Лев Тихомиров. Почему я перестал быть революционером.
править(Из стихотворения, посвященного г. Тихомирову).
Статья «Неизбежный поворот» (см. выше, стр. 31) была уже отпечатана, когда вышла в свет брошюра г. Тихомирова, название которой мы выписали. Из этой брошюры читатель увидит, до какой степени верно указали мы логическую сторону антиреволюционной «эволюции» г. Тихомирова. Местами он говорит об этой стороне дела почти теми же словами, какими говорили мы. Но, на основании предисловия ко второму изданию книги «La Russie politique et sociale», мы не могли, да и не считали себя в праве судить о нравственной стороне его эволюции. Мы полагали, что г. Тихомиров переживает одно из самых тяжелых несчастий, которые может переживать честный политический деятель. Мы думали, что, взяв на себя критику взглядов г. Тихомирова, неумолимая логика вещей поставила его в то ужасное положение, когда с одной стороны человек не может молчать, а с другой — решаясь высказаться, он подписывает строгий приговор делу, которому служил, а следовательно, и самому себе. Из таких положений молодые и сильные люди выходят нравственно-изломанными стариками. И чем честнее попавшая в такое положение личность, чем сильнее ее характер, тем больше опустошений производят в ее душе подобные нравственные бури. Ураган вырывает с корнем могучие деревья, между тем как он лишь на время пригибает к земле слабую былинку. Вот почему нам казалось, что г. Тихомиров заслуживает не упреков, а сожаления. Но мы глубоко ошиблись в этом отношении. Только что вышедшая брошюра г. Тихомирова рисует его нравственное состояние совершенно в другом свете. Г. Тихомиров торжествует. Он любуется своей «эволюцией» и приглашает других любоваться ею. Он смотрит на себя, как на счастливое исключение из общего правила, как на «одного из немногих, кто не боится дать себе отчет в своем опыте и ощущениях», и приглашает «колеблющихся и нерешительных» «обратить внимание» на его «эволюцию». Несчастный не понимает того, что на него нельзя смотреть иначе, как с самым обидным, самым унизительным для него «вниманием», что его пример останется классическим примером человека, который не столько изменил свои убеждения, сколько изменил своим убеждениям. В самом деле, эти комплименты, посылаемые г. Тихомировым по адресу «русского наследственного самодержца», которого «закон страны признает не подлежащим никакой ответственности, а церковь этой страны, признаваемая огромным большинством населения, освящает званием своего главы»; большая буква, которой он кланяется этому «Самодержцу»; совет, даваемый им «партии законного прогресса», безропотно ждать того времени, «когда Император решит призвать ко власти эту партию»; наконец, упрек в «тирании», делаемый им «людям, которые, сознавая себя ничтожным меньшинством, позволяют себе убивать представителя народа» (т. е. царя) — все это наводит на мысль о том, что брошюра г. Тихомирова представляет собою лишь печатное дополнение к рукописному прошению о помиловании.
Если бы г. Тихомиров действительно «смело искал правды», то, даже заблудившись в таких поисках и попавши в кромешную тьму катковско-акса-ковского миросозерцания, он не забыл бы своего прошлого и не заговорил бы таким языком, который всем беспристрастным людям должен показаться не чем иным, как жалкою лестью раскаявшегося революционера. Да и на одних ли беспристрастных людей произведет его язык подобное впечатление? Наша реакционная партия очень рада будет обращению г. Тихомирова. Очень может быть, что сам «Император» одобрит его брошюру к распространению в учебных заведениях и призовет его в пределы отечества раньше, чем решится призвать ко власти «партию законного прогресса», может быть, даже, что он наградит его «крестишком или местечком», но, тем не менее, сами гг. Мещерские и Петровские никогда не будут смотреть на него иначе, как на ренегата. Это-то печальное для него обстоятельство и упустил из виду наш торжествующий автор.
Но пошленькой лести по адресу «Самодержавия» г. Тихомирову мало. Уже если каяться, так каяться вплотную, по рецепту «Московских Ведомостей». И вот он начинает инсинуировать. Говоря о студенческих волнениях, он очень кстати признается, что его «возмущает», когда он слышит рассуждения: «пусть бунтуют, это, конечно, пустяки, но из этих людей все равно ничего серьезного не может выйти, а тут все-таки протест». («Московские Ведомости» всегда старались уверить нашу молодежь в том, что она служит пушечным мясом для революционеров, хотя прекрасно понимали, что революционеры выходят из той же молодежи.) «Возмутивши» таким образом своих читателей против революционеров, он «сознается» в своем добродушии. Он «предпочитает видеть, что маленький, обыкновенный человек, „не годный ни к чему серьезному“, живет, как умеет, счастливо, а не качается на перекладине и не гниет в каземате».
Видите ли, как добр г. Тихомиров и как злы революционеры? Это уже прямо достойно Незлобина.
И г. Тихомиров называет себя «работником мирного прогресса»! Нужно сознаться, что он так же самобытен в этой новой роли, как был он самобытен в роли революционера.
Постойте, мы забыли самое пикантное. Наш «работник мирного прогресса» не упустил случая воскурить фимиам покойному оракулу со Страстного бульвара. По его словам — Катков, «как практический политик, обладал проницательностью необыкновенной и самостоятельностью мысли, поразительной в России». Одно было плохо. Сторожевой государственный пес, как называл себя, не совсем изящно, Катков, «вовсе не был творческим умом в отношении социальных вопросов». А вот г. Тихомиров так уже вполне творческий ум. «В самых мечтах о революции» у него всегда преобладало «построение нового». Правда, «построение» это было очень неудачно, но это происходило потому, что самые «мечты» его о революции были несбыточны. Теперь же, остепенившись и обратившись на путь истинный, он, наверное, «построит» мною хорошего; не даром же он просит не мешать ему «думать о той положительной работе», которая его «единственно занимает». Вот бы кому поручить редакцию «Московских Ведомостей»! Творческий ум г. Тихомирова был бы истинной находкой для нашей реакционной прессы. Не надо смущаться «мечтами» г. Тихомирова о законном прогрессе. Мечты эти совершенно безобидны. Если программа «Московских Ведомостей» сводится к повелительному «жарь!», то г. Тихомиров уклончиво говорит: «Жарь, а, впрочем, как угодно». Разница, в сущности, так невелика, что о ней не стоит и распространяться.
Но нет, помня заповедь «возлюби ближнего, как самого себя», мы должны признаться, что даем такой совет совсем неискренно.
Г. Тихомиров никогда не блистал литературными талантами, и его писательская деятельность не принесет много пользы русскому «Самодержавию». Его статья «Чего нам ждать от революции?» способна была дискредитировать дело революционеров. Теперь, когда этот «творческий ум» старается показать, «чего нам ждать от Императора», он дискредитирует дело абсолютизма. Все, что говорит он в защиту этого последнего, до такой степени старо, слабо, шатко и избито, что его доводы производят впечатление, совершенно обратное тому, которое они должны были произвести. Стало быть, плохо дело нашего «Самодержавия», — говорит себе читатель, — если г. Тихомиров не мог придумать в его защиту ничего, кроме того, что давно уже повторяют на все лады все полицейские участки. Беда с услужливыми медведями!
Г. Тихомиров утверждает, что если бы живы были его покойные друзья, Желябов, Михайлов, Перовская, то, вероятно, они давно бросили бы террористическую борьбу, «увидавши ее последствия». Может быть, они и «бросили бы» эту борьбу, но вопрос в том, как стали бы они вести себя после этого? Во всяком случае не так, как г. Тихомиров. Они «вероятно» не перестали бы быть революционерами и не льстили бы русскому самодержцу.
Впрочем, грехопадению г. Тихомирова не нужно придавать большого значения. Всюду, где существуют партии и их борьба, существуют также ренегаты и перебежчики. Это печально, но это не ново. Политическая жизнь цивилизованных стран идет вперед, несмотря на эти печальные явления. Мы не воскликнем, конечно, вместе с «прежними товарищами» г. Тихомирова: «Да здравствует старая Народная Воля и новые бойцы!». Программа старой «Народной Воли» была скорее реакционна, чем революционна, по своему теоретическому основанию. Но мы скажем себе: один из революционеров перешел на сторону правительства; беда не велика, да здравствует революция!