«Былое»: Неизвестные номера журнала. — Кн. 2.
Л.: Лениздат, 1991. — (Голоса революции).
К БИОГРАФИИ Н. В. КЛЕТОЧНИКОВА 1
править- Воспроизводимое письмо известного земского деятеля Владимира Карловича Винберга написано в 1916 г. в ответ на обращенную к нему просьбу сообщить то, что ему известно о Николае Васильевиче Клеточникове. — Ред.
С Николаем Васильевичем я познакомился в Ялте в 1868 г. или в начале 1869 г. Он был среднего роста, худощав, с правильными чертами лица, шатен, умен, сдержан, молчалив. Склонность к туберкулезу заставила его поселиться в Ялте. Нуждаясь в заработке, он поступил на должность письмоводителя дворянской опеки, хотя такая деятельность была ему не по душе: он находил, что мало работы, что даром получает деньги, называл себя стипендиатом дворянства. Все старания найти себе другую платную работу ни к чему ни приводили.
Несмотря на то что должность составляла его единственный заработок, он от нее отказался, как только бывший тогда предводителем дворянства Галахов (черносотенный) потребовал исполнения распоряжения, не согласного с его, Клеточникова, убеждениями. Более года он бедствовал без заработка. Наступили новые выборы. Вместо Галахова предводителем дворянства был избран В. С. Корсаков, человек в высокой степени порядочный. Клеточников занял свою прежнюю должность. Корсаков и Клеточников близко сошлись, хотя они были диаметрально противоположных политических взглядов: Корсаков — убежденный монархист, Клеточников — совершенно иного направления.
В 1871 г. Николай Васильевич, при содействии Корсакова, занял место секретаря съезда мировых судей. Большая трудоспособность, безусловная честность, обходительность с публикой завоевали ему общее расположение и уважение. В это время я был мировым судьею и вместе с тем и непременным членом съезда мировых судей. Почти ежедневные общения не только на службе, — он часто целые вечера проводил у нас в семье, — тесно сблизили нас с ним. Сдержанный и молчаливый с посторонними, он охотно делился своими впечатлениями и душевными переживаниями с близкими людьми.
В 1873 г. я с семьей переехал в Симферополь на постоянное жительство. Наши свидания стали редки, — вместо почти ежедневных встреч стали видеться раза два-три в год. Оттого за время от 1873 г. примерно до 1879 г. я о его деятельности и душевных переживаниях мало что могу сказать. Знаю только, что он продолжал служить в съезде мировых судей, что в 1873 г., взяв отпуск, ездил за границу для окончания своего образования, прерванного начавшимся туберкулезом. Знаю также, из бесед при наших редких встречах, что он продолжал быть недоволен собою, что его мучило сознание, что он ничего не делает для, как он выражался, облегчения страданий обездоленного народа, что продолжал горько упрекать себя и всю интеллигенцию в безучастном отношении к существенным нуждам народа, говорил, что мы живем среди родного нам населения, как иностранцы: берем все от него и ничего ему не даем. В 1879-м, а может быть в 1878-м--хорошо не помню, — Николай Васильевич переехал в Петербург. Проезжая через Симферополь, он заехал к нам проститься, при этом объяснил, что его здоровье настолько окрепло, что ему безопасно жить на севере, и что едет для поступления в университет. Действительно, через некоторое время получил я от него письмо, в котором писал, что поступил вольнослушателем в Петербургский университет. Примерно через полтора года получил я второе письмо от него, крайне странного содержания. К сожалению, подлинного текста письма воспроизвести не могу, его у меня нет. Но содержание письма, своим несоответствием со всем духовным обликом Николая Васильевича, настолько неизгладимо врезалось в мою память, что за верность передачи смысла его и даже отдельных фраз ручаюсь. Николай Васильевич писал: вот уже более года я в университете, подвинулся ли я в науках — не знаю, но зато знаю, что вполне освободился от того дурмана, в котором я находился, живя в Крыму, в чудной природе, среди прекрасных людей, вдали от действительной жизни со всею ее грязью. Окружавшая меня природа приучила видеть только светлые стороны жизни. Здесь же, в Петербурге, при иной обстановке, я узнал правду жизни, научился видеть жизнь, как она есть, а не как она кажется. Студенчество, казавшееся из прекрасного далека таким возвышенным, на деле оказалось сбродом пошляков, прикрывающим громкими фразами свои личные мелкие, пошлые интересы. Я рад, что я только вольнослушатель, что позорное имя студента ко мне не относится. Затем он продолжает: жизнь, как она есть, а не как кажется, заставила меня изменить мой взгляд и на правительство. Я убедился, что наше правительство идет впереди народа: оно умнее, нравственнее и гуманнее его. Кончает письмо так: своего адреса не сообщаю из опасения, что дальнейшая переписка выроет между нами такую пропасть, которую не засыпешь и тогда, когда и Вас жизненный опыт приведет в мою веру. После этого письма целые годы мы не имели никаких вестей от него и о нем. Ходили смутные слухи, что он служит в тайной полиции. Этим слухам мы, т. е. ни я, ни моя семья, не придавали веры. Затем распространился более вероятный слух, что он арестован.
В начале 1883 г. я получил от Николая Васильевича письмо, написанное хорошо мне знакомым твердым, четким почерком. Каким образом письмо, писанное им за день до объявления ему приговора, попало на почту и каким образом оно беспрепятственно дошло до меня, находившегося тогда в своем имении под гласным надзором полиции с приставленным урядником, — составляет для меня до сих пор загадку.
Из этого письма видно, что Николая Васильевича сильно тревожила мысль, что друзья его могут его заподозрить в предательстве. В письме приводится много фактов, освещающих его деятельность в качестве агента тайной полиции, указываются лица, знавшие цель поступления его в охрану, а также образ действия его в ней. Ни я, ни семья моя, ни его друзья в Крыму не нуждались в этих данных; мы слишком хорошо его знали, чтобы в нас могло зародиться малейшее подозрение. В этом же письме он объясняет, что вышеприведенное письмо им было написано с целью прекратить сношения, с нами, опасаясь, что мы неосторожным словом повредим затеянному им делу, затем он пишет, каким путем он пришел к решению вступить на нелегальный путь: он думал сперва, что все зло происходит от корысти, глупости и невежества лиц, облеченных властью, затем убедился, что дело не в лицах, а существующем строе, изменить который легальным путем нельзя. Письмо кончает он так: «Завтра будет объявлен приговор, молю, чтобы был смертный приговор». Затем приписка, видимо, на другой день сделанная: «Объявлен смертный приговор — боюсь, что последует помилование, — кто прожил два года такою полною жизнью, тому смерть не страшна». Подчеркнуты подлинные слова письма.
6 июня 1916 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
править1. Клеточников Николай Васильевич (1847—1883), член партии «Народная воля», в 1879 г. по заданию народовольцев поступил на службу в III отделение Собственной его императорского величества канцелярии. При ликвидации III отделения в 1880 г. переведен на службу в Департамент полиции, где работал помощником делопроизводителя. Через его руки проходила вся переписка, связанная с политическим сыском. Ему удалось два года оберегать народовольцев от разгрома и обезвредить несколько сот тайных полицейских агентов. В январе 1881 г. его арестовали и судили по «процессу 20-ти». Умер в Алексеевском равелине Петропавловской крепости.