ФЕРЕНЦЪ ГЕРЦЕГЪ.
правитьЛягушки.
правитьНа балконѣ англійской гостиницы стояла въ клѣтчатой пелеринѣ красивая больная и съ унылымъ лицомъ смотрѣла на узкій бульваръ тянувшійся вдоль берега. Мужъ ея сидѣлъ въ качалкѣ и разсѣянно слѣдилъ за темнѣвшею на горизонтѣ струйкою дыма которую оставилъ за собою спѣшившій въ Геную пароходъ. Повыше дачи раздавалась веселая музыка. Передъ паркомъ въ честь знатныхъ гостей игралъ военный оркестръ. Въ это мгновеніе трубы разыгрывали «Пьерету».
— Ахъ, зачѣмъ я не мущина, сказала Ольга безо всякаго вступленія; — тогда я могла бы дать пощечину этому англійскому лорду.
На одной изъ скамеекъ бульвара сидѣлъ Англичанинъ въ бѣломъ шлемѣ съ газетою въ рукахъ.
— Ольга, какъ ты можешь говорить такія вещи? въ негодованіи произнесъ мужъ.
— Онъ вовсе и не лордъ, а какой-нибудь кольчестерскій портной, пренебрежительно перебила Ольга. — Кельнеры произвели его въ лорды… Онъ вычиталъ гдѣ-то что англійскій джентльменъ долженъ читать Times и быть хладнокровнымъ… Лавочникъ!
Мужъ тревожно посмотрѣлъ на жену.
— Ты опять не въ духѣ; что съ тобою?
— Мнѣ все противно что я вижу. Я по горло сыта этою страной. Вѣчно синее небо, тошнотворный теплый воздухъ, запахъ лимоновъ и «Пьерета», что это за оранжерейный міръ! Всюду лимоны да пальмы… Мнѣ бы хотѣлось увидать порядочную акацію или сливное дерево… Когда мы пріѣдемъ домой, я велю выкинуть всѣ пальмы изъ дома.
— Но море! Взгляни на море: оно великолѣпно!
— Оставь меня въ покоѣ съ твоимъ моремъ! Развѣ это море? Оно даже не умѣетъ какъ слѣдуетъ приливать и отливать… Таковъ ли нашъ Дунай?… А эти люди! Посмотри, вотъ идетъ капитанъ съ италіянскаго фрегата.
— Ты бы по меньшей мѣрѣ отвѣтила на его поклонъ.
— Здравствуйте, старый фатъ!
— Ольга, въ умѣ ли ты?
Жена возбужденно засмѣялась.
— Что съ тобою? Вѣдь онъ ничего не понимаетъ. Видишь какъ онъ блаженно осклабился… Старый оселъ! Въ эту жару онъ ходитъ по горло затянутый въ раззолоченный мундиръ… Завивается какъ прикащикъ у цирюльника, краситъ усы. По утрамъ надѣваетъ охотничій костюмъ и отправляется подъ лавровыя деревья стрѣлять соловьевъ и жаворонковъ… Я ему сказала что наши кавалеры тоже ходятъ на охоту, на медвѣдей…
— Но вѣдь здѣсь есть и другіе люди?
— Да. Всѣ тѣ у кого въ петлицѣ ленточка Почетнаго Легіона плутуютъ въ карты.
— Откуда ты знаешь?
— Мнѣ сказала француженка-горничная. Она все знаетъ. Видишь, вотъ идетъ русскій князь; на этомъ мужикѣ бѣлый цилиндръ.
— А этотъ чѣмъ тебѣ досадилъ?
— Русскій князь самое противное существо на свѣтѣ. Онъ вѣчно обнимаетъ моихъ горничныхъ…
Мужъ съ неудовольствіемъ бросилъ папиросу.
— Какія у тебя наблюденія! Ольга, ты немножко невоспитана…
Ольга повернулась лицомъ къ мужу: на глазахъ ея стояли слезы. Мужъ въ изумленіи взялъ ее за руку.
— Что съ тобою, дорогая? Ты нехорошо себя чувствуешь? жена дала волю сдерживаемому огорченію и нервно разрыдалась.
— Поѣдемъ домой! домой! захлебывалась она.
Мужъ отвелъ ее въ комнату, усадилъ и сталъ нѣжно гладить ея бѣлыя руки. Онъ былъ немного взволнованъ.
— Видишь, заговорила Ольга, тихонько всхлипывая, — вотъ уже прошла и зима, и весна, а мы все еще здѣсь, въ этой противной чужой странѣ. А какъ хорошо было бы теперь дома, въ Баншагѣ… Садъ теперь уже такъ красивъ, цвѣтутъ акаціи, каштаны… Вѣдь я и не больна, только голосъ у меня немножко хриплый. Но если ты долго продержишь меня здѣсь, я серіозно заболѣю. Ты увидишь, скоро опять подуетъ вѣтеръ съ горъ, этотъ ужасный рѣзкій вѣтеръ…
Жена ласково обвила руками шею мужа.
— Не правда-ли, мы ѣдемъ домой?
— Если ты непремѣнно хочешь… Я поговорю съ докторомъ.
— Не разговаривай съ нимъ, вѣдь это шарлатанъ. Лѣтомъ онъ кашляетъ въ Берлинѣ, а зимою здѣсь. Онъ потому здѣсь и живетъ что у него только половина легкаго осталась. И онъ хочетъ меня лечить? Я вовсе и не больна, у меня и голосъ исправился. Я даже пѣть могу…
Она попробовала исполнить трель: ея жалкій голосъ задребезжалъ какъ треснувшій серебряный колокольчикъ. Лицо мужа омрачилось.
— Хорошо, если ты хочешь, поѣдемъ домой.
Они собрались въ дорогу. Врачъ сказалъ чтобъ они ѣхали медленно, дѣлали большія остановки для отдыха. Мужъ старался всякими хитростями задерживать жену въ двухъ, трехъ городахъ, но жена, напротивъ, въ лихорадочномъ нетерпѣніи торопила поѣздку, какъ избалованный ребенокъ.
— Генуя! Я ненавижу этотъ городъ, это точно остовъ огромнаго животнаго гніющій здѣсь на морскомъ берегу. У меня захватываетъ дыханіе отъ этого запаха дегтя. Уѣдемъ отсюда!
Они пріѣхали въ Миланъ. Жена объявила что ничего не хочетъ видѣть, а меньше всего соборъ.
— Что это за церковь, куда люди ходятъ не молиться, а глазѣть? Да и глазѣть-то не на что: его какъ будто вырѣзали ножницами изъ бѣлой бумаги… Поѣдемъ лучше въ Венецію!..
Въ Венеціи ее раздражалъ рыбный запахъ лагунъ. Мертвая тишина нагоняла на нее грусть и робость.
— Что намъ здѣсь дѣлать? Если мы хотимъ видѣть оборванцевъ и голубей, намъ незачѣмъ ходить на площадь св. Марка; если мы хотимъ посмотрѣть торговокъ, незачѣмъ ходить на Ріальто. Ихъ можно встрѣтить и въ другомъ мѣстѣ. Что намъ здѣсь дѣлать?
Они пріѣхали въ Вѣну. Ольга заперлась въ нумерѣ гостиницы и даже не захотѣла выйти на улицу.
— Я не люблю вѣнцевъ. Извощики здѣсь такіе какъ въ другомъ мѣстѣ господа, а господа ведутъ себя такъ, какъ въ другихъ мѣстахъ извощики. Отъ этого вѣчнаго шума у меня навѣрно сдѣлается сердцебіеніе…
Къ вечеру они очутились въ Будапештѣ. На другой день раннимъ утромъ жена подошла къ мужу уже готовая въ дорогу, въ шляпѣ и перчаткахъ.
— Торопись, поѣздъ идетъ черезъ часъ.
Мужъ теперь уже не противился, нетерпѣніе жены заразило и его, ему тоже хотѣлось домой.
Скорый поѣздъ съ грохотомъ несся по равнинѣ.
Прижавшись въ уголъ дивана, жена цѣлый день дремала; просыпаясь время отъ времени на остановкахъ отъ звука колокола, она съ вялою улыбкой смотрѣла въ испытующіе глаза мужа.
Когда начало смеркаться, они уже достигли сердца Банатской равнины.
Вотъ грязные станціонные дома передъ которыми глазѣютъ на поѣздъ неуклюжіе, одѣтые въ холстину сербскіе крестьяне; бѣдныя деревни съ ушедшими въ грязь, крытыми тростникомъ избами; по неровному проселку извивающемуся вдоль желѣзнодорожной насыпи ветхія повозки съ запряженными въ нихъ тощими, изнуренными лошадьми; по низменнымъ лугамъ длинными полосами въ неподвижныхъ лужахъ гніетъ почвенная вода…
Мужъ думалъ о дивно прекрасной, царственной Ривьерѣ и находилъ что провидѣніе сурово обошлось съ его бѣдною родиной.
Они пріѣхали на какую-то маленькую станцію. Совсѣмъ стемнѣло, въ окна тихонько застучалъ мелкій весенній дождь. Въ ближнихъ тростникахъ квакали тысячи лягушекъ, голоса ихъ разносились на цѣлыя мили и сливались въ заунывный стонъ.
Вдругъ жена очнулась отъ дремоты, въ смущеніи осмотрѣлась кругомъ, потомъ начала прислушиваться къ хаосу звуковъ доносившихся въ окно. На лицѣ ея постепенно появилась ясная улыбка, на глазахъ выступили радостныя слезы; она заговорила съ мужемъ взволнованнымъ мягкимъ голосомъ:
— Мы дома! Слышишь? Лягушки!