Легенда о бобре (Гарин-Михайловский)/ДО
| ← Вторая легенда о царствующей въ Кореѣ династіи | Легенда о бобрѣ : Происхожденіе нынѣ царствующихъ Манджурской и Корейской династій | Ловкій человѣкъ → |
| Изъ цикла «Корейскія сказки, записанныя осенью 1898 года». Дата созданія: 1898. Источникъ: Гаринъ-Михайловскій Н. Г. Корейскія сказки, записанныя осенью 1898 года. — СПб.: «Энергія», 1904. — С. 70. |
Въ провинціи Хон-чіонъ, въ округѣ Хоріенъ, въ деревнѣ О-це-ами, жилъ Цой (предводитель дворянства), и у него была молодая дочь, Цой-си (дочь Цоя).
Однажды, проснувшись, она ощупала возлѣ себя какого-то мохнатаго звѣря, который сейчасъ-же уползъ.
Она зажгла лучину, но въ комнатѣ никого не оказалось.
Она разсказала объ этомъ родителямъ и, послѣ долгаго совѣщанія, было принято слѣдующее рѣшеніе. Если еще разъ звѣрь придетъ, то она, притворившись спящей, привяжетъ къ его ногѣ конецъ клубка длинной шелковой нитки.
Такъ Цой-си и поступила.
Когда насталъ день, то ниточка привела отца Цой-си къ озеру, которое называется Хан-тон-дзе-дути.
Нитка уходила подъ воду, и когда отецъ потянулъ за нитку, на поверхности всплылъ боберъ, опять нырнулъ и больше не появлялся, а нитка оторвалась.
Черезъ десять мѣсяцевъ Цой-си родила мальчика, цвѣтомъ кожи до того желтаго, что его назвали Норачи (рыжій).
Онъ выросъ, былъ нелюдимъ и кончилъ тѣмъ, что, женившись, поселился на озерѣ своего отца, потому что боберъ и былъ его отецъ. Онъ любилъ воду и плавалъ, какъ и отецъ его, боберъ.
Однажды родоначальникъ рода Ни-чай (родоначальникъ теперешней Манджурской династіи), изъ Когнскаго округа, деревни Сорбой, увидѣлъ во снѣ, что изъ озера, гдѣ жилъ боберъ, вылетѣлъ въ небо драконъ, а явившійся въ это время бѣлый старикъ сказалъ ему:
— Это умеръ боберъ. Кто опустится на дно озера, гдѣ стоитъ дворецъ бобра, и положитъ кости отца своего въ правой комнатѣ отъ входа, тотъ будетъ китайскимъ императоромъ, а чьи кости будутъ лежать въ лѣвой комнатѣ, тотъ будетъ корейскимъ.
Проснувшись, Ни-чай вырылъ кости своего отца и съ Тонгамой (зарыватель костей) и костями отца отправился къ озеру Хан-тон-дзе-дути.
Но такъ какъ Ни-чай не умѣлъ плавать, то онъ и просилъ Норачи положить кости его отца во дворцѣ бобра. При этомъ Ни-чай обманулъ Норачи.
— Я открою тебѣ все, — сказалъ Ни-чай, — тамъ двѣ комнаты: правая и лѣвая. Чьи кости будутъ лежать въ правой, тотъ будетъ корейскимъ императоромъ, а чьи въ лѣвой — китайскимъ. Положи кости отца своего въ лѣвой, а съ меня довольно будетъ и корейской короны.
Такъ Ни-чай хотѣлъ обмануть Норачи.
Но Норачи поступилъ какъ разъ наоборотъ, а на вопросъ Ни-чай, зачѣмъ онъ такъ сдѣлалъ, сказалъ:
— Для твоего же рода лучше такъ, а мнѣ просто больше понравилась правая комната.
Ни-чай долженъ былъ помириться съ своей долей и просилъ Норачи о вѣчной дружбѣ между ихъ родами. Норачи согласился.
Прошло еще время, и у Норачи родились одинъ за другимъ три сына.
Третій, Ханъ, имѣлъ страшное, волосами обросшее лицо, а взглядъ такой, что на кого онъ смотрѣлъ, тотъ падалъ мертвый.
Поэтому онъ никогда не выходилъ изъ комнаты и всегда сидѣлъ съ закрытыми глазами.
Ни-чай умеръ, а сыну его приснился сонъ, что въ колодцѣ, близъ озера Хан-тон-дзе-дути лежитъ китайская императорская сабля. И опять бѣлый старикъ сказалъ ему:
— Владѣлецъ этой сабли — китайскій императоръ.
Поэтому, проснувшись, сынъ Ни-чая отправился къ озеру, нашелъ тамъ колодезь, а въ немъ саблю.
Такъ какъ всѣ уже называли Хана будущимъ повелителемъ Китая, то сынъ Ни-чая задумалъ убить его этой саблей.
Пользуясь дружбой отцовъ, онъ пришелъ къ Норачи и сталъ просить его показать ему Хана.
Напрасно Норачи отговаривалъ его, представляя опасность. Сынъ Ни-чая настаивалъ, и въ силу дружбы Норачи не могъ ему отказать.
Но когда сынъ Ни-чая вошелъ въ комнату Хана, и тотъ открылъ глаза, хотя и не смотрѣлъ ими на гостя, сынъ Ни-чая такъ испугался, что положилъ саблю къ ногамъ Хана и сказалъ:
— Ты императоръ, тебѣ и принадлежитъ эта сабля.
Ханъ, ничего не отвѣтивъ, закрылъ глаза, а Норачи поспѣшилъ вывести своего гостя изъ комнаты сына.
— Я знаю своего сына, — сказалъ Норачи, — спасайся скорѣе. Я дамъ тебѣ его лошадь, которая вышла къ нему изъ озера и которая бѣжитъ тысячу ли[1] въ часъ.
Сынъ Ни-чая вскочилъ на эту лошадь и скрылся, когда съ саблей въ рукахъ вышелъ изъ своей комнаты Ханъ.
— Гдѣ тотъ, кто принесъ эту саблю? — спросилъ онъ отца.
— Онъ уѣхалъ.
— Надо догнать его и убить, чтобы преждевременнымъ оглашеніемъ не испортилъ онъ дѣло.
Ханъ хотѣлъ сѣсть на свою лошадь, но оказалось, что на ней то и исчезъ гость.
— Тогда нельзя медлить ни минуты!
И собравъ своихъ манджуръ, Ханъ двинулся на Пекинъ.
Онъ и былъ первымъ императоромъ изъ манджуровъ.
Онъ настроилъ множество крѣпостей, и камни для нихъ изъ моря подавалъ Натхо, тотъ самый Натхо, который выбросилъ камни для знаменитой китайской стѣны. А когда спросили, кто изъ моря подаетъ камни, Натхо только на мгновеніе высунулъ свою страшную голову изъ воды.
Художникъ, бывшій здѣсь, успѣлъ все-таки срисовать его, и съ тѣхъ поръ голова Натхо, вмѣстѣ со священной птицей Хаги (аистъ), служитъ украшеніемъ входовъ въ храмъ.
Примѣчанія
править- ↑ Ли — приблизительно треть версты.