Легенда об отшельнике (Лагерлёф; Никифоров)

Легенда об отшельнике
автор Сельма Лагерлёф, пер. Лев Павлович Никифоров
Оригинал: швед. Legenden om fågelboet, опубл.: 1899. — Источник: az.lib.ru

Выпуск 6.
Этико-художественная библиотека.

Р. Киплинг.
Чудо Пурин Багата

править
Рассказ
Перевод с примечаниями Сергея Ольденбурга.

Лагерлев.
Легенда об отшельнике

править
Перевод Л. И. Никифорова.
Москва.
Типография И. А. Баландина, Волхонка, дом Михалкова.
1899.
Дозволено цензурою. Москва, 22 мая 1899 года.

Легенда об отшельнике

править

Отшельник Хатто, прогонявший маленьких детей от своей пещеры, говоря им, что лучше было бы, если б они никогда не являлись на Божий свет, который выбегал полный ярости и осыпал проклятиями веселую молодежь, переплывавшую реку в разукрашенных лодках, злого глаза которого пастухи пустыни боялись для своих стад, вернулся на то же место не из-за любви к птичкам.

Нет, но он знал, что не только каждая буква в священном писании, но и все, что Бог попускает совершаться в природе, имеет свой скрытый, таинственный смысл. И он понял, какое значение имело то, что трясогузки строили гнездо в его руке. Это очевидно значило, что Бог хочет, чтоб он простоял с распростертыми руками до тех пор, пока эти птицы не выведут своих птенцов и если это он выполнит, то и молитва его будет услышана.

Но в этот день ему представились еще более грозные видения последнего судного дня, и он еще больше следил глазами за птичками. Он видел, что гнездо будет скоро окончено. Маленькие птички летали вокруг и осматривали его. Они таскали мох и прилепляли его сверху в виде обмазки и украшения. Они принесли травяного пушка и затем самка повытаскала пуху из своей собственной груди и выложила им гнездо; в этом состояла вся отделка и меблировка его. Крестьяне, опасавшиеся, чтоб молитва отшельника не принесла им какого-нибудь несчастья, носили ему хлеба и молока, желая смягчить его гнев. Принесли они их и теперь, и застали его неподвижно стоящим с птичьим гнездом в руке.

"Смотрите, как этот скромный человек любит маленьких тварей, " — говорили они и, не боясь, поднесли крынку с молоком к его губам и положили хлеба ему в рот.

Наевшись и напившись, он руганью отогнал их от себя, но они только смеялись над его проклятиями.

Его тело давно уже стало покорно его воле. Голодом и самобичеванием, долгим стоянием на коленях и бдениями он заставил плоть подчиняться духу. И теперь железные мускулы его руки оставались протянутыми целые недели, и пока трясогузка сидела на яйцах и не покидала гнезда, он не возвращался в свою пещеру и на ночь. Он научился спать сидя с вытянутыми руками.

Среди отшельников находятся люди, выносящие еще более тяжелые испытания, Он свыкся с этими маленькими беспокойными птичьими глазками, смотревшими на него из гнездышка, и защищал его, насколько мог, от града и ливня.

В один прекрасный день самка вдруг соскочила с яиц. Обе трясогузки уселись на край гнезда, стали поводить хвостиком и переговариваться, веселые и довольные, хотя в гнезде и раздавался беспокойный писк. Чрез несколько минут они яростно пустились охотиться за комарами. И начали они таскать одного комара за другим и давать преимущественно тем, которые больше всего пищали. Этот писк более и более нарушал молитву отшельника. И медленно, медленно стала опускаться его рука, почти лишившаяся способности сгибаться; и его воспаленные глаза упорно стали всматриваться в гнездо.

Никогда еще он не видал таких безобразных и беспомощных тварей: маленькие, голенькие, безглазые, бескрылые, они в сущности представляли только шесть больших щелкающих клювов. Все это казалось ему удивительным, но нравилось. Отца и мать этих птенцов отшельник никогда не исключал в своей молитве от всеобщей гибели, но когда он теперь снова взывал к Богу, прося Его уничтожить этот мир, то в душе его невольно шевелилось желание, чтоб эти шесть беспомощных птенцов составили бы исключение.

Когда крестьянки принесли ему пищу, он в благодарность не слал им желания погибели; пища нужна была ему, чтобы поддерживать этих птенцов, и он радовался, что его не заставляют голодать.

Вскоре шесть круглых головок начали по целым дням высовываться чрез край гнезда.

Рука старого Хатто все чаще опускалась к его глазам. Он видел, как постепенно красивые грудки покрывались пушком, как открывались их глаза, и как их тело становилось все круглее. Дары, которыми природа наделяет своих пернатых птенцов, быстро, во всей красе, развивались и в них. И постепенно молитва об истреблении всего мира все нерешительнее слетала с уст старого Хатто. Ему казалось, что она будет услышана, как только у птенчиков подрастут крылья. И вот он стоял и придумывал какую-нибудь уловку, чтоб избавить от кары Божией этих шесть уродливых трясогузочек. Он их взлелеял, защищал, оберегал, и к чему было им погибать? Прежде было иначе; у него не имелось ничего, что было бы дорого ему, как свое. Любовь к малым и беззащитным охватила, наконец, и его, и заставила его поколебаться.

Иногда ему хотелось бросить все гнездо в реку, так как ему думалось, что птенцам хорошо умереть, не изведав еще ни горя, ни греха. Разве не придется ему защищать их от хищных зверей, холода, голода и разных других невзгод? Но в то время, как это он думал, налетел ястреб и Хатто, схватив его левой рукой, помахал им над своей головой и яростно бросил его в реку. Наконец, настал день, когда у птенцов подросли крылья. Одна из трясогузок трудилась, стараясь вытолкнуть птенцов из гнезда, а другая летала и показывала, что им следует делать, если они дерзнут полететь. Но когда детеныши продолжали упорствовать, обе взрослых полетели и принялись показывать им разные штуки. То, взмахнув крыльями, они взвивались, то реяли, как ласточки, то замирали на одном месте, часто перебирая крыльями.

А птенцы все еще упрямились, и отшельник Хатто не мог утерпеть, чтоб не вмешаться в дело; он толкнул их пальцем из гнезда и им пришлось вылететь боязно, нерешительно, опуститься вниз, как летучим мышам и снова взлететь, начиная понимать в чем состоит вся прелесть этого искусства и стараясь как можно скорее добраться до гнезда. Тут к ним подлетели родители, гордо чирикая от радости, и старый Хатто сам при этом улыбался.

Разве и тут он не принимал живого участия? И теперь он серьезно задумывался над тем, не может ли у Бога быть другого исхода, кроме всеобщей погибели?

Может быть, приняв все во внимание, и Бог как бы держит на своей деснице эту землю, словно большое птичье гнездо и любит, и лелеет всех на ней живущих и кишащих презренных тварей земли. Может быть, и Он сжалился над теми, кого обещал погубить, как отшельник над этими молодыми птенцами. Бесспорно, птенцы отшельника были гораздо лучше людей, но он понимал теперь, что Бог-Отец мог щадить и их.

На следующий день гнездо опустело, и горько, и одиноко стало отшельнику. Медленно опустилась его рука, и ему показалось, будто вся природа затаила дыхание, выжидая трубного гласа страшного суда. Но в то же мгновение прилетели все молодые трясогузки и уселись к нему на голову и на плечо, ни мало не страшась его. Тут как бы светлый луч промелькнул в отуманенной голове старого Хатто. Разве он не опускал каждый день свою руку, чтоб взглянуть на птенцов!

И в то время, как они кружились и ласкались к нему, он радостно улыбался Невидимому Существу.

«Не карай! не карай!» — шептал он. — «Я не сдержал своего обета, и Ты не внимай моей мольбе».

И ему показалось, будто земля уже не колеблется, что мир и тишина водворились на ней, и что река, войдя в берега, по-прежнему тихо катит свои волны.