Маленький и носильщик (Яхонтов)

Маленький и носильщик
автор Евгений Николаевич Яхонтов
Опубл.: 1911. Источник: az.lib.ru • Текст издания 1926 г.
Первоначальное название: «Хабарда».

Юношеский сектор издательств а " Пролетарий "

1926

Библиотека молодого рабочего

Е. Яхонтов править

Маленький и носильщик править

(Хабарда *) править

  • ) — Хабарда — обычный в Закавказье возглас: «берегись! сторонись!»

I править

Было это только его прозвище, а звали его Василием, чаще — - Васо; фамилия его была Гамреклидзе.

Отца его задавила машина около Сурамского тоннеля, а мать умерла, когда ему было пять лет.

Он вырос на улице, как вырастают сотни безродных, брошенных детей, питаясь то там, то здесь у добрых соседей и одеваясь в обноски, которые ему давали из богатых домов.

Восьми лет, в Лохмотьях, сквозь дыры которых проглядывало его смуглое тельце, он бегал по улицам с пучками афиш и газет и, догоняя на городском проспекте офицеров, господ с важными лицами, заглядывал им в лицо и кричал: «Газеты, газеты, газеты!»

— Ишь, чертенок, какой шустрый! — говорили офицеры, следя глазами за его загоревшими, быстро мелькавшими по асфальту тротуара босыми ножками.

— Бедное дитя, — томно вздыхали барыни. — Какой маленький и хорошенький! — и вынимали из своих сумочек копейки.

— На, мальчик, на!

Мальчик брал деньги и совал в руки барыни афишу или газету.

— Не надо, глупый, не надо! Это так, тебе…

Но Васо плохо понимал по-русски и настойчиво навязывал газету даме, зная, что даром на свете ничего не дают.

— Ну какой ты, право! Говорю тебе, не надо!

Васо летел дальше, сверкая пятками, и кричал:

— Газеты, газеты! — «Чудачка барыня! — думал он, — деньги дала, газету не берет».

II править

На перекрестке двух улиц, около гостиницы «Колхида», всегда стояло, сидело или просто лежало на тротуаре несколько мушей [ муша — носильщик тяжестей ] . —

Почти все они были земляки, почти все из горных северных уездов губернии.

Здоровые и крепкие, будто выкованные из упругой стали, эти люди тяжелым трудом зарабатывали себе кусок хлеба.

На спине каждого из них было прилажено веревочное седло, надевавшееся, как ранец, на плечи, а у широкого кожаного пояса висел пучок толстых веревок.

Переносили разные предметы, часто большой стоимости. Дорогие шкафы, столы, разная мебель, бурдюки с вином, ящики, — все это перебывало на крепких спинах мушей.

Муша втаскивал на своей спине на второй и третий этаж громадный рояль; втаскивал шаг за шагом, осторожно, не зацепив и не стукнув ни разу дорого стоящий инструмент о стену.

Когда не было работы, муши или занимались мирною беседою, или дремали под ласковыми лучами кавказского солнца.

И небо казалось так далеко от земли, и так прекрасно, что не хотелось отрывать от него взора.

Одни из мушей тихо мурлыкали под нос песни своих гор, другие переносились мыслями в свои деревни на высоких горах, где солнце еще ласковее светит и небо еще прекраснее.

— Муша! Муша ! — раздается откуда-то крик, и десяток бедняков срывается с места и, тяжело шлепая по каменным плитам: тротуара обутыми в кожаные лапти ногами, несется на голос.

Но нужен только один; девять уныло плетутся назад, выжидая, что и до них дойдет очередь. А на спину счастливца, захватившего работу, двое или трое рабочих, пыхтя и надрываясь, водружают какую-нибудь махину, которую муша тащит часто очень далеко, в дальний конец города, за 20 — −30 коп.

Так живут муши изо дня в день, зарабатывая тяжким трудом жалкие гроши.

III править

Когда Васо немного подрос и освоился с уличною жизнью, он свел знакомство с мушами.

Часто, распродав свои газеты, Васо шел к мушам, робко садился на край тротуара и слушал рассказы этих сильных и суровых людей.

Муши не гнали мальчика от себя. Сначала они не замечали его; но когда Васо стал приходить чаще, они вступили с ним в беседу.

— Эй, бичо [ бичо — мальчик ], иди к нам поближе; не бойся: не укусим! — поманил к себе один из мушей.

Васо подошел.

— Ты чей будешь?

Мальчик задумался.

— Я?.. Ничей я… — ответил он.

— Вот тебе и на! Да отец-то есть у тебя?

— Нет, дяденька. Умерли оба — отец и мать…

— Э-э-э!.. — протянул муша. — Твое дело плохо… ты еще маленьким такой, тебе лет десять есть?

— Не знаю.

— Вот, братцы, — обратился говоривший к товарищам, сидевшим поодаль, — мальчуган-то без отца, без матери, сирота круглый.

Кое-кто из мушей поднялся и подошел к Васо.

— — А как зовут тебя, мальчишка?

— Васо.

— У меня сынишка дома остался, такой же, как этот, десяти лет, — задумчиво сказал один.

— И у меня… — произнес тихо другой.

И замолчали.

Эти бедные люди, такие здоровые, вспомнили каждый об оставленных в родной деревне дорогих детях и грустили по ним. И тоска делала их жалкими, будто они сами были беспомощными детьми, заброшенными в неприветливый город.

— Ты где же живешь, мальчуган? — спросил высокий, тот самый, который первый сказал, что оставил в деревне сына.

— Я — так, где придется.

— Хочешь, иди к нам; будешь с нами жить. У нас тебя никто не обидит, не дадим. А то, верно, достается порой от мальчишек?

Васо чистосердечно сознался, что, действительно, мальчишки иногда бьют его, отнимают даже выручку от газет, раз и газеты изорвали.

— Ну, вот видишь! Айда к нам. У нас все ребята дружные.

Васо поселился у мушей. Высокий муша, Соломон, скоро привязался к мальчику. Он вел с ним долгие беседы о своей деревне, о доме.

— А вы, дяденька, зачем здесь, в городе, когда у вас дома жена и дети остались? — полюбопытствовал однажды Васо.

— Эх, дурачок ты,. Васо! Мал еще, не понимаешь. Дома у меня пять душ — жена, трое детей да, мать-старуха; всех кормить нужно, а у меня в деревне земли всего две кцевы [ кцева — около одной трети десятины ], кукурузы посадить негде. На своих двух кцевах весною я посадил немного фасоли, луку. Вот этим и живет семья; а муку покупаем. Если бы я не зарабатывал здесь, в городе, своей спиной, так всем, пожалуй, пришлось бы волком выть с голоду.

— Не веселая здесь жизнь. Работаешь, работаешь, хуже ишака, а пищи хорошей — раз в год поешь. Какая наша пища: чурек да кусочек сыру, иногда стакан вина; мяса и не увидишь никогда. Да, брат, плохо бедному человеку! — продолжал, вздыхая, муша.

— Д вы, дяденька, много зарабатываете в месяц? — деловым тоном спросил Васо.

— Я?. . — Соломон усмехнулся. — Рублей 15 выручу, а в хороший месяц и все 20.

— Ой, ой! — удивился Васо. — Так много!?

— Ну, и чудак же ты, парень! Разве это много? Целый день, с утра до ночи, работаешь, спишь на земле, ешь, что придется. Силу свою тратишь… Да разве это много за такую-то работу?

— Я, дяденька, тоже мушою сделаюсь, когда вырасту. Право! Заработаю себе много денег и лавку открою.

— Ишь ты какой! Видно, что городской: сейчас — лавку.

Васо твердо остановился на мысли сделаться мушою, потому что занятие это казалось ему очень выгодным, а главное — нравилось ему.

IV править

Поселившись у мушей, Васо мало-помалу забросил свой первоначальный промысел — продажу газет. Он занялся другим делом.

С утра он занимал пост около лавок, которые тянулись длинными рядами, и выжидал покупателей. Тут были лавки бакалейные, гастрономические, мясные, молочные, фруктовые, овощные, колбасные, булочные. Эти лавки с утра посещались разными барынями и господами, которые делали здесь покупки и заставляли мальчишек нести купленное, конечно, за вознаграждение.

Васо зорко высматривал добычу, и только стоило какой-нибудь барыне с целым десятком свертков или корзиной в руках крикнуть: «бичо!» — он, опережая всех, летел на зов и кричал благим матом: «Хабарда! Хабарда !»

— Ишь, ты, чертенок голопятый, раскричался! Вот я тебе покажу! — грозил ему городовой, здоровенный солдат с рыжими, как мочала, усами. — Нетто можно здесь порядок нарушать!

Но эти нравоучения не производили на Васо никакого действия. Схватив ношу, он устремлялся за владельцем ее, ловко расталкивал прохожих руками и кричал: «Хабарда! Хабарда !»

Над городом стоял гам: трещали звонки конок; продавцы расхваливали свои товары; приезжий крестьянин энергично подгонял ударами палки маленького ослика, гнувшегося под тяжестью корзин с углем, и отчаянно кричал: «Углей, углей!» Стучали подковы лошадей о камни мостовой; дребезжали колеса экипажей, повозок, тачек; а над всем этим хаосом звуков звонкою ноткою, ясно и отчетливо выделялось одно слово: «Хабарда! Хабарда !»

С тех пор Васо и прозвали «Хабарда».

И лавочники, и покупатели звали его не иначе, как «Хабарда».

Надо было кому-нибудь поскорее отправить домой покупку или послать с каким-нибудь поручением — знали, что никто не сделает этого так быстро, аккуратно и так надежно, как «Хабарда».

Кричали: «Хабарда!» И «Хабарда» являлся как из-под земли.

V править

В послеобеденные часы, когда оживление уляжется на улицах и реже раздаются крики «муша!» и «бичо!», муши распола га лись на тротуаре на отдых. Сняв свои безобразные. тяжелые ранцы, они подкладывали их под голову и сладко дремали, будто это были мягкие пуховые подушки, а не твердые, как камень, веревочные кочки.

Васо тоже отдыхал, но спать он не мог. Он ложился на спину и подолгу смотрел в небо..

Небо было голубое, и в нем плыли белые, как вата, и легкие, как пух, маленькие облачка.

Васо долго и пристально следил за облачками, и в голове его зарождались разные мысли.

— Дяденька, куда это облака идут?

Задремавший Соломон поднял к небу лицо и, подумав, сказал:

— В Персию. Там — Персия, а вон там — Турция.

Васо хотел спросить, что это за Персия и Турция, но Соломон уже опять умостился на своем ранце, и неловко было его беспокоить.

Когда по улице пролетал вдруг стрелою богатый экипаж, запряженный дорогими конями, Васо, встревоженный в своем спокойном созерцании неба, приподнимался и долго смотрел вслед экипажу.

VI править

Время шло. В 15 лет Васо надел на спину веревочное седло и сделался настоящим мушою.

— Рано тебе еще, паренек, — говорил ему Соломон. — Подрос бы еще, окреп бы…

— Ничего, дядя Соломон! Я и теперь любому муше не уступлю. Видишь, какой я уж большой.

Соломон смотрел на статную, развитую не по летам фигуру Васо и качал головою..

— Рано еще приниматься за такой труд! Рано!

Хабарда начал зарабатывать хорошо. Молодое тело его было крепко и гибко; ноги не дрожали и верно становились под тяжестью ноши.

На спину Васо взваливали бурдюк с вином, мешки с мукою, тяжелые ящики, разное добро, и он разносил все это по городу, быстро, осторожно, почти не останавливаясь,, чтобы перевести дух.

И, как прежде, переходя шумные улицы,, запруженные галдящею и снующею взад и вперед толпою, он кричал во все горло : «Хабарда! Хабарда !»

Все в городе и теперь звали его Хабардою.

Мальчишки, продавцы газет, каким и он когда-то был, кричали, приветствуя его:

— Здравствуй, Хабарда! Как живешь?

Лавочники, когда им нужен был носильщик, видя Хабарду в толпе, не кричали: «муша!» а звали его: «Хабарда, сюда!»

И он везде поспевал.

— Ты, парень, не очень-то надрывайся над работой… — предостерегал его Соломон. — Береги себя: много нашего брата погибает смолоду.

— Ничего, дядя Соломон! Смотри, какие у меня руки!

Хабарда завертывал рукава и показывал сильные, мускулистые руки.

— Не в руках дело, чудак! Не надорвись.

— Ладно! .

— И чего ты суетишься? Думаешь — все деньги, какие есть в городе, заберешь в свой кошель?! Не заберешь, хлопец!

— Погоди, дядя, заработаю, будем с тобой богачами. Лавку откроем! Хо-ро-шо!

VII править

Из мастерской немца Френкеля надо было отнести заказчику тяжелые железные ворота.

Вызвался нести Хабарда за 60 копеек.

— Ой, Хабарда, не берись, не донесешь! — предупреждали его товарищи.

Дяди Соломона не было.

— Я не донесу?! — вызывающе сказал Хабарда и подставил спину. — Кладите!

Четыре человека подняли ворота и положили на спину Хабарды.

Хабарда уперся руками в согнутые колени и подождал, пока ношу уложат на спине так, чтобы она давила прямо на спину и не сползала ни влево, ни вправо.

Первые шагов десять Хабарда прошел свободно; было, правда, очень тяжело.

Потом у него вдруг зашумело и зазвенело в ушах, как будто над самою головою зазвонили в большой колокол в соборе.

Голова закружилась, в глазах потемнело, и Хабарда почувствовал, что с ним творится что-то неладное.

Он остановился и хотел крикнуть оставшимся сзади людям, чтобы они скорее сняли ворота, но голоса у него не было; ноги дрожали и гнулись; будто что-то оборвалось у него внутри, и Хабарда, потеряв сознание, рухнул на мостовую под тяжестью непосильной ноши.

Сбежались люди, подняли ворота, а Хабарду — едва живого — отведи., в больницу.

*  *  *

На городском проспекте в ясные, солнечные дни круглый год можно видеть Хабарду.

В нем не узнать уже теперь того маленького черноглазого мальчика, который когда-то бегал по улицам и кричал: «Газеты, газеты!»

Не осталось в нем и тени того Хабарды, сильного и крепкого юноши, который, шутя, бегом переносил на своей спине восьмипудовые мешки.

Исхудавший, желтый и слабый, сидит Хабарда на самом припеке, и все ему холодно, все он кутается в изорванную, старую солдатскую шинель.

Большими грустными глазами смотрит Хабарда на прохожих и не решается просить у них милостыни; редко кто почувствует на себе полный мольбы взгляд Хабарды и бросит ему монету.

А все проходят мимо… мимо…


Источник текста: Маленький носильщик /Е. Яхонтов. — Харьков: Юнош. сектор изд-ва «Пролетарий», 1926. — 18 с.; 17 см. — (Б-ка молодого рабочего).