Любовь после брака
правитьДоримон вступил в свет, имея все качества, которыми обращают на себя внимание модных обществ. Природа щедро осыпала его своими дарами; воспитание обработало их, и довело до совершенства. Доримон был красив, умен, пленял своими талантами, любил науки и художества и даже мог разговаривать о них со знатоками. Каждый старался заслужить его одобрение, каждый искал его благосклонной улыбки — столько-то имели доверия к его тонкой разборчивости! Молодые люди получают два воспитания; сперва они учатся у своих наставников, потом достаются в руки женщине. Доримон, окончив оба курса учебные, бросился в вихрь светских приключений. Красавицы любили его сперва за томную нежность, которая до крайности пленительна в новичке; потом за непостоянство, которое также имеет свои выгоды, предохраняя молодого человека от неотвязчивости. Ловкий Доримон не упускал ни одного слова, ни одного взгляда, обещающего победу; зато уже по первому знаку к отступлению немедленно оставлял свою добычу, не ожидая отказа. Вот совершенство любовной науки! Доримон наслаждался плодами своего искусства. Несколько лет с ряду жизнь его была не что иное, как цепь удовольствий или, по крайней мере, триумфов. Он прошел все три степени славы, принадлежащей героям волокитства; то есть, чувствительности, любезности, опытности, — последняя бывает продолжительнее других, даже и у женщин.
Но слава и удовольствие не защищают от скуки. Бывали минуты, в которые Доримон чувствовал какую-то тягость, не от усталости, но от пресыщения. В таком неприятном расположении духа, в один вечер он приехал домой перед ужином. Занимаясь победами и славою нашего героя, мы было забыли, также как и сам Доримон, что он имел супругу; кстати теперь вспомним о ней. Праздный Доримон, искавши глазами по комнате, сам не зная чего, вдруг вскричал: ба! как человек, которому пришла в голову нечаянная мысль; тотчас позвал слугу и велел справиться, может ли г-жа Доримон принять его. Слуга, изумленный таким приказанием, не веря ушам своим, просил господина повторить сказанные слова, и тогда уже решился исполнить повеление — однако все еще с недоверием и боязнью.
Г-жа Доримон была любезна, и даже красавица. Возложив на себя супружеские цепи, и таким образом сделавшись совершенно свободною, она увидела, что надобно выбрать любое — или пользоваться выгодами свободы, или жить в одиночестве. Молодая женщина в таком случае знает на что решиться. Г-жа Доримон, может быть скучая уединением, являлась в общества; там виделась иногда с мужем своим, но никогда не искала его. Они совсем не думали друг о друге, следственно не было никакой надобности ни искать, ни прятаться. Г-жа Доримон была совершенно спокойна, и сердце ее не ведало, имеет ли она мужа. До свадьбы они виделись весьма редко, а после свадьбы — еще реже. Не мудрено догадаться, что г-жа Доримон занималась средствами нравиться людям, с которыми проводила время. Будучи умна и пригожа, легко находила удовольствия, если не для сердца, то по крайней мере для суетности.
Может быть г-жа Доримон находилась в таком же расположении духа, как и муж ее, когда он прислал спросить, можно ли с нею видеться. Крайне удивясь такому неожиданному вопросу, она не смела даже толковать его значения, и велела сказать, что примет с удовольствием г-на Доримона. Он является; спрашивает, не беспокоит ли своим посещением, и садится. После взаимных приветствий, зашла речь о погоде, о дневных новостях. Разговор, впрочем ничего незначащий и не занимательный, продолжился несколько времени, потому что оба разговаривающие умели сделать его приятным. Г. Доримон приметил, что уже поздно. Г-жа Доримон велела запирать двери. Он попросил дозволения с нею отужинать. «Вам не понравится мой ужин — отвечала хозяйка; однако, если вы соглашаетесь, я очень рада». — Накрыли на столе; ужин был очень веселый, хоть и нешумный; тихое удовольствие имело для них какую-то новость; муж и жена пленялись взаимною любезностью; один и другая внутренне радовались новому знакомству; часы неприметно протекали, и Доримон расстался, будучи весьма доволен сим свиданием.
Спустя два дня, Доримон готовился ехать на званый концерт; уже ввечеру поздно пришли уведомить его, что концерт отложен до другого времени. Чем заняться до ужина? Сказать правду, ему нетрудно было бы найти себе забаву, но по счастью опять он вспомнил о г-же Доримон, которая в этот день была несколько нездорова. Он отправил к жене своей записку с просьбою о дозволении провести с нею вечер до ужина. Предложение принято весьма благосклонно; Доримон был еще любезнее, нежели прежде. Настал час ужина и г-жа Доримон сама уже просила его остаться. Г. Доримон дал слово быть в другом месте, но желая угодить милой своей супруге, согласился исполнить ее требование. Разговор был столько же занимателен, как и прежде, но гораздо свободнее. «Не правда ли — сказала г-жа Доримон смеясь, — что там, где ожидали вас, никак не отгадают, кому вы пожертвовали данным словом?» — Г. Доримон улыбнулся, и спустя минуту, отвечал: Я хочу открыть вам, сударыня, мое мнение, в котором может быть найдете более чистосердечия, нежели учтивости. Поверите ли, что после вашей свадьбы вы сделались несравненно любезнее. — «После моей свадьбы? Прекрасно если не ошибаюсь, свадьба моя была в одно время с вашею». — Я знаю; но вы не можете себе представить, какая счастливая перемена последовала с вами с того времени. Простите мою искренность, сударыня в вас было тогда что-то принужденное, какие-то монастырские ухватки…. а теперь вас нельзя узнать. Не скажу, чтобы вы тогда были умнее…. даже на лице вашем расцвели новые прелести. — «Не имея намерения платить вам за учтивость — отвечала г-жа. Доримон — признаюсь, я думала о вас то же самое, что теперь вы обо мне сказали. Однако — прибавила она и спохватившись — если б кто-нибудь подслушал наш разговор, то посмеялся бы над нами. Право, это походит на любовное открытие!» — Клянусь вам, сударыня, что вы переменились; я готов повторить… Перед свидетелями? это было бы соблазнительно". — Таким образом разговор продлился долее нежели надеялись. Г-жа Доримон, взглянув на часы, объявила мужу, что пора уже расстаться, и примолвила с ласковою улыбкою; «наступил час непозволенный!» Доримон, уже простившись с хозяйкою, воротился назад, и спросил: Я обыкновенно поутру один пью шоколад, и всегда скучаю: не дозволите ли мне позавтракать с вами? — «Как вам угодно» — отвечала г-жа Доримон. Они расстались.
На другой день муж и жена завтракали вместе. Доримону пришло на мысль, что частые посещения могут показаться подозрительными, и он готов был потребовать от своего камердинера обещания не разглашать тайны. Завтрак окончился очень весело. Г-жа Доримон смеялась и даже шутила; оба признались, что вместе завтракать гораздо веселее, нежели порознь. На другой и на третий день происходило то же. В одно утро Доримон сказал: «Мы ужинали с вами два раза, и кажется ни вы, ни я не скучали; я был бы очень рад, если б опять…» — С охотой. — «Нельзя ли нынче же?» — В вечеру муж и жена в третий раз ужинали вместе. Разговор был еще занимательнее. Они уже не расточали острых слов, менее говорили, чаще взглядывали друг на друга. Г-жа Доримон приметила, что становилось поздно, — но на часы не смотрела. Г. Доримон жаловался на леность, и говорил, что имеет нужду в отдыхе. Словом сказать, наши супруги расстались не вечером, но поутру, напившись шоколаду. Доримон, восхищенный новой победой, в то же день отправился с женой в деревню, где провел несколько дней очень весело, без праздников, без балов, без музыки. Сказывают, что он еще далее простер свою безрассудную дерзость: приехав из деревни, явился в Опере с г-жой Доримон и сидел вместе с ней в своей ложе! Вот до чего доводит одна минута неосторжности! Вступаешь в связь неприметным образом; спохватишься на конце дороги, но поздно, то есть в то время, когда нельзя уже назад воротиться!!
Эмбер Б. Любовь после брака / Имбер; [Пер. М. Т. Каченовского] // Вестн. Европы. — 1806. — Ч. 28, N 15. — С. 161-168.