Марк-Антуан Жюльен о своей встрече с первым консулом генералом Бонапартом
править9 апреля 1800 г.
правитьВ ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС имеется фонд (№ 317) известного деятеля Великой французской революции Марк-Антуана Жюльена. Документы, собранные там, были переданы родственниками М.-А. Жюльена Локруа, по совету известного историка Ж. Буржена, Институту марксизма-ленинизма. Многие документы этой коллекции являются уникальными, большинство их никогда не публиковалось. В СССР они изучались только видным советским историком В. М. Далиным 1.
Публикуемый документ относится к встрече М.-А. Жюльена с Наполеоном 9 апреля 1800 г. По возвращении домой М.-А. Жюльен подробнейшим образом изложил в виде тезисов то, что говорил ему первый консул 2. Чтобы правильно оценить значение его записей, необходимо сказать несколько слов о самом авторе и его позиции в 1799 г., накануне и после переворота 18 брюмера.
М.-А. Жюльен (1775—1848) в 1793—1794 гг. был убежденным якобинцем и даже можно сказать — робеспьеристом. В свои девятнадцать лет он высказывал очень зрелые суждения о социальном характере Французской революции, на которые позже, как установил В. М. Далин, обратил внимание К. Маркс 3. Известны похвальные отзывы самого М. Робеспьера о М.-А. Жюльене 4. Несмотря на свою молодость, он с успехом выполнял многие ответственные миссии, поручавшиеся ему Комитетом общественного спасения. Естественно, что после переворота 9 термидора М.-А. Жюльен подвергся преследованиям. Как он сам писал, ему пришлось провести «пятнадцать месяцев в тюрьмах», «ожидая смертного приговора» 5. В тюрьме Плесси состоялось его знакомство с будущими руководителями «равных»: Г. Бабёфом, Ф. Буонарроти и Дарте. Хранящиеся в ЦПА ИМЛ дневниковые записи М.-А. Жюльена содержат много интересных и важных деталей о поведении бабувистов и его самого в тревожные дни вандемьерского мятежа 1795 г. Заключенные Плесси, руководимые бабувистами (и среди них М.-А. Жюльеном), просили начальника тюрьмы дать им свободу, чтобы защищать республиканский порядок от монархистов. В петиции, ими составленной, говорилось, что республиканцы готовы соорудить вокруг Конвента «защитный вал из своих тел, чтобы сражаться, умереть или победить рядом с народными представителями» 6.
Однако по выходе из тюрьмы пути Г. Бабёфа и М.-А. Жюльена резко разошлись. Очевидно, здесь в первую очередь сказалось непринятие М.-А. Жюльеном коммунистической программы «равных». Имели место, на, наш взгляд, и мотивы субъективного характера: бывший робеспьерист просто не хотел ввязываться в новое рискованное дело, которое могло навлечь на него еще более крутые репрессии. «Мне 21 год, — писал он по выходе из Плесси, — пусть зарю моей жизни больше не омрачают тревожные видения, пусть мирные дни сменят мои долгие несчастья и дни тревог» 7. Опасностям, связанным с «заговором» Г. Бабёфа, М.-А. Жюльен предпочел участие в итальянской кампании генерала Бонапарта. Он стал редактором газеты «Курьер итальянской армии». В ЦПА ИМЛ имеются некоторые статьи и черновики, написанные им для газеты 8. Затем М.-А. Жюльен вместе с Бонапартом короткое время находился в Египте, откуда по состоянию здоровья (из-за обострения туберкулеза) отбыл сначала в Италию, где был одним из ближайших политических советников генерала Шампионне, командовавшего французскими войсками в Неаполе, а потом и во Францию.
В 1799 г. М.-А. Жюльен в целом находился на умеренных якобинских позициях. Конечно, он уже ушел сильно вправо от М. Робеспьера. Кроме того, он порицал террор и жестокости революции, говорил об «океане крови», который разлился в 1793—1794 гг. и тем самым скомпрометировал само дело, но все-таки М.-А. Жюльен продолжал высоко оценивать деятельность Комитета общественного спасения, встречался и поддерживал отношения со многими якобинцами и бабувистами, критиковал политику Директории и даже принадлежал к умеренной части якобинского общества «Манеж».
Вместе с тем для М.-А. Жюльена часто было характерно стремление к примиренчеству. Очевидно, оно шло от его натуры, может быть, молодости, возможно, что в основе этого стремления лежало вполне естественное желание сохранить жизнь, уцелеть в тех бурных событиях. Но это примиренчество четко прослеживается у М.-А. Жюльена. В 1795 г. он призывал патриотов сплотиться вокруг термидорианского Конвента, в 1796 г. стал одним из сотрудников министерства полиции при правительстве Директории — он старался найти союз с существующим режимом.
При этом, как верно заметил В. М. Далин, М.-А. Жюльен не был человеком типа Талейрана или Ж. Фуше. В противном случае его жизнь тогда сложилась бы намного благополучнее. М.-А. Жюльен старался быть честным перед самим собой. Совершая тот или другой шаг, он пытался найти себе оправдание и, вероятно, мучительно страдал, пока не находил его. Эта черта характера М.-А. Жюльена, как нам кажется, многое объясняет в его поведении после 18 брюмера.
К бонапартистскому перевороту он отнесся настороженно. С одной стороны, генерал Бонапарт еще оставался его кумиром, с другой — идеалы юности не позволяли ему сразу и целиком признать происшедшее. М.-А. Жюльена шокировали бесцеремонность и грубость Бонапарта в отношении к «народным представителям» в Совете пятисот в роковой день 19 брюмера. «Ты знаешь, — писал он через десять дней после переворота одному из своих друзей, — как я был опечален личной несправедливостью, допущенной в отношении многих из тех, кого я уважаю, а особенно ударом, нанесенным Национальному собранию» 9. Но верный себе, он и тут пытался найти оправдание действиям Бонапарта: национальное представительство при Директории фактически было уничтожено, «Конституция и Республика существовали только на словах, и французский народ, утомленный и недовольный, согласится с радостью с любым изменением, потому что всякое изменение, когда кругом несчастья, открывает благоприятные возможности и счастливые надежды» 10. В этом письме мы находим еще один аргумент: «Нужно признать, что новое правительство, состоящее из лиц, за которыми стоит общественное мнение, искусно принимает меры, наиболее пригодные к тому, чтобы примирить с ним умы» 11. В то же время М.-А. Жюльена одолевали сомнения: не является ли переворот 18 брюмера «прелюдией к чисто олигархической системе», потому что в законодательные комиссии вошли одни «лакеи и люди, у которых есть лишь один талант — продаваться кому угодно, лишь бы те были облечены властью» 12. Ему не нравится то, что на республиканцев взваливают ответственность «за все ненавистное в системе, при которой они не только не пользовались влиянием, но и сами были гонимыми». Как раз республиканцев, по его мнению, прогнали из Совета пятисот и сохранили «тех, кто причинил зло» 13.
Но и республиканцы виноваты. «На заседании 19 брюмера, напуганные тем, что к власти не были призваны подлинные друзья революции, изолированные и ни о чем не предупрежденные, охваченные страхом и недоверием многие из них, увидя, что в зал входит генерал, окруженный воинской силой, начали строить самые страшные предположения и… выставляя себя в смешном виде (признаемся в этом самим себе), издавать возгласы, которые ничто не оправдывало» 14. В этом же письме своему другу М.-А. Жюльен пишет о возможности тайной с ним встречи, с тем чтобы решить вопрос об издании в Нёшателе брошюры для выяснения позиции республиканцев 15. В этом, очевидно, цель письма, но кто его адресат — неизвестно. Само письмо характерно для М.-А. Жюльена, оно отражает его колебания и сомнения тех дней.
В те дни он много размышлял о существе и цели бонапартистского переворота. Он проявлял немалую энергию, писал памфлеты, встречался с друзьями, пытался определить направление эволюции режима. Одно из своих произведений, «Размышления о дне 19 брюмера, причинах его вызвавших и способах укрепления результатов его», он адресовал непосредственно «консулу Бонапарту» 16. Гонения на республиканцев, последовавшие сразу после 18 брюмера, он рассматривал чем-то вроде «неслыханного недоразумения». В его задачу входит примирение Наполеона с левыми кругами, в том числе и с якобинскими. Эти произведения, написанные в конце 1799 — начале 1800 г., представляют из себя настоящие политические трактаты. Он пытается провести в них главную мысль: «Бонапарта могут спасти только республиканцы, и только он может их спасти» 17. Истоки брюмерианского переворота, доказывал он, лежат не в честолюбии и жажде власти, а в стремлении обновить Францию, вывести ее из критического состояния. «Республика распадалась, — говорит М.-А. Жюльен об эпохе Директории, — нужны были перемены… Все политические секты спекулировали на несчастьях Родины, интриганы и заговорщики окружали нас» 18. Нарисовав столь безрадостную картину, М.-А. Жюльен говорит, что Франция нуждалась в правительстве. «За все десять лет Франция имела его только раз, это был Комитет общественного спасения до 9 термидора. Он совершил великие дела, которые были отягощены великими ошибками, но он спас Францию. Это понятно каждому. Ему отдавали должное даже роялисты, эмигранты и заграничные писатели» 19. Характеристика Комитета общественного спасения не случайна. М.-А. Жюльен еще раз хочет напомнить генералу Бонапарту его якобинское прошлое: дружбу с братом М. Робеспьера — Огюстеном, памфлет «Ужин в Бокере», защищавший якобинское правительство, осаду Тулона. Кроме того, эта оценка находится в логической связи с главной мыслью произведения: революция должна быть закончена, нужно сохранить все ее завоевания, и прежде всего республику. «18 брюмера должно быть последним из всех политических потрясений, — писал М.-А. Жюлен, — чтобы исчезли, как вы говорите, все фракции, а остались только французы» 20. Эти же идеи он развивал в другом памфлете: «Размышления о политическом положении Франции», написанном в вантозе VIII г. 21
Очевидно, что с этими мыслями М.-А. Жюльен пришел на встречу с первым консулом, которая состоялась, как уже отмечалось выше, 9 апреля 1800 г. Хотя нам известны только ответы Наполеона, нетрудно представить, какие вопросы ставил собеседник, повторивший, вероятно, в главном идеи, изложенные им в своих произведениях.
Публикуемый документ интересен по ряду моментов.
Прежде всего, он позволяет судить о тактике Наполеона в обработке общественного мнения после 18 брюмера. Первый консул, разумеется, хорошо знал, что М.-А. Жюльен принадлежит к оппозиционному якобинскому лагерю, который представляет для него потенциальную опасность. Поэтому он искусно построил беседу, пытался убедить своего визави в искренности своих республиканских намерений. Отсюда различные многообещающие заявления, что он совсем не хочет установления наследственной формы правления, восстановления знати, а намерен только укрепить республику, уничтожить фракционную борьбу и навести порядок в стране. Бонапарт, как видим, в общем даже согласился с высокой оценкой робеспьеристского Комитета общественного спасения. Попутно отметим, что эта оценка является едва ли не единственной, высказанной за весь период его пребывания у власти. В годы Консульства и Империи он старался не касаться этой острой темы. Наполеон упомянул о М. Робеспьере только однажды в Государственном совете, но ни разу не вспоминал о нем в своей переписке и даже в беседах со своими доверенными людьми 22. По словам секретаря Наполеона Бурьенна, первый консул пытался скрыть факт своего участия в защите якобинской диктатуры. В период Консульства он приказал отыскать все сохранившиеся экземпляры написанного им в 1793 г. памфлета «Ужин в Бокере» и уничтожить их 23. Понятна отсюда ценность отзыва Наполеона о робеспьеристском Комитете общественного спасения в беседе с М.-А. Жюльеном.
Вместе с тем Бонапарт, сам в прошлом якобинец, хорошо знал, на что способны эти смелые люди. По свидетельству многих мемуаристов, в том числе и людей, близко знавших его, якобинцев он опасался больше всех остальных и даже больше, чем роялистов. Талейран вспоминал, что якобинцев Наполеон делил на два типа: подслащенных и соленых. «Первые, считал он, при небольших деньгах очень удобны для новой власти, они поддерживают в ней решимость. Но соленые, тех нельзя отесать. Со своей метафизикой они способны погубить двадцать правительств» 24. Поэтому не случайно, отпуская М.-А. Жюльена, Наполеон не побрезговал закончить разговор вульгарной угрозой. Она предназначалась, конечно, не М.-А. Жюльену, человеку мирному и склонному к компромиссам, а его более решительным друзьям.
В то же время первый консул не всегда дипломатничал. Кое-что из своих планов он раскрыл. Это касается, в частности, его намерения уравновесить в будущем две тенденции — «народные и аристократические». Как известно, в дальнейшем правительство объявило амнистию эмигрантам, приветствовало их возвращение во Францию и заключило конкордат с папой Римским.
В соответствии со всем строем своего мышления Наполеон высказал довольно циничное суждение об общественном мнении. Однако надо отметить, что Наполеон был одним из первых государственных деятелей, придававшим ему большое значение и пытавшимся различными средствами воздействовать на него.
Уникальность документа состоит еще и в том, что он представляет из себя очень точную запись высказываний Наполеона, сделанную буквально сразу же после беседы. В этом преимущество данного документа перед многочисленными мемуарами, написанными спустя десятилетия. Добавим к сказанному, что подобного рода материалы, относящиеся к 18 брюмера или к началу Консульства, не дошли до нас, хотя в те дни первый консул встречался с представителями разных политических группировок и даже с вождями Вандеи (Жоржем Кадудалем, Шатийоном, Д’Андинье и др.) 25. Записки М.-А. Жюльена более достоверно, чем, например, мемуары, помогают воссоздать атмосферу того времени.
Остается сказать несколько слов о дальнейшей судьбе их автора. М.-А. Жюльен не достиг сколь-нибудь высоких должностей. Со своими постоянными сомнениями и колебаниями он не казался Наполеону таким человеком, которому можно было доверить ответственное дело. Первый консул собственноручно вычеркнул его имя из списка кандидатов в Трибунат. Только в 1805 г. М.-А. Жюльен стал кавалером ордена Почетного легиона, но и эта награда нисколько не сказалась на его служебной карьере 26. Общественная деятельность М.-А. Жюльена привлекла внимание после падения Наполеона, когда он стал редактором журнала «Энциклопедическое обозрение».
Выдержки из беседы с Б. 19 жерминаля VIII г.
править1. Общественное мнение за меня, ибо известно, что я не занимался ни проскрипциями, ни выискиванием предлогов для заговора и оставался глух к партийным предрассудкам.
2. Я хочу укрепить Р[еспубли]ку, вне которой, я знаю, нет ни спасения, ни славы для меня. Однако я полагаю, что в большом государстве республиканское прав[ительст]во сохранить невозможно, разве что его удастся умерить, почти уравновесив его народные и аристократические, я бы даже сказал, монархические тенденции. — В этом отношении нынешняя Конст[итуци]я представляется мне наиболее подходящей для Франции, хотя не стану отрицать, что в ней могут произойти некоторые изменения, порожденные обстоятельствами.
3. Сложившееся в наш век и у нас общественное мнение заставляет отбросить всякую мысль о возможности восстановления в правах аристократии, наследственной власти, привилегированных сословий, абсолютного неравенства… всем хочется равенства, сменяемости главнейших должностных лиц. Вчера мое положение было таким-то, сегодня я должностное лицо, а завтра вновь растворюсь в толпе…
4. Общественное мнение часто подобно норовистому коню, которого я сдерживаю и пытаюсь направить с помощью…
5. Когда правительство утрачивает доверие общественного мнения, оно падает. Именно это и произошло с Исполнительной] Директорией] 30 прериаля и 18 брюм[ера].
6. Меня избрали врачевателем, но вместо больного я нашел труп… его надо реанимировать.
7. Я заставил замолчать в себе человека, дабы позволить говорить и действовать лишь правителю. И вот я обрек себя на тяжкую жизнь, будучи часто окружен людьми, коих не люблю и не уважаю, но чьими услугами вынужден пользоваться.
8. Я презираю его так же, как и Вы 27. Знаю, что он был моим недругом, но он ничем мне не был обязан. Полагаю, что он полезен на своем месте, я его там оставляю и использую.
9. Другой — далеко не друг мне 28. Это не мешает мне держать его на виду. Его бывший коллега, на мой взгляд, достоин уважения и полон талантов. Однако общественное мнение ставит ему в упрек ставшие слишком известными слова, и мне приходится еще выжидать, чтобы использовать его достойным образом, достойным того, кто принадлежал к великому правительству 29.
10. К. де С. П. лелеял обширные планы. Он хотел возродить свой век и свою страну, дать новые установления, исправить нравы. Но он слишком затянул череду убийств, сделал последние достоянием публики, и, вызвав возмущение всей нации, сам себя убил. — Вряд ли найдется хоть десять дней, когда бы я не приказывал расстрелять десятки шуанов на востоке или в окрестностях Парижа. Но я остерегаюсь наводнять газеты их именами и описаниями их смерти.
11. И цель, и даже средства у нас уже не те, что у К. де С. П. Общественное мнение требует иного. Мы хотим Республики смешанного типа.
12. Мне ведома несправедливость общественного мнения, осуждающего человека за слова и, по-видимому, забывающего, что другой хладнокровно приказал расстрелять тысячи невинных. Однако упрекали его за то, что жил подобно Сарданапалу, ибо даже самый испорченный народ не желает, чтобы им управляли всякие…
13. Ф. был способен на большее 30. Все же я увидел лишь недостаточную активность там, где другие желали, чтобы я усматривал злонамеренность и пособничество врагам правительства.
14. Там, где Исполнительная [Директория] стала бы преследовать заговор, я видел лишь необдуманные слова и, вместо того чтобы арестовать и выслать К. и Ж., велел передать им, чтобы отправлялись в деревню и вели себя там тихо 31.
15. Прежде чем действовать, нужно прикинуть результаты. Тому, кто объявляет себя моим врагом, следует заранее знать, сможет ли он одержать победу. — Народ не поднимается в один день. Всегда имеются признаки, предвещающие волнение. Я наблюдаю, прислушиваюсь и даже готов позволить противные речи; но все, что может стать опасным, будет мгновенно подавлено. Мое ремесло — побеждать. Когда пробьет мой час или когда от меня отвернется общественное мнение, я исчезну, подобно многим другим.
16. За границей — это не люди, а правительства 32. И я доволен их официальными сношениями. — Новая коалиция еще не окрепла. — Мы сумеем предупредить ее.
17. Доказательством тому, что я не хотел свержения Республики, ее существование. 18 брюмера я мог бы послушать англичан, предлагавших мир в случае восстановления трона. Я мог бы договориться с Вандеей, чьих вождей с презрением отверг, принудив к миру силой оружия. — Я мог бы отсечь самые знаменитые головы республиканцев, чего хотели и чему давали мне множество поводов. Я же не пожелал даже их изгнания.
18. Вот истины, которые должны поразить людей разумных и благонамеренных. Неразумным же и неисправимым мне сказать нечего.
Комментарии
править1. Далин В. М. Марк-Антуан Жюльен после 9 термидора. — Далин В. М. Люди и идеи. М., 1970, с. 37-88.
2. Небольшие отрывки из этого документа цитировались В. М. Далиным. См.: Далин В. М. Люди и идеи. М., 1970, с. 85 86.
3. Далин В. М. Указ. соч., с. 39.
4. Там же, с. 38.
5. ЦПА ИМЛ, ф. 317, оп. 1, ед. хр. 731.
6. Цит. по: Далин В. М. Указ. соч., с. 48.
7. ЦПА ИМЛ, ф. 317, оп. 1, ед. хр. 767.
8. Там же, ед. хр. 888, 893.
9. ЦПА ИМ Л, ф. 317, оп. 1, ед. хр. 1124.
10. ЦПА ИМЛ, ф. 317, оп. 1, ед. хр. 1124.
11. Там же.
12. Там же.
13. Там же.
14. ЦПА ИМЛ, ф. 317, оп. 1, ед. хр. 1124.
15. Там же.
16. Там же, ед. хр. 1142—1143.
17. ЦПА ИМЛ, ф. 317, оп. 1, ед. хр. 1156.
18. Там же, ед. хр. 1143.
19. Там же.
20. Там же.
21. ЦПА ИМЛ, ф. 317, оп. 1, ед. хр. 1156.
22. См. об этом: Мathiez A. Robespierre et ses adversaires juges par Napoleon. — «Annates Revolutionnaires», 1919; Tulard J. Robespierre vu par Napoleon. — Actes du colloque Robespierre, 1965, p. 35-45.
23. Буриенн. Записки. СПб., 1834, т. I, ч. 1.
24. Талейран. Мемуары. М., 1959, с. 165.
25. В конце декабря 1799 г. и начале января 1800 г. состоялись две встречи первого консула с агентом роялистов в Париже Гид де Невиллем и одним из вождей Вандеи Д’Андинье. Гид де Невилль и Д’Андинье позднее описали эти встречи в своих мемуарах. (Memoirs et souvenirs du baron Hyde de Neuville. T. 1. P., 1892, p. 267—275; Mimoires du general D’Andigne. T. 1. P., 1900, p. 415—428.)
5 марта 1800 г. Наполеон встретился с Ж. Кадудалем и в тот же день обедал с другим роялистом — Шатийоном. Своими впечатлениями о беседах с роялистами первый консул поделился в письме к Брюнy. (Napoleon. Correspondance. Т. VI, p. 162—163.)
26. ЦПА ИМЛ, ф. 317, оп. 1, ед. хр. 1236, 1237.
27. и 28. Неизвестно, кого имел в виду Наполеон.
29. и 30. Возможно, что в данном случае речь идет о министре полиции Ж. Фуше.
31. Неизвестно, кого имел в виду Наполеон.
32. Очевидно, речь идет о враждебном отношении к Наполеону за границей. Он считал, что такое отношение характерно для правительств, а не для народов.
(пер. Д. М. Туган-Барановского)
Текст воспроизведен по изданию: Марк-Антуан Жюльен о своей встрече с первым консулом генералом Бонапартом 9 апреля 1800 г. // Великая французская революция и Россия. М. Прогресс. 1989