Лондонская идиллія.
I
Все дождь да дождь съ утра до поздней ночи!
Какъ скучно онъ стучитъ въ мое окно!
И вѣтеръ съ нимъ какъ будто заодно
То замолчитъ, то взвоетъ что есть мочи.
Вотъ по́лилъ дождь опять какъ изъ ведра
Изъ этихъ тучъ сгустившихся и темныхъ.
О Господи, тяжелая пора
Подобный день для дѣвушекъ бездомныхъ!
II
Благодарю васъ, гослодинъ пасторъ;
Вы такъ добры что я рыдать готова.
Но видно мнѣ ужь не подняться снова,
И скоро смерть покончитъ съ жизнью споръ.
Ахъ, этотъ грохотъ непрерывный,
И гамъ на улицѣ, и шумъ,
И этотъ вѣтеръ заунывный —
Родятъ во мнѣ такъ много, много думъ.
Да, я умру! бродить нѣтъ больше сады
Незванной гостьей на земномъ пиру;
Да, чувствую, сегодня я умру!
Такъ дайте жь мнѣ, хоть на краю могилы,
Въ послѣдній разъ свободнѣе вздохнуть,
Чтобъ послѣ вѣчнымъ сномъ заснуть.
На что мнѣ жить? уже ль кому нужна я?
Кто хочетъ знать, жива я или нѣтъ?
Вѣдь о богатыхъ сожалѣетъ свѣтъ,
А не объ насъ; я здѣсь для всѣхъ чужая.
III
Такъ говорить, я знаю, сӭръ, грѣшно;
Но Богъ проститъ мнѣ это прегрѣшенье.
Я жить устала! Бѣдный, бѣдный Джо,
Хоть ты и грубъ, но любишь горячо,
И вотъ тебѣ ребенокъ, въ утѣшенье
На старость лѣтъ, родился въ эту ночь.
И, слава, слава Богу
Что сынъ тебѣ родился, а не дочь:
Вѣдь мальчикъ самъ пробьетъ себѣ дорогу,
Сумѣетъ самъ во всемъ себѣ помочь,
Ни передъ кѣмъ себя онъ не уронитъ
И головы ни передъ кемъ не склонитъ.
А дѣвушка — о! какъ ей тяжело
Безъ матери; бездомной, безпріютной,
Остаться честной и ве стать безпутной
Въ томъ омутѣ гдѣ что ни шагъ то зло.
И знаете ль? вѣдь въ этой грязной лужѣ
Тѣ дѣвушки что, становясь все хуже,
Въ открытое пустились ремесло, —
Счастливѣй тѣхъ въ комъ есть и стыдъ, и совѣсть;
Вѣдь чѣмъ честнѣй онѣ, тѣмъ ихъ печальней повѣсть!
IV
Я молода, всего мнѣ двадцать лѣтъ,
А я гляжу такою дряхлой, старой.
Состарилась я, сӭръ, отъ горькихъ бѣдъ,
Вся жизнь моя была мнѣ сущей карой.
Осенній дождь, холодный вѣтеръ, снѣгъ, —
Вы испытали ль, сӭръ, ихъ злую ярость?
Я жь провела подъ ними цѣлый вѣкъ,
Они до срока привели мнѣ старость.
Какъ началась, какъ крѣпла жизнь моя
Забыто мной, и — какъ ни странно это —
Но мнѣ подъ часъ сдается будто я
Не родилась, а вдругъ проснулась где-то
На чердакѣ, межь трубъ,
Гдѣ дымъ свивался въ клубъ,
Гдѣ не было ни воздуха, ни свѣта.
И вотъ, когда проснулась я отъ сна,
И очутилась въ комнатѣ одна,
Я вслушиваться стала;
Но кромѣ гула съ улицъ въ глубинѣ,
Я ничего живаго не слыхала.
И подошла къ окну я; но въ окнѣ
Увидѣла однихъ лишь камней груду,
Сплошныя стѣны, крыши, чердаки,
Глубокіе дворы и тупики,
И мертвое безлюдіе повсюду;
Лишь только тамъ, за крышами, сверкалъ
Извалистой рѣки могучій валъ,
Потокъ могучій Темзы мвоговодной,
Но такъ на видъ глубокій и холодный
Что страшенъ сталъ мнѣ онъ.
Слежу за нимъ, а онъ все блещетъ, блещеть,
И волны льетъ, и все волнами плещетъ,
И вдалекѣ скрывается какъ сонъ.
Такъ у окна, вся погрузившись въ думу
И къ чудному прислушиваясь шуму,
Весь этотъ день сидѣла я, пока
Погасъ на крышахъ отблескъ дня прощальный
И потемнѣла въ сумракѣ рѣка.
Тогда, холодный, блѣдный и печальвый
Разсыпался по кровлямъ съ неба лучъ,
И вынырнулъ, какъ призракъ, изъ-за тучъ
Кругъ мѣсяца на темномъ сводѣ неба.
Тутъ только я сознала что живу,
Что вижу все не сонъ, а на яву,
Что жить нельзя безъ платья, дровъ и хлеба.
V
И какъ же сномъ все это не назвать?
Не правда ль, сӭръ, какъ это сходно съ бредомъ?
Отецъ мой умеръ и оставилъ мать
Работой трудной хлѣбъ свой добывать;
А я, межь тѣмъ, съ моимъ братишкомъ Недомъ
Все продолжала между крышъ расти.
По цѣлымъ днямъ, бывало, въ заперти,
Сидѣли мы на чердакѣ, покуда
Слонялась мать по людямъ; если жь намъ
Порой случалось выползать оттуда
На улицу, мы съ изумленьемъ тамъ
Глазѣли на толпы народа.
Мнѣ было шесть, а Неду лишь три года,
И была мы тщедушны, въ чемъ душа.
И какъ-то разъ, лишь мать ушла изъ дому,
Головкой Недъ припалъ ко мнѣ, дыша
Такъ тяжело, и скоро впалъ въ истому.
Я думала сначала что онъ спитъ;
Но я гляжу: не шевелятся члены,
И на меня такъ странно онъ гладитъ!
И я, при видѣ странной перемѣны,
Трясу его, зову, трясу опять;
Онъ все молчитъ, а самъ глядитъ такъ дико.
Тутъ испугавшись стала я кричать
И призывать къ себѣ на помощь мать;
Но моего никто не слышалъ крика.
И сѣла я близь брата моего
И гладила по головѣ его,
Пока струился тусклый свѣтъ сквозь стекла
Ему въ лицо въ которомъ жизнь ужь блекла.
И плакала; когда же мать пришла,
Она взглянувъ на Неда обмерла
Отъ ужаса и громко зарыдала,
И на колѣни ставъ молиться стала,
И, плача, говоритъ:
«Скончался братъ твой!» и съ печальнымъ взглядомъ
Кладетъ его въ постель съ моею рядомъ.
А я все думала что братъ мой спитъ,
И за руку брала его безъ страха,
Хотя онъ сталъ ужь блѣденъ какъ рубаха.
И дать тогда какъ сдѣлалось темно,
И круглый ммсяцъ, глянувъ къ намъ въ окно,
Мнѣ освѣтилъ постель гдѣ былъ малютка,
Холодный, бѣлый, словно полотно, —
Вдругъ сдѣлалось такъ жалко мнѣ, и жутко.
VI
Все это точно сонъ — скажу опять!
Но годы шли, и съ чердака наружу
Спустилась я и стала торговать
Въ разноску фруктами и въ зной, и въ стужу,
И въ дождь, и въ снѣгъ. Когда же разъ зимой
Старушку мать мою снесли въ могилу
На счетъ праходскій — Боже, Боже мой!
Какъ я была безчувственна! На силу
Могла слезу я выдавить изъ глазъ.
Но я была такъ голодна въ тотъ разъ,
А жизнь на улицѣ во мнѣ убила
Всѣ чувства такъ что тутъ ужь не до слезъ.
Зимой я въ томъ лишь время проводила
Чтобъ, бѣгая, согрѣть себя въ морозъ
И, заработавъ пенсъ, бѣжать за хлѣбомъ;
А лѣтомъ, стоя за полночь съ лоткомъ
Передъ театромъ, подъ открытымъ небомъ,
Бѣжать домой и тамъ, свернувшись въ комъ,
Соснуть часокъ въ соломѣ подъ рогожей.
Безъ денегъ жизнь — куда какъ ты трудна!
Я не была и съ молоду пригожей,
И предо мной, бывало, ни одна
Изъ свѣтскихъ дамъ на улицѣ не станетъ,
И мнѣ въ лицо съ улыбкой не заглянетъ,
И не подастъ мнѣ пенса какъ другимъ
Хорошенькимъ подружкамъ. И, бывало,
На этихъ дамъ сердилась я не мало;
Но, ахъ! теперь лишь съ ужасомъ нѣмымъ
Я думаю объ этихъ миловидныхъ
Подруженькахъ, погибшахъ навсегда
Въ борьбѣ съ нуждой, среда людей безстыдныхъ.
Несчастныя! съ утратою стыда
Онѣ все никли, никли въ грязь разврата
И наконецъ погибли безъ возврата:
Вѣдь красота при бѣдности — бѣда!
Нѣтъ, лучше голодъ, лучше всѣ лишенья
Чѣмъ несть позоръ такого униженья
Въ какомъ подругъ встрѣчала я не разъ:
Набѣлены, съ ужасною ужимкой,
При блескѣ газа, ночью въ поздній часъ,
Онѣ мелькнутъ, бывало, мнѣ, и съ глазъ
Скрываются въ туманѣ невидимкой.
VII
Такъ говорю не въ похвальбу себѣ,
О, нѣтъ! И мнѣ, я знаю, та же чаша
Готовилась съ несчастьями въ борьбѣ,
Когда бъ не та пріятельница ваша —
Вы знаете о комъ веду я рѣчь —
Та въ траурѣ, съ лицомъ печальнымъ, дама:
Она одна спасла меня отъ срама.
Съ ней сблизившись, ужь послѣ первыхъ встрѣчь,
Узнала я впервые въ жизни радость.
Она была такъ молода, нѣжна,
Такой любовью рѣчь ея полна,
И взоръ ея вливалъ такую сладость
Въ слова ея что я, внимая имъ,
Сливалась съ ней всѣмъ существомъ своимъ.
Она въ душѣ одну любовь питала
Для всѣхъ существъ земнаго бытія
И — что всего сильнѣй къ ней превлекало —
Была всегда печальна, какъ и я.
Она на тѣхъ не походила лэди
Которыя такъ любятъ унижать
И подлыми словами обзывать
Насъ, дѣвушекъ простыхъ, въ своей бесѣдѣ,
Которымъ такъ пріятно бѣдный умъ
Запугивать огнемъ и мракомъ ада,
И представлять какъ грозенъ и угрюмъ
Господень ликъ для проклятаго стада.
О, нѣтъ она была не такова!
Она людей такъ не судила строго
И была кротки всѣ ея слова.
Смиренная, одетая убого,
Она въ деньгахъ нуждалась и сама;
Но и безъ нихъ, для сердца и ума
Она мнѣ сдѣлала добра такъ много.
Я научилась у нее читать,
Я чрезъ нее отвыкла по немногу
Отъ грубыхъ словъ; впервые, стыдъ сказать!
Впервые съ ней молиться стала Богу.
И хоть тогда — отъ васъ, сӭръ, не таю!
Я не могла никакъ себѣ представить
Какъ можно жизнь такую какъ мою
Къ чему-нибудь хорошему направить,
И какъ такой отверженной какъ я
Надѣяться когда-нибудь вселиться
Въ тѣ лучшіе края
Гдѣ праведныхъ семья,
Межь ангеловъ, ликуя, веселится;
Но все таки мнѣ нравилось внимать
Ея словамъ о тѣхъ странахъ чудесныхъ,
И стала я въ душѣ ее считать
Добрѣйшимъ всѣхъ изъ ангеловъ небесныхъ:
Такъ сладостенъ былъ голосъ дамы той,
Такой вливалъ мнѣ въ сердце онъ покой!
VIII
Въ то время, сӭръ, жила я одиноко,
Одна какъ перстъ, и, кромѣ дамы той,
Ни съ кѣмъ дѣлиться не могла душой.
Гонимая какой-то силой рока,
По улицамъ я Лондона всего
Безъ устали скиталась, до того
Что и во снѣ, когда бы мнѣ приснилось
Что я стою, мнѣ страшно становилось.
И вотъ, пока мнѣ было суждено
Безъ устали блуждать, мои подруги
Съ любезными делили ужь досуги
И радости, трудяся заодно.
И я, завидуя моимъ подругамъ
И позабывъ что этакъ жить грѣшно,
Обзавестись сама желала другомъ,
Чтобъ выйдти замужъ? спросите — куда!
Мы слишкомъ бѣдны, чтобъ мечтать о бракѣ!
Вѣдь женятся одни лишь господа!
Но многія изъ насъ, въ душевномъ мракѣ,
Сбиваются съ пути лишь оттого
Что вовсе въ томъ не видятъ ничего
Постыднаго и что, по ихъ понятьямъ
Не грѣхъ отдаться чьимъ-нибудь объятьямъ…
IX
И какъ же вдругъ мнѣ стало хорошо,
Какъ полюбилъ меня разнощикъ Джо!
Разъ онъ въ театръ свозилъ меня и вскорѣ
Мнм предложилъ, на общіе гроши
Нанявъ каморку, вмѣстм барыши
И трудъ дѣлить на радости и горе.
Я согласилась жить на общій счетъ,
И такъ-то съ нимъ живу я вотъ ужь годъ.
И пусть я хуже, хуже всѣхъ на свѣтѣ,
Все-жь я живу въ любви съ нимъ и въ совѣтѣ.
Джо славный парень! Любитъ онъ меня
Безъ памяти, не дѣлаетъ мнѣ худа,
И я, ни въ чемъ ему не измѣня,
Жить стала съ нимъ такъ хорошо что чудо!
Да и чего-жь намъ лучше, бѣднякамъ,
Какъ ни дѣлить все вмѣстѣ пополамъ?
Меня онъ любитъ, сӭръ, — и въ трезвомъ видѣ
Не бьетъ меня, не дастъ меня обидѣ.
Вотъ если выпьетъ — ну, тогда бѣда!
Онъ дикъ и золъ! Мы, впрочемъ, никогда
Не обижаемся, коли наноситъ
Любовникъ намъ побои, разсердясь,
Лишь только бы любилъ да тѣшилъ васъ;
Одно намъ горе если насъ онъ броситъ.
X
И вотъ родился сынъ, а я умру!
Охъ! тяжело разстаться мнѣ съ бѣдняжкой
И бросить здѣсь бороться съ жизнью тяжкой!
И хоть я вѣрю, сӭръ, что все къ добру
Устроитъ Богъ и что, не будь такъ грѣшной,
И я-бъ вошла въ блаженный край не здѣшній —
Въ рай ангеловъ; во все же этотъ рай,
Сдается мнѣ, похожъ на сельскій край,
Гдѣ какъ-то разъ день провела я лѣтомъ,
И гдѣ такъ жутко стало мнѣ что я
Рѣшилась лучше, бросивъ тѣ края,
Здѣсь умереть — въ родномъ мнѣ мѣстѣ этомъ
XI
Да! съ голоду и съ холоду я, сӭръ,
Разъ вздумала отправиться на роздыхъ
Изъ Лондова — въ поля на чистый воздухъ,
Въ деревню, гдѣ — слыхала — не въ примѣръ
Дешевле хлѣбъ и не трудна работа.
И какъ-то, лѣтнимъ утромъ, уложа
Въ корзинку скарбъ не хитрый багажа,
Отправилась. Но, выйдя за ворота,
Внезапный я почувствовала страхъ,
Какъ будто сдѣлала дурное дѣло,
И, полисменовъ встрѣтя на часахъ,
Я посмотрѣть на лица ихъ не смѣла.
Едва свѣтало. Дождикъ шелъ всю ночь,
По улицамъ вездѣ стояли лужи,
И я, мой страхъ стараясь превозмочь,
Стянула пледъ вокругъ себя потуже.
Такъ вышла я въ предмѣстье наконецъ,
Гдѣ шире улицы и воздухъ чище,
Гдѣ что ни домъ, то золотой дворецъ,
Все богачей и знатныхъ баръ жилища.
Со всѣхъ сторонъ сады полны цвѣтовъ,
И я, какъ бы въ дремотѣ, словно феей
Унесена въ какой-то міръ духовъ,
Все дальше шла каштановой алеей.
Вотъ наконецъ исчезли всѣ дома
Боярскіе, и я остановилась
На высотѣ зеленаго холма.
Ужь солнце ярко по небу катилось
И задавало небо золотымъ
Палящимъ пламенемъ. И я съ пригорка
Назадъ на городъ взоръ бросаю зорко
И вижу: Лондонъ облакомъ густымъ
Закутанъ весь въ туманъ, и пыль, и дымъ.
XII
Тотъ день мнѣ вѣчно памятенъ! Такъ жарко
Играло солнце въ небѣ! Каждый листъ
Подъ каплею дождя светился ярко,
И воздухъ былъ такъ тепелъ, нѣженъ, чистъ
Что и дышать имъ страшно! Съ новымъ утромъ
Сверкало все: лѣса, холмы, поля,
То золотомъ, то яркимъ перламутромъ.
И все такъ тихо! Только, веселя
Мой слухъ, на небѣ заливалась птичка;
А подо мной, казалось, вся трава
Дышала вкругъ. Но — такова отвычка
Отъ воздуха была! — я чуть жива,
Въ глазахъ темно, въ ушахъ моихъ звенѣло.
И, крѣпче сжавъ себѣ руками грудь,
Вся внѣ себя, боялась я дохнуть
И на траву я прилегла не смѣло.
Вкругъ такъ свѣжо! такъ зеленъ тихій лѣсъ!
А птичка льетъ и льетъ живые звуки
Изъ золотаго облачка съ небесъ,
И, внемля ей, я всѣ забыла муки.
XIII
Но время шло, и вскорѣ небеса
На западѣ зажгли закатъ багровый;
Потомъ стемнѣло, падала роса,
Спустилась ночь, и тутъ-то ужасъ новый
Мнѣ душу охватилъ: наединѣ,
Я думала, умру въ чужой странѣ,
И къ Лондону пошла я безъ оглядокъ,
И лишь тогда какъ увидала грязь,
Вдохнула дымъ, въ мракъ улицъ погрузясь, —
Я ожила и умъ пришелъ въ порядокъ.
Да, съ Лондономъ срослась я! Этотъ шумъ,
Туманъ и дымъ отрадны слуху, глазу,;
Здѣсь мнѣ легко, здѣсь вѣчно занятъ умъ.
И съ той поры въ деревнѣ ужь на разу
Я не была: тамъ слишкомъ страшно мнѣ!
И какъ порой жить въ городѣ ни тошно,
Все жь не хочу покончить жизнь въ странѣ
Гдѣ такъ свѣтло, такъ чисто и роскошно.
И я съ тѣхъ поръ молюсь лишь объ одномъ, —
Чтобъ Богъ привелъ глубоко подъ землею
Межь этихъ стѣнъ заснуть мнѣ вѣчнымъ сномъ.
Господь не будетъ слишкомъ строгъ со мною
Съ такимъ начтожнымъ, слабымъ существомъ,
И, можетъ-быть, дозволитъ хоть въ могилѣ
Мнѣ отдохнуть, здѣсь, въ городѣ родномъ.
И часъ придетъ: быть-можетъ въ новой силѣ
И лучшая, чѣмъ прежде, я проснусь
И, какъ въ деревню, въ Божій рай вселюсь,
Гдѣ дивный свѣтъ которымъ онъ украшенъ,
Конечво, мнѣ не будетъ уже страшенъ.
XIV
Вотъ солнышко блеснуло вновь въ окно,
Но какъ глядитъ безжизненно оно!
И вѣтеръ стихъ, пошелъ и дождь потише;
Но для меня не въ радость эта тишь.
Мнѣ нравится какъ дождь стучитъ по крышѣ,
Какъ въ желобахъ вода струится съ крышъ
И какъ внизу кипитъ толпа и воетъ.
Я такъ груба что этотъ гамъ и шумъ
Въ душѣ скорѣй тревогу грѣшныхъ думъ
Чѣмъ тишина на вѣки успокоитъ.
Но кто идетъ по лѣстницѣ сюда?
Вѣдь это онъ! его ль не знать мнѣ шага?
Да, это Джо! Чай, весь промокъ бѣдняга?
И какъ же онъ разсердится когда
Узнаетъ онъ что новый гость не въ шутку
Ворвался въ домъ и проситъ пить и ѣсть!
Но покажите, сӭръ, ему малютку
И постарайтесь гнѣвъ его отвѣсть;
А про меня скажите что уснула,
Что докторъ не велѣлъ меня будить.
Джо сердцемъ бодръ; но бѣдность такъ пригнула
Его къ землѣ что слезъ не можетъ лить.
А все жь по мнѣ всгрустнетъ онъ, хоть немножко,
Потомъ найдетъ другую, и тогда
Онъ обо мнѣ забудетъ навсегда.
О, бѣдный Джо! О, бѣдный сынъ мой крошка!
1880
|
|
