Мариенбад (Тэффи)
| ← Старый моряк | Мариенбад | О мошенниках → |
| Из цикла «На чужбине», сб. «Дым без огня». Опубл.: 1913. Источник: Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 5: «Карусель». — М.: Лаком, 2000. — С. 323-325. • Впервые в качестве второй части рассказа «Сезоны» без самостоятельного заглавия, но отделён отбивкой: Русское Слово. — 1913. — 7(20) июля. — № 156. — С. 3. |
Мариенбад в полном разгаре. Здесь — русско-американский сезон.
Русские вздохи, теплые, уютные, и американские улыбки, честно обнажающие запломбированные золотом зубы, — все вплоть до коренных.
Маленькая, черная, как мышь, американка переплыла океан потому, что ей показалось, что у нее правая щека толще левой.
— Сделайте так, доктор, чтобы я похудела справа и пополнела слева.
Доктор прописал массаж, и американка обиделась. Массаж можно и в Вашингтоне достать. Ей нужно что-нибудь особенное, — мариенбадское. Она хочет, чтоб щека похудела от мариенбадской воды.
Доктор смотрел на нее с тоской и отчаянием, но когда мышь переплыла океан, она вправе требовать себе удовлетворения.
Американка излила передо мной свою печаль, и сразу дала ей дельный совет:
— Неужели вы не знаете, как поступают в таких случаях? А ведь это так просто! Вам нужно похудеть с правой стороны. Отлично. Выпейте три стакана Крейцбрунена[1] и ложитесь на правый бок. Вода вся перельется на эту сторону, — значит, и будет действовать только на нее, а левый бок останется, как был.
Американка долго удивлялась и благодарила меня.
На прощанье сказала, что в Америке я могла бы составить себе имя и приобрести большую практику. А я улыбалась скромно:
— Мы, русские, мы не честолюбивы…
Приехал обычный мариенбадский гость — четырнадцатипудовый алжирский нотариус.
Он чувствует себя знаменитостью и обижается, если кто-нибудь, пройдя мимо, не обернется на него.
Местные магазинные и ресторанные фрейлейн решаются разговаривать с ним только втроем или вчетвером. Им кажется, что с человеком таких размеров можно говорить только хором.
Приехала традиционная американка с сорока сундуками туалетов. В семь часов утра она выходит под колоннаду пить свою воду в открытом платье с брильянтами на шее и руках, башмаках и зубах, — у нее в два боковых зуба вставлены бриллианты.
— Вы знаете, — говорит русская сплетница, — к ней каждое утро ювелир ходит, зубы ей чистит.
Собеседница, печальная старуха с больной печенкой, сердится на американские бриллианты. Она думает, что у нее болит под ложечкой именно от этих бриллиантов.
— И как это им только полиция позволяет безобразничать! Дурили бы у себя в Америке.
Дама в нитяных перчатках и стоптанных сапогах, слегка покраснев, вмешивается в разговор:
— Нет, я люблю бриллианты. У моей сестры, — у нее своя колбасная в Вильне, — так много бриллиантов, что она даже не может их все на себя надеть, — тяжело. Так она, когда на бал едет, всегда лакея с собой берет, лакей бриллианты за ней на подушке носит.
— Ну, а как же она танцует-то? — недоверчиво спрашивает сплетница.
— Да очень просто, танцует, а лакей, значит, сзади танцует, и брильянты на подушке.
Воцаряется долгое молчание.
— Неудачный ныне сезон, — меняет разговор сплетница. — Ужасная публика. Все какие-то голодранцы, по-немецки ни бе ни ме.
— Ужас, ужас! — соглашается сестра бриллиантовой колбасницы. — Ни туалетов, ни манер. Из людей нашего круга только один саксонский король[2]. Неудачный сезон!