П. Ф. Якубович. Стихотворения
Библиотека поэта. Большая серия.
Л., «Советский писатель», 1960
К ЮНОШЕСКИМ СТИХОТВОРЕНИЯМ
правитьВечерняя звезда
Моя дорога
«Вот и кончился день, от которого я…»
На смерть Некрасова
Ловля белки (Из детских воспоминаний)
Корабль
«Хотел бы я владеть стихом…»
Разрыв
«Я умру, а солнце над землею…»
«Давно сказал мне голос неземной…»
«Здравствуйте, бодрые мыслью и духом!..»
«Безумец! Пора привыкать…»
Тиртей
«О, подлое, чудовищное время…»
«Ни в чем очарованья нет!..»
«Часто с любовью горячей, со страстью мятежной…»
Дума
ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА
правитьЗвездочка кроткая, звездочка ясная,
Что ты глядишь на меня,
Вечно спокойная, вечно прекрасная,
Полная вечно огня?
Если б ты знала, с какими страданьями
Здесь, на земле, нужно жить,
Тщетно томиться мечтами, желаньями,
Годы без смысла влачить!
Если б ты знала, как сердце горячее
Рабскую долю клянет,
Рвется покинуть болото стоячее,
Жаждет лазурных высот!
Но, лишь блеснула заря золотистая —
Слышен уж грома раскат!
Передо мною дорога тернистая…
Ясен ли будет закат?
Звездочка кроткая, звездочка ясная,
Что же ты грустно глядишь?
Вечно спокойная, вечно прекрасная,
Словно в испуге, дрожишь.
1877
МОЯ ДОРОГА
правитьНебу родной я, родной я душой!
Где же искать мне святую задачу?
Тщетно ищу я, тоскую и плачу —
Знаю я жребий страдальческий свой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Светлая ль то, роковая ль звезда
В жизни мой путь освещает, —
С музой моей никогда, никогда
Счастья душа не узнает.
Вечно мы будем страдать и страдать, —
То задыхаться под бурной любовью,
То всё чего-то в тумане искать,
То не слезами оплакивать — кровью
Этот страдающий, гибнущий мир,
В тягостный сон погруженный,
В цепи закованный, в пошлый кумир —
В золото только влюбленный!..
1877
Новгород
Вот и кончился день, от которого я
Ожидал так безумно отрады…
Не пройдет ли так пусто и жизнь вся моя,
Как в подвале глухом без лампады?
И болит, и томится тревогой душа…
Я стою, озаренный весь лунным сияньем,
Точно в храме безмолвном… Как ночь хороша,
Как она незнакома с страданьем!
Сердце ж просит любви, жаждет ласки родной…
Громкий вопль на устах замирает напрасно…
Ах! зачем нельзя жить для идеи одной?
Для чего эта грудь так волнуется страстно?..
1877
НА СМЕРТЬ НЕКРАСОВА
правитьЗакатилась яркая звезда —
И утихли гордые мученья…
И поэта горькие сомненья
Разрешились смертью навсегда!
О, певец карающий, но милый,
Верный друг бездомной нищеты,
Перед душной, тесною могилой
В свой народ так свято верил ты!
Верил ты в тот день с горячей верой,
Что настанет на Руси родной,
Заблистает в нашей жизни серой
Красоты и истины звездой.
Жаждал ты отчизны возрожденья,
Чтоб до слуха ветер не донес
Из родного русского селенья
Накипевших от страданий слез.
Но народ, которого стенанья
Муза пела, — песен не слыхал
И, как прежде, под ярмом страданья,
Ниц склонясь, стонал, стонал…
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Пусть, поэт, приют твой глух и тесен:
Широки у Волги берега —
Будет звук твоих чудесных песен
Оглашать родимые луга!
1877
ЛОВЛЯ БЕЛКИ
править«Белка! белка! — крик раздался. —
Эй, сюда, Арап, Заграй! 1» —
И стрелою я помчался
На призывный шум и лай.
У густой зеленой ели,
Посредине полосы,
Злились, лаяли, ревели
Разъярившиеся псы.
А один, герой примерный,
Прыгал, дерево глодал…
Федя, мой товарищ верный,
Им ни в чем не уступал.
Прибежал и я в волненьи…
— Что такое?
Без речей
Сыплем камни в углубленье
Двух сомкнувшихся ветвей.
Наша белочка-голубка
Там, прижавшись, ждет врага:
Красно-пепельная шубка,
Хвост изогнут как дуга.
То раскроет глазки шире,
То ушами поведет…
На одну идут четыре —
Всё забористый народ!
Федя живо изловчился:
Подсадил Федюшу я —
Он за ветку ухватился,
Изогнулся как змея.
«Ну, голубчик, примудрись-ка,
Подцепи ее живой!»
Прыток Федя: вот уж близко,
Хвать — и взвыл охотник мой!
Укусила!.. Неказистый,
Да отчаянный зверек.
Развернулся хвост пушистый,
Словно парус, и — прыжок!
Крик, содом на всю полянку…
Я кричу: «Ату! Ату!»
Псы визжат, и вот беглянку
Подхватили на лету.
Я затеял с ними драку,
Федя с ели кувырком,
И едва-едва собаку
Укротили мы вдвоем.
Белку отняли…
Бедняжка!
Краток был конец ее:
Раза два вздохнула тяжко,
Лапкой дрогнула — и всё…
Тело быстро остывало,
Кровь сочилась вдоль спины…
О, как мало ты дышала
Свежим воздухом весны!
Заструились только реки,
Только ожили леса —
И сомкнула ты навеки
Эти кроткие глаза.
По кудрям берез веселых
Уж не будешь ты скакать,
С елей темных и тяжелых
Шишки красные ронять.
Всё погибло: край родимый,
Птички вольное житье…
Тут вопрос неотразимый
Встал: куда же нам ее?..
Долго в горе мы стояли…
Наконец, прогнав собак,
Белку в ямку закопали
Там, у рощи, где овраг, —
Где, резвясь, ручей студеный
Воды звонкие несет,
Соловей в листве зеленой
Рокотать не устает.
1878
1 Клички собак.
КОРАБЛЬ
правитьЛазурны, ласковы и знойны
И океан, и небеса;
Корабль наш, гавани краса,
Стоит, торжественный и стройный.
— Проснись, душа моя! Воспрянь!
Пора из омута мирского
Направить путь, пора на брань,
Долой мертвящие оковы!
Исполнен гнева и любви,
Я поплыву легко и смело…
Вперед, друзья мои! За дело,
Матросы верные мои:
Сознанье молодости, силы,
Ключом бунтующая кровь,
Решимость биться до могилы,
К порабощенному любовь…
Снимайтесь с якоря проворно!
Мы нашу леность победим
И цепью крепкой и позорной
К корме высокой привинтим.
Одно, еще одно усилье —
И якорь вытащен… Ура!
Корабль, почуяв будто крылья,
Зашевелился, как гора.
Надулся парус белоснежный…
Невозмутимы небеса,
И ветер ласковый и нежный
Несет нас в океан безбрежный…
Корабль наш — гавани краса!
1879
Хотел бы я владеть стихом
Таким могучим и разящим,
Чтоб он звучал как божий гром
Над человечеством скорбящим!
Чтобы проклятия мои
Сердца, грубей и тверже стали,
Дрожать и плакать заставляли;
Призывы правды и любви —
Надежду в слабых поднимали!
Как светлый дух, не знал бы я
Запретной грани и дороги, —
И песня вольная моя
Входила б в нищие жилья
И в золоченые чертоги,
Повсюду славя новый мир,
Где смолкнут злобные проклятья,
Где люди, любящие братья,
Начнут великий счастья пир!
И в тот эдем благословенный
Моей пророческой мечты
Сзывал бы я с концов вселенной
Семью печальной нищеты.
Она на праздник обновленья
В одеждах праздничных вошла б,
И сбросил бы усталый раб
Оковы гнета и презренья!
12 июня 1880
РАЗРЫВ
правитьГремел оркестр, и зал сверкал огнями.
Рой юношей и дев порхал между колонн,
И воздух весь дышал любовью и мольбами…
А я один, волнуемый мечтами,
Стоял вдали, подавлен, оглушен!
Ни вальса вихрь, ни рокот музыкальный,
Ни яркий блеск, слепивший им глаза,
Не покорял души моей печальной, —
Нет! всё ей чудилась, за шумом жизни бальной,
Людских скорбей встающая гроза…
И мне шептал, на миг не умолкая,
Какой-то враг иль друг: «Уйди от них!
Здесь смерть царит, холодная, немая,
Здесь осмеют, минуте угождая,
Святейшую из дум возвышенных твоих.
Здесь жизни бог — минута наслажденья.
Серебряный туман иллюзий позади,
А впереди — холодный мрак забвенья…
Уйди ж, уйди, не медля ни мгновенья, —
Тут ложь царит, — скорее уходи!»
И я ушел поспешными шагами…
Как пышный пир, как светлый божий храм,
Небесный свод горел, дышал огнями…
Я поднял взор, увлаженный слезами:
Как мирно всё, как тихо было там!
<1880>
Я умру, а солнце над землею
Будет так же весело гореть.
Я умру — и для меня со мною
Всё погибнет… Стоит ли жалеть?
Не о том ли пожалеть украдкой,
Что я славы не успел нажить?
Нет! Зачем мне славы шепот сладкий,
Если сам я должен глухо гнить!
Отчего же сердце тихо стонет
И о чем-то ноет втайне грудь?
Кто по мне хоть вздох один уронит,
И о ком я сам бы мог вздохнуть?
Жаль расстаться мне с красой-природой:
Лишь она, как любящая мать,
Мне умела с жизнью и свободой
Тишину сердечную давать!
1880
Давно сказал мне голос неземной:
«Нет счастья для тебя! Ты — мой, ты — мой!»
Когда, мечтой волнуемый жестокой,
Скитаюсь я, унылый, одинокой,
По зеленеющим лугам,
И вижу — чуждо всё сомненья и страданья,
И мир цветет, и песня ликованья
Звенит и льется здесь и там, —
Тогда о счастии мечтаю я невольно;
Грядущего зияющая даль
Меня страшит… И сердцу больно, больно,
И расставаться с жизнью жаль!
Идти безропотно на муки и гоненья,
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
31 мая 1880
Здравствуйте, бодрые мыслью и духом! —
Все вы, в ком барства надменного нет,
К братским страданиям чуткие слухом,
Все мой примите привет!
Братья! Есть воля у нас непреклонная,
Есть у нас вера… Наш лозунг: «Вперед
Все, кому жизнь эта бледная, сонная
Жизни живой не дает!»
Ночи, темневшей столетия целые,
Призраки скрылись… Заря занялась…
Выйдем же встречу ей, бодрые, смелые, —
Время и правда за нас!
С первыми красного солнца лучами
Скроется ввысь непроглядный туман;
День нескончаемый вспыхнет над нами
Весел и пышно-румян!..
21 июня 1881
Безумец! Пора привыкать
Страдать без чужого участья,
Наивные бросить мечты —
Погоню за призраком счастья.
Не слабым и робким идти
Под знаменем гордым рассвета —
Суровым и грубым бойцом,
Не ждущим ни ласк, ни привета!
Ты, сердце! не бейся в груди
Так страстно, мучительно-страстно,
Не плачь неутешно о том,
Чего воротить ты не властно.
Забудься, больное дитя,
Печаль тишиной убаюкай
И личную боль заглуши
Людскою великою мукой!
18 июня 1882
ТИРТЕЙ
правитьБыла пора, когда в годину бед
Перед испуганной толпою
Стоял, как вождь — как бодрый вождь — поэт
С своею песнью огневою.
Могучих струн призывный, смелый звук
Был то же, что свободы знамя.
Вокруг певца звучал оружья стук,
Сильней горело битвы пламя.
Копье врага щитом он отражал,
К друзьям бросался с гордым словом
И грудь свою бесстрашно подставлял
Мечам и дротикам суровым…
А в наши дни, в чудовищные дни
Битв небывалых под луною,
Сыны богов, поэты, где они —
Тиртеи с песнью огневою?
Когда чириканье трусливое порой
До слуха воина коснется,
Он, покачав усталой головой,
С усмешкой горькой отвернется…
6 ноября 1882
О, подлое, чудовищное время
С кровавыми глазами, с алчным ртом —
Година ужаса! Кто проклял наше племя,
Кто осудил его безжалостным судом?
Пришли мы в мир с горячею любовью
К униженным, к обиженным, ко всем,
Кто, под крестом борьбы сам истекая кровью,
На стон собратьев не был глух и нем;
Пришли мы в мир с решимостью великой
Мир погибающий от гибели спасти,
От бойни вековой, бесчеловечной, дикой…
И что ж? — Нас распяли, предав на полпути!
Жизнь умерла. Кто скрылся в катакомбы,
Кто пал в борьбе. Чудовищам богам,
Что день, приносятся живые гекатомбы
И курится кровавый фимиам…
Ликуют псы, и торжествуют шумно
Жильцы хлевов своей победы час…
И рвется стон из сердца — стон безумный:
«Кто проклял нас? кто проклял нас?..»
Ноябрь 1882
Ни в чем очарованья нет!
Бескровны, будто привиденья,
Без радостей, без тяжких бед
Влачатся скучные мгновенья.
И тот, кто размышлять привык,
Не покорится вновь обману:
Ему веселья возглас — дик,
И каждый день наносит рану…
. . . . . . . . . . . . . . .
«Не бойтесь смерти… Смерти ночь
Страшнее ль жизни бездыханной?
Ярмо бессилья сбросим прочь —
И в путь к земле обетованной!
Вперед, дороги нет назад!»
Но клич «вперед!» злорадным смехом
Слепцы встречают — и вопят,
Отдавшись суетным потехам:
«Безумцы! гибель, гибель вам!»
И бьют безумцев беспощадно…
А солнце жизни светит чадно
Самим угрюмым палачам.
18 июня 1882
Часто с любовью горячей, со страстью мятежной
Рвусь я к тебе, моя милая… Строго,
Властно царит надо мною твой образ… Так нежно,
Так беззаветно люблю я, так много!
Столько сказать я тебе, как сестре и как другу,
В эти минуты хочу… Все сердечные раны
Рад обнажить, чтоб развеять туманы,
В сердце смирить беспокойную вьюгу!
Что за дитя — человек!.. Повстречавшись, сурово,
Кратко и холодно мы говорим и порою,
Сами не зная зачем, ядовитое слово
В сердце друг другу вонзаем с тоскою…
Слезы глотая, ломаю я руки…
Муки любви, вы, безумные муки!
1883
ДУМА
правитьМозг опьянел от долгой муки; в жилах
Течет не кровь — ключом бунтует желчь.
И вера пылкая иронией холодной
Убита вероломно… Как скупцы,
За девятью мы бережем замками
Мечты заветные, и — есть они иль нет —
Ни друг, ни враг не знает, ни… хозяин.
И часто жгучее, безумное блаженство
Находим мы и вместе муку злую,
Бессмысленно терзая, без нужды,
И без того измученного друга, —
Незримые толпе, но верные удары
В больное сердце нанося, бросая
Слова вражды, безумные слова…
И для чего? Кто мне ответит — кто?..
Друг милый мой (наедине с тобой
Даю тебе нежнейшее названье)!
Бесценный друг! Взгляни кругом, вперед,
В больное сердце загляни: уходит
За годом год, слабеют жизни силы…
Всё ближе ночь без проблеска зари…
Всё даль страшней и круг друзей теснее,
Всё холодней в душе и безнадежней…
Скажи: ужель нигде спасенья нет?
Любимый друг, ужели невозможно,
Смирив гордыню, сбросить маски с лиц
И вырвать ложь-чудовище из сердца?
Заплакать громко, громко без стыда,
Пожать друг другу крепко руки —
И выйти в путь на труд великий!..
7 марта 1883
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьРаздел создан в изд. 1910 г. Вообще к своим ранним стихам Якубович относился очень строго: «Я немножко научился работать и стал писать сносные (в смысле формы) стихи только в сравнительно поздние годы и до сих пор краснею за то, что без зазрения совести печатал, бывало за полной подписью, в юности» (письмо к Е. А. Придворову — Демьяну Бедному от 21 декабря 1908 г., ЦГАЛИ).
Вечерняя звезда. Впервые — изд. 1901 г., стр. 7. Печ. по Изд. 1910 г., т. 2, стр. 171. Передо мною дорога тернистая — ранний отзвук Некрасова: «выводи на дорогу тернистую» («Рыцарь на час»). Положено на музыку Р. М. Глиэром.
Моя дорога. Впервые --«Дело», 1878, № 12, стр. 279, подпись: П. Я. Печ. по изд. 1910 г., т. 2, стр. 172, для которого Якубович переработал 1-е четверостишие, исключив 12 стихов, следовавших за ним, и обозначив пропуск строкой точек:
В каждой строке моей капля любви
К светлым идеям, к заботам народным,
Душу щемящие звуки мои
Дышат стремленьем к добру благородным.
В каждой строке моей капля любви…
Но отчего они дышат и ядом?
Но отчего в моей юной крови
Ненависть бродит со всем своим адом?
Но отчего я готов оттолкнуть
Всякого, кто из слепого участья
Руку задумает мне протянуть
И пожелает удачи и счастья?!
Из 16 принятых редакцией «Дела» стихотворений Якубовича цензор зачеркнул 9 и пропустил одно (см. прим. Якубовича к стихотворению «Весенняя сказка», стр. 387). Оплакивать — кровью. Якубович еще в гимназии мечтал разделить участь русских патриотов, стремившихся освободить южных славян от турецкого ига в 1877—1878 гг. В юношеском стихотворении «Разочарование» («Живописное обозрение», 1882, № 13, стр. 203, датированном в автографе 26 июня 1881 г., ПД) он вспоминал об этом периоде общественного подъема, захватившем гимназию:
Мой учитель большой был руки оптимист,
Патриот безупречный вполне,
С ним мы голодом Запад сбирались морить,
Отправлялись из Индии гнать англичан,
Немчуру.. ту хотели совсем придушить
Для великого дела славян!
«Вот и кончился день, от которого я…». Впервые — изд. 1901 г., т. 1, стр. 8, под заглавием «Весенняя ночь». В предпоследней строке было: «Жить для отчизны одной». Печ. по изд. 1910 г., т. 2, стр. 173, где исправлена эта строка.
На смерть Некрасова. Впервые — изд. 1910 г., т. 2, стр. 174. Написано в последнем классе гимназии. Через год, 27 октября 1878 г., Якубович сообщает сестре: «Мой любимец — Некрасов» и горячо рекомендует его читать. Гордые мученья — Якубович, очевидно, сопоставил Некрасова с образом Крота из его поэмы «Несчастные» (Крот — «гордый мученик», «Его страданья были горды»). Певец карающий, но милый — перефразировка стиха Лермонтова «Певец неведомый, но милый» («Смерть поэта»). Чтоб до слуха ветер не донес и т. д. — перефразировка 3-й строфы из стихотворения Некрасова «Что ни год — уменьшаются силы…». Но народ… песен не слыхал. Перефразировка стихов 41—42 из стихотворения Некрасова «Умру я скоро…» Приют твой глух и тесен — измененный стих Лермонтова: «приют певца угрюм и тесен» («Смерть поэта»). Если у Лермонтова:
Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять…
У Якубовича:
Будет звук твоих чудесных песен
Оглашать родимые луга!
Ловля белки. Впервые — «Родник», 1882, № 7, стр. 56. С небольшим исправлением — изд. 1887 г., стр. 40. Печ. по изд. 1910 г., т. 2, стр. 176. В стихотворении отразились детские впечатления от жизни в Исаеве. Федя — пастушок, товарищ детства; его характеристика дана в воспоминаниях Якубовича «На ранней зорьке» (РБ, 1909, № 1, стр. 219).
Корабль. Впервые — изд. 1901 г., стр. 24.
«Xотел бы я владеть стихом…». Впервые — «Дело», 1880, № 10, стр. 168, под заглавием «Мечта», подпись: П. Я. С исправлениями-- изд. 1901 г., стр. 26. Печ. по изд. 1910 г., т. 2, стр. 182. Черновой автограф (заглавие «Мечта») датирован 12 июня <1880>. Новг<ород> (ПД). Приводим стихи, следовавшие после стиха 9 в автографе:
И, как орел, носился б я
Над прозябающей землею.
…И пел бы я в стихах моих
Тот край, где всё полно любовью,
Где человек людскою кровью
Не обагряет рук своих;
Где нет ни праздности, ни лени,
Ни празднословия, ни лжи,
Где не сгибаются колени,
Не лезут братья на ножи.
Разрыв. Впервые — изд. 1910 г., т. 2, стр. 184. По теме примыкает к стихотворению «В театре».
«Я умру, а солнце над землею…». Впервые — изд. 1910 г., т. 2, стр. 186. Печ. по авт. экз., т. 2, стр. 186. Якубович зачеркнул в последней строфе слово «вечно» («Лишь она, как вечно любящая мать»).
«Давно сказал мне голос неземной…». Впервые — изд. 1910 г., т. 2, стр. 187. Этим стихотворением начиналась 3-я рукописная книга «Новейшие стихотворения П. Якубовича. Новгород, 1880. Май», ее первый раздел: «Призывы и упреки». Черновой автограф датирован: «31 мая 1880. Новгород». Первоначальное заглавие «Мечтатель» заменено: «Вступление» (ПД). Приводим вариант конца после стиха 12:
Когда мольбам моим напрасным,
Проклятьям и призывам страстным
Внимает праздная толпа,
Тогда с улыбкой сожаленья
Мне говорят: «Несчастен ты!
Оставь безумные мечты —
И ты найдешь успокоенье».
Так каждый час мой огорчен —
То жизни холодом суровым,
То страхом, то сомненьем новым…
«Здравствуйте, бодрые мыслью и духом!..». Впервые — РБ, 1882, № 9, август, стр. 1, с подзаголовком: «поев. О. И. H--р--му», т. е. Осипу Ивановичу Нагорному (см. о нем на стр. 395). Печ. по изд. 1901 г., т. 1, стр. 45, куда внесены исправления и убрана 2-я строфа:
С верою гордой, с решимостью пламенной
Может отважный добиться всего:
Брызнет из почвы бесплодной и каменной
Светлый родник у него.
Написано в период дружбы с Нагорным. Автограф датирован: «Ночь на 21 июня 1881», заглавие «Братьям» (ПД). Приводим вариант 2-й строфы по автографу:
Выйдем под музыку гимна свободного…
Всем, кому высшего счастия нет —
Счастья великого, счастья народного, —
Братский привет!
«Безумец! Пора привыкать…». Впервые — изд. 1902 г., т. 1, стр. 53 (начало: «О сердце! Пора привыкать…»). Печ. по изд. 1910 г., т. 2, стр. 190. В черновом автографе обращено к Р. Ф--к <Франк>, датировано: 18 июня 1882 (ПД). 2-я и 3-я строфы, стихи 5—12 в нем даны в следующей редакции:
Не женщинам слабым идти
Под знаменем светлым свободы —
Бойцам, закаленным в борьбе,
Узнавшим нужду и невзгоды!
Не плачущим детям нести
Оружие бранное мести:
Тому, кто без стона умрет
Во имя свободы и чести!
Беловой автограф датирован: «11 января 1883», с примечанием: «Из души — и какое противоречие, в то время, тому, что предлагает мне жизнь (хотя бы в мечтах). Достопам<ятный> это вечер: К. Ф. Я. Ш.» <вероятно, Комарницкий, Франк, Якубович, Шебалин>. Связано со вступлением Якубовича в «Народную волю».
Тиртей. Впервые — «Живописное обозрение», 1883, № 46, стр. 306. Заглавие по цензурным мотивам смягчено: «Поэт». Печ. по изд. 1910 г., т. 2, стр. 188. Автограф — ПД. «Тиртей» был предназначен для июньской книжки журнала «Дело» за 1883 г., но был запрещен цензурой. В делах цензурного комитета сохранилась корректура с резолюцией: «не дозволено» (ЦГИАЛ, Дело С.-Петербургского цензурного комитета по изданию журнала «Дело», 1866, № 76, л. 43). Тиртей — древнегреческий поэт VII—VI вв. до н. э. По преданию, Тиртей своими песнями воодушевлял спартанцев на военные подвиги. Личность Тиртея вызывала интерес у поэтов-декабристов и поэтов-петрашевцев (см. сб. «Поэты-петрашевцы». Л., 1957, стр. 66). «Тиртей» Якубовича, возможно, является откликом на десятую годовщину Парижской коммуны и обращен к Э. Потье, автору «Интернационала». Якубович был знаком с поэзией коммунаров. Социалистическая печать Франции называла Э. Потье, величайшего поэта Парижской коммуны, «Тиртеем Коммуны» (Ю. Данилин. Поэты Парижской коммуны. М., 1947, стр. 232—234).
«О, подлое, чудовищное время…». Впервые — «Вестник Народной воли», Женева, 1885, № 4, стр. 125, в цикле «Из песен о молодом поколении», с общей для цикла пометой: «С.-Петербург. 1880—1884 гг.», подпись: Я. В изд. 1910 г. печатались первые 8 стихов, пропуск — очевидно, цензурный — обозначался строкой точек; мы восстанавливаем текст по автографу, датированному ноябрем 1882 г. (ПД). В автографе небольшое разночтение. Вошло в «Новый сборник революционных песен и стихотворений» (Париж, 1898); «Сборник песен и стихотворений» (Берлин, 1906). Година ужаса — разгул реакции после 1 марта 1881 г. Гекатомбы — у древних греков жертвоприношение из ста быков; здесь в переносном смысле: огромные жертвы.
«Ни в чем очарованья нет!..». Впервые — «Мир божий», 1899, № 10, стр. 20, в цикле «Из забытой тетради». Печ. по изд. 1910 г., т. 2, стр. 192, где после стиха 8 опущено четверостишие. Черновой автограф ПД датирован: 18 июня 1882.
«Часто с любовью горячей, со страстью мятежной…». Впервые — «Дело», 1883, № 3, стр. 64 (начало: «Грезы уснуть не дают мне…»). Печ. по изд. 1910 г., т. 2, стр. 192, где опущено начало — первые 8 стихов. Обращено к Р. Ф. Франк.
Дума. Впервые — «Дело», 1883, № 8, стр. 227. Печ. по изд. 1910 г., т. 2, стр. 194, где стихотворение переработано и сокращено (в первой редакции было 36 стихов). Черновой автограф озаглавлен «Монолог», датирован: «7 марта 1883, 11 часов вечера, по возвращении с П<есков?>, где не пр<остил>ся с Р.» (Р. Франк жила на Песках). Автограф «в исправленном виде» озаглавлен «Дума». Оба — в тетради юношеских стихов (ПД).