Триста лет после Иисуса Христа жил на Востоке богатый человек, по имени Герасим. У него были свои дома, сады, более тысячи рабов и рабынь и очень много всяких драгоценностей. Герасим думал: «мне ничто не страшно», но когда он один раз сильно заболел и едва не умер, тогда он начал размышлять иначе, потому что увидал, как жизнь человеческая коротка и что болезни нападают отовсюду, а от смерти не спасёт никакое богатство, а потому не умнее ли будет заранее так распорядиться богатством, чтобы оно на старости лет не путало, а потом бы из-за него никто не ссорился.
Стал Герасим с разными людьми советоваться: как, ему лучше сделать. Одни говорили одно, а другие другое, но всё это было Герасиму не по мыслям.
Тогда один христианин сказал ему:
— Ты хорошо сделаешь, если поступишь с своим богатством, как советует Иисус Христос: — ты отпусти своих рабов на волю, а имущество раздай тем, кто страдает от бедности. Когда ты сделаешь так, ты будешь спокоен.
Герасим послушался, — он сделался христианином и роздал всё своё богатство бедным, но вскоре увидел, что, кроме тех, которых он наделил, осталось ещё много неимущих, которым он уже ничего не мог дать, и эти стали его укорять, что он не умел разделить своё богатство так, чтобы на всех достало.
Герасим огорчился: ему было прискорбно, что одни его бранят, а другие над ним смеются, что он прежде жил достаточно, а теперь, всё раздавши, и сам бедствует, и всех наследников обидел, а всех нищих всё-таки не поправил.
Стало от этого Герасиму очень смутительно, и чтобы не терпеть досаждений от наследников, Герасим поднялся и ушёл из людного места в пустыню. А пустыня была дикая, где не жил ни один человек, а только рыскали звери, да ползали змеи.
Походил Герасим по жаркой пустыне и почувствовал, что здесь ему лучше. Тут хоть глухо и страшно, но зато наследники его не бранят и не проклинают, и никто над ним не смеётся и не осуждает его, что он так, а не этак сделал. А он сам спокоен, потому что поступил по слову Христову: «отдай всё и иди за Мною», — и больше не о чем беспокоиться.
Нашёл Герасим норку под меловым камнем, натаскал туда тростника и стал жить здесь.
Жить Герасиму было тихо, а есть и пить нечего. Он с трудом находил кое-какие съедобные коренья, а за водою ходил на ручей. Ключ воды был далеко от пещерки, и пока Герасим напьётся да подойдёт назад к своей норке, его опять всего опалит; и зверей ему страшно, и силы слабеют, и снова пить хочется. А ближе, возле воды, нет такого места, где бы можно спрятаться.
— Ну, — думает раз в большой жар Герасим: — мне этой муки не снесть: вылезешь из моей меловой норки, надо сгореть под солнцем; а здесь без воды я должен умереть от жажды, а ни кувшина, ни тыквы, никакой другой посуды, чтобы носить воду, у меня нет. Что мне делать? Пойду, — думает Герасим, — в последний раз к ключу, напьюсь и умру там.
Пошёл Герасим с таким решением к воде, и видит на песке следы, — как будто бы здесь прошёл караван на ослах и верблюдах… Смотрит он дальше и видит, что лежит тут один растерзанный зверем верблюд, а не вдалеке от него валяется ещё живой, но только сильно ослабевший, ослик и тяжко вздыхает, и ножонками дрыгает, и губами смокчет.
Герасим оставил безжизненного верблюда валяться, а об ослике подумал: этот ещё жить может. Он только от жажды затомился, потому что караванщики не знали, где найти воду. Прежде чем мне самому помереть, попробую облегчить страдание этого бедного животного.
Герасим приподнял ослика на ноги, подцепил его под брюхо своим поясом и стал волочь его, и доволок до ключа свежей воды. Тут он обтёр ослу мокрой ладонью запёкшуюся морду и стал его из рук попаивать, чтобы он сразу не опился.
Ослик ожил и поднялся на ножки.
Герасиму жаль стало его тут бросить, и он повёл его к себе, и думал:
— Помучусь я ещё с ним — окажу ему пользу.
Пошли они вместе назад, а тем временем огромный верблюд уже совсем почти был съеден; и в одной стороне валялся большой лохмот его кожи. Герасим пошёл взять эту кожу, чтобы таскать в ней воду, но увидел, что за верблюдом лежит большой жёлтый лев с гривою, — от сытости валяется и хвостом по земле хлопает.
Герасим подумал: «ну, должно быть, мой конец: наверно этот лев сейчас вскочит и растерзает и меня, и ослёнка». А лев их не тронул, и Герасим благополучно унёс с собой лохмот верблюжьей кожи, чтобы сделать из неё мешок, в который можно наливать воду.
Набрал тоже Герасим по пути острых сучьев и сделал из них ослику загородочку, у самой своей норки.
«— Тут ему будет ночью свежо и спокойно», — думал старец, да и не угадал.
Как только на дворе стемнело, вдруг что-то будто с неба упало над пещеркой, и раздался страшный рёв и ослиный крик.
Герасим выглянул и видит, что давешний страшный лев протряс первую сытость и пришёл съесть его осла, но это ему не удалось: прыгнув с разбега, лев не заметил ограды и воткнул себе в пах острый сук и взревел от невыносимой боли.
Герасим выскочил и начал вынимать из раны зверя острые спицы.
Лев от боли весь трясся и страшно ревел и норовил хватить Герасима за руку, но Герасим его не пугался и все колючки повынул, а потом взял верблюжью кожу, взвалил её на ослика и погнал к роднику за свежей водою. Там у родника он связал кожу мешком, набрал ее полну воды и пошёл опять к своей норе.
Лев во всё это время не тронулся с места, потому что раны его страшно болели.
Герасим стал омывать раны льва, а сам подносил к его разинутой пасти воду в пригоршне, и лев лакал её воспалённым языком с ладони, а Герасиму было не страшно, так что он сам над собой удивлялся.
Повторилось то же на другой день и на третий, стало льву легче, а на четвёртый день, как пошёл Герасим с ослом к роднику, — смотрит, — приподнялся и лев и тоже вслед за ними поплёлся.
Герасим положил льву руку на голову, и так и пошли рядом трое: старик, лев и ослёнок.
У ключа старец свободной рукою омыл раны льва на вольной воде, и лев совсем освежел, а когда Герасим пошёл назад, и лев опять пошёл за ним.
Стал старик жить со своими зверями.
У старца выросли тыквы, он начал их сушить и делать из них кувшины, а потом стал относить эти кувшины к источнику, чтобы они годились тем, у кого не во что захватить с собою воды. Так жил Герасим и сам питался, и другим людям по силе своей был полезен. И лев тоже нашёл себе службу: когда Герасим в самый зной отдыхал, лев стерёг его осла. Жили они так изрядное время, и некому было на них удивляться, но раз увидали эту компанию проходившие караваном путники и рассказали про них в жилых местах по дорогам, и сейчас из разных мест стали приходить любопытные люди: всем хотелось смотреть, как живёт бедный старик и с ним ослик и лев, который их не терзает. Все этому стали удивляться, и спрашивали у Герасима:
— Открой нам, пожалуйста: какою ты силою это делаешь? верно ты не простой человек, а необыкновенный, что при тебе происходит Исаево чудо: лев лежит рядом с осликом.
А Герасим отвечал:
— Нет, я самый обыкновенный человек, — и даже, признаюсь вам, что я ещё очень глуп: я вот со зверями живу, а с людьми совсем жить не умел: все они на меня обиделись, и я ушёл из города в пустыню.
— Чем же ты обидел?
— Хотел разделить между всеми своё богатство, чтобы все были счастливы, а наместо того они все перессорились.
— Зачем же ты их умнее не поровнял?
— Да вот то-то оно и есть, что ровнять-то трудно тех, кои сами не ровняются; я сделал ошибку, когда забрал себе много сначала. Не надо бы мне забирать себе ничего против других лишнего, — вот и спокойно было бы.
Люди закивали головами:
— Эге! — сказали, — да это старик-то дурасливый, а между тем всё-таки же удивительно, что у него лев ослёнка караулит и не съест их обоих. Давайте, поживём мы с ним несколько дней и посмотрим, как это у них выходит.
Остались с ними три человека.
Герасим их не прогонял, только сказал:
— Вместе жить надо не так, чтобы троим на одного смотреть, а надо всем работать, а то придёт несогласие, и я вас тогда забоюсь и уйду.
Три согласились, но на другой же день при них случилась беда: когда они спали, заснул тоже и лев и не слыхал, как проходившие караваном разбойники накинули на ослика петлю и увели его с собою.
Утром люди проснулись и видят: лев спит, а ослика и следа нет.
Три и говорят старцу Герасиму:
— Вот ты и в самом деле дождался того, что тебе давно следовало: зверь всегда зверем будет, вставай скорей, — твой лев съел, наконец, твоего осла, и верно зарыл где-нибудь в песок его кости.
Вылез Герасим из своей меловой норы и видит, что дело похоже на то, как ему трое сказывают. Огорчился старик, но не стал спорить, а взвалил на себя верблюжий мех и пошёл за водою.
Идёт, тяжко переступает, а смотрит — за ним вдалеке его лев плетётся; хвост опустил до земли и головою понурился.
«— Может быть, он и меня хочет съесть, — подумал старик. — Но не всё ли равно мне как умереть? Поступлю лучше по Божью завету и не стану рабствовать страху?»
И пришёл он и опустился к ключу и набрал воды, а когда восклонился, — видит, лев стоит на том самом месте, где всегда становился осёл, пока старец укреплял ему на спину мех с водою.
Герасим положил льву на спину мех с водою и сам на него сел и сказал:
— Неси, виноватый.
Лев и понёс воду и старца, а три пришельца, как увидели, что Герасим едет на льве, ещё пуще дивились. Один тут остался, а двое из них сейчас же побежали в жилое место и возвратились со многими людьми. Всем захотелось видеть, как свирепый лев таскает на себе мех с водою и дряхлого старца.
Пришли многие и стали говорить Герасиму:
— Признайся нам, — ты или волшебник, или в тебе есть особенная сила, какой нет в других людях?
— Нет, — отвечал Герасим: — я совсем обыкновенный человек и сила во мне такая же, как у вас у всех. Если вы захотите, вы все можете это сделать.
— А как же этого можно достигнуть?
— Поступайте со всеми добром да ласкою.
— Как же с лютым быть ласково, — он погубит.
— Эко горе какое, а вы об этом не думайте и за себя не бойтесь.
— Как же можно за себя не бояться?
— А вот так же, как вы сидите теперь со мной и моего льва не боитеся.
— Это потому нам здесь смело, что ты сам с нами.
— Пустяки, — что я от льва за защита.
— Ты от зверя средство знаешь и за нас заступишься.
А Герасим опять отвечал:
— Пустяки вы себе выдумали, что я будто на льва средство знаю. Бог свою благость дал мне — чтобы в себе страх победить — я зверя обласкал, а теперь он мне зла и не делает. Спите, не бойтесь.
Все полегли спать вокруг меловой норки Герасима, и лев лёг тут же, а когда утром встали, то увидели, что льва нет на его месте!.. Или его кто отпугнул, или убил и зарыл труп его ночью.
Все очень смутились, а старец Герасим сказал;
— Ничего, он верно за делом пошёл и вернется.
Разговаривают они так и видят, что в пустыне вдруг закурилась столбом пыль и в этой пронизанной солнцем пыли веятся странные чудища с горбами, с крыльями: одно поднимается вверх, а другое вниз падает, и всё это мечется, и всё это стучит и гремит, и несётся прямо к Герасиму, и враз всё упало и повалилося, как кольцом, вокруг всех стоявших; а позади старый лев хвостом по земле бьёт.
Когда осмотрелись, то увидали, что это вереница огромных верблюдов, которые все друг за друга привязаны, а впереди всех их — навьюченный Герасимов ослик.
— Что это такое сделалось и каким случаем?
А было это вот каким случаем: шёл через пустыню купеческий караван; на него напали разбойники, которые ранее угнали к себе Герасимова ослика. Разбойники всех купцов перебили, а верблюдов с товарами взяли и поехали делиться. Ослика же они привязали к самому заднему верблюду. Лев почуял по ветру, где идёт ослик, и бросился догонять разбойников. Он настиг их, схватил за верёвку, которою верблюды были связаны и пошёл скакать, а верблюды со страха перед ним прыгают и ослика подкидывают. Так лев и пригнал весь караван к старцу, а разбойники все с сёдел свалились, потому что перепуганные верблюды очень сильно прыгали и невозможно было на них удержаться. Сам же лев обливался кровью, потому что в плече у него стремила стрела.
Все люди всплеснули руками и закричали:
— Ах, старец Герасим! Твой лев имеет удивительный разум!
— Мой лев имеет плохой разум, — отвечал, улыбаясь, старец: — он мне привел то, что мне вовсе не нужно! На этих верблюдах товары великой цены. Это огонь! Прошу вас, пусть кто-нибудь сядет на моего осла и отведёт этих испуганных верблюдов на большой путь. Там, я уверен, теперь сидят их огорчённые хозяева. Отдайте им всё их богатство и моего осла на придачу, а я поведу к воде моего льва и там постараюсь вынуть стрелу из его раны.
И половина людей пошли отводить верблюдов, а другие остались с Герасимом и его львом, и видели, как Герасим долго вытягивал и вынул из плеча зверя зазубренное остриё.
Когда же возвратились отводившие караван, то с ними пришёл ещё один человек средних лет, в пышном наряде и со многим оружием и, завидя Герасима, издали бросился ему в ноги.
— Знаешь ли, кто я? — сказал он.
— Знаю, — отвечал Герасим: — ты несчастный бедняк.
— Я страшный разбойник Амру!
— Ты мне не страшен.
— Меня трепещут в городах и в пустыне, — я перебил много людей, я отнял много богатств, и вдруг твой удивительный лев сразу умчал весь наш караван.
— Он зверь, и потому отнимает.
— Да, но ты нам всё возвратил и прислал ещё нам своего осла на придачу… Возьми от меня, по крайней мере, хоть один шатёр и раскинь его, где хочешь, ближе к воде, для твоего покоя.
— Не надо, — отвечал старец.
— Отчего же? Для чего же ты так горд?
— Я не горд, но шатёр слишком хорош и может возбуждать зависть, а я не сумею его разделить со всеми без обиды, и увижу опять неровность, и стану бояться. Тогда лев мой уйдёт от меня, а ко мне придёт другой жадный зверь и опять приведёт с собой беспокойство и зависть, и делёж, и упрёки. Нет, не хочу я твоих прохладных шатров, я хочу жить без страха.