Погодин М. П. Вечное начало. Русский дух
М.: Институт русской цивилизации, 2011.
К историографу Богемии Палацкому
править- Письмо было послано с двумя так называемыми оказаниями, но, кажется, ни с одной не дошло, ибо до сих пор нет никакого известия о получении. — М. П.
С живейшим удовольствием, почтенный старый друг, скажу более — с радостью, с наслаждением прочли мы здесь, в Москве, в русской Праге, ваше последнее заявление, чешскую политическую исповедь.
Слово искреннее, твердое и вместе благородное, прозвучало из уст чешского народа во всеуслышание Европы.
Славянского духа слыхом не было слышно, а ныне славянский дух воочию совершается[1].
Да, славянский дух, заглушаемый и подавляемый в продолжение веков, вырывается теперь по местам из-под враждебного гнета, как весною молодая трава возникает из-под осеннего и зимнего покрова, и друзья славянства приветствуют повсюду с восторгом утешительные его всходы.
Какую противоположность представляет ваша спокойная речь с диким гамом европейской дипломатии, исполненной фальшивых нот, с этим бессвязным хором нынешних министров-президентов, которые, обманывая друг друга в глаза, с задними мыслями без передних, или шипят по-змеиному, или ревут по-звериному[2], и перед всяким неожиданным шагом Истории вертятся, как бесы перед заутренней. Честь вам и слава! Так подобает говорить славянам.
Нужды нет, что вы не имеете игольчатых ружей, не можете выставить армстронговых пушек и осыпать неприятеля металлическим градом из картечниц, под которым люди валятся рядами, как снопы: честное слово имеет свою силу и хватает дальше всяких пушек.
Ваше слово отзывается, прежде всего, в сердцах единоплеменников, разделяющих одну тяжелую судьбу с вами: мораван, словаков, краинцев, кроатов, далматинцов, словенцов, русинов, сербов, босняков, болгар — они, верно, присоединятся к нему душой и телом, — а их ведь 30 миллионов, да нас, русских, 80! На весах всемирной правды это что-нибудь да значит! Найдутся и в Европе люди беспристрастные, которые примут вашу сторону: во Франции, к коей вы относитесь с человеческим участием; в Англии, где, несмотря на своекорыстное, бесчувственное правительство, всегда есть бойцы благородные и независимые; в самой Германии, вероятно, не все население покланяется кулачному праву средних веков, выходящему ныне в новом издании, исправленном и значительно дополненном.
Не говорю уже о России, где вся образованная часть общества вам сочувствует. Должно надеяться, что даже так называемые у нас западники, смотрящие на все дела в чужие очки, задумаются, услышав вашу простую и правдивую речь.
Мы ожидаем с нетерпением известия о том, что ответит вам не граф Бейст, а австрийское правительство, которому за все его вековые оскорбления, несправедливости и обиды, за все зло вы платите по-славянски добром, подавая благие советы и указывая верный, единственный путь, как выйти ему из затруднительного положения и после всех треволнений успокоиться в безопасной пристани.
Да, союз всех разнородных племен, соединенных под австрийской державой, на одинаких правах или, как вы выражаетесь, «мирное и либеральное преображение Австрии на основании свободного самоопределения ее народов» — вот форма, под коей может еще существовать Австрия.
Мы рассуждаем так: Австрия имеет теперь, положим, 35 миллионов жителей, в числе которых находится 20 миллионов славян и по 5 миллионов, или менее, немцев, венгерцев, валахов, со включением прочих национальностей. Ясно, что в славянах она имеет и должна видеть свою главную силу, свою твердую опору; ясно, что она должна лелеять преимущественно это племя, стараться о снискании его любви и преданности, столь дешево притом предлагаемой, по крайней мере, содержать его наравне с другими. И естественная справедливость, и простой расчет этого требует. Предпочтение кому бы то ни было причинит неудовольствие прочим, а раздоры в государстве не содействуют его крепости.
Австрия рассуждала иначе: она считала для себя полезнее и ставила себе целью уничтожить славянскую национальность; в продолжение двухсот с лишком лет употребляла она всевозможные усилия, прибегала к самым ужасным мерам и достигла чего? Возбудила, развила, укрепила ее и содействовала больше всего к подъему народного духа. Итак, если, находясь в полной силе и обладая всеми средствами, она не могла сделать ничего согласного с своими прежними желаниями, то на что ж она может надеяться теперь, когда ослабла больше чем на 50 процентов и когда возмужалый и вместе раздраженный народ достиг, между тем, высокой степени самосознания? Опыт присоединяется к требованию справедливости и простому расчету для убеждения в необходимости переменить систему.
Это — истина, которая бросается в глаза всякому постороннему наблюдателю истории Австрии и ее настоящего положения.
Вы, почтенный друг, старались давно объяснить эту истину австрийскому правительству и выразили ее некогда самым лестным и успокоительным для нее образом: "Если б не было Австрии, то надо бы было выдумать ее, то есть в нынешних обстоятельствах, физически и географически, нужен союз государственный в тех местностях, где господствует Австрия.
В 1839 году, следовательно, тридцать с лишком лет назад, возвратясь из-за границы, где я жил долго и беседовал много со всеми нашими корифеями, сошедшими, увы! в могилу, я напечатал в наших журналах: «Австрия может сохраниться, если переменит свой образ действий… если она возвратит славянам их права, будет смотреть на них, как на своих детей, окажет покровительство их языку и народному образованию, допустит до участия в управлении. Казалось, это было бы всего удобнее, спокойнее, справедливее для обеих сторон, особенно для Австрии; но на такую перемену славяне никак не надеются, потому что между австрийским слухом и славянским звуком есть какая-то безвоздушная пропасть, через которую правительство не может слышать и понять самого простого, ясного и громкого слова».
Неужели до сих пор эта пропасть не наполнилась хотя бы австрийскими вздохами вследствие поражений своих 1848, 1858 и 1866 годов? Неужели австрийцы все еще глухи к раздающимся сильнее и сильнее вокруг них славянским воплям?
Да, Австрия никак не хочет понять, что 2+2=4. Она видящая не видит и слышаще не разумеет, как будто в оправдание известного поверья: «Кого хочет погубить Бог, у того помрачает разум». Австрия продолжает систематически угнетать славян, останавливать, задерживать их на пути развития, возбуждать их ненависть, и в этом ослеплении решается даже на удивительные противоречия сама с собою и на вопиющие несправедливости относительно славян.
Каким, например, законом мышления модно объяснить себе следующие ее действия?
Венгрия недавно возмущалась против нее и грозила ей совершенным поражением.
Славяне с Елачичем оборонили ее пред прибытием русской помощи.
Кажется, ясно, кто ей враг, кто ей друг. Австрийцы повесили тотчас венгерских предводителей, попавшихся к ним в руки, как государственных изменников.
Ныне венгерцы захотели почтить память этих государственных австрийских изменников, а своих патриотов, и устроили торжество: австрийцы относятся к нему с благосклонностью, чуть ли не с участием, позабывая о своих виселицах.
А хорваты, которые хотят в то же время помянуть Елачича, спасшего Вену, подвергаются преследованиям, и чиновники, подозреваемые в сочувствии к славянскому вождю, отставляются от должностей!
Враждебная Венгрия, грозившая гибелью Австрии, возводится на степень братской державы, получает, по системе дуализма, равное участие в управлении, а верные славяне, ее населяющие, в награду за их верность, отдаются на жертву мадьярам.
Не может ли такое постоянное преследование вывести из терпения двадцать миллионов славян, теряющих более и более всякую надежду на улучшение своей участи? Не может ли оно довести их до отчаяния? Признаки неудовольствия встречаются беспрестанно. Возмущение одной скудной всякими средствами Далмации сколько хлопот принесло правительству в прошедшем году! Военная граница давно ли была готова взволноваться? Кроатское брожение может разразиться чем-нибудь позначительнее.
Благоразумие велит, кажется, Австрии, помышлять о предупредительных мерах, которые состоят не в раздражении славянских племен, а в удовлетворении их законных требований.
Надобно иметь в виду и то, что в наше время беспрестанно совершаются события, одно другого удивительнее и невероятнее, каких не только предвидеть, но даже вообразить никогда не было возможно. Какое государство упало перед нашими глазами, по крайней мере, на долгое время? Франция. Посильнее она была Австрии или Турции, побольше залогов и средств имела, чтоб сохранить свое могущество. И вот, что могло случиться с ней в продолжение одного месяца.
Австрия должна еще обратить внимание на соседнее государство, Турцию. В каком тревожном и опасном положении оно находится? Как возбуждены все тамошние населения! Возмущение в Аравии уже началось; Египет, без сомнения, рад восстать; Сирия неспокойна; за Критом дело не станет. А там ждут не дождутся благоприятной минуты Греция, Албания, Черногория, Болгария, Сербия, Босния — кто ищет независимости, кто желает усилиться, кто домогается прав. Что может произойти всякую минуту на Востоке в нынешней напряженной атмосфере мимо всех европейских государств без всякого желания и участия России, которая меньше всех действует и положительно, и отрицательно, и только больше всех обвиняется и осуждается! Смежные, единоплеменные области Австрии не утерпят, чтоб не принять участия в восстании. Что тогда делать Австрии с враждою чехов, словаков, русинов в придачу?
Далее — один человек может, как мы видим, изменять лицо государств и судьбу поколений. Давно ли Кавур собрал воедино всю Италию? Бисмарк из второстепенного почти государства, которое не смело шагу сделать само по себе, создал первоклассную державу, которая имеет ныне первый голос при решении дел европейских (но не умела, кажется, ослепленная удачей, остановиться вовремя). Так точно и Наполеон говаривал: «Если б я родился немецким принцем, то я сделался бы скоро немецким императором». Появись где-нибудь между славянами один такой человек, хоть не Наполеон I, не Бисмарк, не Кавур, а вроде Георгия Черного или даже Леона Гамбетты, способный одушевлять и двигать массы, а они уже подготовлены! Горячего вещества рассыпано повсюду множество: упадет искра, и вспыхнет пожар, который разольется далеко…
Теперь посмотрим на внешние отношения Австрии. Кого может она считать своим доброжелателем, союзником? На кого может надеяться в случае нужды?
На Францию? Франция нанесла ей первый удар, лишила господства в Италии, отрезала Ломбардию. Да и теперь ей не до чужих дел.
На Пруссию? Это ее наследственный, старый и новый враг. Отняв Силезию в прошедшем столетии, ныне Пруссия помогла Италии взять Венецию со знаменитым четвероугольником, вытолкала Австрию из Германии, не допустила до устройства Южного союза и грозит отнять немецкие земли с выдачею, пожалуй, паспорта Габсбургам идти из Вены на все четыре стороны.
На Италию? Италия ненавидит тедесков, слишком еще ей памятных, и питает желание отнять у Австрии итальянский Тироль.
Казалось бы, все эти государства, нанеся Австрии глубокие раны, обобрав ее со всех сторон, должны быть ей очень ненавистны?
Да, они ненавистны ей, но все-таки ненавистнее их Россия.
За что же?
За то ли, что Россия помогла ей с Суворовым в 1799 году, с Кутузовым в 1805-м, с императором Александром в 1813-м и 1814-м, с императором Николаем в 1849 году? За то ли, что спасла Австрию несколько раз публично и еще больше incognito?
За все эти помощи и за все эти спасения Австрия, правда, удивила уже свет неблагодарностью, по сознанию самого Шварценберга; но ведь она тотчас была наказана за то и потерями, и унижениями не от России, а от Пруссии, Франции, Италии. Несмотря, однако ж, на это, Австрия любезничает теперь с Пруссией, нежничает с Францией, ладит с Англией, дружит с Турцией, братается с Венгрией и только России, продолжая свидетельствовать свою благодарность, старается делать всякие неприятности, возбуждает поляков несбыточными надеждами, позволяет им и мадьярам угнетать русинов и поручает составление министерства графу Потоцкому.
В чем же состоит собственно причина этой беспримерной, глубокой, непримиримой ненависти??
В том, что австрийские славяне привержены к России, что Россия, русские им сочувствуют.
Но разве может быть иначе? Это естественная связь крови и языка: ее ни сотворить, ни убить никому и никакими средствами нельзя. Если вся Германия взволновалась, услышав жалобы, не совсем справедливые, голштинцев, которым гораздо ведь легче было жить под державой Дании, чем славянам у австрийцев или турок, и сочла своей обязанностью идти войной на освобождение братьев (а Пруссия присоединит их к себе), то каким же образом Россия может остаться равнодушной к судьбе своих единоплеменников и большей частью единоверцев? Сама природа велит ей сочувствовать славянам, как и славянам, среди их несчастий, обращаться мыслями к России. Если немцы насильственно, с огнем и мечом приводят в исполнение идею пангерманизма, то почему же Россия должна противиться идее панславизма, и притом какого панславизма? Свободного союза славянских племен. А она требует и того менее — только равноправности их под державой австрийской и турецкой.
Если б Россия не принимала участия в судьбе своих единоплеменников, она заслужила бы презрение: она подвергается даже упрекам, может быть, отчасти справедливым, что мало показывает его на деле; но Крымская война служит ей некоторым оправданием.
Но славяне могут, боится Австрия, в случае войны перейти на сторону России.
Точно, война Австрии с Россией немыслима, хотя поляки и венгерцы желают и советуют ее затеять, себе на голову; немыслима, потому что, с уверенностью сказать можно, большая половина австрийского войска не поднимет руки против России. (Точно так, заметим мимоходом, не подняли бы ее славяне и в Крымскую войну; только русский посланник в Вене, Мейендорф, хотя, может быть, и преданный России, не мог понять этого расположения и заставил держать значительную часть русского войска для охранения безопасного тыла и тем помешал успешнейшему ведению войны в Крыму.)
Австрия боится приверженности славян к России; ну да пусть она управляет ими так, чтоб им не приходило в голову желание переменить свою судьбу, то есть пусть Австрия исполнит желания, выраженные вами в вашем mémorandum; пусть сделает только то, чего требуют от нее справедливость, опыт, настоящие, внутренние и внешние обстоятельства: тогда ей нечего будет бояться России, ни на случай войны, ни во время мира.
Скажу более, таким образом действий Австрия склонит Россию на свою сторону, потому что Россия, кто бы что ни говорил, не желает от нее, как и от Турции, ничего, кроме предоставления славянам прав, подобающих европейским гражданам XIX столетия.
Вот чего требовал у Турции покойный император Николай, — будь за то благословенна его память, — и чему помешали европейские приверженцы Мохамеда, испугавшись, что, вместо луны, воссияет на храме Святой Софии крест Христов, воздвигнутый руками Православной России.
Перехожу к турецким славянам. Вы относитесь к ним точно так же, как и мы, говоря:
«Чешская нация питает живейшее сочувствие к единоплеменным ей народам в Турецкой империи. Совокупно со всею образованною Европой она радовалась освобождению Греции, Сербии, Румынии (надобно прибавить: усилиями России), и она не могла бы отказать в сочувствии и другим народам Иллирийского полуострова, если б они стали стремиться к таковому устройству, при котором им были бы обеспечены не только достойное человека существование, но их соединение и участие во всех благах христианской цивилизации. Если б родственные с этими народами по племенному происхождению и единоверные им славянские народы Австрии были вынуждены жертвовать своей кровью, дабы поддерживать над ними власть, нравственно невыносимую и материально распадающуюся, и препятствовать стремлению их к такой организации, которая доставила бы райям положение действительных граждан и обеспечила бы им полную защиту законов и конституционную свободу, то чешская нация отвергла бы это требование как безнравственное, ничем не оправдываемое и в политическом отношении опасное».
Австрия в союзе с Россией на условии равноправности своих славян поможет ей в требованиях устроить на таких же основаниях положение славян и в Турции, которой спасение, по крайней мере, на ближайшее время, зависит также от принятия этой меры в исполнении давних, настоятельных требований России. Кажется, впрочем, что Турция начинает сама понимать дело и усматривает неблагонадежность западных друзей своих.
Вот мирное, безобидное, справедливое, либеральное и гуманное, а со стороны России бескорыстное решение Восточного, Австрийского, Турецкого и Славянского вопросов, отстранение не только новых кровопролитных войн, грозящих Европе, но и всяких затруднений, сомнений и недоумений; великолепное вступление в новый период европейской истории, по крайней мере, на юго-восточной ее половине, а на северо-западе пусть решает свой спор немецкое племя с романским; мы желаем, чтоб он решился скорее и кровь перестала бы литься.
Заключаю: исполнив чешские желания, последовав чешским советам, Австрия успокаивается внутри, укрепляется в государственном своем организме, удостоверяется в преданности двадцати миллионов своих подданных, возвращает себе верного, могущественного союзника в лице России, освобождается из-под каблука венгерского и получает силу говорить потверже со своими неприятелями, если б вновь нашлись какие.
«Таким только образом Австрия, говоря вашими словами, исполнит свою всемирно-историческую миссию, состоявшую в том, чтоб все различные нации и племена ее территории были соединены в свободный союз народов с целью взаимной вооруженной обороны от могущего последовать нападения сильных соседей и с целью взаимного содействия их самостоятельному национальному развитию в истинно либеральном самоуправлении при всестороннем уважении к праву и действительном братстве».
Кто думает иначе, кто этого не хочет, тот, будь он граф Бейст или граф Андраши, он может быть немецким или венгерским патриотом, но вместе он есть австрийский предатель, который с умыслом или без умысла ведет Австрию к пропасти, и до нее уже недалеко!
Вы справедливо сказали, что «австрийскому правительству остается, может быть, весьма краткое время для водворения новой политической эры и для возрождения Австрии как союза равноправных свободных наций, и как скоро это время будет упущено, то, вероятно, никогда не возвратится. При настоящем переустройстве Европы спасти преобразующуюся внутри и извне Австрию может только ясное создание ее упомянутой уже высокой миссии, только решительное стремление к исполнению оной, только твердое, готовое на жертвы заступление за великие принципы нашего времени».
Я должен сказать несколько слов о поляках, о любезном, талантливом, пылком, храбром, блистательном и, увы! безрассудном славянском племени.
Несчастные, — они все еще в услужении врагов славянства: мадьяр, турок, немцев! Они все еще не могут исцелиться от своей мономании! Вот в последних газетах читается объявление эмигрантов польских в Англии, которые провозглашают требования границ 1772 года, то есть порабощение полякам десяти миллионов русских людей в Белоруссии, Волыни, Подолии, Литве, такого порабощения, какому они теперь пред вашими глазами повергают русинов в Галиции, как бы нарочно в оправдание действий русского правительства. Скажите, есть ли смысл человеческий и гражданский в этих притязаниях и какое понятие имеют поляки о гражданской свободе, требуя ее себе и лишая ее в то же время других, мечтая, чтоб мы отдали им под такое, самими ими воочию свидетельствуемое, иго своих родных братьев.
Вот если б они, оставя эти нелепые и несбыточные мечтания, взвесив все доказательства pro и contra, сообразив настоящие отношения, присоединились к вашему заявлению! Какую бы пользу принесли они себе, вам, нам, славянскому делу, посильнее всякого ландвера и ландштурма! Это было бы великое происшествие в истории славянства. В Европе оно пронеслось бы громом, и все враги славян, тайные и явные, понизили бы голос! Какая слава для поляков! Они искупили бы много своих грехов, и даже смертных! Судьба их переменилась бы мгновенно: не границы 1812 года, а неизмеримое пространство всей России вплоть до Тихого океана открылось бы им для действий на каком поприще угодно; перестали бы они скитаться по чужим углам и успокоились бы с честью и славою в надежном пристанище.
Сближение с Россией есть для них в эту минуту настоятельная нужда, если они хотят, чтоб Польша действительно не згинела. Они имели надежду на Францию, которой служили, проливая кровь, больше пятидесяти лет, хотя она не сделала никогда ничего для них, ни во время первой республики, ни во время первой империи, реставрации при Людовике Филиппе, ни во время второй республики и второй империи, маня только фразами и подавая скудную милостыню. Но теперь даже и этот призрак надежды для них исчез, потому что Франция, как бы ни кончилась эта война, не может долго еще заниматься чужими делами, всех менее польскими. Турки же, мадьяры и немцы, коренные враги славян, плохие для них помощники. Онемечение Померании, Силезии и даже Познани, австрийские действия в Галиции в 1846 году служат наглядным тому доказательством. Кто же пожелает добра полякам и кто не готов продать их, если представится выгодный случай! Впрочем, никогда никто и не думал о них, а только пользовался ими, как ракетами для своих видов против России.
Да! Только в соединении с Россией Польша может возродиться, расцвести и прославиться.
Послышались недавно голоса в этом роде, и мы прочли с удовольствием некоторые статьи львовского славянина. О, если б умножилось число таких голосов! О, если б поляки, скрепив сердце, убедясь, что против рожна прати невозможно, решились принести свое самолюбие в жертву общей и своей пользе и при забвении всего прошлого с обеих сторон выразили бы готовность идти вместе, рука об руку, со всеми славянами!
Не может ли ваш посторонний, братский, беспристрастный голос во имя славянства оказать на них благодетельное действие? Попытайтесь, а мы отчаялись. Не будете ли вы счастливее? О, если б! Скажите им то же, что сказали австрийцам: если они упустят это время, то оно к ним не воротится, и они пойдут не к лучшему, а к худшему с заявлениями, подобными сделанному в Англии.
Скажу здесь, кстати, о венгерцах и румынах: напрасно они боятся нас и полезнее было бы для них держаться России и помириться со славянами.
Письмо к редакторам русских газет
правитьВо всех русских газетах печатается телеграмма из Пешта, от 14 сентября, о публичном заявлении имперским канцлером графом Андраши, «что панславянские стремления не находят себе поддержки в русских политических сферах».
Очень жаль, что русские газеты не постарались при этом случае обрадовать графа Андраши полным удостоверением, что и все прочие русские сферы, средние и низшие, точно так же не питают ни малейшего сочувствия к панславянским стремлениям, равно как не существует у нас никакой панславянской партии, о которой так часто толкуют немецкие и венгерские газеты; можно сказать решительно, что нельзя теперь указать нам даже ни на одно лицо, которое понимало бы панславизм в таком смысле, какого опасается граф Андраши. Но вся мыслящая часть осмидесятимиллионного русского населения единодушно, несмотря на различие партий или, вернее, несмотря на различие теорий, потому что партий, собственно, у нас никаких нет и в заводе, желает всем славянам тех прав и преимуществ, какие принадлежат вообще европейским гражданам XIX столетия, — по крайней мере тех, какими пользуются господствующие племена, с которыми славяне теперь историей связаны, в Цислейтании или Австрии, Транслейта-нии или Венгрии, Турции, Саксонии, Пруссии.
Скажу более: добросовестным исполнением этих pia desideria, законных прав, которых только и добиваются славяне, решатся, к общему удовольствию, спокойно и мирно многие юго-восточные вопросы, тревожащие разных премьеров, которые по решении их могут спокойно опочить на заслуженных ими миртах, — а лавры, Бог с ними! Итак уже много драгоценной крови, к стыду своему, пролила Европа за эти сухощавые листья!
Панславянских стремлений в России нет, но где же они есть?
Разве Сербия, Чехия, Кроация, Болгария желают политического соединения с Россией?
Нисколько, и все европейские правительства очень хорошо это знают, точно как знали прежде об отсутствии панславянских стремлений в высших, средних и низших сферах России.
Панславянские стремления находятся только в дипломатических портфелях, откуда по временам выпускаются, например, во Франции, как пугало для Европы, в Австрии как предлог к ограничению или к смирению славян, в Турции как средство для возбуждения против России.
Нынешнее заявление сделано, очевидно, с целью охладить расположение к нам славян, но верно не будет иметь успеха, потому что один здравый смысл, без всяких посторонних внушений, убеждал славян, что если русское правительство желает добра всем европейским народам, как доказало много раз в истории и доказывает беспрестанно, то кольми паче желает оно теперь, как всегда, добра племенам славянским, с которыми русские соединены узами крови, языка и религии. Это говорю я относительно интеллигенции в племенах славянских, а простой народ, который не знает никаких партий и никаких газет не читает, ничем сбить нельзя, потому только, что сердце сердцу весть подает. Мы любим славян, ну и они любят нас, вот и все: политике сюда и нечего соваться.
А что же касается до мысли, которая, слава Богу, распространяется теперь во всех славянских племенах, о необходимости умственного, нравственного, духовного общения между нами, какое есть между племенами немецкими, — необходимости иметь один литературный язык, какой есть у немцев, французов, англичан, на пользу общего развития и преуспеяния, то его никакими средствами искоренить никому уже нельзя, как прежде князьям Меттерниху и Шварценбергу, Кошуту и Батиани, так ныне графу Бейсту и Андраши. Naturam furca expellas tarnen, tarnen usque redibit.
17 сентября.
День Веры, Надежды и Любови
с матерью их Софией.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьОпубл.: Погодин М. П. Польский вопрос. Собрание рассуждений и замечаний. 1831—1867. М., 1867.