В авиации это называется — готовность номер один. Летчик сидит в самолете. Плечи его обтянуты лямками парашюта, на голове кожаный шлем, а зоркие глаза всматриваются в даль. Он похож на орла, готового взмахнуть крыльями и взвиться в необозримые дали. О чем только не передумаешь в эти минуты ожидания! Прошло уже много дней войны, а он еще ни разу не был в бою. Когда же, наконец, он сразится с врагом... Младший лейтенант Дмитрий Зайцев прислушивается к голосу телефониста, и каждое слово этого нескладного, долговязого красноармейца, растянувшегося на траве с трубкой над ушами, приводит его в трепет. Не передан ли сигнал о вылете? Вдруг кажется, что сердце разорвется от радости. Он слышит, как телефонист повторяет слова команды — вылет по зрячему с юго-западной стороны. Тупоносый самолет с короткими острыми крыльями в облаке пыли проносится по площадке аэродрома и взлетает. На командном пункте летчик видит стрелу. Это — направление, где нужно искать врага. Он поднимается еще выше, осматривает воздух — нет никого. До боли в глазах он впивается взглядом в плывущие над самолетом легкие облака. Он закидывает голову кверху и на высоте 2.000 метров видит знакомые по фотографии очертания: «Юнкерс-88». Делая бочку за бочкой истребитель подкрадывается к вражескому бомбардировщику, а тот уходит все выше, держа курс на один из советских городов.
За бомбардировщиком тянется темная полоска дыма. Это значит, что он дал полный газ. Но Зайцев уже и сам идет на полном газу. Точно не веря самому себе, он с силой жмет на сектор газа, как бы стараясь передать истребителю все свое устремление вперед. Дистанция между самолетами сокращается, но сокращается медленно. Неужели врагу удастся сбросить свой разрушительный груз над улицами и заводами, над мирно играющими детьми? Зайцев еще сильнее нажимает на сектор газа. Его отделяют от врага пятьсот, триста, двести метров. Теперь можно стрелять. Зайцев нажимает на все гашетки. Едва смолкают его пулеметы, враг дает ответную очередь. Пули прочерчивают в воздухе голубую трассу и уходят куда-то в сторону. Зайцев, посылает новую очередь по кабине. Фашистский стрелок молчит. Он прячется в этот момент за броней. Но едва Зайцев кончает очередь, как вновь свистят над ним пули вражеского стрелка.
Несколько минут длится эта воздушная дуэль. Наконец огонь с левой турели умолкает совсем, но с новой силой возникает стрельба с правой турели. Зайцев посылает очередь по мотору. Мотор дымит и скорость бомбардировщика снижается. Зайцев получает возможность подойти к врагу почти вплотную. Однако, что же это? Пролетев над городом, бомбардировщик не сбрасывает своего груза, а, взяв курс 270, уходит на запад. Зайцев догадывается, что этот вражеский самолет выполнял задачу разведки. Он везет с собой в стан врага донесения и фотографии о нашем тыле. Следовательно, его нужно уничтожить во что бы то ни стало.
А вражеский стрелок бьет нестерпимо. Зайцев уходит под хвост бомбардировщика и скрывается за его стабилизатором. Сюда огонь не достигает. Лишь пятьдесят метров отделяют истребителя от бомбардировщика. Зайцев видит над собой бронированное брюхо вражеского самолета и раздумывает, по какому уязвимому месту повести огонь. А пулеметы молчат. Отчаянье охватывает летчика. Вышли боеприпасы, — вышли как раз в тот момент, когда он так близок в цели. Что-ж, уйти, вернуться ни с чем на аэродром? Оставить врага, которого с таким трудом догнал, упустить со сведениями, собранными над нашим тылом? Нет!
Только потом Зайцев отдал себе отчет в этих мыслях, но в ту минуту они как-то прошли мимо него, и он не чувствовал ни сомнений, ни колебаний. Никогда еще не была так светла его голова. Никогда еще он не был так спокоен. Он поднялся еще ближе к вражескому самолету, подошел почти в притирку в нему, вскинул голову, осмотрел фюзеляж бомбардировщика и взял ручку на себя с таким расчетом, чтобы врезаться мотором в хвостовую часть фашистского самолета, как раз в то место, где заканчивалась броня. В ту же секунду он почувствовал страшное сотрясение. Что-то посыпалось на него, ударило в лицо, засвистело над ушами. Первая его мысль была: сбит ли враг? Он посмотрел вокруг и увидел падающий бомбардировщик и немного выше куски его хвостового оперения. Только тут, убедившись в гибели врага, он подумал: жив ли я? И сам улыбнулся этой своей мысли. Конечно, жив, раз видит, как падает к земле и штопорит вражеский самолет. Тут его поразила странная тишина. Мотор не работал, винт крутился вхолостую, плоскость была искарежена, а козырек самолета сбит, и в кабине посвистывал ветер. Попробовал управление, рули работали. Взглянул еще раз вниз. С падающего «Юнкерса» выбросились двое. Парашюты уже раскрылись, и немцы опускались.
Надо садиться и позаботиться о том, чтобы их поскорее захватили в плен.
Зайцев повел самолет на посадку. Он действовал точно и расчетливо. Из предосторожности решил садиться, не выпуская шасси. Вблизи виден чужой аэродром, но он знает, что площадка на нем неровная, лучше сесть в рожь во избежание пожара при неблагополучной посадке. Перекрыл кран бензобака, спланировал с высоты 4.000 метров и сел на ржаное поле. Невдалеке увидел дым от горящего «Юнкерса». Зайцев поднялся на крыло своего израненного «ястребка» и полюбовался пожаром бомбардировщика. Потом побежал на аэродром и позвонил в сельсовет, сообщил о месте падения бомбардировщика и о двух летчиках, сбросившихся на парашютах.
Вернувшись на свой аэродром, Зайцев узнал следующее: два немецких летчика захвачены в плен, один стрелок был убит в воздухе, другой неудачно выбросился с парашютом, зацепился и был задушен лямками. Бомбардировщик совершил длинный рейс по нашим тылам, заснял дороги, военные об'екты, железнодорожные мосты. Он был сбит, когда его маршрут, судя по найденному на самолете боевому заданию, близился к концу. Истребитель Зайцева сейчас в ремонте. Зайцев думает побывать с ним еще не в одном бою.
ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ. (По телеграфу.)
