Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 1. «Моя жизнь»: Мемуары; Рассказы (1929—1935)
Медиум править
Помню, однажды летом в деревне Владимирской губернии, в моем доме, который стоял у большого леса, где протекала внизу речка Нерль, часто приезжали ко мне мои друзья. И вот однажды вечером, когда у меня гостили Федор Иванович Шаляпин, художник Валентин Александрович Серов, композитор Терещенко, архитектор Мазырин и архитектор Кузнеков, Мазырин рассказывал за вечерним чаем, что он спирит и вот в Москве был замечательный спиритический сеанс. Среди других спиритов и медиумов участвовал и он. Мы все очень заинтересовались.
— Послушайте-ка, Анчутка-то, оказывается, спирит, — сказал Шаляпин. — Это ведь вещь серьезная.
Мазырина прозвище было Анчутка. Еще с давних пор его прозвали в Школе живописи, ваяния и зодчества, где он проходил курс вместе со мной и был мой школьный товарищ. Был он небольшого роста, румяненький. Имел круглые черные глаза, и если бы на него надеть платок, то был бы просто вылитая девица.
— И ты веришь, — спросил я его, — что спиритизм это не ерунда?
— Не только верю, — сказал Мазырин, — но совершенно убежден. Последнее явление на сеансах в Москве, где присутствовали и иностранцы, была, брат, материализация духа.
— Это что ж такое? — спросили его.
— Это трудно вам объяснить, — ответил он. — Да притом я вижу, что вы смеетесь, а смешного здесь мало.
— Ну что же, ну что же было? — спрашиваем.
— А вот что. Вот когда мы сели все за стол и положили руки, то стол постепенно начал двигаться, потом прыгать, так что мы за ним все бегали, не отнимая рук, а потом он поднялся на воздух и стукал по полу. А по азбуке выходило «Аделаида». А Аделаида была тетка покойная хозяйки дома.
— Аделаида, — сказал Шаляпин. — Это, черт его знает, какое-то иностранное имя. Ну и что же?
— А гитара, которая стояла в углу комнаты далеко, поднялась, полетела по воздуху и надо мной прозвонила: «Трам-трам-трам».
Мы смотрели в удивлении. Спрашиваем:
— Прямо пролетела по воздуху без веревки?.. Ну, это замечательно. И трам-трам-трам… Это ловко.
— Ты, значит, медиум? — спросил Шаляпин.
— Я-то не медиум, — сказал Анчутка, — но там был один из Швейцарии, так видно, что медиум. У него из рук, когда мы сомкнулись, так и сыпались искры.
— А вот тут у нас, — говорю я, — в лесу есть курган, древний курган, должно быть. Весь он зарос густым ельником, высокий. И там вот ночью огонь показывается и ходит. И видение в белом. Много раз видели. Вот сейчас я позову, у меня здесь два приятеля-охотника пришли узнать, так как назавтра мы на охоту пойдем. Так вот они вам расскажут, какая здесь штука кажется.
— Я позову охотников.
Один из них был Павел Груздев; а другой Герасим Дементьевич Тараканов. Охотники народ смышленый. Пошел я к ним и сказал:
— Вот что. Сегодня у кургана, где огонь кажется, там жуткое место, надо взять, Герасим, у меня банку, знаешь, сухой спирт, который я беру на ночь рыбу ловить. Ты пойдешь туда, от дорожки-то направо кургана, да возьми с собой простыню, я тебе дам, зажги в кустах спирт, а перед ним встань сам, да простыню-то над собой, вот так, руками высоко подними. Да немного качайся. А когда я крикну: «Идет», — ты вперед так перед огнем-то прыгни и опять стой на месте. Когда Шаляпин к тебе близко подойдет, то ты кинься на него. А ты, Груздев, затуши спирт. Поняли?
Они смеются.
Рассказывали за чаем друзья мои, охотники, что страсть такая у кургана, прямо огонь. Герасим говорит:
— Шел я как-то, запоздал ночью, а огонь горит. Так мигает. Я так сробел. Обернулся — он ко мне ближе, весь белый. Я думаю, что такое? Уж боюсь глядеть. Только меня сзади как схватит за плечи, и вот зачало трясти, прямо душу вытрясает. Я говорю: «Господи! Расточатся врази», — да бегом. А слышу, за мной бежит. Я упал. Смотрю, бежит. И вскочил опять… Так на силу-то прибежал вот сюда, к кухне… Ну, отстало. Вот сейчас-то шел другой дорогой, боязно той-то идти.
— Да, верно, — говорит Груздев, — чего еще… место тут такое, что днем идешь к кургану-то, вот за рыжиками, рыжиков там много, так и то оторопь берет. Говорят, в старину-то в кургане етом воеводу закопали, а он, знать, колдуном был. Так это вот его штуки.
— Вот интересно, — говорит Анчутка. — Надо сделать цепь, сомкнуться и его вызвать. Не иначе, когда он показывается, то это и есть материализация.
— Вот какая штука, — говорит Шаляпин. — Вот это вещь. Но что гитара над тобой летала и над тобой прозвучала «дзынь-брынь» — ты это врешь.
— Как хотите, — сказал Анчутка.
— Ну, дай честное слово, — говорит его приятель архитектор Вася Кузнеков.
— Честное слово, — говорит он.
— В таком случае, — говорю я, — не иначе, что ему открыто. У него свойство такое, натура, так сказать. Медиум… И поэтому надо будет идти к кургану сегодня же.
— Это ведь надо, в 12 часов, в полночь это завсегда больше кажет-то. У нас-то в округе знают. Вот тут, в Охотине, так часто видят. Старый барин жил, Полубояринов. Росту-то вот с вас, Федор Иванович. Ну и сердит… Так он и посейчас в халате там по ночам ходит. Старики-то помнят еще, когда было право господское. Идет Полубояринов, старый уж, как увидит мужика, подзовет, спросит: «Ты что?» А он говорит: «Ничего, барин». Ну, даст ему по морде и пойдет. Такой уж нрав был. Нынче-то уж, конечно, этого нет. А то в Хозареве, в овраге, дом стоял. Он и сейчас еще разваленный остался. Там по ночи-то всегда русалка поет. Днем-то она в реку уходит, а по ночи в доме песни поет:
Не ходи ко мне, мой милый,
Нет крови во мне живой!..
Приближалось уж позднее время. Охотники пошли спать, а я рассказал всем, кроме Анчутки, что будет видение.
В половине двенадцатого ночи мы все сходим с террасы. Темная июльская ночь. Тишина. Большой сосновый лес темнеет кучами среди мелкого леса. Мы тихо идем дорожкой. Поворачиваем по тропинке в сторону кургана. Вдруг…
— Смотрите, смотрите, — кричит Анчутка.
Среди кустов, таинственно мелькая беглым пламенем, горит и как бы движется синий огонь.
— Сомкнёмся скорее, сомкнёмся! — кричит Анчутка. — Явление чрезвычайное, это я сейчас же сообщу… Материализация духа!
И он заставляет нас взять друг друга за руки. Перед огнем, как из земли, выросла высокая, таинственная, освещенная фигура. Было, действительно, фантастично и неожиданно. Шаляпин задумчиво молчал, скрестив руки и опустив голову.
Шаляпин пошел к видению.
Анчутка бросился бежать.
— Стой, — кричим мы, — ты куда? Бежать? Ты все затеял — стой!
И мы поймали архитектора Мазырина.
Фигура светилась. Шаляпин шел к ней.
— Не ходи, — кричал Анчутка, — не ходи. Это материализация. Задушит. Непременно задушит. Пойдемте отсюда скорей.
— Стой, — говорит ему Василий Сергеевич и держит Анчутку. — Это ты все. Ты медиум… Твои штуки… с чертом работаешь…
— Нет, нет, — говорит Анчутка, запыхавшись. — Нет, не я. Это вот он, это Федор Иванович. В нем это есть… Должно быть, он. Он все молчит… он медиум!
Шаляпин подходит к видению, и упал. Упал так, как умеет падать Шаляпин: привык на сцене. К нему бросился призрак, и все погасло. Настала тьма. Анчутка кричал:
— Он погиб…-- и хотел убежать опять.
— Стой, — кричали ему. — Ты все затеял. Идем…
Мы подошли к Шаляпину. Он лежал у дорожки на траве. Мы поднимали его. Он загадочно молчал. Анчутка держал его под руку и, волнуясь, говорил:
— Успокойся, успокойся, пожалуйста. Это материализация. Это ничего… успокойся…
— В чем дело? — сказал Шаляпин. — Что ты дрожишь?
— Да ведь как же, ты упал. Я испугался. Задушит!
— Когда упал? Да ты что, бредишь!
Пришли домой, сели у меня в большой комнате за стол. На открытом вороте рубашки Шаляпина были на шее два красных пятна. Анчутка отозвал меня в коридор и с испуганными черненькими глазами говорил мне:
— Посмотри… Ты видел. На шее пятна. Он его душил. Хорошо, что мы пришли вовремя. Я сейчас еду. Я сегодня же к утру все доложу нашему спиритическому обществу. Мы все сюда приедем.
Как ни уговаривали мы Анчутку остаться, он не мог успокоиться и уехал рано в Москву, когда мы спали.
Через три дня утром получая газеты со станции, мы прочли в «Русских ведомостях», в «Русском слове», в «Новостях дня» сообщение «Видение Шаляпина». Опять через два дня было написано краткое сообщение, где сообщалось, что швейцарские спириты выезжают в Россию на место явления спиритической материализации видения Шаляпина. Мы Шаляпину говорим: «Медиум».
— Ну, медиум, — будили мы его утром, — пора вставать. Пойдем купаться.
Кузнеков, приехав в Москву, рассказал в обществе актеров все как было. Анчутка, узнав, обиделся ужасно, так как ехали иностранные спириты, и в Москве вышла маленькая книжка «Видение Шаляпина» и успешно продавалась во всех книжных магазинах, и вся Москва, от мала до велика, спрашивала:
— Слышали, Шаляпин-то медиум. Ведь это что такое. Сколько одному отпущено. А? А я вот, хоть тресни… ничего не видал.
Ловкий предприниматель, автор книжки, был доволен. Нажил. Спрашивали издателя:
— Что вы написали, «Видение» — ведь это оказалось вздором. «Русское Слово» само опровергло. По рассказам очевидцев, это была шутка.
— Ну, что вы хотите, какая шутка? Мне же сам лично говорил не кто-нибудь, а медиум, архитектор Мазырин, человек почтенный. Я тут ни при чем.
ПРИМЕЧАНИЯ править
Медиум — Впервые: Иллюстрированная Россия. 1934. 20 октября. Печатается по журнальному тексту.
«…Расточатся врази…» — см. выше, прим. к с. 132.