Французская элегия XVIII—XIX вв. в переводахпоэтов пушкинской поры: Сборник. — М.: Радуга, 1989.
ANTOINE de BERTIN.
АНТУАН де БЕРТЕН
править
Livre I. Книга I
Élégie VI
Д. В. Давыдов. <Элегия II>
Élégie XII. A Eucharis
Д. П. Глебов. К Делии
Livre II. Книга II
Élégie XI. Les Voyages. A Messieurs de P.
Д. П. Глебов. Отъезд
Livre III. Книга III
Élégie XXII. Éloge de la campagne. A Catilie
Д. П. Глебов. Сельская жизнь
LES AMOURS
правитьLivre I
правитьÉLÉGIE VI
правитьOui! que des dieux vengeurs l’implacable courroux
Sur l’infernal rocher d’un nœud d’airain t’enchaîne,
О toi qui, le premier, inventas les verroux,
Et fis crier les gonds sous des portes de chêne!
On enferme Eucharis; un injuste pouvoir
Dérobe à mon amour sa beauté gémissante.
Nuit et jour vainement je demande à la voir:
Lorsque j’entends ses pleurs, on dit qu’elle est absente.
Vous pleurez, Eucharis; vous attestez les dieux
(Car les dieux à l’amante ont permis ce parjure):
Vous pleurez, et peut-être un époux odieux
Joint l’injure au reproche, et l’outrage à l’injure.
Eh! qui sait si l’ingrat, de son bras rigoureux
Saisissant la beauté dont je suis idolâtre,
N’a pas d’un ongle impie arraché ses cheveux,
Ou meurtri son beau sein plus poli que l’albâtre?
Tombez, coupables murs! Dieux immortels, tonnez!
Vengez-moi, vengez-vous de sa fureur extrême.
Quiconque a pu frapper la maîtresse que j’aime,
Un jour, n’en doutez pas, à vos yeux étonnés,
Sur vos autels détruits vous détruira vous-même.
О ma chère Eucharis, ces dieux veillent sur nous:
Ta beauté sur la terre est leur plus digne ouvrage.
Songe, songe du moins à tromper les jaloux:
Il faut oser. Vénus seconde le courage;
Vénus instruit l’amante, au milieu de la nuit,
A descendre en secret de sa couche paisible;
Vénus enseigne encore l’art de poser sans bruit
Sur des parquets mouvants un pied sûr et flexible.
Te souvient-il d’un soir, où dans des flots de vin
Tu pris soin d’endormir ta vigilante escorte?
La déesse en sourit; et son pouvoir divin
Entrouvrit tout à coup un battant de la porte,
Que ma juste colère injuriait en vain.
Tu parus, Eucharis, le front couvert d’un voile,
En long habit de lin, noué négligemment;
Mais plus belle à mes yeux sous la modeste toile,
Que sous l'éclat trompeur du plus riche ornement.
Eh! qui sous cet habit ne t’aurait méconnue?
Il semblait étranger à nos tristes climats.
De mon bras amoureux tu marchais soutenue,
Et la terre fuyait sous tes pieds délicats.
О toit rustique et pauvre, atelier solitaire,
Par les plus vils travaux longtemps deshonoré,
A des travaux plus doux aujourd’hui consacré,
Tu couvris nos plaisirs des ombres du mystère!
Est-il d’horribles lieux pour le cœur d’un amant?
Un lit étroit et dur, théâtre de ma gloire,
De ce temple nouveau formait l’ameublement:
Eh bien! j'étais encore dans ton boudoir charmant,
Sous tes plafonds dorés et tes rideaux de moire.
Un feu pâle et tremblant, mourant à nos côtés,
Par intervalle à peine éclaircissait les ombres.
Eh! que m’importe à moi, si les nuits les plus sombres
Invitent tous mes sens aux molles voluptés?
Je craignais (tu le sais), ô ma belle maîtresse!
Que ce lit rigoureux ne blessât tes attraits:
J’oubliais que l’Amour, propice à ma tendresse,
De ses heureuses mains l’aplatit tout exprès.
Oh! combien, croyez-moi, sur ces lits favorables,
L’amant ingénieux invente de combats!
Là naissent les fureurs, les plaintes, les débats,
Les doux enlacements et les plaisirs durables.
Eucharis, par moi-même instruite à m’enflammer,
Pour la première fois semblait encore se rendre;
Affectait des rigueurs pour mieux se faire aimer,
Et disait toujours non, sans vouloir se défendre.
Le crépuscule seul interrompit nos jeux.
Le marteau sur l’airain avait frappé trois heures,
Il fallut tristement regagner nos demeures.
La foudre alors grondait sous un ciel orageux.
Loin de moi ces amants que Jupiter arrête,
Et qui courbent leurs fronts sous ses coups redoublés!
D’un œil audacieux défiant la tempête,
Je menais fièrement ma superbe conquête,
Et j’aurais bravé seul tous les dieux assemblés.
J’avanèais cependant sous cet immense ombrage,
Qui couronne en jardins nos remparts orgueilleux;
La maison d’Eucharis frappa bientôt mes yeux.
Cet aspect, je l’avoue, abattit mon courage:
Eh! qui peut se résoudre à ces derniers adieux?
Vingt fois je m'éloignai, saisi d’un trouble extrême,
Et vingt fois à ses pieds je revins malgré moi,
Je lui disais sans cesse: «О moitié de moi-même,
Je veux mourir, avant de cesser d'être à toi!»
Après mille baisers, la matineuse Aurore
Nous surprit sous les murs de ce fatal séjour;
Mes baisers sur le seuil la retenaient encore,
Et je ne la rendis qu’aux premiers feux du jour.
ЛЮБОВНЫЕ ЭЛЕГИИ
правитьКнига I
править<ЭЛЕГИЯ II>
правитьПусть бога-мстителя могучая рука
На верх гранитных скал, под вечными снегами
За ребра прикует чугунными цепями
Того, кто изобрел ревнивого замка
Заклепы звучные — и хладными стенами
Красавиц оградил в презрении к богам!
Где ты, рожденная к восторгам, торжествам,
И к радостям сердец, и к счастью юной страсти,
Где ты скрываешься во цвете ранних лет,
Ты, дева горести, воспитанница бед,
Смиренная раба неумолимой власти!
Увижу ли тебя, услышу ль голос твой?
И долго ль в мрачности ночной
Мне с думой горестной, душой осиротелой
Угадывать окно обители твоей,
Когда снег вьюгою крутится средь полей
И свищет резкий ветр в власа оледенелы!
Ах, может быть, влекомая судьбой
Или предчувствием, душе неизъяснимым,
Ты крадешься к окну… когда мучитель твой,
Стан гибкий охватя насильственной рукой,
Бросает трепетну к подругам торопливым.
Восстань, о бог богов! Да пламенной рекой
Твой гнев жестокий и правдивый
Обрушится с небес на зданье горделиво,
Темницу адскую невинности младой;
Да над строптивою преступника главой
Перуны ярые со треском разразятся!
Ах! кто осмелился бесчувственно касаться
До юных прелестей красавицы моей,
Тот в буйной гордости своей
И лик священный твой повергнет раздробленный,
И рушит алтари, тебе сооруженны!
Но ты, любимица богов,
Ты бедствий не страшись — невидимый покров
Приосенит тебя от бури разъяренной,
Твой спутник бог любви — стезею потаенной
Он провести прекрасную готов
От ложа горести до ложа наслажденья;
О, не чуждайся ты благого поученья
Бессмертного вождя! — Учись, во тьме ночной
Как между стражами украдкой пробираться,
Как легкою стопой чуть до полу касаться
И ощупью брести по лестнице крутой;
Дерзни! я жду тебя, кипящий нетерпеньем!
Тебе ль платить обидным подозреньем
Владыке благ земных? Ты вспомни, сколько раз
От ненасытных моих глаз
Твой аргус в трепетном смущенье
Тебя с угрозой похищал
И тайным влек путем обратно в заточенье!..
Все тщетно; я ему стезю пересекал.
Крылатый проводник меня предупреждал
И путь указывал мне прежде неизвестный!
Решись без робости, о сердца друг прелестный!
Не медли! Полночь бьет!
И угасающи лампады закурились,
И стражи грозные во мраке усыпились…
И руку бог любви прекрасной подает!
Д. В. Давыдов
ELEGIE XII
правитьA EUCHARIS
правитьQue peut demander aux dieux
L’amant qui baise tes yeux,
Et qui t’a donné sa vie?
Il ne voit rien sous les cieux
Qu’il regrette ou qu’il envie.
Qu’un autre amasse en paix les épis jaunissants
Que la Beauce nourrit dans ses fertiles plaines;
Qu’il range sous ses lois vingt troupeaux mugissants,
Que la pourpre de Туг abreuve encore ses laines;
Longtemps, avant l’aube du jour,
Que l’avide marchand s'éveille,
Et quitte sans pitié le maternel séjour,
Amoureux des travaux qu’il détestait la veille;
Qu’il brave et les sables brûlants,
Et les glaces hyperborées;
Qu’il fatigue les mers, qu’il enchaîne les vents,
Pour boire le tokai dans des coupes dorées:
J’aime mieux du soleil éviter les chaleurs
Sous l’humble coudrier soumis à ma puissance.
Périssent les trésors, plutôt que mon absence,
О ma chère Eucharis, fasse couler tes pleurs!
Que me faut-il à moi? des routes incertaines
Sous un ombrage frais, de limpides fontaines,
Un gazon toujours vert, des parfums et des fleurs,
Oui, ma divine maîtresse,
Pourvu que sur mon cœur je presse tes appas,
Qu’importe que la Gloire, accusant ma paresse,
Agite le laurier qui m’attend sur ses pas?
Loin du tumulte et des alarmes,
Je vivrais avec toi dans le fond des forêts.
Ce bras n’a jusqu’ici manié que des armes;
Mais disciple, avec toi, de la blonde Cérès,
Je ne rougirais pas de dételer moi-même
Des bœufs fumants sous l’aiguillon,
De reprendre, le soir, un pénible sillon,
Et de suivre, à pas lents, le soc de Triptolème.
Je ne rougirais pas, sous mes doigts écumants,
De presser avec toi le nectar des abeilles,
D'écarter les voleurs et les oiseaux gourmands,
Ou de compter les fruits qui rompent tes corbeilles.
Avec toi, d’un front plus riant
J’accueillerais une aimable indigence,
Que si des dieux, sans toi, la barbare indulgence
Mettait à mes genoux l’Europe et l’Orient.
Que m’importe FEuphrate et son luxe superbe?
Que m’importe Paris et son art dangereux,
Si, tous deux enfoncés dans l'épaisseur de l’herbe,
Ou dans ces blés flottants, dont Гог sur tes cheveux,
Ornement importun, vient se courber en gerbe,
Je te trouve plus belle, et moi plus amoureux?
Ah! loin des faux plaisirs dont la richesse abonde,
Crois-moi, l’amant heureux, qui seul au fond du bois
Te caresse au doux bruit et des vents et de Tonde,
Est au-dessus des rois qui gouvernent le monde,
Est au-dessus des dieux qui gouvernent les rois.
К ДЕЛИИ
правитьО чем еще молить богов
Тому, кто овладел твоею красотою?
Кто жизнь делит с тобою,
Дерзнет ли тот желать других себе даров?
Пускай в избытке кто с весельем пожинает
Обилье с нив златых,
Иль шелк серебряный снимает
С несчетных стад своих.
Пускай другой без сожаленья
На кров домашний брося взгляд,
Ни моря грозного не устрашась волненья,
Сносить охотно рад
Пески сыпучие, Гиперборейский хлад,
На то лишь, чтобы мог он чашею златою
Токайское вино в беседах лить рекою.
Я более люблю хранительную тень
Простого дерева, которым я владею.
Погибни золото, чем с Делией моею
Расстанусь на единый день!
Мне много ль надобно? коль тихая дубрава,
Дерновый луг, цветы,
И мне подвластные прелестной красоты…
Я думать не хочу, что есть на свете слава.
Далеко шума бранных стрел,
Во глубине лесов готов я жить с тобою.
Цереры научен рукою,
Я тем не устыжусь, что тихий мой удел
Пройду в полях с тяжелым плугом,
Или с моим бесценным другом
Я стану нектар пчел сбирать,
Прозрачные плоды считать.
С тобой — в противность рока
В смиренной нищете дни сладостно б провел, —
Но без тебя — богов жестокостью бы счел,
Когда б мне дали все сокровища Востока.
Не мне ток Лидии катит песок златой!
Бродя с тобой в траве высокой и густой,
Иль в класах, коими себя ты украшаешь,
Когда снопы с полей сбираешь,
Ты все прелестнее — я более влюблен,
Могу ль тогда мечтой богатства быть пленен?
О друг единственный! в тени лесов сгущенной,
Вот там, где с ветерком лобзается ручей,
Прижав тебя к груди трепещущей своей,
Счастливей я царей — властителей вселенной,
Счастливее богов — властителей царей.
Д. П. Глебов
Livre II
правитьÉLÉGIE XI
правитьLES VOYAGES. A MESSIEURS DE P.
правитьJ’ai souvent essayé de noyer dans le vin
Ma peine et mes tristes alarmes:
О Bacchus! ton nectar divin
S’aigrissait sur mon cœur, et se tournait en larmes.
J’ai souvent essayé, dans la longueur des nuits,
D’accorder sous mes doigts la lyre de Chapelle:
Les vers n’ont pu distraire mes ennuis,
Et malgré moi je chantais l’infidèle.
Enfin (je l’avouerai) dans mes bras amoureux
J’ai tenu quelquefois une autre enchanteresse;
Mais tout d’un coup, au fort de mon ivresse,
Quand je touchais au moment d'être heureux,
Le souvenir de ma maîtresse
Venait saisir mon cœur et glacer ma tendresse,
Et je sentais expirer tous mes feux.
Que n’ai-je point tenté? Dieux! qu’il est difficile
D’abjurer promptement de si longues amours!
Tant que le même mur nous servira d’asile,
Tant que le même ciel éclairera nos jours,
Hélas! je le sens bien, je l’aimerai toujours.
Si vous voulez que je l’oublie,
О mes amis, partons; ôtez-moi de ses yeux;
Pour de lointains climats abandonnons ces lieux;
Courons interroger les champs de l’Italie,
Et lui redemander ses héros et ses dieux;
Fuyons. Adieu, remparts, superbe promenade,
Dont les ormes touffus environnent Paris;
Adieu, bronze adoré du plus grand des Henris;
Adieu, Louvre immortel, pompeuse colonnade;
Adieu, surtout, adieu, trop ingrate Eucharis!
Je le verrai ce beau ciel de Provence,
Ces vallons adorants tout peuplés d’orangers,
Où l’on dit qu’autrefois des poètes bergers,
Les premiers dans leurs vers marquèrent la cadence.
Je verrai ce paisible port,
Et les antiques tours de la riche Marseilles.
Nos vaisseaux sont-ils prêts? Poussez-nous loin du bord.
Compagnons, courbez-vous sur des rames pareilles;
Fendez légèrement le dos des flots amers;
Abandonnez la voile au souffle qui l’entraîne.
Le zéphyr règne dans les airs;
Et, mollement porté sur la mer de Tyrrhene,
Je découvre déjà la ville des Césars,
Rome, en guerriers fameux autrefois si féconde,
Rome, encore aujourd’hui l’empire des beaux-arts,
L’oracle de vingt rois et le temple du monde.
Voilà donc les foyers des fils de Scipion,
Et des fiers descendants du demi-dieu du Tibre!
Voilà ce Capitole, et ce beau Panthéon,
Où semble encore errer l’ombre d’un peuple libre!
Oh! qui me nommera tous ces marbres épars,
Et ces grands monuments dont mon âme est frappée?
Montons au Vatican; courons au Champ-de-Mars,
Au portique d’Auguste, à celui de Pompée.
Sont-ce là les jardins où Catulle autrefois
Se promenait le soir à côté d’Hypsithille?
Citoyens (s’il en est que réveille ma voix),
Montrez-moi la maison d’Horace et de Virgile.
Avec quel doux saisissement,
Ton livre en main, voluptueux Horace,
Je parcourrai ces bois et ce coteau charmant
Que ta muse a décrits dans des vers pleins de grâce,
De ton goût délicat étemel monument!
J’irai dans tes champs de Sabine,
Sous l’abri frais de ces longs peupliers
Qui couvrent encore la ruine
De tes modestes bains, de tes humbles celliers;
J’irai chercher d’un œil avide
De leurs débris sacrés un reste enseveli,
Et, dans ce désert embelli
Par l’Anio grondant dans sa chute rapide,
Respirer la poussière humide
Des cascades de Tivoli.
Puissé-je hélas! au doux bruit de leur onde
Finir mes jours, ainsi que mes revers!
Ce petit coin de l’univers
Rit plus à mes regards que le reste du monde.
L’olive, le citron, la noix chère à Paies,
Y rompent de leur poids les branches gémissantes;
Et sur le mont voisin les grappes mûrissantes
Ne portent point envie aux raisins de Calés.
Là, le printemps est long, et l’hiver sans froidure;
Là, croissent des gazons d'éternelle verdure;
Là, peut-être, l'étude, et l’absence et le temps
Pourront bannir de ma mémoire
Un amour insensé qui ternit trop ma gloire,
Et dont le vain délire abrégea mes instants.
Книга II
правитьОТЪЕЗД
правитьНапрасно я искал на пиршествах в вине
Мучительной тоски отрадного забвенья:
Мне взор мой изменял среди увеселенья,
Я от забав спешил лить слезы в тишине.
Напрасно, в час полночи скучный,
На лире прославлял свободный свой удел,
Изменницу невольно пел,
В мечтаньи с нею неразлучный.
Доколь с неверною в стране моих отцов
Под тем же небом жить я буду,
Дотоль ее не позабуду.
Но если кто из вас, друзья мои, готов
Страдальца оживить мечтательностью льстивой,
Мы поплывем к полям Италии счастливой
Отыскивать следы героев и богов.
Итак, прости, о брег родимый,
Развейте резвый флаг! готовьте корабли!
Неситесь, странники, чрез путь необозримый,
В далекий край земли.
Зефир услужливый ветрила надувает,
Тяжелый руль браздой пучину рассекает,
И — приближаемся к желанным берегам.
Уже град Цесарей предстал моим очам,
Рим древний, колыбель воспитанников славы,
Времен остаток величавый,
Рим, в наши дни еще искусств изящных храм.
Вот Сципионовых сынов я зрю кладбище,
Потомков Ромула роскошное гульбище;
Вот Капитолий, Пантеон,
Где, мнится, как сквозь сон,
Еще блуждает тень великого народа,
Кому хоругвь была отечества свобода.
О кто священные места мне назовет
И те развалины, где памятников боле!
Пойдем ли в Ватикан; на Марсовое ль поле?
Туда ль, где зрим еще великолепный вход
Чертогов Августа, Помпея;
Тот сад ли посетим, где Лесбии младой
Пел о любви Катулл, восторгом пламенея?..
Граждане! если вы чувствительной душой
Воспоминанья те со мною разделили,
Скажите мне, где жил Гораций и Виргилий.
С каким восторгом буду там
С твоею лирою, о сладостный Гораций,
Бродить по тем дубравам и холмам,
Которые ты пел, любимец муз и граций!
Пойду в твои Сабинские поля,
Где грустных тополей под тению сгущенной
Развалины и мхом обросшая земля
Напомнят мне твой кров смиренный.
Я буду Анио стремленье созерцать,
Внимать журчанью волн, пустыне жизнь дающих,
И пылью влажною дышать
Вод бурных Тиволи, с вершин утесов бьющих.
Счастлив, когда б судил мне рок
Навеки обитать тот брег уединенный.
Там мирный уголок
Предпочитал бы я вселенной.
Цветущих маслин лес там привлекает взгляд,
Ветвь гибкую златый лимон отягощает
И на горах янтарный виноград
За труд обильную награду обещает.
Там юная весна сокрыться не спешит,
Суровыя зимы жестокость не страшит.
Там, может быть, изящные науки
И время, врач страстей, и действие разлуки
Успели б дни мои от Парки сохранить,
Которая грозит их в цвете погубить.
Д. П. Глебов
Livre III
правитьÉLÉGIE XXII
правитьÉLOGE DE LA CAMPAGNE. A CATILIE
правитьLaissons, ô mon aimable amie,
L’habitant des cités, en proie à ses désirs,
S’agiter tristement et tourmenter sa vie,
Pour se faire à grands frais d’insipides plaisirs.
Les champs du vrai bohneur sont le riant asile:
L'œil y voit sans regret naître et mourir le jour;
Leur silence convient à la vertu tranquille,
Au noble esprit qui pense, et surtout à l’amour.
Dis-moi, quand sous l'épais ombrage
Tous deux assis, mon bras autour de toi passé,
Nous entendons du ciel soudain fondre un nuage,
Et la pluie, à grand bruit, inonder le feuillage
Qui garantit ton front vainement menacé;
Quand, sous un antre frais que tapisse le lierre,
D’un soleil accablant évitant la chaleur,
Faible, les yeux remplis d’une tendre langueur,
Sans vouloir sommeiller tu fermes ta paupière,
Et viens nonchalamment reposer sur mon cœur:
Conèois-tu des moments plus heureux pour ma flamme,
Et de plus douces voluptés?
Regretterons-nous, ô mon âme,
Le fracas, l’air impur et l’ennui des cités?
Soit qu’errant le matin dans ce verger fertile
Dont les arbres touffus embarrassent tes pas,
J'élève sur ta tête une branche indocile,
Ou qu’en la ramenant, à tes doigts délicats
J’offre, esclave attentif, un prix doux et facile;
Soit que, le jour tombant, à nos travaux chéris
La cornemuse nous rappelle;
Que dispersant les grains que ta robe recèle,
Ta voix se fasse entendre aux oiseaux de Cypris,
Ou que sur l’herbe enfin, plus touchante et plus belle,
Rangeant autour de toi tes sujets favoris,
Un lait pur à grands flots entre tes doigts ruisselle.
Heureux qui peut dormir à l’ombre des forêts,
Et sentir près de soi l’objet de sa tendresse!
Heureux qui, vers midi, par des détours secrets,
Peut sur le bord des eaux égarer sa maîtresse!
Si le ruisseau, roulant sur un lit de gravier,
Présente à son amour, au milieu du bocage,
Un endroit où le frêne et le souple alizier
Se plaisent à mêler leur fraternel ombrage,
Quels vœux peut-il encor former?
Qu’il regarde: il est seul au monde;
Tout l’invite à jouir, tout le presse d’aimer,
Le silence des bois, le murmure de l’onde,
La fraîcheur des gazons qui couronnent ses bords;
Et le seul rossignol, témoin de ses .transports,
Par ses chants redoublés lui-même les seconde.
О dieux! ah! donnez-moi souvent un tel bonheur,
Et portez, j’y consens, des trésors à l’avare,
A l’esclave des cours une longue faveur,
Aux cœurs ambitieux le sceptre ou la tiare!
Mais quels éclats joyeux! quel tumulte au hameau!
J’entends déjà crier le violon champêtre;
Le vin coule; on se mêle, on danse sous l’ormeau;
Les travaux ont cessé; tous les jeux vont renaître.
Vois-tu, dans ces prés verts que la faux a tondus,
En pyramides jaunissantes
S'élever jusqu’aux deux ces herbes odorantes,
Et ces foins au soleil par trois fois étendus?
Vois-tu, sous la richesse à leur zèle promise,
Mes taureaux contents de plier,
Vers la grange apporter, d’une tête soumise,
Ces dons qu’un bras soigneux en faisceaux doit lier?
Tout le char disparaît sous la moisson traînante,
Et, suivant à pas lents des sentiers mal tracés,
Laisse, dans sa marche tremblante,
De sa dépouille au loin les arbres hérissés.
Viens, descendons dans la prairie:
Ces meulons orgueilleux sont dressés pour l’amour.
L’ombre croît: hâtons-nous; donnons à la folie,
Aux plaisirs innocents ce reste d’un beau jour.
Qu’il est doux de gravir ces montagnes mobiles,
De forcer dans nos jeux leurs flancs à s'écrouler,
Et vainqueurs, arrivés aux sommets difficiles,
Sur la verdure au loin de se laisser rouler!
Doux jeux, plaisirs touchants, délicieuse ivresse,
Et vous, Grâces, Amours, charme de l’univers,
Tandis qu’il en est temps, entourez-moi sans cesse;
Embellissez mes jours, dictez mes derniers vers.
La douce illusion ne sied qu'à la jeunesse;
Et déjà l’austère Sagesse
Vient tout bas m’avertir que j’ai vu trente hivers.
Книга III
правитьСЕЛЬСКАЯ ЖИЗНЬ
правитьОставим, милый друг,
Тщеславцев городских на жертву сладострастья
Которым заражен безумцев светских круг,
В деревне мы найдем сень истинного счастья.
Там взор без сожаленья зрит,
Как светлый день в полях родится, умирает,
Для добродетели их безмятежный вид
Приют отрадный обещает.
Там благородный ум свободней рассуждает
И сердце в нас сильней любовию горит.
Скажи, когда в тени сгущенной
Сижу, обняв тебя рукой,
Удар раздастся громовой
И градом дождь сопровожденный
Вотще низвергнется над нашею главой,
Древ благодетельный покров тебя спасает
И на челе твоем сияет
Невинности покой…
Иль как в усталости от зноя,
Уйдя к прохладе в темный грот,
Куда таинственный Эрот
Тебя привел, сень отдыха устроя, —
Ты, с нежной томностью в очах,
Без сна забвения свои зеницы кроешь
И, нежась, на груди моей себя покоишь…
О милый друг! каких еще, в цветущих днях,
Желать мне роскоши сердечных упоений,
И будем ли, мой кроткий гений,
О шумном городе вздыхать,
Где в пресыщеньи чувств осуждены скучать!
Счастлив, кто к тихой сени
С подругой медленно идет
Предаться сладости дневных отдохновений,
Счастлив, когда на бреге светлых вод,
Прекрасной указав путь в рощу незнакрмый,
Теряется по нем, любовию влекомый.
Иль за ручьем все далее идет
И, потеряв его в пути безвестном,
Он зрит себя в убежище прелестном,
Где, дружески обнявшись с дубом, клен
На лоно вод склонен.
В часы те что еще ему иметь в предмете?
Пусть смотрит: он один на свете.
Все наслаждается, все страстью говорит:
Безмолвие лесов, источника журчанье
И негой дышащий полей спокойный вид,
И Филомелы глас — лесов очарованье…
Все, все любовь воспламенит!
О боги! те часы вы чаще мне дарите,
За эту цену пусть велите
Сокровища земли дать алчущим глупцам,
А блески почестей завистливым льстецам.
Но вот час вечера — работы прекратились,
И с песнями к домам селяне возвратились.
О друг! ты видишь ли на скошенных лугах
Скирдов сей ряд огромный,
Душистый коих злак на жар полудни знойный
Был трижды выставлен в грядах?
Ты зришь ли сих волов, Цереры дар везущих,
В гумно с покорностью идущих,
Согбенных тяжкою наградою трудов?..
Идем! к себе зовет нас зелень сих лугов:
Стогов верх гордый, величавый —
Веселья поприще для юности живой.
Вот сумрак — поспешим, невинные забавы
Окончат день златой.
Как весело всходить на подвижные горы
И рушить в резвостях густые недра их!
Как победители, склонить лишь долу взоры
И в луг скатиться вмиг!..
О игры сельские! о сердца упоенье!
И вы, кем свет нам мил,
Амуры, грации — доколе час не бил —
Вы сейте на пути сей жизни наслажденье;
Вам, вам я посвящу последний лиры звук.
В дни первой юности мы можем жить мечтою,
Но опытность, рассудка друг,
Уже вещает мне порою:
Спеши, спеши любить,
Утраченных часов любви не возвратить.
Д. П. Глебов
КОММЕНТАРИИ
правитьANTOINE de BERTIN
АНТУАН де БЕРГЕН
(1752—1790)
править
Родился на о. Бурбон, губернатором которого в 1763—1767 гг. был его отец. В 1761 г. отправлен учиться в Париж, затем вступил в военную службу. Как и Парни, был членом «ордена Казармы» (см. справку о Парни). В 1789 г. отправился на о. Сан-Доминго к невесте-креолке, с которой познакомился во Франции, но в день венчания внезапно заболел и спустя семнадцать дней, в конце июня 1790 г., не приходя в сознание, умер.
Первые стихи опубликованы в 1772 г. в AM. В 1777 г. выпустил анонимно «ироикомическое» произведение в стихах и прозе «Voyage de Bourgogne», адресованное Парни и пользовавшееся огромным успехом. Книга Бертена «Les Amours» (название восходит к «Любовным элегиям» Овидия) вышла в 1780 г. (2-е изд. в 1785 г. в сост. двухтомных сочинений). Прототип героини двух первых книг «Les Amours» — Мари Катрин Сантуари (1747—1784), дочь бывшего губернатора о. Бурбон, изображенная Бертеном под именем Эвхарис. Не получив от отца разрешения выйти за Бертена, она стала женой богатого судовладельца из Бордо. Героиня третьей книги элегий носит имя Катилия; прототип ее неизвестен; судя по стихам, это была юная девушка из небогатой семьи.
Тексты печатаются по изд.: Oeuvres complètes de Bertin. P., 1824. В комментариях использованы примечания фр. филолога Ж. Ф. Буассонада к этому изданию.
LIVRE I. ÉLÉGIE VI ^
176. Carles dieux à l’amante ont permis… — Ср.: Овидий. Любовные элегии, III, 3, 12.
Quiconque a pu frapper… — Ср.: Тибулл, I, 10, 59.
Il faut oser. Vénus seconde le courage… — Ср.: Тибулл, I, 2, 15—20.
178. …Affectait des rigueurs pour mieux se faire aimer… — Ср.: Овидий. Любовные элегии, I, 5,13—15.
180. l’airain — зд. колокол (частная в постклассицистической поэзии метонимия; ср. «Immortalité» Ламартина, ст. 11).
cet immense ombrage — парижские бульвары.
Moitié de moi-même. — Ср.: Гораций. Оды, I, 3, 8, где поэт называет Вергилия «часть моей души». Тоже выражение часто употребляет Ламар-тин (см.: «Immortalité», «Souvenir», «A El***»).
Перевод Д. В. Давыдова — Амфион, 1815. № 5. С. 66, под загл.: «Элегия» и с подп.: «Дне. Дадв». Адресовано Татьяне Ивановне Ивановой (ок. 1799 — после 1857), танцовщице московской балетной труппы, предмету длительного увлечения Давыдова. Позднее Давыдов скептически отзывался об этой элегии, как и о некоторых других, которые «от изобилия эпитетов слишком много принадлежат школе Буше, Вандо <Ватто?>, Миньяра, т. е. фаянсовой живописи» (Письма поэта-партизана Д. В. Давыдова к князю П. А. Вяземскому. Пг., 1917. С. 36) и не включил ее в сборник своих стихотворений 1832 г. Элегия эта всегда считалась подражанием Тибуллу (1,2), однако непосредственным ее источником является элегия 6, книги I «Les Amours» Бертена, в свою очередь во многом подражавшего римскому элегику. Оригинал у Давыдова переработан; вся вторая половина стихотворения опущена. Подобным же образом Давыдов воспользовался материалом нескольких других элегий Бертена, сохраняя общую ситуацию и иногда начальные строки: Ср.: «Les Amours», I, 3 («A Eucharis»):
Deux fois, j’ai pressé votre sein,
Et vous m’avez, deux fois, repoussé sans colère.
Vous avez rougi du larcin:
Ne fait-on que rougir, lorsqu’il a pu déplaire?
Ah! c’est assez: oui, je fis dans vos yeux,
Et ma victoire, et votre trouble extrême.
Mortel, à vos genoux, je suis égal aux dieux.
Vous m’aimez, je le vois, autant que je vous aime…
У Давыдова («Элегия IX»):
Два раза я вам руку жал;
Два раза молча вы любовию вздохнули…
И девственный огонь ланиты пробежал,
И в пламенной слезе ресницы потонули!
Неужто я любим?..
Дальнейшее развитие темы не имеет аналогий в подлиннике. Ряд мотивов элегии 3 книги II есть в «Элегии VII» Давыдова («Нет! полно пробегать с улыбкою любви…»); как и в печатаемой элегии, они контаминированы с оригинальными мотивами или восходящими к другим источникам.
177. Угадывать окно обители твоей. — О «поэтическом окне театральной кельи Ивановой (Глушковской)» Давыдов вспоминал в письме П. А. Вяземскому от 22 марта 1833 г. (Рус. литература, 1980. № 2. С. 157).
И свищет резкий ветр в власа оледенелы. — Парафраза строк из I песни «Isnel et Asléga» Парни:
Réveille-toi, Rusla, tiens ta promesse,
Ne tarde plus: un vent impétueux,
Un vent glacé siffle dans mes cheveux.
Ср. в «Осгаре» (1814) Пушкина:
«Ужели спишь теперь, Мальвина? — Мгла вокруг,
Валится снег, власы в тумане леденеют».
(Пушкин. T.I. C.37).
179. …мучитель твой. — Имеется в виду реальное лицо — актер А. А. Украсов (1757—1839), которому был поручен надзор за воспитанницами театральной школы.
LIVRE I. ÉLÉGIE XII. — Начало стих, восходит к Горацию (Оды, I, 31).
182. Périssent les trésors… — Ср.: Тибулл, I, 1, 51—52.
…dételer moi-même / Des bœufs… — Ср.: Тибулл, I, 2, 73—74.
Triptolème (греч. миф.) — Триптолем, герой, получивший от Деметры зерна пшеницы и научивший людей выращивать ее.
…rois qui gouvernent le monde… — Ср.: Гораций. Оды, III, 1, 5—6; это речение обыграно во фр. поэзии также в оде Ж.-Б. Руссо «Pour la naissance du duc de Bretagne».
Перевод Д. П. Глебова — впервые — СО, 1817. № 33. С. 26 (под загл.: «Элегия»). Печ. по: Глебов. С. 45. Прим.:
«Сия элегия и некоторые другие переведены мною из Бертеня. Движение, теплота, сила, голос страсти, поэзии, во всей силе слова, характеризуют его сочинения. Если можно в чем упрекнуть ему, то в несоблюдении иногда приличия в выражениях. Подобно Проперцию, в порыве страсти нередко срывает покрьшало с невинности и оскорбляет стыдливость; иногда же увлекается плодовитостию воображения в подробностях описаний. Я выбрал те из его элегий, которые, как мне казалось, не имели сих недостатков. Из Парни мною переведены только две элегии. Блестящему таланту Батюшкова предоставлено было иметь соперничество с талантом певца Элеоноры. Чистота в слоге, зрелость в мыслях, точность в выражениях сохранены нашим Тибуллом во всей их силе и свежести» (с. 285).
LIVRE IL ÉLÉGIE XI. — Впервые — AM, 1780, под загл.: «Les Voyages», в последующих публикациях без загл. Посвящено братьям Парни, товарищам Бертена по «ордену Казармы».
184. …ton nectar divin… se tournait en larmes. — Ср.: Тибулл, I, 5,37—38.
D’accorder sous mes doigts la lyre de Chapelle. — Реминисценция из 92-го послания Вольтера («Sur l’agriculture», 1761). Фр. поэт Шапель (наст, имя Клод Эмманюэль Люилье, 1626—1686) — либертен, острослов, любитель пирушек. Наиболее известное его сочинение «Voyage de Chapelle et de Ba-chaumont» (1663), по образцу которого написано «Voyage de Bourgogne» Бертена.
Et je sentais expirer tous mes feux. — Ср.: Тибулл, I, 5, 39—40.
…bronze adoré du plus grand des Henris… — памятник французскому королю Генриху IV на Новом мосту в Париже.
184—186. Poussez-nous loin du bord… / Abandonnez la voile au souffle… — Ср.: Проперций, III, 21, 9—14.
186. des fils de Scipion — зд. потомки воителей; Сципион — имя нескольких римских военачальников и государственных деятелей.
(le) demi-dieu du Tibre — Тиберин, бог реки Тибр, согласно римским преданиям спасший из воды Рею Сильвию, мать мифических основателей Рима Ромула и Рема.
Catulle… à côté d’Hypsithille… — Реминисценция из 32-го стих. Катулла.
l’Anio grondant dans sa chute rapide… — Ср. у Горация (Оды, I, 7, 13): «Быстрый Анио ток». Об этой реке см. коммент. к стих. «A Elvire» Ламар-тина. С. 655.
…rit plus à mes regards que le reste du monde… — Еще одна реминисценция из 92-го послания Вольтера (см. выше).
188. Calés — Калес (ныне Кальви), город в Италии близ Фалерна, славившийся виноградниками.
Ne portent point envie… / Là, le printemps est long… — Ср.: Гораций. Оды, II, 6,17—20.
Перевод Д. П. Глебова — Глебов. С. 69.
LIVRE III. ÉLÉGIE XXII
188. …mon bras autour de toi passé / Nous entendons… la pluie… — Ср.: Тибулл, I, 1, 45—48.
190. oiseaux de Cypris — голуби, посвященные Киприде (Афродите) как богине плодородия.
…portez… des trésors à l’avare… — Ср.: Тибулл, I, 1, 77—78. Перевод Д. П. Глебова — Глебов. С. 56.