Маленькая Ху-ху (Ильф и Петров)
| Маленькая Ху-ху |
| Опубл.: 1932. Источник: Илья Ильф, Евгений Петров. Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска / сост., комментарии и дополнения (с. 430-475) М. Долинского. — М.: Книжная палата, 1989. — С. 218-221. • Единственная прижизненная публикация: Литературная газета. 1932. 5 июня. Подпись: Холодный философ. |
В кругах, близких к дому Герцена разговаривали о появлении крупного дарования. И если к либо выражал по этому поводу сомнение, то оскорбленное дарован тут же извлекало из кармана и предъявляло маловеру бумагу примерно такого содержания:
«Дано сие т. Лутфею Гумирову в том, что он в самом деле является крупным татарским писателем.
Действительно по 1 июля 1932 года.
Видом на жительство служить не может».
Имелась, конечно, на бумаге и нежная сиреневая печать и легкомысленная подпись какого-то заответственного секретаря. Таких бумажек у братского писателя было много — из БАПП, МАПП, АзАПП и ТАПП[1]. Все эти организации, как видно, заботились больше о том, чтобы братский писатель не использовал их удостоверений в качестве вида на жительство. Остальное беспокоило их гораздо меньше. Крупный так крупный. Могучий так могучий. Не страшно.
У нас, к сожалению, до сих пор очень плохо себе представляют великую разрушительную силу бумажки, снабженной печатью. Обладая таким удостоверением, человек с покосившимися моральными устоями может в очень короткий срок (еще до 1 июля 1932 года) разорить большую страну. Он может пройти по ней, как Аттила, оставляя позади себя дым пожаров, обуглившиеся останки журнальных редакций, пепел и мусор на месте некогда величественных переукрупненных издательств.
Но Лутфей Гумиров оказался человеком без особенно широких горизонтов. Он не сообразил, что в руках у него находится волшебная лампа Алладина и что теперь он может все.
Он разменялся на мелочи. В Баку о хватал деньги в АзАПП и Азпрофсовете. В Москве он бережно передавал себя на попечение Литфонда. А Литфонд в человека не верит. Литфонд верит в бумагу. Братскому писателю давали деньги, а когда он переутомлялся (человек — не железо), ему предоставляли (сердце — не камень) бесплатные путевки в южные дома отдыха.
Только однажды бедовый Лутфей в своем творчестве поднялся на высоту подлинного искусства — заключил с ГИХЛом договор от имени МАПП, получил тысячу рублей, мапповцам предъявил кукиш а тысячу взял себе (человек — не железо, сердце — не камень). И все-таки это был не такой уж большой взлет индивидуальности. При помощи бумажки с печатью можно было совершить и более квалифицированные деяния. Например, издать полное собрание опечаток из полного собрания сочинений Андрея Безлошадного (Лошадецкого) в дерматиновом переплете, с суперобложкой и с портретом автора на фоне колес и труб.
Так неужели же Гумиров не оправдал чина крупного дарования, так легко выданного ему разнообразными АПП?
Нет. Оправдал. Так оправдал, что разнообразные АПП спохватились и выкинули интригана из своих железных рядов. Но было уже поздно. Бумаги с печатями остались при братском писателе, а он бежал из родной страны в дружественную РСФСР.
Вскоре в толстых и полутолстых журналах появились переводы с татарского из сочинений Лутфея Гумирова. Замечательны они были тем, что прозаический отрывок из романа «Бурай» («Огонек», № 12) до боли напоминал поэтический отрывок из поэмы «Таныб» («Новый мир», № 2) и стихотворение «В ауле» («Прожектор», № 18). Строго говоря, все это было одно и то же, с небольшими вариациями.
На серых ладонях
Аул Бурай…
Бурай — большое село. Тысяча дворов мигает на серых ладонях… ветром с той стороны Таныба доносились песни салчелар — рабочих-сплавщиков: «Барадганай тургач бер утыр-дым. Лякларым бегряк талганга…»
Старый Давли,
сплавщик Давли
Нищую песню поет:
«Барадагнай тургач
бер утырдым.
Лякларым бегряк
талганга.
Лутфей не баловал читателя разнообразием. Сноска к стихотворению «В ауле» сообщает: «Бурай — село, где я родился. Автор», сноска к поэме «Таныб»: «Таныб — река, идущая мимо моего аула, в котором я батрачил… Автор».
Но, чтобы потребитель совсем уж не затосковал, Гумиров вводил в свои произведения оптимистическую ноту:
Пятилетки боится седой капитал. Смерть свою чует седой капитал. Интервентов, вредителей шлет капитал. Готовит войну капитал.
Стихи казались странными, но успокаивали политическая выдержанность автора и то обстоятельство, что произведение переведено с татарского языка.
Тут начинается самое главное.
Лутфей Гумиров не пишет стихов ни по-татарски, ни по-русски. Он сочиняет подстрочный перевод со своих несуществующих произведений и поручает русским поэтам привести его в стихотворный вид.
Так как в подстрочнике есть экзотические слова — Гюльсюм, аллах, муэдзин, то переводчику ничего не стоит слепить восточный стих. В покупателях недостатка тоже нет. Их удовлетворяет обилие идеологии (капитал, капитал, капитал, капитал).
А если кто и подымал голову, то всесильное удостоверение живо сбивало с него спесь.
Так наскреб себе славу в Москве (в культурные татарские центры он показываться боялся) крупный писатель-национал Лутфей Гумиров.
А что, если по такому рецепту станет жить Холодный философ? Довольно легкая у него получится жизнь, у Холодного. Тут и Литфонд, тут и южные берега, и сикоморы, и пальмы, и мертвый час, и горячий песок. А по дороге из Алушты в Гурзуф можно написать поэму из китайской жизни, сделаться, так сказать, кит-поэтом.
Известно, как китайцы живут.
Сперва подстрочный перевод:
«Маленькая Ху-Ху, у которой тростниковая талия, одиноко шла по иностранному сеттльменту, злой белый человек отобрал у нее два таэля, которые дал маленькой Ху-Ху старый изможденный кули Ли Хунчанг. И на все это злой капиталист дал ей две горсти риса, две маленькие, как сердце шанхайского голубя, горсточки риса».
Из жадности кит-поэт никому не дает обработать свой перевод. Сам обработает:
У маленькой Ху-Ху
Талия, что бамбук.
Такая у нее талия.
Не ходи, Ху-Ху, по сеттльменту,
Нехорошие люди в сеттльменте,
Такой это сеттльмент,
Но пошла Ху-Ху по сеттльменту.
И грубо взял у нее два таэля
Злой и белый джентльмент.
И заплакал шанхайский голубь
Из-за одной горстки риса.
Из-за полгорстки риса.
Стихи получились страшные. Но если их подкрепить удостоверением, напечатать их нетрудно.
В таких случаях главное — это удостоверение. «Дано сие тому-сему в том, что он является тем-сем и пишет стихи о том, о сем».
Разве, когда печатали литературные плутни Лутфея Гумирова, в редакциях не знали, что все это — галиматья? Даже если бы стихи были действительно переведены с татарского?
Но там читали не стихи. Там больше интересовались удостоверениями.
А если так, то нужно было печатать в журнале самое удостоверение.
И короче. И яснее. И читателю не так противно.
Примечания править
- ↑ Бакинская, Московская, Азербайджанская и Татарская ассоциации пролетарских писателей.