Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика; СПб.: Росток, 2009.
Слово «нет мест свободных» есть роковое, которое и мне случалось выслушивать в петербургских больницах. Дело в том, что когда вы имеете на руках больного, вы уже ослаблены, подавлены, несколько парализованы в воле и соображении. Вы тупо, с тупой надеждой подходите к двухэтажной махине больницы и начинаете прежде всего всех просить: просите швейцара, просите сиделку, фельдшера — куда пройти, кого спросить, как имя и отчество, когда принимает и проч. Все это может быть и не нужно, может быть вам надо идти туда-то и почти потребовать того-то, но это давление на мозг от страха за больного спутывает ваши шаги и мысли. «У нас нет свободных мест. Обратитесь в такую-то больницу», — узнаете вы наконец от заведующего больницею врача. И опять плететесь. Доходите, стучитесь и опять это: «Свободных мест нет».
Мы имеем обширные и дорогие каменные корпуса больниц, тогда как нам давно следовало бы перейти к типу небольших деревянных дешевых, но гораздо более, чем теперь, многочисленных больниц. Нужно, чтобы медицинская помощь распределялась равномерно и чтобы ее на всех хватало.
Сказать, что в этой больнице «мест нет» — до того дико, до того странно, что и выразить этого нельзя. Однако, после тщетных поисков, я нашел знакомую больную «временно помещенную» в совсем другом, несоответственном отделении болезней, чем какою страдала она, и еще не осмотренную врачом. На мой вопрос: «Почему», — ответила: «Там нет мест. Через несколько дней, может быть послезавтра, освободится место и меня туда переведут».
У нас медицина не согласована с состраданием. Что значит «мест нет»? Больной или его родственник ищут: 1) прибежища + 2) компетентного лечения. С этим намерением, с этим вопросом они и входят в больницу. Удивляются, видя светлые большие комнаты относительно пустыми и слыша вдруг ответ: «Нет ни приюта, ни лечения вашему больному; мест нет!». Не дадут даже внести больного на крыльцо. Разве не бывали случаи, что холодною осенью роженицы разрешались на тротуаре улицы, у самого подъезда родильного приюта, куда их не пустили. Вот этого не должно быть. Принять больного на день каждая больница может. А назавтра, снесясь по телефону с другими больницами, может передать в соседнюю больницу или этого же пациента, или своего выздоравливающего. Больной во всяком случае не должен получить отказа, остаться на улице или на руках растерянных родных.
Известно, что гг. инженеры любят строить железные дороги, а гг. архитекторы любят строить капитальные каменные дома. От одного старого человека много лет назад я услышал прибаутку: «Хорошо и подержать казенную курочку в руках; на пальцах пушок останется». Поэтому, когда является миллионное пожертвование на «постройку больницы», или такое же ассигнование на нее из казны, от думы или земства, то прежде всего потирают руки гг. архитекторы и весьма и весьма многочисленный люд, которым по их должности, иногда отдаленной от медицины, придется хоть с краешка «держать курочку в руках». Тут и парадные обеды при «закладке» и «открытии», и молебны с хорошими речами. Все — в большом масштабе. Между тем для населения удобнее маленькие масштабы. Нужны удобство, чистота, внимательный уход, деятельное лечение. Но больше ничего не нужно. А главное и впереди всего, чтобы элементарно требующееся было у каждого под руками, близко, надежно, без излишних формальностей.
При недостатке этих условий и происходят случаи, подобные описанному г. Нефельетонистом в Москве («Униженные и оскобленные»). Десять лет скитаться с больной женой по Москве, с женщиной образованной, трудившейся для Москвы, трудившейся около детей. Она впала в слабость души, сама стала дитятею, однако узнававшею мужа, ждавшею его. Где же этому бессильному дитяти нашелся приют? При полиции; около раздавленных на улице, подобранных на улице пьяных. Только и есть сострадательных около нее людей, что полицейский, да жандарм, да случайно на улице встреченные «добрые люди». Муж, очевидно горячо любящий жену, прислал мне домашним способом снятые две фотографии, бледные и тусклые, больной: руки сложены на груди, глаза грустные, все лицо глубоко трогательно и полно, несмотря на такую болезнь, еще не прошедшей выразительности.
Вот вам и «сердоболие» Москвы…
НВ. 1901. 3 окт. № 9189.