Легенда о Монтрозе (Скотт; Шелгунова)/ДО

Легенда о Монтрозе
авторъ Вальтер Скотт, пер. Людмила Шелгунова

Оригинал: англ. A Legend of Montrose, опубл.: 1819. — Источникъ: az.lib.ru • Серия: Иллюстрированные романы Вальтер-Скотта
в сокращенном переводе Л. Шелгуновой.
Изданіе Ф. Павленкова. С.-Петербургъ. 1892.

ИЛЛЮСТРИРОВАННЫЕ РОМАНЫ ВАЛЬТЕРЪ-СКОТТА
въ сокращенномъ переводѣ Л. Шелгуновой.

ЛЕГЕНДА О МОНТРОЗѢ.

Съ 14 рисунками.

Изданіе Ф. Павленкова.

С.-Петербургъ.
Типографія «Общественная Польза» В. Подъяческая № 39.

1892.

Глава I.

Это было во время политическихъ смутъ въ Шотландіи. Въ одинъ поздній лѣтній вечеръ, по узкому горному проходу пробирался верхомъ въ Пертшайръ какой-то знатный молодой джентльменъ, въ сопровожденіи двухъ слугъ, изъ которыхъ одинъ велъ навьюченную лошадь. Дорога шла вдоль озера, то между высокихъ деревьевъ, то среди скалъ. Молодой человѣкъ, не обращая никакого вниманія на необыкновенно живописную мѣстность, ѣхалъ рядомъ, то съ однимъ, то съ обоими слугами, горячо и дружески разговаривая съ ними. Предметомъ разговора служили готовность предводителей мѣстныхъ клановъ принять участіе въ междоусобной войнѣ. Во время такого разговора путники увидали на нѣкоторомъ отъ себя разстояніи всадника, спускавшагося къ нимъ на встрѣчу. Заходящіе лучи солнца ярко играли на его каскѣ и латахъ и доказывали, что онъ вооруженъ по военному.

— Надо узнать, кто это и куда ѣдетъ, проговорилъ молодой человѣкъ и, пришпоривъ лошадь, поскакалъ навстрѣчу къ всаднику.

Всадникъ, увидавъ скачущихъ къ нему людей, придержалъ лошадь и тихимъ шагомъ сталъ подъѣзжать къ нимъ. Подъ воиномъ былъ превосходный вороной конь, безъ труда поднимавшій тяжело вооруженнаго и точно приросшаго къ сѣдлу всадника.. На головѣ у воина блестѣла лакированная каска съ плюмажемъ, а латы на груди были такія твердыя, что казалось, могли вынести какой угодно ружейный выстрѣлъ. Подъ латами виднѣлось кожаное платье. Воинъ былъ вооруженъ и саблей, и кинжаломъ, и ружьемъ, и пистолетомъ.

Наружность у незнакомца была воинственна, и вполнѣ соотвѣтствовала его вооруженію. Это былъ человѣкъ лѣтъ сорока, очевидно давно, знакомый съ военнымъ дѣломъ, что называется, служака, которому довелось на своемъ вѣку увидать не одно сраженіе и вынести не одну рану. Остановившись шагахъ въ тридцати отъ трехъ кавалеристовъ, онъ приподнялся на стременахъ, какъ бы для того, чтобы хорошенько разсмотрѣть незнакомцевъ и проникнуть въ ихъ намѣренія. Взявъ въ правую руку ружье, онъ повидимому рѣшился, въ случаѣ нужды, защищаться до послѣдней капли крови. Хотя противная сторона превышала его численностью, но за то только одинъ молодой человѣкъ, одѣтый въ богатое платье полувоеннаго покроя, былъ хорошо вооруженъ, слуги же его были въ простыхъ полукафтанахъ изъ толстаго сукна, и все вооруженіе ихъ ограничивалось саблями и пистолетами.

Осмотрѣвъ воина, молодой человѣкъ предложилъ самый обыкновенный въ то время вопросъ:,

— За кого вы?

— Нѣтъ, сначала скажите, за кого вы? отвѣчалъ воинъ: — тому, кто сильнѣе, слѣдуетъ первому объявлять свой лозунгъ.

— Мы за Бога и за короля Карла, отвѣчалъ молодой человѣкъ. — Ну, теперь говорите вы.

— Я за Бога и за свое знамя, отвѣчалъ воинъ.

— А какое ваше знамя? спросилъ молодой человѣкъ. — Говорите яснѣе, за кого вы — за дворянъ или за круглоголовыхъ, за роялистовъ, или за конвентистовъ?

— Сэръ, отвѣчалъ всадникъ: — воину, или искателю счастья лгать не приходится, и потому я по правдѣ скажу вамъ, что самъ не знаю — за кого я, такъ какъ еще не. рѣшилъ, чью сторону мнѣ принять.

— Надо думать, возразилъ молодой человѣкъ, — что когда вопросъ идетъ о чести и религіи, то всякій благородный человѣкъ не. станетъ колебаться долго, чью сторону ему принять.

— Если вы, сэръ, говорите это съ тѣмъ, чтобы оскорбить меня или задѣть мое достоинство, вскричалъ всадникъ: — то я сейчасъ же готовъ раздѣлаться съ вами кровью, хотя я одинъ, а васъ трое. Но если вы говорите это просто въ видѣ логическаго разсужденія, которому я когда-то учился въ Маршальской школѣ въ Абердинѣ, то пожалуй я готовъ логически же доказать вамъ, что намѣреніе мое не мѣшаться до извѣстнаго времени въ настоящія смуты говоритъ лишь о благоразуміи человѣка, служившаго подъ побѣдоносными знаменами Густава Адольфа, сѣвернаго льва, — и многихъ другихъ храбрыхъ полководцевъ различныхъ націй.

Молодой человѣкъ, перекинувшись нѣсколькими словами съ своими спутниками, снова обратился къ незнакомцу:

— Очень бы мнѣ хотѣлось, сэръ, продолжалъ онъ: — переговорить съ вами объ этомъ предметѣ. Признаюсь, я сталъ бы гордиться, если бы мнѣ удалось склонить васъ на нашу сторону. Я ѣду теперь въ одинъ знакомый домъ, неподалеку отсюда; если бы вы поѣхали со мною туда, то нашли бы тамъ покойный ночлегъ, а на слѣдующее утро, если мы не сойдемся, то вы могли бы отправиться на всѣ четыре стороны.

— А кто же мнѣ поручится въ моей безопасности? спросилъ осторожный воинъ, — Не зная фамиліи своего поручителя, угодишь пожалуй и въ западню.

— Я графъ Ментейтъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ: — и могу сказать, что на мое честное слово вы можете положиться.

Воинъ закинулъ на спину ружье и отдавъ честь по военному, подъѣхалъ къ графу.

— Можно-ли не вѣрить вашему сіятельству? отвѣчалъ онъ: — а я съ своей стороны обѣщаю вамъ быть bon camarado въ aureo otio, т. e добрымъ товарищемъ въ золотомъ досугѣ, равно какъ и въ опасности до тѣхъ поръ, пока мы будемъ вмѣстѣ. Надо думать, что въ настоящее смутное время вы не сочтете это лишнимъ. Теперь голова цѣлѣе въ стальной каскѣ, чѣмъ въ мраморномъ дворцѣ

— Я глубоко цѣню ваши услуги, отвѣчалъ графъ: — но надѣюсь, что вамъ не придется выказывать вашей храбрости тамъ, гдѣ мы будемъ. Мы ѣдемъ просто въ дружескій домъ.

— Я очень благодаренъ вашему сіятельству за приглашеніе, отвѣчалъ воинъ: — и надо правду сказать, что безъ васъ я не зналъ бы, гдѣ мнѣ и моему бѣдному коню привелось бы провести сегодняшнюю ночь.

Сказавъ это, онъ погладилъ своего коня

— Но позвольте же и мнѣ узнать, сказалъ графъ: — съ кѣмъ свелъ меня счастливый случай?

— Мёня зовутъ Дольгетти, отвѣчалъ воинъ: — ротмистръ Дугальтъ Дольгетти изъ Друмтвакета. Фамилію мою вы могли встрѣтить въ шведскихъ и нѣмецкихъ газетахъ. Отецъ мой промоталъ прекрасное имѣніе, и я, кончивъ курсъ въ Маршальской школѣ въ Аберденѣ въ восемнадцать лѣтъ, могъ только искать счастья въ германскихъ войнахъ. У стараго генерала Лесли я изучилъ военный уставъ и пріобрѣлъ привычку стоять по восьми часовъ на караулѣ, не снимая латъ.

— Вы конечно бывали и въ жаркихъ битвахъ? спросилъ графъ.

— Разумѣется, графъ! Кто принималъ участіе при взятіи Франкфурта, Шпангейма и Нюренберга, тотъ несомнѣнно долженъ имѣть понятіе объ осадахъ, штурмахъ, вылазкахъ и траншеяхъ, — отвѣчалъ Дольгетти.

— Позвольте узнать, какимъ чиномъ вознаграждены вы за ваши доблестныя, военныя заслуги?

— Чиномъ ротмистра или командира роты отвѣчалъ Дольгетти. — Послѣ смерти непобѣдимаго Густава я рѣшился выйти изъ шведской службы и поступилъ къ Валленштейну въ ирландскій полкъ Вальтера Бутлера. Служа у Густава, я во все время службы не видалъ у себя въ карманѣ и двадцати далларовъ, развѣ только послѣ какой-нибудь побѣды, штурма или взятія города, когда опытному искателю счастья рѣдко не удастся поживиться.

— Къ лучшему-ли вамъ послужилъ переходъ къ Валленштейну? спросилъ графъ

— Все равно, совершенно все равно, отвѣчалъ ротмистръ: — ну да вѣдь того, чего не получишь съ начальства, можно съ избыткомъ получить съ обывателей.

— Что же васъ заставило бросить службу у Валленштейна?

— Несправедливость, графъ. Я былъ наказанъ полковникомъ Бутлеромъ за дуэль — суровѣе, чѣмъ мой противникъ. Это такъ меня взбѣсило, что я перешелъ на службу къ испанцамъ.

— Надѣюсь, вы наконецъ остались довольны этой перемѣной? спросилъ графъ Ментейтъ.

— Въ благодатномъ краѣ, на югѣ, квартиры были чудныя и жалованье испанцы платили акуратно, отвѣчалъ Дольгетти, — Можно было понѣжиться на просторѣ.

— Неужели вы покинули и эту службу?

— Покинулъ. Испанцы слишкомъ горды и нетерпимы въ религіозномъ отношеніи.

— И вы снова перешли въ другую службу?

— Послѣ этого я перепробовалъ службу въ двухъ или трехъ государствахъ, и затѣмъ узнавъ, что и на родинѣ что-то заваривается, я тотчасъ же бросилъ службу у мейнъ-герровъ и притащился сюда, чтобы предложить моимъ соотечественникамъ свой опытъ и свои военныя познанія. Вотъ, ваше сіятельство, краткое описаніе моей жизни.

Дорога тутъ сдѣлалась узкою, и ротмистръ поѣхалъ впередъ, а графъ началъ говорить о чемъ-то съ своими слугами, и затѣмъ снова догнавъ его, съ видимымъ удовольствіемъ продолжалъ начатый разговоръ.

— Надо думать, сказалъ онъ, — что воинъ, служившій у Густава, не будетъ колебаться въ выборѣ знамени, и у себя на родинѣ приметъ сторону короля Карла, а никакъ не возмутившихся противъ него партій.

— Справедливо изволите разсуждать, графъ, отвѣчалъ Дольгетти: — конечно мнѣ слѣдовало бы быть одинаковаго съ вами мнѣнія, но съ тѣхъ поръ, какъ я пріѣхалъ въ Шотландію, я всего достаточно наслышался, и пришелъ къ тому убѣжденію, что свободному воину надо принять ту сторону, которую онъ найдетъ для себя наиболѣе выгодной. «Вѣрность королю», говорите вы, «свобода», кричатъ на другомъ концѣ улицы. «Король!» кричитъ одинъ, «парламентъ!» взываетъ другой. «Монтрозъ!» слышится здѣсь, «Аржайль!» раздается тамъ. «Сражайтесь за епископа!» «Стойте за церковь!» Все это вамъ кричатъ люди хорошіе, а кто изъ нихъ болѣе правъ — сказать мудрено.

— Если права различныхъ партій кажутся вамъ равносильными, ротмистръ, возразилъ графъ: — то скажите мнѣ, какія условія могутъ склонить васъ при выборѣ партіи на нашу сторону?

— Два, очень естественныя въ моемъ положеніи условія, — отвѣчалъ Дольгетти. — Прежде всего я намѣренъ служить той партіи, которая будетъ выше цѣнить мою службу, а затѣмъ, само собою разумѣется, щедрѣе вознаградитъ меня за нее. Но, признаться сказать, графъ, мнѣ заманчивѣе было бы служить въ регулярномъ войскѣ конвента, чѣмъ съ дикими горцами

— Объянитесь — почему? сказалъ графъ.

— Съ удовольствіемъ, графъ, отвѣчалъ ротмистръ Дольгетти, — Говорятъ, что здѣсь въ горахъ хотятъ организовать войско на защиту короля. Ну, а вы вѣдь знаете нравы нашихъ горцевъ? Хотя они народъ здоровый и храбрый, но совершенно грубый; и если бы я взялся обучать эту дикую толпу съ ихъ волынками, то развѣ они поняли бы меня? Если бы я сталъ обучать ихъ военному дѣлу, то какой бы дождался благодарности? никакой. Развѣ пырнулъ бы кто-нибудь кинжаломъ въ горло.

— Мнѣ кажется, Андерсонъ, сказалъ графъ, обращаясь, къ одному ихъ своихъ слугъ, — вы могли бы убѣдить ротмистра, что намъ нужны опытные офицеры, пользоваться наставленіями которыхъ мы очень бы желали.

— Съ позволенія вашего сіятельства, снимая шапку, сказалъ Андерсонъ, — смѣю завѣрить, что когда мы соединимся съ ирландской пѣхотой, которая должно быть ужо перебралась на нашъ берегъ, — намъ очень будутъ нужны опытные офицеры для обученія новобранцевъ

— А я очень, очень желалъ бы такого рода службы, отвѣчалъ Дольгетти: — ирландцы славный народъ, мнѣ случалось драться рядомъ съ ними.

— Если вы согласитесь принять сторону короля, сказалъ графъ Ментейтъ: то во всякомъ случаѣ я могу обѣщать вамъ команду надъ ирландцами.

— По главное мое условіе остается нерѣшеннымъ, замѣтилъ Дольгетти. Хотя настоящему воину и стыдно постоянно говорить о деньгахъ, и надо саблею доказывать, что честь выше денегъ, но всякому благоразумному человѣку необходимо знать, сколько онъ будетъ получать за службу изъ вашихъ суммъ? Всѣ говорятъ, что у конвентистовъ есть деньги, а у васъ ихъ нѣтъ. Правда, что горцевъ удовлетворить легко: стоитъ только дозволить имъ уводить стада; но вѣдь мнѣ нельзя содержать себя такимъ образомъ на службѣ.

— Если позволите, ваше сіятельство, почтительно замѣтилъ Андерсонъ, — то я отвѣчу ротмистру. Ему вѣроятно хочется знать, откуда возьмемъ мы денегъ на жалованье? По моему глупому разсужденію источники доходовъ равно открыты какъ намъ, такъ и конвентистамъ. Они грабятъ страну, какъ имъ заблагоразсудится, и мы можемъ дѣлать тоже самое, и этимъ способомъ содержать свое войско. Король, конфискуя имѣнія, можетъ жаловать ихъ людямъ достойнымъ, и такимъ образомъ тѣ, кто станетъ на сторону круглоголовыхъ, будутъ можетъ быть правильнѣе получать жалованье, а кто станетъ подъ знамена короля, тотъ, если посчастливится, откроетъ себѣ путь въ рыцари, лорды или графы.

— Служили вы когда-нибудь въ военной службѣ, товарищъ? спросилъ Дольгетти Андерсона.

Немного, во время настоящихъ смутъ, скромно отвѣчалъ Андерсонъ.

— Признаюсь, ваше сіятельство, продолжалъ Дольгетти, слуга вашъ отличается тонкимъ понятіемъ о военномъ дѣлѣ, хотя опытностью похвалиться не можетъ, и при этомъ немного горячъ, потому что, не убивши звѣря, продаетъ его шкуру. Впрочемъ я подумаю о вашемъ предложеніи

— Подумайте, ротмистръ, сказалъ графъ, — цѣлая ночь къ вашимъ услугамъ, да и къ тому же — послѣ хорошаго ужина, который мы вамъ доставимъ.

— Да, недурно теперь поужинать, отвѣчалъ ротмистръ: — признаюсь, у меня съ самаго утра ровно ничего не было во рту, а овсяный пирогъ, который мнѣ удалось заполучить, я раздѣлилъ съ своимъ конемъ.

Глава II.

Вскорѣ путники подъѣхали къ замку Даркленварату, виднѣвшемуся между густыхъ и высокихъ елей. Кругомъ замка шла низкая ограда, внутри которой помѣщались службы. Подъѣхавъ къ замку поближе, путешественники замѣтили слѣды-недавно устроенныхъ укрѣпленій, необходимость въ которыхъ вѣроятно была вызвана настоящимъ смутнымъ временемъ. Ворота въ стѣнѣ оказались на запорѣ, и только послѣ долгихъ переговоровъ два горца отворили одну половину для проѣзда гостей. Изъ замка тотчасъ же выбѣжали слуги. Одни приняли лошадей, а другіе предложили проводить гостей въ замокъ. Дольгетти отказался отъ предложенія поставить лошадь въ конюшню.

— Я привыкъ, дорогіе друзья, сказалъ онъ: — самъ ходить за своимъ Густавомъ, названнымъ мною такъ въ честь моего непобѣдимаго начальника Густава Адольфа. Мы съ нимъ закадычные друзья.

Графъ Ментейтъ и его спутники не такъ были внимательны къ своимъ конямъ, и предоставивъ ихъ прислугѣ, сами вошли на темножелтое крыльцо, гдѣ на скамейкѣ стояло высокое ведро съ пивомъ, а подлѣ лежало два-три деревянныхъ ковша. Графъ Ментейтъ, зачерпнувъ ковшъ, безъ дальнѣйшихъ церемоній осушилъ его весь до дна и передалъ Андерсону, который предварительно ополоснулъ ковшъ, и потомъ уже выпилъ пива.

— Какой привередникъ! замѣтилъ одинъ горецъ. — Онъ не можетъ пить послѣ своего господина!

— Я выросъ во Франціи, отвѣчалъ Андерсонъ: — и тамъ никто не пьетъ послѣ другого, не выполоскавъ посуды.

Графъ вошелъ въ залу, куда за нимъ послѣдовали оба его спутника. Зала была низкая, каменная, со сводами и съ каминомъ въ переднемъ углу, гдѣ пылалъ сильный огонь отъ горѣвшаго торфа, разливая мрачный полусвѣтъ подъ сводами большой сырой комнаты. По стѣнамъ залы висѣло множество всевозможнаго оружія, а посреди стоялъ большой дубовый столъ. Для графа Ментейта, расторопные слуги поспѣшили уставить его молокомъ, масломъ, сыромъ, кувшинами съ пивомъ и жбанами съ водкою. Между приборами было оставлено значительное разстояніе для отличія между господиномъ и его прислугою. Пока готовили закуску, графъ стоялъ около самаго камина, а свита его неподалеку отъ него.

— Ну, что скажете вы, Андерсонъ, на счетъ нашего спутника? спросилъ графъ Ментейтъ.

— Молодецъ! отвѣчалъ Андерсонъ, — если только все, что онъ разсказываетъ о себѣ — правда.. Я думаю: если бы у насъ было десятка два такихъ офицеровъ, то они отлично выправили бы нашихъ ирландцевъ.

— Не могу съ вами согласиться, Андерсонъ, отвѣчалъ графъ. — Мнѣ кажется, что этому человѣку чужая кровь придала только апетита, и онъ вернулся на родину оттого, чтобы пресытиться кровью соотечественниковъ. Эти наемщики позорятъ шотландцевъ. Честь для нихъ пустое слово, и они сражаются за ту сторону, которая имъ больше платитъ.

— Извините, ваше сіятельство, сказалъ Андерсонъ, я совѣтовалъ бы вамъ въ настоящемъ случаѣ умѣрить порывы вашего негодованія. Вѣдь мы не можемъ обойтись безъ подобныхъ людей, хотя они и небезукоризненны.

Въ эту минуту въ залу вошелъ высокій, статный горецъ. ВБогатое вооруженіе, перья на піляпѣ и твердая, самоувѣренная походка показывали, что это человѣкъ высокаго званія. Задумчиво подошелъ онъ къ столу, даже не отвѣтивъ графу на его привѣтствіе.

— Теперь съ нимъ не надо говорить, шепнулъ дворецкій. Его умъ омраченъ.

Горецъ отошелъ отъ стола и, опустившись на стулъ подлѣ камина, устремилъ взоръ въ его красное пламя и задумался. Кругомъ всѣ молчали.

— Не говорилъ-ли я, вдругъ вскричалъ горецъ, обратившись къ слугамъ, — что пріѣдутъ четверо, а здѣсь въ залѣ всего только трое!

— Вы говорили правду, Алланъ, сказалъ старый горецъ, — четвертый сейчасъ придетъ. Онъ съ головы до ногъ закованъ въ желѣзо Гдѣ прикажете поставить ему приборъ — съ господами, или въ концѣ стола, со свитой?

Графъ молча указалъ на мѣсто рядомъ съ собою.

— Да вотъ и онъ, сказалъ горецъ Дональдъ, видя вошедшаго Дольгетти. — ГІеугодно-ли господамъ закусить, а тѣмъ временемъ вернутся съ горъ наши охотники съ пріѣзжими англійскими дворянами.

Капитанъ Дольгетти опустился на стулъ, стоявшій рядомъ со стуломъ графа, скрестилъ на груди руки и прислонился къ спинкѣ его. Андерсонъ съ товарищемъ почтительно стояли поодаль и ждали позволенія сѣсть. Слуги замка, горцы, подъ надзоромъ Дональда начали разносить кушанья легкой закуски, или же стояли позади стульевъ въ ожиданіи приказаній господъ. Въ это время Алланъ вдругъ всталъ, и взявъ изъ рукъ одного горца свѣчу, поднесъ ее къ самому лицу Дольгетти и сталъ пристально разсматривать его.

— Чортъ возьми! проговорилъ недовольный Дольгетти: — я постараюсь запомнить лицо этого господина.

Въ эту минуту Алланъ быстро отскочилъ въ конецъ стола и сталъ разсматривать лицо Андерсона и его товарища. Затѣмъ, постоявъ съ минуту въ раздумьѣ, онъ вдругъ схватилъ за руку Андерсона и увлекъ его къ почетному мѣсту въ другой конецъ, гдѣ заставилъ его сѣсть, послѣ чего онъ ухватилъ также безцеремонно Дольгетти и перетащилъ его къ противуположному концу стола. Обидѣвшись такой вольностью, ротмистръ хотѣлъ постоять за себя, но горецъ оказался на столько сильнѣе его, что воинъ зашатался и, отлетѣвъ на нѣсколько шаговъ, грохнулся на полъ. Вскочивъ на ноги, Дольгетти выхватилъ саблю и кинулся на Аллана, но графъ тотчасъ же бросился къ нимъ и прошепталъ обиженному воину:

— Онъ помѣшанъ! онъ помѣшанъ! съ нимъ нельзя драться.

— Если онъ, какъ вы говорите «non compos mentis», отвѣчалъ ротмистръ: — то и дѣлу конецъ! Отъ помѣшаннаго нельзя требовать благоразумія. Жаль, что такой силачъ не въ своемъ умѣ.

Гостя заняли прежнія мѣста, а Алланъ, усѣвшись около камина, погрузился въ глубокую задумчивость.

— Такъ лордъ на охотѣ съ пріѣзжими англійскими лордами? спросилъ графъ.

— Точно такъ, нашъ лордъ на охотѣ вмѣстѣ съ сэромъ Мусграфомъ и Лелемъ.

— Вотъ какъ! вскричалъ графъ, переглянувшись съ своими слугами. — А мнѣ ихъ-то и надо видѣть.

— Ну, а мнѣ такъ вовсе не хотѣлось бы ихъ видѣть, возразилъ Дональдъ: — они пріѣхали разорить насъ.

— Неужели вамъ жаль лишняго кусочка мяса и лишней бутылки вина? спросилъ графъ.

— Дѣло вовсе не въ этомъ, продолжалъ Дональдъ. — Дѣло идетъ о пари.

— О пари? съ удивленіемъ повторилъ графъ.

— Такъ какъ вы другъ и родственникъ нашего господина, то намъ нечего отъ васъ скрываться, продолжалъ Дональдъ. Когда нашъ лордъ былъ въ Англіи, то онъ былъ приглашенъ въ гости къ сэру Мусграфу, и тамъ на столъ передъ нимъ поставили восемь большихъ подсвѣчниковъ изъ чистаго серебра. Говорятъ, что англичане при этомъ начали подшучивать надъ лордомъ. говоря, что онъ не видывалъ подобныхъ подсвѣчниковъ на своей бѣдной родинѣ. Лордъ разсердился и до того забылся, что началъ клясться, говоря, что даже въ его собственномъ замкѣ найдутся такіе подсвѣчники, какихъ англичане никогда не видывали. Но лучше бы нашъ лордъ поудержался, потому что ловкіе англичане сейчасъ же поймали его на словѣ и предложили пари въ двѣ сотни марокъ. Лордъ нашъ пари принялъ, и сегодня придется ему выплатить его.

— Да, судя по тому, на сколько мнѣ извѣстно ваше фамильное серебро, вашъ лордъ долженъ пари проиграть, сказалъ графъ.

— Можете быть въ этомъ увѣрены, ваше сіятельство, сказалъ Дональдъ. — Я совѣтовалъ нашему лорду засадить этихъ англичанъ въ башню и держать ихъ тамъ до тѣхъ поръ пока они не откажутся отъ пари.

Алланъ, быстро вскочивъ, подбѣжалъ къ Дональду и громовымъ голосомъ закричалъ:

— Какъ смѣлъ ты давать подобный совѣтъ моему брату и какъ смѣешь ты говорить, что онъ проиграетъ пари!

— Я вамъ могу сказать въ свое оправданіе только то, что во всемъ нашемъ домѣ нѣтъ вовсе серебряныхъ подсвѣчниковъ, отвѣчалъ старый слуга.

— Молчи, старикъ! гордо проговорилъ Алланъ. — Если вы, господа, окончили закуску, то я попросилъ бы васъ оставить эту комнату, такъ какъ мнѣ надо приготовить ее для пріема гостей.

— Идемте, сказалъ Дональдъ графу. — Теперь съ нимъ спорить нельзя.

Никто не сталъ возражать, и всѣ вышли Лишь только графъ и ротмистръ прошли въ другія комнаты, какъ на встрѣчу имъ попались владѣлецъ замка Ангусъ Макъ-Олей и его гости — англичане, близкіе знакомые графа. Лордъ ласково принялъ Дольгетти, представленнаго графомъ. Встрѣча хотя была и радостная, но графъ скоро замѣтилъ, что лордъ былъ чѣмъ-то омраченъ.

— Я надѣюсь, господа, обратился графъ къ англичанамъ, — что вы привезли съ собой оружіе, людей и денегъ?

— Людей немного мы привезли, отвѣчалъ Мусграфъ: — а что касается до денегъ, то мы ожидаемъ получить небольшой кушъ отъ нашего друга и хозяина.

Лордъ сильно покраснѣлъ и, отведя въ сторону графа, сообщилъ ему, въ какомъ глупомъ положеніи бнъ находится. Графъ отвѣчалъ на это, что онъ, какъ другъ ^родственникъ, при первой же возможности постарается помочь ему.

Въ это время Дональдъ пришелъ доложить, что кушанье подано. Онъ почему-то былъ очень веселъ.

— Джентльмены! важно провозгласилъ онъ? — кушанье подано и подсвѣчники зажжены!

— Къ чему онъ это говоритъ, проговорилъ Мусграфъ, многозначительно взглянувъ на своего соотечественника.

Графъ Ментейтъ вопросительно взглянулъ на лорда, а тотъ отвѣчалъ отрицательнымъ жестомъ. Англичане первые вошли въ столовую, гдѣ ожидалъ ихъ сюрпризъ. Большой дубовый столъ былъ уставленъ кушаньями, а за каждымъ приборомъ стояло по горцу гигантскаго, роста въ національномъ костюмѣ, съ обнаженною саблею, остріемъ внизъ въ правой рукѣ и съ зажженнымъ факеломъ изъ пихты въ лѣвой. Дикія лица, освѣщенныя краснымъ пламенемъ факеловъ, представляли поразительную картину. Не успѣли еще англичане опомниться отъ удивленія, какъ Алланъ выступилъ впередъ и, указывая на факельщиковъ, громко сказалъ:

— Вотъ, джентльмены, подсвѣчники моего брата! Это нашъ старинный, фамильный обычай! Ни одинъ изъ этихъ горцевъ не знаетъ другого закона, кромѣ воли своего лорда. Неужели такіе подсвѣчники не драгоцѣннѣе самыхъ дорогихъ сокровищъ рудниковъ? Проиграно ваше пари?

— Проиграно! проиграно! весело отвѣчалъ Мусграфъ. — Мои серебряные подсвѣчники пошли уже на наемъ конницы. Вотъ, сэръ, деньги, прибавилъ онъ, обращая", къ хозяину: — долги чести слѣдуетъ платить сейчасъ же.

— Проклятіе отца моего да будетъ на немъ, вскричалъ Алланъ, останавливая Ангуса: — если онъ дотронется до этихъ денегъ. Довольно и того, что онъ сквитался съ вами, и не ему платить.

Графъ горячо поддержалъ мнѣніе Аллана съ которымъ тотчасъ же согласился и Макъ-Олей, говоря, что все это пари было простой шуткой. Англичане принуждены были тоже признать все за шутку.

— Ну, Алланъ, сказалъ лордъ: — прикажи-ка убрать свои подсвѣчники, а то мы можемъ задохнуться отъ дыма.

За ужиномъ всѣ были поражены громаднымъ аппетитомъ и проворствомъ въ ѣдѣ ротмистра Дольгетти. Впродолженіе всего ужина онъ не сказалъ ни слова, и только когда всѣ кушанья были убраны со стола, онъ объяснилъ присутствующимъ, откуда у него явилась привычка ѣсть такъ скоро и такъ много.

— Скоро я привыкъ ѣсть въ Маршальской школѣ въ Абердинѣ, разсказывалъ онъ, — гдѣ за общимъ столомъ можно было получить что-нибудь, только не зѣвая, а иначе не досталось бы ни крупинки; а много ѣсть долженъ каждый благоразумный военный человѣкъ, иначе желудокъ его, какъ крѣпость, не имѣющая запасовъ, не вынесетъ блокады. Военные люди не всякій день имѣютъ возможность обѣдать или ужинать.

Послѣ этого разговоръ естественно перешелъ на политику, и графъ Ментейтъ сталъ спрашивать, кто можетъ принять начальство надъ шотландскимъ войскомъ.

— У насъ носился слухъ, что командованіе будетъ поручено Колькитто младшему, сказалъ лордъ.

— Колькитто? съ презрѣніемъ повторилъ Алланъ Макъ-Олей. — Ну, можно ли говорить о Колькитто! Теперь существуетъ только одинъ человѣкъ, которому должно подчиняться — это Монтрозъ.

— Но вѣдь о Монтрозѣ давно ничего не слышно, замѣтилъ Хэль. — Я слышалъ, будто онъ въ Оксфордѣ, куда поѣхалъ за дальнѣйшими приказаніями короля.

— Въ Оксфордѣ! съ презрѣніемъ повторилъ Алланъ. —Сказалъ бы я вамъ, гдѣ онъ, да не стоитъ, сами скоро узнаете.

— Сегодня, Алланъ, вы въ состояніи хоть кого вывести изъ терпѣнія, замѣтилъ Ментейтъ. — Но я знаю причину, улыбаясь прибавилъ онъ: вы вѣрно не видали сегодня царицы музыки и пѣнія, Анноты Ляйль?

— Хотя бы ее вѣкъ не видѣть, вздохнувъ отвѣчалъ Алланъ: — но только съ однимъ условіемъ, чтобы и на вашу долю выпалъ тотъ же жребіи!

— Это почему? небрежно спросилъ графъ.

— Потому что на вашемъ лбу написано, отвѣчалъ Алланъ, — что вы составите ея несчастіе.

Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты.

— Давно онъ въ такомъ положеніи? спросилъ графъ лорда.

— Дня три. Припадокъ долженъ скоро пройти. Выпьемте, господа, за здоровье короля!

Бокалы были осушены, и за первымъ тостомъ были предложены подобные же другіе. Между тѣмъ ротмистръ Дольгетти счелъ нужнымъ заявить нѣкоторый протестъ.

— Господа, сказалъ онъ: — я пью эти тосты — primo, изъ уваженія къ этому дому иве undo, потому что нахожу неприличнымъ заводить споры при подобныхъ обстоятельствахъ, inter pocula; но заявляю, что я, въ силу даннаго мнѣ графомъ Ментейтомъ права, могу хоть завтра, же поступить на службу къ конвентистамъ.

Присутствующіе не только были удивлены, услыхавъ такое заявленіе, но даже взбѣшены, и ихъ успокоилъ только графъ, сказавшій, что это совершенно вѣрно, но что онъ надѣется привлечь ротмистра на свою сторону.

Разговоръ опять грозилъ принять непріятный оборотъ послѣ того, какъ ротмистръ назвалъ настоящую шотландскую войну мелкотравчатой, но графъ снова возстановилъ миръ.

Самъ владѣлецъ замка отвелъ гостей въ галлерею — родъ спальни, гдѣ стояла громадная двухспальная кровать, покрытая пологомъ, а вдоль стѣны тянулось десятка два наръ, похожихъ на длинныя корзины, три изъ которыхъ были набиты свѣжимъ сѣномъ и приготовлены для гостей.

— Я помѣстилъ тутъ же вашу прислугу, сказалъ Макъ-Олей, отведя немного въ сторону графа Ментейта, потому-что мнѣ не хотѣлось оставлять васъ ночью однихъ съ этимъ нѣмецкимъ волкомъ. Я велѣлъ приготовить тутъ же постели вашей прислугѣ. А то теперь такое время, что можно лечь здоровымъ, а утромъ — чего добраго — оказаться вскрытымъ какъ устрица.

Графъ поблагодарилъ хозяина, сказавъ, что онъ самъ хотѣлъ просить помѣстить съ нимъ его слугу Андерсона.

— Я еще не видалъ этого Андерсона, сказалъ Макъ-Олей; — вы вѣрно наняли его въ Англіи?

— Да, отвѣчалъ графъ Мантейтъ; — завтра вы съ нимъ познакомитесь, а теперь желаю вамъ спокойной ночи.

Послѣ ухода хозяина въ комнату вошли оба служителя графа Мантейта. Храбрый ротмистръ, отяжелѣвъ отъ пищи, почувствовалъ, что не въ состояніи растегнуть самъ пряжекъ на своихъ доспѣхахъ, и потому обратился съ просьбой къ Андерсону снять съ него латы.

— Сними съ него вооруженіе, Сибальдъ, сказалъ Андерсонъ другому слугѣ.

— Какъ, вскричалъ опьянѣвшій Дольгетти, самый обыкновенный лакей, и считаетъ для себя унизительнымъ прислужить ротмистру Дольгетти, учившемуся въ Маршальской школѣ въ Абердинѣ и перебывавшему на службѣ у половины европейскихъ коронованныхъ особъ?

— Извините, ротмистръ, вмѣшался графъ: — но Андерсонъ не привыкъ служить кому нибудь кромѣ меня. Самъ же я охотно помогу Сибальду снять съ васъ латы.

Съ ротмистра проворно было снято вооруженіе, и онъ, стоя у камина, размышлялъ о характерѣ Аллана Макъ-Олея.

— Какъ хитро провелъ англичанъ! говорилъ онъ. — Славная штука! tour de passe! И еще говорятъ, что онъ помѣшанный! Я, графъ, начинаю сильно сомнѣваться въ помѣшательствѣ. Аллана. Мнѣ не слѣдовало прощать ему обиды.

— Если угодно, то я разскажу вамъ его исторію, отвѣчалъ графъ Мантейтъ, — и вы увидите, почему у него образовался такой загадочный характеръ.

— Послѣ пирушки пріятно, слушать всякій разсказъ, сказалъ ротмистръ, — и если вашему сіятельству угодно будетъ принять на себя.трудъ разсказать эту исторію, то я буду терпѣливымъ и внимательнымъ слушателемъ.

— Вы тоже вѣроятно не откажетесь познакомиться съ исторіей этого страннаго человѣка, сказалъ графъ, обращаясь къ своимъ слугамъ.

Собравъ вокругъ себя слушателей, графъ присѣлъ на громадную кровать и началъ разсказъ.

— Отецъ Ангуса и Аллана Макъ-Олеевъ былъ вождемъ немногочисленнаго, но весьма сильнаго клана. Жена его, мать обо. ихъ сыновей, была тоже изъ хорошаго рода. У нея былъ братъ молодой человѣкъ, лѣсничій, находившійся въ непримиримой враждѣ съ небольшой ватагой головорѣзовъ, прозывавшихся «дѣтьми тумана». Отрядъ этихъ дѣтей тумана подстерегъ его, когда онъ охотился одинъ въ лѣсу, и убилъ самымъ безчеловѣчнымъ образомъ. Дикари вздумали кромѣ того похвастаться своимъ удальствомъ и показать голову въ замкѣ, его сестры. Лорда въ то время не случилось дома, и леди невольно должна была радушно принять людей, которыхъ боялась. «Дѣтямъ тумана» подали закуску, и они, пользуясь отсутствіемъ хозяйки, вышедшей за чѣмъ-то изъ комнаты, вынули голову своей жертвы изъ подъ пледа, въ которомъ она была принесена, и положивъ ея на столъ, вложили кусокъ хлѣба въ неподвижные зубы и пригласили ее откушать. Въ эту самую минуту леди вернулась въ комнату, и увидавъ мертвую голову своего брата, съ крикомъ опрометью выбѣжала изъ дому въ лѣсъ. Довольные эффектомъ этой сцены, разбойники сейчасъ скрылись. Прислуга разбѣжалась на поиски леди, но нигдѣ не могла ее найти и вернулась, убѣжденная, что госпожа ихъ или бросилась куда-нибудь въ пропасть, или утонула въ озерѣ. Ангусу въ то время было полтора года, а рожденія будущаго ребенка Аллана ждали мѣсяца черезъ три… Но кажется, я вамъ наскучилъ, ротмистръ?.. и вамъ хочется спать?

— Совсѣмъ нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ! отвѣчалъ воинъ. — Я люблю слушать разсказы, закрывъ глаза.

— Всѣ окрестные кланы, продолжалъ графъ, — поклялись отомстить за это страшное злодѣйство. Они вооружились и съ невиданной жестокостью выгнали изъ родовыхъ жилищъ «дѣтей тумана». На воротахъ феодальныхъ замковъ, воронами были расклеваны семьдесять ихъ головъ. Оставшіеся въ живыхъ дѣти тумана искали убѣжища въ пустыняхъ. Въ нашей сторонѣ существуетъ обычай уводитъ коровъ на пастбища въ горы, куда дѣвушки и женщины ходятъ доить ихъ. Однажды дѣвушка изъ замка замѣтила, что на нихъ смотрѣла изъ лѣсу какая-то блѣдная, худенькая фигура, очень похожая на ихъ покойную леди. Когда кто-то изъ нихъ хотѣлъ подойти къ ней, то она съ крикомъ скрылась въ лѣсу. Мужъ ея, извѣщенный объ этомъ, немедленно явился въ лѣсъ съ народомъ, и ему удалось отыскать бѣдную леди. Она оказалась совершенно помѣшанной, но тѣмъ не менѣе въ свое время родила очень здороваго и крѣпкаго мальчика. Алланъ сдѣлался единственнымъ утѣшеніемъ несчастной матери, которая постоянно повѣряла мальчику свои грезы. Грезы эти несомнѣнно имѣли громадное вліяніе на его восторженный характеръ. Мать умерла, когда ему было десять лѣтъ. Передъ смертью она сказала ему что-то на единѣ… надо думать, что это былъ завѣтъ мести дѣтямъ тумана, который онъ и сталъ выполнять. По смерти матери жизнь молчаливаго и суроваго Аллана измѣнилась. Теперь онъ началъ посѣщать собранія молодежи клана и принимать участіе въ ихъ играхъ и упражненіяхъ. По своей ловкости и силѣ, онъ скоро занялъ первое мѣсто, и товарищи стали уважать его и бояться, такъ какъ онъ въ горячности зачастую забывалъ, что только пробуетъ силу, а не дерется по настоящему. Но кажется, я говорю глухимъ, заключилъ графъ, замолчавъ и слушая громкій храпъ воина.

— Онъ давно уже спитъ, отвѣчалъ Андерсонъ, — но если вамъ не трудно продолжать, графъ, то мы съ Сибальдомъ внимательно васъ слушаемъ.

— Въ пятнадцать лѣтъ, продолжалъ графъ, — Алланъ былъ уже почти взрослымъ. Онъ пропадалъ по цѣлымъ днямъ подъ предлогомъ охоты, хотя рѣдко возвращался съ дичью. Это безпокоило отца — тѣмъ болѣе, что дѣти тумана, пользуясь смутами, стали возвращаться на свои прежнія мѣста жительства. Я былъ однажды въ гостяхъ въ замкѣ, когда Алланъ съ ранняго утра ушелъ въ лѣсъ. Ночь была бурная, темная, и отецъ уже хотѣлъ послать искать его, какъ вдругъ дверь въ столовую гдѣ мы ужинали отворилась, и Алланъ съ мрачнымъ видомъ вошелъ въ комнату. Непреклонный нравъ его и несовсѣмъ здравый разсудокъ имѣли такое вліяніе на отца, что тотъ не выказалъ ни тѣни неудовольствія, а только замѣтилъ, что я убилъ жирную козу, а воротился еще засвѣтло; онъ же бродилъ въ горахъ до полуночи, и, какъ видно, воротился съ пустыми руками.

— Вы такъ думаете? гордо спросилъ Алланъ: нѣтъ и я кое-что принесъ.

Руки и лице его были обрызганы кровью, и приподнявъ полу своего пледа, онъ положилъ на столъ еще теплую человѣческую голову и злобно проговорилъ: «Кто можетъ, пускай положитъ передъ вами голову поцѣннѣе!» Мы тотчасъ же узнали, что это была голова Гектора, одного изъ извѣстнѣйшихъ предводителей дѣтей тумана, страшнаго своей силой и жестокостью. Онъ былъ въ числѣ убійцъ лѣсничаго и спасся только благодаря своей ловкости и храбрости. Алланъ отказался разсказать намъ, какимъ образомъ онъ убилъ Гектора, но по всему было видно, что убійство произошло послѣ отчаянной схватки, такъ какъ Алланъ былъ покрытъ ранами. Послѣ этого отецъ его сталъ еще болѣе бояться мести дѣтей тумана, но Аллана ничѣмъ не могли удержать дома. Ему приходилось убѣгать изъ дому по ночамъ, выпрыгивая въ окно, и приносить не по одной, а по двѣ головы своихъ враговъ. Дикіе дѣти тумана стали чувствовать предъ нимъ паническій страхъ, приписывая ему сверхъестественную силу, что не мѣшало имъ однакоже продолжать грабить МакъОлеевъ и ихъ союзниковъ. Это вынудило снарядить противъ нихъ экспедицію, въ которой принималъ участіе и я. Наше предпріятіе было успѣшно, и мы жгли и убивали все, что ни попадалось намъ на глаза. Даже женщины не находили пощады, и одна только дѣвочка, улыбавшаяся подъ кинжаломъ Аллана, избѣжала его мести, — и то по неотступной моей просьбѣ. Ее взяли сюда и воспитали подъ именемъ А.нноты Ляйль. Надо думать, что она безспорно одна изъ самыхъ красивыхъ дѣвушекъ на свѣтѣ. Алланъ долго не могъ видѣть этого ребенка и почему-то воображалъ, что дѣвочка не принадлежитъ къ ненавистному племени его враговъ, но во время набѣговъ взята ими въ плѣнъ. Предположеніе это конечно допустить можно, но Алланъ считаетъ его несомнѣннымъ фактомъ. Теперь онъ любитъ ее особенно за ея превосходную утру на маленькой арфѣ, которая замѣчательно успокоиваетъ его разстроенные нервы. Здѣсь всѣ любятъ Анноту Ляйль и относятся къ ней скорѣе какъ къ сестрѣ хозяина, чѣмъ какъ къ его воспитанницѣ. Дѣйствительно, она такъ мила, такъ граціозна, такъ увлекательна…

— Берегитесь, графъ, съ улыбкой замѣтилъ Андерсонъ: — нельзя такъ расхваливать дѣвушку, которая нравится другому. Алланъ врядъ-ли оставитъ въ живыхъ соперника.

— Тутъ бояться нечего, вспыхнувъ отвѣчалъ графъ: — Алланъ любить не можетъ, а для меня неизвѣстность происхожденія Анноты является непреодолимымъ препятствіемъ, беззащитность же ея положенія устраняетъ всякія другія мысли… Мнѣ остается прибавить къ моему разсказу, что къ Аллану всѣ относятся со страхомъ и уваженіемъ вслѣдствіе его дара предвидѣть будущее.

— Такой человѣкъ конечно долженъ имѣть вліяніе на суевѣрныхъ горцевъ, замѣтилъ Андерсонъ, — неужели, графъ, вы вѣрите въ его сверхъестественныя способности?

— Нѣтъ, я думаю только, что не смотря на свою болѣзненность, онъ сообразительнѣе другихъ. Ну, а теперь намъ пора ложиться спать.

Глава III.

На слѣдующее утро гости, рано поднялись въ замкѣ, и графъ, перекинувшись нѣсколькими словами съ Андерсономъ, обратился къ ротмистру Дольгетти.

— Ну, что же, ротмистръ, надо намъ или разстаться навсегда, или поздравить другъ друга товарищами по службѣ.

— На это я скажу вамъ, положа руку на сердце, отвѣчалъ ротмистръ — что если мнѣ также придется по душѣ ваша плата, какъ пришелся вашъ провіантъ и общество то я сейчасъ же готовъ присягнуть вашему знамени.

— Жалованье у насъ будетъ теперь половинное, отозвался графъ Ментейтъ: — но послѣ кампаніи мы отдадимъ и вторую половину.

— Если бы я могъ быть увѣренъ, что мое законное наслѣдство, мое родовое помѣстье въ Друмтваке.тѣ, находится въ рукахъ у кого-нибудь изъ конвентистовъ, и слѣдовательно въ случаѣ успѣха его можно отнять, то я такъ цѣню свое родное мѣстечко, что готовъ служить вамъ ради одной этой надежды.

— Могу разрѣшить сомнѣнія ротмистра Дольгетти, вмѣшался второй слуга графа, Сибальдъ. — Если владѣнія его находятся въ пятнадцати миляхъ отъ Абердина и называются «Длиннымъ голымъ болотомъ», то оно куплено недавно Страттаномъ, записнымъ каверзникомъ изъ приверженцевъ конвента.

— Круглоголовая собака! крикнулъ Дольгетти. — Кто далъ ему право покупать родовое имѣніе, которымъ мы владѣли болѣе четырехсотъ лѣтъ! Ну, когда дѣло пошло на то, чтобы вытянуть за уши этого конвентиста изъ моего отцовскаго наслѣдства, то я вашъ, графъ, вашъ тѣломъ и душою съ руками и саблей до самаго гроба, или до конца первой кампаніи.

— А я, съ свой стороны, скрѣплю нашу дружбу, сказалъ графъ, — выдачей вамъ впередъ за мѣсяцъ жалованья.

— Это, пожалуй и лишнее, отозвался ротмистръ, опуская въ то же время полученныя деньги въ карманъ. — А теперь надо пойти посмотрѣть на Густава.

— Вотъ и новый рекрутъ, сказалъ графъ Ментейтъ Андерсону, когда Дольгетти вышелъ изъ комнаты. — Боюсь за него!

— Ничего, намъ такіе люди нужны, отвѣчалъ Андерсонъ.

— Идемте внизъ, продолжалъ графъ. — Въ замкѣ начались какія-то хлопоты.

При входѣ въ залъ слуги графа почтительно остановились въ дверяхъ. Графъ сталъ здороваться съ лордомъ и англичанами, а Алланъ сидѣлъ на томъ же мѣстѣ, какъ и наканунѣ вечеромъ, не обращая повидимому вниманія ни на что.

— Алистеръ-Мура будетъ сегодня къ вечеру! доложилъ вбѣжавшій въ комнату Дональдъ: — со свитою человѣкъ въ тридцать.

— Вели положить соломы на большой чердакъ, приказалъ лордъ.

Черезъ минуту въ комнату вбѣжалъ другой слуга и доложилъ о пріѣздѣ Гектора Макъ-Леона съ значительной свитой.

— Ихъ помѣстишь въ солодоварнѣ, подальше отъ Макъ-Дональдовъ, съ которыми они заклятые враги, распорядился Ангусъ.

Черезъ минуту вошелъ опять Дональдъ и доложилъ, что со всѣхъ сторонъ идутъ вожди со свитами. Ангусъ уже’начиналъ приходить въ тупикъ, какъ ихъ размѣстить, когда Алланъ неожиданно вскочилъ съ своего мѣста и грубо вскричалъ:

— Къ чему эти затѣи? развѣ у нынѣшнихъ шотландцевъ кровь не такъ горяча, какъ у ихъ предковъ? На ужинъ разбейте бочку съ водкой. Трава послужитъ имъ постелью, сводъ небесный кровомъ, а пледы одѣялами.

— Алланъ правъ! сказалъ Ангусъ. — Онъ нерѣдко бываетъ смышленѣе всѣхъ насъ, взятыхъ вмѣстѣ.

— Да, продолжалъ Алланъ, устремивъ странный взоръ въ другой конецъ залы: — начнутъ они лучше, чѣмъ кончатъ! Многіе изъ тѣхъ, кто будетъ спать у насъ на лугу, скоро уснутъ вѣчнымъ сномъ и не будутъ больше чувствовать холода.

— Братъ! не предсказывай намъ несчастія! крикнулъ Ангусъ.

— Да какого же вы ждете счастья, — отвѣчалъ онъ и съ закатившимися глазами упалъ на руки къ Дональду и брату.

— Ради Бога, Алланъ, сказалъ ему Ангусщ когда онъ пришелъ въ себя, — не приводи насъ въ отчаяніе своими грустными предсказаніями.

— Пусть каждый видитъ свою судьбу, какъ я ее вижу, отвѣчалъ Алланъ. — Чему быть, того не миновать. Но какъ бы то ни было, мы еще разъ будемъ храбро драться на побѣдоносныхъ поляхъ, пока не встрѣтимъ мрачныхъ эшафотовъ.

— Какіе эшафоты? — посыпались вопросы со всѣхъ сторонъ

— Сами скоро все узнаете, проговорилъ онъ и впалъ въ глубокую задумчивость.

— Позовите скорѣе Анноту Ляйль! распорядился Ангусъ. — А васъ, джентльмены, прошу пожаловать закусить.

Всѣ пошли за хозяиномъ, кромѣ графа Ментейта, помѣстившагося въ амбразурѣ окна.

Черезъ нѣсколько минутъ въ комнату вошла дѣвушка съ арфою въ рукахъ Она была небольшого роста и такая тоненькая, что не смотря на ея восемьнадцать лѣтъ, ей можно было дать не болѣе четырнадцати. Каштановые волосы вились кругомъ необыкновенно красиваго и веселаго личика. При видѣ этой миловидной дѣвушки всѣмъ становилось понятнымъ, почему она была всеобщей любимицей въ замкѣ.

Замѣтивъ графа, Аннота улыбнулась и покраснѣла.

Ментейнъ тотчасъ же подошелъ къ ней и привѣтливо пожелалъ ей добраго утра.

— И вамъ также, графъ, отвѣчала она, протягивая ему руку. — Какъ рѣдко вы бываете у насъ въ замкѣ, и кажется, теперь пріѣхали не совсѣмъ съ мирными намѣреніями?

— Но во всякомъ случаѣ не съ намѣреніемъ помѣшать вашей игрѣ, которая такъ необходима Аллану, отвѣчалъ графъ.

— Человѣкъ, которому я обязана жизнью, отвѣчала Аннота Ляйль, — въ правѣ всего отъ меня требовать, какъ и вы, графъ. Вамъ я тоже обязана жизнью, вѣдь вы просили за меня Аллана… Я буду недостойна жизни, если когда нибудь вздумаю отказаться исполнить вашу просьбу.

Съ этими словами она сѣла неподалеку отъ Аллана и подъ акомпаниментъ арфы запѣла мелодичную арію.

Во время пѣнія Алланъ, казалось, мало по малу сталъ приходить въ себя, и глубокія морщины начали исчезать на его лбу. Онъ поднялъ голову и выпрямился; лицо его сдѣлалось мужественнымъ и привлекательнымъ, а выкатившіеся глаза приняли осмысленное выраженіе.

— Слава Богу, проговорилъ онъ, — умъ мой свѣтлѣетъ.

— Благодаря Аннотѣ, добавилъ графъ; — ну, скажите же, что вы дадите ей за это?

— Въ самомъ дѣлѣ, съ улыбкой подхватила Аннота: — что вы подарите мнѣ? Можетъ быть привезете ленту съ Доунской ярмарки?

— Съ Доунской ярмарки, Аннота? печально повторилъ Алланъ. — До ярмарки у насъ будетъ много битвъ, и мнѣ можетъ быть никогда не приведется увидать этой ярмарки. Но хорошо, что вы мнѣ напомнили о подаркѣ; я давно собираюсь подарить вамъ кое-что на память.

Сказавъ это, онъ вышелъ изъ комнаты.

— Если онъ будетъ продолжать говорить такъ, замѣтилъ графъ, — то вамъ, Аннота, придется опять настроить арфу.

— Нѣтъ, съ очевиднымъ безпокойствомъ отвѣчала дѣвушка; не думаю. — Припадокъ былъ слишкомъ продолжителенъ, и едва ли скоро вернется.

Разговоръ этотъ они вели въ полголоса, и графъ Ментейтъ нарочно сталъ поближе къ Аннотѣ, чтобы ихъ не слыхали. Въ эту минуту Алланъ вдругъ вошелъ въ комнату, и молодые люди тотчасъ же отодвинулись другъ отъ друга, покраснѣвъ отъ мысли, что Алланъ могъ услышать ихъ разговоръ. Это не ускользнуло отъ вниманія Аллана, и онъ, какъ пораженный громомъ, остановился въ дверяхъ. Брови его нахмурились, глаза засверкали, онъ мускулистой рукой сжалъ себѣ лобъ, какъ бы стараясь забыть впечатлѣніе, и затѣмъ ужъ подошелъ къ Аннотѣ съ маленькой дубовой шкатулкой въ рукѣ.

— Будьте свидѣтелемъ. Ментейтъ, сказалъ онъ, — что я дарю эту шкатулку Аннотѣ Ляйль. — Въ ней вещи моей покойной матери.

— Я не могу принять ихъ, вскричала Аннота: — онѣ принадлежатъ семейству.

— Онѣ принадлежатъ мнѣ одному, Аннота, сказалъ Алланъ. — Мнѣ подарила ихъ покойная мать. Возьмите это на память отъ меня, если я не вернусь съ поля сраженія.

Аннота со слезами на глазахъ отказалась отъ драгоцѣнностей и сказала, что на память она возьметъ только одно кольцо.

— Ну, такъ выберите его сами! сказалъ Алланъ, — а остальныя вещи я обращу въ капиталъ, который останется у васъ, когда не станетъ ни этого дома, ни насъ.

— Я выбрала, сказала Аннота, взявъ самое простое кольцо. — Но, Боже мой!.. что я выбрала!

Она въ недоумѣніи смотрѣла на кольцо, на которое съ мрачной тревогой взглянулъ и Алланъ. На эмали была изображена мертвая голова на двухъ скрещенныхъ кинжалахъ.

Кольцо выпало изъ рукъ Анноты и покатилось по полу, а Ментейтъ поднялъ его и подалъ дѣвушкѣ.

— Видитъ Богъ! вскричалъ Алланъ, — не я, а вы подали ей. это траурное кольцо.

— Я не боюсь дурныхъ примѣтъ, улыбаясь сквозь слезы, сказала Аннота: — да и къ тому же я не вѣрю, чтобы что-нибудь, взятое изъ рукъ моихъ друзей, могло принести мнѣ несчастіе.

Она надѣла кольцо на палецъ, взяла арфу и запѣла живой и веселый романсъ, въ которомъ съ насмѣшкой говорилось о предсказаніяхъ.

— Я согласенъ съ этой пѣсней, сказалъ графъ: — невыгодно знать будущее.

— Напрасно смѣетесь, сурово возразилъ Алланъ: — скоро вы совсѣмъ перестанете смѣяться.

— Всѣ ваши предсказанія сущій вздоръ! отвѣчалъ графъ Мектейтъ, — Какъ бы ни коротка была моя жизнь, но ни одинъ горный пророкъ не узнаетъ, когда мнѣ суждено умереть.

— Знаете, графъ, продолжалъ Алланъ: — я искалъ васъ глазами между тѣлами убитыхъ воиновъ, но трупа вашего не нашелъ, искалъ между плѣнниками, но васъ тамъ не было… ихъ вели въ ворота какой-то крѣпости и посылали вслѣдъ за ними пули, но между ними васъ не было! Я видѣлъ эшафоты… кругомъ насыпаны опилки… пасторы стояли съ книгами, палачи съ топорами…. но и тамъ я васъ не нашелъ

— Неужели меня ждетъ висѣлица? сказалъ графъ, — хоть бы изъ уваженія къ моему графскому достоинству вы избавили меня отъ веревки.

— Ваше достоинство, графъ, оскорблено не будетъ, возразилъ Алланъ. — Какой-то горецъ вонзитъ въ вашу грудь кинжалъ. Вотъ ваша участь!

— Сообщите мнѣ его примѣты, чтобы я могъ предупредить его и вонзить кинжалъ въ него.

— Лица его я не видалъ.

— Ну все равно, пусть ваше мрачное предсказаніе сокроется во мракѣ неизвѣстности! вскричалъ графъ, — а я пока постараюсь весело пожить.

— Прекрасно сдѣлаете, подхватилъ Алланъ. — Пользуйтесь жизнью, которая для меня отравлена горечью предчувствія. По, продолжалъ онъ, хватаясь за рукоять кинжала, — участь вашу рѣшитъ вотъ это оружіе!

— Ну полноте, возразилъ Ментейтъ, — смотрите, какъ вы напугали Анноту и какъ она блѣдна. Идемте лучше узнать, въ какомъ положеніи наши военныя дѣла.

Замокъ въ это утро представлялъ самую оживленную картину. Дворъ былъ полонъ горцами, явившимися въ свитѣ различныхъ начальниковъ клановъ.

Вожди же между тѣмъ собрались для совѣщанія въ большой залѣ замка. Нѣкоторыхъ изъ нихъ привела сюда искренняя любовь и преданность королю, а большую часть — ненависть къ громадному вліянію, которое пріобрѣлъ маркизъ Аржайль со времени своего возвышенія надъ своими горными сосѣдями. Онъ былъ тонкій дипломатъ и очень богатый человѣкъ, но по своимъ качествамъ не могъ внушать уваженія горнымъ вождямъ. Это былъ человѣкъ притворно набожный, жадный и способный скорѣе вести интриги, чѣмъ войну. Сначала вожди сидѣли молча, но наконецъ одинъ изъ нихъ открылъ засѣданіе слѣдующими словами:

— Мы собрались, Макъ Олей, для совѣщанія о важныхъ предметахъ, касающихся короля и государства. Кто же изложитъ сущность дѣла?

Макъ-Олей просилъ графа Ментейта объяснить предметъ совѣщанія. Молодой графъ счелъ своей обязанностью объявить собранію вождей, что не слѣдуетъ терять ни минуты, чтобы свергнуть съ себя позорное иго, которымъ грозитъ фанатизмъ!. Конвентисты вооружались противъ своего монарха два раза, и имъ даны обширныя привиллегіи. Но они не удовлетворились этимъ и выслали сильное войско на помощь мятежному парламенту.

Далѣе графъ подробно описывалъ дальнѣйшія происки враждебной партіи и остановился на томъ, что вожди клановъ должны приготовиться къ бою, жертвуя на защиту короля какъ всѣмъ своимъ имуществомъ, такъ и жизнью.

Въ отвѣтъ на рѣчь графа выступилъ одинъ изъ старшихъ предводителей клановъ и рѣшился замѣтить, что всѣ горцы готовы жертвовать собою, но что старики, отпуская сыновей своихъ на такое опасное предпріятіе, желали бы знать, подъ чьимъ начальствомъ пойдутъ они чуть-ли не на вѣрную гибель? и гдѣ тотъ королевскій указъ, въ силу котораго слѣдуетъ вооружиться предводителямъ клановъ?

— Гдѣ найдете вы такого вождя? вскочивъ съ своего мѣста, сказалъ другой предводитель клана. — Онъ долженъ быть однимъ изъ старшихъ потомковъ лордовъ на островѣ и обладать всѣми военными достоинствами. Такимъ человѣкомъ можетъ быть только Вичъ-Алистръ-Моръ…

— Если Вичъ-Алистръ-Моръ, съ жаромъ прервалъ его другой предводитель клана, хвастается, будто онъ старшій потомокъ острова, то пусть онъ сперва покажетъ, краснѣе ли его кровь, чѣмъ моя.

— Готовъ хоть сейчасъ! крикнулъ, хватаясь за саблю ВичъАлистеръ-Моръ.

Графъ Ментейтъ бросился между ними, упрашивая ихъ вспомнить, что дѣло идетъ объ интересахъ Шотландіи и о правахъ короля, а вовсе не о знатности вождей. Многіе предводители тоже вмѣшались въ это дѣло, потому что не желали признавать правъ спорящихъ изъ за главнаго начальства. Но никто изъ нихъ не говорилъ такъ краснорѣчиво, какъ знаменитый Эванъ-Доэ.

— Доискиваясь своихъ правъ на первенство, говорилъ онъ, — мы не приносимъ пользы королю и Шотландіи! Голосъ мой будетъ за того, кого назначитъ король. Это будетъ достойный человѣкъ. Можете-ли вы, графъ Ментейтъ, объяснить, гдѣ найти такого полководца?

— Такой полководецъ есть, отвѣчалъ Алланъ Макъ-Олей; — и вотъ онъ! прибавилъ онъ, положивъ руку на плечо Андерсона, стоявшаго позади графа.

Между присутствующими пробѣжалъ ропотъ неудовольствія, между тѣмъ какъ Андерсонъ, снявъ шляпу, затемнявшую его лицо, вышелъ впередъ и сказалъ:

— Пылкій другъ мой, Алланъ, принудилъ меня открыться немного прежде, нѣмъ я того желалъ. Будущія дѣйствія мои лучше всего докажутъ, достоинъ-ли я чести, оказанной мнѣ этимъ указомъ.

Онъ подалъ пергаментъ за большой печатью съ повелѣніемъ Джемсу Грагаму графу Монтрозу предводительствовать силами, которыя будутъ собраны въ Шотландіи для защиты правъ короля; Въ залѣ раздались громкія одобрительныя рукоплесканія. Дѣйствительно, трудно было найти человѣка, которому охотно бы подчинились надменные горцы. Порукою его дѣятельности служила въ ихъ глазахъ его родовая, закоренѣлая вражда съ маркизомъ Аржайлемъ.

Графъ Монтрозъ попросилъ присутствующихъ прежде всего выслушать королевскій указъ. При имени его величества всѣ шапки были сняты.

Король въ лестныхъ выраженіяхъ уполномочивалъ графа Монтроза собирать войско для усмиренія бунтующихъ подданныхъ, подстрекаемыхъ недоброжелательными людьми. Къ этому присоединено было общее повелѣніе — повиноваться Монтрозу безусловно. На послѣднее раздались громкія одобренія, доказавшія готовность горцевъ повиноваться.

Монтрозъ былъ немного повыше средняго роста и такъ превосходно сложенъ, что сила и выносливость его бросались въ глаза съ перваго же взгляда. Здоровье у него было желѣзное, и выносливостью онъ не уступалъ никакому солдату. Его длинные темные волосы, съ проборомъ по срединѣ, кудрями падали на плечи по модѣ роялистовъ того времени. Орлиный носъ, выразительные сѣрые глаза и здоровый цвѣтъ лица вознаграждали вполнѣ за нѣкоторые недостатки въ его наружности.

Монтрозъ объяснилъ присутствующимъ, что прибылъ сюда при содѣйствіи родственника своего, графа Ментейта, инкогнито, но какимъ образомъ его узналъ Алланъ Макъ-Олей, — этого объяснить не могъ. Горцы же, вѣрившіе въ даръ ясновидѣнія Аллана, очень хорошо понимали, почему онъ узналъ графа.

— Клянусь честію! вскричалъ Дольгетти, очень довольный, что наконецъ можетъ. ввернуть словечко: — я считаю себя вполнѣ счастливымъ, что судьба привела меня сражаться подъ начальствомъ вашего сіятельства, и отказываюсь отъ всякихъ претензій на то, что вчера Алланъ Макъ-Олей ссадилъ меня на ваше мѣсто; привѣтствую Аллана, какъ одинъ изъ его «bon camarado».

Кончивъ свою галиматью, на которую никто не обратилъ вниманія, Дольгетти, не снимая стальной перчатки, схватилъ руку Аллана и началъ дружески пожимать ее, но Алланъ кулакомъ своимъ, какъ добрымъ молотомъ, такъ хватилъ его по рукѣ, что стальная перчатка чуть не впилась въ руку воина. Можетъ быть Дольгетти и обидѣлся^ бы на это, если бы Монтрозъ не обратился къ нему съ неожиданнымъ заявленіемъ.

— Послушайте, сказалъ онъ, — ротмистръ… извините, мнѣ слѣдовало бы сказать маіоръ: Дольгетти, у насъ для васъ очень интересная новость. Ваши будущіе ученики, ирландцы, находятся въ нѣсколькихъ миляхъ отсюда.

— Наши охотники, замѣтилъ Ангусъ, — разсказываютъ о вооруженной толпѣ, которая идетъ подъ начальствомъ младшаго Колькитто.

— Наши! вскричалъ Монтрозъ, — Надобно отправить имъ на встрѣчу людей, чтобы проводить ихъ и снабдить всѣмъ нужнымъ.

— Послѣднее не такъ-то легко! отвѣчалъ Ангусъ, — У нихъ, говорятъ, нѣтъ ни денегъ, ни обуви, ни платья.

— Ну, зачѣмъ съ такой важностью говорить объ этомъ, замѣтилъ Монтрозъ. — Глазговскіе ткачи-пуритане отпустятъ имъ сукна на мундиры, лишь только мы спустимся въ долину, пасторы уговорятъ старухъ отдать ихъ запасы полотна на палатки, а я приму. на себя трудъ уговорить набожныхъ леди устроить патріотическія пожертвованія и обобрать своихъ мужей круглоголовыхъ.

— Касательно же оружія; началъ Дольгетти; — позвольте, ваше сіятельство, высказать старому служакѣ свое мнѣніе. Пусть у части войскъ будутъ ружья, а остальную можно вооружить пиками. Это, любимое мною оружіе, очень удобно какъ для отпора натисковъ кавалеріи, такъ и для нанесенія урона инфантеріи. Любой кузнецъ сдѣлаетъ въ день сотню наконечниковъ, а лѣсу для древковъ вездѣ довольно. Когда я учился въ Маршальской школѣ…

Въ эту минуту Алланъ Макъ-Олей неожиданно быстро проговорилъ:

— Незваный и непрошеный гость!

Дверь растворилась, и въ залу вошелъ красивый, но уже пожилой мужчина. Сердитымъ и строгимъ взоромъ окинулъ онъ собраніе.

— Къ кому изъ васъ, сказалъ онъ, — могу я обратиться? Кто. у васъ начальникъ? Пли быть можетъ вы никого еще не выбрали на этотъ, правда почетный, но и опасный постъ?

— Можете обратиться ко мнѣ, къ графу Монтрозу, сказалъ графъ.

— Трудно узнать васъ въ одеждѣ конюха, сказалъ сэръ Дунканъ Камбель. — Впрочемъ можно было бы догадаться, что никто другой не могъ бы такъ скоро собрать заблудшихся.

— Какія вѣсти привезли вы намъ отъ Аржайля? спросилъ графъ.

— Я пріѣхалъ отъ имени маркиза Аржайля, отвѣчалъ сэръ Камбель, чтобы именемъ правительства спросить у васъ, зачѣмъ вы собрались? Если вы хотите нарушить миръ, то вамъ слѣдовало бы предупредить насъ, чтобы мы могли приготовиться къ оборонѣ.

— Неужели знатнымъ шотландцамъ уже нельзя собраться въ домѣ ихъ общаго друга? вскричалъ Монтрозъ. — Предки наши имѣли обыкновеніе собираться въ горахъ, ни у кого не спрашивая на это позволенія.

— Были такія времена въ Шотландіи, и опять будутъ! съ жаромъ сказалъ предводитель одного изъ клановъ.

— Позвольте сдѣлать одинъ вопросъ рыцарю Арденвуру, вскричалъ одинъ изъ предводителей клановъ, отличавшійся своею грубостью, — Прежде чѣмъ спрашивать насъ, пусть онъ отвѣтитъ, не двѣ-ли головы у него на плечахъ, что онъ явился въ этотъ замокъ?

— Джентльмены! сказалъ Монтрозъ: — немного терпѣнія… прошу васъ. Парламентеръ, какъ вамъ извѣстно, по общепринятому обычаю, пользуется большими привилегіями. Онъ можетъ говорить что ему угодно, не подвергая опасности свою личность. Но кажется, сэръ Дунканъ торопится въ обратный путь… Не стану его задерживать и сейчасъ же приступлю къ дѣлу. Вы находитесь, сэръ Дунканъ, въ собраніи вѣрноподданныхъ короля, которыхъ я созвалъ по повелѣнію его величества.

— Стало быть, у насъ будетъ междоусобная война въ полномъ значеніи этого слова? сказалъ сэръ Камбель. — Графу Монтрозу право принесло бы болѣе чести, если бы онъ руководствовался въ своихъ поступкахъ спокойствіемъ отечества, а не личнымъ честолюбіемъ.

— Личнымъ честолюбіемъ руководятся тѣ, кто довелъ нашу родину до настоящаго бѣдственнаго положенія и вынудилъ насъ приступить къ рѣшительнымъ мѣрамъ.

— Не хотѣлось бы мнѣ передавать вашихъ словъ маркизу Аржайлю, отвѣчалъ сэръ Камбель, — тѣмъ болѣе, что я между прочимъ, уполномоченъ отъ него передать вамъ, что ему желательно было бы освободить договоромъ отъ нападенія горный сѣверъ. Для битвъ довольно мѣсто и въ остальной Шотландіи, зачѣмъ же разорять другъ друга и губить семейства сосѣдей?

— Превосходное предложеніе, улыбаясь сказалъ Монтрозъ. — Если мы сойдемся въ условіяхъ по этому вопросу и получимъ обезпеченіе въ томъ, что вашъ маркизъ свято и ненарушимо выполнитъ эти условія, то я съ своей стороны охотно оставлю сѣверъ внѣ войны… Но вы, сэръ Дунканъ, слишкомъ опытный человѣкъ въ военномъ дѣлѣ, поэтому мы не можемъ позволить вамъ долго оставаться въ нашемъ собраніи и присутствовать при нашихъ совѣщаніяхъ.. Прошу васъ послѣ закуски тотчасъ же готовиться въ обратный путь. Съ вами поѣдетъ одинъ изъ нашихъ, для того чтобы объявить съ нашей стороны условія, если только маркизъ серьезно дѣлаетъ такого рода предложеніе.

Сэръ Дунканъ поклонился въ знакъ согласія.

— Графъ Ментейтъ, продолжалъ Монтрозъ: — потрудитесь угостить сэра Камбеля, пока мы рѣшимъ здѣсь, кого послать съ нимъ къ его начальнику.

— Сейчасъ распоряжусь угощеніемъ сэра Дункана, сказалъ Ангусъ, направляясь къ двери. — Я еще не забылъ, какъ мы были съ нимъ дружны.

— Какъ мнѣ жаль васъ! сказалъ сэръ Камбель, обращаясь къ графу Ментейту, — Я. вижу человѣка въ полномъ цвѣтѣ лѣтъ замѣшаннымъ въ такое отчаянное препріятіе!

— Хоть я и молодъ, отвѣчалъ графъ, — но не настолько, чтобы не могъ отличить лжи отъ истины.

— Неужели и намъ съ вами, другъ мой, продолжалъ Камбель, обращаясь къ Аллану Макъ-Олею, — придется сдѣлаться врагами, несмотря на то, что мы такъ часто бились вмѣстѣ противъ нашихъ общихъ враговъ? Ну, такъ пусть же само небо, прибавилъ онъ, обращаясь ко всѣмъ присутствующимъ, — разсудитъ насъ съ зачинщиками междоусобныхъ смутъ.

— Аминь! отозвался Монтрозъ.

Сэръ Дунканъ вышелъ изъ залы въ сопровожденіи Аллана и графа. Ментейта.

— Совѣтовалъ бы я вамъ, Макъ-Олей, сказалъ Монтрозъ; — послать туда музыкантовъ, а то доводы его могутъ сбить съ толку юнаго Ментейта и вашего брата.

— Музыкантовъ у меня нѣтъ, отвѣчалъ Ангусъ: — но я могу послать туда Анноту Ляйль.

Онъ вышелъ, чтобы сдѣлать распоряженіе, а въ его отсутствіе завязался горячій споръ, кому принять на себя опасное порученіе — ѣхать съ сэромъ Дунканомъ въ Инверрару.

Высшимъ предводителямъ клановъ нельзя было дать подобнаго порученія, второстепенные же подъ разными предлогами уклонялись отъ него, точно Инверрара была какая-то долина смерти. Монтрозъ, не желая тратить времени попусту, предложилъ это опасное порученіе Дольгетти.

— Да шея-то, думаю, есть и у меня, грубо отозвался ротмистръ. — Я своими глазами видѣлъ, какъ одного почетнаго шарламентера повѣсили, какъ шпіона! А развѣ римляне при осадѣ Капуи не обрѣзывали парламентерамъ носовъ и ушей и не выкалывали глазъ?

— Клянусь честью, ротмистръ, возразилъ Монтрозъ, — если маркизъ посмѣетъ поступить съ вами такъ. Жестоко, то яшодниму противъ него всю Шотландію.

— Мнѣ-то отъ этого легче не будетъ. Но если принять во вниманіе, что въ виду у меня моя обѣтованная земля, мои Друмтвакетскія болота, «mea paupera régna», какъ говорили мы въ Маршальской школѣ, то я готовъ принять ваше порученіе, тѣмъ болѣе, что обязанъ повиноваться начальству.

— Молодецкое рѣшеніе! вскричалъ Монтрозъ. — Теперь отойдемте въ сторону, я сообщу вамъ условія, которыя надо будетъ предложить Макъ-Каллумъ-Мору, то-есть Аржайлю. На этихъ условіяхъ мы можемъ заключить съ нимъ мирный договоръ на счетъ общихъ владѣній въ горахъ.

Окончивъ дѣловой разговоръ, Монтрозъ прибавилъ:

— Надѣюсь, что опытному воину очень хорошо извѣстно, что отъ посланнаго требуется кромѣ исполненія порученія и нѣкоторая наблюдательность.

— Только бы не запрятали въ мѣшокъ моей головы, отвѣчалъ Дольгетти, — а то мы съумѣемъ замѣтить, что нужно.

Ротмистръ отправился сѣдлать своего Густава и около конюшни встрѣтилъ Ангуса Макъ-Олея и сэра Мусграфа, которые убѣдительно начали упрашивать его оставить имъ своего Густава и не морить его голодомъ въ горахъ.

— Густавъ мой привыкъ ѣсть то же самое, что ѣмъ и я, отвѣчалъ ротмистръ: — да вы взгляните, какая сытая лошадь у сэра Дункана Камбеля, — слѣдовательно лошади не мрутъ съ голоду въ горахъ.

— Неужели онъ выйдетъ живымъ изъ рукъ Аржайля? сказалъ отходя Ангусъ.

— А вы думаете, онъ не уважитъ нашего парламентера? спросилъ англичанинъ

— Такъ же, какъ мы не уважили бы его прокламацій, отвѣчалъ Ангусъ.

Глава VI.

Графъ Ментейтъ и Алланъ Макъ-Олей угощали сэра Дункана Камбеля въ небольшой комнатѣ, вдали отъ прочихъ гостей. Сэръ Дунканъ горячо уговаривалъ своихъ собесѣдниковъ бросить опасное предпріятіе.

— Жребій нашъ брошенъ, сэръ Дунканъ! съ мрачнымъ видомъ вскричалъ Алланъ. — Участь наша рѣшена помимо нашей воли! Развѣ можно избѣгнуть того, чему суждено быть?

Дверь въ эту минуту растворилась, и въ комнату вошла Аннота Ляйль съ арфою въ рукахъ. Воспитанная среди горцевъ, она не была застѣнчива, и вошла просто и безпеременно. Старомодный нарядъ Анноты былъ не только хорошъ, но даже роскошенъ. Смѣясь и краснѣя, она сказала, что Макъ-Олей приказалъ спросить, не угодно ли имъ послушать музыки?

Сэръ Дунканъ Камбель съ удивленіемъ и любопытствомъ посмотрѣлъ на прелестную дѣвушку.

— Неужели, шопотомъ сказалъ онъ Аллану, это домашняя артистка вашего брата?

— Нѣтъ, — торопливо, но вмѣстѣ съ тѣмъ и нерѣшительно отвѣчалъ Алланъ, — она наша близкая родственница и воспитана какъ дочь нашего отца.

Онъ всталъ и, предложивъ Аннотѣ стулъ, началъ подчивать ее всѣмъ, что стояло на столѣ. Сэръ Камбель продолжалъ пристально и съ особеннымъ участіемъ всматриваться въ дѣвушку, которая, настроивъ арфу, запѣла балладу.

Графъ Ментейтъ не безъ удивленія замѣтилъ, что пѣніе Анноты производило необыкновенное впечатлѣніе на сэра Камбеля, черты лица котораго совершенно преобразились и на глазахъ появились даже слезы. Когда замеръ послѣдній звукъ ея голоса, онъ поднялъ голову и хотѣлъ что-то сказать, но въ эту минуту въ комнату вошелъ хозяинъ дома.

Ангусу Макъ-Олею дано было порученіе, выполнить которое ему было нелегко. Онъ долженъ былъ сказать Камбелю, что человѣкъ, назначенный ему сопутствовать, ждетъ его, и что все готово къ его отъѣзду. Сэръ Дунканъ вскочилъ съ негодованіемъ.

— Не думалъ я, вскричалъ онъ, — чтобы Ангусъ Макъ-Олей не постыдился въ угоду саксонцу сказать рыцарю Арденвуру, что ему пора оставить его замокъ, когда не осушено еще и по другой чаркѣ! Но, прощайте, сэръ! Благодарю васъ, графъ Ментейтъ, и васъ, Алланъ, за угощеніе, а вамъ, прекрасная леди, обратился онъ къ Аннотѣ: — честь и слава! Вы съумѣли извлечь влагу изъ источника, давно уже высохшаго.

Онъ вышелъ изъ комнаты и приказалъ позвать своихъ слугъ. Ангусъ Макъ-Олей, встревоженный упрекомъ въ негостепріимствѣ, не пошелъ провожать сэра Дункана, который сѣлъ на лошадь безъ хозяина и выѣхалъ изъ замка въ сопровожденіи шести человѣкъ своей свиты и ротмистра Дольгетти. Всадники проѣхали къ небольшой морской гавани, гдѣ сѣли на небольшое судно и отплыли, погоняемые попутнымъ вѣтромъ. На другой день, рано по утру ротмистра разбудили, объявивъ ему, что судно подошло къ стѣнамъ замка Дункана Камбеля. Выйдя на палубу, Дольгетти увидалъ мрачный и гордый замокъ Арденвуръ. По словамъ окружающихъ сэръ Дунканъ уже былъ на стѣнахъ замка, но ротмистра не допустили выйти на берегъ безъ его разрѣшенія. Вскорѣ отъ стѣнъ замка отчалила лодка для доставки въ замокъ уполно моченнаго Монтроза. Чтобы попасть съ судна на берегъ, можно было обойтись и безъ лодки, но двое гребцовъ, не смотря на сопротивленіе Дольгетти, посадили его на спину третьему, и пройдя тину, высадили на берегъ у скалы, на которой стоялъ замокъ. Дольгетти тотчасъ же вырвался у нихъ изъ рукъ и заявилъ, что шагу не ступитъ впередъ, пока не увидитъ на сушѣ своего Густава. Выглянувшій изъ входнаго отверстія въ замокъ, сэръ Дунканъ разрѣшилъ сомнѣнія ротмистра, давши честное слово, что Густавъ будетъ доставленъ въ замокъ.

Ротмистра повели по темной лѣстницѣ на верхъ и наконецъ вывели на дворъ замка.

— Замокъ вашъ, сказалъ Дольгетти, сэру Дункану, — по вашему мнѣнію превосходно защищенъ; но мы, военные люди, говоримъ: «гдѣ море, тамъ есть сторона незащищенная!» и потому замокъ вашъ нельзя назвать неприступнымъ, или, какъ говорятъ французы, imprenable.

Хотя сэръ Дунканъ и мастерски умѣлъ скрывать свои чувства, но въ эту минуту не могъ скрыть неудовольствія. Онъ надѣялся поразить неприступностью своего замка, и только отвѣчалъ:

— Я увѣренъ, что замокъ мой никогда не очутится въ критическомъ положеніи, если бы даже самъ ротмистръ Дольгетти вздумалъ осаждать его!

— Но все-таки, я совѣтывалъ бы вамъ, какъ другу, поставить вонъ на томъ кругломъ холмѣ форпостъ съ хорошимъ рвомъ и плотиною. Кромѣ того я совѣтовалъ бы вамъ…

Но сэръ Дунканъ, не слушая совѣтовъ, вышелъ изъ комнаты, куда ввелъ своего спутника. Дольгетти, выглянувъ въ окно, услыхалъ ржаніе своего Густава и тотчасъ же направился къ выходу, но въ дверяхъ былъ остановленъ двумя горцами.

— Я васъ выручу, ротмистръ, сказалъ подошедшій сэръ Дунканъ; — вы вѣрно хотите взглянуть на своего любимца, ну, такъ идемте вмѣстѣ.

— Онъ вывелъ его изъ замка и подвелъ къ скалѣ, гдѣ помѣщалась конюшня, въ которую и предложилъ ему самому поставить своего Густава. Когда ротмистръ сдѣлалъ для своего коня все, что было нужно, сэръ Дунканъ снова свелъ его наверхъ въ комнату, сказавъ, что звонъ колокола въ замкѣ дастъ ему знать объ обѣдѣ.

Дообѣденное время Дольгетти охотно употребилъ бы на осмотръ укрѣпленій замка, если бы горецъ, стоявшій у дверей его съ топоромъ въ рукахъ, выразительно не показалъ ему, что онъ находится подъ почетнымъ арестомъ. Въ извѣстный часъ послышался звонъ колокола, и горецъ съ топоромъ въ рукахъ, пригласилъ его слѣдовать за собою въ залу, гдѣ былъ накрытъ столъ на четыре прибора. Сэръ Дунканъ вошелъ въ залъ подъ ручку съ своей женой, высокой печальной женщиной въ глубокомъ траурѣ. За ними шелъ пасторъ въ женевской мантіи и въ черной шапочкѣ, прикрывавшей его стриженую голову. Сэръ Дунканъ представилъ леди ротмистру. Ветеранъ мало обратилъ вниманія на холодный поклонъ леди и пастора; его болѣе занимала предстоящая ему осада огромнаго блюда, благоухавшаго на столѣ. Впродолженіе всего обѣда сэръ Дунканъ не сказалъ ни единаго слова, а Дольгетти не считалъ возможнымъ говорить, пока нужно было дѣйствовать челюстями; но когда кушанья были сняты со стола, то онъ всѣмъ началъ надоѣдать своими Совѣтами и замѣчаніями. Разговоръ о войнѣ удручающимъ образомъ дѣйствовалъ на хозяйку дома, такъ что сэръ Дунканъ просилъ ротмистра прекратить его и прибавилъ, что ему надо удалиться, чтобы окончить кое-какія дѣла передъ завтрашней поѣздкой въ Инверрару.

— Такъ ты поѣдешь съ этимъ господиномъ завтра въ Инверрару? съ удивленіемъ замѣтила леди. — Ужели ты забылъ, что завтра годовщина нашему семейному горю?

— Развѣ это можно забыть? отвѣчалъ сэръ Дунканъ. — Но завтра необходимо отправить ротмистра въИнверрару. Впрочемъ я могу отправить его съ письмомъ, а самъ пріѣду послѣ завтра. Я приготовлю письмо къ маркизу Аржайлю, которому объясню, кто вы и съ какимъ порученіемъ пріѣхали, обратился сэръ Камбель къ ротмистру. — Завтра рано утромъ вы отправитесь съ этимъ письмомъ въ Инверрару.

— Конечно я въ вашей власти, сэръ Камбель, замѣтилъ Дольгетти,. — но я все-таки просилъ бы васъ объяснить въ письмѣ, что ваша собственная честь пострадаетъ, если уполномоченному графа Монтроза нанесутъ какія-нибудь оскорбленія.

— Находясь подъ моей защитой, вы можете быть спокойнымъ за себя! сказалъ сэръ Дунканъ, вставая и приглашая разойтись.

Ротмистру послѣднее предложеніе пришлось очень не по вкусу. На столѣ стояли недопитыя бутылки, и разстаться съ ними ему не хотѣлось. Онъ налилъ стаканъ вина и осушилъ его за здоровье сэра Дункана и его семейства, второй стаканъ онъ поспѣшно выпилъ за здоровье леди, третій во избѣжаніе какихъ-либо непріятностей между сэромъ Дунканомъ и майоромъ Дольгетти, а четвертый за всѣхъ благородныхъ джентлеменовъ. Послѣ этого храбрый воинъ согласился удалиться къ себѣ въ комнату.

Черезъ нѣсколько минутъ слуга, нѣчто въ родѣ дворецкаго, принесъ въ комнату Дольгетти бутылку вина и запечатанный пакетъ, адресованный «высокому и могущественному владѣтельному маркизу Аржайлю, лорду Лорискому».

Ротмистръ любезно спросилъ у слуги, почему лордъ Камбель не ѣдетъ завтра съ нимъ самъ, и простодушный дворецкій объяснилъ ему, что сэръ Дунканъ и супруга его имѣютъ обыкновеніе проводить въ постѣ и молитвѣ день, когда толпа дикихъ горцевъ внезапно ворвалась въ ихъ замокъ и убила четверыхъ дѣтей во время отсутствія сэра Дункана.

Рано утромъ воинъ нашъ былъ разбуженъ; закусивъ, онъ нашелъ лошадь свою осѣдланной и проводниковъ готовыми. Ротмистръ, тронувшись въ путь, увидалъ себя окруженнымъ шестью вооруженными горцами, подъ начальствомъ офицера. Никто изъ горцевъ не говорилъ ни по англійски, ни по шотландски, а ротмистръ не говорилъ по гаэльски. Подъѣхавъ къ озеру, начальникъ отряда протрубилъ какой-то сигналъ, и въ отвѣтъ на него къ берегу подошла большая лодка, на которую и помѣстились горцы и ротмистръ съ своимъ Густавомъ. М-ръ Дольгетти могъ бы любоваться чудными пейзажами; открывавшимися ему и съ той, и съ другой стороны рѣкщно чувство голода отняло у него всякую охоту любоваться природой, и онъ съ удовольствіемъ смотрѣлъ на дымокъ, вившійся изъ трубъ-замка, и предвкушалъ, что тамъ готовится пріятный для него «провіантъ». Наконецъ лодка пристала къ плотинѣ, около которой были разбросаны бѣдныя хижины, а отъ нихъ шла дорога къ замку.

Мѣстечко Инверрара носило на себѣ отпечатокъ-жестокости описываемаго нами времени. Улицы были обстроены жалкими хижинами, среди которыхъ мѣстами виднѣлись каменныя зданія. Неподалеку отъ мрачнаго замка находилась квадратная площадь, а посреди нея надъ подмостками возвышалась висѣлица съ пятью качавшимися трупами. Двѣ, три женщины сидѣли на подмосткахъ и въ полголоса, въ страшномъ горѣ, пѣли панихиду по усопшимъ. Вѣроятно жители мѣстечка привыкли къ подобнымъ картинамъ, потому что толпились около ротмистра и съ любопытствомъ разсматривали его, не обращая никакого вниманія на висѣлицу.

— Смѣю спросить, сказалъ Дольгетти, обращаясь къ одному изъ любопытныхъ: — за что казнили этихъ несчастныхъ?

— Тутъ три разбойника, отвѣчалъ горецъ: — а двое другихъ оскорбили чѣмъ-то Макъ-Каллумъ-Мора.

У воротъ замка Дольгетти ожидала другая, не менѣе страшная картина. На сдѣланной въ палисадѣ выемкѣ была устроена плаха, на которой лежалъ топоръ, а кругомъ, на опилкахъ, виднѣлись слѣды еще свѣжей крови. Дольгетти только-что началъ разсматривать страшную плаху, какъ начальникъ его конвоя дернулъ его за полу плаща, показавъ на высокій шестъ, наверху котораго торчала голова недавно казненнаго человѣка. Улыбка горца, показавшаго на голову, не понравилась ротмистру, и онъ увидѣлъ въ ней дурное предзнаменованіе. У воротъ замка Дольгетти соскочилъ съ лошади, и его любимца Густава у него отобрали. Это обстоятельство опечалило ротмистра сильнѣе, чѣмъ печальныя предчувствія при видѣ казненныхъ людей. Уполномоченнаго ввели въ комнату, въ родѣ караульни, и приказали подождать, пока о немъ доложатъ маркизу. Въ караульнѣ было множество солдатъ, насмѣшливо и презрительно смотрѣвшихъ на вооруженнаго воина. Наконецъ появившійся дворецкій важно пригласилъ Дольгетти слѣдовать за нимъ къ маркизу Аржайлю. Залы, чрезъ которыя они проходили, были полны гостей разныхъ званій, а въ одной изъ переднихъ комнатъ стояли въ двѣ шеренги толпы слугъ, одѣтыхъ въ ливреи фамильныхъ цвѣтовъ Аржайля — краснаго и желтаго. У входа въ пріемную комнату стояла почетная стража. Глазамъ Дольгетти представилась зала въ видѣ длинной галлереи съ цвѣтными окнами и съ стѣнами, украшенными фамильными портретами. Въ концѣ галлереи стоялъ маркизъ Аржайль, окруженный роскошно одѣтыми дворянами, между которыми были и духовныя лица.

Смуглый цвѣтъ лица и морщины на лбу придавали маркизу видъ серьезнаго и суроваго человѣка. Это былъ высокій, и худощавый мужчина. Не смотря на то, что въ лицѣ у цего было нѣкоторое коварство, а непріятный взоръ свой онъ обыкновенно устремлялъ на полъ, собственный кланъ Аржайля обожалъ его, но за то другія горныя племена боялись его и ненавидѣли.

Надо думать, что Аржайль, окруживъ себя блестящимъ дворянствомъ и поставивъ почетную стражу, думалъ ослѣпить уполномоченнаго врага своего Монтроза. Но Дольгетти, который сиживалъ за однимъ столомъ съ коронованными особами, нисколько не смутился и, подойдя къ маркизу, отдалъ ему честь по-военному.

— Позвольте пожелать вамъ добраго утра или, лучше сказать, добраго вечера, милордъ. «Beso а usted los manos», какъ говорятъ испанцы, проговорилъ ротмистръ.

— Кто вы, сэръ, и что вамъ угодно? спросилъ Аржайль тономъ, которымъ желалъ прекратить неумѣстную фамильярность ветерана.

— На вопросъ вашъ, милордъ, я отвѣчу вамъ, какъ отвѣчали мы въ маршальской школѣ «peremtorie»…

— Разспроси, Нель, кто онъ и что ему надо, сказалъ маркизъ, обращаясь къ одному изъ стоявшихъ тутъ молодыхъ дворянъ.

— Зачѣмъ же? я избавлю джентльмена отъ труда разспрашивать, продолжалъ ротмистръ. — Я, Дугальдъ Дольгетти изъ Друмтвакета. Служилъ ротмистромъ въ войскахъ различныхъ державъ, а теперь произведенъ въ маіоры неизвѣстнаго мнѣ ирландскаго полка. Прибылъ сюда со знаменемъ мира, парламентомъ отъ его сіятельства, могущественнаго лорда, графа Джемса Монтроза и другихъ благородныхъ приверженцевъ его величества короля. Да здравствуетъ король Карлъ!

— Понимаете-ли вы, сэръ, гдѣ вы находитесь, и какъ опасно шутить съ подобными намъ людьми? спросилъ маркизъ.

— Я прибылъ съ порученіемъ отъ благороднаго графа Монтроза, продолжалъ Дольгетти, — и прошу васъ пробѣжать его полномочіе. Оно мнѣ дано для того, чтобы я велъ съ вами переговоры отъ имени этого доблестнаго начальника.

Маркизъ, презрительно взглянувъ на поданную ему бумагу съ печатью, съ негодованіемъ бросилъ ее на столъ, и затѣмъ спросилъ у окружающихъ, чего заслуживаетъ человѣкъ, явившійся уполномоченнымъ отъ бунтовщиковъ противъ государства?

— Высокой висѣлицы и короткой исповѣди, замѣтилъ кто-то изъ дворянъ.

— Джентльмены! сказалъ Дольгетти, — прошу васъ имѣть въ виду, что графъ Монтрозъ жестоко отомститъ вамъ за обиду, которая будетъ нанесена его парламентеру.

Присутствующіе презрительно засмѣялись.

— И кромѣ того, продолжалъ онъ, — позвольте надѣяться, что ручательство благороднаго джентльмена, сэра Дункана Камбеля Арденвура, въ моей безопасности не останется безъ вниманія. Нарушеніе законовъ войны въ моей особѣ будетъ неизгладимымъ пятномъ для его честнаго имени.

Многихъ удивили слова Дольгетти, и они начали перешептываться.

— Развѣ сэръ Камбель честью поручился за безопасность этого человѣка? спросилъ одинъ изъ дворянъ у маркиза.

— Не думаю, отвѣчалъ маркизъ, — но я не успѣлъ прочесть его письма.

— Намъ бы хотѣлось, чтобы вы прочли его, сказалъ кто-то изъ Камбелевъ. — Неужели стоитъ рисковать честью сэра Арденвура изъ-за такого дюжиннаго человѣка?

— Между тѣмъ одна мертвая муха можетъ испортить весь цѣлебный запасъ, замѣтилъ одинъ изъ духовныхъ.

— Принимая во вниманіе, заговорилъ опять Дольгетти, — ту пользу, которая можетъ проистечь изъ вашихъ словъ, сэръ, я прощаю вамъ ваше неприличное сравненіе меня съ мухой, равно какъ и джентльмену въ красной шапкѣ его неумѣстное обозваніе меня «дюжиннымъ». Относительно же того, что сэръ Камбель вызвался быть моимъ поручителемъ, вы узнаете завтра, когда онъ пріѣдетъ.

— Если дѣйствительно сэръ Дунканъ будетъ здѣсь завтра, сказалъ одинъ изъ дворянъ, — то право жаль заводить дѣло съ этимъ бѣднягой.

Всѣ обступили маркиза и видно было, что патріархальное вліяніе предводителей клановъ было еще весьма сильно. Маркизъ счелъ необходимымъ уступить заявленіямъ дворянъ и отдалъ приказаніе отвести плѣнника въ безопасное мѣсто.

— Плѣнника! вскричалъ ротмистръ, и съ такой энергіей началъ отбиваться отъ хватавшихъ его горцевъ, что маркизъ поблѣднѣлъ и взялся за рукоять сабли. Сила взяла свое, и горцы обезоружили Дольгетти, связали ему назадъ руки и повели по мрачнымъ переходамъ къ небольшой калиткѣ, окованной желѣзомъ. За этой калиткой была другая, которую отворилъ безобразный горецъ съ длинной сѣдой бородой. Глазамъ ротмистра представилась крутая и узкая лѣстница внизъ. Развязавъ ему руки, стража толкнула его внизъ и оставила на произволъ судьбы.

Глава V.

Ротмистръ очутился въ совершенной темнотѣ и сталъ осторожно спускаться, но, не смотря на всю осторожность, онъ оступился и полетѣлъ внизъ на груду чего-то мягкаго, шевелящагося и издававшаго какіе-то звуки. Дольгетти тотчасъ же спросилъ: человѣкъ, что-ли?

— Мѣсяцъ тому назадъ былъ человѣкомъ, отвѣчалъ ему грубый, сиплый голосъ.

— А теперь кто же? продолжалъ Дольгетти. — Ну, можно-ли лежать на ступенькѣ лѣстницы?

— А теперь пень съ обрубленными вѣтвями, отвѣчалъ тотъ же голосъ. — И пень этотъ скоро будетъ брошенъ въ печь. А вы — солдатъ? Я слышалъ, какъ забрякало ваше вооруженіе, а теперь и вижу васъ. Если вы пробудете здѣсь въ темнотѣ такъ же долго, какъ я, то и ваши глаза привыкнутъ къ мраку.

— Нѣтъ, я предпочту въ такомъ случаѣ висѣлицу, солдатскую молитву и скачокъ съ лѣстницы! Но какова у васъ здѣсь пища, почтенный товарищъ?

— Хлѣбъ да вода, по одному разу въ день, отвѣчалъ голосъ.

— А нельзя ли мнѣ попробовать вашего хлѣба? сказалъ Дольгетти.

— Кусокъ хлѣба и вода стоятъ направо. Попробуйте. Я почти ничего не ѣмъ.

Дольгетти, не дожидаясь дальнѣйшаго приглашенія, нашелъ хлѣбъ и тотчасъ же началъ его грызть. Доѣвъ все до послѣдней крошки и запивъ водой, ротмистръ завернулся въ плащъ и усѣлся въ уголъ, чтобы имѣть возможность, какъ въ креслѣ, облокотиться о ту и о другую сторону, и затѣмъ началъ предлагать вопросы товарищу своего плѣна.

— Дорогой другъ, сказалъ онъ: — такъ какъ судьба свела, насъ и мы стали товарищами, то намъ не мѣшаетъ покороче познакомиться другъ съ другомъ. Я — Дугальдъ Дольгетти изъ Друмтвакена, уполномоченный посланникъ могущественнаго графа Монтроза. Ну, теперь за вами очередь. Кто вы такой?

— Я Ренольдъ Макъ-Игъ, или Ренольдъ, сынъ тумана.

— Сынъ тумана? повторилъ Дольгетти. Но, Ренольдъ, какими судьбами попали вы сюда? Или, говоря иначе, какая нелегкая занесла васъ сюда?

— Занесли меня сюда несчастіе и преступленіе, отвѣчалъ Ренольдъ. — Не знаете-ли вы рыцаря Арденвура?

— Знаю, отвѣчалъ Дольгетти.

— А не знаете-ли вы, гдѣ онъ теперь?

— Сегодня онъ справляетъ у себя дома печальную церемонію, а завтра будетъ здѣсь въ Инверрарѣ. Если же онъ не исполнитъ этого, даннаго имъ обѣщанія, то на дальнѣйшей его жизни будетъ лежать печать безчестія.

— Передайте ему приличномъ свиданіи, что его самый злѣйшій врагъ и въ то же время самый горячій доброжелатель умоляетъ его о посредничествѣ, сказалъ Ренольдъ.

— Прошу васъ избавить меня отъ такого сомнительнаго порученія, отвѣчалъ Дольгетти. — Такими загадками нельзя говорить съ сэромъ Дунканомъ.

— Трусливый саксонецъ! вскричалъ плѣнникъ, — Ну, такъ скажите же ему, что я тотъ самый воронъ, который пятнадцать лѣтъ тому назадъ опустился на башню его замка и оставилъ тамъ неизгладимый слѣдъ!.. Я тотъ волкъ, который истребилъ его потомство. Я глава того отряда, который пятнадцать лѣтъ тому назадъ напалъ на его замокъ и погубилъ четверыхъ его дѣтей.

— Ну, дорогой другъ, возразилъ Дольгетти, — если только въ этомъ заключаются ваши права на покровительство сэра Дункана, то я отказываюсь принять ваше порученіе. Даже животныя крайне свирѣпы къ убійцамъ своихъ дѣтенышей, а не только человѣкъ. Скажите мнѣ пожалуйста съ которой стороны вы осаждали замокъ, считающійся неприступнымъ?

— Мы взобрались на него по веревочной лѣстницѣ, отвѣчалъ Ренольдъ. — Намъ помогъ одинъ изъ нашихъ земляковъ, который мѣсяцевъ за пять поступилъ на службу въ замокъ, чтобы удобнѣе выполнить задуманную нами месть. Совы кричали въ то время, какъ мы висѣли на веревкахъ надъ моремъ, разбивавшимся о скалы, но никто изъ насъ не потерялъ присутствія духа. На другой день солнце освѣтило картину смерти и разрушенія тамъ, гдѣ наканунѣ царствовали миръ и тишина.

— Я увѣренъ, что атака была произведена очень ловко, но скажите же мнѣ причину, заставившую васъ, искать войны «tetemma causa?»

— Макъ-Олей и другіе предводители клановъ вынудили насъ начать войну, отвѣчалъ Ренольдъ. — Они грозили гибелью нашимъ владѣніямъ.

— Я что-то объ этомъ слыхалъ, замѣтилъ Дольгетти. — Такъ это вы вложили кусокъ хлѣба въ ротъ мертвой головы? Шутка эта была, надо признаться, груба.

— Такъ вы слышали о нашей мести лѣсничему? Сэръ Дунканъ сдѣлалъ на насъ нападеніе, продолжалъ Макъ-Игъ. — Братъ мой былъ убитъ. Голову его повѣсили на тѣ самыя укрѣпленія, черезъ которыя мы потомъ пробрались въ замокъ. Я далъ клятву мстить, и всю жизнь не измѣнилъ ей.

— Изъ всего того, что вы мнѣ говорите, я никакъ не могу понять, какимъ образомъ вся эта исторія можетъ оправдать васъ въ глазахъ сэра Дункана? Мнѣ кажется, что вмѣсто заступничества, онъ можетъ попросить маркиза не только казнить васъ, но даже пытать. Будь я на вашемъ мѣстѣ, Ренольдъ, я скрылъ бы отъ сэра Дункана свое имя и постарался бы поскорѣе исчезнуть.

— Ну, такъ слушайте, чужеземецъ! вскричалъ горецъ. — У сэра Дункана было четверо дѣтей. Трое были заколоты нашими кинжалами, а четвертый ребенокъ еще живъ, и разумѣется за то, чтобы получить обратно этого ребенка сэръ Камбель дастъ болѣе чѣмъ за то, чтобы пытать мое бренное тѣло. Однимъ своимъ словомъ я могу обратить его горе въ радость. Я знаю это по себѣ. Дитя мое — Кеннетъ дороже мнѣ. всего на свѣтѣ, дороже тѣхъ сыновей, что сгнили уже въ землѣ, и тѣхъ, что вывѣшены на добычу хищнымъ птицамъ!

— Такъ это ваши сыновья висятъ тамъ на площади? спросилъ Дольгетти.

— Да, чужеземецъ, это мои сыновья, дрогнувшимъ голосомъ отвѣчалъ Ренольдъ. — Ахъ какъ они были легки на бѣгу, какъ неутомимы въ трудахъ! Если бы сыновья Діармиды не напали на нихъ врасплохъ, они были бы живы до сихъ поръ. Пережить ихъ я хочу только для того, чтобы воспитать Кеннета въ чувствахъ мести. Я хочу, чтобы молодой орелъ выучился у стараго, какъ мстить врагамъ! И только для этого-то за жизнь свою и свободу я продамъ рыцарю Арденвуру тайну…

— Цѣли вашей вы достигнете гораздо скорѣе, послышался чей-то третій голосъ, — если тайну вашу ввѣрите мнѣ.

Суевѣрный горецъ вскочилъ и отступилъ назадъ, причемъ цѣпи его глухо зазвенѣли. Страхъ его заразилъ и ротмистра, и онъ заговорилъ какую-то галиматью на латинскомъ языкѣ.

— Довольно! замолчите съ вашими заклинаніями, раздался тотъ же голосъ. — Я такой же смертный какъ вы, и мое присутствіе можетъ даже принести вамъ пользу, если вы не станете упрямиться и примете мой совѣтъ.

Незнакомецъ открылъ потайной фонарь, и при слабомъ свѣтѣ его Дольгетти могъ замѣтить, что новый товарищъ ихъ, мужчина высокаго роста, одѣтый въ ливрею маркиза. Взглянувъ на его ноги, онъ не увидалъ раздвоенныхъ копытъ, какія бываютъ обыкновенно у демоновъ.

— Кто сообщитъ мнѣ ту тайну, которую я желаю знать, продолжалъ незнакомецъ, — /того я обѣщаюсь вывести отсюда по той же дорогѣ, по которой пришелъ сюда самъ.

— Если вы пробрались сюда въ щель, отвѣчалъ Дольгетти, — то меня вывести будетъ совершенно невозможно. Что же касается до тайнъ, то своихъ у меня вовсе нѣтъ, а чужихъ очень мало. Но все-таки скажите, какого рода тайны желаете вы знать?

— Сначала я поговорю съ нимъ, отвѣчалъ незнакомецъ, освѣщая грубыя черты лица Макъ-Ига. — А вамъ, дружище, сказалъ онъ, обращаясь къ Дольгетти, — я принесъ кое-что для подкрѣпленія силъ. Хотя завтра васъ ждетъ смерть, но это не мѣшаетъ покушать сегодня.

— Совершенно справедливо, подтвердилъ ротмистръ, тотчасъ же начавшій разбирать поставленные на полъ корзинку и кувшинъ съ виномъ. — Но все-таки я желалъ бы знать, кто вы такой?

— Я служитель маркиза, Мурдохъ, временно исправляющій должность тюремщика, отвѣчалъ незнакомецъ.

— Пью за ваше здоровье, Мурдохъ, отозвался Дольгетти и желаю вамъ счастья. А вѣдь вино не дурно, Мурдохъ. Стыдно маркизу кормить у себя въ тюрьмѣ однимъ только хлѣбомъ. Но я вижу, что вы желаете переговорить съ моимъ товарищемъ по несчастію и не стану мѣшать вамъ, а займусь въ томъ углу корзинкой, и чтобы не слышать вашего разговора, нарочно начну чавкать погромче.

Но, не смотря на свое обѣщаніе, воинъ тщательно насторожилъ уши, il ясно слышалъ слѣдующій разговоръ:

— Знаешь-ли ты, сынъ тумана, началъ Мурдохъ: — что отсюда ты выйдешь развѣ только на висилицу?

— Дорогіе сердцу моему люди, отвѣчалъ Макъ-Игъ, указали уже мнѣ эту дорогу.

— И неужели ты не хочешь избавиться отъ подобной участи? продолжалъ посѣтитель.

— Я многое сдѣлаю, сказалъ плѣнникъ, нѣсколько помолчавъ, сдѣлаю ради спасенія тѣхъ, что остались въ горахъ.

— Мнѣ не надо знать, ради кого ты сдѣлаешь, а я хочу знать, что ты сдѣлаешь. Гдѣ дочь и наслѣдница рыцаря Арденвура? Это я желаю знать взамѣнъ твоей свободы.

— Для того, чтобы выдать ее замужъ за какого нибудь бѣднаго родственника вашего могущественнаго начальника? сказалъ Ренольдъ, — Развѣ мѣстные жители не помнятъ, какъ вели насильно бѣдное дитя въ вашъ замокъ для того, чтобы выдать замужъ за брата вашего господина? и изъ за чего? изъ за ея богатаго помѣстья!..

— Если эта исторія и справедлива, возразилъ Мурдохъ, — то развѣ дѣвушка не получила болѣе, чѣмъ могъ бы дать ей самъ король Шотландіи? Но вѣдь дочь сэра Камбеля не чужая намъ, она намъ родственница, и кто же имѣетъ болѣе права знать ея участь, какъ не маркизъ Аржайль, предводитель клана ея предковъ?

— Стало быть, вы дѣлаете мнѣ вопросы отъ его имени? спросилъ Макъ-Игъ.

Служитель утвердительно кивнулъ головой.

— И вы не сдѣлаете ничего дурного дѣвицѣ, которой я сдѣлалъ уже и такъ много зла?

— Клянусь, ничего.

— А дадутъ-ли мнѣ за это свободу и жизнь?

— На этомъ основывается нашъ договоръ.

— Ну, такъ знайте же, что во время битвы я изъ жалости спасъ несчастнаго ребенка и унесъ его изъ башни укрѣпленнаго замка. Дѣвочка росла у насъ, пока мы не были разбиты заклятыми врагами нашего клана, Алланомъ Макъ-Олеемъ Кровавою Рукою и всадниками подъ начальствомъ графа Ментейта.

— Стало быть, несчастная дѣвочка попала въ плѣнъ къ Аллану Кровавой Рукѣ? Слѣдовательно кровь ея окрасила его кинжалъ, и ты ничего не сдѣлалъ, чтобы спасти ее?

— Мнѣ обѣщана жизнь, отвѣчалъ плѣнникъ, — и я скажу, что она жива и теперь, но могу-ли я положиться на ваши слова, или это пустое обѣщаніе сына Діармиды.

— Обѣщаніе будетъ выполнено, отвѣчалъ Мурдохъ, — если ты докажешь мнѣ, что она жива, и скажешь, гдѣ ее теперь найти.

— Она живетъ въ замкѣ Дарлянваратѣ. подъ именемъ Анноты Ляйль, отвѣчалъ Ренольдъ Макъ-Игъ. — Я часто слыхалъ, о-ней отъ своихъ земляковъ. Они иногда посѣщаютъ свои родные лѣса. Я самъ недавно собственными глазами видѣлъ нашу несчастную питомицу

— Ты самъ? съ удивленіемъ вскрикнулъ Мурдохъ: — ты осмѣлился подойти такъ близко къ своимъ заклятымъ врагамъ? ты предводитель сыновъ тумана?

— Я осмѣлился еще на большее, сынъ Діармиды! отвѣчалъ плѣнникъ. — Въ одеждѣ музыканта я пробрался въ замокъ, для того, чтобы вонзить кинжалъ въ грудь Аллана Макъ-Олея Кровавой Руки, грозы нашего племени, и ждать потомъ участи, какую послалъ бы Богъ. Но въ ту минуту, какъ я схватился за кинжалъ, я взглянулъ на Анноту Ляйль. Она взяла арфу и запѣла пѣсню «дѣтей тумана», которую выучила у насъ. Рука моя замерла на кинжалѣ!.. Я заплакалъ, и. часъ мщенія прошелъ!.. Ну чтоже? развѣ я не выкупилъ теперь головы моей?

— Да, если разсказъ твой справедливъ.

— Пусть небо и земля будутъ свидѣтелями справедливости моего разсказа. Неужели вы не сдержите своего слова?

— Обѣщаніе будетъ исполнено свято, лишь бы разсказъ твой былъ справедливъ. Однако же мнѣ надо поговорить еще съ твоимъ товарищемъ.

— Коварные! Всѣ вы таковы! шепталъ плѣнникъ, въ отчаяніи бросаясь на полъ.

Между тѣмъ Дольгетти недоумѣвалъ, о чемъ бы могъ говорить съ нимъ слуга маркиза.

— Вы вѣдь космополитъ, началъ Мурдохъ, — и служили во многихъ государствахъ?

— За исключеніемъ турокъ, отвѣчалъ Дольгетти, — я потянулъ-таки лямку у всѣхъ европейскихъ народовъ.

— Если это такъ, то человѣкъ съ вашей опытностью, продолжалъ Мурдохъ, — легко пойметъ меня, когда я скажу, что свобода ваша зависитъ отъ нѣсколькихъ откровенныхъ отвѣтовъ на мои вопросы.

— Спрашивайте.

— Сколько ирландцевъ собрано подъ знамена вашего Монтроза?

— Тысячъ съ десятокъ есть, отвѣчалъ Дольгетти.

— Десятокъ! сердито вскричалъ Мурдохъ. — А мы навѣрное знаемъ, что на берегъ высадилось только двѣ тысячи.

— Въ такомъ случаѣ вы знаете больше меня, спокойно отвѣчалъ Дольгетти. — Вѣдь надо и то сказать, что я самъ ихъ не видалъ.

— А какъ много ожидаютъ новобранцевъ изъ клановъ?

— Сколько можно будетъ собрать, отвѣчалъ ротмистръ.

— Васъ спрашиваютъ серьезно… Позволяя себѣ шутить со мной, вы страшно рискуете своей жизнью, сказалъ Мурдохъ; — знаете-ли вы, что мнѣ стоитъ только свистнуть, и черезъ десять минутъ голова ваша будетъ на шестѣ у входа въ замокъ.

— Поговоримъ откровенно, м-ръ Мурдохъ, возразилъ Дольгетти. — Неужели вы находите благоразумнымъ вывѣдывать отъ меня тайны о войскѣ, въ которомъ я поклялся служить до окончанія компаніи? Если я укажу вамъ, какъ разбить Монтроза, что станется тогда съ моею платою, наградами и надеждами на добычу?

— Я вамъ скажу, продолжалъ Мурдохъ, — что если вы станете упрямиться, то вся ваша кампанія ограничится походомъ къ висѣлицѣ. Если же будете отвѣчать какъ должно, то я приму васъ на службу къ маркизу Аржайлю.

— А велико-ли жалованье? спросилъ ротмистръ.

— Вы будете получать двойное жалованье, если воротитесь къ Монтрозу и будете дѣйствовать въ нашу пользу.

— Какъ жаль, что я не встрѣтился съ вами до вступленія моего на королевскую службу, нерѣшительнымъ тономъ проговорилъ Дольгетти.

— Напротивъ, теперь я могу предложить вамъ болѣе выгодныя условія, надѣясь на вашу вѣрность.

— На мою вѣрность вамъ и измѣну Монтрозу.

— На вѣрность правому дѣлу.

— А маркизъ Аржайль добрый начальникъ? спросилъ воинъ.

— Предобрый. Во всей Шотландіи не найдешь человѣка обходительнѣе и щедрѣе его, отвѣчалъ Мурдохъ.

— Вѣрно и честно исполняетъ онъ свои обѣщанія? опять спросилъ воинъ.

— Онъ благороденъ, какъ рыцарь и дворянинъ.

— Знаете, мнѣ никогда не доводилось прежде слышать о немъ столько хорошаго, возразилъ Дольгетти. — Вѣрно вы хорошо знаете маркиза, или сами вы лордъ Аржайль, прибавилъ онъ, неожиданно бросившись на переодѣтаго маркиза. — Именемъ короля Карла арестую васъ, какъ измѣнника! закричалъ онъ, — и если вы вздумаете позвать кого-нибудь себѣ на помощь, я тотчасъ же задушу васъ.

Нападеніе Дольгетти на маркиза было до того стремительно и неожиданно, что онъ опрокинулъ Аржайля на полъ и, придерживая лѣвой рукой, правой давилъ за горло такъ, что при первой попыткѣ закричать, могъ тотчасъ же задушить его.

— Ну, лордъ Аржайль, теперь моя очередь назначать условія, проговорилъ онъ — Если, вы покажете мнѣ потайной ходъ, по которому вы вошли сюда — вы спасены, съ условіемъ однако же остаться моимъ «ocum-tenens» (замѣстителемъ), какъ говорили мы, бывало, въ маршальской школѣ, до тѣхъ поръ, пока сюда не придетъ тюремщикъ. А иначе я сейчасъ задушу васъ.

— Мерзавецъ хочетъ задушить меня за мое великодушіе, прошепталъ Аржайль.

— Нѣтъ, милордъ, не за великодушіе, возразилъ Дольгетти, — а за то, чтобы показать вамъ, какъ надо относиться къ личной свободѣ заѣхавшаго къ вамъ парламентера, и отучить васъ дѣлать воинамъ позорныя предложенія.

— Не убивайте меня, прошепталъ Аржайль, — и я исполню все, что бы вы отъ меня ни потребовали.

Но ротмистръ продолжалъ держать маркиза за горло, надавливая, когда дѣлалъ вопросы, и отпуская немного потомъ, чтобы дать возможность отвѣчать.

— Гдѣ потайная дверь въ тюрьму? спросилъ онъ.

— Вонъ въ томъ углу.

— Прекрасно! А куда эта дверь?

— Въ мой кабинетъ, отвѣчалъ маркизъ.

— Какъ мнѣ пробраться къ воротамъ замка?

— Черезъ комнаты…

— Наполненныя солдатами? Указывайте на другой выходъ.

— Есть выходъ прямо изъ моей комнаты черезъ церковь, отвѣчалъ Аржайль.

— А какой пароль въ воротахъ?

— «Сабля Леви», отвѣчалъ маркизъ. — Впрочемъ если хотите, я дамъ вамъ честное слово и тогда пойду съ вами мимо всей стражи и выпущу васъ съ паспортами.

— Я повѣрилъ бы вамъ, если бы горло ваше не посинѣло подъ моими пальцами. Впрочемъ паспортъ имѣть намъ не мѣшаетъ. Есть у васъ готовые бланки?

— Есть, мнѣ стоитъ только подписать. Сходите за ними.

— Пока я буду въ отлучкѣ, ваша милость останется подъ надзоромъ Макъ-Ига. Позвольте мнѣ притащить васъ къ нему поближе. Ну, другъ Ренольдъ, у насъ теперь съ тобой хлопотъ полонъ ротъ. Только не робѣй! Схвати эту важную особу поплотнѣе за горло, и если она вздумаетъ пикнутъ, то не стѣсняйся, сдави такъ, чтобы и духъ вонъ. Вѣдь и насъ съ тобой ждала не лучшая участь.

— Если пикнетъ, конечно задушу, — отвѣчалъ Ренольдъ.

— Хорошо.

Передавъ такимъ образомъ особу маркиза подъ надзоръ настоящаго разбойника, Дольгетти подавилъ пружину потайной двери; она отворилась, не скрипнувъ. На одной изъ половинокъ дверей висѣло нѣсколько ключей очевидно отъ цѣпей узниковъ. Узкая лѣстница вела въ маленькій корридоръ, изъ котораго маркизъ могъ слышать все, что говорилось въ темницѣ, и иногда навѣщать своихъ плѣнниковъ.

Дольгетти осмотрѣлъ сначала комнату, а потомъ уже вошелъ въ нее, схватилъ одинъ изъ бланковъ, лежавшихъ на столѣ, захватилъ чернила, перо, кинжалъ и шелковый поясъ маркиза, висѣвшій на стѣнѣ, и отправился назадъ въ темницу, гдѣ постоявъ съ минуту у дверей, подслушалъ маркиза, дѣлавшаго кучу обѣщаній Макъ-Игу, лишь бы онъ поднялъ тревогу.

— Ни за какія сокровища въ мірѣ, отвѣчалъ разбойникъ, — не нарушу я обѣщанія, даннаго молодцу въ желѣзной сбруѣ!

— А вотъ и самъ молодецъ въ желѣзной сбруѣ, входя, сказалъ Дольгетти, — Теперь надо заставить этого господина подписать паспортъ, а если онъ не подпишетъ, то мы ему сейчасъ же выдадимъ паспортъ на тотъ свѣтъ.

При свѣтѣ потайного фонаря маркизъ написалъ и подписалъ все, что ему диктовалъ воинъ.

— А теперь, Ренольдъ, продолжалъ ротмистръ, — сними съ себя пледъ, я закутаю въ него маркиза и сдѣлаю изъ него на время сына тумана. Надо закутать его съ головой, чтобы не слышно было его стоновъ. Держите внизъ ваши руки, крикнулъ Дольгетти, — или, клянусь небомъ, я убью васъ вашимъ собственнымъ кинжаломъ! Вы не безпокойтесь, я завяжу васъ не простой веревкой, а шелковымъ поясочкомъ. Славный вышелъ изъ него тюкъ, теперь онъ неопасенъ. Когда приносятъ сюда обѣдъ?

— Послѣ заката солнца, отвѣчалъ Макъ-Игъ.

— Ну, значитъ, у насъ имѣется добрыхъ часа три. Въ это время надо постараться освободить себя.

Прежде всего, съ помощью одного изъ ключей, они сняли съ Ренольда цѣпи. Ключи, висѣли на дверяхъ, вѣроятно для того, чтобы маркизъ могъ самъ освобождать своихъ плѣнниковъ. МакъИгъ, освободившись отъ оковъ, запрыгалъ отъ восторга.

— Надѣнь теперь ливрейное платье благороднаго маркиза, продолжалъ Дольгетти, — и или за мной какъ можно ближе. Онипрошли потайную лѣстницу, затворили за собой дверь и вошли въ кабинетъ.

— Посмотри-ка, нѣтъ-ли потайного хода черезъ церковь, Ренольдъ, сказалъ Дольгетти, — а я пока взгляну тутъ на вещицы.

Сказавъ это, Дольгетти схватилъ одной рукой связку секретныхъ бумагъ Аржайля, а другою кошелекъ съ золотомъ, лежавшій тутъ же. Пользуясь удобнымъ случаемъ, онъ не забылъ захватить саблю съ пистолетомъ и сумку съ порохомъ и пулями.

— Тише, что съ тобой? крикнулъ Дольгетти.

Дѣйствительно пора было остановить сына тумана, который, не найдя потайного хода, готовъ былъ выломать дверь. Затворивъ главную дверь на задвижку, ротмистръ сталъ искать потайного хода, и дѣйствительно наконецъ, нашелъ его. Извилистый ходъ упирался въ другую дверь, за которой раздавался громкій голосъ пастора. Отворивъ тихонько дверь, онъ увидалъ, что она вела въ галлерею съ опущенными занавѣсками, въ которой стоялъ обыкновенно маркизъ и которую онъ сдѣлалъ вѣроятно для того, чтобы заставлять думать, что постоянно присутствуетъ при богослуженіи, между тѣмъ какъ на дѣлѣ этого не было.

Галлерея была пуста. Дольгетти и Ренольдъ вошли въ нее и затворили за собою дверь. Съ понятнымъ нетерпѣніемъ дослушали они проповѣдь до конца. Прихожане, по принужденію ходившіе въ церковь, разошлись очень скоро, а пасторъ остался одинъ и сталъ въ раздумьѣ расхаживать взадъ и впередъ. Пасторъ оказался тѣмъ же самымъ, который обѣдалъ съ Дольгетти наканунѣ. Ротмистръ, шепнувъ Ренальду, чтобы онъ не отставалъ отъ него, сталъ тихо спускаться съ лѣстницы. Въ то время, какъ онъ вошелъ въ церковь, пасторъ стоялъ у алтаря. Ротмистръ важно подошелъ къ нему и, снявъ каску, попросилъ благословенія.

— Никакъ не могъ оставить этого замка, не поблагодаривъ васъ, почтенный сэръ, за сказанную вами проповѣдь.

— А я и не замѣтилъ васъ въ церкви, сказалъ пасторъ.

— Маркизу угодно было дать мнѣ мѣсто въ галлереѣ, скромно отвѣчалъ Дольгетти.

Пасторъ низко поклонился Дольгетти, такъ какъ маркизъ оказывалъ честь и приглашалъ къ себѣ въ закрытую галлерею только людей очень высокаго званія.

— На службѣ у великаго безсмертнаго Густава, продолжалъ Дольгетти, — мнѣ много приводилось слышать хорошихъ проповѣдей, но такого проповѣдника, какъ вы, я не слыхивалъ. Очень радъ, что могъ вамъ это высказать, а теперь позвольте съ вами проститься. Необходимость заставляетъ меня оставить замокъ съ. паспортомъ маркиза Аржайля.

— Не могу-ли я чѣмъ-нибудь доказать личное свое уваженіе питомцу великаго Густава и столь превосходному цѣнителю проповѣдей?

— Очень вамъ благодаренъ, сэръ, отвѣчалъ ротмистръ. — Если вамъ не будетъ въ тягость, то я попросилъ бы васъ указать мнѣ путь къ воротамъ замка и кстати уже приказать осѣдлать мою лошадь и вывести ее за ворота. Самъ я не знаю, гдѣ находятся конюшни, а этотъ человѣкъ, прибавилъ онъ, указывая на Ренольда, — ни слова не говоритъ по англійски.

— Постараюсь исполнить ваше порученіе, отвѣчалъ пасторъ, — а вамъ надо идти вотъ тутъ, черезъ монастырскій дворъ.

— Ну, благодаря тщеславію святого отца, я съ конемъ, сказалъ ротмистръ, — Признаюсь, я сильно побаивался, что мнѣ придется отправиться отсюда безъ моего Густава!

Пасторъ такъ усердно хлопоталъ въ пользу превосходнаго цѣнителя проповѣдей, что въ то время какъ ротмистръ велъ переговоры со стражей у подъемнаго моста и показывалъ свой паспортъ, сказавъ предварительно лозунъ, слуга подвелъ ему совершенно осѣдланнаго Густава.

Въ другомъ мѣстѣ неожиданное появленіе плѣнника возбудило бы подозрѣніе въ офицерахъ, но подчиненные маркиза слишкомъ привыкли къ тайнымъ аудіенціямъ Аржайля, который зачастую выпускалъ потихоньку плѣнниковъ и посылалъ ихъ съ какимъ-нибудь тайнымъ порученіемъ. Дольгетти тотчасъ же пропустили, и онъ тихо поѣхалъ по городу. Плѣнный сынъ тумана, какъ оруженосецъ, тихо шелъ около шеи его лошади. Когда они подошли къ висѣлицѣ, старикъ взглянулъ на трупы, и лицо его приняло выраженіе нестерпимой скорби.

Проходя около казненныхъ, Ренольдъ прошепталъ что-то одной изъ женщинъ, приготовлявшей трупы къ погребенію. Женщина, призвукѣ его голоса, вздрогнула, потомъ въ знакъ отвѣта слегка наклонила голову.

Дольгетти все время раздумывалъ, куда бы ему направиться, чтобы скрыться отъ преслѣдованій, которыя должны несомнѣнно начаться. При выѣздѣ изъ города Ренольдъ спросилъ его: «куда онъ намѣренъ ѣхать?»

— Вотъ именно на этотъ-то вопросъ я и не знаю какъ отвѣтить, сказалъ ротмистръ.

— Нерѣшительный саксонецъ! вскричалъ Ренольдъ. — Отдайся въ мое распоряженіе, и сынъ тумана не заставитъ тебя раскаиваться, что ты спасъ его.

— Неужели ты можешь привести меня обратно въ лагерь Монтроза?

— Конечно могу, отвѣчалъ Макъ-Игъ: — на свѣтѣ нѣтъ горца, который бы такъ хорошо зналъ горные проходы, какъ знаю ихъ я. Ни одинъ аржайльскіи бульдогъ не найдетъ тѣхъ тропинокъ, по которымъ я проведу васъ.

— Если это такъ, возразилъ Дольгетти, то я готовъ слѣдовать за тобой.

Получивъ такое полномочіе, бѣглый сынъ тумана бросился по тропинкѣ и скрылся въ лѣсахъ, разстилавшихся кругомъ замка. Онъ шелъ такъ быстро и такъ часто мѣнялъ направленіе, что Дольгетти только рысью поспѣвалъ за нимъ и вскорѣ совершенно спутался. Почва была до такой степени неудобна, что ротмистръ наконецъ вскричалъ:

— Это чортъ знаетъ, что такое! не пришлось бы мнѣ разстаться съ Густавомъ. А

— Не бойтесь, утѣшалъ его Макъ-Игъ, — если вы даже и разстанетесь, то не на долго.

Сказавъ это, Ренольдъ свистнулъ, и изъ кустовъ, какъ дикій звѣрекъ, выскочилъ полунагой горецъ, прикрытый кускомъ ткани. Черные глаза его дико сверкали.

— Отдайте ему вашу лошадь, сказалъ Макъ-Игъ. — Отъ этого зависитъ ваша жизнь.

Дольгетти застоналъ отъ отчаянія.

— Вы съума сошли! вскричалъ старикъ, — Можно-ли тратить время? Лошадь вамъ возратятъ. Развѣ жизнь ваша вамъ не дороже лошади?

Дольгетти соскочилъ съ Густава, какъ на человѣка посмотрѣлъ на него и быстро пошелъ за Макъ-Игомъ, не оглядваясь на мальчика, уводившаго коня. Не легко было поспѣвать ротмистру въ латахъ и каскѣ за легкимъ горцемъ. Начало смеркаться, когда до слуха ихъ донесся звонъ колокола.

— Это бьетъ для васъ часъ смерти, если вы не пойдете такъ же быстро, какъ я, сказалъ Макъ-Игъ.

— Мнѣ такъ тяжело, что я готовъ тутъ лечь и ждать своей участи, отвѣчалъ Дольгетти.

— Трусливый саксонецъ! вскричалъ Макъ-Игъ. — Вѣдь въ замкѣ бьютъ тревогу и преслѣдователи вскорѣ будутъ около насъ. До отдыха-ли теперь?

Ротмистръ поднялся и съ помощью Макъ-Ига сталъ подниматься въ гору.

Не смотря на трудность пути, ротмистръ болталъ всю дорогу, разсказывая о своихъ военныхъ подвигахъ, но горецъ вовсе не слушалъ его, а только ташилъ впередъ. Вдругъ по вѣтру раздался лай собаки.

— Лай этой собаки ничего добраго не предвѣщаетъ проговоритъ горецъ: — ужъ не пронюхала-ли она наши слѣды? Но только она опоздала. Олень достигъ стада.

Онъ слегка свистнулъ и съ вершины утеса, на который они, скоро взобрались, отвѣчали такимъ же свисткомъ. На верхней площадкѣ они встрѣтили нѣсколько человѣкъ горцевъ — мужчинъ и женщинъ. При видѣ Макъ-Ига они выразили шумную радость. Ренольдъ что-то быстро разсказалъ имъ, и они бросились къ Дольгетти и стали цѣловать ему руки и ноги.

— Скажите имъ, обратился онъ къ Револьду, — что я не люблю этой фамильярности, этого обращенія за панибрата. Скажите мнѣ лучше, какія имѣются у васъ орудія для защиты этого прохода?

— У насъ имѣется храбрость горцевъ, вооруженныхъ стрѣлами и луками, отвѣчалъ Макъ Изъ, указывая на людей клана.

— Стрѣлами и луками! вскричалъ Дольгетти. — Да что вы. Они уже лѣтъ сто тому назадъ, какъ вышли изъ употребленія…

Ренольдъ остановилъ болтливаго ротмистра и молча указалъ внизъ въ ущелье. Лай собаки слышался все ближе, а за ней по слѣдамъ шли люди. Макъ-Игъ сталъ уговаривать Дольгетти снять военную амуницію, но тотъ гордо отвѣчалъ, что это противно военной дисциплинѣ, хотя сдѣлалъ одну уступку и позволилъ снять.

съ себя тяжелые сапоги, замѣнивъ ихъ легкими башмаками. Облегчивъ себѣ ноги, онъ началъ было давать кое-какіе совѣты, какъ вдругъ лай собаки раздался совсѣмъ близко, и всѣ сразу замолчали. Замолчалъ и Дольгетти. Голоса преслѣдователей ясно доносились до дѣтей тумана. Внизу очевидно не находили тропинки, или же не рѣшались пойти по ней. Вдругъ изъ лѣсного мрака отдѣлилась тѣнь и стала взбираться наверхъ.

— Ну, что съ нами будетъ? прошепталъ ротмистръ. — Насъ будутъ бить ружьями, а мы будемъ отбиваться жалкими стрѣлами! Хе, хе, хе!

Но лишь только горецъ вступилъ на уступъ и знаками пригласилъ другихъ преслѣдователей двинуться за нимъ, какъ стрѣла, пущенная сверху, попала прямо въ несчастнаго и онъ, смертельно раненный, полетѣлъ внизъ головою въ темную пропасть. Между нападающими произошло смятеніе, а наверху послышался побѣдоносный крикъ.

— Да здравствуетъ лукъ! крикнулъ Дольгетти, латы котораго такъ и сверкали при блескѣ луны.

— Вонъ солдатъ! крикнули голоса снизу, и сразу нѣсколько пуль полетѣло въ ротмистра. Раненный воинъ упалъ на самый край пропасти, — но былъ тотчасъ-же взятъ Макъ-Игомъ и переданъ на руки женщинамъ.

Глава VI.

Теперь намъ приходится покинуть на время храбраго ротмистра и взглянуть на военныя дѣйствія графа Монтроза. Личныя качества и храбрость графа дали ему возможность вести войну на столько удачно, что горцы заняли городъ Пертъ. Предводители горныхъ клановъ ненавидѣли Аржайля, какъ ненавидѣлъ его и графъ Монтрозъ. Мы застаемъ Монтроза въ лагерѣ, хотя уже былъ декабрь мѣсяцъ. На послѣднемъ совѣтѣ предводители горныхъ клановъ рѣшили продолжать войну, не смотря на зимнее время, и аттаковать Аржайля въ его неприступномъ замкѣ Инверрарѣ.

Монтрозъ послѣ совѣта удалился въ свою палатку, но не могъ спать. Въ то время, какъ онъ лежалъ, волнуемый разнородными думами и грезами, часовой, стоявшій у его палатки, вошелъ къ нему съ докладомъ, что двое какихъ-то горцевъ хотятъ говорить съ его сіятельствомъ.

Не желая отказать незнакомцамъ, и тѣмъ лишиться можетъ быть какихъ нибудь важныхъ свѣдѣній, Монтрозъ приказалъ привести ихъ, а стражѣ велѣлъ стоять подъ ружьемъ.

Едва только графъ успѣлъ приказать своему камердинеру зажечь два факела и встать съ постели, какъ незнакомцы вошли въ палатку. Оба они были очевидно утомлены, и на лицахъ у нихъ видны были слѣды холода и вѣтра.

— Кто вы, друзья мои? обратился къ нимъ съ вопросомъ Монтрозъ, — и что вамъ надо?

— Осмѣлюсь принести поздравленіе, началъ одинъ изъ пришедшихъ — благородному моему начальнику съ блистательными побѣдами, выигранными съ тѣхъ поръ, какъ судьба разлучила насъ. Но при всемъ томъ я осмѣлился бы посовѣтовать вамъ…

— Прежде чѣмъ давать совѣты, возразилъ Монтрозъ, скажите мнѣ, кто вы?

— Неужели это нужно? возразилъ незнакомецъ. — Неужели вы забыли условія, на какихъ я поступилъ къ вамъ на службу, точно такъ же, какъ забыли и мою особу?

— Ахъ, дорогой другъ, маіоръ Дольгетти! вскричалъ Монтрозъ: — здѣсь такъ темно, что немудрено мнѣ было не узнать моего стараго пріятеля. Всѣ наши условія конечно остаются въ полной силѣ. Мы полагали, что Аржайль нарушилъ въ лицѣ вашемъ всѣ военные законы, и хотѣли разсчитаться съ нимъ за это.

— Я явился къ вамъ, вовсе не по милости или по великодушію маркиза Аржайля, и потому никакъ не намѣренъ ходатайствовать за него, отвѣчалъ маіоръ, — Спасеніемъ своимъ я обязанъ своей ловкости и содѣйствію вотъ этого стараго горца.

— За это мы постараемся вознаградить горца, важно сказалъ Монтрозъ.

Ренольдъ Макъ-Игъ сложилъ на груди руки и низко поклонился.

— Этотъ горецъ, продолжалъ маіоръ Дольгетти: — не только защищалъ меня, но и лечилъ отъ раны, полученной мною въ то время, какъ мы принуждены были скрываться.

— Имя твое, пріятель? обратился Монтрозъ къ горцу.

— Его я не могу сказать, отвѣчалъ Ренольдъ.

— Онъ желалъ бы скрыть свою фамилію, продолжалъ за него Дольгетти, — потому что онъ когда-то съ товарищами разграбилъ одинъ замокъ, убилъ нѣсколькихъ извѣстныхъ, особъ и надѣлалъ много шуму.

— Понимаю, отвѣчалъ Монтрозъ; — человѣкъ этотъ находится не въ ладахъ съ кѣмъ нибудь изъ нашихъ. Пусть онъ идетъ въ караульню. Мнѣ хотѣлось бы поговорить съ вами наединѣ.

Дольгетти отвелъ Ренольда и вернулся въ палатку Монтроза. Не смотря на болтливость маіора, графъ съ полнымъ вниманіемъ слушалъ его разсказы, не дѣлая никакихъ возраженій. Секретныя бумаги, захваченныя маіоромъ, оказались очень важными. При свѣтѣ фонаря графъ быстро просмотрѣлъ ихъ всѣ, и вѣроятно нашелъ что нибудь для себя обидное, потому что запальчиво вскрикнулъ:

— Ну, если онъ не боится меня, такъ я ему дамъ себя знать! Онъ собирается сжечь мой замокъ! но Инверрара раньше узнаетъ, что такое дымъ. Лишь бы найти намъ проводника черезъ Стриттъ-Фильнъ!

— Если вашему сіятельству угодно сдѣлать нападеніе на графство Аржайль, сказалъ маіоръ: — то этотъ самый Ренольдъ, что пришелъ со мной, и его соплеменники отлично знаютъ всѣ щели въ этой странѣ и проведутъ къ замку маркиза.

— Неужели? вскричалъ Монтрозъ. — Почемъ же вы знаете, что имъ извѣстны всѣ щели?

— Потому что, когда я лежалъ у нихъ больной, отвѣчалъ маіоръ — мы безпрестанно должны были переходить съ одного мѣста на другое, такъ какъ Аржайль непремѣнно хотѣлъ завладѣть уполномоченнымъ вашего сіятельства, и я не могъ надивиться топографическимъ познаніямъ этихъ горцевъ. Наконецъ, когда я въ состояніи былъ отправиться, чтобы снова встать подъ знамена вашего сіятельства, вѣдь онъ же провелъ меня сюда вмѣстѣ съ моимъ конемъ, съ моимъ Густавомъ. Идя сюда, я нѣсколько разъ думалъ, какимъ хорошимъ дорогоуказателемъ могъ бы онъ быть въ здѣшнихъ горахъ!

— А можно-ли поручиться за его вѣрность? спросилъ Монтрозъ. — Какое у него ремесло?

— Ремесло его — разбой, грабежъ, отвѣчалъ маіоръ, — а фамилія его Макъ-Игъ, онъ Ренольдъ, сынъ тумана.

— Я что-то припоминаю это имя, проговорилъ Монтрозъ. — Не было-ли когда нибудь у дѣтей тумана распрей съ МакъОлеями?

Маіоръ намекнулъ ему на смерть лѣсничаго, и Монтрозъ все вспомнилъ.

— Какъ жаль, сказалъ онъ, — что заклятый врагъ МакъОлеевъ какъ разъ нуженъ намъ, а въ тоже время нуженъ и Алланъ Макъ-Олей. Обида, нанесенная ему, можетъ имѣть важныя послѣдствія, а между тѣмъ такіе проводники намъ нужны, въ особенности если можно положиться на нихъ.

— Что касается до ихъ вѣрности, горячо отозвался маіоръ: — то я готовъ поручиться не только всѣмъ своимъ жалованьемъ, но и головой.

— Почему вы такъ увѣрены въ нихъ?

— Они не только не соблазнились крупной наградой, которую Аржайль предлагалъ имъ за выдачу меня, но и пальцемъ не дотронулись до денегъ, находившихся при мнѣ. что навѣрное ввело бы въ искушеніе любого солдата регулярныхъ войскъ. Точна также и отъ платы за уходъ свой они отказались. А такое безкорыстіе большая рѣдкость, графъ, въ ваше время.

— Не знаю, какъ бы помочь горю, продолжалъ Монтрозъ. — Конечно присутствіе этого человѣка у насъ въ лагерѣ должна остаться тайною между нами двоими. А какъ велика шайка у Ренольда?

— Десятковъ восемь или десять, отвѣчалъ Дольгетти, — да. столько же женщинъ и дѣтей. Они остались въ ожиданіи приказаній вашего сіятельства мили за три отсюда. Я не счелъ возможнымъ безъ спроса привести ихъ сюда.

— Вы поступили прекрасно, сказалъ Монтрозъ. Для нихъ будетъ гораздо лучше, если они останутся тамъ. Я послалъ бы имъ денегъ, но теперь у меня ихъ нѣтъ.

Ничего этого не надо. Вашему сіятельству стоитъ талька послать имъ сказать, что здѣсь Макъ-Олей, и они тотчасъ же ретируются.

— Это будетъ невѣжливо, а мы пошлемъ лучше имъ немного денегъ, продолжалъ Монтрозъ, — на покупку стадъ, вы же прикажите Ренольду выбрать человѣкъ двухъ изъ своихъ соотечественниковъ, на которыхъ бы можно было положиться и которые съумѣли бы держать въ тайнѣ свои имена и званіе. Они будутъ служить намъ проводниками; распорядитесь также, что бы они завтра же утромъ были здѣсь у моей палатки. Нѣтъ-ли дѣтей у этого старика?

— Дѣтей нѣтъ, а есть внукъ, на котораго онъ возлагаетъ большія надежды. Очень бойкій малый.

— Мальчикъ этотъ будетъ при мнѣ. Но станетъ ли у него ума на то, чтобы хранить въ тайнѣ свое имя?

— На этотъ счетъ не безпокойтесь. Эти…

— Хорошо, хорошо. Мальчикъ будетъ служить заложникомъ вѣрности дѣла. Спокойной ночи, маіоръ! Камердинеръ мой переодѣнетъ этого Макъ-Ига.

На разсвѣтѣ Монтрозъ принялъ у себя въ палаткѣ Макъ-Ига, и долго разспрашивалъ его о средствахъ проникнуть въ Аржайльское графство. Графъ записалъ все это, и показанія старика сравнилъ съ показаніями двухъ его соплеменниковъ и начальниковъ другихъ клановъ, смежныхъ съ владѣніями Аржайля. Графъ слѣдовалъ во всемъ планамъ, заранѣе имъ принятымъ, кромѣ одного. Внука Макъ-Ига, Кеннета, онъ взялъ не къ себѣ, а къ маіору, котораго упросилъ принять его въ камердинеры. Графъ обѣщался одѣвать мальчика, и потому маіоръ охотно исполнилъ его просьбу.

Послѣ завтрака Дольгетти отправился отыскивать своихъ старыхъ знакомыхъ, графа Ментейта и Макъ-Олеевъ, которымъ непремѣнно хотѣлъ разсказать свои похожденія. Маіоръ былъ принятъ всѣми очень радушно; одинъ только Алланъ смотрѣлъ на него сумрачно, хотя не могъ объяснить брату почему? Маіоръ сначала было встревожился отъ намековъ Аллана на то общество, въ которомъ онъ находился послѣднее время, но потомъ, убѣдившись, что ясновидѣніе Аллана простиралось не очень далеко, онъ успокоился. Такъ какъ Ренольдъ былъ отдавъ подъ покровительство маіора, то ему пришлось представлять его старымъ знакомымъ. Макъ-Игъ былъ одѣтъ, какъ житель одного изъ отдаленныхъ острововъ, и маіоръ, назвавъ его Джиллигорномъ, представилъ горца, какъ человѣка бѣжавшаго вмѣстѣ съ нимъ изъ плѣна Аржайля. Представляя его Аллану, онъ прибавилъ, что особенно рекомендуетъ его, какъ замѣчательнаго ясновидца. Алланъ долго пытливо смотрѣлъ на Макъ-Ига, такъ что сынъ тумана не отнималъ руки отъ кинжала, чтобы быть готовому къ внезапному нападенію, но Алланъ быстрыми шагами подошелъ къ ясновидцу и сѣлъ подлѣ него, чтобы поговорить. Это нисколько не удивило ни Ментейта, ни Ангуса, потому что у горцевъ между ясновидцами существовала симпатія.

— Умъ вашъ омраченъ видѣніями? обратился Алланъ къ своему новому знакомому.

— Да, омрачаетсяи къ добру, и не къ добру, отвѣчалъ Макъ-Игъ.

— Говорятъ, что у васъ на отдаленныхъ островахъ видѣнія сильнѣе, чѣмъ у насъ здѣсь? продолжалъ Алланъ;

"Ясновидцы углубились въ разговоръ, во время котораго въ палатку вошли двое англійскихъ джентльменовъ, старыхъ знакомыхъ Дольгетти, и сообщили, что главнокомандующимъ отданъ приказъ немедленно выступать въ походъ на востокъ.

— Въ такомъ случаѣ, замѣтилъ Ангусъ Макъ-Олей: — мнѣ надо приказать приготовить конвой для безопаснаго проѣзда Анноты Ляйль. Что же касается, похода, то пройти на востокъ къ Аржайлю не легко.

Съ этими словами онъ вышелъ.

— Аннота Ляйль? да неужели она здѣсь въ лагерѣ? съ удивленіемъ спросилъ Дольгетти.

— Конечно, отвѣчалъ сэръ Мусграфъ, взглянувъ на графа Ментейта и затѣмъ на Аллана. Развѣ мы можемъ тронуться съ мѣста безъ царицы арфы?

— А вы, что сдѣлали бы на нашемъ мѣстѣ? вдругъ вскрикнулъ Алланъ: — неужели вы рѣшились бы оставить подругу своего дѣтства на жертву непріятельскимъ мечамъ или голоду? Развѣ въ жилищѣ нашихъ отцовъ не все раззорено? Развѣ наши нивы не потоптаны и стада не угнаны?

Англичане тотчасъ же согласились съ мнѣніемъ Аллана, и тотъ продолжалъ прерванный разговоръ съ Ренольдомъ.

— Повторяю, говорилъ Алланъ, — что. мнѣ постоянно представляется какой-то горецъ, вонзающій кинжалъ въ грудь графа Ментейта, вонъ того молодого человѣка въ пунцовомъ платьѣ съ золотымъ шитьемъ. Но не смотря на всѣ старанія, я никакъ не могу разсмотрѣть лица этого горца.

— Обертывали-ли вы свой Пледъ? спросилъ Ренольдъ.

— Ну конечно, отвѣчалъ Алланъ.

— И въ какомъ же видѣ представлялось вамъ тогда это видѣніе? продолжалъ спрашивать Ренольдъ.

— Тоже завернутымъ въ пледъ.

— Если такъ, то будьте увѣрены, что графа поразитъ ваша собственная рука.

— Я уже много разъ со страхомъ думалъ объ этомъ! вскричалъ Алланъ. — Но развѣ это можетъ быть! Сколько разъ мы дрались рядомъ съ нимъ, и сабли наши обагрялись кровью однихъ и тѣхъ же враговъ!.. Можно-ли мнѣ дотронуться до него хотя пальцемъ?

— Это бываетъ, и непремѣнно будетъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, это невозможно! вскричалъ Алланъ и выбѣжалъ изъ палатки.

— Чему быть, того не миновать! съ злорадствомъ проговорилъ Магъ-Изъ, мрачно глядя вслѣдъ Аллану.

Къ слѣдующему утру все уже было готово къ походу. Монтрозъ скорымъ маршемъ спустился въ долину, внезапно напалъ и разбилъ обитателей этой долины, вассаловъ Аржайля, и приступилъ къ-трудному переходу черезъ горы, уже покрывшіяся глубокимъ снѣгомъ. Снѣговые гиганты однако же не страшили войско Монтроза, котораго за этими горами ждали добыча и утоленіе мести, да Монтрозъ не давалъ имъ и времени на раздумье. Впереди шли трубачи, игравшіе веселый маршъ Войско, подъ звуки трубъ, шло бодро и весело, вслѣдъ за Ренольдомъ, указывавшимъ путь. Переходъ былъ такъ опасенъ, что самъ Монтрозъ началъ уже раскаиваться, что рѣшился на такое опасное предпріятіе. Разстояніе между отрядами становилось съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ все замѣтнѣе и, слѣдовательно, все болѣе и болѣе увеличивало опасность. Монтрозъ ясно видѣлъ, что если бы этотъ проходъ былъ защищенъ двумя или тремя сотнями удальцовъ, то все его войско неминуемо бы погибло. Но безпечность Аржайля предала его владѣнія въ руки враговъ. Добравшись до вершины горъ, Монтрозъ раздѣлилъ всю армію на три отряда для того, чтобы навести страхъ на непріятеля. Одна колонна была подъ командою маіора Дольгетти, другую онъ ввѣрилъ Колькитто, а третья оставалась въ распоряженіи самого Монтроза, и такимъ образомъ онъ сразу съ трехъ сторонъ напалъ на Аржайля. Горные пастухи первые принесли въ долину вѣсть о появленіи непріятеля. Маіоръ Дольгетти, посланный впередъ въ Инверрару, такъ неожиданно напалъ на маркиза, что накрылъ его, какъ онъ выражался, «inter росul». Самъ Аржайль спасся отъ смерти или позорнаго плѣна только быстрымъ бѣгствомъ на лодкѣ. Мщеніе, котораго избѣжалъ самъ Аржайль, тяжелымъ бременемъ легло на его кланъ, такъ что жестокость Монтроза вошла потомъ въ поговорку и приводилась, какъ позорное пятно въ его жизни.

Аржайль между тѣмъ бросился въ Эдинбургъ и принесъ жалобу конвенту. Тамъ было организовано имъ войско въ три тысячи человѣкъ, и онъ, съ помощью Бальи и Уррика, сталъ окружать Монтроза съ тылу. Гибель несчастнаго Монтроза казалась неизбѣжной; онъ находился въ дикой непріятельской землѣ, окруженный болѣе сильнымъ, чѣмъ онъ, войскомъ. Но именно тутъ-то и выказался въ полномъ блескѣ дѣятельный и предпріимчивый духъ великаго Монтроза; тутъ-то онъ и совершалъ подвиги, приводившіе въ восторгъ его друзей и въ ужасъ его враговъ! При первомъ звукѣ его голоса солдаты его бросали грабежъ и собирались подъ знамена графа. Монтрозъ двинулся на сѣверъ черезъ мрачныя ущелья Лохъ-Оберскихъ горъ. Бальи и Уррикъ тотчасъ же угадали его намѣреніе идти навстрѣчу отряду войскъ конвента подъ начальствомъ Зефорта и разбить его, прежде чѣмъ Зефортъ соединится съ своими единомышленниками. Хотя Аржайль и сохранилъ за собою главное начальство надъ третьимъ отрядомъ войска, но ввѣрилъ командованіе имъ сэру Дункану Камбелю изъ Арденвура. Въ военномъ совѣтѣ рѣшено было избѣгать всякихъ встрѣчъ съ Монтрозомъ, и лишь слѣдить за нимъ. Но слѣдить за нимъ было трудно, потому что онъ шелъ по горамъ и могъ видѣть ихъ движенія въ долинѣ; они же никогда не знали навѣрное, гдѣ онъ. Въ одинъ изъ вечеровъ, когда войско Монтроза остановилось, чтобы отдохнуть, было сдѣлано распоряженіе наблюдать за приближеніемъ Аржайля, и всякую вѣсть объ его движеніи немедленно сообщать Монтрозу.

Ночь была лунная, и Монтрозъ расположился на ночлегъ въ бѣдной хижинкѣ. Но только успѣлъ онъ забыться, какъ кто-то тронулъ его за плечо. Онъ приподнялся и тотчасъ же узналъ высокую фигуру начальника камероновъ, Макъ-Илдуэ.

— Важныя вѣсти, сказалъ Макъ-Илдуэ: стоитъ встать и выслушать ихъ.

— Макъ -Илдуэ, конечно, не явился бы безъ важныхъ вѣстей! отвѣчалъ Монтрозъ.

— Ну, слушайте! сказалъ Макъ-Илдуэ. — Мнѣ страхъ, какъ надоѣло сидѣть на одномъ мѣстѣ, слушать вашего Дольгетти и возиться съ его Густавомъ; я рѣшился сдѣлать вылазку съ шестью изъ своихъ удальцовъ по дорогѣ къ Инверлоху. Тамъ встрѣтился я съ Гленроемъ, посланнымъ для розысковъ. Аржайль идетъ къ Инверлоху съ тремя тысячами отборнаго войска Вотъ мои вѣсти! Отъ васъ зависитъ извлечь изъ нихъ выгоду.

— И выгоду весьма значительную, весело подхватилъ Монтрозъ. — Голосъ Макъ-Илдуэ мнѣ особенно пріятенъ, когда приноситъ такія вѣсти. Ну, а что наше войско?

Монтрозу доложили, что человѣкъ 1,300 или 1,400 ушли, по обыкновенію, на добычу.

— Значитъ у насъ менѣе, чѣмъ половина силъ Аржайля! помолчавъ, сказалъ Монтрозъ. — Ну, да съ Божьей помощью за короля можно драться и одному противъ двоихъ.

— Рѣшайтесь! сказалъ Макъ-Илдуэ. — Будьте увѣрены, что стоитъ трубачамъ протрубить сигналъ къ нападенію на Аржайля, чтобы никто изъ окрестныхъ жителей не остался глухъ къ этому призыву.

— Я былъ бы достоинъ презрѣнія, если бы сталъ сомнѣваться въ успѣхѣ, отвѣчалъ Монтрозъ. — Сейчасъ же отдайте приказъ собраться на военный совѣтъ, а вы проведете насъ лучшимъ и кратчайшимъ путемъ къ тому мѣсту, гдѣ вы видѣли Аржайльцевъ.

Вслѣдъ за уходомъ Макъ-Илдуэ, въ разныхъ мѣстахъ послышался шумъ. Вожди клановъ стали подниматься съ своихъ грубыхъ постелей и торопливо сбираться въ совѣтъ. Дольгетти съ видимой радостью выслушалъ приказъ повернуть назадъ и идти навстрѣчу врагу

Во время перехода черезъ Лохъ-Оберскія горы, начатаго на слѣдующее утро, силы Монтроза значительно возросли. Цѣлыя толпы горцевъ выходили изъ каждаго лежащаго на пути клана и становились подъ знамена своихъ начальниковъ. Это обстоятельство не мало способствовало одушевленію войска ясно видѣвшаго, какъ увеличиваются силы Монтроза.

Въ то время, какъ Монтрозъ двинулся обратно, Аржайль, слѣдуя по пятамъ за роялистами, дошелъ до рѣки Лохъ и остановился въ Инверлохскомъ замкѣ, который назначилъ главной квартирой. Кругомъ замка растилалась большая долина, гдѣ войско Аржайля и стало лагеремъ. Нѣсколько барокъ съ провіантомъ стояло на рѣкѣ, такъ что положеніе Аржайля можно было назвать превосходнымъ. Маркизъ Аржайль, въ разговорѣ съ Арденкуромъ, выражалъ между прочимъ полную увѣренность, что Монтрозъ теперь на краю гибели.

Было уже поздно, когда были получены первыя извѣстія о движеніи непріятельскихъ войскъ. Сильная тревога въ лагерѣ и шумъ въ замкѣ ясно показывали, что получены важныя новости. Изъ лазутчиковъ, разосланныхъ Арденвуромъ, многіе воротились назадъ безъ всякихъ вѣстей, кромѣ неопредѣленныхъ слуховъ о движеніи какого-то непріятельскаго войска. Шпіоны поусерднѣе, заходившіе довольно далеко, были пойманы и убиты, либо взяты въ плѣнъ жителями тѣхъ мѣстъ, куда осмѣливались заходить.

Наконецъ передовые отряды и тѣхъ, и другихъ стали разлиличать другъ друга, и обмѣнявшись выстрѣлами, воротились назадъ къ своимъ главнымъ корпусамъ для полученія дальнѣйшихъ приказаній.

Сэръ Дунканъ Камбель и другой начальникъ Аухенбрехъ немедленно сѣли на коней и полетѣли къ передовымъ отрядамъ, а маркизъ, въ качествѣ главнокомандующаго бросился отдавать приказанія. Монтрозъ очень ловко стянулъ свое войско за узкимъ горнымъ проходомъ, такъ что, не смотря на всѣ старанія Аржальцевъ, они не могли знать численности этого войска и оставались въ полномъ убѣжденіи, что оно весьма незначительно. Надменный же Аржайль не хотѣлъ вѣрить, чтобы это было войско Монтроза, говоря, что Монтрозъ при всей своей горячности никогда не рѣшится на подобную вещь, а что всего скорѣе это отрядъ кого-нибудь изъ его личныхъ враговъ, который утромъ не трудно будетъ разсѣять.

На слѣдующее утро, 2-го февраля 1645 года, начальники обо ихъ войскъ стали готовиться къ битвѣ. Аржайль былъ сторонникомъ выжидательной системы и приказалъ войскамъ своимъ стоять на указанныхъ мѣстахъ. Звуки трубъ раздавались въ ущельяхъ, играя маршъ одного изъ сосѣднихъ клановъ.

— Видите, сказалъ Аржайль, обращаясь къ начальникамъ своихъ войскъ, — я сказалъ вамъ правду. Мы будемъ имѣть дѣло съ небольшимъ отрядомъ какихъ-нибудь отдѣльныхъ клановъ.

Но въ эту самую минуту съ другой стороны раздались веселые звуки трубъ, игравшихъ мотивъ, которымъ по шотландскому обычаю отдавали честь королевскому знамени.

— А слышите этотъ сигналъ? проговорилъ сэръ Дунканъ Камбель: — тутъ очевидно присутствуетъ королевскій намѣстникъ.

— Надо думать, что у него есть и конница, замѣтилъ Аухенбрехъ: — этого мы никакъ не ожидали. Но зачѣмъ же блѣднѣть такъ, маркизъ, когда дѣло идетъ о побѣдѣ надъ врагами?

Аржайль молча взглянулъ паевою руку, перевязанную вслѣдствіе паденія его съ лошади.

— Сами вы, милордъ, живо проговорилъ сэръ Дунканъ, — конечно не можете дѣйствовать ни саблей, ни пистолетомъ. Вамъ надо удалиться на бортъ судна. Голова ваша дороже нашихъ головъ, а рука не принесетъ столько пользы, сколько рука простого солдата.

— Ни за что! проговорилъ Аржайль голосомъ, въ которомъ слышна была борьба гордости съ сомнѣніемъ. — Я не дамъ повода говорить, что Аржайль бѣжалъ отъ Монтроза. Если я не могу теперь сражаться, то могу все-таки умереть среди своихъ.

Цѣлая толпа предводителей отрядовъ приступила къ Аржайлю, упрашивая его передать главное начальство сэру Камбелю и Аухенбреху, а самому наблюдать только въ какомъ-нибудь безопасномъ мѣстѣ за ходомъ сраженія. Хотя жизнь Аржайля не представляетъ подвиговъ особой отваги, но мы все-таки не смѣемъ обвинять его въ недостаткѣ храбрости. Аржайль наконецъ согласился на убѣжденія, и подъ прикрытіемъ всадниковъ удалился къ берегу озера, откуда и былъ перевезенъ на судно, съ котораго могъ безъ всякой опасности слѣдить за ходомъ битвы.

Сэръ Дунканъ долго простоялъ на берегу, не сводя глазъ съ лодки, уносившей Аржайля. Сердце Арденвура замирало при мысли, какимъ толкамъ и пересудамъ могъ подвергнуться настоящій его поступокъ.

Громкіе крики вывели его изъ задумчивости и заставили поспѣшить къ своему посту на правомъ флангѣ войска. Удаленіе главнокомандующаго не ускользнуло отъ взоровъ его внимательнаго противника Монтроза.

— Они вѣрно поѣхали поставить коней своихъ въ безопасное мѣсто, замѣтилъ Дольгетти, указывая на группу на берегу озера.

— Ошибаетесь, насмѣшливо возразилъ Монтрозъ. — Они прячутъ вовсе не лошадей, а своего дорогого начальника. Маіоръ, дайте знакъ къ нападенію!

Глава VII.

Вѣстники крови и смерти — волынки и трубы послужили сигналомъ къ приступу. Болѣе двухъ тысячъ солдатъ радостно вскрикнули въ отвѣтъ на этотъ сигналъ, и горное эхо много разъ повторило ихъ крики. Съ военнымъ фанатизмомъ, вошедшимъ въ пословицу, бросались горцы на непріятеля. Замѣтивъ, какъ гибельно дѣйствуютъ ружья дисциплинированнаго войска, горцы Монтроза всюду кидались въ рукопашную, и въ двухъ пунктахъ успѣли привести непріятеля въ замѣшательство. Битва была отчаянная; ни та ни другая сторона не уступали ни пяди земли. Съ обѣихъ сторонъ пало много раненыхъ и убитыхъ. Но вотъ на лѣвомъ флангѣ храбрый и опытный Арденвуръ, временно успѣлъ взять верхъ. Внезапными нападеніями ему удалось произвести замѣшательство въ рядахъ непріятеля. Однако порядокъ въ войскѣ Монтроза вскорѣ былъ возстановленъ во-время подоспѣвшимъ ирландскимъ резервомъ, сильный и безпрерывный огонь котораго заставилъ Арденвура забыть о своемъ маневрѣ и довольствоваться обороною. Между тѣмъ Монтрозъ, приказавъ Дольгетти слѣдовать за собой, успѣлъ подъ прикрытіемъ деревьевъ, разбросанныхъ по полю битвы, перевести кавалерію на другую сторону къ правому флангу и тамъ отдалъ приказъ трубить къ аттакѣ. Звуки трубъ и потомъ лошадей произвели паническій страхъ въ средѣ Аржайльцевъ. Горцы того времени ничего такъ не боялись, какъ конницы. Уже одна фигура Дольгетти, закованная въ латы, на конѣ, прыгавшемъ въ тактъ съ сабельными ударами, наводила ужасъ на суевѣрныхъ дикарей. Войско Аржайля стало отступать и наконецъ обратилось въ бѣгство по направленію къ озеру и во всѣ стороны. Смерть Аухенбреха, павшаго въ то время, какъ онъ старался постановить порядокъ, еще болѣе подѣйствовала на бѣжавшихъ Аржайльцевъ. Желая поддержать и остановить пораженныхъ страхомъ солдатъ, Арденвуръ бросился впередъ, но эта попытка была для него гибельной. Онъ очутился среди непріятеля, отъ котораго отбивался съ храбростью льва.

— Э… да это никакъ тотъ господинъ, что удружилъ мнѣ квартирою у Аржайля, это сэръ Дунканъ! вскричалъ Дольгетти, увидавъ Дункана, боровшагося съ какимъ-то горцемъ, и подъѣхалъ къ нему съ поднятою саблей. Сэръ Дунканъ отвѣтилъ на этотъ возгласъ выстрѣломъ изъ пистолета, который не попалъ однакоже въ маіора, а лишь убилъ на повалъ его Густава. Между тѣмъ стоявшій позади сэра Дункана, Ренольдъ, пользуясь этой минутой, ударилъ его саблею въ крестецъ.

— Бездѣльникъ! крикнулъ подъѣхавшій Алланъ Макъ-Олей: — какъ смѣлъ ты ударить? развѣ я не отдалъ приказа взять сэра Дункана живымъ? Ирландская собака! я разможжу тебѣ голову!

Они стояли теперь совершенно одни, и минута эта показалась Макъ-Игу какъ нельзя болѣе благопріятной для его мести.

— Если мнѣ суждено умереть отъ руки, запятнанной кровью близкихъ моему сердцу, крикнулъ онъ въ отвѣтъ на угрозы Аллана, — то пусть же ты умрешь отъ моей.

Сказавъ это, онъ такъ неожиданно ударилъ Макъ-Олея, что тотъ едва успѣлъ отразить ударъ щитомъ.

— Это что значитъ, наглецъ? крикнулъ Алланъ.

— Это значитъ, что я Ренольдъ Макъ-Игъ! сынъ тумана! отвѣчалъ Ренольдъ.

Между ними тотчасъ же завязалась отчаянная борьба, и послѣ нѣсколькихъ ударовъ Ренольдъ упалъ, глубоко раненный въ темя, а Макъ Олей, наступивъ на него ногой, готовился уже поразить его саблею, какъ вдругъ былъ остановленъ внезапнымъ вмѣшательствомъ маіора Дольгетти, только-что выбравшагося изъ подъ своего Густава, вмѣстѣ съ которымъ онъ упалъ.

— Вложите въ ножны вашу саблю! крикнулъ онъ Аллану: — и не троньте этого человѣка, потому что онъ находится подъ моимъ покровительствомъ.

— Дуракъ! крикнулъ Алланъ. — Убирайся прочь и не смѣй становиться между тигромъ и его добычей.

Но Дольгетти продолжалъ стоять надъ Ренольдомъ и защищать его. Борьба Аллана съ Макъ-Игомъ не была замѣчена окружающими, занятыми грабежомъ, но ее замѣтилъ Монтрозъ и направился къ дерущимся. Увидавъ, что теперь на сцену явился маіоръ, онъ пришпорилъ свою лошадь, и тотчасъ же понявъ причину схватки, придумалъ средство прекратить ее.

— Ну, не стыдно-ли вамъ, господа? вскричалъ онъ, — заводить ссоры среди такого побѣдоноснаго дѣла?

— Не я виноватъ. Зачинщикъ Макъ-Олей! отвѣчалъ Дольгетти. — Онъ напалъ на человѣка, находившагося подъ моимъ покровительствомъ.

— А онъ осмѣлился остановить потокъ моей справедливой мести! кричалъ Алланъ.

— Это непростительно, снова началъ Монтрозъ: — заводить ссору въ то время, какъ у насъ столько дѣла. На колѣни, маіоръ Дольгетти!

— На колѣни! повторилъ маіоръ. — Нѣтъ, я не привыкъ къ такого рода приказаніямъ.

— Не смотря на это, я, именемъ короля Карла, повелѣваю вамъ встать на колѣни! повторилъ Монтрозъ.

Дольгетти съ замѣтною неохотою исполнилъ этотъ приказъ, а Монтрозъ слегка коснулся тупымъ концомъ сабли до его плеча и произнесъ:

— Въ награду за храбрость, оказанную вами сегодня, именемъ и властью нашего монарха, короля Карла, возвожу васъ въ рыцарское достоинство. Будьте достойны, храбры и счастливы въ вашемъ новомъ званіи. А теперь, сэръ Дугальдъ, извольте отправляться къ вашему посту, соберите вашихъ удальцовъ и займитесь преслѣдованіемъ непріятеля, направившагося къ озеру. Не вдавайтесь слишкомъ въ глубь страны, но и берегитесь излишней осторожности. Ну, сэръ Дугальдъ, на коня и маршъ!

— Да на какого коня прикажете мнѣ сѣсть? Жалобно проговорилъ вновь пожалованный рыцарь.

— Я дарю вамъ своего собственнаго коня, отвѣчалъ Монтрозъ. Я думаю, что онъ вамъ понравится; ну, скорѣе исполните мое порученіе.

Сэръ Дугальдъ мастерски сѣлъ на подареннаго коня и, высказавъ свою просьбу на счетъ поданія помощи несчастному Ренольду, полетѣлъ исполнять порученіе.

— А васъ, Алланъ Макъ-Олей, обратился Монтрозъ къ мрачному горцу, — васъ, обладающаго такими большими свѣдѣніями въ военномъ дѣлѣ, я вдругъ нахожу здѣсь въ ссорѣ съ человѣкомъ, подобномъ этому Дольгетти. И изъ за чего же? изъ за презрѣнной жизни врага! Идемте отсюда, другъ мой! У меня есть для васъ другія занятія. Побѣда привлечетъ на нашу сторону Зефорта, къ которому я посылаю храбраго полковника Хея. При Хеѣ долженъ находиться кто нибудь изъ горныхъ дворянъ, равныхъ по происхожденію Зефорту, чтобы имѣть достаточный вѣсъ въ его глазахъ. Къ тому же вамъ извѣстны всѣ горные проходы, равно какъ нравы и обычаи горцевъ. Вотъ поэтому-то я попрошу васъ отправиться къ полковнику, получившему уже мои приказанія.

Отправляясь къ полковнику, Алланъ просилъ графа Монтроза позаботиться о сэрѣ Дунканѣ Камбелѣ; поэтому Монтрозъ велѣлъ сейчасъ-же перенести его въ безопасное мѣсто. Та же предосторожность была принята и относительно Ренольда, который былъ отосланъ къ ирландцамъ. Распорядившись на счетъ раненыхъ, Монтрозъ сѣлъ на коня и поѣхалъ осматривать мѣста битвы. Побѣда оказалась гораздо рѣшительнѣе, чѣмъ можно было думать съ перваго взгляда. Болѣе половины людей изъ значительнаго корпуса Аржайля погибло въ битвѣ или во время бѣгства. Значительная часть бѣжавшихъ была загнана къ озеру на кусокъ земли въ видѣ полуострова, и тутъ же утоплена и побита, а тѣ, что успѣли скрыться въ замокъ Иверлохъ, должны были потомъ, томимые голодомъ, сдаться въ плѣнъ, и скоро получили позволеніе мирно разойтись по домамъ. Это было одно изъ самыхъ страшныхъ пораженій, какое когда-либо понесли Аржайльцы. По общему мнѣнію пораженіе было ужасно главнымъ образомъ потому, что Аржайль, увидавъ, что войско его отступаетъ, велѣлъ поднять паруса и поспѣшно спустился внизъ по озеру.

Въ войскѣ Монтроза тоже оказались значительныя потери. Раненыхъ было много, и самымъ знатнымъ между ними былъ графъ Ментейтъ. Онъ былъ раненъ не сильно, и на красивомъ лицѣ его не было выраженія страданій, когда онъ послѣ сраженія представлялъ Монтрозу знамя, отбитое имъ отъ знаменоносца Аржайля.

Монтрозъ горячо любилъ своего юнаго родственника, и теперь не сталъ расточать ему похвалъ, а только крѣпко прижалъ его къ своей груди и проговорилъ

— Храбрый собратъ!

— Мнѣ теперь тутъ дѣлать болѣе нечего, сэръ, сказалъ графъ Ментейтъ, — и потому позвольте мнѣ заняться дѣломъ человѣколюбія. Мнѣ сказывали, что рыцарь Арденвуръ опасно раненъ.

— А когда вы видѣлись съ Аннотой Ляйль? ласково спросилъ Монтрозъ.

— Вчера, отвѣчалъ молодой графъ, замѣтно краснѣя, — видѣлся вчера, на какую-нибудь минуту за полчаса до сраженія.

— Знаете, Ментейтъ, продолжалъ Монтрозъ, — будь вы другимъ человѣкомъ, я вовсе не заботился бы о вашей любви, потому что она окончилась бы веселой интрижкой. Но тутъ дѣло другое. Тутъ вы совсѣмъ запутались въ сѣтяхъ. Эта бѣдная сиротка настоящая красавица! благодаря вашему романтическому характеру, вы совершенно плѣнены ея талантами и умомъ. Постыдной связью вы не захотите опозорить дѣвушки, а жениться вамъ на ней едва-ли будетъ возможно

— Милордъ! зачѣмъ вы позволяете себѣ шутить подобнымъ образомъ? возразилъ Ментейтъ. — Аннота Ляйль плѣнница неизвѣстнаго происхожденія. Судьба ея зависитъ совершенно отъ Макъ-Олея.

— Не сердитесь, не сердитесь, Ментейтъ! сказалъ Монтрозъ. Что же мнѣ дѣлать, когда это меня тревожитъ. Предупреждаю васъ, что у васъ есть соперникъ, Алланъ Макъ-Олей, и ревность можетъ завести его далеко. Я считаю своимъ долгомъ объявить вамъ, что непріятности между нимъ и вами могутъ имѣть весьма вредныя послѣдствія для королевской службы

— Я понимаю, милордъ, сказалъ Ментейтъ, — что вы говорите мнѣ это изъ участія, но я долженъ ради вашего успокоенія сказать вамъ, что между мною и Алланомъ было на этотъ счетъ небольшое объясненіе. Я сказалъ ему откровенно, что нахожу совсѣмъ невозможнымъ имѣть какія-нибудь тайные виды на эту беззащитную сироту, и что неизвѣстность ея происхожденія уничтожаетъ всякое другое намѣреніе! Не скрою отъ васъ, графъ, того, чего не скрывалъ и отъ Аллана, и скажу, что будь Аннота Ляйль изъ хорошей фамиліи, она давно бы носила мое имя, но при настоящихъ обстоятельствахъ это невозможно.

Монтрозъ пожалъ плечами.

— Вотъ настоящіе идеалисты, сказалъ онъ: — рѣшили обожать одинъ и тотъ же предметъ, но далѣе обожанія намѣреній своихъ не простираютъ!

Позвольте, графъ, отвѣчалъ Ментейтъ. — Вѣдь я сказалъ: только при настоящихъ обстоятельствахъ это невозможно. Но развѣ обстоятельства эти не могутъ измѣниться? Однако извините, графъ, прибавилъ онъ, взглянувъ на свою перевязанную платкомъ руку: — у меня хотя и легкая рана, но ее необходимо перевязать.

Монтрозъ взглянулъ на рану и тотчасъ же повелъ Ментейта въ замокъ.

Аннота Ляйль, какъ и всѣ горныя женщины, умѣла перевязывать раны и была искусна во врачеваніи. Она сидѣла теперь въ одной изъ комнатъ замка, внимательно наблюдая за приготовленіемъ цѣлебныхъ травъ для ранъ и распрашивая дѣвушекъ о состояніи нѣкоторыхъ больныхъ. Вдругъ въ комнату вошелъ Алланъ Макъ-Олей. Она вздрогнула, зная, что его посылаютъ обыкновенно изъ лагеря съ какими-нибудь важными порученіями. Онъ былъ теперь мрачнѣе обыкновеннаго и, подошедши къ ней, долго стоялъ молча Она должна была первая начать разговоръ.

— Я думала, что вы уже уѣхали, сказала она.

— Товарищъ ждетъ меня, отвѣчалъ онъ, продолжая стоять передъ нею и молча сжимая ея руку, такъ что ей сдѣлалось больно.

— Не взять-ли мнѣ арфу? проговорила она. — Не туманъ-ли омрачаетъ снова вашъ разумъ?

Вмѣсто отвѣта онъ подвелъ ее къ окну, откуда было видно полебитвы съ разсѣянными по нему трупами.

— Нравится вамъ это зрѣлище? спросилъ Макъ-Олей.

— Оно ужасно, отвѣчала Аннота. — Съ вашей стороны безчеловѣчно заставлять меня смотрѣть на него.

— Надо привыкать, такъ какъ скоро вамъ придется видѣть поле, гдѣ будетъ тѣло моего брата, тѣло Ментейта и мое. Но мое тѣло видѣть вамъ будетъ не тяжело, потому что вы меня не любите!

— Въ первый разъ вы обвиняете меня въ неблагодарности, со слезами на глазахъ сказала Аннота. — Я вамъ обязана жизнью, и не могу не любить васъ. Не взять-ли мнѣ арфу?

— Ни съ мѣста! сказалъ Алланъ, удерживая ее. — Вы не любите меня, Аннота, а любите Ментейта, и онъ васъ любитъ, а Алланъ для васъ — червь вонъ на томъ лугу.

Странный разговоръ этотъ открылъ глаза Аннотѣ, и далъ ей понять ужасныя послѣдствія несчастной страсти, которая могла оказаться гибельной для нея при пылкомъ характерѣ Аллана. Она собралась съ духомъ, чтобы отвести грозившій ей ударъ.

— Говоря такимъ образомъ съ беззащитной дѣвушкой, участь которой у васъ въ рукахъ, вы забываете собственную вашу честь и благородство, сказала она, — Вы знаете, кто я, и понимаете, что ни вамъ, ни Ментейту нельзя говорить со мною иначе, какъ языкомъ дружбы.

— Я не вѣрю въ ваше несчастное происхожденіе! вскричалъ Алланъ. — Можетъ-ли кристальная влага вытекать изъ нечистаго источника?

— Уже одно сомнѣніе, сказала Аннота, — должно бы удерживать васъ отъ подобныхъ разговоровъ со мной.

— Я знаю это, отвѣчалъ Макъ-Олей, — но вмѣстѣ съ тѣмъ знаю, что преграда эта не такъ отдѣляетъ васъ отъ Ментейта, какъ отъ меня. Выслушайте меня, дорогая Аннота: уѣдемте со мною въ Кенталь…

— Вы сами не знаете, что говорите, Алланъ, возразила Аннота. — Можно-ли дѣвушкѣ рѣшиться ѣхать одной съ вами? Я останусь здѣсь подъ покровительствомъ Монтроза, а когда война кончится, я постараюсь освободить васъ отъ себя.

— Аннота! вскричалъ Алданъ, помолчавъ немного: — вы конечно имѣете полное право пользоваться вашей свободой и радоваться моему отъѣзду, потому что вамъ не будетъ помѣхи въ вашихъ свиданіяхъ съ Ментейтомъ, но берегитесь оба! Слыхалъ-ли кто-нибудь, чтобы Алланъ Макъ-Олей оставлялъ обиду не отомщенной?

Онъ крѣпко сжалъ руку дѣвушки, нахлобучилъ шапку и выбѣжалъ изъ комнаты.

Глава VIII.

Передъ Аннотой Ляйль открылась цѣлая пропасть. Она давно чувствовала, что любитъ Ментейта. больше чѣмъ брата, но она любила тихо и застѣнчиво, не питая никакихъ смѣлыхъ надеждъ.

Пылкое объясненіе Аллана нарушило гармонію ея души. Она и прежде его опасалась, а теперь уже имѣла полное основаніе бояться его. Размышленія дѣвушки были прерваны приходомъ сэра Дугальда Дольгетти.

Маіоръ не привыкъ къ дамскому обществу и вовсе не умѣлъ разговаривать съ особами прекраснаго пола.

— М-съ Аннота Ляйль, началъ онъ: — вы настоящее полукопье или дротикъ Ахиллеса, потому что однимъ концомъ можете ранить, другимъ цѣлить. Такого удивительнаго, чудеснаго свойства не имѣютъ ни испанская пика, ни…

Маіоръ запнулся и нѣсколько разъ повторилъ это привѣтствіе, такъ что Аннота наконецъ сказала:

— Сегодня у всѣхъ насъ очень много дѣла, и потому нельзя ли сказать прямо, что вамъ отъ меня угодно?

— Мнѣ надо, отвѣчалъ онъ: — чтобы вы посѣтили одного раненаго рыцаря и приказали вашей дѣвушкѣ отнести ему кое-какія лекарства. Я боюсь, что рана его сдѣлается «damnum fatale».

Аннота не заставила повторять приглашенія и тотчасъ же пошла вслѣдъ за сэромъ Дугальдомъ. Онъ привелъ ее къ тому самому рыцарю, который такъ заинтересовалъ ее въ замкѣ Дарлянваратъ. Къ крайнему своему изумленію она застала тамъ и графа Ментейта. Чтобы скрыть краску, покрывшую ея лицо, она тотчасъ же стала осматривать рану сэра Дункана, и къ сожалѣнію скоро увѣрилась, что искусство ея тутъ не поможетъ.

Между тѣмъ сэръ Дугальдъ вернулся въ главную караульню, посреди которой на полу лежалъ между прочими ранеными сынъ тумана, Ренольдъ.

— Старый дружище, сказалъ ему новый рыцарь. — Я охотно исполнилъ ваше желаніе и послалъ къ рыцарю Арденвуру Анноту Ляйль, но не могу догадаться, почему вамъ этого такъ хотѣлось. Мнѣ припоминается, что вы говорили что-то о ихъ близкомъ кровномъ родствѣ, но война все выбила у меня изъ головы. А не знаете-ли вы, что сталось съ вашимъ внукомъ?

— Онъ недалеко отсюда, отвѣчалъ старикъ, — но не троньте его, а исполните лучше мою просьбу и прикажите перенести меня въ ту комнату, гдѣ Аннота Ляйль помогаетъ рыцарю Арденвуру. Мнѣ нужно сообщить имъ кое-что, весьма важное для нихъ обоихъ.

Хотя сэръ Дугальдъ сомнѣвался слѣдуетъ-ли исполнить такую смѣлую просьбу, но все-таки приказалъ своимъ солдатамъ перенести раненаго горца въ комнату сэра Дункана, гдѣ они его и положили на полъ.

— Васъ-ли, сказалъ Макъ-Игъ, протягивая руку къ постели, гдѣ лежалъ его недавній соперникъ, — васъ-ли зовутъ рыцаремъ Арденвуромъ?

— Я и есть рыцарь Арденвуръ, отвѣчалъ сэръ Дунканъ. — Что вамъ отъ меня надо?

— Я Ренольдъ, сынъ тумана, довольно твердо проговорилъ раненый. — Та ночь, въ которую сгорѣлъ твой замокъ, соединилась теперь съ тѣмъ днемъ, когда ты палъ подъ ударами моей наслѣдственной. сабли. Вспомни всѣ обиды, нанесенныя тобою нашему племени.

— Графъ Ментейтъ! вскричалъ сэръ Дунканъ — это отъявленный негодяй изъ разбойничьей шайки, это нашъ съ вами личный врагъ. Неужели вы позволите, чтобы мои послѣднія минуты были отравлены его присутствіемъ.

— Вынесите его отсюда! крикнулъ Ментейтъ, — Онъ будетъ наказанъ.

— Пускай же я буду висѣть между небомъ и землею, громко проговорилъ Ренольдъ; — но только въ этомъ случаѣ гордый рыцарь и торжествующій графъ никогда не узнаютъ тайны, которой владѣю я одинъ и отъ которой сердце Арденвура забилось бы радостью въ своихъ предсмертныхъ мукахъ, а графъ Ментейтъ отдалъ бы за нее свое графство. Подойди сюда, Аннота Ляйль! совершенно твердо продолжалъ онъ: — не бойся того, къ кому въ дѣтствѣ была ты привязана. Скажи этимъ гордецамъ, презирающимъ тебя за твое происхожденіе, что ты не дочь племени тумана, что ты рождена въ замкѣ лордовъ и въ дѣтствѣ качалась въ такой мягкой колыбели, какія бываютъ только во дворцахъ.

— Ради Бога, дрожа отъ волненія, вскричалъ графъ Ментейтъ: — если вы знаете что-нибудь о происхожденіи этой лэди, то будьте великодушны и откройте намъ, пока еще смерть не поразила васъ!

— Не посовѣтуете-ли вы мнѣ благословить враговъ своихъ умирая, какъ проповѣдуютъ ваши пасторы? сказалъ Макъ-Игъ. — Нѣтъ, вы назначьте мнѣ какую-нибудь награду. Что дадите вы мнѣ, рыцарь Арденвуръ, если я докажу вамъ, что у васъ есть въ живыхъ потомокъ изъ вашего рода? Говорите, что вы дадите, или я не скажу ни слова.

— Я знаю, что племя ваше лживо, отвѣчалъ сэръ Дунканъ: — но все-таки я вамъ обѣщаю простить то зло, которое вы намъ сдѣлали.

— Ну, такъ слушайте, сказалъ Ренольдъ. — Для сына Діармиды достаточно и такого обѣщанія. А про графа, въ лагерѣ, говорятъ, что онъ не пожалѣлъ бы ничего за извѣстіе, что Аннота Ляйль не дочь раба, а лэди благороднаго происхожденія. Я открою вамъ тайну, слушайте. Прежде я могъ бы получить за нее свободу, а теперь я мѣняю ее на то, что для меня дороже свободы. Слушайте! Аннота Ляйль, младшая дочь рыцаря Арденвура — единственное дитя, уцѣлѣвшее отъ погрома въ его замкѣ.

— Правду-ли говоритъ этотъ человѣкъ, или это только сонъ? проговорила Аннота.

— Дѣвушка, если бы ты осталась жить у насъ, то сразу умѣла бы узнавать голосъ истины. Рыцарю Арденвуру я представлю доказательства, противъ которыхъ не устоитъ никакое сомнѣніе. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы ты ушла отсюда. Я любилъ твое дѣтство и не могу не любить твоей юности. Цвѣтущую розу трудно ненавидѣть, и только ради тебя мнѣ жаль того, что скоро случится. Но я мщу за себя, и никого жалѣть не долженъ.

— Я не пойду отсюда, отвѣчала Аннота. — Я не оставлю отца моего, когда нашла его.

— Ну такъ я велю перенести Макъ-Ига въ сосѣднюю комнату, сказалъ графъ Ментейтъ: — и тамъ подробно распрошу его. Сэръ Дугальдъ Дольгетти, не откажите мнѣ въ вашихъ совѣтахъ и помощи.

— Съ удовольствіемъ готовъ служить вамъ, отвѣчалъ сэръ Дугальдъ. — Я думаю, что могу быть вамъ полезенъ, потому что уже слышалъ эту исторію въ замкѣ Инверрарѣ, но только забылъ ее въ пылу военныхъ дѣйствій.

Графъ Ментейтъ выслушалъ всѣ подробности уже извѣстной читателю исторіи. Подробности эти подтвердились показаніями двухъ его соплеменниковъ, служившихъ въ войскѣ проводниками. Кромѣ того онъ старательно сличилъ эти разсказы съ показаніями самого сэра Дункана объ обстоятельствахъ, касавшихся разрушенія замка и гибели его семейства. Знакъ на тѣлѣ, съ которымъ родилась дочь сэра Дункана, находился и у Анноты Ляйль на лѣвомъ плечѣ. Припомнили также и то, что послѣ пожара скелеты всѣхъ дѣтей были найдены, но остатковъ этого ребенка найти нигдѣ не могли.

И другія важныя обстоятельства, о которыхъ не стоитъ тутъ упоминать, совершенно убѣдили всѣхъ, что сэръ Дунканъ долженъ признать въ Аннотѣ Ляйль свою дочь и наслѣдницу.

Въ то время, какъ Ментейтъ спѣшилъ сообщить пріятное извѣстіе той, которой это касалось ближе всего, плѣнникъ пожелалъ говорить съ своимъ внукомъ.

— Его найдутъ, сказалъ онъ, — въ той комнатѣ, гдѣ я лежалъ прежде.

Его нашли и привели къ дѣду.

— Кеннетъ! сказалъ раненный дѣдъ: — выслушай мои послѣднія слова. Нѣсколько часовъ тому назадъ Алланъ вышелъ изъ замка и направился къ странѣ Киберлоха. Иди за нимъ, какъ собака выслѣживай его и не останавливайся, пока не догонишь его!

Мальчикъ сдѣлался мраченъ и положилъ руку на ножъ, торчавшій у него сбоку.

— Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ старикъ, приподнимаясь: — не отъ твоей руки долженъ погибнуть онъ… Онъ будетъ спрашивать тебя о томъ, что дѣлается въ лагерѣ; скажи ему, что происхожденіе Анноты Ляйль сдѣлалось извѣстно, что она дочь сэра Дункана Арденвура, что на ней женится графъ Ментейтъ и что ты посланъ пригласить его на свадебный пиръ. Отвѣта не жди, а исчезни, какъ молнія. Отправляйся же, милый сынъ мой, никогда не услышу я болѣе твоей легкой поступи! Помни обычаи твоего племени, не признавай лорда, не копи денегъ, не держи стадъ, не собирай зеренъ. Горная дичь замѣнитъ тебѣ стада, а награбленное имущество твоихъ притѣснителей дастъ тебѣ средства къ жизни. Живи свободнымъ горцемъ, поыни услуги, оказанныя Тебѣ, и мсти за обиды, нанесенныя твоему племени. Ступай.

Юный дикарь поцѣловалъ умирающаго дѣда и вышелъ. По уходѣ мальчика къ Макъ-Игу подошелъ Дольгетти и предложилъ ему прочесть отходныя молитвы.

— Не говори мнѣ о молитвахъ, саксонецъ! сказалъ умирающій: — ты видишь, я умираю покойно. Врагу, руки котораго обагрены драгоцѣнной для меня кровью, я передалъ въ наслѣдство самое ужасное чувство — чувство ревности, и жизнь ему станетъ ужаснѣе смерти. Да, такая участь ожидаетъ Аллана Кровавую Руку, когда онъ узнаетъ, что Аннота Ляйль выходитъ замужъ за графа Ментейта — а это будетъ непремѣнно, сомнѣваться въ этомъ нечего.

Сказавъ это, горецъ сталъ дышать рѣже и вскорѣ скончался. Въ то время какъ отецъ наслаждался присутствіемъ только--что найденной дочери, графъ Ментейтъ велъ жаркій разговоръ съ Монтрозомъ.

— Теперь я вижу, говорилъ ему Монтрозъ, что отъ разоблаченія этой тайны зависѣло ваше собственное счастье. Вы и прежде любили эту дѣвушку, противъ происхожденія которой теперь и говорить нечего. Но только можно-ли во время междоусобной войны просить руку дочери у врага фанатика?

Влюбленный человѣкъ конечно всегда найдетъ возраженіе, такъ и Ментейтъ убѣдилъ Монтроза, что ему необходимо безотлагательно переговорить съ рыцаремъ Арденвуромъ.

— Я желалъ бы, сказалъ наконецъ Монтрозъ, — чтобы все это кончилось до возвращенія Аллана Макъ-Олея, потому что боюсь ссоры въ лагерѣ. Не лучше ли отпустить сэра Дункана домой, а васъ назначить начальникомъ конвоя, и подъ вашею охраною отправить раненаго? Ваши же собственныя раны будутъ служить достаточнымъ предлогомъ отсутствія вашего на продолжительное время изъ лагеря.

— Ни въ какомъ случаѣ! вскричалъ Ментейтъ, — Даже еслибы отъ этого зависѣло все мое счастье, я не оставилъ бы вашъ лагерь и не ушелъ бы изъ подъ королевскихъ знаменъ.

— Ну, если уже вы рѣшились остаться, то вамъ нечего терять времени!.. Объяснитесь сейчасъ же съ рыцаремъ Арденвуромъ, а я поговорю съ Ангусомъ Макъ-Олеемъ, и мы постараемся удержать брата его внѣ лагеря, чтобы онъ не надѣлалъ чего-нибудь съ отчаянія,

На слѣдующій же день рано по утру Ментейтъ просилъ у сэра Дункана руки его дочери. Объ обоюдной привязанности ихъ сэръ Дунканъ зналъ и прежде, но все таки не былъ приготовленъ къ такому скорому объясненію графа Ментейта, и просилъ графа дать ему сначала возможность поговорить съ дочерью. Отвѣтъ былъ благопріятный, и сэръ Дунканъ объявилъ влюбленнымъ свое согласіе. Свадьба была назначена на другой день въ часовнѣ замка, и рѣшено было, что когда Монтрозъ тронется изъ Инверлоха, то молодая графиня уѣдетъ съ отцомъ своимъ въ его замокъ, и тамъ будетъ ждать мужа.

Глава IX.

Монтрозъ взялся переговорить съ Ангусомъ Макъ-Олеемъ о той перемѣнѣ, которая ожидаетъ его питомицу.

Ангусъ обрадовался, услыхавъ о высокомъ происхожденіи дѣвушки.

— Теперь я ужъ не стану отговаривать брата Аллана попытать счастье, сказалъ онъ. — Этотъ бракъ можетъ быть примиритъ его съ людьми.

Монтрозъ поспѣшилъ разочаровать Ангуса, сообщивъ ему, что свадьба Анноты и графа Ментейта назначена на завтра и что онъ пришелъ пригласить его именно на свадьбу.

Это извѣстіе обидѣло Макъ-Олея, который, сверкая отъ гнѣва глазами, сказалъ, что у него, какъ у воспитателя дѣвушки, не мѣшало бы спросить совѣта въ такомъ важномъ вопросѣ, что чувства Аллана къ Аннотѣ всѣмъ извѣстны, и нельзя было оставлять его какъ бы въ тѣни.

Монтрозъ сталъ успокоивать Макъ-Олея, прося взглянуть на в-опросъ этотъ безпристрастно. — Могъ-ли, говорилъ онъ, — рыцарь Арденвуръ согласиться отдать руку своей единственной дочери Аллану, человѣку, который, при несомнѣнныхъ своихъ хорошихъ качествахъ, имѣлъ много и дурного и часто бывалъ даже опасенъ для окружающихъ.

Долго пришлось Монтрозу уговаривать Ангуса, но онъ стоялъ на своемъ и наконецъ согласился только не мѣшать свадьбѣ, хотя быть на ней отказался.

Сэръ Дугальдъ Дольгетти оказался болѣе веселымъ и сговорчивымъ гостемъ. Его смущалъ только слишкомъ поношеный костюмъ, но и это препятствіе было устранено, потому что Дольгетти получилъ приглашеніе направиться въ комнату графа Ментейта и тамъ выбрать себѣ костюмъ поновѣе.

Ментейтъ пригласилъ Дольгетти надѣть весьма недурной кожаный камзолъ.

— Онъ такъ легокъ, говорилъ онъ, — что я хотѣлъ даже вѣнчаться въ немъ.

Дольгетти сталъ отказываться, говоря, что не желаетъ лишить жениха выбраннаго имъ платья, какъ вдругъ ему пришлось въ голову предложить графу надѣть подъ вѣнецъ латы и броню. Сначала графъ засмѣялся, но потомъ порѣшилъ, что это дѣйствительно будетъ красиво и прилично, и надѣлъ шелковую тунику, легкую броню и латы, и по модѣ того времени подвязался широкимъ голубымъ шелковымъ шарфомъ. Насталъ назначенный часъ свадьбы. Жениху надо было идти въ церковь вмѣстѣ съ Монтрозомъ, котораго онъ ждалъ на паперти. Услыхавъ, что отворяется дверь, Ментейтъ въ шутку проговорилъ: «опоздали!»

— Нѣтъ, я пришелъ какъ разъ во время! вскричалъ Алланъ, врываясь на паперть. Саблю на голо, Ментейтъ, и защищайся, если не хочешь умереть, какъ собака!

— Въ умѣ-ли ты, Алланъ? возразилъ графъ, съ удивленіемъ глядя на горца.

— Лжешь! Какъ лгалъ всегда, лгалъ всю жизнь! кричалъ Алланъ.

— Въ чемъ я солгалъ?

— Ты сказалъ, что не женишься на Аннотѣ Ляйль, а она ждетъ тебя у алтаря.

— Неправда! отвѣчалъ Ментейтъ. — Я говорилъ, что только неизвѣстность ея происхожденія является препятствіемъ къ нашему счастью. Теперь же препятствіе это устранено. Неужели же вы могли думать, что я уступлю вамъ свои права на Анноту? Если же вы непремѣнно хотите драться, то завтра я къ вашимъ услугамъ.

— Сейчасъ же! и защищайся!

Съ этими словами Алланъ схватилъ Ментейта за руку, и чтобы освободиться, графу пришлось толкнуть его.

— Такъ, да сбудется предвѣщаніе! крикнулъ Алланъ, и выхвативъ кинжалъ, со всего размаха ударилъ имъ въ грудь графа.

Кинжалъ скользнулъ по крѣпкому желѣзу кверху, и Ментейтъ, раненый между шеей и плечомъ, обливаясь кровью, упалъ на полъ. Монтрозъ и гости вошли въ эту минуту на паперть и такъ были поражены страшнымъ зрѣлищемъ, что не подумали даже задержать преступника, который какъ молнія бросился внизъ по лѣстницѣ, ударомъ кинжала повалилъ солдата, стоявшаго на часахъ, и скрылся.

О дальнѣйшей судьбѣ Аллана нѣтъ сколько нибудь вѣрныхъ свѣдѣній, кромѣ разсказовъ о томъ, что юный Кеннетъ съ тремя удальцами изъ дѣтей тумана переплывалъ рѣку, вѣроятно гоняясь за Алланомъ. Существуетъ еще и другое мнѣніе, что Алланъ Макъ-Олей уѣхалъ изъ Шотландіи и умеръ монахомъ въ Картезіанскомъ монастырѣ. Но все это однѣ только догадки

Месть Аллана Макъ-Олей оказалась гораздо легче, чѣмъ онъ предполагалъ самъ. Благодаря совѣту Дольгетти вѣнчаться въ, латахъ, ударъ кинжала оказался не смертельнымъ. Раненаго графа Ментейта увезли вмѣстѣ съ будущимъ тестемъ его, также раненымъ, въ замокъ Арденвуръ. Тамъ же былъ совершенъ и обрядъ вѣнчанія, когда графъ поправился.

Горцы приходили въ нѣкоторое смущеніе, узнавъ, что графъ Ментейтъ не умеръ вопреки видѣніямъ Аллана. Смерть же рыцаря Арденвура, не поправившагося отъ полученной имъ раны, приписывалась тому, что Аннота выбрала когда-то кольцо съ мертвой головой.

Графъ Ментейтъ занималъ въ Шотландіи видныя мѣста и умеръ въ глубокой старости.

Описаніе подвиговъ и дальнѣйшей судьбы Монтроза входитъ въ составъ исторіи, и потому здѣсь мы говорить объ этомъ не будемъ, а упомянемъ только о сэрѣ Дугальдѣ Дольгетти.

Маіоръ попался въ плѣнъ и вмѣстѣ съ другими плѣнными былъ приговоренъ къ смертной казни, но нѣсколько Аржайльскихъ офицеровъ вступились за него и стали увѣрять, что онъ охотно перейдетъ къ нимъ на службу. Сверхъ всякаго ожиданія онъ оказался упрямымъ до «nec plus ultra».

— Я обязался, говорилъ онъ: — до извѣстнаго срока служить королю и до окончанія этого срока правила мои не позволяютъ мнѣ измѣнить ему.

Изъ за такого упрямства онъ чуть-было не лишился жизни, но вскорѣ друзья его открыли, что до окончанія срока остается всего четыре дня, и выпросили отсрочку на это время. По истеченіи этого срока, онъ охотно согласился перемѣнить начальника, и сталъ теперь воевать противъ короля

О дальнѣйшей судьбѣ его извѣстно только, что онъ сдѣлался-таки владѣльцемъ родового имѣнія въ Друмтвакетѣ, но пріобрѣлъ его не съ бою, а мирнымъ бракомъ съ пожилою вдовою Страттана, владѣвшей теперь этимъ помѣстьемъ. Сэръ Дугальдъ дожилъ до глубокой старости, и еще свѣжи преданія, представляющія его бродящимъ, дряхлымъ, глухимъ старцемъ, постоянно разсказывавшимъ безконечныя исторіи о безсмертномъ Густавѣ Адольфѣ, сѣверномъ львѣ и опорѣ сѣверныхъ протестантовъ.