В. В. Розанов
К кончине премьер-министра
правитьПосле кроваво-черного 1 марта Россия никогда еще не была так потрясена, как сейчас. Обстановка убийства перед глазами Монарха, в минуту величайшего одушевления и ликования киевлян, при открытии памятника Александру II, убийства не моментального, а с трехдневною мукою страдальца, все это заставило вздрогнуть русские сердца и заныть старой болью, как после 1 марта. Свергнут глава русского правительства, свергнут в момент, без разговоров, без рассуждений. Это такой вызов русскому народу, такая пощечина тысяче русских городов, такое заушение молодому русскому парламентаризму, такой плевок в глаза 17 октября, от которого Россия, покачнувшись, не может не схватиться за сердце. Но за слугой мы должны видеть господина. Двадцатишестилетний еврей социал-революционер — только исполнитель приговора еврейства и социализма. Вот они, полувековые смертельные враги России, распинатели государственных людей ее, ее — по-старомосковскому — «служилых людей»; издевающиеся надо всем русским, старым, новым и будущим. До 1 марта и во время 1 марта, в первые дни после него они говорили, что злодействуют потому, что нет конституции; но вот конституция дана, а они злодействуют и при ней, как злодействовали или пытались злодействовать все время между 1 марта 1881 года и между 1 сентября 1911 г. Теперь будут стараться все свалить на «режим» 3-й Думы и закон 3 июня: но не дастся им в обман русское общество, несколько уже поседевшее в пекле непрерывных заговоров и злодеяний и помнящее хорошо, что кронштадтский и свеаборгский бунты были при 2-й и 1-й революционных Думах, что члены 2-й Думы, социал-демократы, организовывали военный заговор. России смеются в глаза социал-демократия и еврейство: им не такой или иной Думы нужно, им нужен не парламентаризм, а исполнение собственной мечты, зародившейся в парижских и женевских конспирациях.
Россия для них, — да и не Россия одна, а все западноевропейские страны, — tabula rasa, чистый лист бумаги, где эти маньяки и злодеи чертят свои сумасшедшие воздушные замки.
Социал-демократию и еврейство Россия должна взять в железо: это обязанность ее правительства, об этом нравственный крик ее населения. Здесь не должно быть ни пощады, ни компромиссов, ни послаблений. Где с одной стороны натиск бешенства, укусы бешеного животного, — там с другой стороны безумием или низкой трусостью было бы возиться с рецептами и гигиеною. Пусть и социал-демократия, и еврейство знают, что Россия оскорблена, и что Россия — это не «труп», как они кричат о ней на весь свет, и что на оскорбление она отвечает с военною быстротой и энергией. Пусть злодеи трепещут, пусть они попятятся.
В лице П. А. Столыпина сражен доблестнейший воин Русского государства, хоть он и не носил военного мундира. Но как носивший военный мундир Бисмарк исполнял штатское дело: так носивший штатское платье Столыпин исполнял военное дело; он был в непрерывном бою со времени вызова своего из Саратовской губернии, — и притом в бою на самые разнообразные фронты. Прямо перед собою он имел революцию; с боков под него подкапывались темные невежественные круги; у самых кресел его вели тайные траншеи люди в золоченых мундирах. Среди всех этих врагов его величавая фигура стояла спокойно и не колеблясь, твердо и не дрожа; и его историческое слово — «не запугаете!» — сказанное непосредственно после того, как дом его на Аптекарском острове был разнесен в щепы, прекрасно прозвучало на весь мир.
Своим благородным, воистину дворянским характером, своею громадною трудоспособностью — он привлек сердца и умы всех и сделался «надёжею России». После развала революции, когда русские живьем испытали, что такое «безвластие» в стране и что такое стихии души человеческой, предоставленные самим себе и закону своего «автономного» действия, — все глаза устремились на эту твердую фигуру, которая сливалась с идеею «закона» всем существом своим. Все начало отшатываться от болотных огоньков революции, — особенно когда премьер-министр раскрыл в речах своих в Г. Думе, около какого нравственного омута и мерзости блуждали эти огоньки, куда они манили общество; когда в других речах он раскрыл все двуличие и государственное предательство «передовых личностей» общества, якшавшихся с парижскими и женевскими убийцами. Он вылущил существо революции и показал всей России, что если снять окутывающую ее шумиху фраз, притворства и ложных ссылок, то она сводится к убийству и грабежу. Сколько ни щебетали социал-демократические птички, сколько ни бились крылышками — они застряли в этом приговоре страны, который похоронно прозвучал над ними после раскрытия закулисной стороны революции, ее темных подвалов и гнусных нор. Революция была побеждена, в сущности, через то, что она была вытащена к свету.
Но великая заслуга Столыпина состояла в том, что он боролся с революциею как государственный человек, а не как глава полиции. Он понял, что космополитизм наш и родил революцию; и, чтобы вырвать из-под ног ее почву, надо призвать к возрождению русское народное чувство, русское государственное чувство, говоря обобщенно, — русский национализм. Здесь революция уже помогла министру. Без ее великих испытаний голос всякого человека к «возрождению русского национального чувства», может быть, звучал бы напрасно, как бы он ни был талантлив, искренен и могуч. Здесь он пошел дружно с обществом, общество пошло дружно с министром. После целого века космополитических мечтаний «наверху», — русская реальная политика наконец-то пошла по руслу русских реальных интересов, гордого сознания русского достоинства, гордого сознания русской чести.
Это одно. Второе — его великие земельные реформы, которые начали подводить новый фундамент, взамен совершенно одряхлевшего, под весь экономический строй. Община давно развалилась; и если прежде кого-нибудь охраняла, то теперь всех истощала. Это была археологическая святыня наших народников, на которую продолжали молиться, хотя все краски с нее слиняли и она не являла никакого образа. Он покончил с нею и поставил народное хозяйство на спину трудящегося, здорового, крепкого человека. Переворот этот далеко не закончился, но он таков, что, раз начатый, должен быть доведен до конца. Это его главное дело, это, наконец, как бы его завещание отечеству.
Закон 3 июня, с которым он вошел на министерство, в сущности, спас наш только что зародившийся парламентаризм, который, вследствие неопытно созданной системы выборов, грозил обратиться в хроническую, затяжную, никогда не имеющую окончиться анархию. Он спас парламентаризм через легчайшую операцию, через какую он вообще мог быть спасен. Ибо несомненно, что повторение первой и второй Думы, с их анархическими призывами и лозунгами, привело бы через немного лет сперва к ряду роспусков Дум, а затем и ликвидации вообще «думского режима», так как государство не может, конечно, сознательно и добровольно переходить в анархию, как живой и разумный человек не может зарезаться.
От этого политического безумия и вырождения, какое могло бы наступить без закона 3 июня, также спас наше государство Столыпин; или, по крайней мере, был в составе лиц, энергично решившихся и проведших этот спасительный шаг.
Мы торопливо указываем эти две-три точки его деятельности: но, в сущности, теперь не время и здесь не место говорить о том, о чем уже исписаны ворохи газет и будут написаны книги. Сегодня — день нравственной муки русского общества. Мука эта так велика, что задвигает собою государственные соображения. Не осматривают хозяйство, не исчисляют богатство, не считают убытки, когда в дому стоит гроб. Гроб — в России. Могильною «тучею» задернулась наша земля. Много будет слез, много теперь уже слез. Русской земле нужно хорошо выплакаться. Все должно посторониться перед этою потребностью.
Впервые опубликовано: «Новое Время». 1911. 6 сент. N 12746.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_k_konchine_premyer-ministra.html.