Река опоясала остров. С чужого берега на остров лег мост. Его взорвали.
Разведка увидела, что по восстановленному мосту идут вражеские колонны. Они занимали остров, располагались на нем и оттуда, видимо, собирались броситься на наш берег.
Рано утром командир части вызвал летчика Милованова, штурмана Галушко и стрелка-радиста Игнатьева. Их самолет был поврежден и находился в ремонте.
— Сядьте на другой самолет, — сказал командир, — и разведайте, что там творится у этого моста. А потом полетите и разбомбите. Вы, товарищ Галушко, отлично бомбите, поэтому вам и даю задание. Даже самолет чужой даю.
— Понял, — ответил Галушко, — приказание будет выполнено.
Через час самолет вернулся. Галушко доложил командиру о результатах разведки и ушел в кустарник. Там комиссар Михайленко выдавал партийные документы новым членам и кандидатам партии.
И Галушко пошел на задание, впервые имея в кармане кандидатскую карточку. Михайленко с улыбкой смотрел ему вслед. Владимир Галушко всегда отлично выполнял задания. Жизнь его была ясна и чиста. В партию рекомендовали его комсомол и два героя отечественной войны — командир эскадрильи капитан Постнов и командир звена капитан Ефимов.
Пикирующий бомбардировщик шел один, без прикрытия, чтобы труднее было его обнаружить. Он нес две больших бомбы. «Двух хватит», — сказал штурман. А в бомбежке штурман — хозяин, главное лицо. Он подводит самолет к цели, он прицеливается, он бомбит.
Вот и остров. По мосту идет колонна. Хорошая цель! Но начинают бить зенитки. Сначала зенитчики не рассчитали высоты, и снаряды рвались низко. Потом разрывы снарядов стали видны совсем близко — у хвоста, у левой плоскости. Самолет подбрасывало, словно кто-то сильно его ударял.
Галушко не бомбил, Игнатьев не стрелял. Экипаж решил обмануть немцев. Милованов приветственно покачал крыльями. Солнце серебрило машину, трудно было разглядеть красные звезды. Внизу решили, что это свой, и перестали стрелять. Самолет спокойно сделал круг и ушел к советской земле. Иду, мол, бомбить.
А потом машина вернулась. С заглушёнными моторами шла она со стороны солнца, в ярких лучах, и ее не было видно. Галушко нажал кнопку. Бомбы отделились от самолета и полетели к земле. Внизу поднялся столб нето дыма, нето пыли. Галушко не мог сразу разобрать: снова стали бить зенитки.
Но самолет вернулся, чтобы посмотреть, разбит ли мост. Зенитки били, гремели разрывы. Однако экипаж хотел посмотреть. Все трое посмотрели и увидели, что бомбы попали в цель. У самого берега переправа была разрушена.
Полный газ, и — к себе. Сзади, правда, могут погнаться истребители, но свои недалеко. И пикирующий бомбардировщик на полной скорости ушел на родной аэродром.
— Ваше приказание выполнено, — доложил Галушко командиру.
Потом он отправился к комиссару и доложил, как он, кандидат партии, выполнил боевое задание. А затем, сидя в тени дерева, Галушко рассказывал нам о своей боевой работе.
— Это мой двадцать девятый боевой вылет. Сбросил я почти триста бомб. Бомбил пехоту, автомашины, танки. Разбил пятнадцать вражеских танков. Били и по нас. Особенно зенитки. Один раз двадцать восемь пробоин мы привезли.
Нервное напряжение разрядилось, он улыбался, ему было хорошо среди своих после отлично сделанного дела. Он рисовал карандашом на кожаной сумке схему бомбежки, стирал нарисованное, как со школьной доски, и рисовал опять. Серые глаза его поблескивали.
— Били мы и по зениткам. Клюнешь, — и замолчат. А вот один раз было плохо. Гильза в пулемете разорвалась. Заело. А прямо в хвост идет «Мессершмитт». Что делать? Худо дело как будто. Но в такие минуты всегда что-нибудь приходит на ум. Схватил ракетницу да и выстрелил красной ракетой прямо в нос немцу. Он испугался и отстал.
Чудесный юноша, смелый, жадный до боя!
И много таких бесстрашных бойцов в славном Н-ском соединении.
спец. корр. «Известий».
ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ. 29 августа.
