Меер Львович (Амфитеатров)/ДО
| Мееръ Львовичъ : О сіонизмѣ |
| Источникъ: Амфитеатровъ А. В. Легенды публициста. — СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1905. — С. 21. |
— Скажите мнѣ, любезнѣйшій Мееръ Львовичъ: вы — сіонистъ или нѣтъ?
Мееръ Львовичъ положилъ на конторку пестикъ, которымъ онъ растиралъ какую-то пахучую мазь въ фарфоровой ступкѣ, пристально посмотрѣлъ на меня сквозь pince-nez[1] близорукими, выпученными глазами и отвѣтилъ:
— Конечно, сіонистъ. Развѣ бываютъ евреи — не сіонисты?
— Я слыхалъ, будто ихъ даже много.
— Вамъ сказали неправду. Евреевъ не-сіонистовъ не существуетъ и не можетъ быть на свѣтѣ. Развѣ — выкресты. Каждый еврей обязанъ помнить и чтить въ Сіонѣ свою духовную родину. Каждый еврей твердитъ про себя могущественный и трогательный псаломъ: «Имъ эшкохахо Іерушолоймъ». — «Если я забуду тебя, Іерусалимъ, да будетъ забыта десница моя!» Каждый еврей оплакиваетъ гибель Сіона и проклинаетъ память Тита Негоднаго, Адріана и прочихъ разорителей. Каждый еврей твердо уповаетъ, что найдутся десять исчезнувшихъ колѣнъ израильскихъ и разсѣянное вновь будетъ собрано воедино. Каждый еврей встрѣчая новый годъ, желаетъ своимъ домашнимъ: дай Богъ слѣдующій годъ встрѣтить въ Іерусалимѣ!
— Ну, да. Все это я знаю. Но я не о томъ васъ спрашиваю. Я интересуюсь вашимъ отношеніемъ не къ вѣчному сіоническому идеалу разсѣяннаго еврейства, но къ современному практическому движенію, во главѣ котораго стоятъ Нордау и Герцль.
Мееръ Львовичъ помолчалъ, пожевалъ губами, поморгалъ глазами, потомъ сказалъ:
— Этимъ сіонистамъ я очень симпатизирую, всѣмъ сердцемъ желаю успѣха, но и всѣмъ сердцемъ предчувствую, что успѣха не будетъ.
— Почему, Мееръ Львовичъ? — удивился я. — Движеніе растетъ такъ широко, прогрессируетъ съ каждымъ годомъ…
Онъ пожалъ плечами и возразилъ:
— Я нахожу, что въ немъ мало энтузіазма.
— Мало энтузіазма?!
— Да. А у насъ, евреевъ, энтузіазмъ — все.
— Но, Мееръ Львовичъ! Я не знаю, какого еще энтузіазма вамъ надо? Въ теченіе цѣлаго мѣсяца я слѣдилъ за ходомъ базельскаго конгресса сіонистовъ по отчетамъ южныхъ газетъ и вынесъ впечатлѣніе цѣлой бури энтузіазма, а вамъ его, оказывается, мало.
— Мало, — холодно сказалъ Мееръ Львовичъ. — Повѣрьте: я читалъ подробнѣе и внимательнѣе, чѣмъ вы, и, ужъ разумѣется, въ тысячу разъ болѣе страстно и участливо: вы — русскій, я — еврей, вамъ сіонизмъ — чужое движеніе, на которое любопытно взглянуть со стороны, мнѣ — родное, кровное дѣло. Мало, мало энтузіазма! Внѣшнее возбужденіе толпы, хотя бы и самой интеллигентной, не слѣдуетъ смѣшивать съ духовнымъ энтузіазмомъ. Мы, евреи, — народъ нервный и шумный; темпераментъ — наша сила; жесты и повышенный тонъ — наша слабость. Если смотрѣть такъ, вчужѣ, то и толпа виленскаго или минскаго базара покажется незнающему человѣку охваченною энтузіазмомъ. А на самомъ-то дѣлѣ, просто люди торгъ ведутъ и спорятъ за гроши… Нѣтъ, мало энтузіазма! Да и неоткуда ему быть.
— Какъ? Вы находите недостаточно возбуждающею идею самостоятельнаго еврейскаго государства?!
Онъ не далъ мнѣ докончить вопроса и язвительно спросилъ самъ:
— Въ Угандѣ? На Синайскомъ полуостровѣ?
Я сказалъ:
— Да, покуда, если не даютъ вамъ мѣста въ Палестинѣ, то хотя бы и въ Угандѣ!
Онъ отвѣчалъ:
— Я — не слѣпой фанатикъ, способенъ разсуждать и убѣждаться, не принадлежу къ предубѣжденнымъ противникамъ «Уганейды», къ принципіальнымъ «нейнзагерамъ», какъ называли ихъ на конгрессѣ. и, говоря за себя лично, нахожу дѣло съ Угандою очень полезнымъ политическимъ предпріятіемъ. Но въ успѣхъ его мало вѣрю. Потому что, если разсуждать вотъ такъ, какъ мы сейчасъ съ вами, — спокойно и холодно, то Уганда чрезвычайно соблазнительна. Но ударить ею по сердечнымъ струнамъ народа, вызвать ею общееврейскій энтузіазмъ — немыслимо: нѣтъ въ ней національно зажигающихъ символовъ и элементовъ. А политическое предпріятіе, не поддержанное энтузіазмомъ народа, — мертворожденный младенецъ. Ничего не выйдетъ изъ этой-ли Уганды, изъ другой ли, какую сыщутъ ходоки сіонистовъ, въ томъ смыслѣ, какъ надѣются Герцль и Нордау. Самое большее, что явится новый обширный центръ еврейской колонизаціи, куда временно хлынутъ наши юго-западные эмигранты изъ черты осѣдлости — только и всего. Конечно, спасибо и за то, огромное спасибо, но… при чемъ же тутъ сіонизмъ? Не понимаю! Господинъ Нордау рекомендуетъ намъ смотрѣть на Уганду, какъ на «ночное становище», Nachtasyl, по дорогѣ къ Сіону. Nachtasyl! Вмѣсто сіонскаго идеала — Nachtasyl! Но что же лестнаго для народа въ Nachtasyl? Вѣдь Nachtasyl, — сыгралъ Мееръ Львовичъ словами, — это «ночлежка». Вонъ въ Берлинѣ «На днѣ» Максима Горькаго идетъ подъ названіемъ Nachtasyl! Согласитесь, что трудно возбудить народный энтузіазмъ, предлагая покинуть насиженныя гнѣзда для перекочевки въ ночлежку!
— Послушайте, Мееръ Львовичъ. Вѣдь евреи сами немножко виноваты, что имъ приходится довольствоваться ночлежкою вмѣсто дома. По словамъ Герцля, была возможность получить отъ султана бератъ на область въ Палестинѣ за полтора милліона англійскихъ фунтовъ, но національная подписка достигла всего лишь восьмидесяти тысячъ фунтовъ.
Мееръ Львовичъ кивнулъ головою.
— Знаю. Вотъ видите, это именно то, что я говорю: мало энтузіазма.
— Но откуда же, наконецъ, — спросилъ я съ недоумѣніемъ, — возникаетъ такая странная убыль энтузіазма какъ разъ въ то время, когда, казалось бы, ему, наоборотъ, надо расти? Вѣдь, какъ ни спорить съ сіонистами, но необходимо и пора сознаться: благодаря имъ, сіоническій идеалъ, къ которому стремится вашъ народъ, впервые за всѣ вѣка разсѣянія, приближается къ осуществленію.
— Оттуда, — протяжно возразилъ Мееръ Львовичъ, — что народъ еврейскій, ославленный среди васъ, христіанъ, грубымъ матеріалистомъ, въ сокровенныхъ глубинахъ души своей есть величайшій идеалистъ въ мірѣ. И, когда рѣчь идетъ о высшихъ его идеалахъ, онъ страшно подозрителенъ. Сіонъ — святая святыхъ нашихъ надеждъ… Вспомните, что входъ въ святая святыхъ законъ дозволяетъ только одному первосвященнику только однажды въ годъ. Вспомните, что, дабы избрать достойнаго первосвященника, надо было совершиться чуду и расцвѣсти Ааронову жезлу. Ну, вотъ народъ и ожидаетъ чуда и цвѣтовъ на жезлѣ первосвященника. А согласитесь, что, при всемъ уваженіи къ Герцлю и Нордау, евреямъ трудно уподобить ихъ двумъ братьямъ, которые нѣкогда вывели нашихъ предковъ изъ Египта.
— Вы, какъ я замѣчаю, не высокаго мнѣнія о Герцлѣ и Нордау?
— Напротивъ, огромнаго! Я благоговѣю предъ этими людьми. Но они, какъ и я, вашъ покорный слуга, какъ и большинство еврейской интеллигенціи, стоятъ на разныхъ съ народомъ точкахъ зрѣнія и говорятъ на разныхъ языкахъ. Они — слишкомъ европейцы, слишкомъ люди западной культуры и ея логики. Обратите вниманіе на ихъ діалектику. Они практичны, логичны, доказательны. Но для стремленія къ сіоническому идеалу еврейской массѣ и не нужно логики и доказательствъ: она и безъ того считаетъ все въ немъ аксіомою, не подлежащею спору. Это — еврей-интеллигентъ, еврей-скептикъ долженъ убѣждать себя, что Сіонъ — не утопія. Массѣ же нужны не доказательства, но откровеніе и вѣра. Силы доказательствъ, чтобы пріобрѣсти территорію для сіонскаго царства, едва хватило на жалкую подписку въ восемьдесятъ тысячъ фунтовъ. Сила вѣры и откровенія заставила бы хлынуть милліоны.
— Гм… — сказалъ я.
Мееръ Львовичъ уловилъ въ голосѣ моемъ ноту сомнѣнія и спросилъ меня:
— Знаете ли вы, что въ хронологіи еврейскаго народа называется «годомъ летанія», Aom-el Tajarân?
— Нѣтъ, не помню.
— Быть можетъ, вамъ знакомо имя Алруи?
— Кажется, я просматривалъ когда-то романъ Дизраэли подъ этимъ названіемъ?
— Да, Дизраэли написалъ о немъ романъ. Дувидъ Ибнъ Алрухи, или Алруи, или еще иначе Менахемъ бенъ Соломонъ, былъ еврейскій ученый и рыцарь двѣнадцатаго вѣка и происходилъ изъ Адербейджана. Будучи человѣкомъ необычайно образованнымъ и честолюбивымъ, пламеннымъ патріотомъ и ревнителемъ закона, притомъ же красавецъ собою, онъ хотѣлъ воспользоваться неурядицами въ багдадскомъ халифатѣ, чтобы освободить еврейскій народъ изъ-подъ мусульманскаго ига. Онъ овладѣлъ мощною крѣпостью Амадіей и объявилъ себя Мессіей, царемъ Израиля. Дѣятельность его была непродолжительна: подъ угрозами мусульманъ, закупленный амадійскимъ комендантомъ, тесть Алруи умертвилъ своего героя-зятя, когда тотъ спалъ… Секта Алруи долго существовала потомъ и воевала съ мусульманами. Но дѣло не въ самомъ Алруи.
Однажды въ Багдадъ явились невѣдомые люди — будто бы послы отъ Алруи изъ Амадіи. Они предъявили еврейской общинѣ манифестъ Мессіи-Алруи, что вотъ въ такую-то ночь Израиль будетъ освобожденъ и возрожденъ къ самостоятельному существованію, полному еще невѣдомаго, небеснаго блаженства.
— Вручите все ваше имущество посламъ моимъ, — писалъ пророкъ, — да раздадутъ они золото, утварь и платье бѣднымъ. Вамъ же теперь, въ царствѣ праведныхъ, ничего вещественнаго болѣе не нужно. Одѣньтесь въ зеленыя одежды, войдите съ сумерками на крыши вашихъ домовъ и ждите: ночью, когда наступитъ урочный часъ, я перенесу васъ по воздуху изъ Багдада въ Іерусалимъ, и начнется царство моей славы.
И никто изъ евреевъ Багдада не усомнился. Они разорили себя до тла, продавъ свое имущество за безцѣнокъ, отдали деньги двумъ посламъ Алруи и, въ назначенную ночь, надѣли зеленыя одежды, взошли на плоскія кровли своихъ домовъ и ждали обѣщаннаго полета. То была тревожная ночь, полная молитвъ и гимновъ, женскаго плача, крика дѣтей… Никакого полета не совершилось, а тѣ фанатики, которые пробовали летать, попадали съ своихъ вышекъ и искалѣчили себя, либо разбились на смерть. Разсвѣло. Обманутый народъ со стыдомъ понялъ свое безуміе… Двухъ плутовъ, конечно, и слѣдъ простылъ. Нечего и говорить, что никогда Алруи не отправлялъ пословъ въ Багдадъ и не писалъ подложнаго манифеста. Все было обманъ и мошенничество. Багдадцы ведутъ отъ этого страшнаго разочарованія эру своего лѣтосчисленія и называютъ ее «годомъ летанія»…
Мееръ Львовичъ умолкъ и задумался.
— Вы хотите намекнуть, — сказалъ я, — что евреи такъ жестоко проучены историческими разочарованіями сіонизма въ прошломъ, что не очень-то довѣрчиво смотрятъ на вождей и перспективы его въ настоящемъ? Боятся, что опять повторится багдадская ночь летанія?
— Нѣтъ, — возразилъ Мееръ Львовичъ, — если такіе скептики и имѣются въ еврействѣ, то число ихъ невелико и не имѣетъ вліянія. Мы вѣримъ, что главы сіонистическаго движенія — искренніе энтузіасты, честные и идейные люди. Я разсказалъ вамъ исторію Алруи только затѣмъ, чтобы дать понятіе, какъ легко, съ какою силою и до какого самоотверженія можно увлечь Израиль даже самымъ голословнымъ и фантастическимъ кличемъ въ Сіонъ, при одномъ условіи…
— А именно?
Мееръ Львовичъ усмѣхнулся и сказалъ:
— Давида Алруи, Менахема бенъ Соломона почитали Мессіей.
— Да, это, дѣйствительно, совсѣмъ особое условіе.
Мееръ Львовичъ продолжалъ вдумчиво и съ вдохновеніемъ:
— Сіоническій идеалъ и мессіоническая надежда — нераздѣлимы въ народѣ. Ахиллесова пята нашего сіонизма — въ томъ, что прекрасные, умные, патріотическіе руководители его не въ состояніи предложить еврейскому народу мессіонической надежды. Они сами ея не имѣютъ, и народъ это чувствуетъ и знаетъ, что не имѣютъ. Мы евреи-интеллигенты, для него — «апикорейсы», т. е. эпикурейцы, маловѣры, и онъ не вѣритъ, чтобы Сіонъ достался ему волею и усиліями апикорейсовъ… И трудно бороться съ этимъ предубѣжденіемъ. Потому что, еще разъ говорю вамъ: Сіонъ для еврейства — духовная надежда, ради которой онъ готовъ бросить всѣ матеріальныя блага, забыть всѣ житейскія соображенія. Но въ вожди и знаменосцы сіонической идеи онъ ищетъ строгихъ рыцарей еврейскаго духа и закона. Понимаете? Это — особенное, чего, не бывъ евреемъ, нельзя восчувствовать и оцѣнить въ полной мѣрѣ. Вы вотъ удивляетесь, почему мы не очень радостно встрѣтили мысль объ Угандѣ, а на конгрессѣ люди падали въ обморокъ, взрослые люди, — черствые банкиры, кремни-дѣльцы, — заливались слезами или приходили въ бѣшеное негодованіе отъ одной лишь мысли: какъ и зачѣмъ имъ, евреямъ, смѣютъ предлагать какую то Уганду когда наше законное упованіе — Сіонъ?.. Въ томъ-то и дѣло, что духовный смыслъ сіонизма удивительно трудно и туго размѣнивается на матеріальные компромиссы. А, само собою разумѣется, что же, кромѣ матеріальныхъ компромиссовъ, могутъ предложить передовые люди европейской культуры, мыслители-позитивисты, каковы Герцль и Нордау, Іоськѣ изъ Смѣлы и Шмулю изъ Умани? Мы несравненно богаче Іоськи и Шмуля знаніемъ, они безконечно богаче насъ вѣрою. И вотъ наше знаніе идетъ на компромиссы, а Іоськина вѣра не идетъ. И вѣра здѣсь все. Чтобы вѣрили, что ты — носитель идеала, надо, прежде всего, чтобы ты самъ вѣрилъ въ идеалъ.
Я улыбнулся.
— А самозванецъ Алруи?
— Ну-съ?
— Что же онъ, достигшій въ еврействѣ такой слѣпой вѣры къ своему мессіаническому могуществу, что люди жертвовали по одному его слову всѣмъ своимъ достаткомъ и собирались летѣть по воздуху больше тысячи верстъ, что же онъ, по вашему, самъ тоже вѣрилъ, будто онъ — Мессія?
Мееръ Львовичъ спокойно возразилъ:
— Объ Алруи не знаю, вѣрилъ ли. Думаю, что вѣрилъ. Но въ двѣнадцатомъ же вѣкѣ въ Іеменѣ явился лже-Мессія, который настолько вѣрилъ въ себя, что самъ потребовалъ, чтобы ему отрубили голову, да явитъ онъ силу свою и воскреснетъ. Арабовъ не надо было долго упрашивать: голова бѣдняги слетѣла съ плечъ, и онъ не воскресъ, что не помѣшало сохраниться его сектѣ. Вотъ это вѣра! Это можетъ вызвать и вести за собою народный энтузіазмъ. Другой лже-Мессія, каббалистъ Авраамъ баръ Самуилъ-Абулафія, скитался, какъ донъ-Кихотъ, по земному шару, въ надеждѣ найти блаженную талмудическую рѣку Самбатіонъ, которая не течетъ по субботамъ, и пересадить на ея берега всѣхъ евреевъ. Это — тоже вѣра. И онъ имѣлъ ярыхъ энтузіастовъ! Когда онъ назначилъ на 1290 годъ возвращеніе Израиля въ Іерусалимъ, сицилійскіе евреи чуть-чуть было не повторили исторіи багдадскаго полета…
— Я не думаю — сказалъ я, — чтобы Герцль и Нордау пожертвовали за Уганду своими головами. Да оно и жаль было бы двухъ умныхъ и талантливыхъ головъ. Что же касается рѣки Самбатіонъ, то, можетъ быть, она течетъ именно въ Угандѣ?
Мееръ Львовичъ улыбнулся хитро и печально.
— Въ Угандѣ она не течетъ и едва ли намѣрена течь. Но въ Аргентинѣ и Бразиліи въ свое время текла. И я самъ слышалъ лѣтъ пятнадцать тому назадъ въ литовской корчмѣ, какъ ловкій факторъ эмиграціи подманивалъ на кисельные берега Самбатіона робкихъ и темныхъ фанатиковъ Іосекъ. Теперь американскіе Самбатіоны изсякли, потому что въ Аргентинѣ и Бразиліи не нужна больше еврейская иммиграція. Нѣтъ, слава Богу, это прошедшія времена. Нѣтъ, сіонизмъ работаетъ безъ шарлатанства. Скорѣе онъ — ужъ слишкомъ остороженъ, слишкомъ часто льетъ холодную воду на горячія головы. Онъ щепетильно избѣгаетъ внушать иллюзіи несбыточныхъ благъ, чтобы, вмѣстѣ съ иллюзіями, не приготовлять матеріала для разочарованій. Но тѣмъ труднѣе его тяжелая національная работа! Юдофобскія газеты, издѣваясь надъ Герцлемъ, зовутъ его будущимъ еврейскимъ королемъ. Не завидую я его королевству. Вспомните, что онъ самъ сказалъ о своихъ отношеніяхъ къ сіонистамъ:
— Я далъ имъ Уганду, — они чуть не побили меня камнями. Когда я дамъ имъ Сіонъ, они разорвутъ меня въ куски.
Страшная это отвѣтственность и задача — помирить отвлеченный и инстинктивный народный идеалъ съ сознательно сотворяемымъ для народа кумиромъ. Мудрено, мучительно тяжко человѣку положительнаго знанія стоять во главѣ движенія, вдохновляемаго умозрительнымъ, символическимъ исповѣданіемъ. Нельзя завидовать ученому политику, который взявъ въ руки географическую карту, чтобы показать своимъ соплеменникамъ будущія границы ихъ автономіи, ежеминутно рискуетъ слышать истерическіе вопли своихъ:
— Эпикуреецъ! Обманщикъ! Предатель Сіона! Гдѣ же на этой картѣ рѣка Самбатіонъ? Не хотимъ Уганды! Мы должны жить на рѣкѣ Самбатіонѣ, — подай намъ Самбатіонъ!
Примѣчанія
править- ↑ фр. pince-nez — пенснэ