Меланхолическая прогулка одной молодой россиянки
правитьВ половине августа 1800 года — в то время, когда жестокая судьба ежедневно разила меня новыми ударами, и когда горести довели сердце мое до отчаяния — удаленная от света, в один тихий и приятный вечер ходила я в поле, одна, далеко от дома, не чувствуя ни усталости, ни робости. Все мысли мои были заняты бедным другом моим и нашими общими горестями… Луна освещала неровные шаги мои; редкие звезды блистали на темной тверди. Воображение мое устремилось наконец в будущее, и мысль о вечности привела меня в трепет. Я с некоторым ужасом измеряла беспредельные миллионы веков… Но душа моя утешилась мыслью, что страдания наши временны… Временность! слово любезное, очаровательное для слуха несчастных!.. И что есть несчастье для смертного? Минутная боль… Младенцы малодушные! (Так называю всех людей.) Перестаньте жаловаться!
Правда, что судьба только манит человека удовольствиями, а в самом деле готовит ему на всяком шагу бедствия; но довольно, что страдания его временны, и что в виду у нас тихое пристанище. Взглянем вперед и успокоимся!
Всесовершенному не угодно было произвести нас для счастья. «Люди живут и мучатся», сказал один философ. Прибавим еще: «Рассуждают, умствуют, просвещаются»… Для чего? По крайней мере не для счастья! Сей великий ум, который парит под небесами, есть бедный раб земных стихий; головная боль может в одну минуту растопить крылья сего Икара: он упадет во прах ничтожества… В моей ли воле заставить молчать сердце, которое в сию минуту бьется гораздо сильнее обыкновенного? От меня ли зависят даже собственные мои желания? Могу ли переменить свойства души моей, и сердцу, образованному для меланхолии, сказать: «Будь весело и беспечно?»… О природа! Ты конечно не велишь мне ответствовать за всесильный произвол твой — мне, невольной исполнительнице каждого твоего мановения!.. Если орудие музыкальное испортится; если струны его порвутся, и весь искусный механизм разрушится: кто виновен?.. К счастью, не люди будут судить нас; но Тот, для Кого причина и действие есть одно!
Старание избежать несчастий есть труд напрасный. По закону рока мы желаем, мучимся, наслаждаемся, вновь желаем, вновь мучимся, и цепь сия прерывается только во гробе… Мучения наши в нас самих, в друзьях наших, в злодеях и во всей природе! Но, смертный, ожидай развязки!
Когда люди (твари чувствительные и разумные!) сверкают кинжалами над головой друг друга; когда злоба их, подобно змее ядовитой, шипит, извивается вокруг моего сердца; когда адские фурии хохочут над моим отчаянием: тогда — прости мне, о Всевышний! — тогда бываю слаба; дерзаю роптать и жаловаться, смотря на небо! Но когда миролюбивая смерть, кроткая утешительница горестных, явится моему воображению с видом ласковым и приветливым, с обетом верного успокоения, с надеждой темной, но милой сердцу: тогда мир с его бедствиями кажется мне только суетным, а не ужасным — люди несчастными, а не злобными… Смерть мирит меня с жизнью, и я повторяю: «Что есть несчастье временного человека?» Скоротечны радости, но зато и горести не вечны! Самая причина их истребляется от времени… Всегда ли сердце мое станет трепетать так сильно? Всегда ли обманчивые надежды будут волновать слабую мою душу?.. Нет! Час разрушения приблизится, и пылкие страсти угаснут, воображение охладеет и мечты оставят меня в покое. Придет время, и все минувшее забудется — еще здесь, на земле, забудется… Краска на щеках моих уже не будет изображать душевных движений; лучи глаз моих притупятся, и все прелести земные лишатся для них магической силы своей… Прихоти сластолюбца и разум мудрого истощаются вместе с физическими силами и здоровьем. Так будет и со мной. Раздоры ума с ветреным сердцем умолкнут. Повинуясь вечному уставу судеб, охладею для горестей и радостей; наконец сие нечто мыслящее, умственное, обратится в нечто материальное; теплота, меня живящая, возвратится к своему началу; а оставшийся тлен произрастит розу или полынь!
Может быть, в сие для меня спокойное, а для тебя горестное время, пойдешь ты, о мой друг! в ясную, лунную ночь питать свою меланхолию видом тихой природы. Лучи кроткого месяца вольют в твою душу томную нежность. Древесная тень, пятнами лежащая на траве — мертвое безмолвие — приметное колебание воздуха — все будет вместе пленять и ужасать тебя. Внезапно лист упадет с ветви и шорохом своим возбудит твое внимание. Ты скажешь: «Вот подобие жизни человеческой! Вчера свежая зелень его изображала здоровые соки; ныне время или случай отделяют его от жизненной системы дерева; но он не исчезнет в мире, и смешается с прахом для нового растительного образования. Что ж будет с нами по смерти?»… Тяжелый вздох твой отзовется в тишине воздуха, и милые глаза твои наполнятся слезами. В сию минуту блеснет огонь электрический и осветит медленные шаги твоей задумчивости. Его приятный, голубой цвет прельстит тебя, и ты пожалеешь, что он исчез так мгновенно. Случай предупредит твое желание: вторичный блеск его разольется в воздухе, и бледные уста твои оживотворятся улыбкой… Знаешь ли, о милый друг! Чем ты прельщаешься, и что столь приятно вокруг тебя светится? Это части бытия, некогда любезного твоему сердцу; это последние его остатки… Слушай… Сей блеск составился из минеральных частиц, излетевших из могилы друга твоего, из его праха!.. Я окружаю тебя; ношусь над тобой; освещаю шаги твои; ты мною дышишь, и того не чувствуешь! О любезная! Мы не исчезнем в мире; но почто не дозволено мертвым сливаться мыслью с душой живых друзей? Почто не дозволено открывать таинства, нас за гробом ожидающего? Почто железная стена разделяет души единообразные? Или сходство есть одна случайность? Неужели симпатия, которая так мило влекла меня к твоему сердцу, не только здесь, но и там будет склонностью запрещаемой? Бескорыстная связь сердец наших, главная отрада жизни моей, ужели не есть предопределение Вышнего? И я, окружая тебя, буду окована молчанием? Никакое потрясение не взволнует души твоей? Никакая мечта не предстанет твоему воображению, и нежное чувство не скажет тебе о моем присутствии?
Если душа и по разрушении тела сама в себе не изменится, то с каким весельем буду следовать за тобой и вспоминать все милые удовольствия, которые находила я в бесценной дружбе твоей — те приятные беседы, где малое число людей, соединенных искренностью, утешало меня в горестях, хотя часто и произвольных, но с другой стороны неизбежных для слепой молодости и сердца неопытного! Я покупала дорогой ценой сии удовольствия в жизни: но могу ли жалеть о том? Они были сердечные! Нежная любовь и благодарность к вам, друзьям чувствительным, будет моим счастьем и по смерти!.. Когда же тень моя нечаянно приблизится к жестоким людям, которых несправедливость и злоба губила меня (ах! ни кроткое мое терпение, ни беззащитное состояние, не могли тронуть их каменного сердца!) — тогда дух мой содрогнется и, не желая мести, не требуя божественного правосудия, с невольным ужасом поспешит удалиться, благодаря Небо за то, что минувшая жизнь не есть уже для меня настоящая, и что бедствия мои с разрушением грубой телесности пресеклись навеки!
Меланхолическая прогулка одной молодой россиянки: [Прозаич. отр.] // Вестн. Европы. — 1803. — Ч. 8, N 7. — С. 193-200.