Любовь этого лета (Кузмин)

(перенаправлено с «Любовь этого лета»)
Любовь этого лета
автор Михаил Алексеевич Кузмин (1876—1936)
Из сборника «Сети. Первая книга стихов». Дата создания: Июнь-август 1906, опубл.: 1907[1]. Источник: Библиотека Мошкова[2] • Стихотворения 2—13 (M. Кузмин. Стихотворения. СПб, 2000).

  1. «Где слог найду, чтоб описать прогулку…»
  2. «Глаз змеи, змеи извивы…»
  3. «Ах, уста, целованные столькими…»
  4. «Умывались, одевались…»
  5. «Из поднесённой некогда корзины…»
  6. «Зачем луна, поднявшись, розовеет…»
  7. «Мне не спится: дух томится…»
  8. «Каждый вечер я смотрю с обрывов…»
  9. «Сижу, читая, я сказки и были…»
  10. «Я изнемог, я так устал…»
  11. «Ничего, что мелкий дождь смочил одежду…»
  12. «Пароход бежит, стучит…»


Часть первая

I. Любовь этого лета

П. К. Маслову


1. «Где слог найду, чтоб описать прогулку…»


Где слог найду, чтоб описать прогулку,
Шабли во льду, поджаренную булку
И вишен спелых сладостный агат?
Далек закат, и в море слышен гулко
Плеск тел, чей жар прохладе влаги рад.

Твой нежный взор, лукавый и манящий, —
Как милый вздор комедии звенящей
Иль Мариво капризное перо.
Твой нос Пьеро и губ разрез пьянящий
Мне кружит ум, как «Свадьба Фигаро».

Дух мелочей, прелестных и воздушных,
Любви ночей, то нежащих, то душных,
Веселой легкости бездумного житья!
Ах, верен я, далек чудес послушных,
Твоим цветам, веселая земля!


Июнь-август 1906


2. «Глаз змеи, змеи извивы…»


Глаз змеи, змеи извивы,
Пестрых тканей переливы,
Небывалость знойных поз…
То бесстыдны, то стыдливы
Поцелуев все отливы,
Сладкий запах белых роз…

Замиранье, обниманье,
Рук змеистых завиванье
И искусный трепет ног…
И искусное лобзанье,
Легкость близкого свиданья
И прощанье чрез порог.


Июнь-август 1906


3. «Ах, уста, целованные столькими…»


Ах, уста, целованные столькими,
Столькими другими устами,
Вы пронзаете стрелами горькими,
Горькими стрелами, стами.

Расцветете улыбками бойкими
Светлыми весенними кустами,
Будто ласка перстами легкими,
Легкими милыми перстами.

Пилигрим, разбойник ли дерзостный —
Каждый поцелуй к вам доходит.
Ангиной, Ферсит ли мерзостный —
Каждый свое счастье находит.

Поцелуй, что к вам прикасается,
Крепкою печатью ложится,
Кто устам любимым причащается,
С прошлыми со всеми роднится.

Взгляд мольбы, на иконе оставленный,
Крепкими цепями там ляжет;
Древний лик, мольбами прославленный,
Цепью той молящихся вяжет.

Так идешь местами ты скользкими,
Скользкими, святыми местами. —
Ах, уста, целованные столькими,
Столькими другими устами.


Июнь-август 1906


4. «Умывались, одевались…»


Умывались, одевались,
После ночи целовались,
После ночи, полной ласк.
На сервизе лиловатом,
Будто с гостем, будто с братом,
Пили чай, не снявши маск.

Наши маски улыбались,
Наши взоры не встречались,
И уста наши немы.
Пели «Фауста», играли,
Будто ночи мы не знали,
Те, ночные, те — не мы.


Июнь-август 1906


5. «Из поднесенной некогда корзины…»


Из поднесенной некогда корзины
Печально свесилась сухая роза,
И пели нам ту арию Розины:
«Io sono docile, io sono rispettosa»[3]

Горели свечи, теплый дождь, чуть слышен,
Стекал с деревьев, наводя дремоту,
Пезарский лебедь, сладостен и пышен,
Венчал малейшую весельем ноту.

Рассказ друзей о прожитых скитаньях,
Спор изощренный, где ваш ум витает.
А между тем в напрасных ожиданьях
Мой нежный друг один в саду блуждает.

Ах, звуков Моцарта светлы лобзанья,
Как дали Рафаэлева «Парнаса»,
Но мысли не прогнать им, что свиданья
Я не имел с четвертого уж часа.


Июнь-август 1906


6. «Зачем луна, поднявшись, розовеет…»


Зачем луна, поднявшись, розовеет,
И ветер веет, теплой неги полн,
И челн не чует змеиной зыби волн,
Когда мой дух все о тебе говеет?

Когда не вижу я твоих очей,
Любви ночей воспоминанья жгут, —
Лежу — и тут ревниво стерегут
Очарованья милых мелочей.

И мирный вид реки в изгибах дальних,
И редкие огни неспящих окн,
И блеск изломов облачных волоки
Не сгонят мыслей, нежных и печальных.

Других садов тенистые аллеи —
И блеск неверный утренней зари…
Огнем последним светят фонари…
И милой резвости любовные затеи…

Душа летит к покинутым забавам,
В отравах легких крепкая есть нить,
И аромата роз не заглушить
Простым и кротким сельским, летним травам.


Июнь-август 1906


7. «Мне не спится: дух томится…»


Мне не спится: дух томится,
Голова моя кружится
И постель моя пуста, —
Где же руки, где же плечи,
Где ж прерывистые речи
И любимые уста?..

Одеяло обвивало,
Тело знойное пылало,
За окном чернела ночь…
Сердце бьется, сухи руки.
Отогнать любовной скуки
Я не в силах, мне невмочь…

Прижимались, целовались,
Друг со дружкою сплетались,
Как с змеею паладин…
Уж в окно запахла мята,
И подушка вся измята,
И один я, все один…


Июнь-август 1906


8. «Каждый вечер я смотрю с обрывов…»


Каждый вечер я смотрю с обрывов
На блестящую вдали поверхность вод;
Замечаю, какой бежит пароход:
Каменский, Волжский или Любимов.
Солнце стало совсем уж низко,
И пристально смотрю я всегда,
Есть ли над колесом звезда,
Когда пароход проходит близко.
Если нет звезды — значит, почтовый,
Может письма мне привезти.
Спешу к пристани вниз сойти,
Где стоит уже почтовая тележка готовой.
О, кожаные мешки с большими замками,
Как вы огромны, как вы тяжелы!
И неужели нет писем от тех, что мне милы,
Которые бы они написали своими дорогими руками?
Так сердце бьется, так ноет сладко,
Пока я за спиной почтальона жду
И не знаю, найду письмо или не найду,
И мучит меня эта дорогая загадка.
О, дорога в гору уже при звездах.
Одному, без письма!
Дорога — пряма.
Горят редкие огни, дома в садах, как в гнездах.
А вот письмо от друга: «Всегда вас вспоминаю,
Будучи с одним, будучи с другим».
Ну что ж, каков он есть, таким
Я его и люблю и принимаю.
Пароходы уйдут с волнами,
И печально гляжу вослед им я —
О мои милые, мои друзья,
Когда же опять я увижусь с вами?


Июнь-август 1906


9. «Сижу, читая, я сказки и были…»


Сижу, читая, я сказки и были,
Смотрю в старых книжках умерших портреты.
Говорят в старых книжках умерших портреты:
«Тебя забыли, тебя забыли…»

— Ну, что же делать, что меня забыли,
Что тут поможет, старые портреты? —
И спрашивал: что поможет, старые портреты,
Угрозы ли, клятва ль, мольбы ли?

«Забудешь и ты целованные плечи,
Будь, как мы, старым влюбленным портретом:
Ты можешь быть хорошим влюбленным портретом
С томным взглядом, без всякой речи».

— Я умираю от любви безмерной!
Разве вы не видите, милые портреты? —
«Мы видим, мы видим, — молвили портреты, —
Что ты — любовник верный, верный и примерный!»

Так читал я, сидя, сказки и были,
Смотря в старых книжках умерших портреты.
И не жалко мне было, что шептали портреты:
«Тебя забыли, тебя забыли».


Июнь-август 1906


10. «Я изнемог, я так устал…»


Я изнемог, я так устал.
О чем вчера еще мечтал,
Вдруг потеряло смысл и цену.
Я не могу уйти из плену
Одних лишь глаз, одних лишь плеч,
Одних лишь нежно-страстных встреч.

Как раненый, в траве лежу,
На месяц молодой гляжу.
Часов протяжных перемена,
Любви все той же — не измена.
Как мир мне чужд, как мир мне пуст,
Когда не вижу милых уст!

О радость сердца, о любовь,
Когда тебя увижу вновь?
И вновь пленительной отравой
Меня насытит взор лукавый,
И нежность милых прежних рук
Опять вернет мне верный друг?

Лежу и мыслю об одном:
Вот дальний город, вот наш дом,
Вот сад, где прыгают гимнасты,
Куда сходились мы так часто.
О, милый дом!.. о, твой порог!
Я так устал, так изнемог…


Июнь-август 1906


11. «Ничего, что мелкий дождь смочил одежду…»


Ничего, что мелкий дождь смочил одежду:
Он принес с собой мне сладкую надежду.

Скоро, скоро этот город я покину,
Перестану видеть скучную картину.

Я оставшиеся дни, часы считаю,
Не пишу уж, не гуляю, не читаю.

Скоро в путь — так уж не стоит приниматься.
Завтра утром, завтра утром собираться!

Долгий путь, ты мне несносен и желанен,
День отъезда, как далек ты, как ты странен!

И стремлюсь я, и пугаюсь, и робею,
В близость нежной встречи верить я не смею.

Промелькнут луга, деревни, горы, реки,
Может быть, уж не увижу их вовеки.

Ничего-то я не вижу и не знаю, —
Об очах, устах любимых лишь мечтаю.

Сколько нежности в разлуке накоплю я —
Столь сильнее будет сладость поцелуя.

И я рад, что мелкий дождь смочил одежду;
Он принес с собой мне сладкую надежду.


Июнь-август 1906


12. «Пароход бежит, стучит…»


Пароход бежит, стучит,
В мерном стуке мне звучит:
«Успокойся, друг мой, скоро
Ты увидишь нежность взора,
Отдохнешь от скучных мук
В сладких ласках прежних рук».

Сплю тревожно; в чутком сне
Милый друг все снится мне:
Вот прощанье, вот пожатья,
Снова встреча, вновь объятья
И разлукой стольких дней
Час любви еще сильней.

Под окошком я лежу
И в окно едва гляжу.
Берега бегут игриво,
Будто Моцарта мотивы,
И в разрывы светлых туч
Мягко светит солнца луч.

Я от счастья будто пьян.
Все милы мне: капитан,
Пассажиры и матросы,
Лишь дорожные расспросы
Мне страшны, чтобы мой ум
Не утратил ясных дум.

Пароход бежит, стучит,
В мерном стуке мне звучит:
«Успокойся, друг мой, скоро
Ты увидишь нежность взора,
Отдохнешь от скучных мук
В сладких ласках прежних рук».


Июнь-август 1906

Примечания

  1. Впервые — в журнале «Весы», 1907, № 3, с. 11—20.
  2. Новая библиотека поэта. M. Кузмин. Стихотворения. Санкт-Петербург, 2000. Издание второе, исправленное. Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания Н. А. Богомолова
  3. «Io sono docile, io sono rispettosa» — «Я так безропотна, так простодушна» (ит.). — Ред.

Часть первая*

I. Любовь этого лета*

Весь цикл — В. 1907. № 3. Мослов Павел Константинович — молодой-человек, род занятий которого нам определить не удалось, любовник Кузмина, связь с которым началась в середине июня 1906 г. и продолжалась до лета 1907 г. См.: «Он нет еще 2 лет, как в Петербурге, из Вологодской губернии» (Дневник, 14 июня 1906). Цикл начинал писаться в Петербурге, а завершался в Васильсурске, куда Кузмин уехал 13 июля и вернулся 21 августа. Психологическое состояние Кузмина в дни создания цикла рисует запись в Дневнике: «Я давно уже не был в таком чувственном возбуждении, как последнее время, и это угнетает, неудовлетворенное. Я вспоминаю роман Гонкура, где Жермини Ласерте ножки от столов, стульев, палки от щеток, перила, свечи представлялись мужскими членами, и она старалась не глядеть, чтобы не возбуждаться. Не в такой степени, но вроде этого теперь со мною, и я понимаю, как любители женщин не могут равнодушно слышать одно шуршанье женских одежд» (13 августа 1906). По мере возникновения стихи сообщались тогдашнему кругу друзей Кузмина, прежде всего В. Ф. Нувелю и К. А. Сомову. В сентябре чтение цикла неоднократно фиксируется в Дневнике. 3 сентября на вечере у Ивановых: «Наверху я читал новые стихи. Не знаю, понравилось ли. Вяч. Ив<анович Иванов> уверяет, что Соллогубу <так!> понравилось»; 26 сентября: «…читал „Любовь этого лета“. Кажется, понравилось, мне особенно ценно и важно, что нравится молодым». 6 сентября Кузмин отправил цикл Брюсову с письмом, начало которого приводим: «Многоуважаемый Валерий Яковлевич, обращаюсь к Вам с большою просьбою написать Ваше мнение о посылаемом мною ряде стихотворений, тесно связанных между собою и которые я хотел бы назвать „Любовь этого лета“, если бы это не звучало так некрасиво» (РГБ, арх. В. Я. Брюсова). Получив ответ в письме от 1 октября: «От всей души приветствую вашу „Любовь этого лета“. Читал и перечитываю этот цикл Ваших стихов, как близкую и давно любимую книгу. Как читатель приношу Вам свою благодарность за эти 12 стихотворений. Видел здесь М. Волошина и очень рад, что его впечатление от Ваших стихов совершенно сходно с моим» (WSA. Bd. 7. S. 72), — 5 октября Кузмин написал: «Я был несказанно обрадован Вашим сочувственным отношением к „Любви этого лета“; это — лучшая мне награда, за которую я Вам чрезвычайно благодарен. Радуюсь, что эти стихи увидят свет опять в „Весах“…» (РГБ, арх. В. Я. Брюсова). Успех цикла у читателей и слушателей побудил Кузмина к дальнейшей работе над поэтическими произведениями, не требовавшими обязательного музыкального сопровождения. В декабре 1906 г. он записывает в Дневнике: «У меня мысль написать цикл, аналогичный „Любви этого лета“, Судейкину» (3 декабря). Опытным литераторам публикация «Любви этого лета» казалась проблематичной: «Вяч. Ив<анович Иванов> боится „Прерв<анной> повести“ и „Любви эт<ого> лета“» (Дневник, 29 января 1907). Однако 29 марта Кузмин уже читал корректуру, а 20 апреля — видимо, получив номер журнала с публикацией, — записал в Дневнике: «„Любовь этого лета“ выглядит страшно классически, будто Огарев или Веневитинов».

«Где слог найду, чтоб описать прогулку…»* Беловой автограф — РГАЛИ. Шабли — белое французское сухое вино. Твой нежный взор и т. д. друзьями Кузмина воспринимались как портрет П. К. Маслова. См. в письме В. Ф. Нувеля от 1 августа 1906 г.: «К сожалению, я не мог долго беседовать с ним <Масловым>, т. к. я был не один, но могу сказать, что он такой же, как и прежде. И нос Пьеро, и лукавые глаза, и сочный рот — все на месте» (СиМ. С. 236; далее в том же письме цитируются и другие фрагменты ст-ния). Иль Мариво капризное перо. В Дневнике зафиксировано, что Кузмин купил пьесы Мариво 21 сентября 1905 г. и неоднократно их перечитывал. «Свадьба Фигаро» — опера Моцарта на сюжет комедии Бомарше «Безумный день, или Женитьба Фигаро».

«Глаз змеи, змеи извивы…»* Беловой автограф — РГАЛИ. Второй беловой автограф — РГАЛИ, колл. Я. Е. Тарнопольского, подп. «Антиной» (см. след, примеч.).

«Ах, уста, целованные столькими…»* Беловые автографы — там же. Антиной — фаворит римского императора Адриана (нач. II в.), обладавший необыкновенной красотой. Кузмин нередко идентифицировал себя с ним; в кружке «гафизитов» (подробнее см.: СиМ. С. 57–98) по инициативе Л. Д. Зиновьевой-Аннибал он получил прозвище «Антиной», печатью с изображением Антиноя запечатывал свои письма. В 1899 г. им была написана вокальная сюита «Антиной» на стихи А. Н. Майкова (цикл «Альбом Антиноя» из незавершенной драматической поэмы «Адриан и Антиной»). По предположению Е. Г. Рабинович, образ Антиноя, каким он предстает в сочинениях Кузмина, восходит к роману Г. Эберса «Император» (Рабинович Елена. Ресницы Антиноя // «Вестник новой литературы». 1992. № 4. С. 232–242). См. также примеч. 80–86(7). Ферсит (Терсит) — персонаж «Илиады», обладавший безобразной внешностью. Ср.: «Нет великого Патрокла, жив презрительный Терсит» (В. А. Жуковский, «Торжество победителей»).

«Умывались, одевались…»* Беловые автографы — РГАЛИ (в том числе — Стихи-19). См.: «Вставали, умывались, я старательно накрывал стол, былопо чему-то выметено, зятя уже не было. И здороваясь поцелуем, и сидя за чаем, будто с каким-то родственником, племянником, гостем, милым, услужливым, скромным, угощать, занимать после любовной ночи — было прелестно. У меня именно страсть, чтобы любимый человек существовал и был не только для моментов любви. Потом поиграл Faust и Шуберта и поехали» (Дневник, 25 июня 1906).

«Из поднесенной некогда корзины…»* Беловой автограф — в письме к К. А. Сомову от 5 августа 1906 г. из Васильсурска (ГРМ, арх. К. А. Сомова). См.: «Обедал у Нувель, несколько объяснились, собирались завтра к Сомову, а сегодня ненадолго к Ивановым и в Тавр<ический> сад. Пошел дождь совершенно неожиданно, будто весной. И мне казалось, что В. Ф. <Нувелю>, который был довольно меланхоличен, не хочется идти в сад, хотя я был почти уверен, что Павлик там, и очень скучал о нем. Пели арию Розины; поднесенный когда-то букет от „друзей среды“ уныло сох на рояли, горели свечи, шел уже настоящий дождь, и мы сидели до третьего часа» (Дневник, 1 июля 1906). Ария Розины — каватина из второго акта оперы Д. Россини «Севильский цирюльник». Пезарский лебедь — Россини, уроженец г. Пезаро. Моцарт, как и «Севильский цирюльник», — реальный музыкальный фон лета 1906 г. для «гафизитов». Рафаэлев «Парнас» — фреска в Ватиканском дворце. См. в письме Г. В. Чичерина от 18 августа 1906 г.: «…Стихи в духе XVIII в. — где пели как ту арию Розины Io sono docile, io sono rispettosa — прелестны, полны остроты, настроения; только я нахожу, что свойственная тебе оргиастичность, пряность, пантеистическая и страстная морбидность более соответствует мирам эллинистически-азиатским, египетски-азиатским или наистрастнейшим (хотя и морбидно тающим) ренессансным. В XVIII в. было больше простой веселости и здоровости. А свежесть этих стихов — не свежесть Парни или пушкинской „Красавицы, нюхающей табак“» (РГАЛИ).

«Зачем луна, поднявшись, розовеет…»* Беловой автограф — в письме к В. Ф. Нувелю от 25 июля 1906 г. (РГАЛИ, арх. В. Ф. Нувеля).

«Мне не спится: дух томится…»* Беловые автографы — в письмах к В. Ф. Нувелю от 25 июля 1906 г. (РГАЛИ, арх. В. Ф. Нувеля) и к К. А. Сомову от 5 августа 1906 г. (ГРМ, арх. К. А. Сомова). В ССт (С. 620) приведены пародийные вставки К. А. Бальмонта, сделанные на экземпляре С-1. По поводу ст-ний 6 и 7 В. Ф. Нувель писал Кузмину: «Ваши стихотворения мне понравились, хотя в первом чувствуется некоторая искусственность, а второе (первые 2 строфы очень хороши) написано несколько небрежно; мне не нравится тавтология: не могу я, мне невмочь, а „Паладин“ нарушает стих» (СиМ. С. 237).

«Каждый вечер я смотрю с обрывов…»* Беловой автограф — в письме к К. А. Сомову от 30 июля 1906 г. (ГРМ, арх. К. А. Сомова). 10 августа Сомов писал Кузмину по поводу ст-ний 6, 7 и 8: «Ваши последние три стихотворения обсуждались нами после их прочтения вслух у Эль-Руми. Мне многое нравится по образам и музыке в „Зачем луна“ и „Мне не спится“, но в них много мыслей не „сделанных“ и диссонансных. „Мне не спится“ — слишком разностилен. Стихи о почтовом пароходе понравились только Иванову, и то с ограничениями, он нашел в них музыкальный, чисто Вам свойственный ритм. Мне же они, хотя в них и включено ярко выраженное чувство грусти, не понравились» (Константин Андреевич Сомов: Письма. Дневники. Суждения современников. М., 1979. С. 95–96). Каменский, Волжский или Любимов. Названы суда, принадлежавшие различным пароходствам: Любимова, бр. Каменских и «По Волге 1843 г.» (см.: Нехотин В. В. Из реального комментария к стихотворениям М. А. Кузмина // De Visu. 1994. № 1/2. С. 68). «Всегда Вас вспоминаю, Будучи с одним, будучи с другим». См. в письме Кузмина к В. Ф. Нувелю от 30 июля 1906 г.: «Я не ревную его <Маслова> теперь ни к Вам, ни к Сомову, хотя я знаю, что он был с вами, и я люблю его больше, чем прежде, больше, чем думал, больше, чем кого-нибудь прежнего» (СиМ. С. 236).

«Сижу, читая, я сказки и были…»* Беловой автограф — РГАЛИ.

«Я изнемог, я так устал…»* Беловой автограф — РГАЛИ. В В и автографе ст. 14: «Когда ж тебя увижу вновь?». Вода сад, где прыгают гимнасты. Видимо, имеется в виду Таврический сад в Петербурге, где Кузмин чаще всего встречался с Масловым.

«Ничего, что мелкий дождь смочил одежду…»* Беловой автограф — РГАЛИ.

«Пароход бежит, стучит…»* Беловой автограф — РГАЛИ.