Лидочка
правитьЛидочка торопилась. Быстро надела черную шелковую юбку и только что ею самой выглаженную, еще горячую от утюга, белую батистовую кофточку. Ее мягкие золотистые волосы слегка растрепались. Она спрятала их под маленькую черную шляпу, но они выбивались из-под нее ровно настолько, насколько это было ей к лицу.
Она взглянула на себя в зеркало, прищурив большие синие глаза, слегка припудрила тонкий, немного вздернутый нос, улыбнулась, оглядев свою высокую стройную фигуру, приколола к поясу розу и вдруг заметила, что сзади чулок немного распорот. Схватила иглу, быстро-быстро, почти на ходу, зашила его и, напевая, вышла из комнаты.
Она шла быстро, весело поглядывая на все стороны. Все ее радовало. Еще бы! Ведь, это Крым, Евпатория, а не какой-нибудь Большой проспект Петроградской стороны.
Лидочка вспомнила Петроград и свой последний, по обыкновению неудачный, роман, и ей стало смешно. Слава Богу, все эти романы платонические. Не виновата же она, что у неё такое глупое сердце…
Окинула взглядом сады, обрызганные лучами заходящего солнца, трепещущими тонкими ноздрями втянула в себя воздух и улыбнулась. Вспомнилось, как переполошились все знакомые, когда она вдруг объявила:
— А знаете, я еду в Крым.
Все недоумевали: откуда у Лидочки столько денег? Уж не получила ли она наследство? Но объяснилось, что ее позвала к себе Сонечка, которая служит в Евпатории на метеорологической станции и очень любит Лидочку. Только это и знали про Сонечку. Но этого было достаточно. И все успокоились.
Денег у Лидочки было всего-навсего пятьдесят рублей, но ей достали билет, и вот она, совершенно счастливая, собралась в путь.
На вокзале ее провожало много друзей. Влюбленный лицеист принес цветы, а, когда поезд отошел, все махали платками и всем было грустно.
Лидочка тоже грустила, но всего лишь одну минуту. В купе с нею ехала молодая нарядная дама с прехорошенькой маленькой собачкой. Они познакомились и через десять минут уже были закадычные друзья.
Лидочка узнала, что даму зовут Марьей Николаевной, что муж её — негоциант и чудный человек, а дама узнала про Лидочку, что она маленькая актриса, что у неё было два жениха… Она им верила, любила, а они изменили, и что её сердце разбито, и, если бы не лицеист Сереженька, который поднес ей цветы на вокзале… Он такой чуткий… Изумительный мальчик…
Марья Николаевна утешала ее:
— Деточка… Мужчины… Они ужасны, ужасны… Нельзя быть такой доверчивой. Вот я — у меня масса поклонников, а я их держу вот так.
Она сжала маленькие ручки в кулачки и засмеялась.
Они были довольны друг другом, и когда официант постучал в их купе, предлагая завтрак, Марья Николаевна за себя и за Лидочку, несмотря на её протесты, ответила — «да».
— Я угощаю, Лидочка.
А когда они приехали в Севастополь, Марья Николаевна взяла экипаж и, уже усевшись в коляску, вдруг спохватилась:
— Лидочка, да ведь нам по дороге. Я вас подвезу. Садитесь скорее, деточка. У вас, ведь, только один чемоданчик.
— Ах, Марья Николаевна!.. Мне, право, совестно… Вы такая прелесть… Давайте чемодан, — обернулась она к молодому черномазому носильщику. Тот уложил чемодан сзади экипажа и, скаля белые зубы, во все глаза смотрел на Лидочку.
— Вот вам, — сунула она ему двугривенный.
— Нэт… — отмахнулся он и отрицательно потряс головой.
Лидочка страшно смутилась.
— Merci, merci… — краснея, пролепетала она. Лошади тронулись. Носильщик стоял и, кланяясь, широко улыбался. Откинувшись на подушки, Марья Николаевна весело смеялась.
В Евпатории жилось весело. Хотя Сонечка целые дни была занята, Лидочке не было скучно.
Из какой-то розовой тряпки Лидочка смастерила себе прелестный купальный костюм и целыми часами плескалась в море и возилась на берегу.
И сейчас же у неё появилась масса новых знакомых и поклонников, но Лидочка, наученная опытом, остерегалась романов, хотя сердце её скучало, оно так любило «трепетное биение», томительное ожидание, сладостное замирание и прочие атрибуты романов, и терпеть не могло разочарования.
Марья Николаевна постоянно брала ее с собой то в Ялту, то в Севастополь, и Лидочка чувствовала себя почти счастливой. И когда Марья Николаевна собралась уезжать в Одессу, Лидочке стало грустно.
До отплытия парохода оставалось около часу, когда Лидочка пришла на пристань и уселась на катере. Она очень удивилась, не найдя здесь Марии Николаевны, но сейчас же решила, что та уехала раньше.
Усевшись на скамью, Лидочка огляделась. Публика была случайная. Две старухи, какой-то угрюмый чиновник. Лидочке стало скучно.
— Скажите, катер идет к пароходу? — услышала она мужской голос.
Никто не ответил. Но голос был баритон, её любимый. И она встрепенулась, и подняла глаза: высокий брюнет, недурен.
— Да, к пароходу.
И она, как-то машинально сделав движение, будто поправляет платье, подвинулась к краю скамейки.
— Ну, уж и публика, — себе под нос проворчал баритон.
Лидочка высоко подняла брови. Она обиделась за публику — ведь, она сама к ней принадлежала. «Сам-то хорош», — синяя блуза, высокие сапоги… под мышкой пол каравая чёрного хлеба. Должно быть, рабочий, а лицо интеллигентное. Странно.
— Публика, как публика, — конечно, не ему, а «так вообще» заметила Лидочка.
Раздался свисток, катер отчалил от пристани и, разрезая воду, пошел к пароходу. «Рабочий» сел рядом с Лидочкой и принялся разглядывать ее. Ей ужасно хотелось заговорить с ним, но нельзя же первой. А он молчит. А, впрочем, вот разве насчет Марьи Николаевны. Ведь, это — «дело».
— Скажите, вы с парохода? — спросила Лидочка.
— Да. За хлебом съезжал на берег. На пароходе хлеб прескверный.
— Может быть, на пароходе вы видели даму?.. Хорошенькая такая, брюнетка… с беленькой собачкой?
— Гм… Хорошенькая! Это понятие растяжимое. Вы, например, себя считаете хорошенькой?
— Да, — храбро ответила Лидочка и залилась румянцем.
— Ну, положим…
Лидочка вызывающе взглянула на него, и он сейчас же сдался: — Нет… Я пошутил. Вы хорошенькая.
Старухи покосились на них. Лидочку это начало забавлять.
Её глаза задорно заблестели. Они разговорились так весело и непринужденно, будто были знакомы тысячу лет.
— Знаете, я вас принял за иностранку. Бывают такие очень молоденькие мисс.
Лидочка была польщена. Он начал рассказывать о себе. Он инженер, много путешествовал, теперь едет в Одессу, у него там работы в порту.
— Скажите… а вы… вы кто?
— Я? Сначала была машинисткой на ремингтоне, а теперь… теперь… — Лидочка лукаво усмехнулась. — Теперь я актриса.
— Ого! Это уже повышение. А много это дает?
— Пока семьдесят пять рублей.
— Маловато, — он на секунду задумался, потом вдруг: — Послушайте… — и даже чуть-чуть придвинулся к ней. — Ну, что такое актриса? Случайность. Сегодня есть ангажемент, а завтра нет… А почему бы вам не заняться коммерцией?
Лидочка весело рассмеялась. Вот уж это ей никогда и в голову не приходило. Он обиделся. Ничего смешного в этом нет. Он давно уже хочет заняться каким-нибудь выгодным делом, ну, хотя бы, например, устроить пансион. Он наймет дом, здесь, в Евпатории, она будет вести хозяйство, сдавать комнаты. Его капитал, её труд, а доход пополам. Что ж, тут нет ничего такого. Каждый заработает 300—400 в месяц. Разве это плохо?
Лидочка слушала с восторгом, но не о пансионе и не о доходах — это только так — скользило по душе — но ей нравился его мягкий мужественный голос, манера говорить и эта простота, с которой он подошел к ней.
Катер, мягко покачиваясь, подошел к пароходу. Спустили трап. Они поднялись на борт, прошли на верхнюю палубу. Марьи Николаевны здесь не было.
— Присядем? — промолвил он, указывая на скамью.
— Нет, так лучше.
Он продолжал развивать свою мысль о пансионе, а Лидочка слушала его голос и смотрела на море. На пароходе обычная суета. А море так спокойно, так тихо, а в груди уже чувствовалось «трепетное биение», и в глазах у Лидочки сияла радость.
— Ну, что же, согласны?
Она чуть-чуть вздрогнула и ответила так, первыми попавшимися словами:
— Отчего же?.. Это мне нравится. Я… Я подумаю.
— Ну, конечно, надо подумать. Вот моя карточка с адресом. Придумаете, напишите мне в Одессу.
Лидочка взяла карточку и молча кивнула головой. Ах, какое у неё глупое сердце! Уж вот оно замирает при мысли, что он уезжает и ей надо покинуть пароход. А что, если ей прозевать последний катер и остаться и нечаянно поехать вместе с ним в Одессу.
Боже, какая дикая мысль… Нет, ведь это, конечно, еще не роман, а так только, предчувствие, что он мог бы завязаться. Уж он, этот человек в синей блузе, кажется ей тем рыцарем, о котором она грезила в детстве и потом всегда.
— А скажите… Только не рассердитесь. Я хочу спросить вас об одной вещи.
Голос его прозвучал как-то странно, как будто в нем что-то надтреснуло.
— Пожалуйста, — разрешила она, но почему-то ей стало тревожно.
— Скажите… У меня эта мысль явилась вот сейчас. Вы на пароход приезжаете не… не за тем, чтобы знакомиться?
Лидочка подняла на него свои большие синие глаза. В них сперва было непонимание, а потом видно было, как душа её беспомощно заметалась. Но вдруг эти глаза наполнились слезами.
— Вам нужен ответ? Так вот…
Какими-то преувеличенно твердыми движениями тонких нежных рук она разорвала его визитную карточку на мелкие кусочки и вышвырнула их за борт…
— Лидочка, вот где она…
Она обернулась. В двух шагах от неё была Марья Николаевна. Лидочка бросилась к ней и взяла ее под руку.
— Где ваша каюта? Покажите…
Она тащила ее к лесенке, которая вела в каюты. Позади слышался сдержанный, но полный глубокого волнения голос:
— Ради Бога… простите… Я так виноват…
Но Лидочка не оглянулась.
Оригинал здесь.