Горев-Пойский, М. И. Собрание сочинений. — Вятка: Изд. авт., 1922.
Т. 1. Кн. 1: [Пьесы, стихи]
ЛОЛОТТА.
править1. Эдмонд — молодой рабочий.
2. Люсиль — его невеста.
3. Фернанд Морель — ее отец.
4. Мерседес — его жена.
5. Кизо — студент.
6. Валентина — подруга Люсиль, невеста Кизо.
7. Тюремный смотритель.
8. Часовой.
9. Агент.
10. 4 линейца.
11. Вооруженный народ.
Морель (лежит на скамье и курит трубку, остальные у стола, где центральное место нанимает Кизо с газетой в руке). Да, положеньице… — Слыханное ли дело, чтобы Франция повторила 14-й год и снова отдала Париж неприятелю. Нет, этого нельзя допустить! Нам, старикам, слишком памятны дни падения Наполеона 1-го. Еще и теперь я дрожу, как вспомню про в’езд в Париж русского нахала императора.
Кизо. Я не понижаю Вас, Фернанд, — Вы говорите о неприятеле, — где и кто этот, неприятель? Уж не главари-ли Парижской Коммуны?
Морель. Ну, а Вы их как называете. Что они — спасители нации? По моему, просто презренная чернь и больше ничего, одним словом, чернь, саранча!
Люсиль. Отец, ты немного неосторожен и оскорбляешь, меня незаслуженно.
Морель. Ничего не понимаю.
Люсиль. Я хочу сказать, что мой жцних Эдмонд принадлежит к твоей черни.
Морель. Что-о? (вскакивает). Эдмонд среди коммунаров! Давно-ли?
Люсиль. Он давно в партии, но что он членом Районного Комитета, я узнала только вчера и не осуждаю его: он исполняет долг человека, а не республиканца.
Морель (бросив трубку). И хорошо, и прекрасно, что ты мне сказала эту тайну, о которой твой жених не проронил ни одного слова (подходит к Кизо). Кизо, а ты как?
Кизо. Я, достопочтенный Морель, предоставляю событиям волю, — пусть будет то, что должно быть. Коммуна, так и ее восхвалю, ну, а если восторжествует национализм, буду следить, как ястреб…
Морель. За кем?
Кизо. За Тьером!
Морель. За главой власти, за поклонником Орлеанов? Я, наконец, ничего не понимаю: образованнейший человек, сын вождя националистов, выкинувшего лозунг: «война до конца» и вдруг эта действительность, не понимаю (берет его за плечи). Я бы на вашем месте, не медля ни минуты, взял винтовку и присоединился к национальной гвардии. Франция жива и не время уходить в подполья в качестве члена разбойничьей шайки.
Кизо. Достопочтенный Морель, я уверен, что у вас хватит благоразумия не говорить этого при Эдмонде. Я вас предупреждаю, зная его хорошо и зная отношения вашей дочери, прелестной Люсиль, к нему (хохочет). Впрочем, зам известно, что гвардия на стороне коммунаров.
Морель. Ах, вон как! Ну, так вот что, г. Кизо: его характер для старого Мореля — пустое слово, а его отношения с моей, милой Люсиль сегодня порваны.
Люсиль. Отец, вы оба с Кизо сегодня невозможны, то какая-то чернь, националисты, коммунисты, орлеанцы и, на конец, наши отношения (весело ерошит волосы отца), а вот я задам тебе, отец, хорошую баню, так и спорить бросите.
Морель. Люсиль, славная моя, добрая Люсиль. Ты любишь родителей?
Люсиль. Так же, как рейнский виноград.
Морель. Ну, а если мы в твою жизнь нальем английской хины?
Люсиль (с хохотом). О, я выпью и буду счастлива, что вы опьянили меня
Мерседес (качал головой). Фернанд!
Морель. Я знаю, Мерседес, свои права и использую их.
Мерседес. Ты сделаешь зло!
Люсиль (недоуменно). Что же, отец, вы не можете сказать, что я до сей поры посягала на ваши права хотя чем-нибудь
Мерседес. Я умоляю тебя, Фернанд, не делать зла единственной моей Люсиль (обнимает ее).
Люсиль (подходит к отцу). Так это тот же разговор, что и с Кизо?
Морель. Не тот, а продолжение.
Мерседес. Фернанд! не говори!
Морель. Так должно быть: Эдмонд либо должен выйти из коммунаров, либо отказаться от тебя, Люсиль.
Люсиль. Отец!
Мерседес. Моя бедная Люсиль! (плачет).
Морель. (Отходит в задний угол сцены и усиленно курит).
Люсиль. Мама, мамочка, за что я наказана (рыдает).
Кизо. Успокойтесь, — я не верю в эти слова, Эдмонд не так безответен и глуп, чтобы не убедить старика.
Морель. Но и Фернанд не так слаб, чтобы послушать мол…
Мерседес. Не смей, Фернанд.
Люсиль. Отец, за что меня обидишь! Эдмонда здесь нет, и недостойно француза клеветать заочно.
Кизо. Не понимаю, — куда мы уклонились в разговоре, я начал читать газету о том, что творится в Париже за последние дни, а тут вдруг перешли на Эдмонда. О нем будем говорить потом.
Морель. Это когда? Когда его повесят.
Кизо. Или он повесит самого Тьера.
Морель. Может быть, можно повесить Тьера, но не повесить всей французской нации, народ подаст свой голос.
Кизо. A-а! Голос народа уж слышен и именно около Эдмонда.
Морель. (С хохотом). Это не голос народа, а голос черни, голос озлобления и ненависти, так как все мы за последние годы изголодались и, как собаки, тявкаем попусту.
Кизо. Да, изголодались мы, только не по собственному желанию, голод нам навязали (слышны шаги). А, вот, кажется, и наш Эдмонд.
Морель. (В сторону). Как разбойник 4-го века.
Эдмонд. (Тревожно). Зло восторжествовало.
Морель. Это правда.
Эдмонд. Правда, правда… но… (понизив тон), но для меня дни покоя и счастья прошли: весенние дни миновали, настал грозный час испытания. Служба свободе требует, как пищи, великих жертв. Эх, много предстоит тоски волнения, забот (подходит к Люиль).
Морель. Эдмонд — оставь Люсиль, — она не может разделить с тобой твоих волнений и забот.
Эдмонд. (Пораженный останавливается). Повторите, что вы сказали, господин Морель?
Морель. Люсиль, моя дочь, не может быть вашей женой, пока вы, Эдмонд, будете носить этот дурацкий костюм смерти.
Эдмонд. Ах, вот как. Я не подозревал, что мой добрый панаша такой горячий патриот, что сможет счастье прекрасной Люсиль отдать в жертву национальному чувству. Это очень хорошо. Только позвольте мне. достопочтенный патриот, досказать начатое: революция требует жертв, Парижская Коммуна молода, придется драться до, тех пор, пока зубы во рту целы и голова на плечах, а поэтому, моя милая Люсиль, должна остаться с вами и я смогу разубедить ваше мнение о мне и коммунарах, если только вам приведется увидеть меня на баррикадах.
Кизо. Право, Эдмонд!
Морель. Говори, говори, зачем баррикады, если есть у вас правда — я смогу разобраться; мы пока не враги. Мерседес, давай вина! В этом юном французе вместо крови молодое вино налито, игривое и пьяное, его и презирая нельзя не простить. Садись, Эдмонд.
Кизо. Право, браво. Ура! Значит выпьем за союз разумных националистов и за беззаветных коммунистов, как господин Эдмонд Шегель.
Мерседес. (Повеселевшая хлопочет и накрывает стол).
Люсиль. (Целует свою руку и украдкой трижды шлет Эдмонду поцелуи)
Эдмонд. (Судорожно выхватывает из-за пояса револьвер и берет его в левую руку, а в правую берет кинжал). Если за мной, — без жертв не отдам себя, пусть знают: каждая голова коммунара стоит 3-х голов противника.
Люсиль. (Бросается к двери, преграждая путь Эдмонду). Подожди, Эдмонд, я встречу, а вы спрячьтесь.
Валентина. (Бросается к Кизо). Что будет с нами, мой хороший Кизо? У меня нет больше сил дышать. Боже! существуешь-ли ты. О, если существуешь, то спаси этих твоих детей (разводя руками показывает, на Эдмонда и Кизо) детей достойных тебя. Мы все хотим твоей свободы в правде и равенстве, а она как дорого, такою ценой покупается (рыдает).
Кизо (Вскакивает). Говори, говори, Валентина, что ты слышала?
Валентина. Правительственные войска вошли в Париж, уже слышны выстрелы, прокурор коммуны Риго подписал смертный приговор Парижскому архиепископу и президенту Бонжану. О, если разобьют коммунаров — будет крови, страшно подумать.
Эдмонд. Проклятие (снимает шляпу и крестясь). Я заклинаю тебя, Тьер, именем Бога, что твои дни сочтены (делает поклон, утирает слезы). Ну, еще что, Валентина?
Валентина. А по улице всюду появились патрули, разбрасывают об’явления, чтоб мирные граждане не выходили на улицы, развозят пушки во всех направлениях. Ох, будет кровь (рыдает).
Эдмонд. (Подходит к Люсиль). Люсиль! ох, мое счастье, моя добрая Лолотта. Жизнь становится тяжелым мне бременем Я, быть может, лишаюсь тебя. Посмотри, мои глаза наполняются слезами. (Шум усиливается, выстрелы слышнее и яснее, Эдмонд продолжает). Я таю страшную боль в глубине своего сердца, но хочу, о, как хочу быть до конца отважным, а не падать духом (громовой выстрел у самого окна Мореля)
Эдмонд. (Схватившись снова за оружие). Добрый Фернан! Морель, я оставляю вам любимую Люсиль, — сохрани ее Я знаю, что ты не пойдешь с нами на баррикады, но если нас с Кизо не будет — все-таки узнай, хорошенько, Морель, узнай, — чья правда, стоит ли из-за чего умереть, а я вот сейчас так люблю каждого человека, что как будто не ищу ничего, кроме смерти, однако, иду убивать и не чувствую мучений в душе, значит так надо.
Кизо. (Энергично вооружается, волнуясь и поглядывая на Валентину)
Мерседес (Молится и плачет).
Люсиль. (То, и дело прислушивается и смотрит в окно).
Морель. (Эдмонду). Мне страшно, мне жаль вас, и мне обидно оставаться дома в то время, когда улицы Парижа будут поливаться вашей кровью. Пет, нет, я не могу, я пойду. Мерседес, дай мни ружье и шляпу! живо (к Эдмонду). Только скажи мне, Эдмонд, что вам нужно, почему у власти нс национальное собрание. Какая разница между коммуналистами и коммунистами? Кто и что хочет? (снова громовой раскат выстрелов).
Эдмонд. (Торопливо, волнуясь). Какая разница? Прежде всего классовая: коммуналисты — это партия, навербованная преимущественно из образованных и состоятельных классов. В основе программы этой партии лежит стремление организовать федеративный союз больших городов, заменив прежнее политически устройство Франции; взяв в свои руки военную, судебную и финансовую власть: вместо постоянного войска всеобщая повинность граждан, но собственность остается в прежнем виде. Мы — коммунары — идем дальше, наш пролетарский круг все устроит на экономическом равенстве и мы категорически требуем ниспровержения существующего порядка относительно собственности и распределения богатств. Фернанд Морель, я скажу тебе прямо: не говори, что эти богатства нажиты трудом и веками, так как есть ответ: а мы-то не веками разве наживали свою нищету? разве твой отец не в этом же подвале родился и умер, а разве твой дед не был всю жизнь кузнецом и разве не он лишился зрения в 30 лет? О, Морель, я все сказал, только не все еще пережил.
Кизо. Ну, мы готовы.
Морель (Утирая слезы). Я тоже иду, иду и не останусь.
(Несколько человек вооруженных рабочих взволнованных вламываются в комнаты с криком) Спасайтесь, Эдмонд, спасайтесь, Кизо: мы разбиты линейными войсками.
Эдмонд. Стойте и не волнуйтесь! Каждая минута спокойствия обеспечит нам годы спокойствия в будущем. Варфоломеевская ночь опустила черные крылья на улицы Парижа. Чу! Правительственные батальоны гремят штыками чтобы вырезать нас. Остается только одно спасение: взяться за оружие и запастись каким-нибудь знаком, чтобы мы мог ли узнавать друг-друга. Пусть каждый приколет к шляпе древесный лист, как я. Бьет страшный час суда либо угнетенным, либо угнетателям. У нас один пароль: к оружию!
Толпа. К оружию! (толпа, бряцая саблями, удалилась).
Эдмонд. (Молча простился с Люсиль поцелуем, так же с Валентиной, Мерседес и вышел).
Кизо. (Сделал общий поклон). Прощайте и благословите (Исчез. На улице, ружейная пальба и шум).
Фернанд (Гневно). Мерседес, Лолотта! Неужели я посрамлю наш род, неужели моя рука не умеет держать винтовки? Так нет же!
Люсиль. Да благословит их оружие Бог; справедливый гнев — не преступление, ибо и сам Бог в гневе наводнял землю, посылал мор и другие беды (идет к окну, а на улице теперь до конца акта слышна ружейная стрельба).
Валентина. Какова участь их, что их ждет? Все это так неожиданно. Кизо уходил бледный и неуверенный. Я знаю — он сегодня утром писал своему отцу письмо, в котором почему-то упоминает, что брак наш должен быть отложен (ломает руки) Кизо, мой хороший Кизо, что с тобой будет (падает головой на стол и долго, как мертвая, лежит неподвижно.)?
Мерседес (стоит на коленях и молится, подняв глаза вверх и прижав руки к груди, как в молении о чаше; длится пауза под треск ружейной пальбы на улицах)
Люсиль (испуганно отскакивая от окна). Там пожар, а мы одни.
Мерседес (вскакивая). Пожар, надо забирать вещи, ох, что-то будет нам грешным, живы-ли наши соколы родимые (слышен говор и шаги за дверью).
Голос за дверью. Сюда, сюда весите.
Валентина (бросаясь к Кизо). Убит мой Кизо, мой Кизо, ангел, сокол, счастье мое, ох, горе мне несчастной (истерически рыдает).
Люсиль (тоже быстро подбегает к Кизо и в испуге застывает). А где Эдмонд?
Мерседес. Эдмонд где?
Фернанд. Приведите его в сознание: он жив, а наш долг быть на баррикадах: линейные войска, как саранча, напирают. Идем, Фагус. (целует в лоб Кизо), прощай. Кило, прощайте все.
Люсиль. Где мой Эдмонд? Скорей мне говори, отец, иначе я не отстану от вас.
Фернанд. Эдмонд жив, он рыцарь. За ним идут рабочие, как за Наполеоном, и умереть около него всякий считает за счастье. Ну, Бог с вами (уходит).
(Все три женщины любовно и нежно хлопочут около Кизо; мочат водой лоб и промывают ни груди раны, дают нюхать спирт, наконец Кизо открывает глаза и испускает глубокий вздох).
Валентина (И хохочет, и плачет). Кизо, мой хороший Кизо!
Кизо. Валентина, ты здесь, вы все здесь? А где Эдмонд? Да, да я помню: — он остался, он тоже ранен, ох, он истекает кровью, но он, как тигр, не чувствует боли… (хочет встать) нет, я тоже пойду, я плохой коммунар… (Делает несколько глубоких вздохов и снова теряет сознание).
Эдмонд (вбегает весь вз’ерошенный, без шляпы и с обнаженной шпагой). Люсиль, моя бедная Люсиль. Мы разбиты, сейчас пал последний форт. Красное знамя снято с собора богоматери. Люсиль, снова будет кровь, наша кровь, реакция будет ужасная. Варфоломеем пахнет отовсюду.
Люсиль. Эдмонд, надо бежать, немедленно бежать!
Эдмонд (красивым жестом указывает на умрающаго Кизо — длинная пауза).
Люсиль. Да, ты прав: нельзя отжать от своих.
Эдмонд. Да если бы и никого не было — бежать некуда, мы окружены, реакция началась, чрез час или два пойдут избиения, аресты.
Кизо (делает страшное усилие, чтобы сказать). Я умираю, умираю (умирает, все склоняются пред ним).
Валентина (падает на грудь и не отрываясь, как безумная, приговаривает) Кизо, мой хороший Кизо, милый Кизо, зачем ты оставил меня?
Эдмонд (целует его в лоб). Ах, Кизо. как хорошо и скоро ты кончил свой путь (плачет.).
Мерседес. А мой Фернанд? Эдмонд, где мой Фернанд?
Эдмонд. Там, где и Кизо.
Мерседес и Люсиль (обе). Убит?!
Эдмонд (качает утвердительно головой). Только теперь предаваться горю безумно, оно еще не все. Мертвые спокойны и их боли кончены, а нам предстоят, дорогие мои, испытания. Впрочем — мне, а не вам (бросается к Люсиль). Люсиль, я сегодня, вот именно сейчас только понял, как ты дорога для меня и как бы я хотел быть только с тобою, только, только с тобою, Лолотта моя, я устал бороться, жить хочу и ничего не ищу, кроме тебя. (Люсиль гладит его на голове).
Люсиль. Ты один у меня остался, хороший Эдмонд, Бог тебя храни. Мама, иди и благослови его будущие дни, благослови нас обоих, пока мы вместе и повенчай нас без свидетелей и патера, без музыки и органов, а только своей любовью; твоей лаской.
Мерседес (подходит).
Валентина (вставая). А меня кто повенчает? Кто? Кто? Я жду тебя, смерть! Боже, если, ты действительно бесконечная жалость и сострадание — верни мне Кизо (рыдает).
Эдмонд (Люсиль). Она права, но только Бог промолчит.
Мерседес. Какое горе, какое испытание, Эдмонд, ты приляг, отдохни, а мы будем около Кизо: нет, нет, я пойду искать моего Фернанда (рыдает). Палачи, проклинаю вас именем Богоматери.
Эдмонд. Я отдохну и потом, не отнимайте, мамочка моих последних минут (к Люсиль) Лолотта, Лолотта, мне только 25 лет. (И зарыдал истерически, как ребенок, бы точно хохотал от того, что его кто-то щекочет).
Эдмонд (приходит в страшное смятение). За мной за мной, моя Люсиль, мне страшно! Я знаю свою участь, я знаю Люсиль, Мерседес! Мне страшно!
Агент. Руки вверх!
Эдмонд. Не для чего! Я сопротивлялся на баррикадах, теперь ради их (указывает на женщин), отдаюсь Вам без сопротивления.
Агент. Коммунар?
Эдмонд. Иначе-бы поднял руки вверх.
Линейцы (быстро делают винтовки на прицел в Эдмонда).
Люсиль (с диким криком становится меж штыками и Эмондом): Пожалейте, пожалейте его, моего ангела, моего доброго Эдмонда! Неужели Вам мало: убили отца, убили друга Кизо!
Агент (прерывая). Кизо Дюм? А это — Эдмонд Шегель?
Эдмонд. Да, районный председатель коммуны Шегель.
Агент (к линейцам). Кандалы! Эту птицу нельзя убить по-собачьи, — она требует почестей.
Эдмонд (приходит в страшную ярость, выхватывает пистолет из-за пояса и наповал убивает одного линейца, но ловким ударом агента, обезоруживается: на него безжалостно надеты кандалы, руки заломлены назад).
Агент. А горяч, г-н Шегель! Ну-с, что теперь скажешь? Защити-ка теперь твоих прекрасных мадам! Эй Вы!..
Агент (держит пред лицом Эдмонда пистолет).
Эдмонд (падает от бессилия, линейцы целуют безумно кричащих Люсиль и Валентину).
Мерседес (поджигает у выходных дверей дрова, начинается пожар).
Эдмонд (сидит на скамье с разорванным воротом рубашки, на нем кандалы, цепи которым прикопаны стене, он смотрит безумными глазами и то смеется, то вдруг по нему пробегает страшная гримаса: он в тихом помешательстве рассудка; хохочет). Да, Да я счастлив среди этих бесконечных лугов! (разводит руками). Нет им конца: цветы, цветы кругом и среди них я и моя Лолотта! Да, да — я слышу, я чувствую, в моей душе растут белые пахучие лилии, цветы весенней нежности к ней безгранично любимой! (вскакивает). Стой! Не рвать, не целовать! зачем мне вяжете руки? (Хохочет). Ах, струсили, отпустили! Цветы в душе растут снова, Ты видишь, Лолотта, их двурезные лепестки, повторность двуединых поцелуев, под покровом морозных небес кадят фимиамом в честь тебя. Люсиль, воплощения нетленной мечты (тянет руки) О, подойди, подойди, моя звездочка; тебя, окружают целомудренно-чистые венчики и вокруг тебя звенят серебряные, колокольчики, а мотыльки поют только тебе и мне слышные, мечтательно сладкие гимны любви! (Гром замка, входит надзиратель).
Эдмонд (яростно). Стой! Кто в мою душу идет и топчет цветы, белые цветы нежности. Стой! Мне не надо твоего букета. Ах, ты все растоптал, все, все растоптал! (рыдает).
Надзиратель (испуганно). Что это? Он, кажется, сошел с ума? "Эдмонд, я принес Вам обед.
Эдмонд (долго кругом озирается, опять хохочет). Опять, опять (xa-xa-ха-ха). Как много милых душистых головок.. А а-х! Она бросила букет и растоптала его. Боже, вянут зеленые стебли, одна жесткая трава окружает меня в переплетах паутины! Лолотта, куда ты? (кидается).
Надзиратель (попятившись). Эдмонд, вам дурно?
Эдмонд. Ага! блеснул луч других глаз, и радость. Милая радость! я вижу на засохших Стеблях свежий изумруд новых листочков…
Надзиратель (качая головой, в сторону). Сошел с ума, а через 6 часов повесят. И неужели можно казнить, даже умалишенного? пойду доложу. Хорошо бы привести к нему того, кого зовет он, говорят, в таких случаях, рассудок возвращается. Эх, ты, долюшка горькая! (уходит).
Эдмонд (точно проснувшись после долгого сна) Что это? (хватает голову). Голова горючая. Я как будто… Что же это! Боже! не дай мне быть вдвойне несчастным, не отнимай у меня мудрый твой разум! (снова хватается за голову) шум какой-то (глядит на пищу). Значит, здесь были, я ничего не помню, значит я уже подвержен. Я сейчас здоров, я напишу Люсиль… Ах, туман какой то надвигается (он прижимаемся к арене). Прочь, прочь! (хохочет и снова тянет руки вперед). Опять ты здесь! Нет, это другая, но столь же любимая, рви благоуханные цветы нежности!
Эдмонд. Иди, иди, моя радость. Чу, как звенят серебристо-белые чашечки в честь тебя пробудительницы, омертвевшего сада души.
Надзиратель. Эдмонд, сейчас придет Ваша Люсиль, разрешено свидание, не волнуйтесь. Вас пустят на волю, Вы прощены.
Эдмонд (неожиданно). Ага, не хочешь ты смеяться, так уходи, так уходи и не целуй меня! (опускается на скамью, опускает голову на руки и рыдает).
Надзиратель (тихо). Он только что замолк, кого-то звал, все цветы видятся ему, мадам.
Люсиль (неясно и тихо). Эдмонд, мой хороший Эдмонд! я здесь, здесь твоя Лоло.
Валентина. Мы все здесь, мой друг, и больше у нас никого нет.
Мерседес. Я пришла к тебе с Лодоттой, чтоб повенчать вас венцом смерти, но не отдать своего счастья, оставшимся в живых. Эдмонд, погляди на нас!
Люсиль. Ты наш Христос, мы, как мироносицы, пришли дорогому гробу а настаем не Эдмонда, а только призрак, ожидающий креста, чтобы исчезнуть. О, сжалься, Эдмонд, и огляди на нас прежними глазами! Мы ждем этого.
Надзиратель (подходит к нему). Г-н Шегель! (Трогает его на плечо).
Эдмонд (вздрагивает и вскакивает): Уже пришли. Прочь! (неожиданно увидев Люсиль и других, хватает голову). Это призраки. Уйдите… Опять замелькают цветы, останутся колючки. Не хочу, не хочу я!
Люсиль. Эдмонд, это я, твоя Лолотта — не призрак, и невеста я, я… (хочет броситься).
Надзиратель (удерживает Люсиль). Этого нельзя.
Эдмонд. (Настораживается, улыбается, сжимает пуки, впивается взорами в Люсиль) Нет, нет — это другая Лолотта!
Люсиль. Эдмонд!
Эдмонд. Неужели еще вы живы и неужели у тиранов еще есть сострадание, чтобы допустить Вас сюда?
Люсиль. Бывают. Эдмонд, несчастья, которые приносят призрачное счастье.
Валентина. Не призрачное, а настоящее, призрачное счастье там (указывает ли дверь), а здесь подлинное, редкое.
Эдмонд. Ну-да, ну-да, это верно (задумывается) Господи, я понял, почему Вы здесь. О, ненавистные палачи, о, проклятый Тьер! Им было стыдно вести меня на эшафот безумного. Да, да. Они привели Вас сюда, как лекарство, чтобы вернуть мнё разум, а потом… в красную тележку. Ну, что-ж, я готов. Дорогие мои, спасибо, спасибо! О, Лолотта, все теперь расскажу тебе, все, как я люблю тебя, как хочу тобою жить до безумия, до изнеможения. Я сегодня всю ночь спал и благодетельный сон не повидал меня, а когда я проснулся — он облекся в поэтические формы, я расскажу тебе сейчас.
Люсиль (достает часы). О, говори, говори мне все, Эдмонд, каждое твое слово увеличивает мое мужество, а оно необходимо.
Надзиратель. Все, что хотите, но ни слова о коммуне и вообще о власти.
Эдмонд. Я каждое мгновение наполнял тобою и, окрыленный безумною верой в тебя, я счастливо страдал, как царь, засыпал.
Образ твой у скамейки стоял и, смотрев на меня,
Он куда-то манил, он куда-то все звал,
Сердце билось тревожно, но мне было легко,
А кругом точно дым, — мысли шли, но не ясно.
Надзиратель (в сторону). Опять начинается.
Эдмонд (продолжает). Мне хотелось вскочить, призрак милый схватить,
Мне хотелось сказать… но увы, — все напрасно
В тот миг образ твой, точно ангел небесный,
Подавая мне руку, стал вдруг подниматься.
И услышал я вдруг чей-то голос чудесный…
Голос пел… мы неслись точно птицы, кружась.
И летел с этим образом милым,
Но куда — я не знал, а глаза мои были закрыты
Мне хотелось взглянуть и узнать, как бескрылый
Я мчусь, чем-то крепким, не ясным обвитый:
Я летел, а глаза мои были закрыты,
Но твой образ я видел, я видел, как он.
Лунным светом облитый,
Был спокоен и мил… Это был уже сон.
И вдруг мне твой образ с улыбкой сказал:
Нот здесь наше счастье, о нем ты мечтал.
Здесь нет клеветы, нет стонов, нет муки,
И крепко твой образ сжимал мои руки…
Мне было легко… и слезу отрады,
Счастливые слезы посыпались градом…
Лолотта (плачет).
Эдмонд. Мы мчались обратно. Виднелась земля, за морем глубоким (хватает, за голову). Нет… нет… это сон… прочь, опять туман, шум… Лолотта, моя Лоло, зачем Бог отнимает разум, когда люди отнимают у меня жизнь и счастье. О, Лолотта, о, Лоло (тянет руки). Ради чего я закован, какая ужасная смерть! Вчера водили на допрос, и спросили: я-ли Эдмонд Шегель. И больше ничего. Это я… я Шегель.
Люсиль (прерывая) Эдмонд, я не скрою… сегодня казнь… (бросается к нему).
Надзиратель (тщетно хочет помешать).
Люсиль (ухватившись за цепи, рвет их и дико кричит). Проклятье, Эдмонд мой, Эдмонд (прижимается к нему)
Эдмонд. Еще раз еще счастье. Люсиль, Люсиль, умоляю тебя — не уходи отсюда; спаси меня, достань мне радость в моей ужасной судьбе, я снова теперь переживаю мою первую любовь, но, милая, ты и представить не можешь, каково сидеть и ожидать только смерти, а за окном люди, злоба и твои муки! Эх, какое счастье, что мне, дана возможность перед смертью, видеть тебя и унести твой образ в могилу.
Мерседес и Валентина (рыдают).
Люсиль. Эдмонд, я верю в Бога и в то, что мы не виновны, он снова нас соединит там.
Надзиратель. Срок свидания окончен.
Часовой (становится между Эдмоном и Валентиной с Мерседес).
Надзиратель (к Люсиль). Прощайтесь, пора!
Люсиль (крепче прижимается к Эдмонду). Нет этого не будет: я умру вместе!
Надзиратель (подает свисток).
Люсиль (Тянет к Эдмонду руки). Прощай, прощай, Эдмонд, мой любимый Эдимонд!
Эдмонд (рвет цепи, потом снова теряет рассудок). Ах, простите, это ошибка, я думал враги, а тут пришли за цветами рвите, их много, вяжите букету, дарите любимым.
Эдмонд (хохочет) Укололись, ожглись, на баррикадах листочки трепещут, шумят… милые… (тянет руки к окну) Не улетайте, птички, пойте, у меня хорошо. Ах, музыка (прижимается к стене). Марш Парижской Коммуны, умирающий Киво. (Хохочет): Лолотта, Люсиль, ты пляшешь в моем цветнике… уходи, небо валится… а кругом все баррикады, баррикады, баррикады (Хохочет и падает).
20—31 января 1921 года.
Г. Котельнич