Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 7. Чёртова дюжина
М.: Изд-во «Дмитрий Сечин», 2013.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Лязгов, адвокат.
Серафима Петровна, его жена.
Сандалов, друг Лязгова.
Конякин, студент.
Блюхин, газетный рецензент.
Селиванский, драматург.
Слуга.
Действие происходит в Петербурге.
Сандалов. Жизнь наша одно мучение.
Лязгов. А что?
Сандалов. Да вот надел узкий воротничок, теперь дышать трудно.
Лязгов. Это что! А вот у меня случай: и воротничок широкий, а дышать трудно.
Сандалов. Что так?
Лязгов. Денег нет.
Сандалов. Неужели? А я как раз хотел спросить у тебя сто рублей денька на три.
Лязгов. А у тебя нет? Ну, сто-то рублей я тебе могу дать. На, изволь. (Вынимает деньги.)
Сандалов. Нет, в таком случае не надо.
Лязгов. Вот тебе раз! Почему?
Сандалов. Да я просто застраховался.
Лязгов. Это что еще такое?
Сандалов. Да у меня просто такое правило есть: как кто начнет говорить о безденежье, сейчас же нужно попросить у него денег; после этого он уже не подумает просить их у меня.
Лязгов. Бессердечно, но остроумно. А у меня нынче было около тысячи рублей, да я их почти все — фффу!!
Сандалов. Боже мой! Куда же ты это их?
Лязгов. А вот тебе моя печальная повесть в кратких словах: из Одессы вчера ко мне приехала знакомая француженка Люси Бонтон; она там в гранд-отеле царица была, так сказать. Обедали мы с ней у Контана, в кабинете, после обеда катались на автомобиле, потом я был у нее в гранд-отеле, потом мы поехали к ювелиру, я выбрал ей кольцо, а вечером завез ее в оперетку, где и оставил. Ловко?
Сандалов. Боже мой, какая неосторожность! А если жена узнает?
Лязгов. Как она там узнает?
Сандалов. Ну, представь, кто-нибудь видел вас и сказал ей…
Лязгов (беззаботно). Ничего, выкручусь. Я мальчишка тоже не дурак! Однако нужно распорядиться; сейчас все съедутся, приедет драматург со своей пьесой, а ничего еще не готово… Ты извини, брат, я тебя покину одного.
Сандалов. Пожалуйста!
Сандалов ходит по комнате, посвистывая, крутя головой и повторяя время от времени: «Фрукт! Вот так фрукт! Этакий субъект! А?»
Серафима Петровна (входит озабоченная, запыхавшись, в шляпе и в верхнем платье). Володя! Ах, это вы, Семен Семеныч! Здравствуйте. А я думала, муж! Что это вы одни здесь раскуриваете? А где же муженек-то? Разве никого еще нет? А я спешила.
Сандалов. Владимир Митрофаныч вышел на минутку. Все хлопочет; скоро приедет драматург с пьесой. А я-то, как видите, из театра, вас опередил. Уже десять минут как здесь!
Серафима Петровна (теряясь). О каком… театре… вы говорите? Не понимаю! Разве я сегодня была в театре?
Сандалов. Вы шутите или нет?
Серафима Петровна. Нисколько! И не думаю.
Сандалов. Да? В таком случае, Серафима Петровна, вы говорите неправду. Я вас ясно видел сегодня в театре с Таней Черножуковой. Совершенно не понимаю: зачем вы это хотите скрыть?
Серафима Петровна (ходит по комнате, кусая губы; решительно). Ну в таком случае, я вам скажу правду: да, я с Таней была в театре, действительно была, но, прошу вас, Володе об этом — ни слова. Он этого не должен знать ни в коем случае! Слышите?
Сандалов. Черт возьми. Я опять ничего не понимаю. Позвольте… Ведь вы весь вечер сидели с одною только Таней! Ни одного мужчины я около вас не видел, и из театра, судя по времени, вы прямо поехали домой. Для чего же вся эта ложь?
Серафима Петровна. Ах, вы ничего не понимаете! Видите ли, Володя терпеть не может эту Черножукову. Он ее называет напыщенной дурой и говорит, что она оказывает дурное влияние на меня. Поэтому он просил меня не встречаться с нею. Ну, теперь поняли?
Сандалов. Причина уважительная.
Серафима Петровна. И, пожалуйста, держите язык за зубами, слышите?
Сандалов (поддразнивая). А я возьму да скажу!
Серафима Петровна. Нет, не скажете!
Сандалов. Что мне может помешать?..
Серафима Петровна. Ну милый, ну хороший — ради Бога! Я сделаю все что хотите, я буду вам так благодарна — не говорите!
Сандалов. Поцелуйте меня, тогда не скажу!
Серафима Петровна. Ишь ты, чего захотели! (Звонит.)
Сандалов. Ну? А то ей-Богу скажу!
Серафима Петровна (борется сама с собой; хочет уйти, возвращается. Целует). Нате вам! Какой вы, однако, негодяй! (Грозит пальцем.) Тссс! Кто-то идет!
Слуга. Изволили звонить?
Серафима Петровна. Изволила. Возьмите шляпу и это вот. (Раздевается.)
Сандалов. Знаете что? Поцелуйте меня еще раз.
Серафима Петровна. Тссс! Шаги мужа! Смотрите же — вы обещали!
Лязгов. А, Симочка! Приехала? Где была?
Серафима Петровна. Я была… (Задумывается; решительно.) Я была на катке, что на Бассейной, с сестрой Тарского! Однако что же это такое — уж скоро час, а публики не видно.
Лязгов. Ничего, подойдут.
Вот видишь?
Конякин (входит и со всеми здоровается, приговаривая). Ну и морозец, скажу я вам. (Серафиме Петровне.) Ну, как сегодняшняя пьеса в театре… Интересна?
Серафима Петровна (удивленно пожимает плечами). С чего вы взяли, что я знаю об этом? Я же не была в театре.
Конякин. Как не были? А я заезжал к Черножуковым — мне и сказали, что вы с Татьяной Викторовной уехали в театр.
Серафима Петровна (неуверенно усмехается). В таком случае, я не виновата, кто Таня такая глупая. Когда она уезжала из дому, то могла солгать как-нибудь иначе…
Лязгов (жене). Почему же она должна была солгать?
Серафима Петровна (постукивая нервно носком ботинка). Неужели ты не догадываешься? Наверное, поехала к своему поэту.
Конякин (изумленно). К поэту? К Гагарову? Но этого не может быть! Гагаров на днях уехал в Москву, и я сам его провожал.
Серафима Петровна (упрямо, с затравленным видом). А он все-таки здесь!
Конякин. Не понимаю… (Пожимает плечами). Мы с Гагаровым друзья, и он, если бы вернулся, первым долгом известил бы меня.
Серафима Петровна (нервно). Он, кажется, скрывается. За ним следят.
Конякин (беспокойно). Следят?! Кто следит?
Серафима Петровна. Эти вот… Сыщики.
Конякин. Позвольте, Серафима Петровна!.. Вы говорите что-то странное: с какой стати сыщикам следить за Гагаровым, когда он не революционер и политикой никогда не занимался?!
Серафима Петровна (окидывая Конякина враждебным взглядом). Не… занимался, а теперь занимается. Впрочем, что это мы все: Гагаров да Гагаров. Хотите, господа, чаю?
Лязгов. Ну что ты, Симочка, спрашиваешь, конечно, вели подать!
Серафима Петровна (звонит слуге). Подайте чай!
Лязгов. Ага! Ну, кого это Бог принес?
Иван Петрович Блюхин!
Блюхин (со всеми здоровается). Здравствуйте! Здрасте, здрасте, уважаемая Серафима Петровна. Мое почтенье! Мороз, а хорошо! Холодно до гадости. Я сейчас часа два катался на коньках. Прекрасный на Бассейной каток.
Лязгов (прихлебывая чай). А жена тоже сейчас только оттуда. Встретились?
Блюхин (изумленно). Что вы говорите?! Я все время катался и вас, Серафима Петровна, не видел.
Серафима Петровна (улыбается). Однако я там была с Марьей Александровной Шемшуриной.
Блюхин. Удивительно… Ни вас, ни ее я не видел. Это тем более странно, что каток ведь крошечный, все как на ладони.
Серафима Петровна. Мы больше сидели все… около музыки. Я не могла кататься… У меня на коньке винт расшатался.
Блюхин. Ах, так! Хотите, я вам сейчас исправлю? Я мастер на эти дела. Где он у вас?
Серафима Петровна (нервно). Я уже отдала его слесарю!
Лязгов. Как же это ты ухитрилась отдать его слесарю, когда уже ночь?
Серафима Петровна (рассердившись). Так и отдала! Что ты пристал?! Слесарная, по случаю срочной работы, была открыта. Я и отдала. Слесаря Матвеем зовут.
Кажется, пришел кто-то?!..
Конякин (заглядывая в переднюю, многозначительно). Сам автор-с!
Селиванский. Извиняюсь, что опоздал. Задержал прекрасный пол.
Лязгов (улыбаясь). На драматурга большой спрос… Кто же это тебя задержал?
Селиванский. Шемшурина, Марья Александровна.
Читал ей до сих пор свою пьесу.
Лязгов (иронически аплодирует). Соврал, соврал драматург! Драматург скрывает свои любовные похождения. (Смеется.) Ха-ха-ха… Никакой Шемшуриной ты не мог читать свою пьесу!
Селиванский (кричит досадливо). Как не читал?! Именно ей читал!
Лязгов. Ха-ха-ха! Скажи же ему, Симочка, что он попался с поличным, ведь Шемшурина была с тобою на катке.
Серафима Петровна (холодно осматривая всех). Да, она со мной была.
Селиванский. Когда?! Я с половины десятого до двенадцати сидел у нее и читал свою «Комету».
Серафима Петровна (пожимает плечами). Вы что-нибудь спутали.
Селиванский. Что? Что я мог спутать? Часы я мог спутать, Шемшурину мог спутать с кем-нибудь другим или свою пьесу с отрывным календарем?! Как так — спутать?
Серафима Петровна (Селиванскому). Ну довольно!.. Хотите чаю? А?
Селиванский. Да нет, разберемся: когда Шемшурина была с вами на катке? В которых часах?
Серафима Петровна. Часов в десять, одиннадцать… и позже.
Селиванский (всплеснув руками). Так поздравляю вас: в это самое время я читал ей у нее на дому свою пьесу!
Серафима Петровна (язвительно). Да? Может быть, на свете существуют две Шемшуриных? Или я незнакомую даму приняла за Марью Александровну? Или, может быть, я была на катке вчера… Ха-ха!..
Селиванский (изумленно). Ничего не понимаю!
Серафима Петровна (смеясь). То-то и оно, то-то и оно! Ах, Селиванский, Селиванский…
Что же это у тебя такой усталый вид? Что ты делал сегодня?
Лязгов. О, я! Я сегодня целый день провел с одной очаровательной дамочкой!
Серафима Петровна. Ну, не говори, пожалуйста, чепухи!
Лязгов. Ей-Богу! Из провинции приехала по делам одна из моих доверительниц, помещица, ужасно беспомощное создание. Пришлось пообедать с ней, чтобы не оставлять одну, у Контана, потом ездили по делам на автомобиле, потом я был у нее в гранд-отеле, по делу продажи ее каракачевской усадьбы, потом заехали к ювелиру — она отдавала в починку колье, очень недурное старинное колье, а вечером я завез ее в оперетку, где и покинул на произвол судьбы. Ужасная вещь эта адвокатура, ни дня ни часа.
Серафима Петровна. Ну, то-то же! Пойдем, господа, в гостиную.
Сандалов (глядит на нее иронически, с легким презрением). Эх!.. Сказал бы я вам что-то, да не хочется… Эх, вы!!!
Сборник вышел как II том Театральной библиотеки «Сатирикона».
Ложь.
правитьПьеса является автоинсценировкой одноименного рассказа, впервые опубликованного в книге «Веселые устрицы» (1910). Входила в репертуар Литейного театра в С.-Петербурге.