Густав Аф-Геерстам
правитьЛегенда старой шахты
правитьГлубоко под землей сквозь жилы рудника прорыта — выбита двухпутная дорога. Она идет кривым пещерным коридором через весь рудник, соединяя шахты с площадкой, где весь день огромная бадья гремит по штольне тяжкими цепями, то опускаясь вниз, то поднимаясь вверх, как будто черпая из недр земных руду.
Все дышит ужасом в том черном коридоре: камнями острыми унизан низкий свод, весь каплями воды и плесенью покрытый; как норы, взрытые гигантскими червями, зияют по бокам дороги входы в шахты; кое-где мерцает свет скупого огонька, но чувствуется в нем тоскливая тревога, — как будто каждый миг боится он: вот-вот его загасит тьма своим дыханием черным.
С утра до вечера здесь слышен визг колес, ползучий ровный шум и лошадиный топот; с утра до вечера лохматые лошадки покорно тянутся одна во след другой с большими тачками, наполненными грузом корявых глыб руды, изорванных кирками.
Так день за днем, год за годом идет во мраке рудника гнетущая работа и обреченные влачить ее ярмо с течением времени свыкаются с тьмою настолько, что потом глаза боятся света: он больно режет их, — и даже вечерами, когда для отдыха животных и людей выводят из глухих холодных шахт на волю им кажется, что он сияет слишком ярко.
Еще обиднее, чем в недрах рудника, здесь выглядят теперь забитые лошадки: понуря головы, стоят они средь поля, слезливо щурятся померкшими глазами на нежный свет зари, сопят, как бы вздыхая, а после медленно бредут в конюшни тесные на грязную солому.
Однажды, — говорят шахтеры-старики, — спустили в тот рудник и мрачный, и холодный, степного, рослого и сильного коня, красавца с умною и гордой головой.
Сын воли, — он не мог покорно подчиниться узде и хомуту и трижды перебил подковами копыт оглобли в легких дрожках владельца шахт, и вот за то его сослали в подземный мир труда, чтоб тяжкая работа во мраке рудника усмирила кровь.
Как и других, его впрягли в большую тачку и вместе с клячами заставили возить руду от входов шахт к площадке черной штольни.
Душила гордого красавца темнота. Крученый грубый бич надсмотрщика нещадно хлестал его бока, со свистом вырывал волосяным концом из кожи клочья шерсти. Кремнистый низкий свод почти совсем касался его красивого породистого хребта, — чтобы ходить под ним, высокий стройный конь был должен всегда склонять покорно шею.
Когда же проходил он самой низкой частью, каменья острые впивались, как жала, в его и без того израненную спину и не давали ей зажить от гнойных ран. И всякий раз, сравнявшись с этим местом, он прерывал свой путь, вставал дрожа всем телом, но тотчас взмахивал упругий, жесткий бич, — и конь, — в отчаяньи кусая удила так крепко, что по ним струилась пена с кровью, вновь двигался вперед, и, если нагибался, то тачка, тяжестью на упряжь напирая, его стремительно толкала на колени; но стоило ему подняться во весь рост, как тотчас, вся спина как будто загоралась от впившихся в нее иззубренных камней.
Сменялся день за днем.
Коня не выводили и по ночам из недр глухого рудника. И потускнела шерсть красавца под землею, и умные глаза утратили свой блеск, и грива пышная свалялась, побурела и шелковистый хвост от грязи жестким стал.
Все думали, что конь смирился, — и, однажды, на волю вывели из-под земли.
Был тихий нежный час спокойного заката. Стирали сумерки своею мутью серой с шатра небес зари поблекнувшие краски. Стелились по земле уродливые тени, и в быстром росте их уж чувствовалась ночь.
Конь выпрямил свою израненную спину, затрепетал, заржал протяжным, долгим ржаньем, как бы приветствуя вечернюю звезду; но радости его глаза не отражали: в их темной глубине видна была тоска, та жуткая тоска, которая глядит из глаз, лишенного свободы человека.
И в ту же ночь, когда убогие лошадки заснули тяжким сном измученных рабов, он буйно вырвался на волю из конюшни и скрылся в темноте, дремавшей над землей.
На следующий день его большое тело нашли на отмели лазурного залива. Его прибил прилив. Красиво выделялось оно под яркими лучами, на песке: такое стройное, такое молодое, казалось гордый конь не умер, а заснул. Курчавилась волной расчесанная грива; блестела шерсть, омытая от грязи; сверкали на ногах, как новые, подковы; и только язвы ран глубоких говорили о каторжном труде во мраке рудника.
Степной свободный конь, — решили все шахтеры, — сам в море кинулся: не мог снести неволи, не мог как жалкие лошадки покориться проклятью мертвого, гнетущего труда.
То было так давно, что старцами седыми уж стали те, кто был в то время молодым, цветущим юношей, но память о коне, который жить не мог без воздуха и света, хранит до наших дней тот сумрачный рудник.
Источник текста: Черная страна. Сборник об угле / Под ред. И. Рабиновича и Н.Фукса. — Харьков: Госиздат Украины. ЦК КСМУ, 1923. — VIII, 188 с. : ил.; 23 см. — (Б-ка юного коммунара).