Иоасаф Любич-Кошуров.
Лазутчик
править
I править
Смирнов осторожно приподнялся на локте, просунул голову между двумя лежавшими близко один подле другого, и посмотрел вперед.
Эти камни издали, когда он подползал к ним, показались ему в темноте сначала одним камнем. Затем он разглядел посредине камня трещину, и, наконец, уже когда был совсем близко, камень словно раскололся и разъехался на две стороны.
Открывалось отверстие, длинное и узкое…
Впереди была тьма…
На совсем почти черном небе на горизонте мигала одинокая звезда.
Откуда-то пахло свежей землей, откуда-то тянуло гарью.
Смутно вдали обозначалась ни то скала, ни то башня, ни то дерево… И трудно было сказать, далеко ли до той башни или скалы, или дерева…
Смирнов прополз мимо камня, и сейчас же перед ним из темноты выплыло опять что-то мутное, белое, как тогда, когда он еще неясно различил в первый раз те два оставшихся теперь позади камня.
Еще камень…
Он глянул в сторону. Там тоже маячило неопределенно, как в темном погребе, что-то белесое.
Всю дорогу ему попадались камни.
Казалось, кто-то и когда-то давно, давно, так что тяжелые песчаные глыбы успели врасти наполовину в землю, закидал сверху всю страну камнями.
А тут камней было особенно много.
Будто тут именно они грохнулись сразу кучей и потом уже раскатились во все стороны, по всей стране.
Кругом по-прежнему было и темно, и тихо-тихо…
Чувствовалась сырость. Чувствовалось, как садилась роса.
Камни осклизли. Мундир на Смирнове тоже отволг, и к нему неприятно было прикоснуться: пальцы липли, будто это не роса осела на руках и на мундире, а выступило что-то из сукна и из пальцев…
Все дальше пробирается Смирнов между камнями.
В тишине прогудел жук и сейчас же оборвал свое гуденье, как только пролетел мимо, словно провалился в темноту позади Смирнова.
Смирнов остановился, поднял голову…
О чтоб тебя!
И двинулся дальше. Но через секунду остановился опять.
За голенищем у него был кинжал. Он дрыгнул ногой раз, потом еще раз… Казалось, за голенищем нет ничего. Раньше кинжал его беспокоил. Теперь кинжал совсем не ощущался.
Будто одна портянка обмотана вокруг ноги…
Он подтянул ногу, пощупал.
«Нет, цел кинжал».
Он опять пополз…
Еще камень, еще… Направо невысокая скала…
При каждом движении теперь он чувствует за голенищем твердый предмет… Кинжал опять беспокоит ногу, раздражает кожу сквозь портянку…
Будто к самим нервам прикасается… Нервный зуд бежит дальше по всему телу, по спине, в пояснице… Будто какая-то неприятная изморозь проступает сквозь кровь…
Глубокая рытвина.
Смирнов не заметил, как подполз к ней.
Только у самого края он рассмотрел ее. Дна не видно, ни противоположного берега рытвины. Земля словно тут провалилась. Рытвина полна мрака.
Он ползет берегом рытвины влево.
Под руками и коленями чувствуется песок, мелкие острые камешки.
Он ополз рытвину кругом, взял опять прямое направление.
Впереди все та же тьма…
Башня или скала вдали пропала… Только звезда мигает.
Все время он полз прямо на эту скалу или башню.
И он даже дышать перестал и вытянул шею и, не мигая, вперил взгляд вперед…
Где эта скала?
Тускло блеснула ему в глава звезда.
Но он не сразу сообразил, что это значить, что он не сбился с пути, когда звезда все там же, где была раньше.
Потом в нем мелькнула мысль.
Стало-быть, он не заблудился…
Стало-быть, скала — так и есть скала… Он только сейчас прополз мимо неё, перед этой рытвиной.
Скала осталась позади.
Далеко ли? Близко ли?
Скала казалась совсем далеко, там же, где звезда, на самом горизонте.
Он оглянулся назад…
Вон она…
И опять не разберешь, дерево ли это, башня ли, скала ли! Опять она так же далеко, на самом, кажется, горизонте, как была раньше.
А может-быть это не та скала, которую он миновал только что? Может, это другая скала или какое-нибудь дерево, которого он раньше не заметил?..
Тихо кругом.
И в нем все затихло.
Мрак повсюду… И не знаешь, что притаилось в этом мраке и что сейчас будет…
Далеко-далеко мигает звезда.
Он оглядывается кругом.
Темный высокий предмет маячит вдали — это скала или башня, или Бог ее знает что…
Жутко и смутно на душе… Словно мрак, объявший все вокруг, захлестнул душу…
Раньше он прямо полз на эту скалу… А теперь скала, если это только скала, вон она — назади, спряталась в темноте… А если и звезда эта другая, на другой стороне? Или одна звезда закатилась, а другая взошла?
Он останавливает глаза на звезде.
Та ли?.. Разве узнаешь!..
О, Господи!..
II править
Он все-таки пополз дальше, держась прежнего направления.
Вокруг все так же было тихо…
Но каждую секунду мог вспыхнуть где-нибудь неподалеку, из какой-нибудь рытвины или из-за скалы огонь выстрела… Мог раздаться оклик из неприятельской заставы.
Может-быть, неприятель от него не дальше той скалы, что осталась позади.
Нет, нужно подвигаться вперед еще осторожней, чем раньше. Каждый шаг приближает его к неприятелю, а каждое неверное, неловкое движение — к смерти.
Снова мелькает мысль: «Цел ли кинжал?».
Снова он ощупывает сапог… Пока он соображал, не заблудился ли, а кругом была тьма и тишина; эта тьма и тишина подавляли его, захватили всего, словно пришибли… Он не только перестал ощущать, как за несколько минут перед тем, кинжал за голенищем, — он не мог даже сказать, что сейчас у него под руками — песок ли, земля ли или камень.
«Нет, тут кинжал»…
Опять он пополз…
Иногда, когда он сворачивал за камень или спускался в какую-нибудь неглубокую рытвинку или впадину, мерцавшая впереди звезда пропадала за углом камня или за краем рытвины.
Он выбирался на ровное место, а звезда словно выплывала откуда-то снизу… Точно она вместе с ним и скрывалась в рытвинах, пряталась за камни, точно следила за ним, за каждым его шагом.
— А, ты вот она!..
Тускло блестит она ему издали.
И это — что звезда то пропадала, то вспыхивала опять почти через равные промежутки — начинало мало-помалу раздражать его… Тот же болезненный зуд, какой испытывал он от ощущения постороннего тела в сапоге, дергал нервно раз за разом, минуту за минутой, давая нервам отдых только на мгновенье, чтобы снова загореться в них.
Словно глаз какой-то блестит ему из темноты.
Сверкнет, потухнет и опять блеснет…
«Ага, ты вот где!.. Ты опять выполз на чистое место».
Он нарочно стал задерживаться подольше за камнями и в рытвинах…
Тут ему было спокойней…
Тут даже звезда его не видит…
Иногда свет звезды казался ему необыкновенно ярким. Словно она разгоралась…
И ему было больно смотреть на нее.
Её короткие лучи словно впивались ему в глаза, словно слепили глаза. Словно смотрел он не на звезду, а на близко стоящую свечку.
Попробуйте пристально долго смотреть на свечу, даже на самую маленькую свечку, даже на огонек лампадки… Получится то же.
Даже слезиться начинали у него глаза с болью, с резью под веками.
Красные круги выплывали и потухали перед глазами.
И потом, когда он отводил глаза в сторону, мрак казался еще более глубоким, будто он забирался куда-то все глубже-глубже книзу, в какую-то пропасть.
Вдруг он остановился…
В эту минуту он только что выбрался из-за невысокого пригорка. Совсем близко, тут же за пригорком, чуть теплился небольшой костерчик, кучечка поломанных тоненьких веток…
Пламя было слабое… Видно, кучечку веток только что подожгли… Синеватая снизу, извивающаяся лента пламени волновалась между ветками, обвивала ветки… Курился легкий дымок.
В первое мгновенье ему бросился в глаза только этот костер. Потом он различил фигуру, сидевшую около костра на корточках боком к нему.
Фигура была неподвижна…
Отблеск пламени искрился слабо на синем мундире и на чем-то блестящем на земле с боку фигуры.
Один он, или тут их несколько?
Он долго, так что костер успел разгореться как следует, подгибал и подтягивал правую ногу, где за голенищем у него был спрятан кинжал…
Он видел, как разгорается костер… Светлое пятно вокруг костра, сначала трепетное, дрожащее, будто умирающее, расплывалось по земле теперь, захватывая быстро все больше и больше пространства.
Около пригорка была трава.
Будто жидкое зеленоватое пламя разливалось вокруг костра.
Ветки, из которых был сложен костер, были сухие и загорелись дружно, как-то все сразу.
Зеленоватое пламя, казалось, торопилось разлиться во все стороны, захватить возможно большее пространство.
Будто оно подкатывалось ему под колени.
Когда он подался немного вперед, подбирая ногу, от его головы на освещенное пространство легла резкая черная тень, круглое черное пятно.
Он увидал эту тень и быстро, задержав на мгновенье ногу, всем корпусом сразу подался назад.
Словно он обжегся.
Наконец, он подтянул ногу настолько, что мог достать кинжал.
Так же долго и так же осторожно вынимал он кинжал из ножен…
За все это время он не спускал глаз с японца.
И ему это было трудно — одновременно и следить за японцем и следить за тем, чтобы клинком кинжала как-нибудь не царапнуло по ножнам…
Внимание раздвоилось…
Будто он косил глазами в разные стороны, не зная откуда ждать нападенья…
Когда он вынул кинжал, стало легче.
Теперь он немного подвинулся назад…
Что делать?
Один он или нет?.. Он бросил взгляд вверх по пригорку… Нет ли там кого?
Нет, никого, кажется…
А не может быть, чтобы никого… Что он тут один делает?..
Он опять перевел глаза на сидящего перед костром.
Теперь костер освещал японца ярко и полно…
«Подожду пока станет погасать», — решил он.
III править
Притаившись, весь съежившись, почти припав к земле, он ждал, пока погаснет костер…
Ждать пришлось недолго.
Светлый круг на земле около костра стал суживаться. Пламя стало трепетное, неровное, дрожащее. Опять со всех сторон надвигалась темнота.
В темноте ярко блестели угли.
Ветки уж не трещали больше… Языки пламени укорачивались, уходя вниз, в угли… От времени до времени языки пламени забирали силу, вырывались вверх, но сейчас же опять прятались в угли…
Теперь или обождать?
Каждую секунду он готов был вскочить и броситься.
Он понимал, что действовать нужно быстро, ловко и наверняка…
Чтоб японец не крикнул, не застонал.
Прямо в сердце…
Японец сидел к нему боком. Надо вскочить, схватить его левой рукой за руку в локте, а правой рукой ударить в бок. Сердце — там.
Или за горло схватить?..
Или оглушить ударом ручки кинжала в темя?..
Он положил кинжал, расправил пальцы.
А если, действительно, схватить сразу обеими руками за горло и удушить?
Ему не один раз приходилось видеть смерть, участвовать в рукопашных схватках… Но он никогда не соображал, как лучше бить, и никогда не помнил, как он убивал.
Он колол штыком или разбивал черепа прикладом, как придется…
Если и то схватить за шею и задавить?..
Захрипит…
Костер погас почти совсем.
Теперь пора…
Но он все еще медлил… Он слышал, как кровь стучит у него в висках… Будто это не кровь, а самые мысли, горевшие в мозгу, били и колотились в виски…
За шею или в бок? В бок или за шею?
Но чувствовал, что он все равно не может решить, как он поступит, т. е. как убьет.
О том, что японец тоже может его убить, он не думал почему-то в эту минуту.
За шею или в сердце?
И вдруг он вскочил.
Его будто что подбросило.
Японец не успел подняться. Каблуком сапога Смирнов ударил его в висок, потом, не давая опомниться, схватил за воротник, повалил на спину и ударил кинжалом под сердце.
Японец так и остался лежать.
Он только чуть-чуть потянулся, словно оборвалась в нем какая-то сдерживающая пружина, точно распустилось что-то, и члены приходили из состояния напряженности в состояние покоя…
Еле-еле освещали угли, уже покрывавшиеся темным налетом, фигуру японца.
Смирнов быстро скользнул назад и спрятался за камнем.
Опять в висках застучала кровь.
Нужно было уходить как можно скорей отсюда, не теряя минуты, но у него мелькнула мысль:
— А, может-быть, нужно обождать?
И опять заколотились мысли: уходить или обождать?.. Если тут поблизости есть кто-нибудь — могут прибежать на шум… Тогда будет слышно, откуда бегут, и, стало-быть, можно будет определить, в какую сторону спасаться…
А, может-быть, и шума не было никакого?..
Разве он знает, был шум или не было…
Он прислушался.
Нет, все тихо…
Прислушался опять повернув голову в другую сторону… И вздрогнул…
Не то хрипенье, не то стон пронеслись в тишине, там, где лежал японец.
Значит, жив еще… Значит, не убит…
А он думал, что уж все кончено… Страшное состояние охватило его. Словно он шел, шел по скверной дороге, долго шел, измучился в конец, и оказывается, что не нужно возвращаться назад опять по той же скверной дороге, опять мучиться…
Да может, это только почудилось, послышалось.
О, как тяжело идти по раз пройденному пути.
Нет, стонет…
Стонет — значит могут услышать, могут прибежать.
Снова он пополз…
Слабо тлели угли… Розоватый отблеск лежал на лице японца… На губах чернела кровь или тень — нельзя было разобрать.
Японец зашевелился…
Голова перекатилась на сторону ближе к плечу… Зрачки глаз медленно перекатились в сторону Смирнова.
Смирнов перестал ползти. Нечаянно он задел кинжалом о камень. Кинжал звякнул.
Теперь глаза японца остановились уж прямо на Смирнове.
Он быстро спрятал голову за камень.
О, Господи, да когда же все это кончится? Ведь японец же видит его и, значить, знает, зачем он к нему подбирается.
Может, он и кинжал видел?
Кинжал словно самому Смирнову царапнул лезвием по пальцам…
Он высунул голову из-за камня.
Прямо в глаза ему блеснул блестящий взгляд.
Опять кинжал, казалось, хватил Смирнову по сердцу. Он спрятал голову, прижался весь к земле и пополз, стараясь не шуметь, в сторону.
Все равно, добить его нужно.
Только не может, не может он его бить, когда он на него смотрит…
А добить нужно. Еще услышат, прибегут…
Нужно заползти с другой стороны и тогда ударить… Чтобы японец не видел, не ожидал…
Пока он полз, японец простонал только раз, тихо, чуть слышно и потом затих.
Смирнов выглянул из-за камня.
Теперь уж японец не мог его видеть… Он осторожно встал и нагнулся к нему.
Он сам не слышал своих шагов.
Он подходил к японцу, как кошка.
И вдруг японец опять завозился… Смирнов увидел сверху, что теперь японец смотрит на его тень, смутно при слабом блеске углей обозначавшуюся на траве возле него.
Значит, японец опять его заметил… по тени.
Он остановился.
Но нужно добить, добить!.. В ушах у него звенело… Ноги отказывались идти дальше… Добить… Он хотел двинуться и не мог…
Секунду он оставался неподвижен, потом схватился обеими руками за голову, при чем кинжал у него выскользнул из пальцев, повернулся и исчез в темноте.
-------------------------------------------------------- править
Источник текста: В Порт-Артуре (9 рассказов из боевой жизни) / И. А. Любич-Кошуров. — Москва: Д. П. Ефимов, 1905.