Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том первый
Государственное издательство «Художественная литература», 1934
ЛЮДИ ЖЕЛЕЗА И УГЛЯ править
В Саарском бассейне бастуют 70 тысяч углекопов. По угольным районам Франции катится волна забастовок. Бастует уже 100 тысяч рабочих. Германские капиталисты торжествуют: это нож в спину Пуанкаре. Французские капиталисты негодуют: это национальная измена, это работа Москвы и Берлина. Но и среди рабочих масс Рурского бассейна глубокое брожение. Рабочие угольных шахт и железных копей выходят на историческую сцену, на которой происходит борьба Стиннесов и Лушеров, борьба за то, кто больше пота и крови отнимет у людей угля и железа.
Люди угля и железа создали современную цивилизацию: они добывают из недр земли силу, которая несет поезда через материки, которая двигает корабли через далекие океаны; они выкапывают из подземных недр руду, из которой строятся железные гиганты, сокрушающие, в свою очередь, горы, перебрасывающие мосты через реки, на стальных крыльях реющие в воздухе и пробегающие синее пространство на пути из Лондона в Южную Африку и Северную Америку. Стальные башни пронизывают воздух и перебрасывают за 12 тысяч верст сведения из Науэнской станции в Буэнос-Айрес или в Новую Зеландию. Электрическая волна несет вести кругом земли, а выбрасывает ее маленькая машина из стали, не больше обыкновенного паровоза.
Все то, чем мы теперь живем, создали они — рудокопы и углекопы.
Создают они силу человечества в недрах земли, у доменных печей, сами — бессильные рабы тех, кто захватил, всю землю, — королей угля и королей железа.
Во всяком обществе, которое будет царством труда, молодых членов общества будут водить в угольные копи, железные шахты, будут спускать их туда, где работают углекоп и рудокоп, и будут их учить там работать, дабы они знали, что такое труд человеческий. Как в средние века только после трудного состязания на турнире, после тяжелой борьбы молодой сын дворянина производился в рыцари, так в будущем обществе только после испытания в руднике и шахте здоровый член социалистического общества получит звание труженика.
Капиталистическое общество не смеет знать правды о труде людей под землей, ибо, как бы оно ни было цинично и лишено человеческих чувств, оно не могло бы торговаться о куске хлеба с людьми, которые проводят день под землей, не видя солнца, и работают, лежа на спине, с тяжелым молотом в руках. Оно не могло бы торговаться с людьми, которым угрожает ежедневно, ежечасно, ежеминутно смерть от взрыва газов или от скал и камней, готовых обрушиться на голову шахтера.
Эти люди создали современную цивилизацию своей кровью и потом в буквальном смысле этого слова. А мир слышал о них только тогда, когда обрушивалось грозное бедствие, когда сотни из них оставались внизу, в земле, в море огня, когда женщины и дети метались с плачем и воплями вокруг угольных шахт. Мир узнавал о них только тогда, когда они выходили из подполья и протягивали ему грозно сжатые кулаки, требуя хлеба. Тогда капиталистическому миру казалось, что земля дрожит под их стопами. Великий поэт, смотревший глазами своими сквозь туман буржуазной тьмы в царство будущего, говорил тогда: Жерминаль — месяц всходов, когда пускает ростки новая жизнь. Но эта новая жизнь растет медленно. До войны эти люди не завоевали даже восьмичасового рабочего дня, хотя каждая четверть часа работы в шахте — это тяжелый крест, это десять шагов на пути к Голгофе.
Пришла война. Их труд снова решал все. Они создавали уголь и железо, из которого делались великаны-пушки. Каждая граната имела своим источником их труд. Без их труда империализм не мог бы разрушать мир. Через две недели после своего начала война остановилась бы из-за недостатка снарядов. Поэтому этих людей оставили в шахтах, и копях. От них не требовали жертвы крови на поле брани, от них требовали только, чтобы они проливали пот и кровь там, в недрах земли. И приносили они эту жертву молоху войны в размерах, которых не учтет никакая статистика, которых не опишет никакой историк, описывающий великие сражения этой войны.
Когда германский империализм стоял уже перед своим крушением, он прочитал свой приговор смерти в первую очередь на лицах шахтеров. Кайзер собрал их в громадном здании в Эссене и говорил им речь о необходимости защищать отечество, — отечество, которое украло у них солнце, не давая их взамен даже хлеба. Кайзер говорил, но ни одно лицо в многотысячной толпе не дрогнуло. И тогда один из кайзерской свиты записал в своей записной книжке: «Земля дрожит под нашими ногами».
Когда окончилась война, первыми везде восстали шахтеры, и через все шахты и копи шел один крик: не хотим больше работать на капиталистов. Таких жертв, как работа под землей, имеет право требовать только общество, которое взяло в свои руки недра земли и не позволяет кучке угольных и железных королей обогащаться на крови углекопов.
Господа ученые, защитники капитализма, капитулировали перед взрывом, назревшим в угольных шахтах. Во всем мире буржуазная наука признала национализацию угольных, копей. В Англии признала ее даже королевская комиссия, назначенная парламентом. Но когда одураченные этими словесными уступками углекопы дали загнать себя снова в шахты и решили работать попрежнему, снова восторжествовал герцог Нортумберлендский, восторжествовали Круппы и Стиннесы, восторжествовали Лушеры и Вендели.
За раздел рабов идет теперь война в Рурском бассейне. Война за то, кто получит больше этих рабов, кто захватит большую долю их труда. Именно за это идет борьба. И настолько обнаглели господа железные и угольные короли с медными лбами, настолько позабыли они и войну, и дни революции, и свою тревогу, что призывают своих рабов бороться за выбор хозяина, за выбор того, кто должен их эксплоатировать.
В Саарском бассейне бастует 70 тысяч углекопов. По шахтам и копям Франции катится волна забастовок. 100 тысяч рабочих вышли из недр земли и ставят в порядок дня вопрос не о том, кто имеет законное право их эксплоатировать, а об уничтожении права на эксплоатацию людей железа и угля.
С глубоким вниманием смотрит рабочий класс на их борьбу. Развернется ли она? Охватит ли она, как огонь, вызванный взрывом газов в шахтах, всех углекопов Франции и Германии? Вот вопрос, который ставим и мы. Вот священная война, в которой примет участие весь мировой пролетариат. Вот факел у порохового погреба мирового капитала. Вот священный месяц Фруктидор, месяц плодов, плодов горьких для капитала и сладких для тех, кто готовится собирать их, — для людей недр, людей железа и угля.
21 февраля 1923 г.