К. П. Победоносцев
править
Пьер Вильом Фридерик Ле-Пле (Le-Play), сын таможенного чиновника, родился 11 апреля 1806 года, в деревне Ла-Ривьере, в Кавальдосском департаменте. Первые впечатления детства неизгладимы: бедность прибрежных рыбаков, разоряемых английскою блокадой, сильно подействовала на ребенка, а рассказы старых моряков, участников войн первой половины прошлого столетия, воспитали и усилили в нем чувства патриотизма.
После смерти отца, которого Ле-Пле лишился очень рано, мать в 1811 году отпустила ребенка в Париж к богатой, бездетной родственнице. Новая, роскошная столичная обстановка не заглушила, однако, в мальчике чувства любви к природе и сельской жизни, хотя четырехлетнее пребывание в обществе умных и образованных людей не прошло бесследно для будущего мыслителя.
По возвращении в Нормандию мальчик продолжал курс учения под руководством доброго, почтенного священника, коего стесненное материальное положение имело также влияние на будущие труды Ле-Пле. В 1818 году он поступил в школу в Гавре и, поселившись с матерью в скромном домике, стал заниматься один, не прибегая к помощи репетитора. Он любил читать Цицерона и изучать книгу Тацита «О нравах Германцев», а вскоре Монтень сделался его любимым автором. В 1825 году, по совету одного из друзей своих, готовившегося в Политехническую Школу, Ле-Пле решился попытать счастье на этом трудном поприще. В то время он уже был силен в математике настолько, что местный землемер, как он сам смеясь об этом рассказывал, предлагал ему поступить к нему в помощники, обещая впоследствии передать ему свое дело. Экзамен в Политехнической Школе был выдержан отлично, и Ле-Пле в 1825 году поступил вторым учеником, а в 1827 году перешел в Горную Школу уже первым, с радостью вырвавшись из стеснительной казарменной обстановки, в течение двух лет, по словам его, парализовавшей его способности, которые с переходом в Горную Школу снова развернулись в полном блеске. Здесь он показал такие успехи, что главноуправляющий путями сообщения поздравил его письменно, заявив при этом, что не более как в два года «этот молодой человек успел стать во главе списка учащихся и приобрести 5.797 похвальных баллов, то есть цифру, до которой никогда, со времени основания училища, не доходил ни один студент, даже прошедший все четыре курса».
В школе Ле-Пле особенно сдружился с одним из товарищей — Ж. Рено; их сближали одинаковая любовь к деревенской жизни и одинаковые воззрения на общественные вопросы; первый из них отличался ясностию ума, точностию наблюдения и высшим пониманием практической жизни; другой — литературным талантом, любовью к поэзии и пламенным воображением. Рено увлекался идеями сен-симонистов, Ле-Пле, напротив, отвергал их, из чего возникали споры и разногласия относительно социальных вопросов, не нарушившие, однако, ни в чем их дружбы.
Когда министр, не ограничившись одной похвалой, ближе познакомился с Ле-Пле и пожелал узнать его будущие планы, молодой человек откровенно рассказал ему, как они с Рено намерены дополнить во время следующей школьной экскурсии сведения по своей специальности еще исследованием причин процветания народов. Г. Беке улыбнулся, говорит Ле-Пле, но не отнесся к нам с недоверием и даже принял меры к обеспечению успеха нашего путешествия.
Как скоро идея о совместном изучении горного дела и социальных наук запала в душу Ле-Пле, она не замедлила укорениться в уме его, так как он был не только настойчив, но и в высшей степени положителен и требователен относительно самого себя. Благодаря привычке к точности математических вычислений, Ле-Пле не мог иметь доверия к теоретическим априорным системам разных социальных школ. Он был уверен в существовании критериума, при помощи которого возможно было бы определить с научною точностью те причины, которые доставляют обществам благосостояние или приводят их к упадку. Этот критериум, по его мнению, заключался не в теоретических и произвольных измышлениях, но в тщательном наблюдении и изучении социальных явлений. Если существуют известные законы даже в обществе муравьев и пчел, то тем более должны существовать законы для усовершенного и возвышенного общества людей, и эти законы не должны зависеть от места и времени, но должны быть непоколебимы; их можно узнать по тому, что они постоянно водворяют мир и устойчивость. Из этого следует, что вся задача сводится не к кабинетному ученому рассуждению об устройстве быта народов, как это делал Руссо, но к странствованию по всему свету, с целью собрать как можно более фактов, тщательная разработка которых должна открыть тайну устройства человеческих обществ и основные законы, — нарушение коих влечет за собою падение и разложение этих обществ. Еще Бэкон предостерегал ученых от излишнего доверия к теории, напоминая, что она легко становится для человека идолом, которому он поклоняется безусловно, удаляясь от истины: он советует ученым носить постоянно «свинцовые сапоги», разумея под этим словом — наблюдение и опыт, с которыми ученый ни на минуту не должен расставаться. Так Ле-Пле положил себе обойти по возможности все места для того, чтоб из действительных фактов, без всякой предвзятой мысли, извлечь жизненную истину.
В мае 1828 года Ле-Пле и другу его удалось осуществить на деле задуманное путешествие по Северной Германии. Молодые люди путешествовали с мая по декабрь и успели за это время познакомиться с бытом рудокопов, плавильщиков, дровосеков, угольщиков и перевозчиков на Гарце, с бытом сельского населения Саксонской долины и береговых рыбаков Ганновера, Ольденбурга и Нидерландов и, наконец, с условиями жизни промышленного населения Вестфалии, Бельгии и Рейнского бассейна. Друзья путешествовали пешком, руководствуясь картой и компасом и держась прямой линии, когда ничто интересное не заставляло их от нее уклоняться, причем пробирались дорожками, недоступными для лошадей и экипажей. Это путешествие хотя и не дало возможности найти законы, направляющие благосостояние и упадок человеческих обществ, но, с другой стороны, не говоря уже о множестве собранных фактов, привело Ле-Пле к той мысли, что в социальной науке нельзя ничего придумывать и изобретать, а нужно исключительно заняться изучением народов, сохранивших мир и устойчивость. Он понял также, что если преследовать эту цель с некоторой надеждой на успех, следует отрешиться от всех предрассудков, привитых воспитанием и окружающей средой, чтоб уже объективно воспринимать все истины, которые может раскрыть метод наблюдения, хотя бы они и шли вразрез с самыми дорогими идеями и убеждениями.
В продолжение зимы 1829—1830 он посетил множество парижских мастерских. Весною, когда он собирался предпринять второе путешествие, в Горной Школе произошел взрыв во время каких-то экспериментов, так сильно его поранивший, что он проболел серьезно целых десять месяцев. В это самое время вспыхнула революция. Не имея возможности владеть обеими руками и находясь в самом беспомощном состоянии, Ле-Пле углублялся в размышления, окончательно определившие его дальнейшую судьбу, и твердо решился по возможности смягчить бедствия, разразившиеся над его родиной, посвящая для этой цели ежегодно шесть месяцев путешествиям.
С 1832 до 1840 года он совершил восемь последовательных путешествий по Средней и Южной Испании, по Бискаии, Каталонии, Бельгии, Англии и по Южной России.
В Испании он нашел превосходные черты социального устройства наряду с некоторыми признаками дезорганизации, обнаруживавшимися главным образом в политических кружках, куда только что проникли идеи 1789 года. Наоборот, в Бискаии и Каталонии он нашел самое очевидное доказательство социального мира и благосостояния: тесную связь между всеми классами населения.
Англия произвела на Ле-Пле глубокое впечатление, которое он сам описывает следующим образом: «Новый луч света озарил мой разум, едва только я ступил на английскую почву. Я испытал сперва внезапное удивление, сменившееся затем глубоким волнением при виде того, как все семейства, с которыми мне приходилось сближаться, руководствовались даже в самых обыкновенных своих поступках идеей почитания Бога и подчинения Закону Десяти Заповедей». Присутствуя несколько раз на лекциях профессоров Конибера и Бекланда об образовании земли, Ле-Пле был поражен, заметив, что оба этих ученых, при всяком удобном случае, старались воздать хвалу могуществу и милосердию Создателя. Он нашел в Англии такое же уважение к родительскому авторитету и к общественным властям. По этому поводу он приводит очень характерный случай. Желая ближе познакомиться с рудным делом, Ле-Пле сошелся с одним известным рабочим, сделавшимся помощником мастера, и пригласил его пообедать вместе. Заметив, что гость после первого блюда как будто чем-то озабочен, Ле-Пле вспомнил о том, что он еще не выпил за его здоровье по местному обычаю. Но несмотря на то, что за вторым блюдом была выполнена эта формальность, англичанин оставался невозмутимым и, посмотрев на Ле-Пле, поднял свой стакан с словами: «За здоровье королевы». Тогда только Ле-Пле понял причину озабоченности своего гостя, так как ему, как иностранцу, следовало отдать честь старой Англии, провозгласив тост за здоровье королевы, и разумеется, поспешил за третьим блюдом поправить свою оплошность, после чего англичанин сразу развеселился и сделался совершенно неузнаваем.
«Этого простого рабочего звали Стиль, говорит Ле-Пле, и я всегда буду с благодарностию вспоминать о нем, так как он научил меня лучше всяких классических книг понять одну из главных нравственных сил английского общественного строя».
Однако наряду с этими хорошими свойствами от наблюдательности Ле-Пле не ускользнули и некоторые недостатки, как, например, распадение большого числа сельских общин и мелких частных владений и утрата обычаев патронатства у многих богатых поземельных собственников и промышленников. Замечая, что за этими новшествами следовало неминуемо нарушение мира и устойчивости, Ле-Пле убедился в их вредном влиянии и принял этот вывод к сведению. 1837 год Ле-Пле посвятил России.
«Это путешествие, говорит он, более, чем все предшествовавшие, открыло мне новые элементы социальной науки. Мне пришлось входить в близкие и продолжительные сношения с рабочим классом, условия жизни которого западная литература представляла в ложном свете. Мои первые впечатления при виде крепостного состояния противоречили моим предвзятым мыслям, и потому я долго не доверял самому себе. Население было довольно своею судьбой, подчиняясь нравственному закону, равно как и верховной власти и господам, благодаря религиозному началу, которое поддерживало твердую веру. Изобилие самородных произведений давало достаточные средства к существованию. Как и в Испании, взаимная короткость отношений соединяла помещиков с крестьянами. С этого первого своего путешествия я заметил, что главная сила России заключалась во взаимной зависимости помещиков и крестьян. Дух покровительства был, в сущности, основанием общественного строя. Во время этой поездки я привык к виду степей и получил возможность усвоить идеи пастушеских народов, оставивших глубокий след в прошедшем Европы и Азии. Укрепив свою мысль новыми путешествиями по Англии, по Саксонской равнине и Скандинавским государствам, я пришел к убеждению в плодотворных результатах, которых должно было ожидать от применения монографического метода.
Итак, этот строгий метод явился плодом восьмилетних путешествий Ле-Пле. Метод этот впоследствии дал ему возможность произвести как бы вскрытие социального тела, разместить все факты в научном порядке и вывести из них заключения, ясность и очевидность которых способна увлечь всякий ум, стремящийся к истине.
Ле-Пле основывает найденный им метод на том, что начала общественного строя находятся в идеях, нравах и учреждениях частной жизни более чем в писаных законах, так как частная жизнь характеризует общественную, и семья есть основа государства.
С этих пор такой способ действия сделался очевидным для Ле-Пле; стоило только наблюдать до самых мельчайших подробностей известное число семейств для того, чтоб открыть в них самый глубокий и первоначальный источник причины силы или слабости — процветания ила упадка народов. Задача наблюдения, будучи ограничена семьей, делалась вполне точною и определенною, тогда как наблюдение могло бы стать бесконечным и не приводить ни к каким выводам, если бы применялось или к отдельным личностям, или к совокупности социальных явлений. Овладев могучим средством наблюдения и классификации, представляемым монографией, он решился приступить к его применению, проверяя, дополняя и заключая в эти рамки все факты, собранные им с 1829 г.
С удивительным постоянством и настойчивостью он снова предпринимает целый ряд путешествий по Европе и частью по Азии и до 1853 года посещает по одному разу Данию, Швецию, Норвегию, Европейскую Турцию и Тироль, три раза Россию и Италию, шесть раз Англию и Германию, два раза Испанию и Западную Азию.
„В течение лета я дополнял свое изучение европейских народностей, — говорит он, — знакомясь с местностью и вникая в семейный быт населения, а зимой приводил в порядок все собранные мною материалы“.
Ле-Пле в своих исследованиях держался той мысли, что руководителями социальной науки должны быть не профессора-теоретики, не юристы, не горожане, но люди дела и опыта, проводящие жизнь в деревне, изо дня в день занятые заботами о воспитании семьи своей и об устройстве быта зависящих от них людей. Этот прием состоит в связи с одним из основных положений учения Ле-Пле, о великом значении авторитетных людей в обществе (autorites sociales). Под этим именем разумел он людей разума и опыта, привлекающих к себе общее уважение и возбуждающих своим примером к подражанию окружающую их среду, людей сильных преданностью верховному закону веры и добрым преданиям, унаследованным от предков. Счастливо общество, богатое такими людьми, а оскудение таких людей грозит обществу бедой. О таких людях помышлял еще Платон: это, по словам его (De legibus. XII), люди божественные; они родятся и между варварами, равно как и у племен образованных. Обращение с ними — дело бесценное, и гражданин, ревнующий о благе отечества, должен, когда нужно, странствовать в дальние края за их советом, и у них учиться, как утвердить правду и исправить неправое в учреждениях своей родины. Эта глубокая мысль древнего мудреца давно была изношена и забыта посреди шума законодательных и совещательных собраний, в коих новая политика привыкла почерпать счетом голосов мнимую истину. Ле-Пле, приложив эту мысль к своему делу, объяснил существенное ее значение для всякого общества, стремящегося выбиться из тьмы к свету и стать на правый путь в своих учреждениях.
По совету Франсуа Араго Ле-Пле, только что окончивший свои наблюдения над множеством (более 300) семейств в самых разнородных странах и условиях жизни, напечатал в 1855 году монографию некоторых из них в первом издании своих Ouvriers Europeens (Европейские рабочие), и этот труд в следующем году получил от Академии Наук премию по статистике.
Несколько месяцев спустя он основал „социальное экономическое общество“ (Societe d’Economie Sociale), признанное в 1869 году весьма важным общественным учреждением и ознаменовавшее свою деятельность изданием „Ouvriers de deux Mondes“ (Рабочие в обоих полушариях) и множеством других замечательных трудов, помещенных в издаваемых им Записках.
Не прерывая своих социальных исследований, Ле-Пле находил возможность серьезно заниматься металлургией и издал в 1883 году, по возвращении из своего путешествия по Испании, сочинение под заглавием: „Observations sur l’histoire naturelle et sur la richesse minerale d’Espagne“ („Заметки о естественной истории и о минеральных богатствах Испании“).
Когда Анатолий Николаевич Демидов в 1837 году предпринял на свои собственные средства экспедицию с ученой целью на юг России, Ле-Пле принял в ней участие в качестве геолога и специалиста по разработке копей, причем каменноугольный Донецкий бассейн должен был служить главным предметом его занятий. Ле-Пле первый дал обстоятельную карту этих замечательных залежей, и Демидов пришел в такой восторг от своего сотрудника, что, не желая расстаться с ним, поручил ему реорганизовать эксплуатацию всех металлических залежей, принадлежавших ему на Урале, где под управлением Ле-Пле находилось до 45 тыс. рабочих. Труды его по этому вопросу увеличили в громадном размере доходы владельца*.
______________________
- В это время познакомился с Ле-Пле и близко узнал его покойный граф С. Г. Строганов; он всю жизнь помнил его и говорил о нем с величайшим уважением.
______________________
Изучив металлургический вопрос в Австрии, Германии и Скандинавии, Ле-Пле продолжал производить важные изыскания в Англии. Результатом этих трудов явились различные сочинения, а именно: в 1848 году — „Металлургические процессы, применяемые в Валлийском Княжестве для выделки меди“ и в 1853 году его же книга по вопросу „О новом способе, употребляемом в лесах Каринтии для выделки железа“.
В то время, когда вышло в свет первое издание „Les ouvriers Europeens“, правительство, признавая заслуги Ле-Пле как ученого и администратора, назначило его генеральным комиссаром Всемирной выставки 1855 года. Несмотря на то что назначение это состоялось, так сказать, в последние минуты перед самой выставкой, Ле-Пле вышел победителем из всех затруднений, нераздельных с такою сложною деятельностью, и так блистательно исполнил возложенную на него задачу, что в 1862 году получил подобное же назначение на Лондонскую всемирную выставку, а в 1867 году вторично руководил во Франции этим колоссальным предприятием.
Благодаря исключительно его начинанию, на выставке появилось много замечательного по отношению к социальному вопросу, как, например, целый отдел предметов, предназначенных для улучшения положения рабочего класса в умственном, нравственном и физическом отношениях. Кроме того, Ле-Пле предложил установить совершенно новый отдел наград для лиц, учреждений и местностей, которые при помощи своей организации или специальных учреждений дошли до водворения согласия между рабочими классами и обеспечили этим последним нравственное, умственное и материальное благосостояние. Этот отдел наград, состоящий из десяти премий на сумму 100 тыс. фр. и 20 почетных отзывов, не замедлил привести к самым благоприятным результатам.
Уступая настояниям своих друзей, убеждавших его изложить в менее научной форме результат своих работ по социальному вопросу и вывести из них практические применения, Ле-Пле в 1864 году издал свой замечательный труд о социальной реформе во Франции (Reforme Sociale en France), а в 1870 году появились Organisation du travail (Организация труда) и Organisation des families (Организация семьи). После того как он приложил к большому числу семейств свой монографический метод, социальная задача, казавшаяся ему сначала крайне сложной в начале его путешествий, представилась в таком простом виде, что он удивился, как ему сразу не пришло это в голову. Для него стало очевидным, что народы обязаны заботиться об удовлетворении двух существенных, главных потребностей и что такое удовлетворение безусловно для них необходимо. Первая из этих потребностей состоит в изучении и соблюдении нравственного закона, подавляющего у человека стремление к злу, и вторая — в обладании насущным хлебом, дающим человеку возможность существовать. От выполнения этих условий зависит счастье и благосостояние, и наоборот, из невыполнения их вытекают страдания и бедствия обществ.
Идя далее, Ле-Пле убедился еще в том, что названные две потребности удовлетворялись при помощи целого ряда однородных учреждений, не прекращавших своей деятельности у благополучных народов и более или менее утративших свой первоначальный характер у народов, пришедших к упадку. Эти учреждения он обозначил одним общим именем „Основного начала общественного строя“ (Constitution essentielle) и разделил их на три группы, назвав эти последние „основанием, цементом и материалами“ социального здания.
К первой группе он отнес два основания, так названные потому, что они, так сказать, образуют фундамент всего здания: Закон Десяти Заповедей, исправляющий несовершенства человеческой природы установлением границ употребления свободной воли, и авторитет родительской власти, побуждающий молодые поколения постоянно применять этот нравственный закон. Стоит только пошатнуться одному из этих оснований, и немедленно появятся признаки страдания, а затем последует и социальное разложение. На помощь названным основаниям являются дополнительные установления, исполняющие в некотором смысле роль цемента, а именно — духовная и верховная власть. На обязанности первой лежит забота о преподании своей пастве Закона Десяти Заповедей и религии; задача второй состоит в довершении в общественном строе идеи родительской власти, олицетворением коей она должна служить.
Главным источником заблуждений, от которых страдает современное общество, Ле-Пле почитает идею исконного совершенства человеческой природы, овладевшую умами, со слов Руссо, в 1789 году; здесь видит он и отсюда ясным психологическим анализом выводит ложные догматы этой эпохи и последующих за нею: догмат свободы, равенства, большинства голосов, права на восстание против власти… Эта идея, вскружившая всем головы, утвердившаяся с тех пор сознательно и бессознательно у всех в душе, породила и должна была породить дикие явления варварства, насилия и анархии: какой закон, какое учреждение, какое общество, какое правительство могут устоять, когда в умах водворилась мысль, что стоит лишь оставить человека на волю натуральным его наклонностям, — и они приведут его к добродетели? Всякая кормилица знает по опыту, как в малом ребенке, с первыми проблесками сознания, появляются уже страсти: и гнев, и зависть, а затем и насилие, и притворство; опыт свидетельствует не о самовозрастании добродетели, а, напротив того, о необходимости воспитывающей и исправляющей дисциплины. Вот начало и основание родительской власти, и кроткой и твердой. Родители призваны продолжать Божие дело творения на земле, призывая новые существа к жизни. Если они не воспитают человека для общества в чувстве долга, то введут в общество паразита или варвара. И еще того важнее: Бог поручает им душу бессмертную, которую они должны вести к вечности. Вот почему власть родительская, единственная власть, установленная Богом в Законе Десяти Заповедей, есть самая высокая власть, никакою иною не заменимая.
Однако все названные элементы могут только содействовать поддержанию нравственного и материального порядка, но вовсе не удовлетворяют второй потребности человека, то есть обладанию насущным хлебом. Тут являются на помощь установления, которым Ле-Пле дал остроумное название материалов, как-то: община, частная собственность и патронатство.
У некоторых народов, как, например, у кочующих Уральских, Каспийских и Донских племен, равно как и у земледельцев восточных местностей России, господствует общинный принцип по отношению к земле, жилищам и стадам. Старики, главы семейств имеют наблюдение над молодыми семьями, беспристрастно распределяют работы и продукты, стараются искоренить леность и не допускают неблагоразумных расходов. Подобный патриархальный порядок обеспечивает равномерное распределение довольства между всеми членами семьи и, не допуская, чтобы порочные или малоспособные впадали в бедность, доставляет всем обладание насущным хлебом.
Порядок этот, однако, представляет то неудобство, что выдающиеся члены общины в большей степени несут на себе тягость труда и всевозможных лишений, тогда как при распределении общего достатка они получают свою долю наравне с самыми ленивыми и невозможными, что заставляет их стремиться к устройству частной собственности. Такой переход от одной системы к другой совершается с пользой для общества в том только случае, когда воздержность и трудолюбие достигли достаточного развития, так как в таком случае личный интерес дает новый толчок частной деятельности и частному богатству. В то же время и сама собственность становится более плодотворною по мере того, как владелец ее делается полным и бесконтрольным господином. Если же при существовании частной собственности, начнется порча нравов, если по той или другой причине уменьшится степень трудолюбия владельцев, — нищета, не допускаемая при существовании общинного владения, немедленно постигает всех порочных, больных или непредусмотрительных людей. К счастию, такой печальный результат частной собственности отвращается посредством последнего из трех учреждений, то есть патронатства.
Главная задача этой системы состоит в том, чтобы более или менее тесно сплотить известное число бедных семейств вокруг богатой семьи, которая, посредством труда и своего покровительства обеспечивает им насущный хлеб.
Патронатство может проявляться в самых разнообразных формах, например, оно может прикрепить неразрывными узами человека к человеку или к земле, как то было во времена римского рабства и феодального крепостного состояния; может иногда представлять только продолжение семейного начала, как германский mundium; может иметь вид опеки по добровольному подчинению, какова была рекомендация (recommandation) у франков или клиентство у римлян и галлов. А наконец, может быть только фактическою связью, основанной на непрерывно обязательном отношении, в коем происходит взаимный обмен обязанностей и услуг или одолжений, вследствие естественной у человека потребности найти себе покровителя и помощника.
Во всяком случае, в какой форме ни проявлялось бы патронатство, оно составляет неизбежную социальную потребность, безусловно необходимую для всех народов, не могущих обеспечить всем своим членам „обладание насущным хлебом“, так как при неудовлетворении этой потребности тотчас появляется грозный призрак пауперизма.
В новейшее время экономисты стали учить, что труд есть не что иное, как товар, подверженный, подобно прочим товарам, закону спроса и предложения; что вследствие того и заработная плата должна изменяться сообразно со всеми колебаниями рынка; что хозяева не связаны со своими рабочими никакими узами. Такое решительное учение, проповедуемое под видом свободы труда, было отрицанием исконного начала патронатства: оно не замедлило принести плоды свои. Хозяева в отношении к рабочим стали руководствоваться исключительно личным интересом в производстве и потребностью данной минуты на рынке. Тогда явилось невиданное дотоле зрелище: множество людей, внезапно поставленных в решительную невозможность добывать себе насущный хлеб, — в положение, много хуже того, в коем находятся пастушеские и бродячие племена, обеспеченные по крайней мере в хлебе насущном. Отсюда возникла грозная социальная борьба, слишком известная нашему времени и неизвестная там, где еще существует и действует начало патронатства.
Кроме всех этих элементов, составляющих главные основы общественного строя, существуют еще известные социальные обычаи, между которыми особое значение имеет обычай наследия.
В отношении к нему можно разделить семейства на три совершенно различных и очень характерных типа: на семьи патриархальные, неустойчивые и коренные (f. patriarcale, f. instable, famille souche). Первый тип, то есть патриархальную семью, Ле-Пле нашел у пастушеских племен на Востоке, у русских крестьян и у Славян Средней Европы. Все дети, не исключая и состоящих в браке, остаются при отце, имеющем над ними и внучатами очень обширную власть. Вся собственность, за исключением только некоторой движимости, остается нераздельною, и отец распоряжается ею и заведует работами. По смерти его это право переходит к тому из сыновей, которого он сам назначил своим наследником. Хотя этот обычай и имеет неудобства, соответственно с неудобствами общинного начала, но, по крайней мере, он представляет то громадное преимущество, что дает возможность менее способным членам пользоваться все-таки некоторой долей благосостояния и иметь обеспеченный кусок хлеба. Кроме того, он вполне подходит к положению семейств, живущих в почти пустынных местностях и под очень первобытною формой управления и принужденных ради избежания опасности держаться вокруг домашнего очага и не выходить из-под авторитета родительской власти.
Неустойчивая семья преимущественно встречается на Западе, и в особенности во Франции, среди населения дезорганизованного за последние три четверти столетия вследствие принудительного раздела имуществ. При таком порядке все дети, со дня вступления в брак или при получении возможности существовать сами по себе, покидают родной дом и устраиваются самостоятельно, оставляя в одиночестве престарелых родителей. Все дети располагают, так сказать, своим собственным приданым, то есть своею частью имущества, и пользуются плодами своих трудов, будучи свободными от всех обязанностей относительно семьи; по смерти же родителей все имущество делится поровну между детьми, причем отец не имеет права самостоятельно вмешаться в дело посредством своего завещания. Результатом такого порядка является ряд как бы периодических ликвидации родительского дома. Такой порядок роковым образом приводит и к уменьшению населения, ибо супруги из боязни много-чадия избегают его. И так этот порядок служит всегда в обществе признаком расстройства или стремления к расстройству.
Третий тип, которому Ле-Пле дает выразительное имя коренной семьи (f. souche), встречается у наиболее свободных и наиболее благоденствующих народов, имеющих достаточно здравого смысла, чтоб охранить свою частную жизнь от господства формалистов, законников и бюрократии, а именно: в Соединенных Штатах, в Англии, Германии, в Скандинавских государствах и в большей части Европы. В семьях такого типа отец принимает кого-нибудь из женатых детей к себе в сотрудники с обязательством жить постоянно в родительском доме и продолжать отцовскую профессию. Такой обычай поддерживает профессиональные традиции, равно как и сохраняет средства к жизни и сокровища полезных наставлений, завещанных предками. Он создает в то же время постоянный покровительственный центр, к которому все члены семьи могут прибегать в трудные минуты жизни.
В то время как в неустойчивых семьях смерть отца является поводом к распадению, в коренных семьях она представляет только тяжелое испытание для сердца детей и не влечет за собою вредных последствий по отношению к благосостоянию семьи. Дети, не достигшие совершеннолетия, нуждающиеся еще в помощи и покровительстве, не бывают покинутыми и, благодаря непоколебимости домашнего очага и значению преданий, находят у нового главы семьи ту поддержку, какою они пользовались при жизни отца. И все остальные дети также нисколько не страдают ради интересов наследника очага и профессии, так как этот последний выплачивает им в момент их обзаведения известную долю, пропорциональную размерам имущества и определенную отцом.
Сравнивая все эти семейные типы, Ле-Пле пришел к тому выводу, что если патриархальная семья более свойственна кочующим пастушеским народам и населению, живущему при существовании общинного порядка в малонаселенных местностях, то коренная семья является установлением, наиболее обеспечивающим насущный хлеб и благосостояние оседлым народам, занимающимся земледелием, торговлею или промышленностью. Что же касается до неустойчивой семьи, то она представляет болезненное явление и заключает в себе очевидные признаки социального разложения.
Закону о наследственном переходе имущества Ле-Пле придает важное социальное значение: этим путем государство всего проще и удобнее может действовать на социальное устройство и косвенным образом на самые нравы граждан. Он различает три системы в порядке наследования: систему обязательного охранения имущества (единонаследие), систему обязательного раздела имущества поровну и систему свободы завещаний. Обязательный раздел учрежден во Франции в революционную эпоху Конвентом, с явной целью поколебать родительскую власть и истребить семейные предания. Наполеон умерил действие этого закона учреждением майоратов, но с уничтожением их закон восстановлен в безусловной силе и составляет доныне великое зло: он производит бесконечное дробление имущества, уничтожает сложившиеся хозяйства, разрушает семейные связи, затрудняет образование новых союзов и их производительность. Устранить это зло со всеми его последствиями может, по убеждению Ле-Пле, лишь предоставление отцам семейства полной свободы завещания, как она существует в Англии и в Северной Америке. Этим лишь способом возможно восстановить родительскую власть, утвердить хозяйственные основы собственности, цельность и прочность отдельных хозяйств, оздоровить семью, оживить интересы и побуждения частной предприимчивости, наконец возбудить в гражданах дух самостоятельности и способность к гражданскому самоуправлению.
Найдя таким образом законы, которым подчинены семья и труд, Ле-Пле пошел далее и дошел постепенно до законов, которым подчинено все вообще управление обществ. Он останавливается прежде всего на том явлении, что мир в общественной жизни обеспечивается тогда, когда народ повинуется божественному закону. Падение начинается с того момента, когда народы, ослепленные своими успехами, начинают относиться к закону Десяти Заповедей не как к Божиему дару, но просто, как к выражению человеческой мудрости. И как скоро они перестают следовать правилам этого закона и открыто восстают против его постановлений, является страдание, упадок и конечная гибель.
Если народы должны подчиняться нравственному закону, то они должны повиноваться и верховной власти. Эта последняя имеет различные виды, смотря по тому, где проявляется: в семье, в обществе, в отдельных областях или в целом государстве. Долголетний опыт помог Ле-Пле вполне уяснить себе это различие, формулированное им следующим образом: „Образцовые общественные установления (конституции), как в прошедшем, так и в настоящем, представляются в четырех видах, являясь теократическими в духовной сфере, демократическими в общине, аристократическими в области (провинции) и, наконец монархическими в семье и государстве“.
Перед этим различием, подтверждаемым историей и наблюдениями, все политические теории, созданные духом системы, разлетаются, как дым. И действительно, общество не может быть ни исключительно теократическим, ни исключительно демократическим или аристократическим, или монархическим, но должно заключать в себе одновременно все эти начала.
В течение одного столетия во Франции было свергнуто и переделано столько правительств потому именно, что каждое из них стремилось развить один из названных элементов в ущерб прочим, и по той же самой причине народ до сих пор не в состоянии создать себе ничего прочного. Истинная социальная формула утрачена — и люди не умеют найти пропорцию монархическую и демократическую, нужную для благоустройства.
Утвердившись на этой истине, Ле-Пле обозначает условия, необходимые для реформы общественной жизни. Вот эти условия:
В общине развить местную жизнь, привлечь всех граждан к интересу общинного управления и ограничить вмешательство государства во все предметы, не входящие прямым образом в его компетенцию. Община, в действительности, есть истинная и законная область демократии.
В провинции восстановить руководящий класс, совокупляя вместе отдельные лица, выдающиеся по способностям и по материальному богатству, на безвозмездное служение благу отечества.
Наконец, в центральном управлении укрепить государство и упрочить его благосостояние, с одной стороны, сосредоточивая во власти его политическую деятельность, с другой стороны, освобождая его от дел частного интереса и местной администрации, которые с большей пользой могут быть возложены на местные власти или предоставлены самим гражданам.
По этой программе, точно выведенной из наблюдений над всеми народами, государство должно заниматься исключительно такими делами, как составление и применение законов, заведование армией, флотом, иностранною политикой, финансами, правосудием, полицией и призрением неспособных членов общества. Все же остальное — местная администрация, распределение большей части должностей, попечение о церковных потребностях, дело образования, дело призрения, устройство дорог, торговля и промышленность — все это должно быть при некоторых условиях предоставлено местным властям, общественным союзам или отдельным лицам.
Другими словами, требуется: централизация политическая и децентрализация административная. При осуществлении такого порядка граждане, занятые ведением местных дел, менее имеют склонности вмешиваться в ведение общих дел и противодействовать правительству, которое, в свою очередь, имеет возможность посвятить свою заботу главнейшим интересам страны.
С другой стороны, отдельные лица при ежедневном соприкосновении с местными вопросами могут приобретать, кроме практического навыка в делах, привычку к управлению и мало-помалу станут способны переходить от управления общиной к управлению областному, и затем, по способности своей, к государственному. Таким образом, вся страна становится как бы обширной школой государственных людей, не случайно вызванных счетом голосов, но подготовленных к политической деятельности серьезным опытом местного управления.
Во время войны 1871 года Ле-Пле жил у себя на родине. Несчастья, поразившие Францию, глубоко опечалили его, но не удивляли; еще в 1864 году, в своем сочинении „Reforme Sociale“, он предвидел неизбежный исход положения, в котором стремление к умножению материальных богатств иссушило источники нравственной жизни*. По заключении мира с Германией и по окончании междоусобной войны люди, просветленные опытом, сгруппировались вокруг Ле-Пле, коего горькие опасения сбылись таким роковым образом. При виде развалин, накопившихся во Франции менее чем в одно столетие, благодаря одиннадцати революциям и безжизненности девятнадцати последовательных конституций, они преклонились пред разумностью метода, который, не удовлетворяясь теорией, ищет в самих фактах разрешения социальных вопросов, причем само собой пришлось спрашивать себя: не благоразумнее ли было бы обратиться к опыту всех народов, нежели полагаться на системы некомпетентных людей без авторитета? Таким образом, начиная с 1874 года возникли во Франции и за ее пределами кружки сторонников тех принципов, на которых зиждется спасение народов; образовались союзы общественного мира; школа вышла из наблюдательного фазиса и стала на почву популяризации и практического применения.
______________________
- И задолго перед тем наблюдал он с крайней грустью действия правительства и общественные явления в эпоху Второй Империи. Император Наполеон III слушал его советы и принимал их с доверием. Ле-Пле не скрывал пред ним свой образ мыслей. Однажды в присутствии Морни он сказал ему: „Ваше Величество, вас обманывают. Ваша Империя сгибнет и сгибнет от двух причин: одно — всеобщая подача голосов: другое — теория национальностей. Теория эта вот к чему приведет вас — что Альзас станет немецким краем. А всеобщее право голосов приведет вас к тому, что дворец, в котором вы в эту минуту говорите со мной, будет разрушен“.
______________________
В 1871 году Ле-Пле возвратился в Париж. Не занимая более никаких общественных должностей, он по окончании своих металлургических исследований мог уже вполне предаться классификации своих трудов по социальной науке, основанной на наблюдении, уверенный, что принесет этим более пользы своей родине, и с 1871 по 1879 год успел издать: „La paix Sociale apres le desastre“ („Замирание общества после бедствий“) и „La Constitution de l’Angleterre“ („Конституция Англии“), одно из лучших его произведений. Затем следовали:
„La Reforme en Europe et le Salut en France“ („Реформа в Европе и спасение во Франции“), второе издание главного его труда — „Ouvriers Europeans“, „La Question Sociale“ („Социальный вопрос“), служащее дополнением к предыдущему сочинению и, наконец, „La Constitution essentielle de 1’humanite“ („Основная конституция человеческого рода“). В этой книге Ле-Пле резюмирует свои окончательные выводы и дает общую картину принципов и обычаев, с самых первых веков жизни человечества руководящих идеями, нравами и учреждениями благоденствующих народов. Эту книгу по широте и ясности взглядов можно назвать завещанием возвышенной души мыслителя, предчувствовавшего, что это будет последним его словом.
После Духа законов (предисловием коего, по мнению одного из известнейших критиков, могло бы служить сочинение „Les Ouvriers Europeens“) Ле-Пле своею основною конституцией человечества довершил науку о причинах благосостояния или гибели человеческих обществ.
Неутомимый мыслитель почти до последних дней жизни не покидал своих занятий. Вставая очень рано, он работал до самого вечера, прерывая работу только для подкрепления сил пищей и для небольшой прогулки. Большую часть своей жизни он провел у рабочего стола. Пока еще сохранялись его силы, он в течение дня не принимал никого, кроме людей близких или сотрудников, чтобы не потерять ни минуты строго распределенного времени, благодаря чему и мог довести до конца значительные труды свои.
Вечером он принадлежал посетителям, представляя им, вместе с почтенною своею супругой, ободряющий пример редко встречаемой ясности и бодрости духа. Несмотря на возраставший упадок сил, дверь его была открыта для всех. Простота и доброта его производили чарующее впечатление. Было истинным наслаждением, оторвавшись от низменных материальных или тщеславных интересов, беседовать с этим живым олицетворением науки, благородства и душевного мира. Маленького роста, сухощавый, нервный и сгорбленный, одетый очень скромно, с отрывистою, короткою речью, этот неутомимый поборник здравых социальных начал с первого раза не обращал на себя внимания; зато по мере знакомства с ним нельзя было не поразиться тонкими и выразительными чертами его лица, дышавшего внутренним спокойствием непоколебимого убеждения. Единственною его задачей было служение все более и более распадавшемуся обществу и приобретению новых помощников, способных осуществить его мысли. Он с радостью следил за распространением периодического издания, основанного под его редакцией, и сам дал ему заглавие: „Социальная Реформа“ („Reforme Sociale“).
Мысль, что сын его будет достойным преемником и что преданные ученики, между которыми было немало выдающихся людей, постараются разжечь зажженную им искру, доставляла ему большую отраду.
Итак, по мере приближения конца, душа его, отрешаясь понемногу от живейших земных привязанностей, достигла величайшей ясности; религия, которую он считал непременным основанием всякого земного благополучия, давала ему силу переносить недуги, истощавшие его тело, но не сокрушившие непобедимой энергии души его.
29 июня 1879 года он в день именин своих отпраздновал в кругу семьи и друзей то, что называл своею „золотою свадьбой“ с социальною наукой, а несколько месяцев спустя, окончив второе издание „Ouvriers“, почувствовал первый приступ болезни сердца, заставивший опасаться за его жизнь. Вот выдержка из письма к другу, которое он написал, едва оправившись от болезни: „Любезный друг, во время моей второй болезни я снова предвкусил приближение вечной радости. Я не отношусь к жизни человека, как тщете и суете, как то делают некоторые мистики, а, напротив, вполне сознаю ее глубокое значение. Настоящая жизнь — это место, где определяется наше назначение в будущей. Мы должны считать себя счастливыми, что живем в ней, исполняя свои обязанности, из которых главная состоит в том, чтобы направлять наших граждан к вечной жизни. Чтобы утешить себя в минуту разлуки, я составил список друзей, способных продолжать мое дело“…
И смерть могла прийти к нему — он был готов. Вся его жизнь вела его к самоусовершенствованию: удаление от светской суеты, серьезные занятия, стремление к истине, любовь к родине, испытания, которые пришлось вынести его патриотическому чувству, неблагодарность, с которой отнеслись к нему многие, физические страдания, недавняя потеря обожаемых внучек, глубокие размышления и полное самообладание, с которым он спокойно ожидал смерти. Болезненные явления стали учащаться, тело ослабевало, но не утрачивало своей энергии, и он с лихорадочною деятельностью после каждого припадка спешил наверстать потерянное время, переживая, так сказать, себя самого.
Ле-Пле был врагом борьбы всякого рода, будучи прежде всего человеком мира. „Чтобы быть сильными, будьте в мире даже с воинствующими“, говорил он. Никакой девиз не мог бы лучше охарактеризовать его, как слова, вырвавшиеся из сердца блаж. Августина: „Occidere errorem, diligere errantem“ (Истреблять заблуждение и любить заблуждающегося). Припомним еще слова псалма: „с ненавидящими мира бых мирен“. Случалось несколько раз, что болезнь временно лишала его речи, и он не был в состоянии выражать свои мысли, но даже и тогда, когда не мог найти никакого другого слова, он не переставал произносить одно, которое беспрестанно шептали его бессильные уста: „мир, мир“. Душа его до самой последней минуты бытия сохранила за ним обладание этим словом, выражавшим священный девиз, составлявший основание и венец его жизни и воплощавший в себе его идеал.
Роковой час приближался, но мужество его не ослабевало. За два дня до смерти он еще принимал участие в приеме гостей, собиравшихся у него по понедельникам, и в шесть часов утра, в Великую Среду, причастился Св. Таин и старался подписать письмо папе, которому посылал собрание трудов своих.
По завету его на похоронах у него не было никакой пышности. Самый просвещенный из друзей, каких когда-либо имел рабочий класс, заранее распорядился, чтобы сумма, которой стоили бы парадные похороны, была выдана на руки бедным, говоря, что никакие церемонии не увеличат значения трогательных заупокойных молитв. Но около гроба его собрались соединенные одним и тем же чувством глубокого почтения выдающиеся представители самых противоположных партий. На следующий день, 11 апреля, на 76-й день своего рождения, незабвенный подвижник социальной науки был похоронен в семейной могиле близ Лиможа, в самом сердце Франции, близ могил Дагессо и Ге-Люссака. Человечество со временем поставит высоко чистый его облик и провозгласит его имя как имя праведного. Один из членов французской Академии сказал в порыве своей скорби, что „с этою потерей уменьшилась сила человеческого разума“. Добродетели Ле-Пле, его терпение, мужество, стойкость, доброта и благородство придали ему нравственную высоту, еще более выясняющую его заслуги как мыслителя и неутомимого деятеля, который, не касаясь злобы дня, забываемой назавтра, выдвинул на первый план принципы и законы, назначенные до конца веков действовать на развитие человеческих обществ.
Учение Ле-Пле оживилось [с] новой силой после его смерти. Основанное им „Международное общество для практических исследований в социальной экономии“ (Societe intemationale des etudes pratiques d’economie Sociale) с каждым годом приобретает большее значение. Совет его составлен из самых серьезных людей науки и общественных деятелей. Члены его во множестве рассеяны по всей Европе и Америке. Журнал, от имени его издаваемый, Reforme Sociale, посвящен распространению идей Ле-Пле и исследованию социальных вопросов по его методе. Около этого знамени собирается, возрастая постепенно, кружок истинных патриотов, одушевленных желанием вывести свое отечество — Францию — на путь спасения не новыми учреждениями и законами, не изобретением новых форм правительства, но восстановлением тех исконных учреждений, которыми обеспечиваются повсюду порядок и благосостояние человеческих обществ.
В течение всей исторической своей жизни Франция испытала много потрясений и бедствий, но выходила из них и обновлялась силою тех самых нравственных начал, покуда они сохранялись в среде общественной. Цветущим временем в ее истории представляется, по мнению Ле-Пле, царствование св. Людовика: государство является первою политическою силой в Европе, государь славен мудростью своей и благочестием; внутри государства — мир и благосостояние. После него настает мрачная эпоха. Страшная Столетняя война разоряет вконец народ и власть государственную. Но — не тронута в народе вера, целы предания власти семейной и общественной тверд Закон Заповедей, и потому лишь только Бог помог Деве Орлеанской освободить отечество от неприятелей и восстановить королевскую власть; скоро затем восстановилась и вся общественная организация. Затем, после Людовика XII началась новая эпоха бедствий: злоупотребления чиновников, итальянские войны, безумная роскошь королей из дома Валуа, появление раскола, религиозные войны — все это довело Францию до гибельного состояния. Во второй половине XVI столетия английские стрелки, германские рейтары, испанские военные шайки, Гугеноты, ополченцы лиги, неистовствуя повсюду, разносили по всему краю ужасы междоусобной войны; государственная власть унижена хуже еще того, что было в эпоху Орлеанской Девы, и наследнику престола приходится добывать его тяжкою продолжительною войной. Наконец, на этот раз потрясена и вера, самый ключ союза общественного, раздроблена расколом, заражена духом сомнения и неверия. Однако и в эту эпоху оказались целыми в народе нравственные основы. Лишь только Нантский Эдикт внес начало мира в смущенные совести, оживает государственная власть, оживает вера, враждовавшие вероисповедания одушевляются стремлением распространять христианское просвещение. И вскоре Франция вступила в эпоху высокой культуры нравственной, на образец всему Европейскому миру это был век Паскаля и Декарта, Франциска-де-Саль, Винцентия Поля, век Тюрення и Конде. Но вслед затем ослепленная власть стала забывать свое призвание и развратилась; в литературе возобладали софизмы лживой философии, подрывающие веру. Настала страшная эпоха революции: государственная власть исчезла, королевское звание уничтожено, король обезглавлен, разрушены святые места народной веры и на место Христа поставлена Богиня Разума в образе публичной женщины. Разрушены самые основы общественного быта декретами нового правительства в эпоху Террора: родительская власть, дух семейного союза, национальные предания; хартия „прав человека“ (Droits de l’homme) поставлена на место Закона Божьих Заповедей. На этот раз дело разрушения доведено до конца — ничего не осталось. Франция, по справедливому замечанию Леруа Болье, уподобилась дому, сложенному из сухих камней без цемента, — вековым цементом здания была религия; цемент этот разбит, и никто не знает, чем заменить его. С тех пор, вращаясь в заколдованном кругу революций, несчастная Франция ищет исцеления и не может найти его, переходя от одного пустого мечтания к другому. В 1789 году умами овладела химера освободи», которую мечтали водворить в новых учреждениях, тогда как ни в идеях, ни в нравах не было ничего похожего на свободу, а свобода превратилась в страшное насилие над жизнью и природой. Горький опыт отрезвил безумных поклонников революции, но сила нравственная иссякла уже в обществе, и пути к водворению мира закрылись. В 1848 году умами овладела другая химера, химера демократии, которую задумали пересадить из Америки на несродную почву французской истории и быта. Непрерывный ряд новых потрясений привел наконец Францию к нынешнему безотрадному состоянию, в котором новая химера социализма господствует над умами, побуждая их искать в новом мечтательном учреждении мнимого уравнения прав и благоденствия. Революционное начало извратило до такой степени действие общественного организма, что он уже не в силах выделить из себя крепких и разумных деятелей власти, и на месте власти являются образованные тем же началом деятели, бессильные или нравственно развращенные.
Французы-патриоты с ужасом видят, что все общество разделилось на множество враждующих между собою лагерей: вместо мира повсюду борьба, и притом борьба не только между отдельными деятелями или между партиями. Вражда непрерывная в среде коммун, в мастерских, в семьях. Люди способные, которые могли бы с разумом и авторитетом принять участие в делах местного управления, уклоняются от должностей, подчиненных государственной власти, в которую не верят, которую презирают. Не скрывая этого чувства, они передают его и подчиненным людям, так что вражда и страстное раздражение распространяются во всех сословиях. В хозяйственных и промышленных предприятиях исчезла нравственная связь между хозяевами и рабочими: те и другие привыкли считать враждебными взаимные свои интересы и забыли думать о взаимных обязанностях службы и покровительства. Наконец, в среде семейной молодое поколение, отвергая родительскую власть и почтение к старшим, вырастает в совершенном отчуждении от вековых обычаев и преданий нравственного закона.
Нынешнее печальное состояние Франции должно бы служить поучительным примером для всех государств, издавна заимствующих от нее и законы, и учреждения, и формы общежития, и нравы, и увеселения. Вот как изображает это состояние один из передовых представителей учения Ле-Пле. «В течение последних 15 лет наши государственные люди явили себя ярыми противниками Закона Заповедей и, по-видимому, поставили себе целью — истребить все, что напоминает о Боге и о законе нравственном. В то время когда все великие нации: Англия, Россия, Северная Америка — единодушно чтят религию, как самое существенное из учреждений, наши правители изо всех сил стараются устранить Бога — отовсюду — и от колыбели младенца, и от постели умирающего, и от могилы. Они вычеркнули имя Божие и из торжественной речи президента, и из учебной книги школьника. Устранили Бога из школы, и мы видим, какую страшную, возрастающую жатву преступлений, совершаемых малолетними, приносит ежегодно такая школа. Устранили Бога из больницы, лишив несчастных, убогих, страдающих, умирающих последней надежды, последнего утешения. Хуже царедворцев и фаворитов, развращающих самовластного монарха, эти люди для укрепления своей власти действуют на низкие страсти самодержавной народной массы, неразумной, невежественной, безответственной, легковерной! Всеми способами стремятся они устранить Бога из души народной, возбуждая в массе безумную гордость, поощряя безнаказанностью развращение нравов, соблазняя народ кабаком для подбора голосов на выборах. Так совершилось одно за другим нарушение двух первых Заповедей — Богопочтения, третьей — о почитании воскресного дня, пятой — утверждающей родительскую власть, опору всякого доброго обычая. Мы дожили наконец (говорит автор, намекая на Панамское дело) до восьмой Заповеди: не укради. Каких еще можно требовать фактических доказательств того разорения, до которого дошли мы? Не ясно ли, что благосостояние нашего племени можно восстановить прочным образом не иначе, как утвердив его на двух непременных основах: на Законе Божием и на родительской власти. К этой цели социального возрождения — все патриоты, все любящие Францию должны направить всю свою деятельность, совокупить все свои усилия».
Опубликовано: Победоносцев К. П. Ле-Пле. М., 1893.
Исходник: http://dugward.ru/library/pobedonoscev/pobedonoscev_le_ple.html