23
правитьИсай и Таули стали жить на берегу озера, среди густого низкого сосняка, у старика Окатетто.
В ясные дни они втроем выходили на опушку леса и долго смотрели на юго-запад. В жемчужной дымке мороза темно-синим пятном чернело стойбище русских — Обдорск. Сожженный наполовину, он отстраивался вновь. С колоколенок, полгода молчавших, сначала робко, а потом все увереннее и грознее неслись по ветру медно-серебряные звуки. У новых стен острога появились стрельцы, они еще боялись далеко отойти от ворот.
Ночами Таули обходил город, и угрюмая тоска отягощала его сердце. Он возвращался к старику, помогал ему собирать сушняк и вместе с Исаем чинил его рыболовные снасти.
Чум старика был тесен и убог. Исай забросал его хвойными ветками и снегом. В чуме стало тепло и уютно, но старого Окатетто это не радовало и не веселило. Неулыбчивый и молчаливый, уходил он на рыбную ловлю, приносил в лукошке пелядь, чиру, нельму и по-прежнему молчаливо варил ее, чинил снасти и не улыбался.
Ненависть и горе сдружили его с Таули. Вместе с ним одним из последних покидал Окатетто стойбище русских, но там осталась его старуха, и он, всю жизнь бивший ее, теперь тосковал по ней.
При первом звуке колоколов старик гневно выскочил из чума и побежал к лесной опушке. Он поднял кулаки и погрозил русскому стойбищу, точно и впрямь это могло уменьшить его страдания.
Ночью он, взяв лук и колчан, наполненный стрелами, ушел к городу. Вернулся рано утром. Таули и толмач проснулись. Они увидели, что старик вырезывает на своем луке три крестика.
— Что ты делаешь, Окатетто? — спросил Исай.
Старик не ответил.
— Ты убил трех медведей, отец? — спросил Таули.
Старик отрицательно покачал головой. Юноши не стали настаивать. Они легли спать. Перед рассветом старик разбудил Таули.
— Слышишь? — сказал он. — Звонят.
Таули слышал звуки колокола. Руки старика тряслись от гнева:
— Я боюсь этих звуков.
Он замолчал неожиданно, точно раскаиваясь в своей болтливости.
— Их не надо бояться, — сказал Таули.
Старик не ответил.
Следующей ночью он вновь пошел к русскому городу. Вернувшись, он вырезал на своем луке пять крестиков. И впервые за много дней глаза старика радостно поблескивали.
— Чьи сердца ты отметил смертью? — спросил Таули.
— Сердца пяти русских, — ответил старик.
