Г. И. ЧУЛКОВ править
Листопад править
Серия «РУССКИЙ ПУТЬ»
И. А. БУНИН: PRO ET CONTRA
Личность и творчество Ивана Бунина в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей
АНТОЛОГИЯ
Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 2001
Но пусть! Мой сон -- печаль моей любви...
Иван Бунин
Иван Бунин — единственный значительный представитель тургеневской полосы в современной литературе. Как-то странно видеть сборники его стихов и рассказов заключенными в зеленую обложку товарищества «Знания». И талантливые, и бездарные сотрудники «Знания» явно далеки от пушкинско-тургеневских традиций, и развинченный, расшатанный стиль какого-нибудь Юшкевича или даже самого Максима Горького ничего общего не имеет с четким, суховатым, но всегда точным и крепким стилем Ивана Бунина.
Иван Бунин знает, что значит мастерство, и любит его. Он бережно лелеет слова и не расточает случайных эпитетов, натянутых сравнений и фальшивых образов.
Сухость и сдержанность лучше пышности, не оправданной основной темой. Иные современные повествователи, начитавшиеся Бальмонта и переведенного на русский язык Пшибышевского, вообразили, что тайна творчества — в нанизывании неврастенических эпитетов и в истерическом стиле. Но брильянты Бальмонта и Пшибышевского они заменили стеклом, и лишь плохие ювелиры не отличат этого фальшивого блеска от живой игры настоящих камней.
У Ивана Бунина все подлинное. Приятно читать внятные, любовно отшлифованные стихи и рассказы Бунина после этих многословных и неряшливых писаний, которые охотно потребляются теперь книжным рынком.
После того, как определилось «Знание» и его литературное лицо выяснилось окончательно, появилась новая группа повествователей с претензиями на «изысканность». Иные успели уже бесславно погибнуть для литературы, завязнув в своем собственном стиле: «модернизм» кружит голову господам бытописателям; и вульгарная пшибышевщина вопит со страниц журналов и альманахов.
От декадентства взяли не его сущность, а то побочное и случайное, что усвоить легко, не отдавая себе отчета в том, какую ответственность принимает на себя человек, воистину познавший сокровенное крайнего индивидуализма. Словесный разврат и бесстыдная развязность стиля царят в «широкой» литературе.
Но символисты, настоящие символисты, умеют любить стиль и язык, и даже «младшие» из них научились писать четко и красиво.
Малоизвестный Марк Криницкий и совершенно неизвестный Юрий Череда умеют писать с той изысканной простотой, о которой понятия не имеют наши популярные беллетристы.
Так же обстоит дело и со стихотворцами. Многим популярным «поэтам» не мешало бы поучиться тихой ясности у Дмитрия Фридберга или у Корина.
Простой и прозрачный стиль Ивана Бунина построен, однако, по определенному плану, и слова у него двигаются не случайно по точным путям, в строгом и ясном ритме.
Вот отрывок из рассказа «Руда», к которому стоит прислушаться:
«Осень приходила к нам светлая и тихая, — она воцарялась в степи так мирно и спокойно, что казалось, конца не будет ясным дням. Она делала дали нежно-голубыми и глубокими, небо — чистым и кротким, солнечные дни — веселыми. Тогда можно было различить самый отдаленный курган в степи, на открытой и просторной равнине ярко-желтого жнивья. Осень убирала и березу в золотой убор. А береза радовалась и не замечала, как недолговечен этот убор, как листок за листком осыпается он, пока, наконец, не оставалась вся раздетая на его золотистом легком ковре. Очарованная осенью, она была счастлива и покорна, и вся сияла, озаренная из-под низу желтым отсветом сухих листьев. А радужные паутинки тихо летали возле нее в блеске солнца, тихо садились на сухое, колкое жнивье… И народ называет их красиво и нежно — „пряжей Богородицы“».
В такой прозе есть определенный уклон, полет, напряжение — все то, что определяет собою ритм, — и нельзя ставить грани между стилем Бунина и его художественной прозой. Обращаясь к внутренней стороне стиля — к образам, мы видим, как Бунин выводит их из состояния неподвижности, как он искусно открывает в них живую пульсацию. Жива светлая и тихая Осень, жива Береза, которая стоит обнаженная на «золотистом легком ковре» из опавших листьев и вся «сияет, озаренная из-под низу желтым отсветом». И, наконец, прекрасны «радужные паутинки», которые тихо садятся на сухое, колкое жнивье…
Это тютчевский образ:
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде.
И в стихах своих Бунин умеет дыханием жизни оживлять желанные ему образы:
И Осень тихою вдовой
Вступила нынче в терем свой.
Как хорошо ей на поляне,
Среди широкого двора,
Воздушной паутины ткани
Блестят, как сеть из серебра.
И вот Осень бродит в своем «расписном» тереме, «лиловом, золотом, багряном»…
Все строже вдаль она глядит,
Все резче тайное страданье
В ее немых очах сквозит…
Какое вещее молчанье.
В стиле Бунина есть благородная тургеневская ясность, и если стиль его лишен иногда необходимой смелости и окрыленности, зато его язык почти никогда не бывает банальным. И диалог никогда не звучит фальшиво. Крестьянская речь порой возвышается до расцветающего языка Лескова и никогда не расплывается, никогда не утомляет внимания.
Но Иван Бунин — не символист: поэтому всегда между его переживанием, с одной стороны, и образом, стилем, языком, с другой, есть посредствующее звено, которое определяется различными психологическими моментами и, конечно, прежде всего сознанием. Это — как бы холодильник, через который проходит горячая влага непосредственного творчества.
Правда, и в лаборатории символиста есть такой холодильник, но он вводится в цепь опыта после, а не во время самого процесса рождения образа; благодаря этому освобождению от рассудочного контроля образ претворяется в символ; потом мастер-артист холодной рукой завершает свою ювелирную работу, но уже символ, раз рожденный, не сокрушится. У Ивана Бунина образы редко претворяются в символы, но тем не менее искусство Бунина — настоящее, подлинное искусство, и нельзя не ценить его очаровательной лирики.
II править
В поэзии Ивана Бунина есть одна основная тема, с которой связаны почти все его переживания, его любовь и его печаль…
Тема эта — Русь.
И в этой теме поэт является наследником Пушкина и Тургенева. В этой бунинской Руси нет громоздкой эпической России Льва Толстого, нет загадочной и скорбной России Достоевского, нет замученной Руси Глеба Успенского и нет той Руси, которая — по слову Гоголя — несется как «необгонимая тройка», мчится «вся вдохновленная Богом»…
Иван Бунин знает и любит ту тихую деревенскую Русь, от которой пахнет стариной не слишком древней, тот мелкопоместный уклад, понять и простить который можно лишь в дни его увядания. Русь полевая, охотничья, обвеянная ясным ветром, напоенная медом и брагой, деревенская Русь с овинами и ригами, с тихими зорями, с квохтаньем дроздов на коралловых рябинах, с русой девушкой в плисовой безрукавке, в строгой поневе — это бунинская Русь.
Бунин любит бытовую Россию, он не сжигает, подобно иным мятежным художникам, своего родного дома, чтобы идти в неизвестную даль вольных полей. Но Бунин — поэт, и тонкий вкус мастера не позволяет ему принять быт в расцвете, в его самодовольной устойчивости. Сам Бунин не ведает исхода из бытовой западни и никогда не пытается расширить основы быта, разрушить основание его, но, как лирик, он поет быт в его распаде, оплакивает его увядание и бессознательно возвышается иногда до иных слез, иной печали — более мудрой: порой Бунин, как поэт, скорбит уже об увядании и смертности нашего мира вообще, и в этом переходе от быта к миру, от устроения человеческой жизни к земле слышится уже, хотя и полувнятно, песня о земле бессмертной.
Даже в рассказе «Антоновские яблоки», где быт представлен пышно, Бунин тихо шепчет о смерти. «И вот предо мною проходит целый мир, — говорит Бунин, — целый быт, который скудел, дробился и теперь уже умирает, так что, может быть, через каких-нибудь пятьдесят лет его будут знать только по нашим рассказам…»
Но на Руси есть не только антоновские яблоки, сухие пашни и вишневые сады: есть еще песни на Духов день, вещуньи кукушки, величальные свадебные обряды, а под Петров день игры солнца, есть миф о Николае Чудотворце и, наконец, величайший миф о Заступнице всех скорбящих.
Этот миф о полевой Богоматери связан неразрывно с темою Руси, и Бунин не мог пройти мимо него равнодушно. Вместе с мужиками Бунин молился Ей в открытом поле под старым крестом у березы.
— Пресвятая Богородица, защити нас Покровом Твоим, — бессознательно шепчет поэт таинственные слова перед суздальской иконой Божьей Матери, покровительницы полей.
И в стихах Бунин поет ее:
Не туман белеет в темной роще —
Ходит в темной роще Богоматерь.
По зеленым взгорьям, по долинам
Собирает к ночи божьи травы.
Ели своей черной хвоей застят золотой иконостас заката; под росою пахнет медуница и светит по рощам золотой венец Богоматери:
Как туман бела ее одежда,
Голубые очи — точно звезды.
Соберет она цветы и травы
И снесет их к Божьему престолу.
Но в сердце Бунина ограниченный «идеализм» всегда одерживает верх в борьбе с религиозными томлениями. И порой трезвый Бунин делает свои признания в этом смысле:
Теперь давно мистического храма
Мне жалок темный бред:
Когда идешь над бездной, надо прямо
Смотреть в лазурь и свет.
По счастью, Иван Бунин редко философствует и рассуждает. Бог благословил его сердце на мечты, и ему не надо зарывать таланта в землю и напрасно искать чужих даров.
III править
В теме любви Иван Бунин остается верным тургеневскому идеализму. В творчестве Бунина — та же задумчивая нежность, то же бескорыстное томление, то же рыцарство, та же любовная печаль… И это в наши дни, когда тема любви трактуется в романах и рассказах как тема физиологическая, и мещанское общество читает почти исключительно тех глуповатых беллетристов, которые умеют любить в жизни лишь дебелую бабу или даже еще определеннее — ее жирные бедра.
Дело тут не в порнографии: Константина Сомова занимают иногда не только эротические, но даже явно порнографические темы, но они всегда оправданы высокой иронией, и кто решится упрекать художника в выборе сюжета? Федор Сологуб также не раз раздражал строгих моралистов своим «садизмом», но никогда поэт не был ниже своей темы: он владел ею, а не она им. И призрак холодной Смерти всегда витает над эротическими переживаниями мудрого лирика: под веянием крыльев последней владычицы, Смерти, не улыбнешься нехорошей улыбкой вульгарного эротомана; и напрасно иные скрывают свои пустые душонки под маской морали, удобной для домашнего обихода.
Не таков Бунин. Ему веришь, когда он поет:
Я ль не любил? Я ль не искал мятежно
Любви и счастья юность разделить
С душою женской светлою и нежной
И жизнь мою в другую перелить?
Но та любовь, что душу посещала,
Оставила в душе печальный след, —
Она звала, она меня прельщала
Той радостью, которой в жизни нет.
И от нее я взял воспоминанья
Лишь лучших дней, и уж не ту люблю,
Кого любил… Люблю мечты созданья,
И снова о несбыточном скорблю.
В этом замечательном признании на лермонтовскую тему («Люблю мечты моей созданье») ключ к пониманию любовной лирики Ивана Бунина. И как внятна заключительная строфа этого стихотворения:
И горько я, и сладостно тоскую,
И грезится мне сладкая мечта,
Что воскресит мне радость неземную
Печальная земная красота.
У Ивана Бунина есть рассказ «Осенью». В этом рассказе о любовном свидании столько печальной нежности и тишины, что, узнав его, нельзя не ценить бунинской лирики. «И когда я целовал атлас платья на ее коленях, — рассказывает поэт, — а она в ответ на мои бесконечные признания и планы на будущее тихо смеялась сквозь слезы и обнимала мою голову, я смотрел на нее с восторгом безумия, и в тонком звездном свете ее бледное, счастливое и усталое лицо казалось мне прекрасным, как у бессмертной».
Этот «тонкий звездный свет» и это лицо, «прекрасное, как у бессмертной» — все это к той же теме «печальной земной красоты» и неземной «светлой мечты».
В рассказе «Новый год» — еще одно свидание, странное свиданье мужа и жены, которые вдруг в деревенской пустынной усадьбе очнулись от городской суеты, забыли свою повседневную враждебность друг к другу и отдались на миг любви. Жена выбежала ночью на снежный двор, кружилась при бледном свете месяца по белой земле и бормотала стихи о Татьяне, которая, как сказано у Пушкина, «на месяц зеркало наводит».
Что-то ясное и таинственное, чувственное и целомудренное есть в этом любовном увлечении снежной луной — как непонятный отблеск бессмертной любви.
В рассказе «Костер» поэт увидел случайно во время пути ночью девушку цыганку и тотчас влюбился в ее смоляные волосы, страстную нежность глаз, губ и всего «древнеегипетского овала лица». Но лошади тронули, копыта дружно застучали, — и костер, и цыганка уже далеко. Но «и в запахе росистых трав, и одиноком звоне колокольчика, в звездах и в небе было уже новое чувство — томящее, непонятное и от этого еще более сладостное».
В рассказе «В августе» поэт делает еще раз свое признание: «В одной мечте об этом несуществующем женском образе уже было счастье. Но он обещал мне больше — свою близость, свою любовь, понимание самых сокровенных моих помыслов — все, чего я никак не мог выразить не только словами, но даже думами, и что никогда не сбылось и не сбудется».
Что-то осеннее есть в любви Бунина, какая-то тютчевская «улыбка увяданья», как будто багряные листья тихо падают и тихо кружатся. И неслучайно первую книгу стихов своих Бунин назвал «Листопадом».
КОММЕНТАРИИ править
Впервые: Слово. 1908. № 538. 17 августа. С. 3. Печатается по: Чулков Г. И. Покрывало Изиды. Критические очерки. М., 1909. С. 136—145.
Георгий Иванович Чулков (1879—1939) — прозаик, поэт, драматург, мемуарист, критик, литературовед.
Быть может, сон создал мои картины, Но пусть! Мой сон — печаль моей любви… — Цитата из ранней редакции стихотворения "К прибрежью моря длинная аллея… " (1900).
…сборники его стихов и рассказов заключенными в зеленую обложку товарищества «Знания». — С 1902 по 1909 г. в издательстве товарищества «Знание» вышли первые пять томов собрания сочинений Бунина.
Юшкевич Семен Соломонович (1868—1927) — прозаик, драматург; в 1920 г. эмигрировал во Францию. В издательстве «Знание» выпустил собрание сочинений (т. 1—5, 1903—1908).
…и переведенного на русский язык Пшибышевского… — Станислав Пшибышевский (1868—1927) — польский писатель. Его полное собрание сочинений на русском языке выпустило в 1905—1911 гг. издательство «Скорпион».
Марк Криницкий (наст, имя и фам. Михаил Владимирович Самыгин; 1874—1952) — прозаик, драматург. Первый сборник рассказов «В тумане» вышел в Москве в 1895 г. В 1908—1912 гг. издал в Петербурге трехтомное собрание рассказов. В 1916—1918 гг. в Москве вышло его 15-томное собрание сочинений. См. о нем: Письма В. Брюсова к М. В. Самыгину / Вступит, статья, публикация и комментарии Н. А. Трифонова // Литературное наследство. М., 1991. Т. 98. Кн. 1. С. 362—423.
Фридберг Дмитрий Наумович (псевд. Ефимов; р. 1883) — поэт символистской ориентации; позднее — журналист и партийный работник.
…из рассказа «Руда»… — «Эпитафия» (1900).
Лишь паутины тонкий волос Блестит на праздной борозде. — Цитата из стихотворения Ф. И. Тютчева «Есть в осени первоначальной…» (1857).
И Осень тихою вдовой ~ Блестят, как сеть из серебра. — Здесь и далее цитируется ранняя редакция «Листопада» (1900).
…несется как «необгонижая тройка», мчится «вся вдохновленная Богом»… — См. финал «Мертвых душ».
«И вот предо мною проходит целый мир ~ его будут знать только по нашим рассказам…» --Цитата из ранней редакции «Антоновских яблок» (1900).
Пресвятая Богородица, защити нас Покровом Твоим… — Цитата из рассказа «Эпитафия» (1900).
Не туман белеет в темной роще — ~ Собирает к ночи божьи травы. <…> Как туман бела ее одежда, ~ И несет их к Божьему престолу. — Цитаты из стихотворения «Канун Купалы» (1903).
Теперь давно мистического храма ~ Смотреть в лазурь и свет. — Заключительная строфа стихотворения «Мистику» (1905).
…Константина Сомова занимают иногда не только эротические, но даже явно порнографические темы… — Вероятно, имеются в виду иллюстрации К. А. Сомова к сказке А. М. Ремизова «Что есть табак. Гоносиева повесть» (СПб., 1908; книга вышла в свет без обозначения типографии тиражом 25 экземпляров).
Я ль не любил? Я ль не искал мятежно ~ И снова о несбыточном скорблю. — Здесь и далее цитируется стихотворение «К прибрежью моря длинная аллея…» (1900).
…"Люблю мечты моей созданье"… — Цитата из стихотворения М. Ю. Лермонтова "Как часто, пестрою толпою окружен… " (1840).
…"В одной мечте ~ не сбылось и не сбудется". — Цитата из ранней редакции рассказа «В августе» (1901).
…какая-то тютчевская «улыбка увяданья»… — См. стихотворение «Осенний вечер» (1830).
…первую книгу стихов своих Бунин назвал «Листопадом». — См. коммент. к статье Блока «О лирике», с. 819.