1835 год. Транспорт Ингулец. Командир, капитан-лейтенант Г. И. Романович. (Чёрное море.) Следуя из Севастополя к отряду у восточного берега с разным для отряда грузом, имея дорогою довольно сильную течь, вечером 14 июля, когда находился в виду Суджук-кале, выдержал жестокий шквал от WSW с проливным дождём, продолжавшийся около получаса и разведший большое волнение, от которого течь в транспорте увеличилась. Хотя по прошествии шквала ветер опять сделался тихий, от запада ж, и хотя наступала ночь, но командир транспорта, опасаясь оставаться в открытом море с судном, имевшим значительную течь, решился идти в Геленджикскую бухту, в которую неоднократно входил в последние четыре года, во всякое время дня и ночи. Вход в бухту был замечен ещё в 6 часов. Ночь наступила тёмная и пасмурная; ветер всё затихал. Имея бом-брамсели, транспорт шёл сначала по 2¾, потом по 1¼ узла. В 9 часов, приближаясь к бухте, зажгли фальшфейер; на судах, стоявших в бухте, подняли фонари и также стали жечь фальшфейеры. Держались на виденные огни, и кондуктор Егоров с бушприта смотрел вперёд. Курс был NOtO. В половине десятого часа баковые матросы увидели в правой руке берег, южный Геленджикский мыс, довольно близко, и сказали об этом кондуктору, бывшему на бушприте. Тот немедленно закричал: «Право!» — «Больше право!» — «Право на борт!» — Но как в это время лёгкий ветерок забежал с носу и обстенил паруса, то судно покатилось в правую сторону, и едва рулевой успел ответить обычное «Есть!» — как транспорт ударило о риф, и зыбью, шедшею тогда от запада, стало его сильно бить. Немедленно убрали паруса и, спустив баркас, в одиннадцатом часу завезли с кормы тридцатипудовый верп. Между тем сделали сигнал: «Терплю бедствие», — и беспрерывно палили из пушек. Когда начали тянуться, то транспорт подался было на 3 или на 4 сажени, и глубина уже оказалась 17 фут; но вдруг верп потащился, и транспорт стремительно бросило на камни. Воды в трюме было 48 дюймов. В двенадцатом часу пришла шлюпка с брига Кастор и лейтенант Бернард де Граве спрашивал командира: какая нужна ему помощь? Командир просил как можно скорее завести становой якорь, ибо своего, при больших бурунах под носом, он не может положить на баркас. Лейтенант де Граве возвратился с этим донесением к командиру брига К. Л. Панютину 1 и был послан от него в крепость, с тем чтобы из крепости выслали отряд для защиты от горцев, ежели команде транспорта придётся искать спасения на берегу; на баркас стали приготовлять канат и якорь, а прочие гребные суда тотчас же посланы к транспорту; так же как и с другого брига, Ланжерон. В 12 часов пришёл баркас брига Ланжерон, и мичман Мочульский, бросив верп, подал кабельтов; но кабельтов вскоре лопнул. Воды в транспорте было уже 6 фут; его чрезвычайно било, качая с боку на бок, и тогда офицеры представили о необходимости срубить мачты. Командир не решался, ещё надеясь спасти судно в его вооружении; но как в третьем часу вода уже возвысилась до восьми футов, то приказал срубить фок и грот-мачты, делая стрелы с правой стороны, которая была к морю. Качка стала легче, но перед рассветом транспорт повалился на правой бок. Гребные суда, державшиеся во всю ночь подле транспорта, стали спасать людей и вещи, какие могли достать; ветру не было, но ходила большая зыбь. Около этого времени привезён и становой якорь с канатом с брига Кастор (на купеческом и бригском баркасах), но уже поздно. К трём часам после полудня вся команда и офицеры были благополучно перевезены с транспорта. Он оставался на боку ещё до 22 августа, в течение которого времени спасли груз; а 22-го сильною зыбью с моря был окончательно разбит.
Этот транспорт, построенный в 1826 году, обошёлся казне первоначальной постройкою в 166 151 рублей 17½ копеек, — в том числе один корпус, по подряду 101 150 рублей; но как он прослужил восемь с половиной лет, а полная служба полагалась десять, то стоимость его потери оценена в 97 734 рубля 87¼ копеек.
Комиссия Военного суда, рассматривая дело о крушении транспорта Ингулец, нашла: 1) Что течь в транспорте не была столько сильною, как показывает командир, и самая большая пять дюймов в час, вовсе не так велика, чтобы не можно было держаться в море. 2) Поэтому командиру не было нужды рисковать идти в пасмурную ночь в узкую бухту, а лучше продержаться до рассвета под парусами или отстояться на якоре; для последнего способствовали тихий ветер и малая зыбь; ибо 3) Хотя командир и показывает, что зыбь была большая, но ясным опровержением этого служит то, что транспорт, идя в бакштаг, держал бом-брамсели, чего при большой зыби нельзя допустить. 4) При входе в залив вовсе не был кидаем лот, как показали нижние чины, или брошен был только в 9 часов, как написано в журнале; а между тем, глубина и грунт, узнаваемые заблаговременно, могли бы показать уклонение от настоящего пути. 5) Не было послано людей на передние реи, откуда скорее можно было услышать бурун. 6) Входя в бухту при тихом ветре следовало спустить гребные суда и буксировать ими транспорт, причём находящиеся на шлюпках прежде могли услышать бурун. — По всем этим упущениям, найдены виновными: командир и штурман (последний в четвёртом пункте); а вахтенный лейтенант в присутствии командира на шканцах, будучи только исполнителем его приказаний, освобождён от всяких обвинений.
Аудиториат Черноморского штаба сделал заключение, что капитан-лейтенант Романович, хотя не имел существенной надобности входить в бухту в довольно позднее вечернее время, но как с его стороны не оказывается какого-либо небрежения или упущений, и судно было брошено на мель зашедшим с берега ветром, то, принимая в уважение двадцатичетырёхлетнюю службу господина Романовича, отнести крушение транспорта к воле божьей, а убыток принять на счёт казны.
Морской генерал-аудиториат нашёл, что капитан-лейтенант Романович не мог держаться в море в течение ночи при ветре, дувшем в берег, и при большой зыби, а оставаясь под парусами, подвергал бы вверенное ему судно крушению; на якорь также не должен был становиться в открытом море и на ненадёжном грунте. Входя в бухту в ночное время, хотя и следовало ему почаще накидывать лот, но, принимая в расчёт то, что вход в бухту был определён засветло, что потом держали на огни, видимые на судах, что для наблюдения входа на баке находился кондуктор, и наконец, что капитан-лейтенант Романович в течение последних четырёх лет неоднократно входил в Геленджикскую бухту и мог положиться на свою опытность — Генерал-аудиториат не находит достаточных причин к обвинению командира транспорта Ингулец и полагает, что крушение последовало от внезапной перемены ветра и течения, уклонившего его к южному мысу бухты. Также не найдено упущений и при самом крушении. Поэтому на основании Свода законов, том XV, статьи 107 и 108, и Воинских процессов, часть 2, глава 5, пункт 10, положено капитан-лейтенанта Романовича «от суда учинить свободным, случай бедствия транспорта предать воле божьей, убытки принять на счёт казны, а офицерам и нижним чинам, за понесённый ими при крушении убыток, выдать законное вознаграждение».
Высочайшая на это конфирмация последовала 29 декабря 1837 года.