Любовь Гете и Шарлотты фонъ-Штейнъ.
По этюду Георга Брандеса.
править
Едва ли что нибудь причиняетъ выдающемуся человѣку столько непріятностей, какъ интимная связь его съ женщиной, не лишенной литературнаго дарованія. Если онъ не любитъ этой женщины, она пользуется своимъ перомъ, чтобъ отмстить ему за равнодушіе, если онъ бросилъ ее, то еще хуже бываетъ ему. На эту тему Георгъ Брандесъ написалъ пространный этюдъ объ отношеніяхъ Гете и Шарлотты фонъ-Штейнъ.
Исторія литературы знаетъ не мало примѣровъ подобнаго рода женской мести. Каролина Ламбъ, озлобленная на Байрона, выставила его въ романѣ «Glenarvon» чудовищнымъ воплощеніемъ лицемѣрія и извращенности. Когда умеръ Альфредъ де-Мюссе, Жоржъ Зандъ изобравила въ отвратительномъ видѣ его поведеніе по отношенію въ себѣ. Когда умиралъ другой ея знаменитый любовникъ, Шопенъ, она охарактеризовала его, какъ ребенка слабаго, неразумнаго, раздражительнаго до безумія. Въ болѣе близкія къ намъ времена Густавъ Флоберъ явилъ собою примѣръ того, какъ любовь къ «музѣ» можетъ быть наказуема или, точнѣе, какія униженія приходится выносить великому писателю за то, что онъ заблаговременно не избавилъ себя отъ страсти «музы». Изъ писемъ Флобера видно, что г-жа Колле играла по отношенію къ нему роль наступательную, а онъ по отношенію въ ней — оборонительную. Она недовольна тѣмъ, что онъ рѣдко навѣщаетъ ее, она буквально ревнуетъ его къ работѣ, мѣшающей ихъ свиданіямъ, и мститъ ему за это со всей своей энергіей. Въ «Histoire d’un soldat» изъ «Lui» она изображаетъ Флобера жестокосердымъ, жаднымъ, эгоистомъ и лишеннымъ какъ поэзіи, такъ и таланта. Она даже упрекаетъ его въ своихъ письмахъ въ лести тиранамъ изъ униженности передъ ними, хотя Флоберъ никогда не поддерживалъ сношеній съ Тюльерійскимъ дворцомъ. Подобно другимъ своимъ знаменитымъ собратіямъ. Гете не избѣжалъ общей участи. Исторія его любви къ Шарлоттѣ фонъ-Штейнъ въ этомъ отношеніи весьма характерна.
Изъ числа женщинъ, прославленныхъ Гете, нѣтъ ни одной, которая хотя бы приблизительно была на столько дорога Гете, какъ Шарлотта фонъ-Штейнъ.
Четырнадцать лѣтъ своей жизни провелъ съ ней Гете въ самой нѣжной задушевной близости, причемъ въ теченіе перваго десятилѣтія этой связи (1776—86), онъ положительно находился подъ ея вліяніемъ. Въ теченіе этого десятилѣтія, длившагося отъ прибытія его въ Веймаръ до отъѣзда въ Италію, онъ былъ поклонникомъ, ученикомъ, другомъ, любовникомъ и поэтомъ Шарлотты фонъ-Штейнъ. За эти десять лѣтъ онъ пріобрѣлъ остроуміе, возвышенность, энергію, деликатность, авторитетность, — и во всемъ этомъ считалъ себя обязаннымъ ей, хотя сама она и не обладала этими достоинствами.
Шарлотта заинтересовалась молодымъ человѣкомъ съ патриціанскими манерами, съ самыхъ первыхъ дней ихъ знакомства и, быть можетъ, не столько за поэтическій его даръ, сколько за свѣтское его обращеніе.
Постигала-ли она настоящимъ образомъ геній Гете? Есть основаніе сомнѣваться въ этом.
Главной заботой ея, повидимому, было стремленіе отшлифовать его умъ и манеры: ей хотѣлось, чтобы онъ научился выражаться по французски, какъ истый царедворецъ. Въ свою очередъ онъ до такой степени втянулся въ мелкіе интересы небольшаго Веймарскаго герцогства, что совсѣмъ почти не проявлялъ поэтическаго своего дарованія, растрачивая свой талантъ на стихотворенія, на «разные случаи» и на поэтическія шутки. Истинно поэтическими произведеніями его въ то время являются письма его къ Шарлоттѣ.
Несмотря на то, индивидуальность молодого поэта, его геній — созрѣвали въ тиши этой жизни, съ виду столь фривольной. Поѣздка въ Италію довершила начатое дѣло. Гете достигъ «высшей идеальной литературной культуры, какая только существовала въ то время».
Ослѣпленный блескомъ итальянскаго неба, восхищенный остатками классической древности, искусства эпохи Возрожденія, онъ увлекся природой и наукой, испытывая притомъ такое единеніе между собой и этой прекрасной страной, что уже не думалъ болѣе о возвращеніи. Въ Веймаръ онъ вернулся совсѣмъ инымъ человѣкомъ, исполненнымъ силы. Онъ покидалъ Италію съ сожалѣніемъ, несмотря на предвкушеніе радостнаго свиданія съ друзьями.
Возвратившись въ Веймаръ, онъ не обрѣлъ тамъ прежняго мира. Ему казался чуждымъ нѣмецкій климатъ; сѣрое утрюмое небо пронизывало его безконечной грустью, отголосокъ которой находимъ въ одномъ изъ писемъ его къ Гердеру. Ничто не могло развѣять его меланхолію. Общество, занятое въ то время другими писателями, холодно встрѣтило полное изданіе его сочиненій. Герцогъ Веймарскій, увлекавшійся французской трагедіей, раскритиковалъ его «Эгмонта». Гердеръ, въ свое время симпатизировавшій Гетцу, сталъ смущаться вольностями, съ какими Гете относился къ морали, — «Римскія элегіи» были ему омерзительны.
Какъ же въ то время относилась къ Гете женщина, которую онъ любилъ, обожалъ, боготворилъ въ теченіе одиннадцати лѣтъ? Она точно также проявила къ нему холодность, недовольная его полуторагодовымъ отсутствіемъ, о продолжительности котораго онъ не предупредилъ ее. Она осыпала его упреками, увѣщаніями, говорила объ оскорбленной нравственности. Эгмонтъ шокировалъ ее. Клара, которую она аттестовала обиднымъ эпитетомъ, — по ея мнѣнію, — была провозвѣстницей свободы нравовъ въ будущемъ. Чѣмъ именно была Шарлотта фонъ-Штейнъ для Гете, мы знаемъ о томъ изъ его писемъ. Онъ называлъ ее своимъ желаніемъ, своей наперстницей, своимъ идеаломъ, своей религіей. Ни одного дня не могъ онъ обойтись безъ свиданія съ нею, то и дѣло посылалъ ей небольшіе презенты: книги, гравюры, первые плоды, дичь, занимался сыномъ ея Фридрихомъ, словно то былъ собственный его ребенокъ.
1781 годъ былъ самымъ счастливымъ въ этой связи. 12-го марта Гете писалъ:
«Душа моя тѣсно связана съ твоей. Не буду велерѣчивымъ, но вѣдь тебѣ извѣстно, что я неразрывенъ съ тобой. Сколь бы высоко ты ни поднялась, сколь бы низко ни пала, ты увлечешь меня за собой».
Его желаіемъ было соединиться съ ней узами брака. По его выраженію, «умъ ея помогаетъ ему творить», ея «теплота окружаетъ его сладостной атмосферой». Перваго апрѣля онъ чувствовалъ себя до такой степени счастливымъ, что у него явилось желаніе «подобно Поликрату, бросить въ море свой перстень».
Но вотъ вопросъ: какъ отвѣчала Шарлотта фонъ-Штейнъ на такое море любви? Это никому неизвѣстно, ибо она озаботилась предать сожженію всѣ свои письма, предварительно отобравъ ихъ всѣ обратно. Быть можетъ, она была не особенно щедра на нѣжныя изліянія. Женщины, которыхъ любятъ такъ, какъ она была любима, рѣдко платятъ взаимностью; на внушаемое ими чувство онѣ смотрятъ, какъ на должную дань ихъ красотѣ.
Когда Гете, въ ноябрѣ 1775 года, впервые увидалъ Шарлотту фонъ-Штейнъ, ему было 26 лѣтъ, а она родилась въ 1742 году, и слѣдовательно, была тогда 34 лѣтъ. Въ маѣ 1764 года она вышла замужъ за оберъ-шталмейстера Веймарскаго двора. У нея было шестеро дѣтей, изъ которыхъ въ живыхъ оставалось тогда всего трое.
Она владѣла всѣми качествами великосвѣтской женщины, естественностью и непринужденностью въ обращеніи, открытыми манерами, тактомъ… Не будучи настоящей красавицей, она обладала привлекательной физіономіей, съ преобладающимъ выраженіемъ кроткой серьезности. Какъ свѣтской и придворной дамѣ, ей свойственна была та прелесть, какая дается высшимъ положеніемъ. Она стояла значительно выше франкфуртскаго генія, какъ въ смыслѣ нравственнаго достоинства, такъ и въ смыслѣ самообладанія.
Гете какъ разъ тогда былъ взволнованъ и измученъ послѣ разлада съ франкфуртскими своими увлеченіями… и не находилъ себѣ покоя. Она все сглаживала, смягчала, была успокоительницей, ангеломъ-хранителемъ его жизни, сестрой высшаго порядка…
Вполнѣ понятны удивленіе и горе Шарлотты фонъ-Штейнъ, когда въ 1786 году, не разъяснивъ ей поводовъ своего отъѣзда, Гете бѣжалъ въ Италію. Многія стихотворенія, написанныя ею въ сентябрѣ, свидѣтельствуютъ о состояніи, близкомъ къ отчаянію. Въ одномъ изъ этихъ стихотвореній читаемъ:
О, какъ же я одинока
И вѣчно буду въ одиночествѣ!
А въ другой строфѣ:
Ахъ, желала бъ я уѣхать далеко, далеко!
Горе принцессы въ «Тассо» представляетъ сходное чувство, которое, конечно, не случайно… Нѣкоторое время думали, что своей поѣздкой въ Италію Гете хотѣлъ порвать свои отношенія съ Шарлоттой фонъ-Штейнъ. Было предположеніе, что послѣ десяти лѣтъ любви онъ почувствовалъ утомленіе. Предположеніе это совершенно невѣрно. Письма, напечатанныя въ 1870 году и писанныя Гете Шарлоттѣ фонъ-Штейнъ изъ Италіи, весьма ясно свидѣтельствуютъ, что чувства его къ ней не измѣнились. У него сохранилась та-же потребность сообщать своей пріятельницѣ всѣ событія изъ своей жизни и свои мысли; но онъ могъ обходиться безъ нея…
Когда же онъ вернулся обратно, то бредилъ и говорилъ только объ югѣ.
Вполнѣ естественно, что Шарлотта приняла эти восхваленія юга за личное для себя оскорбленіе, хотя съ ея стороны опрометчиво было проявлять язвительность и желчь.
Между прочимъ Гете вдругъ сталъ проницательнѣе: та, которая въ дали неизмѣнно представлялась ему совокупностью всевозможныхъ прелестей, — на дѣлѣ была старухой. Ему самому было тридцать девять лѣтъ, а ей уже подъ сорокъ шесть.
Три недѣли спустя по возвращеніи своемъ изъ Италіи, Гете познакомился съ одной молодой дѣвушкой низшаго происхожденія, Христіаной Вульпіусъ, которая передала ему просьбу отъ имени своего брата. Это былъ прелестный ребенокъ, безъ всякихъ претензій и зависти, и она скоро одержала надъ нимъ побѣду. Въ серединѣ іюня 1788 года она сдѣлалась его любовницей, въ ноябрѣ 1789 года поселилась у него, а въ октябрѣ 1806 года стала его женой.
Въ послѣднихъ числахъ поля 1788 года, возбужденная глубокимъ негодованіемъ противъ Гете, не подозрѣвая однако связи его съ Христіаной, Шарлотта фонъ-Штейнъ отправилась въ свое помѣстье въ Гохбергъ. Она какъ будто чувствовала, что связь между нимъ и ею была порвана, и говорила о Гете съ горечью и холодностью. Раздраженіе ея усилилось еще болѣе, когда въ началѣ слѣдующаго года она узнала о связи Гете съ маленькой Вульпіусъ. Съ той минути отношеніе ея къ нему представляло истинную пытку. Жгучая горечь противъ Гете, безграничное презрѣніе къ Христіанѣ наполняли ея душу. Въ маѣ 1789 г. во времяпоѣздки своей въ Эмсъ, она отправила къ Гете страстное письмо, которымъ надѣялась достигнуть разрыва отношеній его съ Христіаной, выставляя разрывъ этотъ необходимымъ условіемъ будущей ихъ дружбы.
Отвѣтъ Гете отличался спокойствіемъ и благодушіемъ, но былъ отрицательный.
Онъ началъ съ замѣчанія, что въ подобныхъ случаяхъ трудно быть искреннимъ и не погрѣшить оскорбленіемъ. Онъ упрекалъ Шарлотту за то равнодушіе, съ какимъ она встрѣтила его при возвращеніи его изъ Италіи, и за ея злословіе, говорилъ, что ему слѣдовало бы лучше не возвращаться… рѣшительнымъ тономъ высказалъ ей, что не можетъ переносить презрительную и исполненную непріязни манеру, съ какой она къ нему относилась. Онъ заключилъ письмо фразой, которая вполнѣ выражала то, что онъ хотѣлъ сказать, но которая должна была еще болѣе взволновать разгнѣванную даму: «къ сожалѣнію, ты черезчуръ долго пренебрегала моими совѣтами на счетъ кофе и завела режимъ, въ высшей степени вредный для твоего здоровья. Въ настоящее время не только представляется уже затруднительнымъ справиться съ нѣкоторыми нравственными впечатлѣніями, но ты еще увеличиваешь властность черныхъ мыслей, терзающихъ тебя, употребляя физическое средство, вредное воздѣйствіе котораго нѣкоторое время ты признавала и которое бросила употреблять изъ любви во мнѣ, на пользу твоего благосостоянія».
Шарлотта фонъ-Штейнъ не отвѣчала ни на это письмо, ни на другія, болѣе миролюбиваго характера, присланныя ей послѣ того, и въ теченіе десяти лѣтъ не было оскорбительнаго злословія, котораго она не позволила бы себѣ по отношенію къ измѣннику. Имя Шарлотты продолжаетъ еще встрѣчаться въ письмахъ Гете этого періода. Но еще чаще попадается его имя въ ея письмахъ и непремѣнно пришпиленное къ какому нибудь неблагозвучному эпитету. Онъ почти смѣшонъ этотъ тучный совѣтникъ съ двойнымъ подбородкомъ. Каждый разъ при встрѣчѣ съ нимъ она удивлялась возроставшему его дородству и чувственному выраженію; произведенія его, по ея мнѣнію, стали ниже съ точки зрѣнія морали. Она дошла до того, что интересовалась нападками соперника Гете — Коцебу. Она абонировалась на редактировавшійся имъ журналъ, главной задачей котораго было уничтоженіе репутаціи Гете. Иногда общественныя обязанности сводили ихъ вмѣстѣ, и она не стѣснялась говорить ему самыя оскорбительныя вещи прямо въ лицо. Она писала своему сыну: «Если бы только могла я вытравить его изъ моей памяти!» Про себя она выражалась, какъ про «женщину, обманутую другомъ». По поводу «Римскихъ Элегій» она высказываетъ, что не имѣетъ никакого вкуса къ поэзіи. Говоря о «Германѣ и Доротеѣ», она замѣчаетъ: «Очень мило, одно жаль, что на ряду съ хозяйкой, стряпающей у печки, m-lle Вульпіусъ постоянно разрушаетъ иллюзію». По окончаніи «Вильгельма Мейстера» она не замедлила дать своему сыну оцѣнку этого произведенія. «Въ этой книгѣ есть хорошія идеи, въ особенности на счетъ политики, и начало прочувствовано. Я не думала, чтобы Гете былъ совершеннымъ сыномъ этой страны. Впрочемъ, въ этомъ сочиненіи всѣ женщины поступаютъ безчестно. Если онъ испыталъ какое нибудь человѣческое чувство, то непремѣнно примѣшивалъ туда извѣстную долю грязи, просто для того, чтобы человѣческой натурѣ не приписать ничего небеснаго».
Желая публично заклеймить невѣрнаго, она написала трагедію «Дидона», въ которой рисуетъ себя въ лицѣ Элиссы, а Гете въ лицѣ поэта Огона. Приводимъ нѣкоторые комплименты по адресу этого персонажа. Отчаянный фатъ и фанфаронъ, онъ объявляетъ, что идеалъ природы могъ олицетвориться въ единственномъ существѣ, а именно въ немъ или ему подобномъ. Остальные люди — это лишь червяки, которыхъ попираютъ ногами, не видя ихъ. Грубо-циничный, онъ признается, что нѣкогда серьезно относился къ невинности и добродѣтели. Излюбленная иронія надъ ожиреніемъ Гете является тутъ снова на сцену: «Я изъ-за этого очень похудѣлъ. А поглядите-ка теперь на мои челюсти, на мое круглое брюшко, на мои икры. Съ полней искренностью покаюсь вамъ: возвышенныя чувства приходятъ отъ хорошаго пищеваренія!» Онъ тщеславенъ, лицемѣренъ, считаетъ добродѣтелью то, что ему удобно.
Что же отвѣчаетъ Элисса? Отвѣтъ ея любопытенъ; «Я нѣкогда ошибалась на счетъ тебя, а теперь ясно вижу твои короткіе курчавые волосы, твои прекрасные башмаки изъ козлинаго рога, твои вилообразныя ноги, словомъ, все, что пополняетъ въ тебѣ сатира».
Огонъ возражаетъ собственными выраженіями Гете изъ его письма, помѣченнаго 1 іюня 1789 года:
«Такой ложный взглядъ вызванъ напиткомъ, который я тебѣ уже отсовѣтывалъ». И онъ приглашаетъ ее утолять свою жажду лишь сокомъ земли, т. е., по всей вѣроятности, — водой.
Она прервала его такой фразой: «Я не желаю ввѣрять въ твои руки свою безопасность, такъ какъ твоя мораль находится въ зависимости отъ твоего пищеваренія».
Поэтъ снова отвѣчаетъ ей фразой, заимствованной у Гете. Оставшись одинъ, онъ окончательно срываетъ съ себя маску въ монологѣ.
Послѣдняя черта его вполнѣ гнусная: онъ покидаетъ королеву, свою благодѣтельницу (герцогиню Луизу), которую тщетно пытался соблазнить, и переходитъ на сторону ея грубаго поклонника, когда тотъ достигаетъ власти.
Какъ и во всѣхъ пародіяхъ, въ «Дидонѣ» нельзя видѣть правдиваго изображенія лицъ, и тѣмъ не менѣе никто никогда не сомнѣвался, что характеръ Огона списанъ съ Гете. Пьеса жалкая, на столько лишенная стиля, — по словамъ Брандеса, — что въ литературѣ не можетъ занять никакого мѣста. Однако Шиллеръ, связанный въ то время съ Гете тѣсной дружбой, расхваливалъ ее съ восторгомъ. Онъ былъ растроганъ ею до нельзя, хлопоталъ объ ея напечатаніи, уговаривалъ Шарлотту послать ее въ Бреславльскій театръ.
Въ 1796 году неожиданное обстоятельство вызвало первое сближеніе между старыми любовниками. Карлъ, сынъ Шиллера, привелъ маленькаго шестилѣтняго сына Гете къ г-жѣ фонъ-Штейнъ, которая обласкала ребенка. Гете сдѣлалъ нѣсколько попытокъ съ примиренію, безъ особеенаго, впрочемъ, успѣха, потому что Какъ разъ въ это время Шарлотта закончила «Дидону».
Въ 1801 году серіозная болѣзнь Гете нѣсколько смягчила раздраженіе Шарлотты, хотя и не успокоила ее окончательно, если, впрочемъ, судить по выдержкѣ изъ письма ея съ сыну, помѣченному 26-мъ апрѣля: «Третьяго дня я сидѣла съ г-жей Требра въ старой бесѣдкѣ изъ розовыхъ кустовъ. Явился Гете; онъ прошелъ мимо насъ рядышкомъ со своей горничной. Мнѣ было стыдно за него до глубины души, и я закрыла зонтикомъ мое лицо, сдѣлавъ видъ, что его не замѣтила».
Въ 1804 году знаменитый писатель добился таки, что былъ принятъ Шарлоттой и провелъ съ ней два часа. Въ это-то продолжительное посѣщеніе и случился нѣкоторый казусъ. Вотъ какъ Шарлотта передавала о томъ своему сыну: «Я чувствую, что ему совсѣмъ не по себѣ у меня, наши взгляды на столько различны, что я ежеминутно причиняю ему непріятности. Принесли номеръ журнала Коцебу. Онъ сталъ говорить о глупости публики, читающей подобныя статьи. Мнѣ пришлось прикрыть этотъ журналъ, онъ не хотѣлъ даже его видѣть».