Лисий король
правитьУслышал я эту историю на одном охотничьем обеде. За столом сидели джентльмены не только в черных, но и в красных сюртуках. Десерт был съеден и мы, куря сигары, говорили о лошадях и охоте. Вспоминали разные диковинные гонки в роде того, что лисицам удавалось иногда заводить собак и охотников с одного конца графства на другой. Этих бодрых лисиц настигали, в конце концов, только две или три охромевшие собаки да один доезжачий пешком. Что касается остальных псов и людей, то они оставались далеко позади и не могли принимать участия в этой торжественной сцене.
Разговаривая, гости пили портвейн, и по мере того, как они пили, рассказы их становились все фантастичнее и фантастичнее. Теперь речь шла уже о таких случаях, когда охотник, увлеченный погоней за лисицей, заезжал, сам того не замечая, в чужеземные страны. И лисицы в этих рассказах оказывались иногда очень чудаковатыми. Одна из них, спасаясь от собак, забралась на высокую вербу и укрылась в ее ветвях; другую пришлось вытаскивать за хвост из стойла--хитрое животное, думая спасти себя, спряталась в конюшне замка; третья лиса, наконец, ворвалась в отворенную дверь дома, надела дамскую шляпу и, обманув таким образом собак, принявших ее за жену охотника, скрылась.
Сперва рассказывали гости, а затем говорил сам хозяин, передавший нам два высоко-интересных случая из своего охотничьего прошлого. Особенно нас заинтересовал второй рассказ. Приступая к нему, он долго откашливался, а это означало многое. Наш хозяин был великим художником и всегда приберегал лучшее к концу. В данный момент он был серьезен и даже несколько возбужден. Очевидно, он собирался блеснуть перед слушателями очень интересной новинкой.
— Произошло это еще до того, как я вступил во владение этим имением, — начал хозяин. — Собак держал в эту пору сэр Чарльз Адайр; от него они перешли к старику Лазому, а от Лазома — ко мне. Может случиться, впрочем, что эта история произошла при Лазоме… Нет, нет, конечно, это было при Адайре. Случилось, это, господа, в самом начале семидесятых годов… приблизительно в семьдесят втором году.
Человек, о котором я буду рассказывать, живет теперь не здесь, но я полагаю, что среди вас найдутся люди, которые его помнят. Называли его Данбюри, Вальтером Данбюри. Мы его звали попросту Ватом. Он был сыном старого Джо Данбюри из Верхнего Аскомба. Отец его умер, и Ват унаследовал хорошенькое состояньице. Он оказался, видите ли, единственным наследником. Брат-то его, если вы помните, утонул, когда пошла ко дну «Великая Хартия». В имении Вата было всего-навсего несколько сотен акров, но земля зато была великолепная, — а в то время, господа, сами знаете, пахать землю было выгодным делом. Кроме того, имение было не заложено, что тоже весьма важно. В незаложенном имении фермер держит себя тише воды, ниже травы. Я говорю о старых годах. Теперь, когда цены на пшеницу упали, все пошло по-новому… Да, господа, иностранная пшеница и телеграф, --это два проклятия, тяготеющие над нашим отечеством. Зерно дешевеет, и цепы чересчур быстро узнаются покупателями.
Так вот этот самый юный Ват Данбюри был отличнейшим во всех отношениях парнем. Верхом он ездил молодецки, а охоту любил безумно. Но, как вам известно, очень молодых людей иногда бывает опасно допускать распоряжаться крупным состоянием--молодые люди неопытны, не умеют обращаться с деньгами. Именно эта оказия случилась с Ватом. Голова у. него закружилась, и с год или два он вел не совсем правильную жизнь. Не скажу, чтобы он предавался какому-нибудь пороку. Отнюдь нет! В те времена, видите ли, в нашем околотке была в большой моде выпивка. Данбюри и попади в эту компанию. Парень он был компанейский, отставать от товарищей не любил: что другие делают, то и он. Вот он и привык выпивать и выпивал более, чем это требовалось.
Вам известно, господа, что употребление спиртных напитков в каком угодно количестве не может причинить никакого вреда здоровью, если вы пьете по вечерам, воздерживаясь от алкоголя в течение дня. Данбюри соблюсти этого условия не мог: очень уж много приятелей у него завелось. Ну значит, и выпивал он, и так выпивал, что многие начали считать его пропавшим человеком.
Вот- тут-то и случилось это забавное происшествие. Он получил от судьбы такую здоровую трепку, что закаялся раз навсегда прикасаться к бутылке с виски.
Подобно большинству добрых людей, Ват вытворял над своим здоровьем всевозможные фокусы, нисколько не заботясь о последствиях. Зато стоило ему чуть-чуть прихворнуть--и он становился сам не свой, делался отчаяннейшим трусом. Впрочем, такие случаи с ним бывали очень редко. Проводя всю свою жизнь на открытом, воздухе, Ват был крепок, как бык, и наслаждался завидным здоровьем.
Виски, однако, взяла свое, и в одно прекрасное утро молодой человек почувствовал себя совсем плохо. Руки у него дрожат, нервы дергаются, как чересчур натянутые струны скрипки. Накануне-то, видите ли, он обедал в плохо протопленном доме и немножко простудился. Да и вино-то, которое ему там пить пришлось, должно быть, было плоховато. Ну, вот он и прихворнул немножко.
Ват перепугался: язык у него стал шершавый, точно купальное полотенце, а в голове часы с маятником ходят. Что за беда такая стряслась?
И Ват послал за доктором Миддльтоном, родным отцом Миддльтона, практикующего теперь в Аскомбе.
Надо вам сказать, что Миддльтон был старинным другом покойного Джо Данбюри и ужасно огорчался нетрезвым образом жизни его наследника. Болезнью Вата он решил поэтому воспользоваться, как удобным случаем для его исправления. Оглядев юношу, он сделал серьезное лицо п прочитал ему наставление о гибельности пристрастия к спиртным напиткам. После этого, с грустью покачав головой, он заговорил о возможности белой горячки или, еще того хуже, безнадежного помешательства." Слушая эти речи, Ват Данбюри перепугался на смерть:
— Неужели же мне нет спасения, и я должен сойти с ума?! — горестно воскликнул он.
— Ммм… право не знаю, — важно ответил доктор, — во всяком случае, я не имею права утверждать, что вы вне всякой опасности. Ваша нервная система сильно расшатана. Чего доброго, в течение этого дня могут обнаружиться симптомы той болезни, о которой я только что говорил. Надо подождать до вечера.
— Ну, а если до вечера ничего не случится, я выздоровею?
Доктор, подумав несколько секунд, ответил:
— Если вы не выпьете ни капли в течение всего дня и если не будет никаких этаких симптомов, вы можете считать себя вне опасности.
Доктор считал нелишним малую толику постращать своего пациента.
— Ну, а какие же это симптомы и — спросил робко Данбюри.
— Delirium tremens [белая горячка — лат.], — ответил Миддльтон, — начинается расстройством зрительной функции. Вас начнут мучить галлюцинации.
— Боже мой, я уже теперь болен. В моих глазах вертятся огненные точки!
Доктор, видя, что Ват достаточно напуган, поспешил его успокоить,
— Ну, точки — это еще ничего, это от желчи, — сказал он. — При белой горячке самые обыкновенные предметы начинают казаться больным насекомыми, гадами или странными, диковинными животными.
— А если мне станут вдруг представляться эти насекомые, что мне тогда делать?
— Пошлите тогда за мной, — ответил доктор и, обещав прислать Вату лекарство, удалился.
Оставшись один, юный Ват Данбюри встал и начал оглядываться кругом. Он чувствовал себя подавленным и несчастным, и ему казалось, что он уже отправлен в местную психиатрическую больницу на излечение. Правда, доктор сказал, что если до вечера не будет никаких неблагоприятных симптомов, все обойдется благополучно. Но кто знает, чем кончится день? До вечера было -далеко, и Ват со страхом поглядывал на машинку для снимания сапог. А что, если вдруг эта машинка возьмет, да превратится в гигантского паука или каракатицу?! Ват переживал поистине ужасные минуты и часы. Наконец, его терпение истощилось, и ему страстно захотелось вон из этой душной комнаты на свежий воздух, на зеленую травку. Чего он, спрашивается, торчит здесь, если не далее, как в полумиле от его дома собралась охота Аскомба? Не все ли равно, где он, Ват Данбюри, будет ожидать симптомов белой горячки: здесь ли в комнате пли же в поле, сидя верхом на лошади? Кроме того, у него болела голова, и ему хотелось освежиться.
Ват быстро принял решение. Через десять минут он уже был в своем охотничьем костюме, а еще через десять минут сидел на седле. С удовольствием впивая в себя свежий воздух, молодой человек выехал со двора на своей рыжевато-саврасой кобыле Матильде в поле. Сперва, ослабленный треволнениями дня, он держался не твердо на лошади, но скоро силы к нему вернулись. Если бы не доктор с его мрачным советом ждать вечера, Данбюри чувствовал бы себя совсем хорошо. Но, присоединившись к охотникам в Гравель-Ганджере, Ват забыл о предсказаниях Миддльтона. Собак только что пустили. День был как раз подходящий для охоты. Не было ни ветру, ни дождя, но почва была достаточно сыра для того, чтобы собаки могли, не сбиваясь со следа, гнать зверя. Охотников было по крайней мере человек сорок, все это были лихие ребята и бравые наездники. Понемножку да понемножку вся кавалькада добралась до Блэк-Ганджера. Лица у всех прояснились, — всем им было известно, что здесь целая уйма лисиц.
Б те времена, господа, у нас в Англии имелись великолепные леса, а в лесах этих водились лисицы. Что касается темной густой чащи, носившей название Блэк-Ганджера, она прямо-таки кишела лисицами. Всего труднее было выгнать лисицу из леса, но уже если выгонишь, то забавляйся вволю. Превеселые травли лисиц бывали в те времена!
Прибыв в Блэк-Ганджер, охотники стали размещаться. Одни из них углубились вслед за собаками в лес, разыскивать зверя, другие стали на лесных дорожках, третьи, наконец, остались в поле ожидать лисиц, когда они выскочат из леса.
Молодой Ват Данбюри знал эту местность, как свои пять пальцев. Он углубился в рощу и стал в том пункте, где пересекались несколько лесных тропинок. С нетерпением ожидал он зверя; он чувствовал, что хорошая скачка с препятствиями ему будет полезна. Кобыла Матильда была также на высоте своего призвания. Она считалась лучшим скакуном во всем графстве. Чудное, доложу я вам, это было животное. Широкая костистая Матильда отличалась необычайной силой и выносливостью. Ват был лихой наездник, весил он вместе с седлом не более десяти стон [стон — единица веса, равняющаяся 14 английским фунтам] и не удивительно поэтому, что никто не осмеливался состязаться с ним в быстроте езды.
Итак, молодой Данбюри стоял на лесной прогалине, дожидаясь зверя и прислушиваясь к крикам ловчего п доезжачих. Изредка в кустах мелькали виляющие хвосты и светло-каштановые спины собак. Это была хорошо выдрессированная свора, и только редкие и тихие повизгивания давали понять, что в роще работают четыре десятка псов.
Вдруг одна из собак испустила протяжный вой; другие собаки подхватили этот вой, и через несколько секунд вся стая, высунув языки и опустив морды низко к земле, мчалась по горячему следу. Псы промчались мимо Данбюри по одной из тропинок и исчезли в лесу. Вслед за ним проскакали три доезжачих в красных сюртуках. Ват дал шпоры Матильде и помчался вслед за ними. Они ехали вон из леса по кратчайшей линии, наклонясь к седлам, но ветви деревьев хлестали их по лицам. Скакать в лесу, джентльмены, трудная вещь. Того и гляди, что лошадь запутается в древесных корнях и сломает себе йогу. Кроме того, в лесу темно, и охотник узнает дорогу, только глядя на движущуюся впереди него свору.
Собаки продолжали бежать вперед, и лес скоро начал редеть. Кавалькада очутилась в глубокой лощине, по которой протекала река. Приятно было мчаться по зеленой мураве, собаки продолжали бежит с невероятной быстротой на протяжении двухсот рядов, причем все время следовали вдоль берега. Остальные охотники, обогнув лес, приближались слева, но Данбюри с доезжачими все время держался впереди. Скорц к нему присоединился пастор Джеддльз, ездивший в то время на неважной гнедой лошадке, и сквайр Фолей, у которого было обыкновение набирать себе охотничьих скайунов из забракованных на Ньюмаркетской ярмарке кровных лошадей. Другим охотникам так и не удалось догнать Ватта Данбюри и передних доезжачих. Хорошая это была охота. Они мчались по прямой линии, как птица пролетела, направляясь к южным дюнам и морю.
Но с самого начала охоты никому так и не довелось увидеть преследуемой лисицы. Не было также слышно впереди обычных криков «галло!» обозначающих что зверь усмотрен. Это, впрочем, и неудивительно было, так как эта местность- мало населена и по дороге никто охотникам не встретился.
Итак, в авангарде было шестеро человек; пастор Джеддльз, сквайр Фолей, ловчий,, два доезжачих и Ват Данбюри, забывший о мрачных предсказаниях доктора, о белой горячке и о всем на свете. Лошади едва прикасались копытами к земле, — так быстро они скакали. Один из доезжачих, впрочем, повернул назад, чтобы подогнать отставших псов--и их осталось пятеро. Вскоре затем отстал и сквайр Фолей. Его лошадь стала тяжело дышать — вы ведь знаете, эта история всегда случается с кровными лошадьми из бракованных, — и Фолей поторопился присоединиться к арьергарду. Оставшиеся четверо охотников продолжали идти как следует и промчались четыре или пять миль вдоль берега, так что от лошадиных ног только брызги летели. Зима была сырая, и незадолго перед этим была оттепель. Лошади скользили или поднимали целые фонтаны водяных брызг.
Наконец, приблизились к мосту. Охота давно исчезла из виду где-то позади, и четверо оставшихся наездников были хозяевами положения. Лисица кинулась на мост. Вам известно, конечно, что лисицы не плавают зимой, когда вода холодна. Лисицы, джентльмены, похожи в этом отношении на людей: они не любят зябнуть понапрасну. Ну так вот она перебежала мост и пустилась изо всех сил к югу. Местность здесь чрезвычайно неровная, надо пробираться через вереск и, кроме того, донимают холмы. Только взберешься на гору, спустишься с нее, ан, глядишь, перед тобою опять гора. Трудно сказать, джентльмены, что лучше для лошади--всходить-ли на холм или спускаться с него. К этой работе способны низкорослые, приземистые коротконогие лошадки, а для наших долговязых и длинноногих скакунов, — это дело неподходящее. Первая сдалась гнедая кобыла пастора Джеддльза. Напрасно пастор выкидывал разные ирландские штучки и влезал своей лошади чуть не на голову, в то время, когда она брала холмы--все было напрасно. Преподобному отцу скоро пришлось отстать.
Итак, их осталось всего трое: ловчий, доезжачий и Ват Данбюри. Все они шли, как следует. Дорога становилась все хуже и хуже. Горы встречались все более крутые. На них густо росли терновые кусты и вереск. Лошади то и дело спотыкались, попадая ногами в кроличьи норы. Собаки, однако, продолжали бодро и уверенно мчаться вперед, а охотники старались не упустить их из виду. Лисицы по- прежнему не было видно, но, судя по решимости, с которой собаки двигались по следу, было ясно, что зверь совсем близко. Вдруг Ват Данбюри услышал треск, и его что-то ударило в локоть. Оглянувшись назад, он увидел мелькавшие в воздухе охотничьи сапоги, покрытые шипами терновников. Это споткнулась лошадь доезжачего, и он оказывался не у дел. И Данбюри и ловчий подзадержали на мгновение своих коней, но затем, видя, что доезжачий поднимается с земли без особых повреждений, помчались снова вперед.
Ловчий Джо Кларк был знаменитым наездником: имя его славилось в пяти смежных графствах. На этот раз он, однако, понадеялся чересчур на себя и поехал на охоту на своей запасной лошади, а как вам известно, джентльмены, запасные лошади всегда остаются за флагом. Впрочем, лошадь, находившаяся под Джо Кларком, была недурна и, управляемая опытным наездником, шла очень хорошо. Ну, а Ват Данбюри, — тот шел лучше. Его самочувствие с каждой минутой улучшалось, а настроение наездника ведь очень сильно влияет на настроение лошади. Крепкая саврасая кобыла Матильда прямо расстилалась по земле. Животное, одним словом, вело себя так, точно оно было сотворено не из мяса и крови, а стали и китовых костей. Вату еще никогда не удавалось утомить свою Матильду, и теперь они с удовольствием испытывал ее выносливость. Теперь приходилось проезжать по пастбищам, и охотники теряли время, слезая с копей, и отворяя ворота. Время это они наверстывали, мчась, как бешеные, по полям. Да, джентльмены, это было в то блаженное время, когда в нашем отечестве не было проклятого телеграфа. Если джентльмен не мог перескочить через высокий забор, ему не возбранялось сломать его. Впрочем, ломать заборы без надобности было, как-то не принято.
Ват Данбюри и ловчий двигались теперь по плохому проселку. Пришлось замедлить аллюр. Из одной фермы выскочил крестьянин, который закричал им что-то вслед, махая руками, но им некогда было останавливаться и разговаривать. Они спешили, боясь упустить из виду свору, которая находилась в эту минуту на пашне за деревней. Дорога прошла в гору, и лошади утопали по щиколотку в красной глине распаханной земли. Взобравшись на вершину, животные тяжело дышали, но зато перед ними открылся отлогий спуск в долину, ведущую к южным дюнам, и среди этой долины виднелся сосняк, к которому теперь мчались изо всех сил собаки, растянувшись длинной линией.
Там и сям виднелись красно-пегие точки; некоторые из псов, усталые, возвращались назад, высунув языки, прихрамывая и равнодушные к погоне.
Посреди сосняка шла широкая, гладкая дорога, по которой было очень хорошо скакать. Данбюри и ловчий дали шпоры лошадям и помчались вперед, отделенные от своры какими-нибудь ста ярдами.
— Лисица принадлежит только нам, — сказал Ват.
— Да, сэр, мы обделали их всех, — ответил старый Джо Кларк, — Если мы изловим эту лисицу, то надо будет сделать из нее чучело. Право, она стоит этого.
— Во всю жизнь свою мне не приходилось иметь такой скачки, — воскликнул Данбюри.
— Что говорить, сэр! Я, даже я, старик, первый раз попал в такую переделку, а это что-нибудь да значит, — ответил старый ловчий и прибавил: — но что меня удивляет, так это то, что мы пи разу не видали лисицы. Здоровый она след после себя оставляет, если собаки бегут за ней так твердо, а мы ее и не видим. А ведь мы, сэр, сейчас в поле на полмили кругом все видели.
— Ну, надеюсь, мы скоро ее увидим, — ответил Данбюри, а про себя подумал: «Если не мы, так я-то, наверное, ее увижу».
И действительно, лошадь старого ловчего задыхалась. Пар от нее валил, точно из окна прачечной. Собаки повернули с главной дороги на боковую тропинку, а с этой тропинки пришлось поворачивать еще на другую, совсем узенькую. Ветви хлестали всадников по лицу, ехать рядом стало невозможно. Ват двинулся вперед; лошадь ловчего, тяжело отбивая копытами, скакала позади. Даже Матильда начала уставать и шла не с прежнею легкостью. Данбюри дал ей шпоры. Она приободрилась п помчалась вперед, как бы стараясь доказать, что силы у нее еще имеются.
Ват поднял глаза и вдруг увидел в глубине тропинки высокий деревянный забор. Собаки промчались под ним и были уже на той стороне. Надо было или брать барьер, или терпеть, как говориться, крушение у самой пристани. Ват был не из нерешительных ребят. Он сильно пришпорил Матильду. Та собралась с силами, взвилась на воздух и перемахнула через забор. Не успел опомниться Данбюри от этого сальто-мортале, как за ним послышался страшный треск, точно целый дом рушился. Что за чертовщина! Молодой человек оглянулся: забор сломан, лошадь ловчего лежит на брюхе, а сам Джо Кларк стоит на четвереньках. Впрочем, через секунду ловчий был уже на ногах и, Подбежав к своей лошади, схватил ее под уздцы. Лошадь встала, шатаясь, но --увы! — обе передние ноги были у нее в полном беспорядке. Ват сразу же, как опытный охотник, убедился, что в данном случае требуется шестинедельная работа опытного ветеринара.
И они помчался вперед. Старый Джо крикнул ему вслед, чтоб он не терял из виду собак.
И так, Ват теперь был единственным охотником, теперь он имел право отказаться навсегда от травли лисиц, ибо вкусил величайшее, доступное охотнику за лисицами, благо. Я помню, джентльмены, одну такую охоту в Королевском Серрее, в которой я участвовал… Впрочем, я расскажу вам эту историю как-нибудь после.
Свора или, вернее сказать, ее остатки, успела за это время уйти далеко вперед. Ват помчался за собаками; кобыла, по-видимому, довольная тем, что обогнала всех своих товарищей и товарок по охоте, шла уверенно и гордо, по временам помахивая головой.
Сперва пришлось проскакать две мили по зеленому склону холма, затем спуститься на каменистый, испорченный древесными корнями, проселок. Здесь Матильда споткнулась и чуть не упала. Вслед затем ей нужно было перепрыгнуть через ручей в пять футов ширины, продраться через густые кусты орешника и выехать снова на пашню. Трудно было скакать усталому животному по комьям сырой земли. Ват два раза терял драгоценное время, сходя с седла, отворяя воротища.
Но вот, наконец, перед ним развернулась зеленая непрерывная низина южных дюн.
— Ладно, — сказал Ват Данбюри, — теперь я затравлю эту лисицу или же она принуждена будет утопиться в море. Между мною и нею нет ничего, кроме меловых утесов, там, у берега. Более ей негде спрятаться.
Но Ват ошибался, думая таким образом, и скоро убедился в своей ошибке. В этой местности южных дюн там и сям разбросаны пихтовые насаждения, некоторые из них имеют довольно высокие деревья. Скрыты эти леса в ложбинах, и вы замечаете их только тогда, когда приблизитесь к склону, ведущему в ложбину. Так случилось и с Данбюри. Подскакав к одной из таких впадин, он увидел внизу темную кучу деревьев. Дюжина собак, успевших добраться сюда, вбегали в этот момент в эту небольшую рощу. Солнце бросало отвесные лучи на зелено-оливковые склоны ложбины. Ват окинул кругом местность; кроме нескольких овец, мирно пасшихся около рощи, здесь не было видно ни одного живого существа. Ну, конечно, лисица там в лесу и уже окружена собаками. Ват пришпорил лошадь и через несколько минут уже галопировал по пихтовой роще.
Здесь было темпо, и глаза Вата, ослепленные блеском солнечных лучей, с трудом различали тропинку, по которой он ехал. Вы ведь знаете, джентльмены, пихтовые рощи. Там все так мрачно и торжественное, точно на кладбище. Мне кажется, что это впечатление получается от того, что в этих рощах нет мелких кустарников, да и деревья-то совершенно неподвижны и их не колеблет ветер.
Как бы то ни было, но у Вата Данбюри по спине забегали мурашки. Вся охота начала ему казаться какой-то странной: уж очень она была длинна и кроме того, никто с самого начала не видал лисицы. И ему вспомнились рассказы о «лисьем короле». Надо вам сказать, джентльмены, что глупые и суеверные крестьяне уверяют, будто существует этакий лисий король. Королем этим называется лисица, обладающая дьявольскими способностями. Бегает она так быстро, что ее не может догнать ни одна свора в свете, а если и догонит, то тем хуже собакам. Лисий король чрезвычайно свиреп и разрывает собак в клочки.
Так вот эти-то россказни и вспоминались теперь Вату Данбюри. Неприятное он испытывал ощущение. Да и в самом деле, одно дело толковать о лисьем короле после обеда, за вином и сигарами, — совсем-совсем другое, когда демон-лисица начинает вам представляться в темном пихтовом лесу, в то время как вы находитесь в полном одиночестве. Нервы молодого человека, успокоившиеся было, начали шалить. Забыв об охотничьей гордости, он думал:
«Я дал бы десять фунтов, чтобы около меня был теперь добрый Джо Кларк».
И вдруг, в то время, когда Ват предавался этим мрачным думам, совсем вблизи около него раздался оглушительный неистовый лай и вой. Собаки догнали лисицу.
Ну-с, джентльмены, вам, конечно, известно, что должен делать в таких случаях охотник. Оставшись один, охотник должен исполнять обязанность и доезжачего, и ловчего, и все прочее. Он врезается в свору и разгоняет ее плетью, иначе собаки изорвут в клочья хвост и шкуру зверя. Ват Данбюри помнил о всем этом и поэтому поспешил направить лошадь в чащу леса к тому месту, откуда слышался собачий лай. Но пробраться верхом было невозможно. Он соскочил с лошади, бросил ее и стал пробираться через чащу пешком с охотничьей плетью в руках. Но чем дальше он шел, тем страшнее ему становилось. Кровь замерла у него в жилах. Много раз ему приходилось прежде быть свидетелем того, как затравливали лисиц, по ничего подобного тому, что происходило теперь, он не слыхивал. Правда, собаки, лаяли, но это был не победный лай, раздающийся в таких случаях. Нет, псы просто выли, выли от ужаса. Иногда раздавался визг предсмертной агонии. С трудом переводя дыхание, Ват продолжал, однако, бежать вперед и скоро очутился на небольшой полянке. Собаки стояли, скучившись, около купы терновников в противоположном конце полянки. Они стояли, ощетинившись и разинув рты. Одна из них валялась перед самым кустом с разорванным горлом, и ее темно-каштановая шерсть была вся залита кровью. Ват приблизился. Собаки, увидав его, ободрились, и одна из них с злобным рычанием ринулась к терновнику. В эту же минуту из куста высунулось громадное животное величиной с осла. Голова у животного была большая, серая, чудовищные белые зубы сверкали из разинутой пасти. Собака, визжа, взвилась на воздух, а затем упала в кусты и там исчезла. А через секунду в этих кустах послышался зловещий лязг, похожий на хлопанье большой крысоловки, и визг собаки превратился в предсмертный стон. Затем все в кустах смолкло.
Данбюри ждал симптомов белой горячки целый день и вот, наконец, они дождался. Ни живой, ни мертвый, он еще раз заглянул в кусты, откуда глядела на него, зловеще сверкая, пара свирепых красных глаз. Не долго думая, он поворотил пятки и пустился удирать. Черт еще знает, что это такое: временное ли помешательство или настоящая мания, о которой говорил доктор Миддльтон? Во всяком случае надо торопиться домой, ложиться в постель и ожидать решения своей участи. Ват забыл обо всем на свете--и об охоте, п о собаках. Его терзал мучительный страх за собственный рассудок. Он вскочил на лошадь, как безумный проскакал через дюны и очутился на почтовой станции. Там он сдал лошадь на сохранение, а сам уехал на пароходе домой. Прибыл он к себе еще до вечера, весь дрожа от страха. Повсюду, куда он ни взглядывал, ему мерещились красные и свирепые глаза лисьего короля. Улегся бедный Ват в постель и послал за доктором Миддльтоном.
Когда в спальню вошел старый врач, Ваг воскликнул'
— Доктор, у меня начались симптомы. Мне грезятся странные животные, разные галлюцинации и всякая всячина. Все, одним словом, как вы сказали. Доктор, ради Бога, спасите меня от безумия!..
Доктор внимательно выслушал рассказ пациента и страшно рассердился.
— История ясна, как день, --сказал он. — Да, молодой человек, вы получили должное. Это вам урок на всю жизнь.
Ват заплакал.
— Доктор, если я выздоровею, то клянусь, не выпью более ни капли… —жалостным тоном сказал оп.
— Очень хорошо, мой милый мальчик! Если вы сдержите слово, то постигнувшее вас несчастье может превратиться в высшее благополучие. Но видите-ли, мне очень трудно отделить в вашем рассказе факты от фантазии. Уж не приснилось ли вам все это? Я уверен, что мертвые собаки и это странное животное в кустах вам просто примерещились.
— Но я видел все это так же ясно, как вижу вас.
— Охотно верю. В галлюцинациях, особенно это замечается при delirium tremens, все представляется особенно ярко… Знаете, мой милый друг, я думаю, что вы и на охоте-то не были, а все это вам представилось.
Ват молча показал на свои охотничьи сапоги, которые валялись на полу, забрызганные грязно целых двух графств.
— Гм… гм… —сказал доктор, — да, должно-быть, вы в самом деле охотились… В таком случае дело могло быть так. Вы, не оправившись как следует, выехали на охоту, переутомились и начали галлюцинировать. Да, да, должно быть, так и было… Впрочем, что тут толковать? Система лечения во всяком случае ясна. Вы будете принимать успокоительную микстуру, которую я вам пришлю, а на ночь мы к вискам поставим пиявочки, чтобы предотвратить воспаление мозга.
Доктор ушел, а Ват не спал всю ночь и, ворочаясь с боку на бок, предавался грустным размышлениям. Он думал о том, какая непрочная машина--человек, как легко испортить эту машину и как трудно ее починить. И Ват давал самому себе мысленно клятвенные обещания исправиться. Только бы выздороветь, а уж он ручается, что первый урок, данный ему судьбой, будет последним. Отныне оп, подобно своему отцу, начнет жить тихою, трезвою жизнью работящего землевладельца. Так-то размышлял, лежа в постели, бедный юноша. Настало утро. Дверь вдруг отворилась, и в комнату влетел возбужденный доктор Миддльтон. В руках у него была скомканная газета.
— Мой милый мальчик! — воскликнул доктор, — я попрошу вам тысячу извинений. Никаких галлюцинаций у вас не было, а я… я — величайший болван во всем графстве. Слушайте.
И, присев на край кровати, доктор разгладил газету и начал читать.
Статья носила заглавие: «Несчастье с собаками Аскомба». В ней рассказывалось, что вчера четыре растерзанные и изуродованные собаки были найдены в Винтонской пихтовой роще на южных дюнах. Охота была так тяжела, что половина своры захромала. Причина странной гибели четырех найденных в лесу собак еще неизвестна.
— Вот видите! — сказал доктор, глядя на Данбюри, — я и ошибся, сочтя ваших мертвых собак за галлюцинацию.
— Ну что же за причина?.. — спросил Ват.
— Гм… причину легко угадать из другой заметки, полученной редакцией поздно ночью, когда набор уже клали в машину. Слушайте: «Вчера поздно вечером, мистер Браун из Смитеровой фермы близ Гастингса увидел, что к его овцам приблизилось странное животное, похожее на громадную собаку. Он застрелил это животное, и оно оказалось серым сибирским волком из породы, известной под именем „Lupus gigantieus“. Предполагают, что этот волк бежал из какого-нибудь бродячего зверинца».
Моя история кончена, джентльмены. Должен прибавить, что Ват Данбюри выполнил свои благочестивые намерения. Ужас, испытанный им при охоте на лисьего короля, излечил его от пристрастия к виски, он не захотел подвергать себя во второй раз опасности. Ничего, кроме лимонада, он теперь не пьет… то есть я хотел сказать, что он ничего, кроме лимонада не пил до своего отъезда отсюда, а в Благовещение исполнится ровно пять лет с тех пор, как Ват Данбюри покинул наши Палестины.