изящную, немножко кокетку, и примѣняетъ ее (о, злодѣй ужь съ давнихъ поръ на это мѣтилъ!), какъ горчичникъ на чрезвычайно чувствительную кожу Каролины.

О, вы, всѣ такъ часто восклицающіе: «Я не понимаю, что подѣлалось съ моей женой!..» Вы припадете устами къ этой страницѣ, преисполненной трансцендентальной философіи, потому что найдете въ ней ключъ къ познанію характера всѣхъ женщинъ!.. Но, узнавъ ихъ такъ же хорошо, какъ я, вы все-таки немного знаете, такъ какъ женщины и сами себя не знаютъ. Самъ Господь Богъ, какъ вамъ извѣстно, ошибся насчетъ единственной женщины, которой управлялъ самолично, а еще самъ и создалъ ее.

Каролина готова во всякое время подпускать шпильки Адольфу; но такая способность безпрестанно жалить свою дражайшую половину признается законной, повидимому, только съ женской стороны: если Адольфу вздумается кольнуть супругу хотя бы одинъ разокъ, его объявляютъ чудовищемъ. Со стороны Каролины это не болѣе, какъ милыя шутки, игривыя рѣчи, ради увеселенія совмѣстной жизни, и притомъ продиктованныя чистѣйшими намѣреніями, тогда какъ со стороны Адольфа это неслыханная жестокость, полное непониманіе женскаго сердца, и, очевидно, заранѣе обдуманный планъ причинять ей огорченія!

— Итакъ, вы очень влюблены въ г-жу де-Фиштаминель? — спрашиваетъ Каролина. — Удивляюсь, что такого особенно привле нательнаго въ ея умѣ, въ ея манерахъ? Вѣдь это паукъ…

— Помилуй, Каролина…

— О, не трудитесь отрицать странности вашихъ вкусовъ, — говоритъ она, прерывая возраженія, — я давно замѣтила, что этотъ скелетъ (г-жа де-Фиштаминель худощава) нравится вамъ больше меня. Ну, что же, на здоровье!.. однако, вы скоро признаете разницу!

Понимаете? Вы не можете заподозрить Каролину въ пристрастіи къ г-ну Дешаръ (онъ толстякъ, вульгаренъ, съ багровымъ лицомъ и бывшій нотаріусъ!), но вы влюблены въ г-жу де-Фиштаминель! И вотъ Каролина, та самая Каролина, которая приводила васъ въ отчаяніе своей наивностью, но съ тѣхъ поръ освоилась съ жизнью и узнала свѣтъ, Каролина становится остроумна: и вмѣсто одного слѣпня, жалитъ васъ двумя.

На другой день она съ добродушнымъ видомъ задаетъ вамъ вопросъ:

— Ну-съ, какъ же идутъ ваши дѣла съ г-жей де-Фиштаминель?

А когда вы уходите изъ дому, она провожаетъ васъ словами

— Ступай, мой другъ, иди пить минеральныя воды!

Потому что, когда онѣ злятся на соперницу, всѣ женщины, не исключая и герцогинь, склонны ругаться, доходя иногда до реторическихъ тропъ, достойныхъ рыбной торговки: онѣ тогда не останавливаются ни передъ какими словечками.

Убѣдить Каролину, что она заблуждается и доказывать ей что вы равнодушны къ г-жѣ де-Фиштаминель, обошлось бы вамъ слишкомъ дорого. Это такая глупость, которой не сдѣлаетъ женатый человѣкъ, если онъ уменъ: это значило бы понапрасну терять свою власть и биться головой объ стѣну.

О, Адольфъ! Ты имѣлъ несчастіе достигнуть того сезона, который довольно удачно называется осеннимъ солнышкомъ супружества. Увы, тебѣ предстоитъ очаровательная задача сызнова завоевывать твою жену, твою Каролину: нѣжно брать ее за талію и становиться образцовымъ мужемъ, стараясь угадать, что можетъ понравиться, дабы все дѣлалось въ угоду ей, а не по твоей волѣ. Отнынѣ весь вопросъ въ томъ, какъ бы это устроить.

Каторжныя работы.

Примемъ за руководство слѣдующую старую истину, подновивъ ее по своему:

Аксіома.

Въ трудныхъ обстоятельствахъ, мужчина въ большинствѣ случаевъ, хоть до нѣкоторой степени умѣетъ найтись, а иные вполнѣ овладѣваютъ положеніемъ.

О тѣхъ мужьяхъ, которые не на высотѣ своего призванія, мы, говорить не будемъ: эти и не приступаютъ къ борьбѣ, а прямо уносятся къ многочисленному классу покорившихся.

Адольфъ разсуждаетъ такимъ образомъ:

— Женщины все равно, что малые ребята: покажите имъ кусокъ сахару, и онѣ пропляшутъ передъ вами тѣ же танцы, какія обыкновенно отплясываютъ дѣти, жадныя до сластей; нужно всегда имѣть въ запасѣ конфетку и давать ее не вдругъ, а съ разсчетомъ, и еще… наблюдать, чтобы не пропадалъ у нихъ вкусъ къ конфеткамъ. Парижанки (Каролина парижанка) до крайности тщеславны, и кромѣ того онѣ лакомки. Всего легче управлять людьми и наживать друзей, если льстить ихъ страстямъ и потакать ихъ порокамъ: теперь я знаю, чѣмъ задобрить жену!

Въ теченіе нѣсколькихъ дней Адольфъ удвоилъ внимательность къ женѣ и, наконецъ, повелъ такую рѣчь:

— Знаешь что, Каролина, давай веселиться! Надѣнь-ка свое новое платье (то, что одинаковое съ г-жей Дешаръ) и… пойдемъ въ театръ Варьетэ, посмотримъ какую-нибудь глупость!

Такого рода предложенія всегда приводятъ въ наилучшее расположеніе духа всякую законную жену. И вотъ они отправились. Адольфъ заранѣе заказалъ у Бореля, въ ресторанѣ Rocher de Cancale, тонкій обѣдъ на двоихъ.

— Разъ, что мы проведемъ вечеръ въ Варьетэ, давай пообѣдаемъ въ кабачкѣ! — восклицаетъ Адольфъ, идя по бульвару и придавая этому предложенію такой видъ, какъ будто ему только сію минуту пришла въ голову такая великодушная мысль.

Каролина въ высшей степени довольна такимъ подобіемъ кутежа и входитъ въ маленькій отдѣльный салонъ, гдѣ застаетъ же накрытый столъ и кокетливый сервизъ, предоставляемый тамъ Борелемъ, если вы достаточно богаты, чтобы уплатить за помѣщеніе, предназначенное собственно для великихъ міра сего, когда имъ приходитъ фантазія на время стать малыми.

На званомъ обѣдѣ женщины вообще ѣдятъ мало: ихъ стѣсняютъ секретныя подробности туалета, туго затянутый корсетъ, присутствіе другихъ женщинъ, глаза и язычки которыхъ пугаютъ ихъ въ одинаковой степени. Онѣ любятъ не столько хорошую ѣду, сколько хорошенькія кушанья: ихъ дѣло сосать раковъ, проглатывать кусочки перепелки, обваленные въ сухаряхъ, возиться съ крылышкомъ тетерева, а начать съ порціи свѣжей рыбы, приправленной однимъ изъ тѣхъ соусовъ, которыми прославилась французская кухня. Французскій вкусъ первенствуетъ повсюду: въ рисункахъ, модахъ, и пр. и пр. А въ поваренномъ дѣлѣ высшій вкусъ проявляется въ соусахъ. Поэтому и гризетки, и жены буржуа, и герцогини большія охотницы до маленькихъ, тонкихъ обѣдовъ, запиваемыхъ превосходными винами (въ умѣренномъ количествѣ) и кончающихся такими фруктами, которыхъ нигдѣ нельзя достать, кромѣ Парижа, особенно если предстоитъ переваривать такой обѣдъ въ театрѣ, въ хорошей ложѣ, и слушать двойныя глупости: во-первыхъ, тѣ, которыя говорятся на сценѣ, а во-вторыхъ, объясненія этихъ глупостей, сообщаемыя имъ на ушко. Жаль только, что въ ресторанѣ приходится уплатить по счету сто франковъ, ложа стоитъ тридцать, да карета и мелкія добавки къ туалету (какъ-то: свѣжія перчатки, букетъ, и пр.), столько же. Такимъ образомъ, эта любезность мужа обходится ему въ сто шестьдесятъ франковъ, что составитъ около четырехъ тысячъ франковъ въ мѣсяцъ, если часто посѣщать Комическую Оперу, Итальянцевъ и Большую Оперу. Четыре тысячи франковъ въ мѣсяцъ въ наше время означаютъ капиталъ въ два милліона. Но поддержаніе супружеской чести того и стоитъ.

Каролина разсказываетъ пріятельницамъ такія вещи, которыя съ ея точки зрѣнія чрезвычайно лестны для ея мужа; но тѣмъ не менѣе, если мужъ не глупъ, ея отзывы должны его покоробить.

— Съ нѣкотораго времени Адольфъ сталъ очарователенъ. Не знаю, чѣмъ я заслужила столько любезностей, но онъ положительно балуетъ меня. И все это дѣлается съ той деликатностью, которую мы, женщины, такъ умѣемъ цѣнить!.. Въ понедѣльникъ онъ меня водилъ обѣдать въ «Rocher de Cancale», а потомъ сталъ увѣрять, что у Бери кухня ничуть не хуже, чѣмъ у Бореля, и въ доказательство повелъ меня обѣдать къ Бери; а за десертомъ поднесъ мнѣ билетъ на мѣсто въ ложѣ, въ Оперу. Давали Вильгельма Телля, а вы знаете, что, это моя страсть.

— Какая вы счастливица! — отвѣчаетъ г-жа Дешаръ сухимъ тономъ и съ очевидной завистью.

— Мнѣ кажется, что когда женщина хорошо исполняетъ свои обязанности, она заслуживаетъ такого счастья…

Когда замужняя женщина способна произнести такую ужасную фразу, ясно, что она исполняетъ свои обязанности съ тѣмъ же разсчетомъ, какъ школьники заучиваютъ урокъ, т. е. чтобы получить награду. Въ гимназіи изъ-за того хлопочутъ, чтобы скорѣе отпустили домой; въ супружествѣ — надѣются получить шаль или брошку; стало быть, о любви и рѣчи нѣтъ!

— Что до меня, моя милая, — говоритъ г-жа Дешаръ, уязвленная словами Каролины, — я стала гораздо благоразумнѣе. Дешаръ дѣлалъ для меня такія же глупости^[2], но я положила этому предѣлъ. Послушайте, душенька, вѣдь у насъ двое дѣтей, и, признаюсь, сотня или двѣ сотни франковъ для меня составляютъ большой разсчетъ, принимая во вниманіе семью.

— Э, что за бѣда, — говоритъ госпожа де-Фиштаминель, — все же лучше, чтобы наши мужья кутили по ресторанамъ съ нами, нежели съ….

— Дешаръ!… восклицаетъ госпожа Дешаръ, внезапно поднимаясь съ мѣста и раскланиваясь съ хозяйкой.

И такимъ образомъ г-нъ Дешаръ (находящійся у жены подъ башмакомъ) не слышитъ конца этой фразы, изъ котораго могъ бы узнать, что возможно проѣдать свое добро съ неприличными женщинами.

Каролина, удовлетворенная во всѣхъ статьяхъ своего тщеславія, кидается тогда очертя голову въ радости, доставляемыя гордостью и обжорствомъ, — двумя восхитительными смертными грѣхами, Адольфъ полегоньку забираетъ власть надъ женой; но, увы (и это замѣчаніе стоитъ цѣлой проповѣди!), грѣхъ, какъ и наслажденіе, въ себѣ самомъ заключаетъ начало, толкающее его впередъ, подобно деспотическому властителю. Порокъ не терпитъ, ни малѣйшаго противорѣчія, и сколько бы ему не расточали самой изысканной лести, распаляется гнѣвомъ изъ-за самой легкой задержки. Человѣкъ не иначе можетъ съ нимъ ужиться, какъ постоянно стремясь впередъ по избранному пути… и такъ до конца!

Аксіома.

Порокъ, Царедворцы, Бѣдствіе и Любовь живутъ лишь настоящей минутой.

По прошествіи нѣкотораго, трудно опредѣлимаго времени за десертомъ, Каролина смотрится въ зеркало и видитъ рубиновыя пятнышки, появившіяся на ея скулахъ и на тонкихъ ноздряхъ ея бѣлоснѣжнаго носа. Въ театрѣ она все время сидитъ сердитая, и Адольфъ никакъ не можетъ понять — почему; а сами вы, Адольфъ, гордо вознесли свой подбородокъ надъ галстухомъ и выпятили грудь, какъ подобаетъ человѣку, вполнѣ довольному.

Черезъ нѣсколько дней приходитъ портниха примѣрять Каролинѣ новое платье. Не взирая на всѣ усилія, ей никакъ не удается его застегнуть… Призываютъ на помощь горничную. Приложивъ двѣ лошадиныхъ силы, онѣ вдвоемъ совершаютъ тринадцатый подвигъ Геркулеса, и все-таки платье не сходится на два вершка. Неумолимая портниха не можетъ скрыть отъ Каролины, что ея талія измѣнилась. Каролина, воздушная Каролина, угрожаетъ уподобиться госпожѣ Дешаръ. По просту говоря, она толстѣетъ. Это извѣстіе сразило Каролину.

«Какъ! И у меня будетъ все тѣло въ складкахъ, à la Рубенсъ, какъ у этой жирной толстухи, госпожи Дешаръ? — размышляетъ Каролина. — Неужели это правда? Въ такомъ случаѣ Адольфъ великій негодяй. Теперь я вижу, онъ хочетъ, чтобы я превратилась въ страшилище и потеряла всѣ свои качества!»

Отнынѣ Каролина вовсе не прочь бывать въ итальянской оперѣ и съ удовольствіемъ принимаетъ билетъ на одну треть ложи, но находитъ изящнымъ ѣсть какъ можно меньше и наотрѣзъ отказывается отъ кутежей по ресторанамъ, предлагаемыхъ мужемъ.)

— Другъ мой, — говоритъ она, — порядочной женщинѣ негодится такъ часто бывать въ подобныхъ мѣстахъ. Показаться въ такой лавочкѣ разъ или два, шутки ради, еще куда ни шло, но бывать тамъ постоянно… Какая гадость!

Борель и Вери, эти двѣ знаменитости кулинарнаго искусства, лишаютъ себя каждый день тысячи франковъ прибыли тѣмъ, что не заводятъ у себя особаго подъѣзда для каретъ. Если бы были тамъ однѣ ворота для въѣзда, а другія для выѣзда кареты, которая могла бы высадить на изящное крылечко разряженную даму сколько посѣтительницъ привлекли бы къ нимъ солидныхъ, богатыхъ выгодныхъ кліентовъ!

Аксіома.

Кокетство превозмогаетъ любовь къ тонкой ѣдѣ.

---

Вскорѣ и театръ надоѣдаетъ Каролинѣ, и чортъ знаетъ тому причину. Извините же Адольфа! Онъ не чортъ, а только мужъ.

Добрая треть парижанокъ скучаетъ въ театрѣ. Если онѣ не имѣютъ въ виду какой-нибудь особой встрѣчи, имъ непонятно, что за охота идти хохотать и смаковать сальности, — испытывать прямыя впечатлѣнія длинной мелодрамы, — восхищаться декораціями и т. д. Многимъ изъ нихъ музыка пріѣлась, и онѣ ѣздятъ въ итальянскую оперу только ради пѣвцовъ или, пожалуй, для того, чтобы сравнивать исполненіе оперъ въ разныхъ театрахъ. А въ сущности, театры держутся тѣмъ, что сами женщины составляютъ тамъ особое зрѣлище какъ до спектакля, такъ и послѣ него. Одно тщеславіе заставляетъ ихъ платить за сомнительное удовольствіе бѣшеныя деньги (по сорока франковъ) за трехчасовое пребываніе въ тѣснотѣ, дышать дурнымъ воздухомъ, рядиться въ свои лучшіе туалеты, да еще рисковать простудиться при выходѣ изъ душнаго зала. Но зато показаться во всемъ блескѣ, знать, что на нее устремлены взоры пятисотъ мужчинъ… Это ли не объѣденіе? — воскликнулъ бы Раблэ.

А для того, чтобы пожинать такія драгоцѣнные плоды, нужно, чтобы васъ замѣтили. Между тѣмъ, когда женщина сидитъ съ мужемъ, на нее мало смотрятъ. Каролина съ горестью замѣчаетъ, что публика занимается преимущественно тѣми дамами, которыя безъ мужей, женщинами, не принадлежащими къ обществу. Такимъ образомъ, всѣ ея хлопоты, дорогіе наряды и граціозныя позы пропадаютъ почти даромъ и она находитъ, что получаетъ слишкомъ мало за то утомленіе, расходы и скуку, какія при этомъ испытываетъ; а потому и театръ по боку, также какъ тонкіе обѣды: отъ хорошей ѣды она жирѣетъ, а отъ театра желтѣетъ.

Въ этихъ случаяхъ Адольфъ (или всякій другой на его мѣстѣ) похожъ на того крестьянина изъ Лангедока, у котораго страшно разболѣлась мозоль, и онъ, идя по дорогѣ, старался совать ногу на два вершка глубины въ самые острые камни, приговаривая по адресу своей мозоли: «Вотъ тебѣ, треклятая! Коли ты меня умучишь, такъ и я жь тебя помучу!»

Въ тотъ день, когда Каролина отвѣчаетъ положительнымъ отказомъ на любезное предложеніе своего мужа, Адольфъ, глубоко разочарованный, говоритъ:

— Право, ужь я не знаю, чѣмъ бы еще можно тебѣ угодить!…

Каролина взираетъ на мужа съ высоты своего величія и, помолчавъ съ минуту, какъ опытная актриса, произноситъ съ достоинствомъ:

— Я не гусыня, которую откармливаютъ на убой, и не жирафа!

— Да, пожалуй, можно найти и лучшее употребленіе для четырехъ тысячъ франковъ въ мѣсяцъ, — говоритъ Адольфъ.

— Что ты хочешь этимъ сказать?

— Если взять только четвертую долю этой суммы и пожертвовать ее въ пользу почтенныхъ каторжниковъ или юношей, выпущенныхъ изъ тюрьмы или честныхъ злодѣевъ, то можно сдѣлаться значительнымъ человѣкомъ, получитъ орденокъ, — говоритъ Адольфъ, — тогда молодая женщина можетъ гордиться такимъ мужемъ!

Эта рѣчь есть погребальное слово любви! Зато Каролина обижена ею до крайности. Слѣдуетъ объясненіе. Но это ужь относится къ числу дурачествъ слѣдующей главы, названіе которой должно вызвать улыбку на лицѣ любовниковъ, да и законныхъ супруговъ. Разъ что существуютъ желтые лучи, почему и нѣкоторымъ днямъ не окрашиваться этимъ чрезвычайно супружескимъ цвѣтомъ?

Желтыя улыбки.

Очутившись въ этихъ водахъ, вы переживаете маленькія сцены, которыя въ большой оперѣ супружества замѣняютъ интермедіи и бываютъ въ такомъ родѣ!

Вы съ женой одни въ вечернюю пору, послѣ обѣда и вы столько разъ побывали съ ней наединѣ, что оба ощущаете потребность наговорить другъ другу маленькихъ колкостей, напримѣръ:

— Обрати вниманіе, Каролина, — говоритъ Адольфъ, все еще досадующій на тщету своихъ усилій, — мнѣ кажется, что у тебя носъ и дома имѣетъ нахальство такъ же краснѣть, какъ въ ресторанѣ.

— Признаюсь, ты сегодня не очень-то любезенъ!..

Общее правило.

Ни одинъ мужчина не нашелъ еще способа подать дружескій совѣтъ ни одной женщинѣ, даже и собственной женѣ.

---

— Что жь дѣлать, если это правда, душа моя! Можетъ быть, ты слишкомъ затягиваешь свой корсетъ, а этимъ наживаютъ себѣ разныя болѣзни…

Какъ только мужчина произнесъ такія слова, женщина (все равно какая женщина, онѣ всѣ знаютъ, что планшетки у корсетовъ очень гибки) хватается рукой за нижній конецъ своей планшетки и приподнявъ его, говоритъ то же, что и Каролина:

— Посмотри, туда можно подсунуть цѣлый кулакъ! Я никогда не затягиваю корсета.

— Ну, такъ вѣрно это отъ желудка…

— Что же общаго между желудкомъ и носомъ?

— Желудокъ есть центръ, который сообщается со всѣми органами…

— А носъ-то, по твоему, органъ?

— Да.

— Въ такомъ случаѣ твой органъ плохо тебѣ служитъ въ эту минуту… (Она поднимаетъ глаза къ небу и пожимаетъ плечами)

— Скажи, Адольфъ, что я тебѣ сдѣлала?

— Да ничего, я просто шучу, но, къ сожалѣнію, не угодилъ тебѣ, — отвѣчаетъ Адольфъ, съ улыбкой.

— Мое горе въ томъ, что я твоя жена. Ахъ, зачѣмъ я не за кѣмъ-нибудь другимъ!

— Съ этимъ я согласенъ.

— Если бы я носила другую фамилію и сейчасъ имѣла бы наивность сказать то, что обыкновенно говорятъ кокетки, чтобы испытать, какъ къ нимъ относится мужчина: «Что это, какъ у меня носъ покраснѣлъ!» и начала бы жеманиться передъ зеркаломъ, какъ обезьяна, ты бы мнѣ отвѣтилъ: «Вы на себя клеплете, сударыня; во-первыхъ, никакой красноты незамѣтно, а во-вторыхъ, этотъ цвѣтъ вполнѣ гармонируетъ съ цвѣтомъ вашего лица… къ тому же послѣ обѣда это случается со всѣми нами!» И тутъ ты бы воспользовался случаемъ наговорить мнѣ комплиментовъ… А развѣ я когда-нибудь говорю тебѣ, что ты растолстѣлъ, что у тебя цвѣтъ лица, точно у каменщика, а мнѣ нравятся мужчины худощавые и блѣдные?..

Въ Лондонѣ существуетъ пословица: «Нетрогай топора», а во Франціи слѣдуетъ говорить: «Не касайся носа женщины!»

— И все это изъ-за маленькаго излишка натуральной киновари! — восклицаетъ Адольфъ. — Ты бы у Господа Бога спросила, зачѣмъ Онъ мѣстами сгущаетъ краски, а я чѣмъ же виноватъ?.. Я тебя люблю… хочу видѣть въ тебѣ всѣ совершенства и оттого кричу берегись!

— Ну, такъ ты меня слишкомъ любишь, потому что съ нѣкотораго времени выискиваешь случая говорить мнѣ непріятности, стараешься находить во мнѣ все дурное, подъ предлогомъ моего совершенствованія… Ахъ, пять лѣтъ назадъ меня и такъ считали совершенствомъ!..

— Да, я нахожу тебя болѣе, нежели совершенствомъ, ты очаровательна!..

— Съ излишкомъ натуральной киновари?

Адольфъ, видя, что жена всей своей особой выражаетъ ледяную холодность, подходитъ и садится на стулъ возлѣ нея. Каролина видитъ, что теперь неприлично тотчасъ уйти и слегка оправляетъ на себѣ юбки, какъ бы съ намѣреніемъ отмежеваться. Иныя женщины производятъ это движеніе съ задорной дерзостью и оно имѣетъ двоякое значеніе: какъ говорится въ игрѣ въ вистъ, это или вызовъ королю или отказъ. У Каролины на сей разъ отказъ.

— Что съ тобой? — говоритъ Адольфъ.

— Хотите выпить воды съ сахаромъ? — спрашиваетъ Каролина. — Въ заботахъ о вашемъ здоровьѣ, принимая на себя (временно) роль служанки.

— Зачѣмъ?

— Вы что-то очень не любезны, вѣроятно, отъ тяжелаго пищеваренія. Вамъ, навѣрное, сильно нездоровится. Можетъ полезно прибавить нѣсколько капель водки въ сахарную воду? Докторъ говорилъ, что это отличное средство отъ…

— Отчего тебя такъ занимаетъ мой желудокъ?

— Оттого, что это центръ, имѣющій сообщеніе со всѣми органами, онъ подѣйствуетъ на сердце, а оттуда его вліяніе можетъ распространиться и на языкъ.

Адольфъ встаетъ и молча начинаетъ прохаживаться взадъ и впередъ, а самъ думаетъ о томъ, какъ остроумна становится его жена, на его глазахъ она съ каждымъ днемъ сильнѣе и язвительнѣе и ея талантъ къ спорамъ и оппозиціоннымъ выходкамъ такъ быстро развивается, что напоминаетъ ему Карла XII въ борьбѣ въ Россіей.

Между тѣмъ Каролина предается мимическимъ упражненіямъ такого томнаго свойства, какъ будто сейчасъ упадетъ въ обморокъ.

— Вамъ дурно? — освѣдомляется Адольфъ въ порывѣ великодушія, на которое женщины всегда втайнѣ разсчитываютъ въ сношеніяхъ съ нами.

— Послѣ обѣда, хоть кого стошнитъ, глядя, какъ человѣкъ снуетъ изъ угла въ уголъ, точно маятникъ. Но вы всегда такъ! Вамъ не сидится на мѣстѣ… Какіе вы смѣшные!.. Право, всѣ мужчины болѣе или менѣе полоумные!

Адольфъ садится у камина со стороны, противоположной той, гдѣ сидитъ его жена, и задумывается. Супружество представляется ему пустыремъ, поросшимъ крапивой.

— Ну, что же, теперь ты дуешься? — спрашиваетъ Каролина, помолчавъ съ четверть часа, въ теченіе которой она наблюдала физіономію своего мужа.

— Нѣтъ, изучаю, — отвѣчалъ Адольфъ.

— Охъ, какой у тебя дьявольскій характеръ, — говоритъ она, пожимая плечами, — это за то, что я тебѣ сказала насчетъ твоего живота, таліи и пищеваренія? Развѣ ты не видишь, что я хотѣла только отплатить тебѣ за твою киноварь! Это доказываетъ, что мужчины заражены кокетствомъ такъ же, какъ и женщины… (Адольфъ сохраняетъ хладнокровіе). Знаешь, мнѣ очень нравится, когда мужчины заимствуютъ наши качества!.. (Онъ хранитъ глубокое молчаніе)!.. Съ нимъ шутятъ, а онъ сердится. (Она искоса смотритъ на Адольфа)!.. Вѣдь я вижу, что ты сердитъ. А я не такая: мнѣ невыносимо думать, что я могла причинить тебѣ малѣйшее огорченіе. Между тѣмъ, ни одному мужчинѣ не пришло бы въ голову приписывать твои дерзости неисправности твоего пищеваренія. Въ этомъ виноватъ не мой Додофъ (ласкательное Адольфъ!) Это его животикъ такъ раздулся, что самъ заговорилъ… А я не знала, что ты чревовѣщатель!

Каролина съ улыбкой смотритъ на Адольфа; онъ невозмутимъ, точно склееный.

— Нѣтъ, онъ не хочетъ улыбнуться… Это, по вашему, называется выдержать характеръ?.. О, мы гораздо добрѣе васъ!

— Значитъ, ты желаешь понравиться своей дѣвочкѣ?.. — говорить Каролина, положивъ голову на плечо Адольфа; а онъ цѣлуетъ ее въ лобъ и думаетъ про себя: «Ну, слава Богу, теперь я ее не выпущу изъ рукъ!»

Аксіома.

Когда мужъ и жена держатъ другъ друга въ объятіяхъ, одинъ чортъ знаетъ, кто кого держитъ.

---

Юная парочка очень мила и толстая г-жа Дешаръ позволяетъ себѣ произнести слегка скоромное замѣчаніе, какого никакъ нельзя было ожидать отъ такой щепетильной ханжи и строгой богомолки:

— Деревня располагаетъ мужей къ особенной любезности.

Г-нъ Дешаръ указываетъ на другой рѣдкій случай и совѣтуетъ не пропускать его. Кто-то продаетъ дачу въ Виль-Даврэ, и, конечно, за безцѣнокъ. Нужно замѣтить, что загородныя дачи составляютъ предметъ болѣзненныхъ мечтаній всѣхъ парижанъ. Эта болѣзнь имѣетъ свои сроки и свое теченіе. Адольфъ не врачъ, а только мужъ. Онъ покупаетъ дачу и поселяется тамъ съ Каролиной, называя ее Королечкой, своей бѣлой козочкой, сокровищемъ, дѣвочкой и проч.

И вотъ, въ самомъ скоромъ времени обнаруживаются слѣдующіе тревожные симптомы: чашка молока, разбавленнаго водой, стоитъ двадцать пять сантимовъ, а когда молоко безводное, по выраженію химиковъ, за него требуютъ пятьдесятъ сантимовъ. Мясо въ Парижѣ дешевле, нежели въ Севрѣ, принимая въ разсчетъ относительное ихъ достоинство. Фрукты непомѣрно дороги. Хорошая груша, купленная въ деревнѣ, обходится гораздо дороже, чѣмъ если выбрать ее въ томъ саду (также безводномъ), который процвѣтаетъ въ витринѣ ресторана Шевэ.

Прежде чѣмъ рвать плоды на собственныхъ угодьяхъ, т. е. на швейцарской лужайкѣ, величиной въ три аршина, окруженной зелеными деревцами, точно заимствованными изъ водевильной декораціи, по свидѣтельству самыхъ заправскихъ сельскихъ жителей, придется потратить много денегъ и… подождать пять лѣтъ! Всѣ продукты окружающихъ огородовъ устремляются въ Парижъ и тамъ продаются на Центральномъ Рынкѣ. У госпожи Дешаръ въ дворникахъ обрѣтается садовникъ, и то она сознается, что овощи, вырощенныя на ея землѣ, въ ея парникахъ, помощью купленнаго удобренія, обходятся ей вдвое дороже тѣхъ, что она покупаетъ въ Парижѣ у знакомой зеленщицы, которая содержитъ магазинъ, платитъ за право торговли, а мужъ ея пользуется избирательными правами. Не взирая на усилія и на лестныя обѣщанія дворника-садовода, всѣ новинки по огородной части появляются въ Парижѣ цѣлымъ мѣсяцемъ раньше, чѣмъ въ деревнѣ.

Съ восьми до одиннадцати часовъ вечера супруги рѣшительно не знаютъ, что дѣлать; сосѣди у нихъ все какіе-то неинтересные, мелочные, притомъ до-нельзя щепетильны и то и дѣло обижаются изъ-за каждаго пустяка.

Г-нъ Дешаръ, въ качествѣ бывшаго нотаріуса, умѣющій очень аккуратно подсчитывать копейки, замѣчаетъ, что если счесть, во что обходятся ему поѣздки въ Парижъ и обратно, да прибавить къ этому проценты съ капитала, потраченнаго на покупку дачи, да налоги, да ремонтъ, да содержаніе дворника съ женой, и пр., и пр., все вмѣстѣ составитъ до пяти тысячъ франковъ! Г-нъ Дешаръ самъ не понимаетъ, какъ могъ онъ такъ увлечься покупкой… потому что ему много разъ случалось составлять арендные договоры, предоставлявшіе нанимателямъ въ пользованіе цѣлые помѣщичьи замки, съ парками и хозяйственными постройками, за тѣ же пять тысячъ франковъ ежегодно.

И вотъ, въ салонахъ г-жи Дешаръ всѣ согласны въ томъ, что имѣть загородную виллу совсѣмъ не удовольствіе, а, напротивъ того, сущее мученіе.

— Я не понимаю, какъ могутъ продавать на рынкѣ по пяти сантимовъ кочанъ капусты, тогда какъ его приходится поливать всякій день съ той минуты, какъ проростетъ сѣмечко, до той, когда его срѣжутъ въ готовомъ видѣ, — говоритъ Каролина.

— Одно средство выгодно жить въ деревнѣ, — говоритъ бывшій лавочникъ, — состоитъ въ томъ, чтобы поселиться въ ней окончательно, жить безвыѣздно и стать совсѣмъ деревенскимъ жителемъ… Тогда все представляется иначе.

Возвращаясь домой, Каролина говоритъ бѣдному Адольфу:

— Съ чего это тебѣ вздумалось покупать дачу? Если нравится быть на дачѣ, всего лучше ѣздить за городъ къ знакомымъ…

Адольфъ вспоминаетъ англійскую поговорку, которая гласитъ: «Никогда не подписывайтесь на газету, но держите любовницу и не покупайте дачи, потому что всегда есть дураки, которые все это заводятъ, а вы можете пользоваться…»

— Ты, пожалуй, права, — отвѣчаетъ Адольфъ, окончательно понявшій тонкости женской логики на основаніи этого послѣдняго супружескаго слѣпня, — зато ребенку очень здорово жить въ деревнѣ.

Адольфъ сталъ вообще осторожнѣе, однако же, это его замѣчаніе кольнуло Каролину. Мать любитъ заявлять, что только и думаетъ о ребенкѣ, но не желаетъ, чтобы его предпочитали ей самой. Она замолкаетъ; на другой день она скучаетъ смертельно. Адольфъ уѣхалъ по своимъ дѣламъ въ городъ, и она ждетъ его съ пяти часовъ до семи; беретъ съ собой маленькаго Шарля и выходитъ встрѣчать мужа у конторы дилижансовъ. Послѣ этого она три четверти часа разсказываетъ о своихъ безпокойствахъ, о томъ, какъ ей страшно было идти одной до конторы. И правда, развѣ прилично молодой женщинѣ быть въ такомъ мѣстѣ одной? Такое существованіе становится для нея невыносимо.

Загородная вилла создаетъ послѣ этого особый фазисъ, достойный быть занесеннымъ въ особую главу.

Мелкія дрязги среди невзгоды.

Аксіома.

Въ невзгодахъ бываютъ вводныя предложенія.

Примѣръ.

Конечно, никому непріятно колотье въ боку; но эта боль ничто въ сравненіи съ тѣмъ покалываніемъ, о которомъ здѣсь будетъ рѣчь, и которое подъ вліяніемъ радостей супружеской жизни чувствуется безпрестанно, поднимаясь, какъ молоточекъ фортепіанной клавиши отъ малѣйшаго нажима. Эта язвительная невзгода нарождается въ ту пору, когда застѣнчивость молодой жены миновала, и замѣнилась роковымъ заявленіемъ равноправности, которая одинаково губитъ и семейство, и самое Францію! На всякое время свои мелкія невзгоды!..

Каролина замѣчаетъ, что Адольфъ всякій день куда-то отлучается и къ концу недѣли вычисляетъ, что его по семи часовъ въ день не бываетъ дома. Однажды Адольфъ возвращается изъ Парижа веселый, точно актеръ, которому много апплодировали, и застаетъ на лицѣ Каролины ледяную холодность. Убѣдившись, что это замѣчено мужемъ, Каролина принимаетъ притворно дружелюбный тонъ, давно извѣстный Адольфу и имѣющій свойство повергать его въ тайную ярость, и говоритъ:

— У тебя сегодня было особенно много дѣлъ, другъ мой?

— Да, много.

— Разъѣзжалъ на извозчикахъ?

— На семь франковъ наѣздилъ…

— И всѣхъ заставалъ дома?

— Да, всѣхъ, кому назначилъ свиданіе…

— Когда же ты имъ писалъ? У тебя и чернила-то высохли до дна, превратились въ клей. Когда мнѣ понадобилось что-то написать, я цѣлый часъ ихъ размачивала и получилась какая-то густая масса, изъ которой можно бы класть штемпеля на тюки съ товарами, отправляемыми въ Остъ-Индію.

Тутъ всякій мужъ съ лукавымъ видомъ посмотритъ на свою дражайшую половину и скажетъ:

— Очень вѣроятно, что я имъ писалъ въ Парижѣ…

— Какія же у тебя дѣла, Адольфъ?

— Развѣ ты не знаешь?.. Хочешь, чтобы я ихъ перечислилъ? Изволь. Во-первыхъ, дѣло съ Шомонтэлемъ…

— А думала, что г-нъ Шомонтэль въ Швейцаріи?

— Но у него есть конторщики, стряпчій…

— Такъ ты занимался только дѣлами? — прерываетъ его Каролина.

Она вдругъ взглядываетъ мужу прямо въ глаза, точно поражаетъ шпагой въ самое сердце.

— Чѣмъ же ты хочешь, чтобы я занимался?.. Поддѣлкой фальшивой монеты?.. Игрой на биржѣ? Вышиваніемъ по канвѣ?

— Почемъ же я знаю! И само собой разумѣется, что ни за что не догадаюсь! Ты самъ сто разъ говорилъ, что я слишкомъ глупа.

— Вотъ тебѣ и разъ, не думалъ я, что тебѣ покажется обиднымъ такое обыкновенное ласкательное слово! Вы, женщины, удивительный народъ!

— Что-же, покончилъ ты что-нибудь? — говоритъ она, притворяясь, что интересуется ходомъ его занятій.

— Нѣтъ, ничего.

— Со сколькими же лицами ты видѣлся?

— Съ одиннадцатью, не считая тѣхъ, что гуляли по бульварамъ.

— Какъ странно ты отвѣчаешь!

— А ты развѣ не странно допрашиваешь, точно десять лѣтъ служила судебнымъ слѣдователемъ!

— Ну, разскажи же мнѣ весь свой день по порядку, это меня развлечетъ. Ты бы долженъ побольше думать о моихъ удовольствіяхъ! Я достаточно скучаю и такъ, когда ты по цѣлымъ днямъ оставляешь меня совсѣмъ одну.

— Неужели тебѣ можетъ быть занимательно, если я стану разсказывать свои дѣла?

— Было время, когда ты мнѣ все говорилъ…

Подъ этимъ дружескимъ упрекомъ, очевидно, скрывается убѣжденіе, что Адольфъ не говоритъ ей чего-то серьезнаго. Тогда Адольфъ начинаетъ разсказывать, какъ провелъ день. Каролина представляется разсѣянной, какъ будто не слушаетъ его.

Но чуть только Адольфъ сбивается и что-то путаетъ, она вдругъ оборачивается и перебиваетъ его:

— Какъ же ты сейчасъ говорилъ, что истратилъ семь франковъ на извозчиковъ, а теперь оказывается, что бралъ карету? Стало быть, ты нанималъ карету по часамъ? И неужели ты разъѣзжалъ по своимъ дѣламъ въ каретѣ? — прибавляетъ она съ насмѣшливымъ видомъ.

— Почему же мнѣ не ѣздить въ каретѣ? — спрашиваетъ Адольфъ и продолжаетъ свой разсказъ.

— А ты не былъ у госпожи де-Фиштаминель? — говоритъ она внезапно, безъ церемоніи прерывая его чрезвычайно сложныя и путанныя показанія.

— Зачѣмъ я къ ней поѣду?..

— Жаль, это было бы кстати. Мнѣ ужасно хочется знать, кончена ли отдѣлка ея новой гостиной…

— Кончена!

— Ага, значитъ, ты тамъ былъ?

— Нѣтъ, мнѣ ея обойщикъ сказывалъ.

— Какъ, ты знаешь ея обойщика?

— Знаю.

— Какъ его зовутъ?

— Брашонъ.

— Стало быть, ты съ нимъ встрѣтился?

— Да.

— Но вѣдь ты все время разъѣзжалъ въ каретѣ?

— Однако, милочка моя, чтобы нанять экипажъ, надо за нимъ пойти.

— Ну, вотъ, ты вѣрно нашелъ его въ каретѣ?

— Кого это?

— Брашона или, можетъ быть, салонъ… То и другое вѣроятно въ одинаковой степени.

— Значитъ, ты ничего не слушаешь! — восклицаетъ Адольфъ, полагая, что посредствомъ длиннаго разсказа ему удастся усыпить подозрѣнія Каролины.

— Нѣтъ, я слишкомъ долго слушала. Вотъ уже цѣлый часъ, какъ ты врешь… точно какой-нибудь лавочникъ!

— Ну, я больше ничего не стану говорить.

— Да и довольно, я узнала все, что хотѣла знать. Ты говоришь, что повидался со стряпчими, нотаріусами, банкирами, а самъ ни одного изъ нихъ не видѣлъ! Если я поѣду завтра съ визитомъ къ г-жѣ де-Фиштаминель, знаешь, что она мнѣ скажетъ?

Тутъ Каролина пристально смотритъ на Адольфа; но онъ представляется до того невозмутимымъ, что она закидываетъ удочку, въ надеждѣ изловить какое-нибудь указаніе.

— Ну, вотъ она и скажетъ мнѣ, что имѣла удовольствіе тебя видѣть!..

— Боже мой, какія мы несчастныя! Мы никогда не знаемъ, что вы дѣлаете… Мы прикованы къ домашнему очагу, занимаемся домашнимъ хозяйствомъ, а вы въ это время обдѣлываете свои дѣла… Хороши дѣла!.. Если на то пошло, я бы могла тебѣ разсказать про свои дѣла получше твоего! Ахъ, вотъ какимъ хорошимъ дѣламъ вы насъ учите!.. А еще говорятъ, что женщины безнравственны… Кто же ихъ развращаетъ, скажите пожалуйста?..

Тутъ Адольфъ устремляетъ на жену пристальный взоръ, думая этимъ способомъ остановить потокъ ея краснорѣчія. Но вмѣсто того, онъ подѣйствовалъ на Каролину на подобіе удара хлыстомъ по спинѣ лошади: она понеслась впередъ съ неудержимой стремительностью россиніевскаго финала.

— Однако, это очень удобная выдумка! Засадить жену въ деревнѣ, а самому проводить время въ Парижѣ по своему вкусу! Такъ вотъ причина вашего пристрастія къ загороднымъ вилламъ! А я-то, глупая, такъ и повѣрила ему на слово!.. Впрочемъ, вы правы, сударь, деревня вещь очень удобная, ее можно понимать двояко. Жена сумѣетъ устроиться здѣсь не хуже, чѣмъ мужъ въ городѣ. Вамъ предоставляется Парижъ и наемныя кареты, а мнѣ тѣнистыя рощи и лѣса!.. Знаешь, Адольфъ, эта мысль мнѣ понравилась… Ну, и кончено, не будемъ больше ссориться!..

Въ теченіе цѣлаго часа она осыпаетъ мужа насмѣшками.

— Теперь ты кончила, моя милая? — спрашиваетъ Адольфъ, пользуясь тѣмъ, что она, задѣвъ какой-то занозистый вопросъ, умолкла, качая головой.

Каролина произноситъ тогда заключительное слово:

— Надоѣла мнѣ твоя дача, я сюда больше ни ногой!.. Но я напередъ знаю, что меня ожидаетъ; вы сами будете проводить время въ деревнѣ, а меня покинете въ Парижѣ. Ну, что жь, въ Парижѣ я могу, по крайней мѣрѣ, веселиться, пока вы будете гулять по лѣсамъ съ г-жей де-Фиштаминель! Что за невидаль ваша «Вилла Адольфини», гдѣ обойдешь разъ шесть вокругъ лужайки и ужь тебя тошнитъ со скуки? Насадили кругомъ какихъ-то палокъ и шестовъ, и увѣряете, что отъ этого будетъ тѣнь! А между тѣмъ жара, духота, и укрыться негдѣ! Стѣны въ шесть дюймовъ толщины! А супругъ изволитъ отлучаться изъ дому всякій Божій день, и пропадаетъ гдѣ-то но семи часовъ кряду! Вотъ вамъ и всѣ прелести этой виллы!

— Каролина, послушай!

— И добро бы, — продолжала она, — ты откровенно признался, что сегодня дѣлалъ! Знаешь что, ты меня совсѣмъ не знаешь! Я такая покладливая, только скажи, гдѣ ты былъ?.. Я напередъ прощаю тебѣ всѣ провинности…

У Адольфа до женитьбы бывали связи и онъ отлично знаетъ, что выходитъ, если начнешь откровенничать съ женщиной; поэтому онъ отвѣчаетъ:

— Ну, хорошо, сейчасъ я тебѣ все разскажу…

— Вотъ это мило! За это я тебя буду еще больше любить…

— Я оставался цѣлыхъ три часа…

— Я такъ и знала!.. У г-жи де-Фиштаминель?

— Нѣтъ, у нашего нотаріуса; онъ, наконецъ, нашелъ мнѣ покупщика; но мы никакъ не могли сговориться насчетъ условій: онъ непремѣнно хочетъ купить нашу дачу съ мебелью; вотъ я и отправился къ Брашону, справиться, много ли мы остались ему должны…

— Ты все это сочинилъ, пока я говорила! Ну-ка, посмотри мнѣ въ глаза… Смотри! Я завтра же съѣзжу къ Брашону.

Адольфъ не въ силахъ удержать нервной улыбки.

— Ага! Самъ видишь, что не можешь удержаться отъ смѣха… гм… Чудовище!

— Я смѣюсь твоему упорству.

— Завтра я поѣду къ г-жѣ де-Фиштаминель.

— Да, поѣзжай, куда хочешь!

— Какъ ты грубъ! — говоритъ Каролина вставая, и уходитъ, поднося къ глазамъ носовой платочекъ.

И вотъ загородная вилла, этотъ предметъ пылкихъ желаній Каролины, оказывается дьявольской выдумкой Адольфа, ловушкой, въ которую попалась невинная козочка.

Съ тѣхъ поръ, какъ Адольфъ убѣдился, что съ Каролиной нельзя говорить толкомъ, онъ позволяетъ ей болтать все, что ей угодно.

Два мѣсяца спустя, онъ сбываетъ съ рукъ за семь тысячъ франковъ эту виллу, стоившую ему двадцать двѣ тысячи! Но зато онъ теперь навѣрное знаетъ, что деревенская жизнь не по вкусу Каролинѣ.

Дѣло принимаетъ серьезный оборотъ: онъ пытался задобрить ее удовлетвореніемъ гордости, тонкой ѣдой, по понапрасну. Природа со своими рощами, лѣсами, долинами, швейцарскими видами парижскихъ окрестностей, искусственными рѣчками тѣшила Каролину въ продолженіе какихъ-нибудь шести мѣсяцевъ, не больше. Адольфу приходитъ въ голову отказаться отъ власти и помѣняться ролью съ Каролиной.

18 брюмэра брачной жизни.

Въ одно прекрасное утро Адольфъ окончательно освоился съ побѣдоносною мыслью предоставить Каролинѣ угождать себѣ самой. Онъ передастъ ей бразды правленія, говоря: — Дѣлай все рѣшительно, какъ хочешь! Систему самодержавія онъ замѣняетъ конституціонной системой, и на мѣстѣ супружеской власти учреждаетъ отвѣтственное министерство. Такой знакъ довѣрія, предметъ всегдашнихъ тайныхъ стремленій для женщины также важенъ, какъ для мужчины маршальскій жезлъ. Женщины тогда полныя хозяйки въ домѣ.

Съ той минуты, и въ теченіе нѣсколькихъ дней, ничто не можетъ сравниться съ благополучіемъ Адольфа: даже воспоминанія о медовомъ мѣсяцѣ блѣднѣютъ передъ этимъ. Жена превращается въ чистѣйшій сахаръ, мужу даже черезчуръ сладко живется! Она была бы способна сама изобрѣсть мелкія заботы, ласковыя словечки, кошачьи ухватки и нѣжную внимательность, если бы всѣ эти лакомства супружества не были изобрѣтены со временъ земного рая. Къ концу мѣсяца положеніе Адольфа довольно схоже съ положеніемъ дѣтей въ первую недѣлю послѣ Новаго года; зато Каролина, не на словахъ, впрочемъ, а только въ поступкахъ, въ выраженіи лица и во всѣхъ движеніяхъ, начинаетъ говорить: — «Право, не знаешь, чѣмъ еще можно угодить мужчинѣ!..»

Предоставить женѣ управленіе домомъ, мысль чрезвычайно обыкновенная, и не стоило бы называть этой главы столь громкимъ именемъ, если бы въ глубинѣ ея не крылась мысль, со временемъ смѣстить Каролину. Адольфъ плѣнился этой мыслью, какъ случается со всякимъ, почему-либо несчастнымъ человѣкомъ, которому хочется испытать, до чего можетъ дойти бѣдствіе: ему интересно узнать на опытѣ, много ли у него сгоритъ добра, если не тушить пожара, и предоставить ему горѣть, зная или, по крайней мѣрѣ, думая, что можешь во всякое время остановить его. Такого рода любопытство свойственно намъ отъ колыбели до могилы. Между тѣмъ, испытавъ полноту супружескаго благополучія, Адольфъ, доставляющій себѣ даровую комедію у себя дома, проходитъ черезъ слѣдующіе періоды:

Періодъ первый. Все идетъ черезчуръ ладно. Каролина накупила счетныхъ книжекъ для записыванія расходовъ, пріобрѣла хорошенькую шкатулку для храненія денегъ, доставляетъ Адольфу всевозможныя удобства, радуется, когда онъ ее похваливаетъ, открываетъ, что въ домѣ недостаетъ множества необходимыхъ вещей, и все свое самолюбіе полагаетъ въ томъ, чтобы сдѣлаться превосходнѣйшей хозяйкой. Адольфъ, оставившій за собой роль цензора, не находитъ поводовъ сдѣлать ни малѣйшаго замѣчанія.

Когда онъ одѣвается, все у него есть. Нигдѣ въ мірѣ, даже у самой Армиды, не бывало пущено въ ходъ болѣе нѣжной заботливости, чѣмъ у Каролины. Все для него готово заранѣе, незабываютъ смазывать даже кожаную точилку, на которой онъ точитъ свои бритвы. Старыя подтяжки замѣнены новыми. Всѣ пуговицы пришиты накрѣпко. Бѣлье выглажено такъ тщательно, какъ бываетъ у духовниковъ набожныхъ особъ, исповѣдующихъ имъ свои грѣшки. На носкахъ ни одной дырки. За столомъ примѣняются ко всѣмъ его вкусамъ, даже къ капризамъ. Онъ начинаетъ жирѣть! Въ чернильницѣ у него всегда налиты чернила, а губка всегда слегка влажная. Ему просто ничего не приходится говорить, и онъ не можетъ даже сказать, подобно Людовику XIV: — «я чуть не ждалъ!» Въ довершеніе всего, его то и дѣло называютъ голубчикомъ Онъ вынужденъ поворчать на Каролину зато, что она совсѣмъ позабываетъ о себѣ самой: надо же и о себѣ подумать! Каролина запоминаетъ этотъ сладкій укоръ.

Періодъ второй. За обѣдомъ полная перемѣна декорацій. Все ужасно вздорожало. Къ овощамъ приступу нѣтъ. Дрова такъ дороги, точно ихъ везутъ изъ Индіи. Фрукты… о, что до фруктовъ, они доступны только принцамъ, да банкирамъ или богатымъ барамъ, а не намъ. Десертъ, это одно разореніе! Адольфъ часто слышитъ, какъ Каролина спрашиваетъ у г-жи Дешаръ: «Какъ же вы ухитряетесь?..» и прочее. Даже въ вашемъ присутствіи совѣщаются о способахъ учитыванія кухарокъ.

У васъ въ домѣ кухарка, пришедшая безъ всякаго багажа, безъ бѣлья, безъ талантовъ; и вдругъ она является просить разсчета, въ голубомъ мериносовомъ платьѣ, въ вышитой косынкѣ, съ жемчужными сережками въ ушахъ, въ кожаныхъ башмачкахъ, поверхъ которыхъ виднѣются довольно хорошенькіе бумажные чулки. У ней два сундука набито нарядами, и имѣется чековая книжка на капиталъ, лежащій въ сберегательной кассѣ.

Каролина жалуется на безнравственность простолюдиновъ: жалуется на то, что прислуга нынче такая образованная, такъ мастерски считаетъ и пишетъ. Отъ времени до времени она высказываетъ маленькія аксіомы въ такомъ родѣ: «Есть вещи, которымъ необходимо научаться! Все хорошо дѣлать можетъ только тотъ, кто никогда ничего не дѣлаетъ!» Она испытываетъ заботы, сопряженныя съ властью. Ахъ, какъ счастливы мужчины, имъ не приходится вести хозяйства. «Вся тягота мелочныхъ подробностей лежитъ на женщинахъ!»

Каролина вошла въ долги. Но, такъ какъ она не хочетъ оказаться не правой, она проводитъ ту мысль, что опытность превосходная вещь, и что за нее стоитъ поплатиться. — Адольфъ смѣется себѣ въ бороду и предвидитъ катастрофу, которая возвратитъ ему верховную власть.

Періодъ третій. Каролина, проникнутая той истиной, что слѣдуетъ ѣсть только для поддержанія жизни, угощаетъ Адольфа трапезами, достойными пустынножителей.

Носки у Адольфа испещрены зіяющими дырами или толстыми наростами небрежныхъ штопокъ, производимыхъ второпяхъ, такъ какъ у его жены не находится ни одной свободной минутки и день слишкомъ коротокъ для всего, что она намѣрена совершить. Онъ носитъ подтяжки, почернѣвшія отъ носки. Бѣлье все старое и, что называется, каши проситъ. Адольфъ спѣшитъ одѣваться, ему скорѣе нужно выйти изъ дому по важному дѣлу, а между тѣмъ онъ цѣлый часъ тратитъ на свой туалетъ, ища поочередно что бы ему надѣть, развертывая то ту, то другую часть одежды, и не находя ничего годнаго. Зато Каролина прекрасно одѣта: у ней прехорошенькія шляпки, бархатныя ботинки, мантильи. Она на все махнула рукой и хозяйничаетъ на основаніи того принципа, что благоустройство начинается съ самой себя. Когда Адольфъ жалуется на противоположность между своей оборванностью и ея великолѣпіями, Каролина говоритъ:

— Не ты ли самъ попрекалъ меня тѣмъ, что я ничего не дѣлаю для себя?

Супруги начинаютъ обмѣниваться шутками, болѣе или менѣе ѣдкаго свойства. Однажды вечеромъ Каролина обращается съ мужемъ крайне любезно, съ цѣлью подготовить почву для признанія довольно значительнаго дефицита, точь въ точь какъ министры, которые разсыпаются въ похвалахъ плательщикамъ податей, толкуютъ о величіи отечества, а подъ конецъ предлагаютъ маленькій проектъ закона, сопряженный съ назначеніемъ добавочнаго кредита. Между обоими случаями еще и то сходство, что какъ въ правительственныхъ сферахъ, такъ и въ семейномъ быту, все это дѣлается по домашнему, изъ чего вытекаетъ та глубокая истина, что конституціонное правленіе обходится гораздо дороже монархическаго. Какъ для цѣлой націи, такъ и для семьи, конституціонная система ведетъ за собою посредственность всякаго рода, пошлость, мелочность и т. д.

Адольфъ, наученный опытомъ прежнихъ невзгодъ, выжидаетъ только случая произвести переворотъ, а Каролина обманута его притворнымъ спокойствіемъ.

Какимъ образомъ началась ссора? Возможно ли бываетъ прослѣдить, какая электрическая искра опредѣлила взрывъ, причинила обвалъ, вызвала революцію?.. Она возникаетъ по всякому поводу, и даже безъ поводовъ. Но дѣло въ томъ, что Адольфъ, переждавъ нѣкоторое время (зависящее отъ степени накопленія обидъ въ каждомъ отдѣльномъ семействѣ), середи разговора обмолвился слѣдующимъ роковымъ изреченіемъ: «Когда я жилъ холостякомъ!..»

Эта минувшая холостая жизнь играетъ роль такого же укора въ устахъ мужчины, какую въ устахъ женщины представляетъ фраза: «Мой покойный мужъ»… въ томъ случаѣ, если она во второй разъ замужемъ. Разъ, сорвавшись съ языка, эти двѣ фразы наносятъ такія раны, которыя никогда не заживаютъ совсѣмъ.

И затѣмъ Адольфъ произноситъ рѣчь въ духѣ Бонапарта, обращавшагося къ собранію пяти ста выборныхъ:

— Мы живемъ, какъ на волканѣ! Хозяйство идетъ, Богъ знаетъ какъ! Настало время положить этому предѣлъ! Ты говоришь о счастьи, Каролина, но ты сама его разрушила своими непомѣрными требованіями, своими капризами, ты нарушила гражданскіе законы, вмѣшиваясь въ управленіе дѣлами, ты посягнула на верховную власть въ домѣ, пора измѣнить все это!

Каролина не стала кричать: Долой диктатора! какъ сдѣлали Пять Сотъ Выборныхъ, потому что зачѣмъ же кричать, когда знаешь, что и безъ того все будетъ по твоему?

— Когда я былъ холостякомъ, я носилъ всегда новую обувь! Мнѣ всякій день подавались чистыя салфетки! Хозяинъ ресторана обсчитывалъ меня, но на опредѣленную сумму! Я для васъ пожертвовалъ моей драгоцѣнной свободой!.. А вы что изъ нея сдѣлали?

— Неужели я такъ виновата, Адольфъ, тѣмъ, что хотѣла избавить тебя отъ заботъ? — говоритъ Каролина, становясь передъ мужемъ. — Ну, отбери у меня ключъ отъ денежной кассы, но… что же будетъ? Мнѣ заранѣе стыдно… ты принудишь меня разыгрывать комедію ради покупки самыхъ необходимыхъ вещей. Развѣ ты этого добиваешься? Унизить собственную жену или доказать, что наши интересы противоположны и стать ко мнѣ во враждебныя отношенія?..

Вотъ оно, точнѣйшее опредѣленіе брака для трехъ четвертей женатаго населенія Франціи!

— Будь спокоенъ, другъ мой, — говоритъ Каролина, усаживаясь въ свое кресло, какъ Марій на развалинахъ Карѳагена, — я больше никогда ничего не попрошу у тебя; я не нищая! Я знаю, что дѣлать… Ты еще меня не знаешь!

— Ну, что еще? — говоритъ Адольфъ. — Съ вашей братіей, какъ видно, ни разсуждать, ни пошутить нельзя… Что же ты сдѣлаешь?

— Это до васъ не касается!

— Извините пожалуйста, совсѣмъ напротивъ. Моя честь, мое достоинство…

— О, на этотъ счетъ вы можете быть спокойны, сударь! Не столько ради васъ, какъ ради себя самой, я сумѣю сохранить наши отношенія въ глубочайшей тайнѣ.

— Однако, въ чемъ же дѣло? Скажите. Ну, скажи, Каролина, что ты сдѣлаешь?

Каролина обдаетъ его змѣинымъ взглядомъ. Адольфъ пятится отъ нея и начинаетъ бѣгать по комнатѣ.

Наступаетъ долгое, слишкомъ долгое молчаніе, послѣ котораго онъ останавливается и спрашиваетъ:

— Ну, скажи, что же ты намѣрена сдѣлать?

— Я буду работать, сударь!

Услыхавъ этотъ величавый отвѣтъ, Адольфъ уходитъ прочь. Онъ видитъ, что гнѣвъ Каролины принялъ желчное направленіе, и на него подуло такимъ рѣзкимъ холодомъ, какого еще ни разу не бывало въ супружескей спальнѣ.

Искусство представляться жертвой.

Съ того дня, 18 брюмера, побѣжденная Каролина слѣдуетъ такой дьявольской системѣ поведенія, что постоянно заставляетъ васъ каяться въ томъ, что вы побѣдили. Она становится оппозиціей!.. Еще одна такая побѣда, и Адольфа потянутъ въ уголовный судъ по обвиненію въ задушеніи своей жены матрацомъ, точь въ точь, какъ венеціанскій мавръ. Каролина имѣетъ видъ мученицы и доводитъ покорность до омерзѣнія. На каждомъ шагу она подавляетъ Адольфа словами: «Какъ вамъ угодно», и кротостью самаго ужасающаго свойства. Ни одному элегическому поэту не было бы подъ силу тягаться съ Каролиной: она насаживаетъ одну элегію на другую; въ ея движеніяхъ, въ ея словахъ, поступкахъ, въ улыбкѣ, въ молчаніи, въ побужденіяхъ — одна сплошная элегія. Приведемъ нѣсколько образчиковъ, въ которыхъ всѣ женатые люди найдутъ что-нибудь знакомое по опыту.

---

Послѣ завтрака.

— Каролина, мы поѣдемъ сегодня къ госпожѣ Дешаръ; у нихъ большой званый вечеръ, знаешь…

— Хорошо, другъ мой.

---

Послѣ обѣда.

— Что жъ, Каролина, ты до сихъ поръ не одѣта? — говоритъ Адольфъ, выходя изъ своей комнаты въ великолѣпномъ костюмѣ.

Каролина нарядилась старой просительницей: на ней черное муаровое платье съ высокимъ лифомъ, волосы кое-какъ причесаны съ помощью горничной и украшены унылыми цвѣтами, скорѣе помятыми, чѣмъ искусственными, на рукахъ у ней поношенныя перчатки.

— Я готова, мой другъ.

— И ты называешь это вечернимъ туалетомъ?..

— У меня другого нѣтъ. Свѣжій туалетъ стоилъ бы пятьсотъ франковъ.

— Что жь ты мнѣ не сказала?

— Чтобы «я» протянула вамъ руку!.. Послѣ того, что было!.

— Ну, я поѣду одинъ, — говоритъ Адольфъ, не желая конфузиться изъ-за своей жены.

— Я знаю, что это вамъ на руку, — говоритъ Каролина съ кислой миной, — оно и видно по тому, какъ вы сами разодѣлись.

---

Одиннадцать человѣкъ гостей собралось въ гостиной: Адольфъ всѣхъ ихъ пригласилъ къ себѣ на обѣдъ. Каролина присутствуетъ въ салонѣ, но ведетъ себя, какъ гостья, ожидая, когда доложатъ, что кушанье подано.

— Баринъ, — шепчетъ лакей, нагибаясь къ Адольфу, — кухарка совсѣмъ голову потеряла, не знаетъ, что дѣлать.

— Почему?

— Вы ничего не изволили ей сказать, а сегодня готовлено только два блюда: вареная говядина, цыпленокъ съ салатомъ, да зелень.

— Каролина, стало быть, вы ничего не заказывали?..

— Я не знала, что у васъ гости будутъ, притомъ, развѣ я смѣю здѣсь приказывать?.. Вы меня избавили отъ всѣхъ заботъ по этой части и за это я всякій день благодарю Бога.

---

Госпожа де-Фиштаминель пріѣзжаетъ съ визитомъ къ Каролинѣ и застаетъ ее согнувшейся надъ пяльцами: Каролина покашливаетъ и вышиваетъ по канвѣ.

— Это вы туфли вышиваете, и все для вашего дорогого Адольфа?

Адольфъ стоитъ у камина въ позѣ пѣтуха, распускающаго хвостъ.

— Нѣтъ, это я вышиваю по заказу одного купца, который мнѣ платитъ за работу. Знаете, какъ колодники на каторгѣ выполняютъ экстренную работу за плату и тѣмъ скрашиваютъ свою жизнь.

Адольфъ покраснѣлъ; онъ не можетъ прибить жену, а между тѣмъ госпожа де-Фиштаминель смотритъ на него во всѣ глаза, какъ бы спрашивая: «Это что же значитъ?»

— Однако, вы довольно сильно кашляете, душечка! — говоритъ госпожа де-Фиштаминель.

— О, — отвѣчаетъ Каролина, — я жизнью не дорожу!..

---

Каролина сидитъ на диванчикѣ и бесѣдуетъ съ одной пріятельницей, добрымъ мнѣніемъ которой вы особенно дорожите. Вы стоите въ оконной нишѣ, разговаривая съ мужчинами, но по движенію губъ Каролины угадываете слова: «Такъ мнѣ мужъ приказалъ!» сказанныя съ видомъ юной римлянки, влекомой въ циркъ на съѣденіе звѣрямъ. Ваше самолюбіе глубоко уязвлено со всѣхъ сторонъ и вы желаете слѣдить за разговоромъ дамъ, не переставая участвовать въ разговорѣ гостей мужского пола, отъ этого то и дѣло отвѣчаете невпопадъ, теряете нить бесѣды; вамъ говорятъ: «Какъ вы сегодня разсѣяны!» вы топчетесь на мѣстѣ и мучитесь мыслью: «Что-то она ей про меня разсказываетъ?»

---

Адольфъ на званомъ обѣдѣ у супруговъ Дешаръ. Всѣхъ гостей двѣнадцать человѣкъ и за столомъ, рядомъ съ Каролиной, сидитъ смазливый молодой человѣкъ по имени Фердинандъ, двоюродный братъ Адольфа. Между первымъ и вторымъ блюдомъ заходитъ рѣчь о счастьѣ въ супружествѣ.

— Для женщины ничего нѣтъ легче, какъ быть счастливой, — говоритъ Каролина въ отвѣтъ на жалобы одной изъ дамъ.

— Подѣлитесь съ нами вашимъ секретомъ, сударыня, — любезно проситъ ее г-нъ де-Фиштаминель.

— Женщинѣ стоитъ только ни во что не вмѣшиваться, считать себя старшей прислугой въ домѣ или невольницей, къ которой хозяинъ относится заботливѣе, чѣмъ къ остальнымъ, не имѣть своей воли, не позволять себѣ никакихъ замѣчаній… вотъ и все.

Все это, произнесенное горькимъ тономъ, со слезами въ голосѣ, приводитъ Адольфа въ ужасъ; онъ пристально взглядываетъ на; жену.

— Вы не упомянули, сударыня, объ удовольствіи объяснять публикѣ секретъ своего счастья, — говоритъ онъ внятно, метнувъ глазами молнію не хуже любого тирана въ мелодрамѣ.

Каролина очень довольна такимъ убійственнымъ замѣчаніемъ: она отвертывается въ сторону, украдкой отираетъ слезу и говоритъ:

— Счастье нельзя объяснять.

Этотъ случай оставленъ безъ послѣдствій, какъ говорится въ засѣданіяхъ парламента; но Фердинандъ смотрѣлъ на свою кузину, какъ на ангела, принесеннаго въ жертву.

---

Разговоръ заходитъ о гастрическихъ припадкахъ и о другихъ безымянныхъ болѣзняхъ, отъ которыхъ умираютъ молодыя женщины.

— Ахъ, онѣ счастливыя! — вздыхаетъ Каролина, какъ бы предсказывая программу своей собственной кончины.

---

Теща Адольфа пріѣзжаетъ навѣстить свою дочь. Каролина говоритъ: «Гостиная моего мужа», «комната моего мужа», — въ ея домѣ все принадлежитъ только мужу.

— Послушайте, дѣти мои, что у васъ случилось? — спрашиваетъ теща. — У васъ такой видъ, точно вы другъ съ другомъ на ножахъ.

— Э, Боже мой, — говоритъ Адольфъ, — только и случилось, что Каролина побывала полной хозяйкой въ домѣ и оказалась несостоятельной.

— Надѣлала долговъ?..

— Да, милая маменька.

— Послушайте, Адольфъ, — говоритъ теща, переждавъ, чтобы дочь оставила ее съ зятемъ наединѣ, — неужели вы бы предпочли, чтобы дочь моя превосходно одѣвалась и все бы у васъ шло, какъ по маслу, и ничего бы вамъ не стоило?

Попробуйте представить себя физіономію Адольфа въ ту минуту, какъ ему преподнесли такую «декларацію правъ женщины»!

---

Каролина переходитъ изъ обтрепанныхъ платьевъ въ роскошные наряды. Она блистаетъ въ домѣ супруговъ Дешаръ и всѣ восхищаются ея вкусомъ, великолѣпіемъ выбираемыхъ ею тканей, кружевъ, драгоцѣнныхъ украшеній.

— Вотъ какой у васъ отличный мужъ, — говоритъ г-жа Дешаръ.

Адольфъ выпячиваетъ грудь и взглядываетъ на Каролину.

— Мой мужъ?.. Слава Богу, я моему мужу ни одной копейки не стою. Всѣ эти вещи подарила мнѣ маменька.

Адольфъ быстро отворачивается и заводитъ бесѣду съ г-жею де-Фиштаминель.

---

Проходитъ цѣлый годъ такого единовластія. Каролина, значительно смягченная, въ одно прекрасное утро спрашиваетъ:

— Другъ мой, сколько у тебя вышло денегъ за этотъ годъ?

— Не знаю.

— Такъ подсчитай.

Адольфъ подсчитываетъ, и оказывается, что онъ истратилъ на одну треть больше, нежели Каролина въ самый свой неудачный годъ.

— А еще мой туалетъ тебѣ ровно ничего не стоилъ, — говоритъ она.

---

Каролина разыгрываетъ на фортепіано мелодіи Шуберта. Адольфъ съ большимъ удовольствіемъ слушаетъ эту музыку, притомъ такъ прекрасно исполненную. Онъ встаетъ и подходитъ къ Каролинѣ, желая ее поблагодарить; она заливается слезами.

— Что съ тобой?

— Ничего… нервы!

— Я за тобой не зналъ такого грѣха.

— О, Адольфъ, ты не хочешь ничего знать!.. Посмотри, у меня на пальцахъ кольца не держатся… Ты меня больше не любишь, я тебѣ въ тягость…

Она плачетъ, ничего не слушаетъ и на каждое слово Адольфа проливаетъ новые потоки слезъ.

— Ты хочешь снова взять въ руки хозяйство?

— Ахъ, — вскрикиваетъ она, вскакивая, какъ на пружинѣ, — теперь ты довольно надѣлалъ опытовъ? Нѣтъ, спасибо! Развѣ я къ деньгамъ стремлюсь?.. Странная манера врачевать наболѣвшее сердце! Нѣтъ, оставьте меня.

— Какъ тебѣ угодно, Каролина.

Это «какъ тебѣ угодно» есть первѣйшее доказательство равнодушія со стороны законнаго мужа; и Каролина видитъ передъ собою отверстую пропасть, до которой сама дошла добровольно.

Французская кампанія 14 года.

Бѣдствія 1814 года случаются въ жизни каждаго человѣка. Послѣ длиннаго ряда дней, преисполненныхъ блеска, завоеваній, успѣховъ, дней, когда препятствія обращались въ тріумфы, малѣйшія задержки способствовали къ благополучному концу, приходитъ такой моментъ, когда самыя счастливыя мысли пробуждаютъ глупости, храбрость ведетъ къ гибели, а укрѣпленія заставляютъ только хуже спотыкаться. Въ супружеской любви, которая, по свидѣтельству знающихъ людей, есть лишь частный случай любви вообще, больше чѣмъ въ какомъ-либо другомъ человѣческомъ дѣлѣ встрѣчаются такія кампаніи, своего рода роковыя бѣдствія 1814 года. Дьяволъ пуще всего любитъ совать свой хвостъ въ дѣла бѣдныхъ, покинутыхъ женщинъ, а Каролина теперь именно въ такомъ положеніи.

Каролина только и грезитъ о томъ, какими бы средствами снова привлечь къ себѣ своего мужа. Каролина проводитъ дома многіе часы въ полномъ одиночествѣ, и въ это время ея воображеніе работаетъ неустанно. Она встаетъ, садится, бродитъ по комнатамъ и часто задумчиво стоитъ у окна, устремивъ глаза на улицу и ничего не видя, прижавшись лицомъ къ стеклу и живя точно въ пустынѣ среди своихъ шифоньерокъ, шкатулокъ и роскошной обстановки своей квартиры.

Между тѣмъ въ Парижѣ, если кто живетъ не въ собственномъ домѣ, отдѣленномъ отъ улицы дворомъ, а отъ сосѣдей садомъ тотъ существуетъ въ тѣсной близости съ другими жильцами. Изъ каждаго этажа даннаго дома семейные люди видятъ въ соотвѣтственномъ этажѣ противолежащаго дома другое семейство, и всякій по желанію, заглядываетъ во внутреннюю жизнь сосѣдей. Между ними устанавливается зависимость взаимнаго соглядатайства, правъ обоюдныхъ посѣщеній, отъ которыхъ ни одна сторона не можетъ избавиться. По утрамъ, въ опредѣленное время, вы встаете рано и видите, какъ служанка сосѣдей убираетъ квартиру: окна растворены настежь, ковры вывѣшены съ подоконниковъ, и вы угадываете множество всякихъ подробностей; съ своей стороны, и сосѣди дѣлаютъ то же относительно васъ. Зато, по прошествіи нѣкотораго времени, вамъ извѣстны привычки хорошенькой, старухи, молодой, кокетливой, домовитой хозяйки, живущихъ черезъ улицу, или капризы самодовольнаго франта, выдумки стараго холостяка и цвѣтъ его мебели, и кошка изъ второго или изъ третьяго этажа. Каждая мелочь служитъ указаніемъ и матеріаломъ для догадокъ. Въ четвертомъ этажѣ живетъ гризетка и замѣчаетъ всегда слишкомъ поздно, какъ цѣломудренная Сусанна, что на нее устремленъ восхищенный бинокль стараго чиновника, получающаго тысячу восемьсотъ франковъ жалованья; онъ на даровщинку предается преступному удовольствію ее созерцать. Въ видѣ компенсаціи, сверхштатный чиновникъ, красивый юноша девятнадцати лѣтъ, является очамъ богомольной барыни въ легкомъ одѣяніи мужчины, который брѣется. Любопытство всегда бодрствуетъ, тогда какъ осторожность иногда ослабѣваетъ. Не всегда во-время опускаютъ занавѣски; въ сумерки женщина подходитъ къ окну и вздѣть нитку въ иглу, а мужъ противолежащей квартиры на нее любуется и находитъ, что ея рафаэлевская головка достойна его самого, особенно когда онъ въ мундирѣ національной гвардіи и, производитъ внушительный эффектъ въ полномъ вооруженіи. Прогуляйтесь черезъ площадь Сенъ-Жоржъ и можете подстеречь секреты трехъ хорошенькихъ женщинъ, лишь бы у васъ былъ царь въ головѣ.

О, святая неприкосновенность частной жизни, куда она дѣвалась? Парижъ такой городъ, который показывается почти обнаженнымъ во всякое время, городъ по преимуществу распутный и безстыдный. Для того, чтобы сохранить въ немъ желаемую скромность, нужно имѣть сто тысячъ дохода. Добродѣтели обходятся здѣсь дороже, чѣмъ пороки.

Каролина иногда скользитъ разсѣяннымъ взглядомъ по щелочкамъ въ кисейныхъ занавѣскахъ, которыя скрываютъ ея домашнюю жизнь отъ пятиэтажнаго дома, стоящаго насупротивъ, и, наконецъ, начинаетъ наблюдать молодую чету, погруженную въ радости медоваго мѣсяца и очень недавно поселившуюся въ первомъ этажѣ, какъ разъ противъ ея оконъ. Каролина предается наблюденіямъ, которыя волнуютъ ее до чрезвычайности. Рѣшетчатыя ставни запираются рано, раскрываются поздно. Однажды Каролина, вставъ въ восемь часовъ, совершенно случайно видитъ, что ея горничная приготовляетъ тамъ ванну или какое-то иное утреннее омовеніе, обставленное восхитительными подробностями. Каролина вздыхаетъ. Она притаилась и смотритъ во всѣ глаза, точно охотникъ, подстерегающій добычу, и видитъ молодую женщину, лицо которой сіяетъ счастіемъ. Постоянно слѣдя глазами за этой прелестной четой, она видитъ, какъ хозяинъ и хозяйка открыли окно и, слегка прижавшись другъ къ другу, облокотились на перила балкончика и наслаждаются свѣжестью вечерняго воздуха. Одинъ разъ вечеромъ тамъ позабыли запереть ставни и на спущенныхъ занавѣскахъ появились тѣни обоихъ: они рѣзвились, какъ дѣти, боролись, гонялись другъ за другомъ, образуя различныя фантастическія фигуры, болѣе или менѣе понятныя. Каролина до тѣхъ поръ любовалась на эту фантасмагорію, что съ ней сдѣлался нервный припадокъ. Часто она видѣла, какъ молодая женщина задумчиво и печально сидѣла одна, въ ожиданіи супруга; но какъ только въ концѣ улицы раздавался топотъ лошади и трескъ ѣдущаго кабріолета, она вскакивала съ дивана и по ея движеніямъ ясно было, что она восклицаетъ: «Это онъ!»

«Какъ они любятъ другъ друга!» думала Каролина.

Разстроивъ себѣ нервы въ достаточной степени, Каролина придумываетъ чрезвычайно хитроумный планъ: воспользоваться счастіемъ этихъ двухъ супруговъ, чтобы пробудить любовь Адольфа. Мысль довольно распутная, вродѣ того, какъ если бы старичокъ вздумалъ соблазнить дѣвочку, показывая ей картинки скоромнаго содержанія; но намѣренія Каролины таковы, что все освящаютъ.

— Адольфъ, — говоритъ она, — въ нашемъ сосѣдствѣ живетъ одна прелестная молоденькая женщина, миніатюрная брюнетка…

— Знаю! — отвѣчаетъ Адольфъ. — Это пріятельница г-жи де-Фиштаминель, г-жа Фульнуантъ, жена биржевого маклера; онъ прекрасный человѣкъ, милѣйшій малый и влюбленъ въ свою жену просто до безумія! Посмотри, его рабочій кабинетъ, контора, касса, все обращено окнами во дворъ, а передній фасадъ предоставленъ супругѣ. Я не видывалъ болѣе счастливой пары. Фульнуантъ всюду толкуетъ о своемъ благополучіи, даже на биржѣ; даже надоѣлъ всѣмъ.

— Ну, вотъ доставь мнѣ удовольствіе, познакомь меня съ господиномъ и госпожей Фульнуантъ. Мнѣ ужасно хочется узнать, чѣмъ она достигаетъ того, что мужъ до такой степени любитъ ее… Давно ли они женаты?

— Совершенно какъ мы, они женились пять лѣтъ назадъ.

— Адольфъ, другъ мой, мнѣ смертельно хотѣлось бы этого знакомства. О, дай мнѣ съ ней подружиться! А что… я не хуже ея?..

— Какъ тебѣ сказать… Если бы я васъ встрѣтилъ въ маскарадѣ и ты не была бы моей женой, я бы затруднился, которую изъ васъ выбрать…

— Какой ты милый сегодня. Не забудь же пригласить ихъ къ обѣду въ будущую субботу.

— Сегодня же приглашу. Мы съ Фулыіуантомъ часто видимся на биржѣ.

«Наконецъ-то, — думаетъ Каролина, — эта женщина скажетъ мнѣ, какія средства она пускаетъ въ ходъ».

Каролина становится на свой наблюдательный постъ. Часа въ три, сквозь цвѣты пышной жардиньерки, образующей у окна нѣчто вродѣ бесѣдки, она видитъ ихъ и восклицаетъ:

— Сущіе голубки!

На эту субботу Каролина приглашаетъ къ обѣду супруговъ Дешаръ, почтеннаго г-на де-Фиштаминель, словомъ, самыхъ добродѣтельныхъ семейныхъ людей своего круга. Все у ней въ домѣ приняло парадный видъ: она заказала самый тонкій обѣдъ, вытащила изъ шкаповъ все, что у ней было понаряднѣе. Ей хочется какъ можно почетнѣе принять эту образцовую молодую даму.

Въ ту минуту, какъ многіе ужь собрались и женщины молча оглядываютъ другъ друга, Каролина говоритъ г-жѣ Дешаръ:

— Сейчасъ, моя милая, вы увидите самую очаровательную супружескую чету: это наши сосѣди, живутъ тутъ, напротивъ. Онъ молодой, бѣлокурый, необыкновенно пріятной наружности и какія манеры!.. Голова, какъ у лорда Байрона, настоящій Донъ-Жуанъ, только вѣренъ!.. Онъ безъ ума отъ своей жены! Она прелестна и постигла тайну продлить любовь; быть можетъ, ей я буду обязана возобновленіемъ своего счастья. Глядя на нее, Адольфъ устыдится своего поведенія, и…

Лакей докладываетъ:

— Господинъ и госпожа Фульнуантъ!

Госпожа Фульнуантъ, хорошенькая брюнетка настоящаго парижскаго пошиба, стройная, тонкая, съ блестящими глазами, слегка потушенными завѣсой длинныхъ рѣсницъ, прелестно одѣтая, усаживается на диванъ. Каролина раскланивается съ плотнымъ господиномъ пожилого вида, съ рѣдкими сѣдыми волосами, который слѣдуетъ за этой парижской испанкой по пятамъ, выставляя напоказъ свою обрюзглую фигуру, большой животъ, плѣшивый черепъ блѣдно-желтаго цвѣта, сластолюбивую и благодушную улыбку на толстыхъ отвислыхъ губахъ; ну, словомъ, философъ, да и только. Каролина съ удивленіемъ взираетъ на этого господина.

— Господинъ Фульнуантъ, душа моя, — говоритъ Адольфъ, представляя ей этого почтеннаго гостя лѣтъ пятидесяти съ хвостикомъ.

— Мнѣ очень пріятно, — говоритъ Каролина, съ любезностью обращаясь къ молодой дамѣ, — очень пріятно, что вы насъ посѣтили вмѣстѣ съ вашимъ свекромъ (глубокая сенсація!), но я надѣюсь, что и мужъ вашъ также придетъ…

— То есть какъ же?

Всѣ прислушиваются, переглядываются, потомъ обращаютъ взгляды на Адольфа: онъ совсѣмъ одурѣлъ отъ удивленія и желалъ бы, чтобы Каролина провалилась сквозь полъ, какъ бываетъ на сценѣ.

— Вотъ мой мужъ, г-нъ Фульнуантъ! — говоритъ госпожа Фульнуантъ.

Каролина краснѣетъ, какъ піонъ, понявъ вдругъ, какого маху она дала; Адольфъ поражаетъ ее молніеноснымъ взглядомъ.

— А вы говорили, что онъ молодой, бѣлокурый, — шепчетъ ей втихомолку г-жа Дешаръ.

Г-жа Фульнуантъ, какъ женщина умная, смѣло разсматриваетъ потолокъ.

По прошествіи мѣсяца г-жа Фульнуантъ подружилась съ Каролиной. Адольфъ, сильно занятый г-жей де-Фиштаминель, не обращаетъ никакого вниманія на эту опасную дружбу, которая не пройдетъ ему даромъ, потому что, да будетъ вамъ извѣстна

Аксіома.

Женщины развращаютъ большее число женщинъ, нежели мужчины любятъ ихъ.

Погребальный звонъ.

По минованіи нѣкотораго времени, продолжительность котораго зависитъ отъ степени твердости правилъ Каролины, она становится чрезвычайно томна. Адольфъ видитъ, что она безпрестанно лежитъ на разныхъ диванахъ, распластываясь, какъ змѣя на солнцѣ, и, представляясь озабоченнымъ, изъ приличія спрашиваетъ:

— Что съ тобой, душа моя? Тебѣ что-нибудь нужно?

— Я бы хотѣла умереть!

— Пріятное желаніе и, главное, веселенькое…

— Смерть не страшитъ меня, я боюсь только предсмертныхъ страданій.

— Это значитъ, вѣроятно, что я не дѣлаю тебя счастливой!.. Вотъ женская манера!

Адольфъ ходитъ по комнатѣ и ворчитъ; однако, останавливается, какъ вкопаный, видя, что Каролина осушаетъ вышитымъ платочкомъ довольно искусно льющіяся слезы.

— Ты больна?

— Мнѣ нездоровится… (Молчаніе) Я бы только желала знать, доживу ли до того времени, когда пристрою мою дочку, потому что теперь я знаю, что значатъ эти слова, которыхъ молодыя дѣвушки совсѣмъ не понимаютъ, а именно: выборъ мужа. Что же ты, иди, веселись! Женщина, думающая о будущемъ, страждущая женщина не можетъ быть для тебя интересна. Поди, развлекайся!..

— Что у тебя болитъ?

— Другъ мой, у меня ничего не болитъ; я здоровехонька, и мнѣ ничего не нужно. Въ самомъ дѣлѣ мнѣ теперь полегче стало. Подите, оставьте меня одну…

На первый разъ Адольфъ уходитъ, почти опечаленный.

Проходитъ недѣля, въ теченіе которой Каролина приказываетъ всей прислугѣ скрывать отъ барина свое плачевное состояніе; она томится, звонитъ, когда чувствуетъ себя близкой къ обмороку, и истребляетъ большое количество эѳира. Наконецъ, люди докладываютъ барину о супружескомъ геройствѣ барыни; Адольфъ послѣ обѣда рѣшается весь вечеръ просидѣть дома и дѣлается свидѣтелемъ того, какими пламенными поцѣлуями Каролина покрываетъ свою маленькую Марію.

— Бѣдное дитя, только ради тебя и сожалѣю о томъ, что меня ожидаетъ! О, Боже мой, что такое жизнь?

— Полно, полно, душенька, — говоритъ Адольфъ, — къ чему такъ огорчаться?

— О, я не огорчаюсь… Смерть нисколько не пугаетъ меня… Сегодня поутру я смотрѣла на похороны и думала, какой счастливецъ тотъ, кто умеръ! Я не знаю почему, у меня на умѣ только и есть смерть. Это, можетъ бытъ, что-нибудь болѣзненное?.. Мнѣ все кажется, что я покончу самоубійствомъ.

Чѣмъ больше Адольфъ старается развеселить Каролину, тѣмъ больше Каролина окутывается крепомъ своей печали и обливается слезами. На этотъ, второй разъ, Адольфъ не уходитъ, поскучаетъ. Затѣмъ происходитъ третья сцена съ усиленными рыданіями, и Адольфъ уходитъ, но уже безъ всякой печали. Наконецъ, ему сильно надоѣдаютъ эти вѣчныя жалобы, эта томность, умирающій видъ и крокодиловы слезы. Онъ говоритъ:

— Если ты больна, Каролина, нужно посовѣтоваться съ докторомъ.

— Какъ хочешь! По крайней мѣрѣ, такъ все скорѣе кончится, а мнѣ того и нужно. Но въ такомъ случаѣ пригласили бы ужь какого-нибудь извѣстнаго врача.

Цѣлый мѣсяцъ Адольфъ слушаетъ похоронные мотивы, которые Каролина ему разыгрываетъ на всѣ лады, и, наконецъ, привозитъ ей знаменитаго врача. Въ Парижѣ всѣ врачи очень умные люди и превосходно изучили носографію супружескихъ недуговъ.

— Ну, сударыня, — говоритъ великій врачъ, — какъ же это возможно, чтобы такая хорошенькая женщина вздумала болѣть?

— Да, докторъ, я, какъ носъ стараго Обри, смотрю въ могилу.

Изъ деликатности къ Адольфу, Каролина пробуетъ улыбаться.

— Хорошо-съ; а глаза у васъ очень оживленные, и невидать, чтобы они нуждались въ нашихъ дьявольскихъ зельяхъ.

— Загляните въ нихъ внимательнѣе, докторъ: я изнываю отъ лихорадки, у меня давно уже постоянный легкій жаръ.

И она самымъ лукавымъ взглядомъ посматриваетъ на доктора, который размышляетъ про себя: «Что за глаза!..»

— Ну-съ, покажите язычокъ! — продолжаетъ онъ вслухъ.

Каролина высовываетъ свой розовый кошачій языкъ и показываетъ два ряда зубовъ, бѣлыхъ, какъ у собаки.

— Языкъ у васъ немного обложенъ… Но вѣдь вы только-что завтракали? — замѣчаетъ великій человѣкъ, обращаясь къ Адольфу.

— Я ничего не ѣла, — говоритъ Каролина, — двѣ чашки чаю и только.

Адольфъ и знаменитый врачъ переглядываются, и докторъ спрашиваетъ себя, кто же собственно надъ нимъ подшучиваетъ, хозяинъ дома или хозяйка?

— Что же вы чувствуете? — серьезно спрашиваетъ докторъ, обращаясь прямо къ Каролинѣ.

— У меня безсонница…

— Хорошо!

— Аппетита нѣтъ…

— Прекрасно!

— Вотъ здѣсь боли…

Докторъ присматривается къ мѣсту, указанному Каролиной.

— Отлично-съ! Сейчасъ мы это посмотримъ. Еще что?

— Иногда бываетъ ознобъ…

— Хорошо.

— Печальное настроеніе, все думаю о смерти, о самоубійствѣ.

— Ага, въ самомъ дѣлѣ?

— Кровь бросается въ лицо… Посмотрите, вотъ на этомъ глазу постоянно вѣко дрожитъ…

— Превосходно. Мы называемъ это судорожнымъ смыканіемъ…

И докторъ пускается въ объясненія этого явленія; онъ говорятъ четверть часа кряду, и въ концѣ концовъ изъ его поясненій выходитъ, что судорожное смыканіе есть смыканіе судорожное, но онъ съ величайшей скромностью прибавляетъ, что хотя наука и открыла свойство этого явленія, и дала ему опредѣленное названіе, однако же, причина его ей совершенно неизвѣстна; ясно только, что это движеніе нервное, что оно приходитъ, проходитъ, снова появляется…

— И, — говоритъ онъ, — мы пришли къ тому убѣжденію, что это явленіе чисто нервное!

— Это очень опасно? — спрашиваетъ Каролина тревожно.

— О, нѣтъ, нисколько! Какъ вы лежите въ постели?

— Свернувшись.

— Хорошо-съ; на которомъ боку?

— На лѣвомъ.

— Отлично. Сколько матрацовъ на вашей кровати?

— Три.

— Прекрасно, а изголовье есть?

— Конечно.

— А чѣмъ оно набито?

— Волосомъ.

— Хорошо-съ. Теперь потрудитесь пройтись по комнатѣ. Просто пройдитесь натуральной вашей походкой, какъ будто никто на васъ не смотритъ…

Каролина прохаживается, какъ танцовщица, вертя задомъ на самый андалузскій манеръ.

— Вы не чувствуете нѣкоторой тяжести въ колѣняхъ?

— Н… нѣтъ… (Она возвращается на мѣсто). Боже мой, вотъ что значитъ отнестись къ себѣ внимательнѣе… Теперь мнѣ кажется, что да!

— Прекрасно. Вы ужь нѣкоторое время сидите дома?

— О, да, докторъ, слишкомъ много сижу… и все одна!

— Хорошо-съ, такъ. Что вы надѣваете на голову на ночь?

— Вышитый чепчикъ… а поверхъ его иногда повязываюсь фуляровымъ платкомъ.

— А не слишкомъ ли это тепло?.. Вы слегка потѣете?

— Во снѣ… не замѣчаешь.

— Просыпаясь, можетъ быть, чувствуете легкую влажность на лбу?

— Да, иногда.

— Отлично. Пожалуйте вашу ручку.

Докторъ вынимаетъ часы.

— Я, кажется, не говорила вамъ, что у меня бываютъ головокруженія? — говоритъ Каролина.

— Тсс.. погодите…-- говоритъ докторъ, считая біянія пульса. — По вечерамъ?

— Нѣтъ, по утрамъ.

— Чортъ возьми! Головокруженія по утрамъ? — говоритъ онъ, глядя на Адольфа.

— Ну, что же вы намъ скажете о положеніи моей жены? — спрашиваетъ Адольфъ.

— Герцогъ Г… такъ и не поѣхалъ въ Лондонъ, — произноситъ знаменитый врачъ, изучая кожу Каролины, — объ этомъ теперь много толковъ въ Сенъ-Жерменскомъ предмѣстьѣ.

--У васъ тамъ есть практика? — спрашиваетъ Каролина.

— Почти всѣ мои паціенты тамъ… Э, Боже мой, сегодня еще нужно заѣхать къ семерымъ, изъ нихъ нѣкоторые опасны…

Докторъ встаетъ.

— Какого же вы мнѣнія о моемъ здоровьѣ, докторъ? — говоритъ Каролина.

— Слѣдуетъ беречься, сударыня, очень беречься, пить мягчительный отваръ, напримѣръ, зинзивейвый настой, кушать самую легкую пищу, бѣлое мясо, и гулять, какъ можно больше гулять

«Только-то… за двадцать франковъ!» думаетъ про себя Адольфъ, усмѣхаясь.

Знаменитый врачъ беретъ Адольфа подъ руку и уводитъ его заставляя себя провожать. Каролина на цыпочкахъ крадется за ними.

— Любезный другъ, — говоритъ великій человѣкъ, — я не хотѣлъ пугать вашу жену и потому отозвался о ея состояніи такъ поверхностно, но это васъ касается, и гораздо ближе, чѣмъ вы думаете… Обращайте на нее побольше вниманія, она женщина съ сильнымъ темпераментомъ и желѣзнаго здоровья. Все это оказываетъ на нее вліяніе. У природы свои законы и, какъ ни подавляйте ихъ, они заставятъ себя чувствовать. Ваша супруга можетъ впасть въ болѣзненное состояніе, и вы будете жестоко раскаиваться въ небрежномъ къ ней отношеніи… Если вы ее любите, то… любите; если же перестали любить, но все-таки желаете поберечь мать вашихъ дѣтей, въ основу рѣшенія придется поста вить вопросъ гигіеническій; но это рѣшеніе зависитъ только от васъ!..

«Какъ онъ меня понимаетъ!», думаетъ про себя Каролина.

Она быстро отворяетъ дверь и говоритъ:

— Докторъ, вы такъ и не написали мнѣ рецепта!..

Знаменитый врачъ кланяется ей улыбаясь, суетъ въ карманъ двадцатифранковую монету и оставляетъ Адольфа наединѣ съ женой, Каролина беретъ мужа подъ руку и спрашиваетъ:

— Скажи правду, что онъ сказалъ обо мнѣ? Должна ли готовиться къ смерти?

— Э, напротивъ! Онъ говоритъ, что ты слишкомъ здорова! восклицаетъ Адольфъ нетерпѣливо.

Каролина удаляется на диванъ и плачетъ.

— Что съ тобой?

— Стало быть, это долго протянется… Я тебя стѣсняю, и меня больше не любишь!.. Не хочу я лечиться у этого докторѣ. Я не знаю, зачѣмъ г-жа Фульнуантъ хотѣла, чтобы я именно нимъ посовѣтовалась, онъ наговорилъ только глупостей!.. Я лучше его знаю, что мнѣ нужно…

— Что же тебѣ нужно?

— Неблагодарный, тебѣ ли объ этомъ спрашивать? — говоритъ она, кладя голову на плечо Адольфа.

Адольфъ пугается и опасливо думаетъ про себя:

«А вѣдь докторъ-то правъ, у ней можетъ развиться болѣзненная требовательность, и тогда что же со мной будетъ?.. Пожалуй, придется выбирать, что лучше, физическое помѣшательство Каролины или какой нибудь кузенъ…»

Каролина поетъ романсъ Шуберта и придаетъ ему выраженіе изступленной тоски.

Часть вторая.

Другое предисловіе.

Если эта книга вамъ понятна (этимъ предположеніемъ вамъ дѣлаютъ величайшій комплиментъ, потому что самъ авторъ, будь онъ хоть семи пядей во лбу, не всегда понимаетъ или, лучше сказать, никогда не понимаетъ вполнѣ смысла своей книги, ни степени ея вліятельности, ни того, полезна она или вредна), итакъ, если вы отнеслись внимательно къ этимъ коротенькимъ сценамъ изъ супружеской жизни, вѣроятно, вы замѣтили ихъ окраску?..

— Какую окраску? — спроситъ какой-нибудь лавочникъ. — На книгахъ бываютъ обложки желтыя, голубыя, верблюжьяго цвѣта, блѣдно-зеленыя, сѣренькія, бѣлыя…

Увы, книгамъ свойственна окраска иного рода, придаваема имъ авторомъ, а другіе писатели иногда заимствуютъ чужую окраску. Бываетъ такъ, что окраска одной книги переходитъ на другую. Мало того. Бываютъ книги бѣлокурыя и смуглыя, свѣтло русыя и рыжія; бываетъ даже, что онѣ различнаго пола. Намъ извѣстны книги мужественныя и книги женственныя, а всего хуже тѣ, которыя ни то, ни се: надѣюсь, что послѣднее опредѣленіе отнюдь неприложимо къ настоящему произведенію, предположивъ, что вы дѣлаете честь этому ряду статеекъ по носографіи считать его книгою.

До сихъ поръ всѣ описанные случаи относились къ разрядѣ невзгодъ, причиняемыхъ мужчинамъ женщинами. Стало быть, мы пока имѣли дѣло только съ мужской стороной этой книги. И если правда, что авторъ точно одаренъ той тонкостью слуха, какую ему приписываютъ, нѣтъ сомнѣнія, что онъ не разъ ужь улавливалъ въ воздухѣ восклицанія и даже воззванія разъяренныхъ женщинъ въ такомъ родѣ:

— Вы все толкуете о невзгодахъ, претерпѣваемыхъ этими господами, — кричали онѣ, — а намъ-то развѣ не приходится переносить мелкихъ невзгодъ?..

О, женщины, вы были услышаны… ибо, хотя васъ не всегда можно понять, зато нельзя не разслышать…

Итакъ, было бы въ высшей степени несправедливо на васъ однѣхъ валить всѣ упреки, которые каждый членъ общества, подвергнутый игу супружества, имѣетъ право предъявлять по адресу этого учрежденія, необходимаго, священнаго, полезнаго, въ высшей степени консервативнаго, но довольно стѣснительнаго, подчасъ громоздкаго и неудобнаго, а иногда ужь слишкомъ легкаго.

Скажу больше того! Подобная односторонность равнялась бы просто глупости.

Человѣкъ, хотя бы и не писатель (а въ одномъ писателѣ умѣщается по нѣскольку человѣкъ), скажемъ, авторъ, долженъ уподобляться Янусу: единовременно смотрѣть и впередъ, и назадъ, все заносить на свои скрижали, каждую мысль разсматривать со всѣхъ сторонъ, побывать поочередно въ душѣ Альцеста и въ душѣ Филенты, не все говорить, но непремѣнно все знать, никогда не надоѣдать, не…

Но оставимъ эту программу недосказанной, иначе я боюсь все сразу выложить, а это было бы ужасно съ точки зрѣнія условій, въ какія поставлена литература.

Къ тому же авторъ, начинающій разглагольствовать отъ своего имени посрединѣ своей книги, производитъ впечатлѣніе того раешника, показывающаго живыя картины, когда вмѣсто картинки онъ суетъ въ раму собственную физіономію. Итакъ, довольно личной болтовни!

Вотъ вамъ женская сторона этой книги; ради большаго сходства съ супружествомъ моя книга должна быть болѣе или менѣе двуголовой.

Мужья во второй мѣсяцъ послѣ свадьбы.

Двѣ новобрачныя пансіонскія подруги, Каролина и Стефанія, одружившіяся въ пансіонѣ мадмуазель Машфэръ, одномъ изъ самыхъ извѣстныхъ учебныхъ заведеній въ предмѣстьѣ Сентъ-Онорэ, встрѣтились на балу у г-жи де-Фиштаминель, и между ими произошелъ слѣдующій разговоръ, въ будуарѣ хозяйки, у окна.

Было такъ жарко, что одинъ изъ гостей, гораздо прежде этихъ двухъ дамъ, искалъ способа дохнуть свѣжимъ воздухомъ, и усѣлся въ углу балкона, какъ разъ за этимъ самымъ окномъ, на которомъ было наставлено столько цвѣтовъ, что подруги и не подозрѣвали присутствія этого господина; а онъ оказался закадычнымъ другомъ автора этой книги.

Одна изъ молодыхъ женщинъ, стоя у косяка, въ нѣкоторомъ родѣ охраняла ихъ уединеніе, потому что съ этого пункта ей были видны и будуаръ, и вся анфилада гостиныхъ. Другая усѣлась въ углубленіи окна, прижавшись въ уголъ во избѣжаніе сквозного вѣтра, отъ котораго ее защищали, впрочемъ, шелковыя сторы и кисейныя занавѣски.

Въ будуарѣ было пусто, балъ начался, ломберные столы стояли на-готовѣ, являя взорамъ свои зеленыя покрышки и колоды картъ, еще заключенныхъ въ тонкія обложки, налагаемыя на нихъ акцизнымъ управленіемъ. Въ залѣ танцовали вторую кадриль.

Всѣмъ, ѣздящимъ на балъ, знакомъ этотъ моментъ каждаго большого вечера, когда не всѣ еще съѣхались, но въ комнатахъ уже тѣсно, и хозяйка дома начинаетъ опасаться, что пригласила слишкомъ много народу. Это минута, имѣющая нѣкоторое сходство съ той, когда рѣшается судьба сраженія.

Теперь вы понимаете почему то, что должно было храниться подъ величайшимъ секретомъ, въ настоящую минуту попадаетъ въ печать.

— Что скажешь, Каролина?

— А ты, Стефанія?

— Ну, какъ же?..

— То есть… какъ же?

Обѣ вздыхаютъ.

— Ты, значитъ, не помнишь нашего условія?

— Помню.

— Такъ почему же ты ко мнѣ не пріѣхала?

— Меня никогда не оставляютъ одну, я на силу выбрала минутку потолковать съ тобой..

— Ого! Хорошо, что у моего Адольфа такихъ фантазій не водится! — восклицаетъ Каролина.

— Вѣдь ты насъ видала, Армана и меня, въ то время какъ онъ мнѣ строилъ куры… вотъ не знаю, почему это такъ называется!

— Видѣла и восхищалась, я находила, что ты необыкновенно счастлива, вѣдь это было осуществленіе твоего идеала: красивый мужчина, всегда прекрасно одѣтъ, желтыя перчатки, чисто выбритъ, ботинки лакированныя, бѣлоснѣжное бѣлье, безукоризненно опрятенъ, безконечно внимателенъ…

— Ну, ну, продолжай.

— Ну, словомъ, порядочный человѣкъ: и говоръ у него мягкій, какъ у женщины безъ малѣйшей рѣзкости. Онъ обѣщалъ тебѣ счастье, свободу! Каждая фраза его была обдѣлана точно въ палиссандровую рамку. Въ словахъ чудились дорогія шали, кружева и, казалось, будто такъ и слышишь топотъ лошадей, грохотъ собственныхъ экипажей. Твоя свадебная корзинка, была великолѣпна, отъ нея пахло милліонами. Твой Арманъ производилъ на меня впечатлѣніе бархатнаго мужа, подбитаго мѣхомъ изъ пушистыхъ перьевъ, которыя такъ и обовьются вокругъ тебя…

— Каролина, у моего мужа страсть къ табаку!

— Что жь такое, и мой куритъ.

— Но мой-то нюхаетъ, моя милая, нюхаетъ табакъ, какъ говорятъ, нюхалъ Наполеонъ, а я табаку терпѣть не могу. И онъ это зналъ, уродъ этакій, и въ продолженіе семи мѣсяцевъ воздерживался!..

— Всѣ мужчины имѣютъ подобныя привычки, имъ непремѣнно нужно чего-нибудь такого.

— Ты не можешь себѣ представить, какую пытку я терплю. По ночамъ я внезапно просыпаюсь отъ чиханья. Засыпая, если немножко повозишься на подушкѣ, неминуемо попадешь носомъ на крупинки табаку: онъ разсыпанъ по всей наволокѣ; дохнешь этой гадостью и вскочишь, какъ ужаленная. Однако, этотъ злодѣй Арманъ, повидимому, привыкъ къ подобнымъ скачкамъ: онъ даже не просыпается. Я повсюду нахожу табакъ, а между тѣмъ вѣдь я, слава Богу, вышла замужъ не за акцизное управленіе!

— Э, душа моя, стоитъ ли говорить о такомъ маленькомъ неудобствѣ, если твой мужъ все-таки добрый малый и у него хорошій характеръ!

— Какъ бы не такъ! Онъ холоденъ, какъ мраморъ, степепенъ, какъ старикъ, разговорчивъ, какъ часовой въ караулѣ; это одинъ изъ тѣхъ людей, которые на словахъ совсѣмъ соглашаются, а дѣлаютъ только то, что имъ самимъ угодно.

— А ты… не соглашайся.

— Пробовала!

— И что же?

— Онъ пригрозилъ, что будетъ вычитать изъ положенныхъ мнѣ карманныхъ денегъ столько, сколько истратитъ на то, чтобы обходиться безъ меня…

— Бѣдная Стефанія! Твой мужъ не человѣкъ, а какое-то чудовище!

— Да, чудовище спокойное, чинное, въ накладкѣ изъ чужихъ волосъ, а по вечерамъ…

— Что по вечерамъ?

— Погоди!.. По вечерамъ нужно ему ставить стаканъ воды, и на ночь онъ туда выкладываетъ семь фальшивыхъ зубовъ.

— Какая западня оказалось это твое замужество! По крайней мѣрѣ, онъ богатъ, твой Арманъ?

— Кто жь его знаетъ!

— Ахъ, Боже мой! Но вѣдь такимъ манеромъ можетъ случиться, что вскорѣ ты будешь совсѣмъ несчастной женщиной… или ужь совсѣмъ счастливой.

— А ты, душечка?

— Я? До сихъ поръ у меня только одна маленькая заноза… но зато невыносимая!

— Бѣдняжка! Значитъ, ты не знаешь своего счастья. Ну, скажи, что такое?

Тутъ молодая женщина стала шептать на ухо своей подругѣ, но такъ тихо, что ничего нельзя было разобрать. Затѣмъ разговоръ возобновился или, лучше сказать, закончился общимъ выводомъ.

— Твой Адольфъ ревнивъ?

— Къ кому ревновать-то? Мы съ нимъ никогда не разстаемся, и въ этомъ, душа моя, заключается вся моя невзгода. Съ трудомъ выдерживаешь такое положеніе. Я не смѣю зѣвнуть и должна вѣчно разыгрывать роль влюбленной женщины. Это утомительно.

— Каролина…

— Что, милая?

— Ты что намѣрена дѣлать?

— Покоряться. А ты?

— Объявляю войну табачному акцизу.

Эти мелкія невзгоды служатъ доказательствомъ, что по части личныхъ разочарованій, жены и мужья стоятъ другъ друга.

Честолюбивыя надежды и ихъ погибель.

§ 1. — Знаменитый Шодорель.

Молодой человѣкъ покидаетъ свой родной городъ, расположенный въ глуши какого-нибудь департамента, намѣченнаго на географической картѣ Франціи болѣе или менѣе густой краской. Главной его мечтой была слава, на какомъ угодно поприщѣ: представьте себѣ, что онъ живописецъ или романистъ, журналистъ или поэтъ, или важный государственный дѣятель.

Юный Адольфъ де-Шодорель желалъ, чтобы его хорошенько поняли, и съ этою цѣлью стремился прославиться, заставить говорить о себѣ, стать знаменитостью. Тоже можно сказать о громадномъ числѣ честолюбцевъ, достигающихъ Парижа всевозможными способами сообщенія какъ духовными, такъ и матеріальными; въ одно прекрасное утро они обрушиваются на Парижъ съ бѣшенымъ намѣреніемъ ниспровергнуть всѣ чужія славы, изъ обломковъ ихъ сложить себѣ пьедесталъ, и заниматься этимъ, пока не наступитъ для нихъ самихъ горькая пора разочарованія. Такъ какъ намъ предстоитъ съ точностью обрисовать это нормальное явленіе, характерное для нашего времени, возьмемъ изъ всѣхъ лицъ этого разряда того юношу, котораго авторъ назвалъ (въ другой книгѣ) великимъ человѣкомъ изъ провинціи.

Адольфъ понялъ, что самымъ выгоднымъ изъ коммерческихъ предпріятій будетъ то, когда купишь въ лавкѣ канцелярскихъ принадлежностей бутылку чернилъ, пучокъ писчихъ перьевъ и стопу бѣлой бумаги, за все заплатишь двѣнадцать франковъ и пятьдесятъ сантимовъ; потомъ разрѣжешь на четверо каждый изъ двухъ тысячъ листовъ бумаги, содержащейся въ стопѣ, и продашь ихъ почти за пятьдесятъ тысячъ франковъ, — съ тѣмъ только условіемъ, чтобы на каждомъ листочкѣ написать по пятидесяти строкъ, блистающихъ красотою стиля и богатствомъ воображенія.

Эта задача, превратить двѣнадцать съ половиною франковъ въ пятьдесятъ тысячъ, посредствомъ продажи писаныхъ строчекъ по двадцати пяти сантимовъ за штуку, побуждаетъ многія семейства направлять въ парижскій омутъ своихъ юношей, тогда какъ они могли бы съ пользою употребить ихъ, въ нѣдрахъ своихъ провинцій.

Молодой человѣкъ, служащій такимъ предметомъ вывоза, всегда кажется обитателямъ своего родного города столь же богато одареннымъ воображеніемъ, какъ любой изъ извѣстныхъ писателей. Обыкновенно, онъ очень хорошо учился въ мѣстной школѣ, пишетъ хорошенькіе стишки, слыветъ умнымъ малымъ; нерѣдко онъ бываетъ авторомъ премиленькой повѣсти, помѣщенной въ мѣстномъ журналѣ и возбудившей восхищеніе во всемъ департаментѣ.

Такъ какъ его бѣдные родители никогда не узнаютъ того, чему ихъ сынъ съ превеликимъ трудомъ научается въ Парижѣ, — а именно, что трудно сдѣлаться писателемъ и изучить какъ слѣдуетъ французскій языкъ, иначе какъ употребивъ на это лѣтъ двѣнадцать самаго упорнаго труда; что настоящій романистъ долженъ перерыть до основанія всѣ слои общественной жизни, прежде чѣмъ сдѣлаться настоящимъ романистомъ, потому что романъ есть частная жизнь цѣлыхъ народностей; что всѣ великіе разказчики (какъ-то: Эзопъ, Люціанъ, Боккачіо, Раблэ, Сервантесъ, Свифтъ, Лафонтэнъ, Лесажъ, Стернъ, Вольтеръ, Вальтеръ Скоттъ, неизвѣстные арабы, сочинившіе Тысячу и одну ночь) всѣ были геніальными людьми, въ то же время обладавшими колоссальною эрудиціей; — ихъ Адольфъ учится искусству быть литераторомъ, посѣщая различныя кофейни, становится членомъ литературнаго общества, нападаетъ съ плеча на даровитыхъ людей, никогда нечитавшихъ его статеекъ, нѣсколько утихъ и присмирѣлъ, видя неуспѣхъ своей критики, началъ носить въ различные журналы свои повѣсти, которыя перекидываются изъ одной редакціи въ другую, точно мячики; и вотъ, послѣ пяти или шести лѣтъ такихъ упражненій, болѣе или менѣе утомительныхъ, испытавъ страшныя лишенія, которыя обошлись его родителямъ очень дорого, онъ достигаетъ нѣкотораго опредѣленнаго положенія.

А положеніе вотъ каково. Благодаря взаимной поддержкѣ слабыхъ между собою, довольно удачно названной однимъ писателемъ духомъ товарищества, Адольфъ часто видитъ свое имя на ряду съ именами знаменитостей, печатаемое то въ каталогахъ книжныхъ магазиновъ, то въ объявленіяхъ о выходѣ въ свѣтъ новыхъ журналовъ. Книгопродавцы печатаютъ названіе котораго-нибудь изъ его творенія подъ обманчивою рубрикой: находятся въ печати, которую можно бы назвать типографскимъ отдѣленіемъ медвѣжьихъ ямъ^[3]. По временамъ Шодореля называютъ въ числѣ молодыхъ писателей, подающихъ большія надежды.

Одиннадцать лѣтъ кряду Адольфъ де-Шодорель числится въ рядахъ этихъ молодыхъ талантовъ; онъ облысѣлъ, оставаясь все на томъ же мѣстѣ; однако, въ концѣ концовъ, получаетъ даровые билеты въ театрѣ, благодаря кое-какимъ безвѣстнымъ трудамъ и драматическимъ рецензіямъ; онъ пытается составить себѣ репутацію добраго малаго; и по мѣрѣ того, какъ мечты о славѣ разлетаются, вмѣстѣ съ иллюзіями насчетъ парижскаго свѣта, онъ опутанъ долгами и достигъ зрѣлаго возраста.

Одинъ журналъ, дошедшій до изнеможенія, проситъ у него одного изъ медвѣдей, исправленнаго и дополненнаго пріятелями и столько разъ передѣланнаго, облизаннаго, смазаннаго на новый ладъ, что отъ него разитъ всѣми помадами, которыя перебывали въ модѣ за послѣдніе года. Эта книга становится для Адольфа тѣмъ же, чѣмъ была для капрала Трима его знаменитая фуражка, въ теченіе пяти лѣтъ его пьеса Все для женщины (таково ея окончательное названіе) упоминается, какъ одно изъ самыхъ милыхъ явленій новѣйшей литературы.

По прошествіи одиннадцати лѣтъ, Шодорель извѣстенъ тѣмъ, что онъ авторъ нѣсколькихъ дѣльныхъ статей и напечаталъ пять или шесть повѣстей въ какихъ-то исчезнувшихъ обозрѣніяхъ, также въ дамскихъ журналахъ и въ сборникахъ для маленькихъ дѣтей.

И вотъ, такъ какъ онъ не женатъ, у него есть фракъ и панталоны изъ чернаго кашемира, и слѣдовательно онъ можетъ, по желанію, маскироваться изящнымъ дипломатомъ, да, кромѣ того, наружность у него довольно интеллигентная, его принимаютъ въ нѣсколькихъ домахъ, болѣе или менѣе литературныхъ; онъ раскланивается съ пятью или шестью членами академіи, украшенными ореоломъ геніальности или таланта, или просто вліятельными въ своей сферѣ; онъ вхожъ въ дома двухъ или трехъ нашихъ великихъ поэтовъ; въ кофейняхъ онъ себѣ позволяетъ звать уменьшительнымъ именемъ двухъ или трехъ женщинъ, справедливо составляющихъ славу нашего времени; кромѣ того, онъ въ наилучшихъ отношеніяхъ съ синими чулками второго разряда, которымъ, пожалуй, приличнѣе бы называться носками; а съ свѣтилами мелкой газетной прессы онъ на короткой ногѣ, они вмѣстѣ угощаются полыновкой и жмутъ другъ другу руки.

Такова исторія посредственностей во всѣхъ родахъ дѣятельности, которымъ, что называется, счастье не повезло. А это счастье заключается въ силѣ воли, въ непрерывномъ трудѣ, въ презрѣніи къ легкимъ успѣхамъ, въ пріобрѣтеніи громаднаго количества знаній, и въ терпѣніи, которое, по Бюффону, и есть сущность генія; да и по нашему мнѣнію, оно составляетъ добрую его половину.

До сихъ поръ, во всемъ сказанномъ вы еще не усмотрѣли ни тѣни мелкихъ невзгодъ для Каролины. Вы полагаете, что эта повѣсть о пяти сотняхъ молодыхъ людей, въ настоящую минуту гранящихъ мостовую города Парижа, написана въ видѣ предостереженія семействамъ восьмидесяти шести департаментовъ французскаго государства. Но прочтите-ка слѣдующія два письма, которыми обмѣнялись двѣ подруги, различно выданныя замужъ, и и поймете, что такая исторія была необходима, какъ тотъ разсказъ, которымъ въ былые годы начиналась каждая хорошая мелодрама; это называлось на театральномъ языкѣ вступительной сценой… Вы угадываете, какимъ щеголемъ является этотъ парижскій павлинъ въ нѣдрахъ своего родного города, какія хитроумныя штуки онъ тамъ откалываетъ, обдумывая планъ выгодной женитьбы, посредствомъ которой онъ надѣется вызолотить заново отполировать лучи своей славы, которые и свѣтятъ, и грѣютъ только на очень отдаленныхъ разстояніяхъ.

Письмо Клариссы де-ла-Руляндьеръ, урожденной Жюго, къ госпожѣ де-Шодорель, рожденной Герто.

Городъ Вивье.

"Ты все еще не написала мнѣ, дорогая Каролина, и это очень дурно съ твоей стороны. Справедливость требуетъ, чтобы та, которая счастливѣе, начинала переписку и утѣшала ту, что осталась въ провинціи.

"Итакъ, послѣ твоего отъѣзда въ Парижъ, я вышла замужъ за господина де-ля-Руляндьеръ, предсѣдателя здѣшняго суда. Ты его знаешь, и можешь себѣ представить, могу ли я быть довольна, тогда какъ сердце мое насквозь пропитано нашими съ тобой понятіями. Я заранѣе знала, какая предстоитъ мнѣ судьба. Живу между старымъ предсѣдателемъ, дядей моего мужа, и свекровью, которая отъ всѣхъ свойствъ стариннаго парламентскаго круга въ Э сохранила лишь надменность и суровый нравъ. Я рѣдко бываю одна, а выѣзжаю исключительно съ свекровью или же съ мужемъ. По вечерамъ мы принимаемъ всю серьезную часть здѣшняго общества. Играютъ въ вистъ по двѣ копейки за фишку, и я слышу такіе разговоры:

" — Господинъ Витремонъ скончался и оставилъ двѣсти восемьдесятъ тысячъ франковъ состоянія, — изрекаетъ товарищъ прокурора, молодой человѣкъ лѣтъ сорока пяти, интересный, какъ осенній вѣтеръ.

" — Да неужели? Вѣрно ли вы это знаете?

"Это означаетъ двѣсти восемьдесятъ тысячъ франковъ. Тогда въ разговоръ вступаетъ одинъ изъ младшихъ судей, онъ разсказываетъ, какъ именно и въ какое время покойникъ помѣщалъ свои деньги; обсуждаютъ цѣнность различныхъ статей его дохода и въ концѣ концовъ рѣшаютъ, что если не ровно двѣсти восемьдесятъ тысячъ франковъ, то около того должно оказаться.

"Затѣмъ всѣ восхваляютъ умершаго за то, что онъ даже и хлѣбъ держалъ подъ ключомъ, всѣ свои сбереженія помѣщалъ очень выгодно, копилъ деньги по копеечкѣ, и все, вѣроятно, для того, чтобы весь городъ и каждый человѣкъ, надѣющійся получить какое-либо наслѣдство, рукоплескали ему послѣ смерти и восклицали съ благоговѣніемъ:

« — Онъ оставилъ двѣсти восемьдесятъ тысячъ состоянія!»

"И у всякаго находятся родственники въ болѣзненномъ сосстояніи, о которыхъ говорятъ:

" — Послѣ него останется ли въ наслѣдство что-нибудь подобное?

"И принимаются разсуждать объ этомъ, еще живомъ челові къ, какъ прежде о мертвомъ.

"Интересуются исключительно тѣмъ, у кого сколько денегъ, кому достанется то или другое мѣсто, и каковъ будетъ урожай.

"Когда мы съ тобой были маленькія и любовались, бывало на бѣлыхъ мышекъ, вертѣвшихся въ рѣшетчатомъ колесѣ, въ которомъ онѣ были заперты, на окошкѣ у башмачника, въ улицѣ Сенъ-Маклу, могла ли я подумать, что вижу точное подобіе мой будущаго существованія?

"Быть такой мышкой, и кому же? Мнѣ, которая изъ насъ двухъ была самая рѣзвая, одаренная наиболѣе пылкимъ воображеніемъ! Я грѣшила больше тебя, зато и наказана строже.

"Я распростилась со всѣми грезами; я теперь госпожа предсѣдательша, и пошла на то, чтобы сорокъ лѣтъ сряду ходить подъ ручку съ этимъ долговязымъ чортомъ, господиномъ де-ля-Руляндьеръ, жить помаленьку во всѣхъ отношеніяхъ, и постоянно видѣть передъ собой пару густыхъ бровей надъ парой рыбьихъ глазъ, вставленныхъ въ желтое лицо, которое никогда не узнаетъ, что значитъ улыбнуться.

"Что до тебя, дорогая Каролина, между нами будь сказано, вѣдь ты была въ старшемъ классѣ, когда я еще числилась и шалила среди маленькихъ, ты грѣшила единственно гордостью, и въ двадцать семь лѣтъ, имѣя двѣсти тысячъ франковъ приданаго, плѣнила и поработила великаго человѣка, одного изъ остроумнѣйшихъ людей въ Парижѣ, и одного изъ двухъ талантливыхъ людей, уроженцевъ нашего города… Это ли не удача!

"Въ настоящее время ты находишься въ самой блестящей средѣ Парижа. Благодаря тѣмъ высокимъ правамъ, какія даются генію, ты можешь посѣщать всѣ лучшіе салоны Сенъ-Жерменскаго предмѣстья и повсюду будешь отлично принята. Ты наслаждаешься изысканнымъ обществомъ двухъ или трехъ знаменитыхъ женщинъ нашего времени, у которыхъ ведутся такіе остроумные разговоры, тратится столько ума, что, когда до насъ достигаютъ иныя словечки, они производятъ здѣсь впечатлѣніе какого-то волшебнаго фейерверка. Ты бываешь у барона Шиннера, о которомъ мы столько наслышались отъ Адольфа, что у него бываютъ въ домѣ всѣ великіе артисты, всѣ знатные путешественники. Словомъ, вскорѣ ты будешь одной изъ царицъ Парижа, если захочешь. Можешь также принимать у себя, увидишь львицъ и львовъ литературы, высшаго свѣта, финансоваго міра; Адольфъ въ такомъ тонѣ говорилъ намъ о знакомыхъ ему знаменитостяхъ и о своей пріязни съ баловнями моды, что я отсюда вижу какъ ты будешь веселиться, будучи любимицей такого общества!

"У тебя своихъ десять тысячъ франковъ дохода, да еще ты поучила наслѣдство послѣ тетушки Карабэсъ; если прибавить къ нему двадцать тысячъ франковъ, которыя заработываетъ твой ужъ, вы, навѣрное, держите свой экипажъ; а такъ какъ ты ѣздишь во всѣ театры даромъ и журналисты самые почетные гости на всѣхъ выставкахъ и открытіяхъ, такъ дорого оплачиваемыхъ тѣми, кто желаетъ держаться на виду и слѣдовать модѣ, такъ какъ, кромѣ то, ихъ всякій день приглашаютъ на какой-нибудь парадный обѣдъ, — ты ведешь такую жизнь, какъ будто имѣешь шестьдесятъ тысячъ франковъ дохода!… Ахъ, какая ты счастливица!… Потому-то и позабыла обо мнѣ!

"Что жь, я могу понять, что у тебя ни минуты нѣтъ свободной. Ты счастлива — вотъ причина твоего молчанія, а потому я тебѣ прощаю. Но если когда-нибудь, уставъ веселиться, ты, съ высоты своего величія, вспомнишь о своей бѣдной Кларѣ, напиши мнѣ. Разскажи, каково быть замужемъ за великимъ человѣкомъ… опиши мнѣ парижскихъ дамъ высшаго свѣта, въ особенности тѣхъ, которыя писательницы… О, какъ бы я желала знать, изъ чего онѣ сдѣланы, словомъ, обо всемъ напиши, ничего не забудь, если только не забыла, что тебя все такъ же любитъ, невзирая ни на что, твоя бѣдная

Клара Жюго".

Каролина де-Шодорель къ предсѣдательницѣ де-ля Руландьеръ, въ городъ Вивье.

Парижъ.

"Ахъ, моя бѣдняжка Клара, если бы ты знала, сколько разъ ты меня кольнула своимъ простодушнымъ письмомъ, ты бы, навѣрное, не написала его. Никакая подруга, ни даже злѣйшій врагъ, видя повязку на женщинѣ, изжаленной осами, не станетъ срывать эту повязку, чтобы доставить себѣ удовольствіе сосчитать ея язвы…

"Прежде всего скажу тебѣ, что для дѣвушки двадцати семи лѣтъ, еще довольно красивой лицомъ, но ростомъ слишкомъ высокой для моей смиренной доли, я счастлива!.. И вотъ почему: Адольфъ, очень довольный разочарованіями, которыя посыпались на меня градомъ, врачуетъ раны, нанесенныя моему самолюбію, такой нѣжной привязанностью, такъ за мной ухаживаетъ, такъ старается угодить, что многія жены — если онѣ настоящія женщины — были бы не прочь найти въ своихъ мужьяхъ такія же провинности, лишь бы онѣ отзывались на нихъ такъ же выгодно; однако, литераторы (къ числу которыхъ, увы, Адольфа не совсѣмъ можно отнести) — народъ большею частію такой же раздражительный, нервный, своенравный, измѣнчивый, какъ женщины, — далеко не всѣ имѣютъ тѣ солидныя качества, какими отличается Адольфъ, и надѣюсъ, что не всѣ бывали такъ несчастливы, какъ онъ,

"Мы съ тобой такъ привязаны другъ къ другу, что тебѣ я мргу высказать всю правду. Душа моя, я избавила своего мужа отъ глубокой нищеты, искусно скрываемой снаружи. Онъ не только не заработываетъ двадцати тысячъ франковъ ежегодно, но за всѣ пятнадцать лѣтъ, что живетъ въ Парижѣ, не имѣлъ въ рукахъ этихъ денегъ. Мы поселились въ третьемъ этажѣ, въ улицѣ Жуберъ; квартира наша стоитъ тысячу двѣсти франковъ въ годъ, слѣдовательно, отъ моего дохода намъ остается на прожитіе около восьми тысячъ пятисотъ франковъ, на которые я и стараюсь вести наше хозяйство довольно прилично.

"Я принесла ему счастье: съ тѣхъ поръ, какъ мы женились, Адольфу поручили заправлять фельетономъ одной газеты, за это платятъ но четыреста франковъ въ мѣсяцъ, а работа беретъ у него немного времени. Такое занятіе онъ получилъ, благодаря помѣщенію капитала. Мы рѣшили употребить семьдесятъ тысячъ, доставшихся мнѣ отъ тетки Карабэсъ, на поручительство за эту газету; такимъ образомъ намъ выдаютъ девять процентовъ съ капитала, и, кромѣ того, у насъ есть акціи этого предпріятія. Съ тѣхъ поръ, какъ устроилось это дѣло (десять мѣсяцевъ тому назадъ), наши доходы удвоились и жить стало гораздо легче. Не могу пожаловаться на свое замужество ни въ отношеніи денежномъ, ни съ сердечной стороны. Одно только мое самолюбіе пострадало и рухнули всѣ честолюбивыя мечты. Я приведу примѣръ, дабы по одной изъ моихъ мелкихъ невзгодъ ты могла судить и объ остальныхъ.

"Намъ казалось, что Адольфъ въ наилучшихъ отношеніяхъ съ извѣстной баронессой Шиннеръ, знаменитой своимъ умомъ, своимъ вліяніемъ, богатствомъ и своими связями со всѣми другими знаменитостями; я думала, что онъ принятъ у нихъ въ домѣ, какъ близкій знакомый. Мой мужъ повезъ меня туда, представилъ: меня приняли довольно холодно. Я видѣла рядъ гостиныхъ, до того роскошно обставленныхъ, что просто испугалась ихъ великолѣпія; а госпожа Шиннеръ, вмѣсто того чтобы отдать мнѣ визитъ, на двадцатый день послѣ моего посѣщенія прислала мнѣ и визитную карточку, и то въ такой часъ, когда никто не дѣлаетъ визитовъ, что довольно нахально.

"Пріѣхавъ въ Парижъ, я гуляла по бульварамъ, съ гордостью расхаживая водъ руку съ моимъ великимъ человѣкомъ; онъ заранѣе подталкиваетъ меня локтемъ, завидѣвъ впереди толстенькаго человѣчка, довольно дурно одѣтаго: «Смотри, это такой-то» и называетъ одно изъ семи или восьми европейски-знаменитыхъ именъ Франціи. Я строю благоговѣйную физіономію и вижу, что Адольфъ съ блаженнымъ видомъ отвѣшиваетъ полонъ настоящему великому человѣку, а тотъ отвѣчаетъ на это короткимъ кивкомъ, какимъ здороваются съ людьми, съ которыми въ десять лѣтъ перекинулись четырьмя фразами. Вѣроятно, Адольфъ ради меня и хотѣлъ обратить на себя его вниманіе.

" — Развѣ онъ съ тобой незнакомъ? — говорю я мужу.

" — Знакомъ, но, очевидно, принялъ меня за другого, — отвѣчаетъ Адольфъ.

"Та же исторія съ поэтами, съ знаменитыми музыкантами, съ государственными людьми. Но зато, встрѣчаясь на улицѣ, мы по десяти минутъ разговариваемъ съ Арманомъ ди-Канталь, Жоржемъ Бонуанъ, Феликсомъ Вердорэ, о которыхъ ты никогда не слыхивала. Госпожи Констанція Рамашаль, Анаисъ Кротта и Люсьена Бульонъ бываютъ у насъ и угрожаютъ мнѣ своей дружбой синяго оттѣнка. У насъ обѣдаютъ редакторы нѣкоторыхъ журналовъ, совершенно неизвѣстныхъ у насъ въ провинціи. И, наконецъ, я имѣла печальное удовольствіе видѣть, что Адольфъ отказался отъ приглашенія на вечеръ, куда меня не пригласили.

"Ахъ, моя милая, талантъ все-таки остается тѣмъ рѣдкимъ цвѣткомъ, растущимъ дико, котораго ни въ какой оранжереѣ не выведешь искусственно. Я себя не обманываю на этотъ счетъ: Адольфъ — человѣкъ посредственныхъ способностей, размѣры которыхъ извѣстны въ точности: ему, по его собственному признанію, только и остается роль полезности въ литературѣ. Въ нашемъ родномъ городѣ у него было довольно ума, но, чтобы прослыть умнымъ человѣкомъ въ Парижѣ, нужно обладать всѣми сортами ума, притомъ въ такихъ количествахъ, что при мысли объ этомъ руки опускаются.

"Я научилась уважать Адольфа; сначала онъ немножко вралъ, а потомъ откровенно объяснилъ мнѣ свое положеніе и, безъ излишняго смиренія, обѣщалъ мнѣ счастье. Подобно другимъ посредственностямъ, онъ надѣется добиться какого-нибудь мѣста, напримѣръ, младшаго библіотекаря или редактора какой-нибудь газеты. Какъ знать, можетъ быть, удастся провести его впослѣдствіи въ депутаты отъ города Вивье.

"Мы живемъ очень скромно; есть у насъ пять-шесть знакомыхъ, съ которыми мы сошлись поближе, вотъ и весь нашъ блескъ, возведенный тобою на степень общественнаго великолѣпія.

"Отъ времени до времени налетаетъ шквалъ и я испытываю человѣческое злоязычіе. Такъ, напримѣръ, вчера, въ оперѣ, я гуляла въ фойе и сама слышала, какъ одинъ изъ самыхъ злыхъ остряковъ здѣшняго общества, Леонъ де-Лора, говорилъ одному знаменитому критику:

" — Согласитесь, что нужно быть Шодорелемъ, чтобы отыскать на берегахъ Роны самый высокій тополь, свойственный Каролинѣ!..

" — Да еще угреватый! — прибавилъ тотъ.

"Они слышали, что мужъ звалъ меня Каролиной. А я-то въ Вивье считалась красавицей, и ростомъ взяла, и красиво сложена, и еще настолько полна, что составляю счастье Адольфа!.. Значитъ, въ Парижѣ и красота требуется въ такихъ же размѣрахъ, какъ умственныя способности, и то, что цѣнится у насъ въ провинціи, здѣсь ничего не стоитъ.

"Словомъ, если ты это хотѣла знать, я здѣсь ничто, но если тебѣ интересно, до какихъ предѣловъ доходитъ моя философія, знай, что я счастлива, найдя въ моемъ мнимомъ великомъ человѣкѣ просто хорошаго человѣка.

"Прощай, дорогая моя. Изъ насъ двухъ, какъ видишь, не взирая на всѣ мои разочарованія и мелкія невзгоды, я все-таки счастливѣе. Адольфъ молодъ и очень милъ.

Каролина Герто".

Въ отвѣтѣ Клары была, между прочимъ, такая фраза:

«Надѣюсь, что безвѣстное счастье, которымъ ты наслаждаешься, будетъ продолжаться, благодаря твоей философіи». Клара, какъ и всякая близкая подруга, отомстила за своего предсѣдателя, усомнившись въ будущности Адольфа.

§ II. Другой оттѣнокъ того же типа. (Письмо, найденное въ одной шкатулкѣ въ тотъ день, когда она заставила меня слишкомъ долго дожидаться въ своей уборной, пока пыталась отвязаться отъ слишкомъ навязчивой подруги, которая не понимала условнаго языка ея недовольной физіономіи и тона ея отвѣтовъ. Я тогда нажилъ себѣ насморкъ, но зато добылъ это письмо).

Эта замѣтка, преисполненная самодовольства, оказалась написанной на бумагѣ, которую помощники нотаріуса сочли не имѣющей значенія, когда составляли опись имуществу, оставшемуся послѣ покойнаго Фердинанда Бургареля, котораго политика, художества и амуры такъ недавно оплакивали и въ лицѣ котораго угасла провансальская отрасль знаменитаго дома Боргарелли, потому что, какъ извѣстно, Бургарель есть искаженіе имени Боргарелли, равно какъ наши французскіе Жирардены происходятъ отъ флорентинцевъ Герардини.

Проницательный читатель тотчасъ угадаетъ, къ которому періоду жизни Адольфа и Каролины относится письмо, приводимое ниже.

"Дорогая моя!

"Я считала себя счастливой, выходя замужъ за художника, замѣчательнаго какъ своими талантами, такъ и внѣшними качествами, за человѣка съ большимъ характеромъ, съ возвышеннымъ умомъ, идущаго къ славѣ прямымъ путемъ, не прибѣгая къ извилистымъ тропинкамъ интриги; словомъ, ты знаешь Адольфа, могла его оцѣнить; онъ любитъ меня, онъ отецъ, я обожаю нашихъ дѣтей. Адольфъ относится ко мнѣ превосходно, я его люблю, благоговѣю передъ нимъ; но, милая моя, и въ этомъ полномъ счастьѣ есть свои терніи. Я покоюсь на розахъ, но и въ нихъ есть неудобныя складочки. А на женскомъ сердцѣ каждая складочка натираетъ болячку. Эти болячки вскорѣ сочатся кровью, увеличиваются, причиняютъ страданія, страданія пробуждаютъ мысли, мысли ростутъ и превращаются въ чувство. Ахъ, дорогая моя, и ты испытаешь то же самое. Тяжело это выговорить, но слѣдуетъ сознаться, что мы столько же живемъ тщеславіемъ, сколько любовью. Для того, чтобы довольствоваться одной любовью, надо не жить въ Парижѣ. Какое было бы мнѣ дѣло до того, что у меня только одно платье изъ бѣлаго коленкора, если бы человѣкъ, котораго я люблю, не видѣлъ другихъ женщинъ, лучше меня одѣтыхъ, болѣе изящныхъ и которыя своими манерами, множествомъ всякихъ неуловимыхъ мелочей внушаютъ такія мысли, которыя обращаются въ страстныя увлеченія? Наше тщеславіе, моя милая, состоитъ въ ближайшемъ родствѣ съ ревностью, той возвышенной и благородной ревностью, которая никому не даетъ вторгаться въ свои владѣнія, хочетъ полновластно царствовать въ одной душѣ, всю жизнь быть счастливой въ одномъ сердцѣ. Ну, вотъ, я и страдаю въ своемъ женскомъ тщеславіи. Какъ ни мелки всѣ эти невзгоды, я, къ несчастью, убѣдилась, что въ супружествѣ каждая мелочь имѣетъ важное значеніе. Да, тутъ все становится крупнѣе, вслѣдствіе безпрерывнаго соприкосновенія ощущеній, желаній, мыслей. Такова разгадка печальнаго настроенія, въ которомъ ты меня застала, а мнѣ тогда не хотѣлось его объяснять. Это одинъ изъ тѣхъ случаевъ, когда на словахъ заходишь слишкомъ далеко, а написать можно сдержаннѣе, выразивъ свою мысль въ опредѣленной формѣ. Нравственная перспектива производитъ совсѣмъ различное впечатлѣніе, судя потому, устно или письменно ее излагаешь. На бумагѣ все выходитъ такъ чинно, торжественно! Ничего лишняго себѣ не позволишь. Не это ли заставляетъ насъ такъ дорожить письмами, въ которыхъ даешь волю своему чувству? Ты могла счесть меня несчастной, тогда какъ я только оскорблена. Ты застала меня одну, сидящею у камина, безъ Адольфа. Я только-что уложила дѣтей спать, и они уснули. Адольфъ въ десятый разъ получилъ приглашеніе въ такое общество, куда я не ѣзжу, гдѣ хотятъ видѣть Адольфа, но не желаютъ знакомиться со мной. Въ нѣкоторыхъ домахъ онъ бываетъ безъ меня, также какъ существуетъ бездна удовольствій, которыми онъ пользуется помимо меня. Если бы его фамилія была де-Наварренъ, а я была бы урожденная д’Эспаръ, никто и не подумалъ бы насъ разлучать, и насъ приглашали бы не иначе, какъ вмѣстѣ. А онъ къ этому привыкъ и не замѣчаетъ того униженія, которое тяготитъ мою душу. Впрочемъ, если бы онъ подозрѣвалъ то маленькое страданіе, въ которомъ мнѣ самой стыдно признаться, онъ бы отвернулся отъ свѣта и надѣлалъ бы больше дерзостей, чѣмъ совершаютъ ихъ относительно меня всѣ тѣ, кто меня разлучаетъ съ нимъ. Но это повредило бы его карьерѣ, создало бы ему враговъ, а если бы онъ захотѣлъ насильно навязать меня этому обществу, ему поставили бы такія препятствія, что мнѣ же было бы отъ этого хуже. Итакъ, я предпочитаю страдать втихомолку чтобы не нажить худшихъ бѣдъ. Адольфъ всего достигнетъ! Его красивая голова геніальнаго человѣка отомститъ за меня. Придетъ время, когда общество отплатитъ мнѣ за всѣ обиды. Но когда это будетъ? Пожалуй, мнѣ въ ту пору минетъ уже лѣтъ сорокъ пять. А моя славная молодость пройдетъ въ уголку, у камина, съ вѣчной мыслью о томъ, что Адольфъ теперь смѣется, ему весело, онъ видитъ красивыхъ женщинъ, старается имъ понравиться, и всѣ эти удовольствія достаются ему помимо меня.

"Можетъ случиться, что за это время пройдетъ и его привязанность ко мнѣ!

"Къ тому же, никто не можетъ безнаказанно переносить презрѣнія, а я чувствую, что меня презираютъ, даромъ что я молода, хороша собой и добродѣтельна. Притомъ, не могу я удержать своего воображенія на мѣстѣ. И какъ мнѣ не злиться, зная, что Адольфъ обѣдаетъ въ гостяхъ, а я сижу дома? Я не наслаждаюсь его успѣхами, не слышу его остроумныхъ изреченій, его глубокихъ замѣчаній, все это говорится для другихъ! Теперь уже я не могу довольствоваться тѣмъ буржуазнымъ кругомъ, изъ котораго онъ меня вытащилъ, найдя, что я для этого слишкомъ изящна, богата, молода, хороша, остроумна. Это, можетъ быть, несчастіе, но оно непоправимо.

"О, наконецъ, довольно того, чтобы мнѣ по какимъ-либо причинамъ нельзя было проникнуть въ такую-то гостиную, чтобы мнѣ страстно захотѣлось именно туда проникнуть. И это очень натурально, такъ уже устроено человѣческое сердце. Древніе были вполнѣ правы, ограничивъ свободу женщинъ своими гинекеями. Столкновеніе женскихъ самолюбій, явившееся результатомъ ихъ сборищъ, вошло въ обычай не больше четырехсотъ лѣтъ тому назадъ; а сколько горя оно приноситъ въ наше время и еще какихъ кровавыхъ несогласій будетъ стоить обществу!

"Впрочемъ, душа моя, когда Адольфъ возвращается домой, ему устраиваютъ самую радостную встрѣчу; но никакихъ силъ не станетъ каждый разъ встрѣчать его съ одинаковой горячностью. А каково будетъ на другой день послѣ того вечера, когда ему будетъ оказанъ нѣсколько менѣе восторженный пріемъ!

"Теперь видишь, что заключается въ той складочкѣ, о которой я говорила вначалѣ? Каждая складочка въ сердцѣ образуетъ такую же глубокую бездну, какъ ущелье въ альпійскихъ горахъ: издали невозможно себѣ представить, насколько глубоки бываютъ такія пропасти, ни какъ далеко онѣ простираются. То же и между двумя существами, какъ бы ни были они дружны. Никакая подруга не подозрѣваетъ, что у ея подруги есть свое серьезное горе. Это кажется пустякомъ, однако же, проникаетъ всю жизнь, во всю ея ширину и глубину. Я пробовала сама себя уговаривать, но чѣмъ дольше разсуждала на этотъ счетъ, тѣмъ яснѣе становились для меня объемы этого маленькаго страданія, такъ что я уже рѣшилась не углубляться и отдать себя на произволъ теченія.

"Два голоса еще спорятъ во мнѣ, когда я — что, по счастью, случается пока довольно рѣдко — сижу одна въ своемъ креслѣ и дожидаюсь Адольфа. Я готова поручиться, что одинъ изъ этихъ голосовъ навѣянъ мнѣ «Фаустомъ» Эжена Делакруа, лежащимъ у меня на столѣ. Говоритъ Мефистофель, страшный прислужникъ, умѣющій такъ искусно направлять шпаги; онъ сошелъ съ картинки и стоитъ передо мной въ дьявольской позѣ, смѣясь той щелью, которую великій художникъ провелъ у него подъ носомъ, я устремивъ на меня взглядъ, изъ котораго такъ и сыпятся брилнанты, рубины, кареты, драгоцѣнные металлы, наряды, алые шелка и всевозможныя жгучія наслажденія. Онъ говоритъ:

" — Ты ли не создана для свѣта? Ты ничѣмъ не хуже любой изъ красивѣйшихъ герцогинь; у тебя чарующій голосъ, твои руки возбуждаютъ почтеніе и любовь. О, какъ красиво выдѣлялась бы эта рука, унизанная браслетами, на фонѣ бархатнаго платья! Твои волосы обратились бы въ цѣпи и приковали бы къ тебѣ всѣхъ мужчинъ; и всѣ твои успѣхи могла бы ты сложить къ ногамъ Адольфа и, показавъ ему свое могущество, никогда имъ не пользоваться! Онъ научился бы опасаться за тѣ сокровища, которыми живетъ теперь съ обидной для тебя самоувѣреностью. Пойдемъ! Осмѣлься! Проглоти скорѣе немножко презрѣнія, зато потомъ будешь вдыхать облака ѳиміама. Дерзай царствовать! Развѣ ты не вульгарна, сидя такъ у своего домашняго очага? Если ты все такъ будешь продолжать, рано или поздно хорошенькая жена, любимая женщина такъ и умретъ въ тебѣ, въ этой самой домашней блузѣ. Пойдемъ, пускай въ ходъ кокетство и твоя власть окрѣпнетъ. Покажись въ разныхъ салонахъ, и твои хорошенькія ножки будутъ попирать любовь твоихъ соперницъ.

"Другой голосъ исходитъ изъ бѣломраморнаго наличника, который въ моихъ глазахъ волнуется, какъ ниспадающая одежда. Мнѣ чудится божественное видѣніе, дѣва въ вѣнкѣ изъ бѣлыхъ розъ, съ зеленой пальмовой вѣтвью въ рукахъ. Ея лазурныя очи улыбаются мнѣ. И эта простая эмблема всѣхъ добродѣтелей говоритъ мнѣ:

" — Оставайся дома! Будь всегда добра, дѣлай счастливымъ того человѣка, вся твоя задача въ этомъ. Ангельская кротость превозмогаетъ всякое страданіе. Вѣра въ себя побуждала мучениковъ находить медовую сладость на кострахъ, гдѣ ихъ мучили. Потерпи немного, и будешь счастлива,

"Иногда Адольфъ возвращается какъ разъ въ эту минуту, и я дѣйствительно счастлива. Однако, моя милая, терпѣнія у меня гораздо меньше, чѣмъ любви. Подчасъ мнѣ хочется разорвать въ клочки тѣхъ женщинъ, которыя всюду имѣютъ доступъ, и присутствіе ихъ одинаково желанно какъ мужчинами, такъ и женщинами. Ахъ, какъ глубоко это изреченіе Мольера: «Свѣтъ, милая Агнеса, престранное мѣсто!» Эти мелкія невзгоды тебѣ незнакомы, счастливая Матильда! Ты знатнаго происхожденія. Ты могла бы многое для меня сдѣлать. Подумай объ этомъ! Я могу теперь написать это, но не рѣшалась тебѣ сказать. Твои посѣщенія дѣйствуютъ на меня благотворно; пріѣзжай почаще навѣстить твою бѣдную

Каролину".

— Ну, вотъ, — сказалъ я секретарю, — знаете вы, чѣмъ было это письмо въ глазахъ покойнаго Бургареля?

— Нѣтъ.

— Это былъ… вексель.

Ни секретарь, ни самъ нотаріусъ ничего не поняли. А вы понимаете?

НЕВИННЫЯ МУЧЕНІЯ.

— Да, милочка моя, въ супружествѣ съ вами случится много такого, о чемъ вы почти не подозрѣваете; но зато будутъ и такіе случаи, о которыхъ вы не имѣете ни малѣйшаго представленія. Такъ, напримѣръ…

Авторъ (позволительно ли сказать остроумный авторъ?), который castigat ridendo mores^[4] и предпринялъ разсказать «Мелкія невзгоды супружеской жизни», считаетъ излишнимъ замѣтить, что онъ, изъ осторожности, далъ здѣсь право слова порядочной женщинѣ и не принимаетъ на себя отвѣтственности за редакцію, хотя и относится съ самымъ искреннимъ благоговѣніемъ къ той прелестной особѣ, которой онъ обязанъ раскрытіемъ этой маленькой невзгоды.

— Такъ, напримѣръ…-- говоритъ она.

Однако, авторъ чувствуетъ необходимость оговориться, что эта особа не есть г-жа Фульнуантъ, ни г-жа де-Фиштаминель, ни г-жа Дешаръ.

Г-жа Дешаръ слишкомъ для этого чопорна, а г-жа Фульнуантъ слишкомъ властная персона въ своемъ домѣ и отлично знаетъ это; да, впрочемъ, чего же она не знаетъ! Она любезна, вращается въ хорошемъ обществѣ, знакома со всѣмъ, что есть наилучшаго; ей прощаются и остроумныя словечки, и нѣкоторыя смѣлыя выходки, какъ при Людовикѣ XIV прощали г-жѣ Корнюэль ея остроты.

Итакъ, — продолжала дама съ оживленіемъ, — хотя я и рискую сокрушить твои розовыя мечты, бѣдная дѣвочка, я объясню тебѣ ту изъ нашихъ мелкихъ невзгодъ, довольно крупную, впрочемъ… это бываетъ жестокое испытаніе!.. Оно не выходитъ за предѣлы то лоскутнаго міра, въ который этотъ господинъ желаетъ насъ угнать…

Я протестую жестами.

— Я два года была замужемъ, — продолжаетъ она, — и очень любила моего мужа; съ тѣхъ поръ я поняла свою ошибку и вела себя совсѣмъ иначе, на его счастье, да и для своего собственнаго благополучія. Могу похвастать, что наша семейная жизнь одна изъ самыхъ счастливыхъ въ Парижѣ. Ну, однимъ словомъ, я любила этого урода и во всемъ мірѣ видѣла только его одного. Между, мъ мужъ нѣсколько разъ ужь говорилъ мнѣ:

" — Послушай, моя крошка, молодыя дѣвушки большею частью не умѣютъ одѣваться; твоя мамаша любить наряжать тебя пугаломъ, на то у ней были свои причины… Послушайся моего софта, бери примѣръ съ г-жи де-Фиштаминель, у ней много вкуса.

"А я, глупая, вѣрила ему на слово. Однажды были мы на вечерѣ въ гостяхъ, пріѣзжаемъ домой, онъ говоритъ мнѣ:

" — Замѣтила ты, какъ была одѣта г-жа де-Фиштаминель?

" — Да, — говорю, — недурно.

— А сама себѣ думаю; "Что онъ все толкуетъ про г-жу де-Фиштаминель? Попробую я одѣться точь-въ-точь какъ она.

"Я замѣтила и матерію, и фасонъ платья, и расположеніе малйшихъ отдѣлокъ. И въ радости, бѣгаю по магазинамъ, ищу, топочу, все перевертываю вверхъ дномъ, лишь бы достать все, звершенно такое же. Посылаю за той самой модисткой.

" — Вы шьете на г-жу де-Фиштаминель? — спрашиваю ее.

" — Точно такъ, сударыня.

" — Ну, такъ я беру васъ въ постоянныя портнихи, но съ услоіемъ: какъ видите, я отыскала такую же матерію и хочу, чтобы и сшили мнѣ платье совершенно такое, какъ у ней.

"Признаюсь, я сначала не обратила вниманія на тонкую улыбку швеи, однако, видѣла эту улыбку и постигла ея значеніе послѣдствіи.

" — Точь-въ-точь такое же, — говорю, — чтобы нельзя было отличить одно платье отъ другого.

"О, — продолжала разсказчица, прерывая свое повѣствованіе и глядя на меня, — вы насъ пріучаете уподобляться паукамъ, сидящимъ посреди своей паутины, наблюдать за всѣмъ, какъ будто ни на что не глядя, доискиваться смысла каждой вещи, изучать говоръ, движенія, взгляды!.. Вы говорите: «Какія женщины хитрыя!» а лучше бы вы сказали: «Какъ мужчины лживы!»

"Сколько мнѣ понадобилось труда, хлопотъ и заботъ, чтобы сдѣлаться двойникомъ г-жи де-Фиштаминель!.. Что дѣлать, милочка, — продолжала она, снова обращаясь къ мадмуазель Жозефинѣ, — таковы наши сраженія. Мнѣ никакъ не удавалось достать такую же шейную косынку, прелестно вышитую, на рѣдкость изящную! Наконецъ, я узнала, что она была сдѣлана на заказъ. Разыскала я и вышивальщицу и прошу вышить мнѣ точно такую косынку, какъ у г-жи де-Фиштаминель. Оказывается, что она стоитъ бездѣлицу, полтораста франковъ, и заказалъ ее какой-то господинъ, который поднесъ ее въ подарокъ г-жѣ де-Фиштаминель. Я потратила на это всѣ свои сбереженія. Всѣхъ насъ, парижанокъ, сильно усчитываютъ въ расходахъ на туалеты. Ни одинъ мужчина, получающій сто тысячъ франковъ ежегоднаго дохода, не тратитъ меньше десяти тысячъ въ зиму на игру въ вистъ, а на жену все-таки ворчитъ за мотовство и боится счетовъ ея портнихи!

«Ну, что же, пускай мои сбереженія пойдутъ на это!» думала я про себя.

"У меня таки была эта маленькая гордость любящей женщины, не хотѣлось говорить ему именно объ этомъ нарядѣ; я желала сдѣлать ему сюрпризъ; такъ я была глупа!.. Ахъ, какъ вы быстро лишаете насъ нашей святой наивности!

Это было сказано опять таки по моему адресу, хотя я никогда въ жизни не лишалъ эту даму рѣшительно ничего, ни зуба, ни одного изъ обще-извѣстныхъ или неудобо-называемыхъ предметовъ, какіе возможно отнять у женщины.

— Ахъ, надо тебѣ знать, милочка, что мужъ часто водилъ меня къ г-жѣ де-Фиштаминель, я тамъ даже не разъ обѣдала. Я слышала, какъ она ему говорила:

«А ваша жена миленькая!» Она принимала относительно меня какой-то покровительственный тонъ, а я покорно переносила это. Мужъ выражалъ желаніе, чтобы я была такъ же умна, какъ эта женщина, и пользовалась бы въ свѣтѣ такимъ же выдающимся положеніемъ. Словомъ, эта дивная женщина служила для меня образцомъ, я изучала ее и всячески себя ломала, чтобы быть, какъ она, а не какъ я сама… О, это цѣлая поэма, но понять ее могутъ только женщины! Наконецъ, насталъ день моего торжества. И, право, сердце у меня такъ билось отъ радости, точно у ребенка… Въ двадцать два года всѣ мы такія. Мужъ долженъ былъ придти за мной, мы собирались кататься въ Тюильри. Онъ вошелъ, я смотрю на него радостными глазами, а онъ ничего не замѣчаетъ… Ну, дѣло прошлое, теперь ужь можно признаться, что для меня это было цѣлое несчастіе… Нѣтъ, я не стану объ этомъ говорить, не то этотъ господинъ подниметъ меня на смѣхъ.

Я опять протестовалъ жестами.

— Это было…-- продолжала она (женщинѣ трудно чего-нибудь не досказать до конца), — это было разрушеніе воздушнаго замка, построеннаго волшебницей. Никакого сюрприза не вышло. Мы садимся въ коляску. Адольфъ видитъ, что я печальна, и спрашиваетъ, что со мной; я отвѣчаю, какъ обыкновенно отвѣчаютъ всѣ, у кого на сердцѣ кошки царапаютъ; «Ничего!» Онъ вынимаетъ лорнетъ и преспокойно любуется на прохожихъ въ Елисейскихъ Поляхъ; мы сначала поѣхали прокатиться по Елисейскимъ Полямъ, а оттуда собирались гулять въ Тюильри. Наконецъ, меня разбираетъ нетерпѣніе, я дрожу, какъ въ лихорадкѣ, а когда мы возвращаемся домой, стараюсь улыбаться.

*  *  *

" — Ты ничего не находишь сказать о моемъ туалетѣ?

" — Ахъ, да, правда, у тебя платье почти такое же, какъ у г-жи де-Фиштаминель!

"Повернулся на каблукахъ и ушелъ. На другой день, какъ можете себѣ представить, я сижу надувшись. Только-что мы кончили завтракать… Какъ теперь помню, мы сидѣли въ моей комнатѣ, у камина… Является швея, которая вышивала шейную косынку; она пришла за деньгами, и я ей тутъ же заплатила. Она поклонилась моему мужу такъ, какъ будто была ужь съ нимъ знакома. Я побѣжала за ней, подъ предлогомъ взять съ нее расписку въ полученіи денегъ, и говорю ей:

" — А вы съ него взяли дешевле за косынку г-жи де-Фиштаминель!

" — Клянусь вамъ, сударыня, что цѣна одинаковая. Баринъ и не торговался.

"Я воротилась въ свою комнату и застала мужа въ такомъ глупомъ положеніи…-- Она запнулась, потомъ прибавила; — Какъ мельникъ, если бы его сдѣлали епископомъ!

" — Я понимаю, мой другъ, что я никогда не могу претендовать на совершенное сходство съ г-жей де-Фиштаминель…

" — Я вижу, что ты хочешь сказать насчетъ этой косынки! Ну, да, это правда, я подарилъ ей такую косынку въ день ея рожденія. Что же за бѣда? Въ прежнее время мы съ ней были очень дружны…

" — Ахъ, такъ вы съ ней прежде были еще дружнѣе, чѣмъ теперь?

"На это онъ ничего не отвѣтилъ, а сказалъ только:

" — Но это чисто духовная дружба.

"Онъ взялъ шляпу, ушелъ и оставилъ меня одну размышлять объ этой «деклараціи правъ человѣка». Къ обѣду онъ не пришелъ и воротился домой очень поздно. Божусь вамъ, я весь день проплакала, сидя въ уголку у камина, въ своей комнатѣ. Позволяю вамъ посмѣяться надо мной, — продолжала она, взглянувъ на меня, — но вѣдь я оплакивала свои мечты новобрачной жены, плакала съ досады, что меня обманывали. Вспомнила я и объ улыбкѣ портнихи! Ахъ, эта улыбка привела мнѣ на память усмѣшки многихъ знакомыхъ дамъ, видѣвшихъ, какой дѣвчонкой я себя держала у г-жи де-Фиштаминель! Я плакала отъ всего сердца. До тѣхъ поръ я еще могла вѣрить во многія качества моего мужа, которыхъ у него не было, но всѣ молодыя жены упорно предполагаютъ ихъ существованіе у своихъ мужей. И сколько крупныхъ невзгодъ оказалось въ одной этой мелкой невзгодѣ! Вѣдь вы ужасно грубый народъ! Каждая женщина, желающая ради васъ набросить покровъ на свое прошлое, имѣетъ деликатность изукрасить этотъ покровъ всякими милыми узорами, тогда какъ вы… Однако же, я отомстила!

— Сударыня, — сказалъ я, — не слишкомъ ли будетъ содержателенъ для барышни этотъ первый урокъ?

— Это правда, — сказала она, — остальное я доскажу вамъ въ другой разъ.

— Итакъ, сударыня, — сказалъ я, обращаясь къ барышнѣ, — какъ видите, случаются вотъ какіе казусы: вы покупаете шейную косынку, а вмѣсто того оказывается, что навязали себѣ на шею маленькую невзгоду; если же вы такъ устроите, чтобы вамъ ее подарили…

— То невзгода будетъ большая, — перебила порядочная женщина. — Ну, довольно объ этомъ.

Нравоученіе сей басни таково, что лучше носить косынки, не мудрствуя лукаво. Древніе пророки уже называли этотъ міръ, «долиною печали». А между тѣмъ въ тѣ времена обитатели востока имѣли, съ разрѣшенія предержащихъ властей, хорошенькихъ рабынь помимо своихъ законныхъ женъ! Какъ же мы назовемъ долину рѣки Сены, отъ Кальварія до Шарантона, гдѣ закономъ воспрещается имѣть болѣе одной законной жены?

Дамскій кавалеръ.

Само собою разумѣется, что я принялся грызть набалдашникъ своей палки, глазѣть въ потолокъ, устремлять взоры на огонь въ каминѣ, разсматривать ножку Каролины, и таки выждалъ, пока барышня, собиравшаяся замужъ, не уѣхала.

— Извините, — сказалъ я хозяйкѣ, — я, можетъ быть, некстати у васъ засидѣлся; но вашъ разсказъ о мщеніи, навѣрное, много потеряетъ, если вы будете его откладывать на неопредѣленное время; между тѣмъ, если эта отместка причинила вашему мужу нѣкоторую невзгоду, для меня крайне важно узнать объ этомъ, и я вамъ скажу почему…

— Ахъ, — сказала она, — меня особенно взорвало это его восклицаніе: «Чисто духовная дружба!», представленное какъ бы въ видѣ оправданія. Хорошо утѣшеніе узнать, что я въ его обиходѣ нѣчто вродѣ хозяйственной утвари или туалетной принадлежности, не то мебель, не то вещь, предписанная для здоровья; что супружеская любовь занимаетъ мѣсто на ряду съ желудочными пилюлями, съ сиропомъ изъ телячьей печенки, съ бѣлой горчицей; что г-жа де-Фиштаминель обладаетъ душой моего мужа, внушаетъ ему благоговѣніе, плѣняетъ его умъ, а я просто какая-то полезная домашняя вещь, имѣющая чисто физическое значеніе! Каково женщинѣ сознавать себя чѣмъ-то вродѣ бульона и вареной говядины, только, разумѣется, безъ петрушки?.. О, въ этотъ вечеръ я произнесла столько катилинарій!..

— То есть, филиппикъ, вѣроятно.

— Все равно! Я была до того разъярена, что сама не знаю, что я кричала, пока металась въ пустыни своей спальни. Какъ вамъ кажется, не странная ли вещь, что мужья держатся такого воззрѣнія на своихъ женъ, удѣляютъ имъ въ жизни такую роль? Наши маленькія невзгоды всегда отзываются крупнымъ горемъ для насъ. Ну, словомъ, надо было хорошенько проучить моего Адольфа. Вы знаете виконта де-Люстракъ, страстнаго любителя женщинъ, музыки, тонкихъ обѣдовъ? Это одинъ изъ бывшихъ франтовъ Имперіи, которые все еще живутъ успѣхами своей юности и сами себя лелѣютъ и подбодряютъ въ надеждѣ помолодѣть?

— Ну, да, — сказалъ я, — это одинъ изъ тѣхъ шестидесятилѣтнихъ стариковъ, что ходятъ въ корсетѣ, тянутся, подкладываютъ себѣ ваты, щеголяютъ тонкой таліей и способны многому научить молодыхъ дэнди.

— Г-нъ де-Люстракъ, — продолжала она, — эгоистиченъ, какъ король, но любезенъ и не лишенъ претензій, не взирая на свой парикъ, черный, какъ смоль.

— Онъ и бакенбарды краситъ.

— И каждый вечеръ успѣваетъ побывать въ десяти гостиныхъ… Порхаетъ, какъ мотылекъ.

— Онъ даетъ прекрасные обѣды, концерты и оказываетъ покровительство молодыми пѣвицамъ, изъ новенькихъ…

— Онъ вѣчно возится и принимаетъ эту возню за веселье.

— Да, но опрометью бѣжитъ прочь, какъ только впереди завидитъ признаки горя. Вы въ траурѣ, онъ васъ избѣгаетъ. Вы разрѣшились отъ бремени, онъ до тѣхъ поръ не зайдетъ справиться о вашемъ здоровьѣ, пока не узнаетъ, что вы ужь встали и принимаете гостей. У него свѣтская откровенность поступковъ и такой безстрашный эгоизмъ, что просто удивительно.

— А развѣ быть самимъ собою не есть въ своемъ родѣ храбрость? — спросилъ я.

Мы обмѣнялись еще нѣсколькими замѣчаніями, послѣ чего она сказала:

— Ну, вотъ, этотъ самый старичекъ, этотъ присяжный дамскій кавалеръ, котораго мы прозвали Живъ-живъ-Курилка, сдѣлался предметомъ моего особаго вниманія.

— Еще бы! Есть чему удивляться, если человѣкъ собственными средствами умѣетъ устраивать себѣ такую фигуру, да еще пользуется успѣхами!

— Я сказала ему нѣсколько любезностей, которыя никогда не скомпрометируютъ молодой женщины: похвалила удачный выборъ его послѣднихъ жилетовъ, его тросточекъ, и онъ нашелъ, что я въ высшей степени любезна. Я, съ своей стороны, нашла, что мой кавалеръ еще совсѣмъ молодой человѣкъ. Сталъ онъ ко мнѣ ѣздить; я начала жеманничать, притворяться, что я очень несчастлива въ замужествѣ, что у меня есть горе. Извѣстно, что это означаетъ, когда женщина упоминаетъ о своихъ горестяхъ и утверждаетъ, что ея не поняли. Этотъ старый сухарь отвѣчалъ мнѣ куда лучше молодого, и мнѣ стоило большихъ усилій не расхохотаться, слушая его рѣчи: «Охъ, ужь эти мужья! Они придерживаются прескверной политики: обращаются съ женами почтительно, а женщина, рано или поздно, приходитъ въ ражъ отъ этой почтительности, она чувствуетъ, что имѣетъ право на секретное воспитаніе совсѣмъ другого рода. Разъ что вы замужемъ, нельзя вѣчно держать себя маленькой пансіонеркой», и т. д. Онъ кобенился, извивался и былъ отвратителенъ, точь въ точь деревянная кукла изъ Нюрнберга, совалъ подбородокъ впередъ, придвигалъ стулъ поближе, протягивалъ руку… Наконецъ, послѣ долгихъ походовъ, отступленій и декларацій въ ангельскомъ духѣ…

— Можетъ ли быть?

— Именно! Живъ-живъ-Курилка оставилъ классическіе пріемы своей юности и проникся современнымъ романтизмомъ: онъ толковалъ о душѣ, объ ангелахъ, о покорности, обожаніи; словомъ, окрашивался въ чистѣйшую лазурь. Онъ провожалъ меня въ оперу и самъ подсаживалъ въ карету, этотъ престарѣлый молодой человѣкъ ѣздилъ всюду, куда ѣздила я, поминутно мѣнялъ жилеты, стягивалъ себѣ животъ, ѣздилъ верхомъ и пускалъ вскачь свою лошадь, чтобы меня догнать и сопровождать мою коляску въ Булонскомъ лѣсу. Онъ меня компрометировалъ съ граціей молоденькаго лицеиста, въ свѣтѣ говорили, что онъ по мнѣ съ ума сходитъ; я представляла изъ себя жестокую красавицу, но принимала его букеты и соглашалась опираться на его руку. На нашъ счетъ пошли толки. Мнѣ того и нужно было! Вскорѣ я такъ устроила, что мужъ нечаянно засталъ его у меня: виконтъ сидѣлъ на диванчикѣ въ моемъ будуарѣ и держалъ меня за руки, а я слушала него рѣчи, притворяясь очарованной. Изумительно, что мы способны перенести, лишь бы удовлетворить жаждѣ мщенія! Я сдѣлала видъ, что очень недовольна приходомъ мужа; а когда виконтъ нушелъ и мужъ сдѣлалъ мнѣ сцену, я выслушала его упреки и спокойно отвѣчала: «Увѣряю васъ, что это только духовная связь».

"Мужъ мой понялъ и пересталъ ѣздить къ госпожѣ де-Фиштазминель, а я перестала принимать г-на де-Люстракъ.

— Однако, — сказалъ я, — повидимому, и вы, подобно многимъ другимъ, считаете г-на де-Люстракъ старымъ холостякомъ, тогда какъ онъ бездѣтный вдовецъ.

— Будто?

— Только онъ схоронилъ свою жену такъ глубоко, что самъ Господь Богъ не отыщетъ ея въ день Страшнаго суда. Онъ женился еще до революціи, и ваше выраженіе чисто духовная связь напомнило мнѣ одно его изреченіе, котораго не могу не передать вамъ. Наполеонъ назначилъ Люстрака на важный постъ въ одномъ изъ завоеванныхъ краевъ; госпожа де-Люстракъ, заброшенная мужемъ по случаю административныхъ хлопотъ, разсудила за благо, въ самомъ духовномъ смыслѣ, завести себѣ частнаго секретаря, но погрѣшила тѣмъ, что не предупредила объ этомъ мужа. Люстракъ встрѣтилъ этого секретаря самымъ раннимъ утромъ въ комнатѣ своей жены и въ состояніи крайней взволнованности, потому что передъ этимъ у нихъ былъ, какъ видно, очень оживленный споръ. Городъ обрадовался случаю поднять на смѣхъ своего губернатора, и это приключеніе надѣлало такого шума, что Люстракъ самъ обратился къ императору съ просьбой отозвать его. Наполеонъ очень держался за нравственность своихъ представителей, а глупость въ его глазахъ была качествомъ непростительнымъ. Вы знаете, что въ числѣ другихъ несчастныхъ страстей у него была страсть вводить нравственность у себя при дворѣ и въ правительственной сферѣ. Просьба виконта де-Люстракъ была уважена, но его ничѣмъ не вознаградили. Возвратясь въ Парижъ, онъ поселился въ своемъ отелѣ, съ женой, началъ вывозить ее въ свѣтъ, что, конечно, согласно съ самыми возвышенными требованіями аристократическихъ обычаевъ; но отъ любопытства не скоро отдѣлаешься. Пожелали узнать причину столь рыцарскаго великодушія.

" — Стало быть, вы примирились съ госпожей де-Люстракъ? — спрашиваютъ его въ фойе театра императрицы. — Вы ей все простили? И прекрасно сдѣлали.

" — О, — отвѣчаетъ онъ съ довольнымъ видомъ, — я получилъ убѣжденіе…

" — Въ ея невинности? Ну, значитъ, все отлично.

" — Нѣтъ, я убѣдился, что это была связь чисто физическая.

Каролина улыбнулась.

— Мнѣніе вашего поклонника въ этомъ случаѣ, какъ и въ вашемъ, сводится къ тому, что эта великая невзгода въ сущности не что иное, какъ сущіе пустяки.

— Пустяки! — воскликнула она. — А во что же вы считаете скуку кокетничать съ г-номъ де-Люстракъ, да еще въ концѣ концовъ сдѣлать себѣ изъ него врага? Полноте! Женщины нерѣдко очень дорого платятся за подносимые имъ букеты и комплименты. Г-нъ де-Люстракъ сказалъ обо мнѣ г-ну де-Бургарель^[5].

"Не совѣтую тебѣ ухаживать за этой женщиной, она обходится слишкомъ дорого…

Безъ занятій.

"Парижъ, 183…

"Вы спрашиваете, милая маменька, счастливо ли мнѣ живется съ мужемъ? Само собою разумѣется, что господинъ де-Фиштаминель не былъ предметомъ моихъ мечтаній. Вы знаете, что я покорилась вашей волѣ. Въ его пользу говорили, однако жь, и денежныя соображенія, эта важнѣйшая въ жизни статья. Не выходить изъ дворянскаго сословія, сочетаться бракомъ съ графомъ де-Фиштаминель, имѣющимъ тридцать тысячъ франковъ дохода, и не уѣзжать изъ Парижа, вотъ сколько силъ противопоставили вы отнѣкиванію вашей бѣдной дочери. Можно прибавить, что г-нъ де-Фиштаминель недуренъ собой для своихъ тридцати шести лѣтъ; Наполеонъ наградилъ его орденомъ на полѣ битвы, онъ былъ полковникомъ и, если бы не Реставрація, посадившая его на половинную пенсію, былъ бы генераломъ, все это смягчающія обстоятельства.

"Многія женщины находятъ, что я сдѣлала хорошую партію, и я должна сознаться, что вся показная сторона счастья на лицо… для публики. Но согласитесь, что если бы вы раньше узнали о возвращеніи моего дяди Кира и о его намѣреніи отказать мнѣ все, свое состояніе, вы предоставили бы мнѣ право выбора.

"Я ничего не могу сказать противъ г-на де-Фиштаминель: онъ не игрокъ, къ женщинамъ равнодушенъ, не охотникъ до вина и никакихъ разорительныхъ фантазій у него не водится; какъ вы сами справедливо говорили, онъ обладаетъ всѣми отрицательными качествами, какія нужны, чтобы образовать порядочнаго мужа. Въ чемъ же дѣло? Дѣло въ томъ, милая маменька, что онъ ничѣмъ не занятъ. Цѣлый Божій день мы проводимъ вмѣстѣ!.. Повѣрите ли, что только ночью, когда мы съ нимъ всего ближе другъ къ другу, я по настоящему могу отъ него избавиться. Его сонъ — мое единственное прибѣжище, я только тогда и свободна, когда онъ уснетъ. Это такое неразстанное существованіе, что я боюсь отъ этого захворать. Я никогда не бываю одна. Если бы г-нъ де-Фиштаминель былъ ревнивъ, мнѣ было бы много легче: по крайней мѣрѣ, была бы борьба, хоть какая-нибудь комедія; но какимъ образомъ возникла бы въ его душѣ отрава ревности? Съ самой свадьбы онъ отъ меня не отходитъ. Ему нисколько не стыдно растянуться на диванѣ и лежать такъ но цѣлымъ часамъ.

«Двое каторжниковъ, скованныхъ одною цѣпью, могутъ не скучать, они помышляютъ и сговариваются о побѣгѣ; а у насъ съ мужемъ нѣтъ никакого предмета для разговора, мы ужь обо всемъ переговорили. Дошло до того, что недавно онъ затѣялъ бесѣду о политикѣ. Теперь и политика его не интересуетъ, такъ какъ, на мое несчастье, Наполеонъ скончался на островѣ св. Елены, какъ вамъ извѣстно».

"Г-нъ де-Фиштаминель терпѣть не можетъ чтенія. Если онъ увидитъ, что я читаю, то десять разъ въ теченіе получаса спрашиваетъ:

" — Нина, моя красотка, скоро ли ты кончишь?

"Я пробовала уговаривать этого невиннаго тирана всякій день кататься верхомъ, подкрѣпляя свои доводы тѣмъ соображеніемъ, что это для него здорово, что очень важно для сорокалѣтняго мужчины. На это онъ мнѣ отвѣчалъ, что и безъ того провелъ на конѣ двѣнадцать лѣтъ своей жизни, и теперь ощущаетъ потребность отдохнуть.

"Мой мужъ, милая маменька, такой человѣкъ, который васъ поглощаетъ: онъ тянетъ жизненные соки изъ своего сосѣда, его скука прожорлива; онъ любитъ, чтобы гости его забавляли; и вотъ, прошло всего пять лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ мы женаты, и у насъ рѣшительно никто больше не бываетъ; то есть бываютъ только мужчины, очевидно, пріѣзжающіе съ намѣреніями, противными его чести; они тщетно стараются его позабавить, чтобы получить право надоѣдать его женѣ.

"Когда я ухожу въ другую комнату, милая маменька, г-нъ де-Фиштаминель каждый часъ разъ по пяти или по шести растворяетъ дверь, подбѣгаетъ ко мнѣ съ растеряннымъ видомъ и спрашиваетъ:

" — Ну, что же ты тутъ дѣлаешь, моя красотка (это словечко временъ Имперіи)?

"Не замѣчая того, что онъ повторяетъ все одинъ и тотъ же вопросъ; а для меня этотъ вопросъ то же, что былъ кувшинъ воды, который палачъ каждыя пять минутъ насильно вливалъ въ горло осужденному, когда существовала пытка водой.

«И еще одно мученье! Мы не можемъ гулять какъ слѣдуетъ. Нельзя же просто шагать безъ разговора, безъ цѣли. Мой мужъ гуляетъ со мной именно ради прогулки, какъ будто онъ одинъ. Отъ этого только устаешь, а удовольствія никакого».

"Съ минуты нашего вставанья до завтрака время занято моимъ туалетомъ, заботами по хозяйству, и эту часть дня я еще могу переносить; но отъ завтрака до обѣда, это все равно, что пахать песчаную отмель или перейти черезъ пустыню. Бездѣлье моего мужа не даетъ мнѣ ни минуты отдыха; его безполезность подавляетъ меня, отъ его ничегонедѣланія я вся разбита. Его глаза, всякую минуту на меня устремленные, заставляютъ меня сидѣть потупившись. А какое однообразіе вопросовъ! «Который часъ? Что ты тамъ дѣлаешь, моя красотка? О чемъ задумалась? Что ты намѣрена дѣлать? Куда мы сегодня поѣдемъ? Что новенькаго? Ай, какая погода! Мнѣ нездоровится» и т. д., и т. д.; всѣ эти варіаціи одного и того же знака вопросительнаго, составляющаго весь его репертуаръ, сведутъ меня съ ума когда-нибудь.

"Къ этимъ свинцовымъ стрѣламъ, безпрерывно въ меня попадающимъ, прибавьте еще одну черту, дополняющую картину моего благополучія, и тогда вы поймете, какъ мнѣ живется.

"Г-нъ де-Фиштаминель, восемнадцати лѣтъ отъ роду, въ чинѣ подпоручика, отправился въ походъ въ 1809 году; онъ получилъ только то воспитаніе, которое дается дисциплиной, сознаніемъ дворянской чести и воинскаго благородства; у него есть тактъ, онъ честенъ, признаетъ субординацію, но невѣжественъ до крайности: онъ не имѣетъ рѣшительно никакихъ познаній и питаетъ отвращеніе ко всякой наукѣ. О, милая маменька, какой отличный дворникъ вышелъ бы изъ этого полковника, если бы онъ былъ бѣденъ! Я не признаю никакой заслуги въ томъ, что онъ такой храбрый: онъ дрался не противъ русскихъ, не съ австрійцами и не съ пруссаками, онъ сражался со скукой. Кидаясь на непріятеля, капитанъ Фиштаминель стремился убѣжать отъ самого себя. Онъ и женился отъ нечего дѣлать.

"И еще одно неудобство: баринъ до того допекаетъ прислугу, что нашъ штатъ смѣняется каждые полгода.

"Милая маменька, мнѣ такъ хочется оставаться честной женщиной, что я попробую путешествовать мѣсяцевъ по шести въ году. Зимой каждый вечеръ буду ѣздить въ итальянскую и французскую оперу или въ гости; сомнѣваюсь только, достанетъ ли у насъ средствъ на такую жизнь? Если бы дядя Киръ пріѣхалъ въ Парижъ, я бы за нимъ ухаживала, какъ за будущимъ наслѣдствомъ.

"Если вы придумаете лекарство отъ моихъ золъ, сообщите его вашей дочери, которая васъ любитъ столько же, сколько страдаетъ, и отъ души желала бы называться иначе, чѣмъ

Нина Фиштаминель".

Помимо необходимости описать эту мелкую невзгоду, которую могла описать какъ слѣдуетъ только женщина, и еще какая женщина!.. Я считалъ нужнымъ ближе познакомить васъ съ этой женщиной: въ первой части этой книги вы ее видѣли лишь едва намѣченной, а между тѣмъ она царица того круга, въ которомъ вращается Каролина, ей всѣ завидуютъ, и она настолько ловка, что давно сумѣла согласить свои свѣтскія обязанности съ потребностями своего сердца. Это письмо служитъ ей оправданіемъ.

Нескромности.

Женщины бываютъ или цѣломудренны, или тщеславны, или просто горды; стало быть, каждую изъ нихъ можетъ постигнуть мелкая невзгода слѣдующаго сорта.

Нѣкоторые мужья до того рады имѣть собственную жену, что зависитъ единственно отъ того, что они въ законномъ бракѣ, что все боятся, какъ бы кто-нибудь не ошибся на этотъ счетъ, и спѣшатъ положить особую мѣтку на свою супругу, вродѣ того, какъ торговцы дровами мѣтятъ свои бревна, сплавляя ихъ по рѣкѣ, а берійскіе фермеры клеймятъ своихъ барановъ. Находясь въ обществѣ, они при всѣхъ, по римскому обычаю (columbella), величаютъ своихъ женъ прозвищами, заимствованными изъ животнаго міра, какъ-то: курочка, кошечка, мышка, заинька; или изъ міра растительнаго, вродѣ: моя капусточка, смоква (только въ Провансѣ), черносливинка (только въ Альзасѣ); по никогда не употребляютъ словъ: мой цвѣточекъ; замѣтьте это ограниченіе.

Иные, болѣе серьезнаго пошиба, зовутъ жену: душенька, матушка, дитятко, хозяйка, моя старуха (въ тѣхъ случаяхъ, когда жена особенно молода).

Нѣкоторые мужья даютъ женамъ клички сомнительной благопристойности, какъ-то: моська, ниниша, дѣвчонка.

Мы сами слышали, какъ одинъ изъ нашихъ политическихъ дѣятелей, замѣчательный своимъ безобразіемъ, кликалъ свою жену мумуша!

Эта несчастная женщина говорила другой дамѣ, сидѣвшей съ нею рядомъ:

— Лучше бы онъ далъ мнѣ пощечину!

— Бѣдненькая женщина, вотъ несчастная-то! — сказала мнѣ ея сосѣдка, какъ только мумуша уѣхала. — Когда она съ мужемъ бываетъ въ обществѣ, она постоянно, какъ на иголкахъ, и старается быть отъ него подальше. Одинъ разъ онъ подошелъ, взялъ ее за шею и сказалъ: «Ну, пойдемъ, толстуха!»

Утверждаютъ, будто причиной одного очень знаменитаго отравленія мужа женой, посредствомъ мышьяка, были его безпрерывныя нескромности, отъ которыхъ женѣ приходилось терпѣть въ обществѣ. Этотъ мужъ позволялъ себѣ то публично похлопывать по плечамъ эту женщину, закрѣпленную за нимъ законнымъ путемъ, то влѣплялъ ей звонкій поцѣлуй, то оскорблялъ ее во все услышаніе нѣжностями, приправленными тѣмъ грубымъ самодовольствомъ, какое свойственно нѣкоторымъ дикарямъ, живущимъ глуши французскихъ деревень, нравы которыхъ еще мало кому извѣстны, не взирая на старанія романистовъ натуральной школы.

Говорятъ, что, благодаря такому явно возмутительному положенію подсудимой, правильно понятому присяжными (умными людьми), ей вынесли сравнительно легкій приговоръ, еще смягченный обстоятельствами, уменьшающими ея вину.

Присяжные разсуждали такимъ образомъ:

— Наказывать смертью подобныя преступленія между супругами слишкомъ жестоко, а женщинѣ можно и подавно простить когда она натерпѣлась такихъ оскорбленій!..

Изъ уваженія къ утонченію нравовъ, мы чрезвычайно сожалѣемъ, что такіе поводы къ оправданію извѣстны очень не многимъ. Дай Богъ, чтобы наша книга пользовалась величайшими успѣхомъ: для женщинъ это было бы тѣмъ выгодно, что съ ними стали бы обращаться какъ слѣдуетъ, то есть какъ съ царицами.

Въ этомъ смыслѣ любовныя отношенія выше супружескихъ. Любовь гордится нескромностями, иныя женщины жаждутъ ихъ и горе тому мужчинѣ, который хоть изрѣдка не позволитъ себ^г проговориться.

Сколько страсти выражается, напримѣръ, въ нечаянной обмолвкѣ на ты!

Въ провинціи я слышалъ, какъ одинъ мужъ величалъ свою жену колымагой… Она была очень довольна, не находила въ этомъ ничего каррикатурнаго и сама звала его мой фестончикъ!.. Зато эта счастливая чета не подозрѣвала, что бываютъ на свѣтѣ мелкія невзгоды.

Наблюдая эту благополучную парочку, авторъ напалъ на слѣдующую аксіому:

Аксіома.

Для счастья въ супружествѣ нужно, чтобы геніальный человѣкъ женился на нѣжной и остроумной женщинѣ, или же по случайности, которая далеко не такъ часто встрѣчается, какъ вообще принято думать, нужно, чтобы и онъ, и она отличались непроходимой глупостью.

*  *  *

Слишкомъ извѣстная исторія врачеванія мышьякомъ ранъ, занесенныхъ самолюбію, доказываетъ, что для женщины въ супружеской жизни не существуетъ мелкихъ невзгодъ.

Аксіома.

Въ тѣхъ случаяхъ, когда мужчина живетъ дѣятельностью, женщина чувствомъ.

Между тѣмъ, чувство способно во всякое время превратить мелкую невзгоду или въ крупное бѣдствіе, или въ разбитую жизнь, или въ безысходное несчастіе.

Если Каролина, по незнанію жизни и свѣта, начинаетъ съ того, что своею глупостью причиняетъ мужу мелкія невзгоды (см. главу объ открытіяхъ), Адольфъ, какъ и всякій мужчина, находитъ утѣшеніе въ общественной дѣятельности: онъ уходитъ, хлопочетъ, обдѣлываетъ дѣла. А для Каролины все дѣло въ томъ, любить или не любить, быть или не быть любимой.

Нескромности случаются разныя, соотвѣтственно различію характеровъ, времени и мѣста. Двухъ примѣровъ будетъ достаточно.

Первый примѣръ. Положимъ, что мы имѣемъ дѣло съ человѣкомъ, который отъ природы дуренъ собой и неопрятенъ; онъ неуклюже сложенъ и противенъ. Бываютъ такіе мужчины даже преди богатаго класса, которые имѣютъ врожденное свойство въ однѣ сутки такъ измазать новое платье, что оно кажется заношеннымъ. Они неряхи отъ рожденія. Словомъ, для женщины до того обидно считаться исключительною собственностью такого Адольфа, что его Каролина потребовала отмѣны новомоднаго обращенія на ты и просила избавить ее отъ всѣхъ внѣшнихъ признаковъ супружескаго сожительства. Такъ продолжалось лѣтъ пять или шесть, свѣтъ успѣлъ привыкнуть къ этому и супруги читались давно живущими врозь, тѣмъ болѣе что было замѣчено появленіе въ ихъ домѣ нѣкоего Фердинанда II.

Какъ вдругъ однажды вечеромъ, въ присутствіи десяти человѣкъ, этотъ господинъ говоритъ своей женѣ:

— Каролина, передай мнѣ щипцы.

Сказано немного, а между тѣмъ, какое важное указаніе! Оно произвело цѣлый домашній переполохъ.

Г-нъ де Люстракъ, упомянутый дамскій кавалеръ, полетѣлъ г-жѣ де-Фиштаминель и передалъ ей эту сцену, какъ могъ остроумнѣе; она приняла видъ Селимены и проговорила:

— Бѣдная женщина! Вотъ до какой крайности доведена.

— Пустяки! Черезъ восемь мѣсяцевъ мы узнаемъ разгадку этого происшествія! — сказала одна пожилая дама, которой осталось въ жизни только удовольствіе злословія.

О томъ, какъ была сконфужена Каролина, нечего и говорить. А вотъ второй примѣръ. Судите, въ какомъ ужасномъ положеніи очутилась женщина, утонченно воспитанная, любезно болтавшая въ кругу двѣнадцати или пятнадцати человѣкъ своих знакомыхъ у себя на дачѣ, въ окрестностяхъ Парижа, когда подошедшій лакей вдругъ доложилъ ей шепотомъ:

— Сударыня, баринъ пріѣхалъ.

— Хорошо, Бенуа.

Всѣ присутствующіе слышали, какъ подъѣхала карета. Не знали, что хозяинъ въ понедѣльникъ уѣхалъ въ Парижъ и тѣхъ поръ не былъ дома, а это происходило въ субботу, въ четыре часа пополудни.

— Баринъ приказалъ сказать, что ему очень нужно сейчае же что-то сказать вамъ, — докладываетъ ей на ухо Бенуа.

Несмотря на то, что эти переговоры происходили вполголоса гости отлично поняли въ чемъ дѣло, тѣмъ болѣе что хозяйка, отличавшаяся нѣжнымъ румянцемъ бенгальской розы, вспыхнула, как маковъ цвѣтъ. Она кивнула головой, продолжая разговаривать нашла средство отлучиться подъ тѣмъ предлогомъ, что ей интересно узнать, удалось ли ея мужу устроить одно важное предпріятіе. Но ей, очевидно, было досадно, что ея Адольфъ такъ безцеремонно отнесся къ обществу, собравшемуся у нея въ домѣ.

Пока женщина молода, она желаетъ, чтобы къ ней относились какъ къ божеству, и сама обожаетъ всякія идеальности; ей не сносно быть тѣмъ, чѣмъ создала ее природа.

Иные мужья, пріѣзжая изъ города на дачу, поступаютъ еще хуже: они здороваются съ гостями, потомъ берутъ жену за талію, уводятъ ее погулять, повидимому, затѣваютъ интимный разговоръ, увлекаютъ ее въ рощу, пропадаютъ тамъ на полчаса, потомъ выходятъ оттуда, какъ ни въ чемъ не бывало.

Для молодыхъ женщинъ вотъ это и есть настоящія маленькія невзгоды, милостивыя государыни; для тѣхъ же изъ васъ, которымъ перевалило за сорокъ лѣтъ, такія нескромности столь пріятны что льстятъ даже наиболѣе чопорнымъ барынямъ, ибо…

Въ пору послѣдней молодости женщины желаютъ, чтобы съ ними обходились, какъ съ простыми смертными; вкусы ихъ становятся положительными, и для нихъ не выносимо думать, что онѣ перестаютъ быть тѣмъ, чѣмъ создала ихъ природа.

АКСІОМЫ.

Стыдливость есть качество относительное: оно бываетъ совершенно различно въ двадцать лѣтъ, въ тридцать лѣтъ, въ сорокъ пять лѣтъ.

Когда одна дама спросила у автора, какъ онъ думаетъ, сколько ей лѣтъ, — онъ отвѣтилъ ей:

— Вы, сударыня, въ томъ возрастѣ, когда нескромности допускаются.

Эта очаровательная молодая женщина, тридцати девяти лѣтъ, немного слишкомъ откровенно намекала на свои отношенія къ Фердинанду II, тогда какъ ея дочь старалась скрывать своего, Фердинанда I.

ГРУБЫЯ РАЗОБЛАЧЕНІЯ.

1. Перваго рода. — Каролина обожаетъ Адольфа; находитъ его благообразнымъ; находитъ, что онъ чудо какъ хорошъ, особенно въ мундирѣ національной гвардіи; она радостно трепещетъ каждый разъ какъ часовой отдаетъ ему честь; она находитъ, что онъ сложенъ, какъ статуя, что онъ уменъ, все, что онъ дѣлаетъ, она заходитъ правильнымъ, никто не можетъ равняться съ Адольфомъ то части изящнаго вкуса; словомъ, она его любитъ до безумія.

Это все тотъ же старый миѳъ о повязкѣ на глазахъ у амура; она каждыя десять лѣтъ идетъ въ стирку, потомъ ее вышиваютъ на новый манеръ, но она все та же, со временъ древнихъ грековъ. Каролина на балу разговариваетъ съ одной изъ своихъ пріятельницъ. Подходитъ господинъ, извѣстный своей откровенностью и впослѣдствіи ей весьма близко знакомый, но сегодня она видитъ его въ первый разъ: это г-нъ Фульнуантъ; онъ заводитъ разговоръ съ ея сосѣдкой. По обычаю свѣта, Каролина слушаетъ эту бесѣду, но не принимаетъ въ ней участія.

— Не можете ли вы мнѣ сказать, сударыня, — говоритъ г-нъ Фульнуантъ, — кто этотъ уморительный господинъ, что разсуждалъ сейчасъ объ окружномъ судѣ въ присутствіи г-на такого-то, котораго только недавно оправдали, и тѣмъ надѣлали шума въ городѣ? Онъ то и дѣло путается въ разговоры и задѣваетъ всѣхъ за самое больное мѣсто. Сейчасъ госпожа такая-то расплакалась, оттого что онъ при ней разсказывалъ, какъ умиралъ чей-то младенецъ, а она своего схоронила два мѣсяца тому назадъ.

— Я не знаю, о комъ вы говорите.

— Да вотъ видите, этотъ плотный господинъ, одѣтый вродѣ лакея въ ресторанѣ и завитой, какъ подмастерье парикмахера., тотъ, что разсыпается передъ госпожей де-Фиштаминель!..

— Тише, замолчите ради Бога, — шепчетъ ему испугавшаяся дама, — это мужъ той миленькой женщины, что сидитъ возлѣ меня!

— Ахъ, это вашъ супругъ, сударыня? — подхватываетъ г-нъ Фульнуантъ. — Я очень радъ, онъ такъ очарователенъ, такъ веселъ, оживленъ, остроуменъ… Сейчасъ пойду съ нимъ знакомиться.

И Фульнуантъ удаляется, зародивъ въ душѣ Каролины ядовитое сомнѣніе по вопросу о томъ: такъ ли ея мужъ хорошъ, какъ ей казалось?

Другого рода.-- Каролинѣ надоѣло слушать похвалы баронессѣ Шиннеръ, о которой говорятъ, что она удивительная мастерица писать письма; ее сравниваютъ даже съ г-жей де-Севинье; кромѣ того, г-жа де-Фиштаминель также пользуется литературной репутаціей, потому что позволила себѣ написать крохотную книжку in 32°, «О воспитаніи дѣвицъ», въ которой своими словами изложила мысли Фенелона. И вотъ Каролина полгода трудилась надъ сочиненіемъ повѣсти, на десять степеней похуже Беркэна, нравоучительной до тошноты и написанной самымъ напыщеннымъ слогомъ.

Послѣ цѣлаго ряда интригъ, на которыя только женщины способны, въ интересахъ своего самолюбія, интригъ упорныхъ и такъ превосходно подстроенныхъ, что можно подумать, будто у женщины для этихъ случаевъ является въ головѣ третій полъ, — повѣсть Каролины, подъ заглавіемъ «Цвѣточекъ», появляется въ печати, занимая три фельетона большой ежедневной газеты, за подписью Самюэль Круксъ.

За завтракомъ, когда Адольфъ развертываетъ газету, сердце Каролины такъ бьется, что подступаетъ къ горлу; она краснѣетъ, блѣднѣетъ, смотритъ въ сторону, устремляетъ глаза въ потолокъ. Какъ только Адольфъ доходитъ до фельетона, она не въ состояніи усидѣть на мѣстѣ, встаетъ и уходитъ. Потомъ, набравшись гдѣ-то смѣлости, возвращается назадъ.

— Сегодня есть фельетонъ? — спрашиваетъ она такимъ тономъ, которому старается придать равнодушный оттѣнокъ, но если бы мужъ еще ревновалъ ее, онъ бы замѣтилъ этотъ тонъ и смутился бы его неестественностью.

— Есть, какой-то начинающій писатель проявился, Самюэль Круксъ. О, это, конечно, псевдонимъ! Тутъ повѣсть, доведенная до такой степени пошлости, что клопамъ было бы тошно… если бы они умѣли читать.

— Вульгарно, растянуто… сущая размазня. Однако жь…

Каролина вздохнула свободнѣе.

— Однако жъ… что? — спрашиваетъ она.

— Однако жь, все-таки ничего понять нельзя, — отвѣчаетъ Адольфъ, — Вѣроятно, Шодорелю всучили франковъ пятьсотъ или шестьсотъ, лишь бы помѣстить эту штуку… А можетъ быть, это сочиненіе какой-нибудь великосвѣтской писательницы и она обѣщала за это принимать у себя г-жу Шодорель… А еще можетъ быть, это написала женщина! которою интересуется самъ издатель… Только такими причинами и можно объяснить подобную нелѣпость… Вообрази, Каролина, тутъ дѣло идетъ о цвѣточкѣ, который сорвали на опушкѣ рощи во время чувствительной прогулки; господинъ, во вкусѣ Вертера, клянется сохранить этотъ цвѣтокъ, вставляетъ его въ рамку, бережетъ, а черезъ, одиннадцать лѣтъ у него требуютъ цвѣточекъ обратно… Несчастный, онъ, пожалуй, съ тѣхъ поръ раза три мѣнялъ квартиру!.. Все это старо, обветшало, отзывается временами Стерна и Гесснера. Я увѣренъ, что это написала женщина, потому что, когда онѣ пишутъ, то главная ихъ литературная идея состоитъ въ томъ, чтобы кому-нибудь отомстить…

Адольфъ можетъ безъ помѣхи рвать въ клочки «Цвѣточекъ».

У Каролины стоитъ звонъ въ ушахъ, она чувствуетъ себя вродѣ того, какъ если бы кинулась съ моста въ рѣку и искала дорогу на десять футовъ ниже уровня Сены.

Въ другомъ родѣ. Каролина одержима припадками ревности и во время одного изъ такихъ припадковъ отыскала тайникъ Адольфа: онъ ей не довѣряетъ, зная, что она распечатываетъ его письма, роется въ его столахъ, и, желая спасти отъ цѣпкихъ когтей супружеской полиціи свою переписку съ Гекторомъ, онъ прячетъ свои письма особымъ образомъ.

Гекторъ — его школьный товарищъ, женатый человѣкъ, и живетъ въ департаментѣ Нижней-Луары.

Адольфъ приподнимаетъ коверъ, покрывающій его письменный столъ… Бортъ этого ковра вышитъ руками Каролины по самой мелкой канвѣ, а середина бархатная, голубого, чернаго или краснаго цвѣта, но это все равно… Вы увидите, что цвѣтъ не играетъ тутъ никакой роли, — все дѣло въ томъ, что Адольфъ подсовываетъ подъ этотъ коверъ свои письма къ госпожѣ де Фиштаминель и къ своему другу Гектору.

Листокъ бумаги ужь, кажется, тонкая вещь, а бархатъ такая мягкая, скрытная ткань.. И все-таки всѣ эти предосторожности напрасны. Чѣмъ чортъ не шутитъ! Самъ Мефистофель подслуживаетъ Каролинѣ, а это такой чортъ, который изъ всякаго стола можетъ извлечь огонь, и однимъ пальцемъ, преисполненнымъ ироніи, можетъ сразу указать, гдѣ лежатъ ключи и въ чемъ секретъ самыхъ сокровенныхъ тайниковъ!

Итакъ, Каролина нащупала присутствіе листочка бумаги между бархатнымъ ковромъ и доскою стола. Но вмѣсто письма къ госпожѣ де-Фиштаминель, которая лечится водами въ Пломбьерѣ, она нападаетъ на письмо къ Гектору, и читаетъ слѣдующее:

"Дорогой Гекторъ!

"Жаль мнѣ тебя, но ты хорошо дѣлаешь, что пишешь мнѣ о тѣхъ затрудненіяхъ, въ которыя попалъ. Ты не сумѣлъ постигнуть разницы между провинціалкой и настоящей парижанкой. Въ провинціи, другъ мой, постоянно находишься лицомъ къ лицу съ своей женой, и со скуки, очертя голову, кидаешься въ семейное счастіе. Это большая ошибка: счастье есть омутъ, и разъ что ты очутился на днѣ, назадъ ужь не вынырнешь.

"Сейчасъ увидишь, почему. Позволь, ради твоей жены, избрать кратчайшій путь, объясниться посредствомъ притчи.

"Случилось мнѣ ѣхать въ такъ называемомъ курятникѣ изъ Парижа въ Вильетъ, т. е. на протяженіи семи миль; колымага была тяжелая, лошадь хромая, кучеръ — мальчишка лѣтъ одиннадцати. Въ этомъ плохо пригнанномъ ящикѣ очутился я вдвоемъ со старымъ солдатомъ. Ничто меня такъ не забавляетъ, какъ посредствомъ буравчика, именуемаго разспросами, имѣя при этомъ видъ внимательный и радостный, добивать весь запасъ свѣдѣній и анекдотовъ, который всякому хочется выложить; а вѣдь у каждаго человѣка свои запасы, будь онъ мужикъ или банкиръ, капралъ или маршалъ Франціи.

"Я замѣтилъ, что эти боченки, биткомъ набитые умомъ, особенно склонны къ изліяніямъ, когда ѣздятъ въ дилижансахъ или курятникахъ, вообще въ экипажахъ, влекомыхъ лошадьми, потому что въ вагонахъ желѣзной дороги никому неохота разговаривать.

"Судя по тому, какимъ манеромъ мы выѣхали изъ Парижа, было ясно, что путешествіе продолжится часовъ семь. И вотъ я ради развлеченія разговорился съ этимъ капраломъ. Онъ не умѣлъ ни читать, ни писать, такъ что всѣ его разсказы были чистѣйшей импровизаціей. Повѣришь ли, я не замѣтилъ, какъ мы доѣхали. Капралъ участвовалъ во всѣхъ кампаніяхъ и повѣдалъ мнѣ самыя изумительныя вещи, изъ числа тѣхъ, на которыя историки не обращаютъ никакого вниманія.

"Ахъ, дорогой мой Гекторъ, насколько практика выше теоріи! Между прочимъ, на одинъ изъ моихъ вопросовъ по поводу злополучной пѣхоты, выносливость которой проявляется главнымъ образомъ въ ходьбѣ, а не въ дракахъ, онъ высказалъ мнѣ слѣдующее… Я выпускаю лишь излишнія вводныя предложенія:

" — Когда въ нашъ сорокъ пятый полкъ, самимъ Наполеономъ прозванный Безпардоннымъ (я говорю о первыхъ временахъ Имперіи, когда пѣхота у насъ отличалась желѣзной выносливостью, а ногамъ-то было довольно работы), такъ вотъ, сударь, когда мнѣ приводили парижанъ на выучку, у меня былъ свой особый способъ узнавать, который останется въ сорокъ пятомъ, а который нѣтъ… Первые шли не торопясь, отваливали свои шесть миль въ день, ни больше, ни меньше, и приходили на ночлегъ свѣженькими, такъ что на утро готовы были начинать сызнова. А тѣ, что побойчѣе, продѣлывали по десяти миль въ день, бѣгомъ бѣжали къ побѣдѣ, тѣ на полдорогѣ застревали въ госпиталяхъ…

"Честный капралъ думалъ, что говоритъ о войнѣ, а въ сущности, онъ давалъ характеристику брака; такъ-то и ты, дорогой мой Гекторъ, на полдорогѣ очутился въ госпиталѣ.

"Вспомни сѣтованія госпожи де-Севинье, когда она отсчитывала пятьсотъ тысячъ франковъ господину де-Гриньянъ, чтобы склонить его къ женитьбѣ на одной изъ самыхъ хорошенькихъ дѣвушекъ во Франціи:

« — Какъ же иначе, — говорила она себѣ, — вѣдь ему придется состоять съ ней въ супружествѣ всякій Божій день, покуда она жива! Положительно, пятьсотъ тысячъ франковъ за это дать не жалко»!

"А вѣдь, по правдѣ сказать, такая мысль можетъ привести въ трепетъ любого храбреца!

"Милый мой товарищъ, супружеское счастье, также какъ счастье народовъ, основано на незнаніи. Это благополучіе, преисполненное отрицательныхъ условій.

"Если я живу счастливо со своей Каролиной, это потому, что я строжайшимъ образомъ придерживаюсь спасительныхъ совѣтовъ, такъ настойчиво преподанныхъ въ Физіологіи брака. Я рѣшился вести мою жену по тропинкѣ, проложенной по снѣгу, до того счастливаго дня, когда невѣрность будетъ представлять слишкомъ большія затрудненія.

«Ты поставилъ себя въ такое положеніе, въ какомъ находился Дюпрэ, когда, дебютируя въ Парижѣ, онъ съ того началъ, что пѣлъ во весь голосъ, вмѣсто того, чтобы поступать, какъ Нурри^[6], который лишь настолько возвышалъ свой фальцетъ, чтобы плѣнять публику; при такихъ обстоятельствахъ лучше всего, я думаю, принять за правило».

Письмо на этомъ мѣстѣ было прервано; Каролина подсунула его на прежнее мѣсто, а сама дала себѣ слово порядкомъ проучить своего возлюбленнаго Адольфа за его подчиненіе гнуснымъ правиламъ, изложеннымъ въ «Физіологіи брака».

Отлагательство.

Это такая невзгода, которая должна постигать замужнихъ женщинъ довольно часто, притомъ на разные лады, такъ что возможно возвести ее на степень типической невзгоды.

Та Каролина, о которой здѣсь будетъ рѣчь, чрезвычайно богомольна. Она очень любитъ своего мужа, онъ утверждаетъ даже, будто она слишкомъ его любитъ; но это обычное супружеское хвастовство, а можетъ быть, и подзадориванье: онъ на это жалуется только самымъ молоденькимъ пріятельницамъ своей жены.

Когда въ дѣло замѣшивается католическая совѣсть, все принимаетъ крайне серьезный оборотъ. Госпожа NN призналась своей юной знакомой, госпожѣ де-Фиштаминель, что вынуждена была побывать на экстренной исповѣди у своего духовника, а потомъ отбывала эпитемью, потому что духовникъ рѣшилъ, что она находится въ состояніи смертнаго грѣха. Эта дама, кождое утро бывающая у обѣдни, имѣетъ отроду тридцать шесть лѣтъ, худощавое тѣлосложеніе, а лицомъ слегка угревата. У ней большіе, бархатные, черные глаза, верхняя губа оттѣнена бистромъ, голосъ нѣжный, манеры тихія, походка и осанка благородныя; она знатнаго происхожденія.

Госпожа де-Фиштаминель, изъ которой г-жа NN сдѣлала себѣ пріятельницу (почти всякая благочестивая женщина сближается съ какой-нибудь дамой, имѣющей репутацію легкомысленной, подъ тѣмъ предлогомъ, что мнитъ обратить ее на путь истинный), — г-жа де-Фиштаминель увѣряетъ, что всѣ прекрасныя качества этой дамы суть результаты религіознаго усердія, привитаго къ натурѣ, отъ природы пылкой и невоздержной.

Мы приводимъ эти подробности, дабы мелкая невзгода предстала читателю во всемъ своемъ ужасѣ.

Адольфъ этой Каролины принужденъ былъ уѣхать отъ своей жены на два мѣсяца, именно въ апрѣлѣ, какъ разъ по истеченіи сорокадневнаго поста, соблюдаемаго Каролиной со всею строгостью. Въ первыхъ числахъ іюня она ожидала возвращенія мужа, ждала со дня на день. Съ утра надѣялась, къ ночи теряла надежду, и такимъ манеромъ дожила до нѣкоего воскресенья, когда напряженное ожиданіе внушило ей предчувствіе, что онъ пріѣдетъ непремѣнно сегодня, притомъ въ ранній утренній часъ.

Когда набожная женщина ожидаетъ мужа, котораго не видала почти четыре мѣсяца, она совершаетъ свой туалетъ несравненно старательнѣе, чѣмъ молодая дѣвушка, которая ждетъ своего перваго жениха,

Эта добродѣтельная Каролина до того поглощена была своими, чисто личными приготовленіями, что позабыла сходить къ ранней обѣднѣ. Думала было пойти къ заутрени, да побоялась лишить себя упоенія первой встрѣчи, въ томъ случаѣ, если бы возлюбленный Адольфъ явился раннимъ утромъ.

Ея горничная почтительно держалась у двери въ уборную, куда женщины благочестивыя и угреватыя никогда никого не впускаютъ, даже собственнаго мужа, особенно когда онѣ худощавы. Горничная раза три слышала, какъ барыня кричала ей:

— Если баринъ пріѣдетъ, вы мнѣ тотчасъ скажите!

Раздался стукъ колесъ на улицѣ, мебель дрогнула, а Каролина, принявъ мягкій тонъ, чтобы скрыть силу своего законнаго волненія, воскликнула:

— О, это онъ, Жюстина, бѣгите скорѣе! Скажите ему, что я ожидаю его здѣсь!

И Каролина почти упала на кушетку, потому что ноги у ней подкашивались.

Оказалось, что это мясникъ проѣхалъ мимо въ своей телѣгѣ.

Въ такихъ тревогахъ ранняя обѣдня проскользнула незамѣтно, какъ угорь въ тинѣ. Каролина продолжала заниматься своимъ туалетомъ и теперь начала одѣваться. Горничной уже попала въ носъ выброшенная изъ уборной гладкая рубашка изъ тончайшаго батиста, съ простымъ рубцомъ, изъ тѣхъ, что барыня носила за послѣдніе три мѣсяца.

— О чемъ вы думаете, Жюстина? Не я ли говорила вамъ, чтобы вы подали одну изъ тѣхъ рубашекъ, что безъ номера.

Безъ номеровъ было всего семь или восемь рубашекъ, какъ обыкновенно заготовляется даже для самаго роскошнаго приданаго. Это такія рубашки, которыя блистаютъ самыми изысканными отдѣлками и вышивками; чтобы имѣть ихъ цѣлую дюжину, надо быть королевой, да еще молоденькой королевой. У Каролины эти рубашки были на подолѣ обшиты валансьенскими кружевами, а въ верхней части отдѣланы еще болѣе кокетливо. Эта подробность нашихъ нравовъ, быть можетъ, послужитъ для мужской части публики намекомъ на интимную драму, обличаемую этой исключительной рубашкой.

Каролина обулась въ фильдекосовые чулки, надѣла открытые прюнелевые башмачки съ завязками и самый длинный изъ своихъ корсетовъ. Она велѣла причесать себя на тотъ ладъ, который былъ ей наиболѣе къ лицу, и надѣла изящнѣйшій чепчикъ на голову. Объ утреннемъ платьѣ и говорить нечего. Набожная женщина, любящая своего мужа и живущая въ Парижѣ, не хуже любой кокетки сумѣетъ выбрать одну изъ тѣхъ хорошенькихъ матерій съ мелкими полосками, изъ которыхъ шьютъ капоты, спереди отдѣлаиные пуговицами и застежками, и такъ какъ эти застежки часто неисправны, женщины принуждены раза по три въ часъ оправлять ихъ и застегивать, съ болѣе или менѣе прелестными ужимками.

Прошла и девятичасовая служба, миновала и десятичасовая, и всѣ вообще церковныя службы отошли, пока продолжались всѣ эти хлопоты, которыя для любящихъ женщинъ являются такими же подвигами, какъ каждый изъ двѣнадцати подвиговъ Геркулеса.

Набожныя женщины рѣдко ѣздятъ въ церковь въ каретахъ, и онѣ правы. Исключая тѣхъ случаевъ, когда идетъ проливной дождь и вообще стоитъ скверная погода, не слѣдуетъ предаваться гордынѣ тамъ, гдѣ нужно смиряться. Каролина опасалась на сей разъ измять свой туалетъ, рисковать свѣжестью чулокъ и башмаковъ. Увы, это былъ только предлогъ, скрывавшій нѣчто другое.

— Если я буду въ церкви, когда Адольфъ пріѣдетъ, я лишусь прелести его перваго взгляда; онъ подумаетъ, что я предпочитаю ему позднюю обѣдню…

Она принесла эту жертву своему мужу, желая сдѣлать ему угодное, что было въ высшей степени мірскимъ соображеніемъ: предпочла тварь Создателю! Промѣняла Бога на мужа!.. Послушайте-ка, что объ этомъ говорятъ проповѣдники, тогда и узнаете, чѣмъ пахнетъ подобное прегрѣшеніе.

— Въ сущности, — разсуждала Каролина со словъ своего духовника, — бракъ есть основа общества, притомъ церковь признаетъ его однимъ изъ таинствъ.

Вотъ какъ можно пользоваться ученіями церкви, обращая ихъ на служеніе слѣпой, хотя и законной любви.

Она отказалась отъ завтрака, приказавъ только, чтобы завтракъ держали на-готовѣ, также какъ сама себя постоянно держала въ готовности принять отсутствующаго и несказанно любимаго.

Всѣ эти мелочи могутъ казаться смѣшны; но, во-первыхъ, онѣ случаются повсюду, гдѣ люди боготворятъ другъ друга, или по крайности одинъ изъ нихъ боготворитъ другого; а во-вторыхъ, у женщины до такой степени тихой, сдержанной, преисполненной достоинствъ, подобныя изъявленія нѣжности переступали границы самоуваженія, составляющаго всегдашнюю принадлежность истиннаго благочестія. Когда госпожа де-Фиштаминель разсказывала эту маленькую сценку изъ жизни богомолки, украшая ее комическими подробностями и гримасками, какими только свѣтскія женщины умѣютъ уснащать свои анекдоты, я осмѣлился ей замѣтить, что вѣдь это не что иное, какъ Пѣснь Пѣсней въ лицахъ…

— Если баринъ и сегодня не пріѣдетъ, — говорила Жюстина повару, — я ужь не знаю, что съ нами будетъ!.. Барыня и то швырнула мнѣ рубашку въ лицо.

Наконецъ, Каролина слышитъ хлопанье бича, знакомый грохотъ дорожной кареты, топотъ почтовыхъ лошадей, бубенчики!.. О, тутъ ужь она не сомнѣвалась, что это онъ, бубенчики довершили дѣло!

— Отпирайте двери! Скорѣе! Баринъ ѣдетъ! Ахъ, что же они не отпираютъ!..

И благочестивая женщина неистово топнула ногой и оборвала звонокъ.

— Сударыня, — сказала Жюстина, съ живостью вѣрной служанки, исправно выполняющей свою обязанность, — это кто-то изъ сосѣдей выѣхалъ въ дорогу!

«Нѣтъ, — думаетъ пристыженная Каролина, — никогда больше не отпущу Адольфа безъ себя!»

Одинъ изъ марсельскихъ уроженцевъ, поэтъ (не помню, былъ ли это Мери или Бартелеми), признавался, что когда настаетъ часъ его обѣда и его наилучшій другъ неаккуратно приходитъ во-время, то первыя пять минутъ онъ его ждетъ терпѣливо; на десятой минутѣ чувствуетъ поползновеніе пустить ему салфеткой въ лицо, на двѣнадцатой желаетъ ему всякихъ бѣдствій, а черезъ четверть часа готовъ пронзить его кинжаломъ, нанося ударъ за ударомъ.

Всѣ ожидающія женщины похожи на марсельскаго поэта, если позволительно приравнять вульгарныя терзанія голода къ дивной Пѣсни Пѣсней католической супруги, чающей перваго взгляда мужа, съ которымъ три мѣсяца была въ разлукѣ. Пусть всѣ, любящіе другъ друга и свидѣвшіеся послѣ долгаго, тысячу разъ проклинаемаго отсутствія, припомнятъ дѣйствіе перваго взгляда: онъ бываетъ до того краснорѣчивъ, что если приходится встрѣтиться при постороннихъ, невольно опускаютъ глаза!.. Они обоюдно боятся другъ друга, такое пламя горитъ въ этихъ глазахъ. Эта поэма, въ которой каждый мужчина достигаетъ Гомеровскаго величія, являясь божествомъ въ глазахъ любящей его женщины, кажется тѣмъ значительнѣе для женщины набожной, худощавой и угреватой, что у ней онъ одинъ на свѣтѣ, не то что у госпожи де-Фиштаминель, которая имѣетъ предосторожность запасаться такой поэмой въ нѣсколькихъ экземплярахъ.

Стало быть, вы не удивитесь тому, что Каролина пропустила всѣ церковныя службы и не притрогивалась къ завтраку. Жажда видѣть Адольфа, надежда его дождаться совсѣмъ лишали ее аппетита. Она ни разу не подумала о Богѣ, ни во время утреннихъ богослуженій, ни въ вечерню. Ей и сидѣть было неловко, и на ногахъ она не могла держаться. Жюстина посовѣтовала ей лечь. Обезсиленная Каролина выпила чашку бульона и дала себя уложить въ шестомъ часу вечера, но приказала, чтобы къ десяти часамъ былъ готовъ изысканный маленькій ужинъ.

— Вѣроятно, я буду ужинать съ бариномъ, — сказала она.

Эта фраза завершила бурныя и пламенныя рѣчи, которыя она произносила про себя: она дошла до кинжаловъ марсельскаго поэта и произнесла эти слова угрожающимъ тономъ.

Въ три часа пополудни Каролина спала крѣпчайшимъ сномъ, а въ это время и пріѣхалъ Адольфъ. Она не слыхала ни грохота кареты, ни топота лошадей, ни бубенчиковъ, ни отпираемой двери!..

Адольфъ не велѣлъ будить барыню и легъ въ комнатѣ для гостей. Поутру, когда Каролина узнала о возвращеніи Адольфа, двѣ слезы выкатились изъ ея глазъ; она устремилась въ комнату для гостей безъ всякихъ туалетныхъ околичностей; на порогѣ отвратительный лакей сказалъ ей, что баринъ проѣхалъ двѣсти миль, двѣ ночи не спалъ и просилъ, чтобы его не безпокоили: онъ ужасно утомился.

Благочестивая Каролина рванула дверь настежь, но не могла добудиться единственнаго супруга, ниспосланнаго ей небесами; потомъ одѣлась и побѣжала въ церковь служить благодарственный молебенъ.

Такъ какъ въ теченіе трехъ послѣдующихъ дней барыня была въ прескверномъ расположеніи духа, Жюстина по поводу одного очень несправедливаго съ ея стороны выговора замѣтила съ тонкостью довѣренной служанки:

— Однако жь, сударыня, баринъ вѣдь воротился!

— Воротился, да только въ Парижъ! — сказала благочестивая Каролина.

Тщетныя попытки угодить.

Поставьте себя на мѣсто бѣдной женщины сомнительной наружности, долго сидѣвшей въ дѣвицахъ и дождавшейся мужа только благодаря значительному приданому, тратящей много времени, денегъ и трудовъ на то, чтобы одѣваться по модѣ и къ лицу, старающейся экономно, но на широкую ногу вести хозяйство, довольно сложное, — женщины, которая изъ религіознаго принципа, а, можетъ быть, и по необходимости любитъ одного только мужа, всѣ заботы прилагаетъ къ тому, чтобы сдѣлать счастливымъ этого драгоцѣннаго человѣка и примѣшиваетъ материнскую заботливость къ сознанію своихъ обязанностей. Это условное выраженіе употребляется на языкѣ неприступныхъ скромницъ вмѣсто слова любовь.

Вы поняли, въ чемъ дѣло? Ну, вотъ, этотъ чрезмѣрно любимый мужъ за обѣдомъ у господина де-Фиштаминель какъ-то случайно упомянулъ, что онъ охотникъ до грибовъ, приготовленныхъ на итальянскій манеръ.

Если вы сколько-нибудь наблюдали женскую природу въ томъ, что въ ней есть самаго лучшаго, цѣннаго, возвышеннаго, вамъ извѣстно, что для любящей женщины нѣтъ ничего пріятнѣе, какъ смотрѣть, какъ возлюбленное существо поглощаетъ свои любимыя кушанья. Это происходитъ отъ основной идеи, на которой зиждутся всѣ женскія привязанности: быть источникомъ всѣхъ удовольствій любимаго человѣка, мелкихъ или крупныхъ, все равно.

Любовь одушевляетъ все въ жизни, а любовь супружеская тѣмъ болѣе имѣетъ правъ вникать въ мельчайшія подробности.

Каролинѣ пришлось дня два или три хлопотать, пока она узнала, какъ итальянцы приготовляютъ грибы. Она разыскала аббата родомъ изъ Корсики, и онъ ей сообщилъ, что въ ресторанѣ «Биффи», въ улицѣ Ришелье, она можетъ узнать не только способъ приготовленія, но получить и самые грибы прямо изъ Милана. Наша набожная Каролина изъявляетъ благодарность аббату Серполини и собирается, въ знакъ признательности, подарить ему молитвенникъ.

Поваръ Каролины отправляется къ «Биффи», приходитъ оттуда и показываетъ графинѣ грибы, плоскіе и огромные, какъ уши у ея кучера.

— Ага, хорошо, — говоритъ она, — и вамъ хорошо объяснили, какъ нужно ихъ приготовлять?

— Помилуйте, это для насъ сущіе пустяки! — отвѣчаетъ поваръ.

Какъ извѣстно, повара по кухонной части всегда все сами знаютъ, одного только они не понимаютъ, какъ можно воровать.

Вечеромъ, при второй перемѣнѣ блюдъ, Каролина вся содрогается отъ радости при видѣ нѣкоего соусника, поданнаго лакеемъ. Она въ самомъ дѣлѣ ждала этого обѣда вродѣ того, какъ ждала самого хозяина

Но между ожиданіемъ навѣрное и ожиданіемъ несомнѣннаго удовольствія существуетъ для избранныхъ душъ (а всѣ физіологи единогласно причисляютъ къ избраннымъ душамъ женщинъ, любящихъ своихъ мужей), между этими двумя родами ожиданія, говорю я, существуетъ такая разница, какъ между чудною ночью и прелестнымъ днемъ.

Возлюбленному Адольфу подаютъ соусникъ, онъ беззаботно суетъ туда ложку, накладываетъ себѣ кушанье, не замѣчая чрезвычайнаго волненія Каролины, и у него на тарелкѣ оказывается нѣсколько жирныхъ и мягкихъ круглыхъ ломтей, которыхъ туристы, впервые пріѣзжающіе въ Миланъ, никогда не умѣютъ отличить, принимая ихъ-за какую-нибудь рыбу или моллюскъ.

— Ну, что, Адольфъ?

— Что такое, душа моя?

— Ты не узнаешь?..

— Чего?

— Твоихъ любимыхъ грибовъ на итальянскій манеръ?

— Развѣ это грибы? А я думалъ… Да, дѣйствительно грибы…

— По-итальянски!

— Это? Нѣтъ. Это просто консервы изъ старыхъ грибовъ, по-милански… Я ихъ терпѣть не могу!

— Что же ты любишь?

— То, что называется fungi trifolati.

Замѣтимъ, къ стыду нашего времени, когда все мірозданіе раскладываютъ по банкамъ и нумеруютъ но порядку, когда насчитываютъ до ста пятидесяти тысячъ видовъ насѣкомыхъ и каждому виду даютъ названіе съ окончаніемъ на усъ, такъ что во всѣхъ странахъ міра какой-нибудь Зильбарманусъ и есть Зильберманусъ для всѣхъ ученыхъ мужей, занимающихся расправленіемъ и распластываніемъ лапокъ у насѣкомыхъ, посредствомъ щипчиковъ, и въ такое-то время у насъ не существуетъ особой терминологіи для кухонной химіи, такъ, чтобы всѣ повара земного шара въ точности знали, какъ приготовляется то или другое блюдо. Дипломатамъ слѣдовало бы условиться, чтобы признать общекухоннымъ языкомъ французскій языкъ, также какъ ученые приняли латинскій для ботаники и энтомологіи, впрочемъ, можетъ быть, признаютъ за благо въ точности подражать имъ въ этомъ случаѣ и создать настоящую кухонную латынь.

— Э, душа моя, — говоритъ Адольфъ, видя, какъ вытянулось и пожелтѣло лицо его цѣломудренной супруги, — у насъ во Франціи это блюдо называютъ грибами по-итальянски, по-провансальски, по-бордосски… Берутъ грибы, крошатъ ихъ очень мелко и поджариваютъ въ оливковомъ маслѣ съ какими-то приправами… Я позабылъ, какъ онѣ называются. Если не ошибаюсь, между прочимъ, кладутъ немного чесноку…

Толкуйте о мелкихъ невзгодахъ, о неудачахъ!.. Для женскаго сердца, видите ли, подобное испытаніе все равно что для восьмилѣтняго ребенка выдергиваніе зуба. Ab uno disee omnes! (т. e. по этому одному судите объ остальномъ). Остальное поищите въ собственной памяти; мы выбрали это кулинарное разочарованіе просто какъ образецъ тѣхъ бѣдствій, которыя сыпятся на головы женщинъ любящихъ и мало любимыхъ.

Дымъ безъ огня.

Женщина, преисполненная вѣры въ того, кого она любитъ, есть существо фантастическое, сочиненное романистами. Такихъ женщинъ не бываетъ, равно какъ не бываетъ и богатаго приданаго. Невѣсты остались, но приданыя ушли туда же, куда и короли. Довѣріе женщины еще держится иногда въ теченіе самаго короткаго времени, блеснувъ на зарѣ любви, но тотчасъ исчезаетъ, подобно падучей звѣздѣ.

Для всякой женщины, если она не голландка, не англичанка, не бельгійка и вообще не уроженка болотистыхъ краевъ, любовь есть предлогъ для страданія, исходъ для избытка силъ ея воображенія, ея нервовъ.

Зато вторая мысль, которая захватываетъ женщину счастливую, любимую, состоитъ въ опасеніи потерять свое счастье; надо ей отдать справедливость въ томъ, что ея первою мыслью является желаніе пользоваться имъ. Всѣ обладатели сокровищъ обыкновенно боятся воровъ; но, кромѣ женщины, никто не думаетъ, чтобы червонцы были снабжены ногами или крыльями.

Лазоревый цвѣточекъ совершеннаго счастья не часто встрѣчается, и тотъ человѣкъ, котораго Богъ благословилъ имъ, не такъ глупъ, чтобы упустить его изъ рукъ.

Аксіома.

Ни одна женщина не бываетъ покинута безъ причины.

Эта аксіома написана въ глубинѣ сердца каждой женщины, а потому онѣ такъ и бѣсятся, когда ихъ покидаютъ.

Не будемъ распространяться о мелкихъ невзгодахъ любви; мы живемъ въ такое разсчетливое время, когда очень рѣдко бросаютъ женщинъ, что бы онѣ ни дѣлали, ибо, по части женщинъ, говоря безъ шутокъ, законныя жены обходятся нынче всего дешевле. Между тѣмъ каждая любимая женщина прошла черезъ мелкую невзгоду подозрѣнія. А это подозрѣніе, будь оно основательно или неосновательно, порождаетъ бездну домашнихъ непріятностей, изъ которыхъ важнѣйшая бываетъ такого сорта.

Въ одинъ прекрасный день Каролина еоображаетъ, что без цѣнный Адольфъ что-то слишкомъ часто сталъ отлучаться по дѣлу, по вѣчному дѣлу Шомонтеля, которому конца не предвидится.

Аксіома.

Въ каждомъ супружествѣ бываетъ свое дѣло Шомонтеля.

Во-первыхъ, женщины такъ же мало вѣрятъ въ дѣла, какъ директора театровъ довѣряютъ извѣстіямъ о болѣзни актрисъ, или какъ книгопродавцы вѣрятъ нездоровью авторовъ.

Какъ бы женщина ни способствовала счастью любимаго человѣка, стоитъ ему отлучиться, она сейчасъ вообразитъ, что онъ устремился къ другому, заранѣе готовому блаженству.

Въ этомъ отношеніи женщины приписываютъ мужчинамъ сверхчеловѣческія способности. У страха глаза велики и все преувеличиваютъ; отъ страха женщина совсѣмъ теряетъ голову.

— Куда онъ пошелъ? Что онъ дѣлаетъ? Зачѣмъ отлучился? Почему не взялъ меня съ собой?

Эти четыре вопроса образуютъ четыре главные пункта компаса подозрѣній и правятъ бурнымъ моремъ ея умозаключеній. Изъ этихъ страшныхъ урагановъ, терзающихъ женскую душу, возникаетъ рѣшимость самаго подлаго и мелочного свойства, и кто бы ни была эта женщина, герцогиня или мѣщанка, баронесса или супруга биржевого маклера, ангелъ или вѣдьма, беззаботная или страстная натура, все равно, она немедленно приводитъ въ исполненіе свое рѣшеніе. Всѣ онѣ подражаютъ правительству, то есть начинаютъ шпіонить. То, что государство придумало ради общей пользы, женщины находятъ правильнымъ, законнымъ и позволительнымъ въ интересахъ своей личной любви. Эта роковая любознательность женщинъ ставитъ ихъ въ необходимость имѣть агентовъ; между тѣмъ, кто же можетъ быть агентомъ женщины, которая еще не потеряла чувства собственнаго достоинства, хотя ревность довела ее до того, что для нея уже не существуетъ ничего неприкосновеннаго?..

Она роется въ вашихъ шкатулкахъ, въ карманахъ вашего платья, въ выдвижныхъ ящикахъ вашей конторки, стола, комода, въ портфеляхъ съ секретными замочками, въ вашихъ бумагахъ, въ дорожныхъ сумкахъ, въ туалетныхъ принадлежностяхъ (тутъ она открываетъ, напримѣръ, что ея мужъ до женитьбы красилъ себѣ усы, что онъ хранитъ письма прежней любовницы, крайне опасной особы, которую онъ этимъ способомъ держитъ въ рукахъ, и т. д., и т. д.), наконецъ, подпарываетъ ваши эластическіе пояса.

Итакъ, единственнымъ агентомъ, которому она можетъ вполнѣ довѣриться, является ея собственная горничная, потому что горничная способна ее понять, извинить и одобрить ея дѣйствія.

Въ такомъ состояніи высшаго возбужденія любопытства, страсти и ревности женщина ничего не взвѣшиваетъ, ничего не видитъ, она хочетъ только все узнать.

А Жюстина тому и рада: она видитъ, что барыня съ ней заодно, и всецѣло раздѣляетъ ея страсти, ея опасенія и подозрѣнія, соединяясь съ ней узами страшной дружбы. Жюстина ведетъ съ Каролиной секретныя совѣщанія. Всякое шпіонство запутываетъ въ подобныя отношенія. При такомъ положеніи дѣлъ горничная становится распорядительницей судьбы обоихъ супруговъ. Примѣръ: лордъ Байронъ.

— Сударыня, — докладываетъ однажды Жюстина, — баринъ дѣйствительно ходитъ навѣщать одну женщину…

Каролина блѣднѣетъ…

— Но вы, сударыня, не извольте безпокоиться, она старуха…

— Ахъ, Жюстина, для иныхъ мужчинъ не существуетъ старухъ… Они такіе странные!

— Да это не дама, сударыня, а простая женщина, изъ народа.

— Ахъ, Жюстина, лордъ Байронъ влюбился въ Венеціи въ простую рыбную торговку; это мнѣ разсказывала госпожа Фиштаминель…

И Каролина заливается слезами.

— Я поговорила съ Бенуа.

— Ну, что же думаетъ Бенуа?

— Бенуа такъ полагаетъ, что эта женщина служитъ только посредницей, потому что баринъ отъ всѣхъ скрывается, даже отъ Бенуа.

Восемь дней кряду Каролина терпитъ адскія мученія; всѣ ея сбереженія уходятъ на содержаніе лазутчиковъ, на оплату донесеній.

Наконецъ Жюстина отправляется на личное свиданіе съ этой женщиной, по фамиліи г-жей Маюшэ, плѣняетъ ее и въ концѣ концовъ узнаетъ, что у барина есть свидѣтельство проказъ его юности, плодъ любви, прелестнѣйшій мальчикъ, который на него похожъ; а эта женщина была кормилицей и няней маленькаго Фредерика, его случайной мамой, и до сихъ поръ присматриваетъ за ребенкомъ и вноситъ за него плату въ пансіонъ; черезъ ея руки проходятъ тѣ тысяча двѣсти или двѣ тысячи франковъ, которыя баринъ ежегодно будто бы проигрываетъ въ карты.

— А гдѣ же мать? — восклицаетъ Каролина.

Тутъ ловкая Жюстина, ангелъ-хранитель своей барыни, доказываетъ ей, что мамзель Сюзанна Боминэ, бывшая гризетка, превратившаяся въ госпожу Сентъ-Сюзаннъ, умерла въ больницѣ или составила себѣ состояніе и вышла замужъ въ провинціи, или пала такъ низко, что не представляется ни малѣйшей опасности, чтобы барыня могла съ ней когда-нибудь встрѣтиться.

Каролина вздохнула свободнѣе, ея сердце избавилось отъ остраго жала, она счастлива; но у ней всѣ дѣти — дочери, а ей хотѣлось бы сына. Эта маленькая драма, основанная на справедливомъ подозрѣніи, эта комедія всѣхъ предположеній, возникающихъ по поводу существованія старухи Маюшэ, эти терзанія рѣвности невпопадъ приведены здѣсь, какъ типъ положенія, подлежащаго безконечному разнообразію подробностей, сообразно различію характеровъ, общественной сферы и личностей дѣйствующихъ лицъ.

Этотъ источникъ мелкихъ невзгодъ указанъ здѣсь съ цѣлью, чтобы всѣ женщины, сидящія на этомъ берегу, могли созерцать теченіе своей супружеской жизни, обратили бы свои взоры впередъ или назадъ, припомнили бы свои секретныя приключенія, свои безвѣстныя горести и тѣ странные случаи, которые бывали причиною ихъ заблужденій, и тѣ роковыя стеченія обстоятельствъ, по милости которыхъ онѣ бѣсновались, понапрасну приходили въ отчаяніе, претерпѣвали страданія, которыхъ могли избѣгнуть, и всѣ были такъ счастливы тѣмъ, что оправдались!.. За этой мелкой невзгодой слѣдуетъ другая, гораздо болѣе серьезная и часто непоправимая, особенно когда она коренится въ порокахъ другого рода и не отъ насъ зависящихъ, ибо въ этой книгѣ всегда подразумѣвается, что женщина остается добродѣтельной… до окончательной развязки.

Домашній тиранъ.

— Милая Каролина, — говоритъ однажды Адольфъ своей женѣ, — ты довольна Жюстиной?

— Довольна, другъ мой.

— Ты не находишь, что она съ тобой говоритъ неприличнымъ тономъ?

— Вотъ еще! Стану я обращать вниманіе на горничную. А вотъ вы, какъ видно, за ней наблюдаете?

— Что такое? — спрашиваетъ Адольфъ съ такимъ негодованіемъ, отъ котораго женщины всегда приходятъ въ восторгъ.

Дѣйствительно, Жюстина представляетъ собою типъ настоящей горничной, служившей у актрисы: ей тридцать лѣтъ, лицо ея покрыто оспой, но въ этихъ ямкахъ никогда не скрывались амуры, она очень смугла, у ней короткое туловище на длинныхъ ногахъ, глаза гноятся, и фигура въ томъ же духѣ. Ей хочется женить на себѣ Бенуа, она скопила десять тысячъ франковъ; но, когда она повела эту неожиданную аттаку, Бенуа попросилъ разсчета. Таковъ портретъ домашняго тирана, воцарившагося въ домѣ, благодаря ревности Каролины.

По утрамъ Жюстина пьетъ кофе, лежа въ постели, и устраиваетъ такъ, чтобы ея кофе былъ ничуть не хуже, если не лучше того, что подается барынѣ. Жюстина иногда уходитъ со двора, не справшивая на то позволенія; выходя изъ дома, одѣвается вродѣ какъ жены второстепенныхъ банкировъ; на ней розовая юпка, платье съ барскаго плеча, перешитое заново, отличная обувь, ботинки изъ бронзовой кожи и ювелирныя вещицы апо<скан испорчен>фическаго достоинства.

По временамъ Жюстина бываетъ не въ духѣ и даетъ почувствовать барынѣ, что она такая же женщина, даромъ что не замужемъ. На нее находятъ часы меланхоліи, капризы, безотчетная грусть. Словомъ, она дерзаетъ имѣть нервы!.. Она отвѣчаетъ <скан испорчен>рыву, съ остальной прислугой обращается прескверно, да еще недавно получила значительную прибавку жалованья.

— Душа моя, эта дѣвушка съ каждымъ днемъ становится несноснѣе, — говоритъ однажды Адольфъ своей женѣ, замѣтивъ, что Жюстина подслушиваетъ у дверей. — Если вы не желаете ее прогнать, я ее самъ прогоню!..

Каролина въ ужасѣ принуждена сдѣлать Жюстинѣ выговоръ, когда Адольфа нѣтъ дома.

— Жюстина, вы злоупотребляете моими милостями; вы у меня получаете отличное жалованье, подарки, имѣете посторонніе доходы, старайтесь же удержаться на мѣстѣ, не то баринъ сердится на счетъ васъ прогнать.

Горничная смиряется, плачетъ, увѣряетъ, что она такъ привязана къ барынѣ, просто готова для нея хоть въ огонь! Ахъ, она дастъ себя разрубить на мелкія части ради своей барыни; все готова сдѣлать!

— Если бы вамъ пришлось что-нибудь скрывать, сударыня, я на себя взяла!

— Ну, хорошо, Жюстина, хорошо, голубушка, — говоритъ Каролина, испугавшись, — дѣло не въ томъ, вы только постарайтесь незабываться!

«Ага, — думаетъ про себя Жюстина, — баринъ хочетъ меня прогнать… Постой же, старый пострѣлъ, я тебѣ удружу по <скан испорчен>у!»

Черезъ недѣлю, причесывая барыню, Жюстина заглядываетъ въ зеркало, чтобы убѣдиться, что барыня увидитъ всѣ гримасы, какіе она строитъ на своемъ лицѣ. И вотъ Каролина спрашиваетъ:

— Жюстина, что съ тобой?

— Что со мной? Я бы и сказала барынѣ, да барыня супротивъ барина слишкомъ слабы…

— Ну, говори, въ чемъ дѣло?

— Я, сударыня, отлично знаю теперь, почему баринъ самъ хочетъ меня прогнать: онъ только и довѣряетъ своему Бенуа, а Бенуа отъ меня сторонится…

— Ну, что же случилось, ты что узнала?

— Я увѣрена, что они вдвоемъ что-то затѣяли противъ васъ, сударыня, — отвѣчаетъ горничная убѣжденнымъ тономъ.

Она наблюдаетъ Каролину въ зеркало и видитъ, что барыня поблѣднѣла; начинаются сызнова всѣ мученія предыдущей мелкой невзгоды и Жюстина предчувствуетъ, что станетъ такъ же необходима, какъ правительству бываютъ необходимы шпіоны, когда открывается заговоръ. Между тѣмъ пріятельницы Каролины никакъ не могутъ понять, почему она держится за такую непріятную горничную, которая принимаетъ въ домѣ властный тонъ, ходитъ въ шляпкахъ и грубитъ господамъ…

О нелѣпомъ могуществѣ этой служанки говорятъ у госпожи Дешаръ, у госпожи де-Фиштаминель и отпускаютъ шуточки на этотъ счетъ. Нѣкоторыя изъ женщинъ выражаютъ чудовищныя предположенія, задѣвающія честь Каролины.

Аксіома.

Въ свѣтѣ умѣютъ закутывать всякую правду, даже самую милую. Словомъ, пускаютъ въ ходъ арію «La Calumnia», и распѣваютъ ее ничуть не хуже, чѣмъ самъ донъ-Базиліо^[7].

Рѣшено и подписано, что Каролина не смѣетъ прогнать свою горничную.

И свѣтъ съ чрезвычайнымъ упорствомъ старается проникнуть въ тайну этого обстоятельства. Госпожа де-Фиштаминель поднимаетъ на смѣхъ Адольфа; Адольфъ бѣсится, приходитъ домой сердитый, дѣлаетъ сцену Каролинѣ и прогоняетъ Жюстину.

Это такъ разстраиваетъ Жюстину, что она захворала и слегла въ постель. Каролина говоритъ мужу, что нельзя же гнать на улицу женщину въ такомъ болѣзненномъ состояніи, тѣмъ болѣе, что Жюстина къ нимъ такъ привязана и живетъ въ домѣ съ тѣхъ поръ, какъ они женились.

— Ну, хорошо, — говоритъ Адольфъ, — только, когда она поправится, пускай уходитъ!

Каролина успокоилась насчетъ Адольфа, а Жюстина такъ безсовѣстно ее грабитъ, что это ей надоѣло, и она сама хочетъ отъ нея отдѣлаться. И вотъ, для заживленія этой живой раны, она употребляетъ самое сильное средство, рѣшаясь сдаться на капитуляцію и для этого пройти чрезъ другую мелкую невзгоду такого рода:

Признанія.

Одинъ разъ, съ самаго утра, Адольфъ замѣчаетъ, что съ нимъ что-то чрезмѣрпо ласковы. Блаженствующій мужъ мысленно обдумываетъ, какая бы могла быть тому причина, и слышитъ вкрадчивый голосъ Каролины:

— Адольфъ!

— Что такое? — отвѣчаетъ онъ, испугавшись той внутренней дрожи, которую обличаетъ ея голосъ.

— Обѣщай, что не будешь сердиться.

— Ну?

— Что не поставишь мнѣ въ вину…

— Хорошо, говори!

— Что простишь и больше не будешь объ этомъ поминать…

— Да говори же!

— Тѣмъ болѣе, что ты самъ въ этомъ виноватъ…

— Скажи, въ чемъ дѣло, или я уйду.

— Ты одинъ можешь избавить меня отъ затруднительнаго положенія, въ которое я себя поставила, и все изъ-за тебя же!

— Ну!

— Дѣло идетъ о…

— О чемъ?

— О Жюстинѣ.

— О ней нечего толковать, это дѣло конченое, я ее прогналъ, не желаю ее видѣть, она себя такъ держала, что скомпрометировала тебя…

— Меня?.. Что же можно обо мнѣ сказать? Ты что слышалъ?

Сцена мѣняется и Адольфъ входитъ въ нѣкоторыя объясненія, отъ которыхъ Каролина краснѣетъ, постигнувъ, до чего могутъ дойти предположенія ея наилучшихъ пріятельницъ, и какъ онѣ довольны, что могли подыскать такія странныя причины въ оправданіе ея добродѣтели.

— Ну, вотъ, Адольфъ, вѣдь это все вышло изъ-за тебя! Зачѣмъ ты ничего мнѣ не говорилъ насчетъ Фредерика?

— Фридриха Великаго? Прусскаго короля?

— Охъ, ужь эти мужчины! Какой ты притворщикъ! Неужели надѣешься меня увѣрить, что позабылъ о существованіи своего сынка, сына мамзель Сюзанны Боминэ!

— А ты знаешь?..

— Все знаю!.. И про старуху Маюшэ, и про то, какъ ты водилъ обѣдать мальчика въ тѣ дни, когда его пускаютъ изъ школы.

Иногда дѣло Шомонтеля заключается въ существованіи незаконнаго ребенка, и это самая безопасная форма, какую можетъ принять дѣло Шомонтеля.

— Какія вы мастерицы рыться въ потемкахъ! — восклицаетъ Адольфъ въ ужасѣ. — Ты такая богомольная, а подрывалась, точно кротъ подъ землей!

— Это все Жюстина выслѣдила.

— Ага, теперь я понимаю, почему она себѣ позволяла такія дерзости!

— Ахъ, другъ мой, повѣрь, что твоя Каролина была ужасно несчастна… А ужь это шпіонство!.. Вѣдь оно началось именно оттого, что я тебя такъ безумно люблю… Потому что я тебя до того люблю… ну, просто съ ума схожу!.. Нѣтъ, если бы ты мнѣ измѣнилъ, я бы убѣжала на край свѣта… Ну, однимъ словомъ, моя неосновательная ревность причиной, что я подпала во власть Жюстины… А теперь, голубчикъ, пожалуйста, избавь меня отъ нея.

— Вотъ видишь, ангелъ мой, что никогда не слѣдуетъ мѣшать прислугу въ свои дѣла, если хочешь, чтобы тебѣ служили исправно. Нѣтъ хуже такого тиранства! Вѣдь это значитъ поставить себя въ зависимость отъ какой-нибудь горничной!..

Адольфъ пользуется случаемъ хорошенько напугать Каролину: онъ помышляетъ о своихъ будущихъ дѣлахъ съ Шомонтелемъ и ему хочется такъ устроить, чтобы шпіонства больше не было.

Призываютъ Жюстину. Адольфъ даетъ ей разсчетъ и, не слушая никакихъ объясненій, велитъ немедленно убираться со двора. Каролина думаетъ, что теперь совсѣмъ покончила съ этой мелкой невзгодой и нанимаетъ себѣ другую горничную.

Жюстина, успѣвшая нажить двѣнадцать или пятнадцать тысячъ франковъ, обращаетъ на себя благосклонное вниманіе одного носильщика, торгующаго водой въ разносъ, выходитъ за него замужъ, ее величаютъ госпожей Шаваньякъ, и она заводитъ овощную лавку. Мѣсяцевъ черезъ десять, въ отсутствіе Адольфа, Каролипа получаетъ съ разсыльнымъ записку, начертанную на разлинованной бумагѣ такими изувѣченными буквами, что имъ слѣдовало бы мѣсяца три полечиться въ ортопедическомъ заведеніи; записка такого содержанія:

«Милосвая государыня!

Баринъ биссовгьсна абмаНываетъ васъ сгаспажой де-Фонтаминель, онъ туда ходетъ кажный вѣчиръ, а вы ничиво не знаити, такъ вамъ и надо, поделомъ вамъ, пака прощяйте».

Каролина вскакиваетъ, какъ львица, ужаленная слѣпнемъ; она сама возобновляетъ надъ собой пытку подозрѣній и снова затѣваетъ борьбу съ неизвѣстнымъ врагомъ.

Только-что она убѣждается, что и эти подозрѣнія не имѣютъ основанія, какъ получаетъ другое письмо, съ предложеніемъ раскрыть ей новое дѣло Шомонтеля, выслѣженное Жюстиной.

Помните, милостивыя государыни, что маленькая невзгода признаній часто бываетъ гораздо важнѣе той, что мы привели выше.

Униженія.

Къ чести женщинъ нужно сказать, что онѣ все еще держатся за своихъ мужей, когда мужья ужь перестаютъ ими дорожить, и не только потому, что, съ точки зрѣнія общественной, между замужней женщиной и мужчиной существуетъ гораздо больше связующихъ нитей, нежели между этимъ мужчиной и его женой, но главное потому, что въ женщинѣ деликатность и чувство чести развиты сильнѣе, нежели въ мужчинѣ, разумѣется, помимо великаго вопроса о супружествѣ.

Аксіома.

Въ мужѣ заключается только мужчина, а въ замужней женщинѣ заключаются мужчина, отецъ, мать и жена.

У замужней женщины чувствительности станетъ на четверыхъ, а, пожалуй, что и на пять человѣкъ.

Между тѣмъ, здѣсь умѣстно замѣтить, что въ глазахъ женщины любовь оправдываетъ все на свѣтѣ: человѣкъ, умѣющій любить, можетъ совершить какія угодно преступленія, онъ все-таки будетъ бѣлъ, какъ снѣгъ, въ глазахъ любимой женщины, лишь бы онъ ее любилъ какъ слѣдуетъ. Что до замужней женщины, все равно, любима ли она или нѣтъ, она такъ живо чувствуетъ, что честь и почтенная репутація мужа необходимы для устройства и благосостоянія ея дѣтей, что дѣйствуетъ, какъ любящая женщина, такъ сильно на нее вліяютъ общественныя условія.

Такое глубокое сознаніе долга для нѣкоторыхъ Каролинъ создаетъ рядъ мелкихъ невзгодъ, которыя къ сожалѣнію, для этой книги — имѣютъ печальную сторону.

Адольфъ запутался въ дѣлахъ. Не будемъ разсказывать, какъ онъ запутался, довольно того, что онъ себя поставилъ въ крайне неловкое положеніе. Изъ всѣхъ соціальныхъ ошибокъ выберемъ для примѣра ту, на которую въ наше время смотрятъ сквозь пальцы, извиняютъ ее, понимаютъ, допускаютъ и совершаютъ всего чаще, а именно благородное воровство, правильно организованное лихоимство, ловкій обманъ, прощаемый именно тогда, когда онъ удается. Онъ заключается, напримѣръ, въ томъ, чтобы, сговорившись съ кѣмъ слѣдуетъ, продать свое имущество городу или департаменту какъ можно дороже, и т. п.

Адольфъ обанкротился, и ради прикрытія (это значитъ, обезпеченіе долга залогами) совершилъ такія беззаконія, которыя могутъ довести человѣка до скамьи подсудимыхъ. Дѣло обстоитъ такъ скверно, что и отважнаго кредитора, пожалуй, также притянутъ къ суду, какъ сообщника.

Замѣтьте, что въ случаѣ банкротства, даже и для наиболѣе почтенныхъ торговыхъ домовъ, прикрытіе считается первѣйшею и священнѣйшею обязанностью; все дѣло въ томъ, чтобы не слишкомъ ярко выступала плохая сторона покрышки, какъ то случается въ чопорной Англіи.

Адольфъ находится въ большомъ затрудненіи, такъ какъ адвокатъ посовѣтовалъ ему ничего не дѣлать отъ своего имени; тогда онъ прибѣгаетъ къ помощи Каролины: подучиваетъ ее, настрачиваетъ, читаетъ ей законы, наблюдаетъ за ея туалетомъ, снаряжаетъ, какъ корабль, отправляемый въ дальнее плаваніе, и посылаетъ къ судьѣ или къ синдику. Судья имѣетъ видъ суровый, но въ сущности развратникъ. Видя, что пришла хорошенькая женщина, онъ напускаетъ на себя важность и съ большою горечью отзывается объ Адольфѣ.

— Мнѣ васъ жаль, сударыня, мужъ вашъ такой человѣкъ, который можетъ вовлечь васъ въ величайшія непріятности; если онъ еще разъ или два попадется въ подобныхъ продѣлкахъ, онъ окончательно потеряетъ всякій кредитъ. У васъ есть дѣти? Простите, что я объ этомъ спрашиваю, вы такъ молоды, что оно естественно…-- и судья подсаживается какъ можно ближе къ Каролинѣ.

— Есть, сударь.

— Ахъ, Боже мой, какая же будущность для васъ! Я всегда прежде всего думаю о женѣ; а теперь вдвое о васъ сожалѣю, такъ какъ думаю о матери… Ахъ, какъ вы настрадались, должно быть, идя сюда!.. Бѣдныя, бѣдныя женщины!..

— Ахъ, сударь, вы заинтересованы въ мою пользу, не такъ ли?

— Увы! Что же я-то могу сдѣлать? — говоритъ судья, искоса поглядывая на Каролину испытующимъ окомъ. — То, о чемъ вы просите, есть нарушеніе моего долга по службѣ, вѣдь я прежде всего судья, а потомъ ужь человѣкъ…

— Ахъ, сударь, будьте только человѣкомъ…

— Понимаете ли вы, что говорите, моя… моя прекрасная дама?

И блюститель правосудія дрожащей рукой беретъ Каролину за руку.

Каролина, держа въ памяти, что дѣло идетъ о спасеніи чести ея мужа, дѣтей, думаетъ про себя, что теперь не время держаться чопорно: она предоставляетъ свою руку, отстранясь ровно настолько, что галантный старичокъ (онъ, по счастью, старикъ) принимаетъ это за признакъ благосклонности.

— Ну, полноте, полноте, моя красавица, перестаньте плакать, — продолжалъ судья, — я въ отчаяніи, что заставляю проливать слезы такую прелестную особу. Вотъ мы посмотримъ, пріѣзжайте завтра вечеркомъ изложить мнѣ все дѣло; нужно просмотрѣть всѣ документы, мы съ вами и займемся этимъ…

— Позвольте…

— Это необходимо!

— Позвольте…

— Да вы не бойтесь, моя красавица, судьи вѣдь знаютъ, какая дань слѣдуетъ на долю правосудія, а какая… гм… (съ тонкой улыбкой) на долю красоты.

— Позвольте, однако жь…

— Будьте спокойны, — говоритъ онъ, держа ее за обѣ руки и слегка ихъ пожимая, — мы разсмотримъ это крупное дѣло и постараемся, чтобы оно кончилось пустячками.

И онъ провожаетъ Каролину въ переднюю; она ошеломлена и не можетъ взять въ толкъ, что жь это за свиданіе назначили ей завтра вечеромъ?

Синдикъ оказывается совсѣмъ молодой человѣкъ, молодецъ собою, онъ принимаетъ Каролину съ улыбкой. Онъ на все улыбается и такъ просто и весело хватаетъ ее за талію съ побѣдоноснымъ видомъ, что Каролина не успѣла осердиться, тѣмъ болѣе что Адольфъ особенно рекомендовалъ ей задобрить синдика и никоимъ образомъ не раздражать его.

Тѣмъ не менѣе Каролина, изъ уваженія къ самому синдику, вырывается изъ его объятій и произноситъ то самое «позвольте», которое ей ужь три раза пришлось сказать судьѣ.

— Не гнѣвайтесь, вы неотразимы, вы ангелъ, а вашъ мужъ чудовище; съ какой же стати онъ прислалъ такую сирену, зная, что я молодой человѣкъ, легко воспламеняющійся?

— Извините, мой мужъ никакъ не могъ самъ придти, онъ боленъ, лежитъ въ постели, а вы его такъ страшно напугали, что по необходимости…

— Стало быть, у него нѣтъ ни стряпчаго, ни повѣреннаго?

Каролина въ ужасѣ: она только сейчасъ сообразила, какой злодѣй этотъ коварный Адольфъ.

— Онъ полагалъ, что вы будете имѣть снисхожденіе къ матери семейства, ради дѣтей…

— Какъ бы не такъ! — отвѣчаетъ синдикъ. — Вы явились съ цѣлью посягнуть на мою независимость, на мою совѣсть, вы желаете, чтобы я вамъ выдалъ головой кредиторовъ; ну, хорошо, я для васъ сдѣлаю еще больше того: располагайте моимъ сердцемъ, моимъ состояніемъ; вашъ мужъ хочетъ спасать свою честь, ну, а я вамъ жертвую своею честью…

— Позвольте, сударь, — говоритъ она, пытаясь поднять синдика, расположившагося у ея ногъ, — вы меня пугаете!

Она прикидывается испуганной и бѣжитъ къ двери, выходя изъ щекотливаго положенія такъ ловко, какъ только женщины умѣютъ это дѣлать, то есть ничего не обѣщая.

— Я еще приду, — говоритъ она улыбаясь, — когда вы будете вести себя благоразумнѣе.

— А теперь такъ и уйдете?.. Берегитесь! Вашъ мужъ того и гляди попадетъ на скамью подсудимымъ; онъ соучастникъ злостнаго банкротства и о немъ извѣстно много такого, что говоритъ не въ пользу его честности. Это ужь не первая его продѣлка, онъ замѣшанъ въ довольно грязныя дѣлишки, въ самыя безсовѣстныя спекуляціи; а вы еще защищаете честь человѣка, которому наплевать и на свою честь, и на вашу!

Каролина въ самомъ дѣлѣ напугана этими словами, она захлопываетъ дверь и возвращается на прежнее мѣсто.

— Что вы хотите этимъ сказать, сударь? — говоритъ она, не на шутку разсерженная его грубой выходкой.

— Вы знаете о его дѣлахъ…

— Съ Шомонтелемъ?

— Нѣтъ, объ этой спекуляціи на домахъ, которые онъ заставлялъ строить несостоятельныхъ людей?

Каролина припоминаетъ аферу, предпринятую Адольфомъ (см. «Іезуитство женщинъ») съ цѣлью удвоить свои доходы, она начинаетъ дрожать. Синдикъ везбудилъ ея любопытство.

— Садитесь, вотъ тутъ. На такомъ разстояніи я буду вести себя благоразумнѣе, но все-таки могу на васъ смотрѣть…

И онъ въ подробности разсказываетъ промышленную комбинацію, изобрѣтенную банкиромъ дю-Тилье, но то и дѣло самъ себя прерываетъ, въ такомъ родѣ:

— Ой, какая хорошенькая ножка, крохотная, узенькая… Такой ножки ни у кого нѣтъ, кромѣ васъ, сударыня… Ну, такъ дю-Тилье вошелъ въ сдѣлку… А какое ушко!.. Да вы знаете ли, что у васъ восхитительное ушко?.. И дю-Тилье разсчелъ вѣрно, потому что дѣло ужь поступило въ окружный судъ… Я люблю маленькія ушки… Позвольте снять гипсовый отпечатокъ съ вашего ушка, и я сдѣлаю все, что вамъ угодно. Дю-Тилье воспользовался этимъ, чтобы заставить этого болвана, вашего мужа, все претерпѣть… Ахъ, какая хорошенькая матерія! Вы одѣваетесь божественно…

— А, что же было дальше?..

— И самъ не знаю, что говорю, поневолѣ потеряешь голову, глядя на такую рафаэлевскую головку, какъ ваша!

На двадцать седьмомъ восхваленіи Каролина находитъ, что синдикъ человѣкъ неглупый; она съ своей стороны дѣлаетъ ему комплиментъ на этотъ счетъ и уходитъ, такъ и не узнавъ сущности предпріятія, на которое ея мужъ ухлопалъ въ то время до трехсотъ тысячъ франковъ.

Эта мелкая невзгода подвергается безчисленному множеству варіантовъ.

Напримѣръ. Адольфъ отличается храбростью и щепетильностью: онъ съ женой гуляетъ въ Елисейскихъ Поляхъ, тамъ множество народу и въ толпѣ, между прочимъ, нѣсколько молодыхъ людей позволяютъ себѣ неприличныя шутки во вкусѣ Панурга. Каролина притворяется, что не слышитъ ихъ, изъ опасенія, какъ бы мужъ не нарвался на поединокъ.

Другой примѣръ. Ребенокъ, изъ разряда бѣдовыхъ при гостяхъ говоритъ матери:

— Мама, развѣ ты позволишь Жюстинѣ давать мнѣ пощечины?

— Конечно, не позволю…

— Почему ты объ этомъ спрашиваешь, душенька? — говоритъ госпожа Фульнуантъ.

— Потому что она сейчасъ хватила по уху моего папу, а онъ гораздо сильнѣе меня.

Госпожа Фульнуантъ хохочетъ, а Адольфъ, собиравшійся за ней ухаживать, видитъ, что она надъ нимъ насмѣхается, тогда какъ только-что передъ тѣмъ (см. главу Послѣдняя ссора) у него произошла первая изъ послѣднихъ ссоръ съ Каролиной.

Послѣдняя ссора.

Въ каждомъ супружествѣ и для жены, и для мужа наступаетъ со временемъ роковой часъ. Онъ пробилъ, и отдается въ ихъ ушахъ настоящимъ похороннымъ звономъ, это значитъ, что умерла ревность, эта великая, благородная, прелестная страсть, единственный истинный симптомъ любви, если не двойникъ ея. Когда жена перестала ревновать мужа, все кончено, она его больше не любитъ. Зато супружеская любовь и погасаетъ съ послѣдней ссорой, которую заводитъ женщина.

Аксіома.

Какъ только женщина перестала заводить ссоры съ мужемъ минотавръ водворяется въ спальнѣ, сидитъ въ мягкомъ креслѣ въ углу у камина и концомъ своей тросточки похлопываетъ по своимъ лакированнымъ сапогамъ.

Всякая женщина должна помнить свою послѣднюю ссору, эту тяжелую мелкую невзгоду, которая возникаетъ иногда изъ сущихъ пустяковъ, но чаще по поводу грубаго факта или слишкомъ явнаго доказательства вины. Это жестокое разставаніе съ вѣрованіями, съ ребячествами любви, прощаніе съ самой добродѣтелью бываетъ до нѣкоторой степени капризно, какъ сама жизнь. Подобно жизни, оно различно для каждаго супружества.

Быть можетъ, ради соблюденія точности, слѣдуетъ привести здѣсь образцы различнаго рода ссоръ.

Такъ, напримѣръ, Каролина дѣлаетъ открытіе, что подъ судейской мантіей синдика, по дѣлу Шомонтеля, скрывается хламида изъ совсѣмъ другой матеріи, шелковистая, мягкая, пріятнаго цвѣта, и даже у самого Шомонтеля русые волосы и голубые глаза.

Или же Каролина, вставъ по утру раньше Адольфа, увидѣла его пальто, перекинутое черезъ спинку кресла, а изъ бокового кармашка торчащій край раздушенной бумажки, которая бросается ей въ глаза своей бѣлизной, на подобіе солнечнаго луча, ворвавшагося сквозь оконную щель въ темную комнату; или эта записочка зашуршала въ его карманѣ въ ту минуту, какъ Каролина сжимала мужа въ своихъ объятіяхъ; или она догадалась о присутствіи записочки по тому особому, чуждому запаху, который съ нѣкотораго времени замѣчала у Адольфа; словомъ, она достала и прочла слѣдующія строчки:

«Жестокый, я не знаю пра, какова Ипалита ты намикалъ, приходи, тагда и увидѣшь, какъ я тибя люблю».

Или:

«Вчера, другъ мой, вы такъ и не пришли. Что-то будетъ завтра?»

Или:

«Женщины, которыя васъ любятъ, милостивый государь, очень страдаютъ отъ ненависти къ вамъ, когда васъ нѣтъ по близости; берегитесь, какъ бы эта ненависть, длящаяся во время вашего отсутствія, не задѣла и тѣхъ часовъ, когда вы на лицо».

Или:

«Негодный Шодорель! Съ чего ты изволилъ явиться вчера на бульваръ съ какой-то бабой подъ ручку? Если это твоя жена, прими выраженіе моего соболѣзнованія по поводу полнаго исчезновенія ея прелестей: какъ видно, она ихъ заложила ростовщику, а квитанцію-то потеряла!»

Четыре записочки: отъ гризетки, отъ дамы, отъ женщины буржуазнаго круга съ претензіями на литературный стиль и, наконецъ, отъ актрисы, среди которыхъ Адольфъ избралъ себѣ красотку (по выраженію Фиштаминеля).

Или же Каролина, окутанная густымъ вуалемъ и приведенная Фердинандомъ на публичный балъ, собственными глазами видѣла, какъ Адольфъ неистово танцовалъ польку, держа въ своихъ объятіяхъ одну изъ фрейлинъ королевы Помарэ; или поутру, съ просонья, Адольфъ въ седьмой разъ ошибся, назвавъ Каролину Жюльеттой, Шарлоттой или Лизой; или, въ отсутствіе Адольфа, хозяинъ гастрономическаго магазина или ресторана присылаетъ счетъ, и этотъ обличительный документъ нечаянно попадаетъ въ руки Каролины.

Документы по дѣлу Шомонтеля.
Для пикника.

Доставлено г-ну Адольфу отъ Перро и сдано на квартирѣ у г-жи Шонцъ, 6 января 18**.

Страсбургскій паштетъ — 22 фр. 50 сант.

6 бутылокъ вина разнаго — 70 "

Доставлено въ гостинницу NN, № 21, 11 февраля, тонкій завтракъ, по заранѣе условленной цѣнѣ — 100 «

Итого 192 фр. 50 сант.

Каролина припоминаетъ числа и соображаетъ, когда происходили отлучки Адольфа по дѣлу съ Шомонтелемъ. Адольфъ ей говорилъ, что именно въ Крещеніе собирается засѣданіе совѣта по дѣлу Шомонтеля. А 11 февраля онъ уѣзжалъ къ нотаріусу подписывать квитанціи по дѣлу Шомонтеля.

Или… Впрочемъ, перечислять всѣ случаи было бы предпріятіемъ совершенно безумнымъ.

Каждая женщина припомнитъ, какимъ образомъ свалилась повязка съ ея глазъ; какъ послѣ долгихъ сомнѣній, колебаній, сердечныхъ страданій она рѣшилась затѣять съ мужемъ ссору, только затѣмъ, чтобы привесть къ концу свой романъ, заложить закладку въ книгу, выговорить себѣ независимое положеніе или начать новую жизнь.

Нѣкоторыя женщины настолько счастливы, что успѣваютъ забѣжать впередъ и затѣваютъ эту ссору ужь ради оправданія своихъ поступковъ.

Нервныя женщины разражаются упреками и задаютъ бурныя сцены.

Кроткія принимаютъ тонъ тихій и рѣшительный, заставляющій трепетать и самыхъ безстрашныхъ мужей. Тѣ, которыя еще не подготовили мщенія, проливаютъ обильныя слезы.

Любящія — прощаютъ. Ахъ, для нихъ вполнѣ понятно (какъ для той жены, которую мужъ звалъ колымагой), что француженки не могутъ устоять противъ ихъ Адольфа, а потому онѣ счастливы и тѣмъ, что имѣютъ право по закону считать своимъ человѣка, отъ котораго съ ума сходятъ другія женщины!

Иныя женщины, съ тонкими, плотно сомкнутыми губами, съ мутнымъ цвѣтомъ лица и худыми плечами, находятъ злобное удовольствіе въ томъ, чтобы заводить своего Адольфа въ тинистую почву вранья, заставлять его лгать и путаться въ показаніяхъ (См. Мелкіе дрязги среди невзгодъ). Онѣ его допрашиваютъ, какъ преступника на судѣ, съ коварнымъ наслажденіемъ подготовляя неопровержимыя улики, которыми сразу прихлопнутъ его отрицанія въ заранѣе намѣченную минуту. Вообще въ этой капитальной сценѣ супружеской жизни женщина играетъ роль палача въ тѣхъ случаяхъ, когда мужчина, на ея мѣстѣ, былъ бы просто убійцей.

Вотъ какимъ образомъ это дѣлается. Эта послѣдняя ссора (вы сейчасъ увидите, почему авторъ называетъ ее послѣдней) всегда заканчивается торжественнымъ обѣщаніемъ со стороны женщины деликатной, благородной или просто остроумной, иначе говоря, со стороны всякой женщины, и мы приведемъ здѣсь текстъ этого обѣщанія въ его наилучшей формѣ:

— Ну, Адольфъ, довольно! Мы разлюбили другъ друга; ты мнѣ измѣнилъ, и я этого никогда не забуду. Простить могу, но позабыть — невозможно.

Женщины только за тѣмъ и дѣлаются неумолимы, чтобы ихъ прощеніе выходило прелестнѣе: онѣ угадали секретъ Господа Бога.

— Намъ предстоитъ жить вмѣстѣ, притомъ жить дружно, — продолжаетъ Каролина. — Ну, и будемъ жить, какъ братья, какъ товарищи. А вовсе не желаю создавать для тебя невыносимое существованіе, и не буду больше говорить о томъ, что произошло…

Адольфъ протягиваетъ руку Каролинѣ, она ее беретъ и пожимаетъ на англійскій манеръ. Адольфъ благодаритъ Каролину, видитъ впереди возможность счастья; разъ что жена превращается въ сестру, онъ можетъ считать себя холостякомъ.

На другой день Каролина позволяетъ себѣ чрезвычайно остроумный намекъ на дѣло Шомонтеля, такъ что самъ Адольфъ не можетъ удержаться отъ смѣха. Въ обществѣ она пускается въ обобщенія, которыя смахиваютъ на личности по поводу этой послѣдней ссоры.

Недѣли черезъ двѣ не проходитъ дня, чтобы Каролина не упомянула, такъ или иначе, на эту послѣднюю ссору, въ такомъ родѣ:

„Это было въ тотъ день, когда я нашла у тебя въ карманѣ счетъ по дѣлу Шомонтеля“; или: „Это случилось ужь послѣ нашей послѣдней ссоры“ или: „Съ тѣхъ поръ какъ я ясно увидѣла, что такое жизнь“… и т. д. Она мучитъ Адольфа, рѣжетъ его безъ ножа! Въ обществѣ она изрекаетъ ужасныя вещи, напримѣръ:

— Милая моя, мы только съ того дня и бываемъ счастливы, когда перестаемъ любить: потому что тогда ужь мы знаемъ, какъ заставить другихъ любить насъ…

И она оглядывается на Фердинанда.

— Ага! И у васъ тоже бываютъ дѣла съ Шомоптелемъ? — говоритъ она г-жѣ Фульнуантъ.

Словомъ, послѣдняя ссора никогда не прекращается, изъ чего вытекаетъ слѣдующая аксіома:

Провиниться противъ своей законной жены, все равно, что рѣшить задачу вѣчнаго движенія.

Сорвалось!

Женщины, въ особенности замужнія, забиваютъ себѣ въ голову мысли, совершенно такимъ же способомъ, какъ втыкаютъ булавки въ швейныя подушечки; самъ чортъ, слышите ли? Самъ чортъ ихъ оттуда не вытащитъ, потому что они никому, кромѣ сеоя, не даютъ права ихъ туда вкалывать, выкалывать и снова втыкать.

Однажды вечеромъ Каролина воротилась отъ г-жи Фульнуантъ въ состояніи сильно возбужденной зависти и честолюбія.

Г-жа Фульнуантъ, будучи львицей… Это слово также требуетъ поясненія: оно недавно вошло въ употребленіе и воплощаетъ нѣсколько понятій, довольно, впрочемъ, дрянныхъ, свойственныхъ современному нашему обществу: его пускаютъ въ ходъ въ тѣхъ случаяхъ, когда желаютъ обозначить женщину вполнѣ модную. Итакъ, эта львица каждый день катается верхомъ, и Каролина забрала себѣ въ голову непремѣнно научиться этому искусству.

Замѣтьте, что на ту пору Адольфъ и Каролина находятся уже въ томъ фазисѣ супружеской жизни, который мы назвали 18 брюмеромъ брака, т. е. когда они успѣли пережить двѣ или три послѣднія ссоры.

— Адольфъ, — говоритъ онъ, — хочешь сдѣлать мнѣ удовольствіе?

— Какъ всегда…

— То есть, откажешь?

— Да нѣтъ, если то, чего ты желаешь, возможно, я готовъ…

— Ага! Ужь оговорился… У мужей всегда такъ: если!..

— Ну, говори.

— Я бы хотѣла научиться ѣздить верхомъ.

— Каролина, какъ же это возможно?

Каролина смотритъ въ сторону и пытается отереть слезу, которой нѣтъ.

— Послушай, — говоритъ Адольфъ, — развѣ я могу отпускать тебя въ манежъ совсѣмъ одну? А самъ я развѣ могу тебя провожать, когда у меня голова трещитъ отъ множества дѣлъ? Что съ тобой? Кажется, я тебѣ привелъ довольно вѣскіе доводы.

Адольфъ мысленно перебираетъ необходимость нанимать конюшню, покупать лошадь, заводить въ домѣ грума и для него еще одну лошадь, словомъ, всѣ непріятныя хлопоты, сопряженныя съ ролью львицы, разыгрываемой его женой.

Когда женщину угощаютъ разумными доводами, вмѣсто того, чтобы дать ей то, чего ей хочется, немногіе мужчины отважились бы заглянуть на дно той маленькой пучины, которая называется дамскимъ сердцемъ, и посмотрѣть, какая буря тамъ вскипаетъ въ одно мгновеніе ока.

— Доводы! И я могу вамъ привести ихъ, сколько угодно! — восклицаетъ Каролина. — Во-первыхъ, я ваша жена, и вы совсѣмъ перестали хлопотать о томъ, чтобы мнѣ угождать; а потомъ, расходы! Но въ этомъ вы сильно ошибаетесь, мой другъ!

Женщины произносятъ эти словечки, мой другъ, съ такими же безконечно разнообразными интонаціями, какъ итальянцы говорятъ „amico“; я насчиталъ ихъ двадцать девять, и то лишь для выраженія различныхъ степеней ненависти.

— О, ты увидишь! — продолжаетъ Каролина. — Я буду больна, и ты переплатишь доктору и аптекарю столько, сколько обошлась бы тебѣ покупка лошади. Хорошо, я буду сидѣть дома, я вѣдь знаю, что вамъ того и нужно. Я этого ожидала, Я обратилась къ намъ съ просьбой, но заранѣе была увѣрена въ отказѣ. Мнѣ хотѣлось только посмотрѣть, чѣмъ вы объясните этотъ отказъ.

— Однако жь, Каролина…

— Отпускать меня одну въ манежъ, — продолжаетъ она, не слушая его, — хороша причина! Точно я не могу туда ѣздить съ госпожой де-Фиштаминель! Она же учится ѣздить верхомъ, а господинъ де-Фиштаминель и не думаетъ ее сопровождать.

— Однако жь… Каролина.

— Я въ восторгѣ отъ вашей внимательности, но нахожу, что вы ужь слишкомъ далеко простираете вашу заботливость обо мнѣ. А вотъ, г-нъ де-Фиштаминель больше довѣряетъ своей жонѣ, чѣмъ вы мнѣ довѣряете! Онъ ея не провожаетъ въ манежъ. Можетъ быть, его довѣрчивость и есть причина, почему вы не желаете, чтобы я ѣздила въ манежъ, такъ какъ тамъ я могла бы видѣть ваши шашни съ этой гоепожей!

Адольфъ пытается скрыть скуку, обуревающую его при этомъ стремительномъ потокѣ словъ, который начался на полдорогѣ отъ его квартиры и не нашелъ на своемъ пути моря, куда бы могъ излиться. Придя въ свою комнату, Каролина продолжаетъ:

— Теперь ты видишь, что если бы мнѣ для поправленія здоровья достаточно было однихъ доводовъ, если бы отъ нихъ у меня пропала охота къ упражненію, на которое сама природа меня наталкиваетъ, у меня не было бы недостатка въ доводахъ, я ихъ сама наизусть знаю, и сама до нихъ додумалась, прежде чѣмъ заговорить съ тобой объ этомъ.

Вотъ это, милостивыя государыни, можетъ поистинѣ назваться прологомъ къ супружеской драмѣ, потому что все это говорится энергично, подтверждается жестами, украшено молніеносными взглядами и иными виньетками, какими вы имѣете обыкновеніе уснащать свои образцовыя произведенія.

Каролина знаетъ, что посѣяла въ сердцѣ Адольфа опасенія насчетъ неотступности своихъ требованій, и съ этого часа чувствуетъ, что ея ненависть къ своему правительству проснулась съ удвоенной силой. Она дуется, притомъ въ такой неистовой формѣ, что Адольфъ поневолѣ замѣчаетъ это обстоятельство, дабы не нажить худшихъ бѣдствій; ибо прошу васъ не забывать этого, для двухъ существъ, соединенныхъ брачными узами въ мэріи, или хотя бы только въ Гретна-Гринѣ, все кончено съ той минуты, какъ одинъ изъ нихъ не замѣчаетъ, что другой дуется.

Аксіома.

Дутье, вогнанное внутрь и не нашедшее себѣ исхода, есть смертельная отрава.

Во избѣжаніе этого любовнаго самоубійства, мои остроумные соотечественники и выдумали будуары. Устройство нашихъ новѣйшихъ жилищъ не допускаетъ введенія въ нихъ Виргиліевыхъ развѣсистыхъ ивъ для осѣненія дующихся женщинъ; съ другой стороны, пришлось упразднить молельни: ихъ-то и обратили въ будуары.

Эта супружеская драма бываетъ въ трехъ дѣйствіяхъ: первый актъ, вродѣ пролога, уже сыгранъ. Зачѣмъ слѣдуетъ актъ притворнаго кокетства, одинъ изъ тѣхъ, въ которыхъ французскія женщины пользуются наибольшимъ успѣхомъ.

Адольфъ бродитъ по комнатѣ и начинаетъ раздѣваться; между тѣмъ для мужчины быть раздѣтымъ значитъ впасть въ состояніе безпомощности.

Для сорокалѣтняго мужчины всегда будетъ понятна и преисполнена глубокаго смысла слѣдующая

Аксіома.

Если мужчина снялъ подтяжки и сапоги, у него въ головѣ совсѣмъ не тѣ мысли, что были до разставанія съ этими деспотическими руководителями нашего духа.

Замѣтьте, что эта аксіома приложима только въ супружеской жизни. Въ нравственномъ мірѣ это то, что мы называемъ теоремой относительной.

Подобно ѣздоку на скаковомъ полѣ, Каролина вычисляетъ минуту, когда будетъ удобнѣе обогнать противника. И вотъ, она устраиваетъ такъ чтобы показаться Адольфу неотразимо привлекательной.

Женщины обладаютъ мимикой стыдливости, бездной такихъ увертливыхъ движеній, такъ умѣютъ изображать испуганную голубку, такія мастерицы исполнять на всѣ голоса арію Изабеллы въ четвертомъ актѣ Роберта-Дьявола: „Сжалься, сжалься надо мною! И надъ собою!“ что могутъ заткнуть за поясъ любого фокусника. И дьяволъ, разумѣется, побѣжденъ. Что ты будешь дѣлать! Такова вѣчная исторія, таинственный религіозный миѳъ о попранномъ зміѣ, объ освобожденной женщинѣ, которая превращщается въ великую соціальную силу, какъ говорятъ фурьеристы.» Въ этомъ всего ярче проявляется разница между восточной рабыней и западной супругой.

Второй актъ происходитъ на супружескомъ ложѣ и кончается самыми мирными звукоподражаніями. Адольфъ, точно дитя, которому показали пряникъ, наобѣщалъ всего, чего желала Каролина.

---

Третій актъ. (При поднятіи занавѣса, театръ представляетъ спальню въ чрезвычайно безпорядочномъ состояніи. Адольфъ, облеченный въ халатъ, крадется къ двери и ускользаетъ изъ комнаты какъ можно тише, чтобы не разбудить Каролину, крѣпко спящую)

Каролина просыпается въ самомъ счастливомъ настроеніи, встаетъ, подходитъ къ зеркалу и начинаетъ безпокоиться о завтракѣ. Черезъ часъ она совсѣмъ готова и узнаетъ, что завтракъ поданъ.

— Доложите барину!

— Сударыня, баринъ ужь въ маленькой гостиной.

— Какой же ты миленькій, мой крошечка, и какъ я тебѣ благодарна! — говоритъ она, идя навстрѣчу Адольфу и стараясь по ребячьи картавить и ластиться къ мужу, точно въ первый мѣсяцъ послѣ свадьбы.

— За что это?

— А за то, что позволилъ своей Лилинѣ ѣздить верхомъ на лошадкѣ…

Примѣчаніе. Во время медоваго мѣсяца иные изъ очень молодыхъ супруговъ объясняются на такихъ языкахъ, которые еще въ глубокой древности Аристотель опредѣлилъ и распредѣлилъ по классамъ (См. Педагогію Аристотеля). Такъ, напримѣръ, они употребляютъ вмѣсто словъ звуки ю-ю, ля-ля, ма-ма, вродѣ того какъ матери и кормилицы говорятъ съ младенцами. Это одна изъ секретныхъ причинъ, подробно разобранныхъ и изложенныхъ нѣмецкими учеными въ увѣсистыхъ книгахъ in—4°, почему Кабиры, т. е. создатели греческой миѳологіи, рѣшились изображать Амура въ видѣ ребенка. Есть на то и другія причины, извѣстныя женщинамъ; но съ ихъ точки зрѣнія главнѣйшая причина заключается въ томъ, что мужская любовь всегда бываетъ маленькая.

---

— Съ чего ты это взяла, моя прелесть? Съ какой стати?

— А какъ же?..

Каролина останавливается, какъ вкопаная, ея глаза, расширенные изумленіемъ, таращутся по неволѣ. На нее находитъ столбнякъ и она не говоритъ ни слова, только смотритъ на Адольфа. Опаленный этимъ сатаническимъ взглядомъ, Адольфъ совершаетъ полъ-оборота на каблукахъ и направляется въ столовую; въ то же время онъ мысленно спрашиваетъ себя, не допуститъ ли Каролину взять одинъ урокъ въ манежѣ, подговоривъ берейтора отвадить ее отъ ѣзды верхомъ, употребивъ на первый разъ самые суровые пріемы.

Что можетъ быть страшнѣе комедіантки, которая разсчитывала на блестящій успѣхъ, и вдругъ сорвалось!

На закулисномъ жаргонѣ сорвалось означаетъ, что приходится играть передъ пустымъ заломъ или не получить ни одного хлопка; словомъ, это значитъ положить много трудовъ понапрасну, испытать высшую степень неудачи.

Эта мелкая невзгода (она въ самомъ дѣлѣ очень мала) въ супружеской жизни повторяется на тысячу ладовъ, если медовый мѣсяцъ миновалъ, а у жены нѣтъ своего собственнаго состоянія.

Какъ ни претитъ автору пересыпать анекдотами книгу чисто афористическаго характера, въ составъ которой входятъ лишь болѣе или менѣе тонкія замѣчанія и намеки на сюжеты самаго деликатнаго свойства, ему кажется умѣстнымъ украсить эту страницу однимъ фактомъ, переданнымъ ему, впрочемъ, одною изъ нашихъ медицинскихъ знаменитостей. Мы повторяемъ съ его словъ этотъ анекдотъ, въ назиданіе парижскимъ врачамъ: пусть они примутъ его къ свѣдѣнію и руководству на будущее время.

Одинъ мужъ находился въ такомъ же положеніи, какъ нашъ Адольфъ. Его Каролина, у которой на первый разъ также сорвалось, рѣшилась восторжествовать и таки поставить на своемъ; а это частенько случается съ Каролинами! Эта Каролина разыгрывала комедію нервной болѣзни (См. Физіологію брака, размышленіе XXVІ, статью о нервныхъ припадкахъ). Она два мѣсяца лежала распростертая на диванѣ, вставала въ полдень и отказывалась отъ всѣхъ парижскихъ удовольствій. Въ театръ? Ни за что… О, тамъ такой скверный воздухъ, свѣтъ отъ люстры!.. Главное, свѣтъ!.. А потомъ шумъ, толкотня при входѣ, при выходѣ и еще музыка… все это ужасно раздражаетъ и такъ пагубно дѣйствуетъ на нервы!

Поѣздки за городъ?.. О, это ея мечта; но для этого нужно (именно это и нужно) имѣть собственный экипажъ, своихъ лошадей… А мужъ не хочетъ заводить для нея экипажа. Что же касается до того, чтобы ѣздить въ наемныхъ коляскахъ, на извозчикахъ… отъ одной мысли объ этомъ ее ужь тошнитъ!

Хорошее питаніе? Ахъ, нѣтъ, отъ запаха мясныхъ кушаній этой дамѣ дѣлается дурно. Ей прописывали множество лекарствъ: только горничная никогда не видывала, чтобы барыня ихъ принимала.

Словомъ, тратилась страшная масса хлопотъ и усилій на эффекты, на лишенія, на позы, на свинцовыя бѣлила, чтобы придавать себѣ мертвенный цвѣтъ лица, на всякія машины и приспособленія, совершенно въ томъ же родѣ, какъ поступаютъ антрепренеры театровъ, пуская въ публику слухъ о волшебныхъ чудесахъ обстановки.

Наконецъ, дошли до той мысли, что путешествіе на воды въ Эмсъ, въ Гомбургъ или въ Карлсбадъ могло бы поправить здоровье этой барыни; но она не желала пускаться въ дорогу иначе, какъ въ собственномъ экипажѣ. Все дѣло въ экипажѣ!

Этотъ Адольфъ, однако же, выдерживалъ характеръ и не сдавался.

А эта Каролина, будучи чрезвычайно умной женщиной, находила оправданія для своего мужа.

— Адольфъ совершенно правъ, — говорила она своимъ пріятельницамъ, — это мнѣ пришла въ голову такая безразсудная мысль; онъ не можетъ, ему должно еще погодить заводить экипажъ: мужчины всегда лучше насъ знаютъ, въ какомъ положеніи ихъ финансовыя дѣла…

Минутами этотъ Адольфъ приходилъ въ ярость! У женщинъ бываютъ такія вдохновенія, что можетъ показаться, будто самъ чортъ подсказываетъ имъ, что нужно говорить. На третій мѣсяцъ встрѣчаетъ онъ случайно одного изъ своихъ школьныхъ товарищей, молодого врача, только начинающаго практику, простодушнаго, какъ всѣ юные доктора, и горячо преданнаго своему дѣлу.

«Для молодой женщины нужно и врача помоложе», думаетъ нашъ Адольфъ.

И приглашаетъ будущую знаменитость навѣстить Каролину, и сказать ему всю правду насчетъ состоянія ея здоровья.

— Милая моя, — говоритъ однажды вечеромъ Адольфъ Каролинѣ, — пора вамъ посовѣтоваться съ докторомъ, и я вамъ привелъ наилучшаго врача для хорошенькой женщины.

Новичекъ усердно принимается за дѣло, разспрашиваетъ больную, осторожно изслѣдуетъ ее, освѣдомляется насчетъ мельчайшихъ признаковъ и, не переставая бесѣдовать, совершенно невольно выражаетъ своимъ взглядомъ и улыбкой чрезвычайно ясное сомнѣніе, чтобы не сказать насмѣшку. Онъ прописываетъ какое-то незначительное лекарство, настаиваетъ на аккуратномъ его пріемѣ и обѣщаетъ еще разъ пріѣхать посмотрѣть, какъ оно подѣйствуетъ.

Въ передней, считая себя наединѣ со школьнымъ товарищемъ, онъ быстро оборачивается и, пожавъ плечами, говоритъ ему:

— Твоя жена ровно ничѣмъ не больна, мой милый, она просто дурачитъ и тебя, и меня.

— Я такъ и думалъ…

— Однако, если она будетъ продолжать этимъ забавляться, она можетъ разстроить свое здоровье; я къ тебѣ слишкомъ дружески расположенъ, чтобы на это разсчитывать; притомъ хочу быть не только врачемъ, но и честнымъ человѣкомъ…

— Моей женѣ хочется имѣть свою карету.

Подобно той Каролинѣ, что описана во главѣ «Похоронный звонъ», и эта Каролина также подслушивала у двери.

И до сихъ поръ молодой докторъ все еще не выпутался изъ поклеповъ, которые взводитъ на него эта прелестная женщина; наконецъ она накидала столько камешковъ въ его огородъ, что онъ, изъ чувства самосохраненія, принужденъ былъ сознаться въ своей юношеской ошибкѣ, назвалъ по имени свою личную недоброжелательницу и тѣмъ заставилъ ее замолчать.

Выгребаніе жара чужими руками.

Трудно сказать, сколько оттѣнковъ бываетъ у несчастій; это зависитъ отъ характеровъ, отъ степени развитія воображенія, отъ выносливости нервовъ. Но если нѣтъ возможности уловить всего разнообразія этихъ оттѣнковъ, по крайней мѣрѣ, можно намѣтить разницу окраски и наиболѣе рѣзкія очертанія. Авторъ приберегъ эту мелкую невзгоду подъ самый конецъ, потому что она единственная, которая бываетъ комична въ несчастіи.

Авторъ льститъ себя надеждой, что исчерпалъ всѣ остальныя. Зато всѣ женщины, достигшія мирной пристани сорокалѣтняго возраста, этой счастливой эпохи, когда онѣ избавляются отъ злословія, отъ клеветы, отъ подозрѣній и, наконецъ, чувствуютъ себя свободными, эти женщины отдадутъ справедливость автору, признавъ, что въ этой книгѣ изображены или намѣчены всѣ критическіе моменты супружеской жизни.

У Каролины завелись собственныя дѣла съ Шомонтелемъ. Она выучилась выпроваживать мужа, когда ей это нужно, и въ концѣ коицовъ сошлась на пріятельскую ногу съ госпожей де-Фиштаминель.

Въ извѣстные періоды супружеской жизни такія женщины, какъ госпожа де-Фиштаминель, становятся добрыми геніями для Каролинъ.

Каролина ластится къ госпожѣ де-Фиштаминель и осыпаетъ ее любезностями вродѣ того, какъ наши войска въ Африкѣ лелѣютъ Абдель-Кадера, угождаетѣ ей, какъ искусный медикъ, который лечитъ богача, воображающаго себя больнымъ и старается главное о томъ, чтобы паціентъ не счелъ себя вылеченнымъ. Обѣ онѣ, Каролина и госпожа де-Фиштаминель, сообща изобрѣтаютъ для милаго Адольфа постороннія занятія, когда ни та, ни другая, не желаютъ присутствія этого полубога у своего домашняго очага. Благодаря стараніямъ госпожи Фульнуантъ, Каролина подружилась какъ нельзя лучше съ г-жей де-Фиштаминель, такъ что между ними установилось то дамское франмасонство, которому со стороны выучиться нельзя, а сами онѣ безошибочно понимаютъ другъ друга.

Напримѣръ, если Каролина посылаетъ госпожѣ де-Фиштаминель записочку такого содержанія:

«Мой ангелъ, по всей вѣроятности, завтра вы увидите моего Адольфа; пожалуйста, не задерживайте его слишкомъ долго, потому что часа въ четыре я разсчитываю съ нимъ кататься въ Булонскомъ лѣсу. Если же вамъ очень хочется самой съ нимъ туда поѣхать, я захвачу его на обратномъ пути. Вамъ слѣдовало бы научить меня своему искусству занимать скучающихъ людей».

Госпожа де Фиштаминель говоритъ себѣ:

— Ладно, стало быть, съ двѣнадцати часовъ до пяти этотъ господинъ будетъ торчать у меня.

Аксіома.

Мужчины не всегда понимаютъ значеніе женской просьбы, изложенной въ опредѣленныхъ выраженіяхъ; но другая женщина никогда не ошибется, и поступитъ какъ разъ наоборотъ.

Эти маленькія существа, особенно парижанки, представляютъ собою самыя миленькія игрушки, какія могла изобрѣсти общественная промышленность; нужно быть уродомъ, чтобы не обожать ихъ, чтобы безъ радостнаго трепета любоваться на то, какъ онѣ ставятъ свои ловушки, какъ плетутъ себѣ косы, какъ создаютъ свои особые языки и своими нѣжными пальчиками строятъ такіе механизмы, которые измельчаютъ въ прахъ крупнѣйшія состоянія.

Однажды Каролина заранѣе приняла всякія предосторожности: еще наканунѣ, она написала къ г-жѣ Фульнуантъ, прося ее съѣздить въ Сенъ-Моръ вмѣстѣ съ Адольфомъ, который будетъ у нея завтракать, и осмотрѣть тамъ помѣстье, которое продается. Каролина сама помогаетъ Адольфу одѣваться, поддразниваетъ его насчетъ того, какъ онъ старается прифрантиться, и задаетъ шутливые вопросы касательно госпожи Фульнуантъ.

— Она премиленькая, а Шарль ей, кажется, порядкомъ надоѣлъ; кончится тѣмъ, что ты и ее запишешь въ свой каталогъ, старый Донъ-Жуанъ! Но не трудись заводить дѣлъ съ Шомонтелемъ, я больше ревновать не стану; можешь отправляться на всѣ четыре стороны… А что, это для тебя лучше, чѣмъ когда я тебя боготворила… Эхъ, ты, чудовище!.. Видишь, какая я покладливая…

Какъ только онъ ушелъ изъ дому, Каролина, еще наканунѣ написавшая Фердинанду, чтобы приходилъ завтракать, устраиваетъ себѣ туалетъ такого рода, который знатныя дамы очаровательнаго восемнадцатаго вѣка, столь оклеветаннаго республиканцами, гуманистами и дураками, называли своимъ «боевымъ вооруженіемъ».

Каролина обо всемъ позаботилась. Амуръ самый исправный слуга въ мірѣ, а потому столъ накрытъ съ дьявольскимъ кокетствомъ. Бѣлоснѣжное камчатное бѣлье, голубой столовый сервизъ, серебряные и вызолоченные приборы, молочникъ съ изящной рѣзьбой и цвѣты, вездѣ цвѣты!

Если дѣло происходитъ зимой, она разыскала свѣжаго винограду, перерыла подвалъ, чтобы извлечь оттуда нѣсколько бутылокъ превосходныхъ старыхъ винъ. Булочки только-что принесены изъ наилучшей пекарни. Сочныя мясныя блюда, страсбургскій паштетъ, расположены съ такимъ изяществомъ, что при видѣ такого стола Гримо де-ля-Реньеръ заржалъ бы отъ удовольствія, учетчикъ векселей, пожалуй, усмѣхнулся бы, а профессоръ Стараго Университета тотчасъ догался бы въ чемъ дѣло.

Все готово. Сама Каролина готова еще со вчерашняго дня; она созерцаетъ дѣло рукъ своихъ. Жюстина вздыхаетъ и приводитъ мебель въ порядокъ. Каролина обрѣзываетъ нѣсколько пожелтѣвшихъ листьевъ, обходя корзины съ цвѣтами. Въ эти минуты женщина старается заглушить бурное біеніе своего сердца такими мелочными занятіями, между тѣмъ какъ пальцы ея одарены силой тисковъ, розовые ногти горятъ и въ пересохшемъ горлѣ стоитъ безмолвный крикъ.

— Что же онъ не идетъ!

И какой жестокій ударъ наноситъ ей Жюстина, говоря:

— Къ вамъ письмо, сударыня!

Письмо вмѣсто самого Фердинанда!.. Какъ оно распечатывается! И сколько вѣковъ проходитъ прежде, чѣмъ его развернутъ! Женщины знаютъ, каково это бываетъ. Что до мужчинъ, когда съ ними случаются такіе припадки злобы, они рвутъ въ клочки свои жабо.

— Жюстина, Фердинандъ боленъ!.. — вскрикиваетъ Каролина. — Скорѣй, пошлите за каретой.

Въ ту минуту, какъ Жюстина сбѣгаетъ съ лѣстницы, Адольфъ поднимается ей навстрѣчу

«Бѣдная моя барыня, — думаетъ про себя Жюстина, — какъ видно, карета-то ей не понадобится».

— Это что значитъ? Откуда ты взялся? — восклицаетъ Каролина, увидѣвъ Адольфа, въ восхищеніи остановившагося передъ роскошно сервированнымъ столомъ.

Адольфъ не отвѣчаетъ ни слова. Жена давнимъ-давно не угощала его такими изящными пиршествами! Онъ угадываетъ въ чемъ дѣло, видя на скатерти тѣ же милыя мысли, какія госпожа де-Фиштаминель, а можетъ быть синдикъ, по дѣлу Шомонтеля рисовали ему на другихъ столахъ, не менѣе кокетливо разубранныхъ.

— Кого же ты ожидаешь? — спрашиваетъ онъ въ свою очередь.

— А какъ бы ты думалъ? Конечно, Фердинанда, — отвѣчаетъ Каролина.

— И онъ заставляетъ себя ждать?

— Онъ боленъ, бѣдняжка.

Въ головѣ Адольфа мелькаетъ шальная мысль, и онъ говоритъ, прищуривая одинъ глазъ:

— Я его сейчасъ только видѣлъ.

— Гдѣ?

— Передъ Парижской Кофейней, съ пріятелями…

— А ты почему воротился? — спрашиваетъ Каролина, желая скрыть свое свирѣпое настроеніе.

— Вотъ ты говорила, что Шарль надоѣлъ госпожѣ Фульнуантъ, а она со вчерашняго утра закатилась съ нимъ въ Виль-Даврэ.

— Гдѣ же господинъ Фульнуантъ?

— Онъ отправился путешествовать по новому дѣлу съ Шомотелемъ; тамъ у него какая-то маленькая… задержка, но я не сомнѣваюсь, что онъ съ нею справится.

Адольфъ садится къ столу, говоря:

— Это очень кстати, потому что я проголодался, какъ волкъ.

Каролина также усаживается и украдкой посматриваетъ на Адольфа; она внутренно плачетъ, однако, скоро настолько овладѣваетъ собой, чтобы равнодушнымъ тономъ спросить:

— Съ кѣмъ же это былъ Фердинандъ?

— Съ разными мерзавцами, которые втягиваютъ его въ скверную компанію. Этотъ молодой человѣкъ развращается: ходитъ въ г-жѣ Шонцъ, къ лореткамъ, ты бы написала объ этомъ къ дядѣ. Сегодняшній завтракъ есть, вѣроятно, послѣдствіе пари, которое онъ держалъ у мамзель Малаги…

Адольфъ лукаво смотритъ на Каролину, а она потупляетъ глаза, чтобы скрыть слезы.

— Какая ты сегодня хорошенькая! — продолжаетъ Адольфъ. — Ахъ, ты сама подъ стать этому роскошному завтраку!.. Гм… да! Фердинанду, конечно, не удастся сегодня позавтракать такъ славно, какъ мнѣ… и т. д.

Адольфъ такъ удачно подшучиваетъ, что внушаетъ Каролинѣ мысль наказать Фердинанда. Адольфъ, хотя и увѣрялъ, что у него волчій аппетитъ, однако жь, заставилъ Каролину позабыть, что у подъѣзда ее дожидается извозчичья карета.

Часа въ два является привратница Фердинанда, а въ эту пору Адольфъ ужь спитъ, растянувшись на диванѣ! Эта Ирида холостяковъ пришла съ тѣмъ, чтобы сообщить Каролинѣ, что теперь очень бы нужно посидѣть у г-на Фердинанда.

— Онъ пьянъ? — спрашиваетъ Каролина въ ярости.

— Онъ, сударыня, сегодня поутру дрался на дуэли…

Каролина падаетъ въ обморокъ, потомъ встаетъ и уѣзжаетъ къ Фердинанду, поручая Адольфа всѣмъ адскимъ божествамъ.

---

Когда женщины становятся жертвами такихъ маленькихъ предательствъ, столь же остроумныхъ, какъ ихъ собственныя, онѣ съ негодованіемъ восклицаютъ:

— Какія ужасныя чудовища эти мужчины!

Ultima ratio.

Приступаемъ къ послѣднему замѣчанію, тѣмъ болѣе, что эта книга начинаетъ, кажется, надоѣдать вамъ, равно какъ и тотъ предметъ, о которомъ она трактуетъ, если вы женаты.

Эта книга, по мнѣнію автора, имѣющая такое же отношеніе къ Физіологіи брака, какое исторія имѣетъ къ философіи, а практика къ исторіи, имѣетъ и свою логику, насколько жизнь, въ широкомъ смыслѣ, бываетъ логична.

И вотъ какого сорта эта роковая, страшная логика. Въ ту пору, когда заканчивается первая часть этой книги, вы, вѣроятно, замѣтили, что Адольфъ дошелъ до крайней степени супружескаго равнодушія.

Онъ начитался романовъ, въ которыхъ авторы совѣтуютъ мужьямъ, стѣсняющимъ свободу своихъ женъ, отправляться на тотъ свѣтъ или жить въ ладу съ отцами своихъ дѣтей, ухаживать за ними, обожать ихъ; ибо, если принять, что литература отражаетъ въ себѣ нравы, нужно допустить, что и нравы страдаютъ отъ тѣхъ недостатковъ (отмѣченныхъ въ Физіологіи брака), какими отличается это фундаментальное учрежденіе. Многіе крупные таланты наносили страшнѣйшіе удары этой основѣ общественнаго устройства, но потрясти ее имъ не удалось.

Главнымъ образомъ, Адольфъ слишкомъ пристально изучилъ свою жену, и прикрываетъ свое равнодушіе многозначительнымъ словомъ снисхожденіе. Онъ относится къ Каролинѣ снисходительно, видя въ ней только мать своихъ дѣтей, хорошаго товарища, надежнаго друга, брата.

Въ ту минуту, какъ прекращаются для женщинъ мелкія невзгоды, Каролина, гораздо лучше его искусившаяся въ наукѣ жизни, широко пользуется выгодами его снисходительности, ни не упускаетъ изъ рукъ и своего любезнаго Адольфа. Женщинѣ отъ природы не свойственно отказываться отъ своихъ правъ. Вотъ и мое право… супружеское право! Таковъ, какъ извѣстно, девизъ Англіи, въ особенности въ настоящее время^[8].

Женщины до того страстно любятъ властвовать, что по этому поводу мы приведемъ одинъ анекдотъ, случившійся меньше десяти лѣтъ тому назадъ. Какъ видите, это совсѣмъ еще молодой анекдотъ.

Одинъ важный сановникъ, членъ палаты пэровъ, имѣлъ супругу, Каролину, легкомысленную, какъ почти всегда бываютъ Каролины. Это имя приноситъ счастье женщинамъ. Этотъ сановникъ, въ то время уже въ очень преклонномъ возрастѣ, сидѣлъ однажды по одну сторону камина, а по другую сторону помѣщалась его Каролина. Она достигла того пятилѣтія, когда женщины, начинаютъ скрывать свои года. Пришелъ гость и сообщилъ имъ о женитьбѣ одного генерала, который въ прежнія времена бывалъ здѣсь, въ качествѣ друга дома.

Каролина пришла въ отчаяніе, проливала искреннія слезы, испускала жалобныя восклицанія, стоны, и до того прожужжала уши престарѣлому сановнику, что онъ принялся ее утѣшать. Говоря то и се, графъ до того забылся, что, наконецъ, сказалъ:

— Ну, что же дѣлать, моя милая! Нельзя же ему было на васъ жениться!

А между тѣмъ онъ былъ однимъ изъ важнѣйшихъ сановниковъ въ государствѣ, но при томъ другъ Людовика XVIII, и слѣдовательно до нѣкоторой степени Помпадуръ.

Итакъ, вся разница въ положеніи Адольфа и Каролины состоитъ въ томъ, что, когда ему больше нѣтъ никакого дѣла до супруги, ей до него все еще есть дѣло.

Теперь послушаемъ, что говорятъ въ свѣтѣ, и тѣмъ заключимъ нашу книгу.

Послѣсловіе
съ объясненіемъ того, что значить felicità въ оперныхъ финалахъ.

Кому въ жизни не случалось прослушать хоть какую-нибудь итальянскую оперу?.. Конечно, и вы замѣчали, какъ музыканты и поэты злоупотребляютъ словомъ «felicità» (блаженство), заставляя хоръ повторять его на всѣ лады въ ту самую минуту, когда публика устремляется вонъ изъ театра, покидая ложи и партеръ.

Такъ точно бываетъ и въ жизни; и всего ужаснѣе именно то, что приходится разставаться съ нею въ тотъ моментъ, когда заслышишь слово «felicità».

Поразмыслите, сколько глубокой правды заключается въ этомъ финалѣ; въ ту минуту, когда композиторъ пустилъ свою послѣднюю ноту, авторъ либретто высказалъ свой послѣдній стихъ, оркестръ грянулъ заключительный аккордъ, пѣвцы говорятъ: "Ну, пойдемъ «ужинать». Хористы восклицаютъ: «Какое счастье, дождь-то нейдетъ!» Между тѣмъ, во всѣхъ состояніяхъ жизни настаетъ такой моментъ, когда шутка кончена, пѣсенка спѣта, все выяснилось, и каждый съ своей стороны можетъ провозгласить «felicità» опернаго финала. Пройдя черезъ всѣ дуэты, соло, фуги, коды, каватины, ноктюрны, черезъ всѣ фазисы, обозначенные въ предыдущихъ сценахъ, выхваченныхъ изъ океана супружеской жизни и представляющихъ такія темы съ варіаціями, которыя понятны не только умнымъ людямъ, но и глупцамъ (такъ какъ по части страданій мы всѣ равны), большинство парижскихъ супруговъ, рано или поздно, приходятъ къ заключительному хору, въ такомъ родѣ:

Супруга (обращается къ молодой женщинѣ, находящейся въ періодѣ осенняго солнышка брачной жизни). Душа моя, я счастливѣйшая женщина въ мірѣ. Адольфъ превосходнѣйшій изъ мужей, такой добрый, невздорный, покладливый. Неправда ли, Фердинандъ?

(Это кузенъ Адольфа, молодой человѣкъ въ прехорошенькомъ галстухѣ, съ напомаженными волосами, въ лакированныхъ сапожкахъ, въ модномъ фракѣ, со складной шляпой подъ мышкой; у него лайковыя перчатки, прекраснѣйшій жилетъ, все, что можно себѣ представить самаго изящнаго по части усовъ, бакенбардъ и эспаньолки; онъ преисполненъ глубокаго, безмолвнаго, внимательнаго благоговѣнія передъ Каролиной).

Фердинандъ. Адольфъ счастливецъ, имѣя такую жену, какъ вы. Чего ему больше желать? У него все есть.

Супруга. Сначала мы съ нимъ все ссорились, а теперь живемъ такъ дружно, какъ нельзя лучше. Адольфъ дѣлаетъ все, что ему угодно, ничѣмъ не стѣсняется; я перестала спрашивать, куда онъ отправляется, съ кѣмъ видѣлся. Снисхожденіе, душа моя, есть главный секретъ всякаго счастья. А вы все еще дразните другъ друга, ревнуете невпопадъ, затѣваете споры, подпускаете шпильки? Къ чему это, скажите пожалуйста? Наша женская жизнь такъ коротка! И всего-то какихъ-нибудь десять лѣтъ хорошихъ; зачѣмъ же наполнять ихъ скукой? А сама была такая же, какъ вы, цока не познакомилась съ госпожой Фульнуантъ. Вотъ очаровательная женщина! Она и просвѣтила меня, научивъ, что нужно дѣлать, чтобы сдѣлать человѣка счастливымъ. Съ тѣхъ поръ Адольфъ совершенно измѣнился, и сталъ прелестенъ. Если, напримѣръ, я ѣду въ театръ, бьетъ семь часовъ, а мы съ нимъ все еще сидимъ вдвоемъ, онъ первый начинаетъ безпокоиться и просто съ испугомъ спрашиваетъ: «Гдѣ же Фердинандъ? Вѣдь онъ долженъ за тобой заѣхать?..» Неправда ли, Фердинандъ?

Фердинандъ. Какъ же! Мы съ кузеномъ въ наилучшихъ родственныхъ отношеніяхъ.

Молодая дама (съ огорченіемъ). Неужели и со мной будетъ то же?

Фердинандъ. Ахъ, сударыня, вы такая хорошенькая, что для васъ въ высшей степени легко устроиться такимъ образомъ!

Супруга (разгнѣванная). Ну, прощайте, душенька (Огорченная молодая дама уѣзжаетъ). Фердинандъ, я вамъ припомню это словечко!

Супругъ (гуляетъ по Итальянскому бульвару). Любезный другъ (онъ держитъ за пуговицу господина де-Фиштаминель) вы все еще того мнѣнія, что бракъ основанъ на страсти. Женщины еще, пожалуй, способны любить только одного мужчину, но мы!.. Это совсѣмъ иное дѣло. Боже мой, общество не можетъ измѣнить природу. Знаете ли, въ супружествѣ самое лучшее это полное взаимное снисхожденіе, лишь бы по внѣшности все было прилично. Я, напримѣръ, счастливѣйшій мужъ въ мірѣ. Каролина мнѣ другъ, и такой надежный другъ, что готова пожертвовать мнѣ всѣмъ на свѣтѣ… до моего кузена Фердинанда включительно!.. Да, вамъ смѣшно, а вѣдь она въ самомъ дѣлѣ на все готова, ради меня. Вы все еще путаетесь въ напыщенныхъ понятіяхъ о достоинствѣ, о чести, о добродѣтели, объ общественномъ порядкѣ. А жизнь идетъ своимъ чередомъ и нельзя ее начинать сызнова, а потому мы должны стараться ее наполнить какъ можно пріятнѣе. Вотъ ужь два года, какъ между мной и Каролиной не было произнесено ни одного непріятнаго слова. Въ Каролинѣ я имѣю товарища, съ которымъ могу откровенно говорить обо всемъ, а въ важныхъ случаяхъ она сумѣетъ и утѣшить меня. Между нами не существуетъ ни малѣйшаго обмана, и мы отлично знаемъ, на что можемъ разсчитывать. Если у насъ случаются сближенія другъ съ другомъ, это дѣлается только изъ мщенія кому-нибудь, вы понимаете? Такимъ образомъ, мы превратили свои обязанности въ наслажденія. И тогда бываетъ, что мы себя чувствуемъ гораздо счастливѣе, чѣмъ въ то приторное время, что называютъ медовымъ мѣсяцемъ. Иной разъ она скажетъ: «Я сегодня не въ расположеніи, оставь меня въ покоѣ, убирайся!» А потомъ гроза обрушивается на кузена. Каролина больше не разыгрываетъ изъ себя жертву, и всему свѣту отзывается обо мнѣ съ наилучшей стороны. Она радуется, когда мнѣ весело. А такъ какъ она женщина чрезвычайно честная, то тратитъ наши деньги съ необыкновенной деликатностью. Домъ она держитъ превосходно и безъ всякаго контроля предоставляетъ мнѣ распоряжаться моими сбереженіями. И отлично. Мы подмазали колеса домашняго механизма и у насъ все идетъ, какъ по маслу; а вы подсыпаете себѣ щебню, любезный Фиштаминель, оттого вамъ и туго приходится. Тутъ возможны только два рѣшенія: вооружиться или кинжаломъ венеціанскаго мавра, или рубанкомъ Іосифа. Но рядиться мавромъ нынче не принято, любезный другъ; костюмъ Отелло надѣваютъ только въ маскарадъ на масляницѣ; я, какъ добрый католикъ, довольствуюсь ролью плотника.

Хоръ (въ гостиной во время бала). Госпожа Каролина прелестная женщина!

Дама въ тюрбанѣ. Да, она такъ понимаетъ приличія, такъ полна достоинства.

Дама мать семерыхъ дѣтей. О, да! Она сумѣла прибрать мужа къ рукамъ.

Пріятель Фердинанда. И она очень любитъ своего мужа. Впрочемъ, Адольфъ человѣкъ замѣчательный, и хорошо знаетъ свѣтъ.

Подруга госпожи де-Фиштаминель. Онъ обожаетъ свою жену. У нихъ царствуетъ полнѣйшая свобода и въ ихъ домѣ всѣмъ весело.

Г-нъ Фульнуантъ. Да, это чрезвычайно пріятный домъ.

Дама, о которой много злословятъ. Каролина такая добрая, привѣтливая, ни о комъ не скажетъ дурного слова.

Танцующая дама (котороя только-что воротилась на свое мѣсто). А помните, какая она была несносная въ тѣ времена, когда водила знакомство съ семействомъ Дешаръ?

Госпожа де-Фиштаминель. О, и она, и ея мужъ это были такія занозы… бывало то и дѣло ссорятся (Госпожа де-Фиштаминель уходитъ).

Художникъ. А знаете, этотъ Дешаръ сталъ гораздо развязнѣе, ходитъ за кулисы… должно быть, ему слишкомъ солоно пришлось отъ добродѣтелей его супруги.

Буржуазная дама (испуганная такимъ оборотомъ разговора въ присутствіи своей дочери). Какъ хороша сегодня госпожа де-Фиштамипель.

Сорокалѣтняя дама (не у дѣлъ). У господина Адольфа такой же счастливый видъ, какъ у его жены.

Молодая дѣвица. Какой хорошенькій молодой человѣкъ этотъ господинъ Фердинандъ! (Мать поспѣшно подталкиваетъ ее ногой). Ты что, мамаша?

Мать (пристально на нее глядя). Такія вещи, душечка, можно говорить только про своего жениха, а господинъ Фердинандъ ни на комъ не женится.

Очень декольтированная дама (обращаясь къ другой дамѣ, не менѣе декольтированной, вполголоса). Знаете, милая моя, какое изъ всего этого можно вывести нравоученіе? Это значитъ, что счастливы только тѣ пары, которыя устроились вчетверомъ.

Другъ (съ которымъ авторъ имѣлъ неосторожность посовѣтоваться). Послѣднія слова — вздоръ!

Авторъ. Ага! Вы такъ думаете?

Другъ (только-что женившійся). Всѣ вы только на то и тратите свои чернила, чтобы очернить въ нашихъ глазахъ общественную жизнь подъ тѣмъ предлогомъ, будто вы насъ просвѣщаете!.. Эхъ, любезный другъ, существуютъ супружескія пары, которыя во сто разъ, въ тысячу разъ счастливѣе тѣхъ, что устроились вчетверомъ.

Авторъ. Стало быть, слѣдуетъ обманывать людей, собирающихся вступать въ бракъ, и совсѣмъ вычеркнуть эти слова?

Другъ. Нѣтъ, пускай остаются, ихъ примутъ за припѣвъ водевильнаго куплета!

Авторъ. Что жь, и то хорошій способъ проводить истины.

Другъ (упорно стоящій на своемъ). Да, такія истины, которымъ суждено проходить мимо.

Авторъ (желая оставитъ за собой послѣднее слово). Э, все на свѣтѣ проходитъ! Вотъ когда твоя жена будетъ лѣтъ на двадцать постарше, мы возобновимъ этотъ разговоръ. Тогда, можетъ быть, вы будете счастливы втроемъ.

Другъ. Это вы мстите намъ за то, что не можете написать исторію счастливыхъ супружествъ.

Конецъ.

---

1. Мерлинъ — чародѣй, дѣйствующее лицо многихъ рыцарскихъ романовъ. Прим. перев.
2. Вранье, основанное на трехъ смертныхъ грѣхахъ (ложь, гордость и зависть), какое позволяютъ себѣ ханжи; ибо госпожа Дежаръ необычайно богомольна и не пропускаетъ ни одной службы въ церкви св. Рока, съ тѣхъ поръ какъ производила тамъ сборъ на бѣдныхъ вмѣстѣ съ королевой. Примѣч. автора.
3. Медвѣдемъ называютъ театральную пьесу, отъ которой отказалось нѣсколько театровъ, и которая, наконецъ, попадаетъ на сцену въ такую пору, когда театральному директору нужно поставитъ хоть какую-нибудь новинку, медвѣдя показать. Это словечко, конечно, вршло изъ закулисной жизни въ обиходъ періодическихъ изданій и примѣняется къ рукописнымъ романамъ, гуляющимъ изъ одной редакціи въ другую. Типографскаго слѣдовало бы назвать бѣлымъ медвѣдѣ, а театральнаго — чернымъ. Прим. автора.
4. Въ переводѣ означаетъ: шутливо исправляетъ нравы.
5. Тотъ самый Фердинандъ де-Бургарель, котораго столь недавно оплакивали политика, художества и амуры, какъ выразился Адольфъ, произносившій надгробную рѣчь на его могилѣ. Прим. автора.
6. Дюпрэ и Нурри были знаменитые пѣвцы, тенора, подвизавшіеся на оперной сценѣ Парижа въ 30 годахъ XIX столѣтія. Прим. перев.
7. Намекъ на эпизодъ изъ оперы Россини «Севильскій цирюльникъ». Прим. перев.
8. Намѣкъ на супружескія отношенія королевы Викторіи къ принцу Альберту Кобургскому. Въ ту пору они недавно женились. Прим. перев.