Не трать огня напрасных убеждений
О сладости супружнего венца,
О полноте семейных наслаждений,
Где сплавлены приязнию сердца!
Венец тот был мечты моей кумиром,
И был готов я биться с целым миром
За ту мечту; я в книге дней моих
Тогда читал горячую страницу,
И пел ее — любви моей царицу —
Звезду надежд и помыслов святых.
Небесный луч блистал мне средь ненастья,
Я чувствовал все пламя бытия
И радостно змею — надежду счастья
Носил в груди... прекрасная змея!
Но весь сосуд волшебного обмана
Мной осушен: окончен жаркий путь;
Исцелена мучительная рана,
И гордостью запанцырилась грудь.
He говори, что я легок и молод!
He говори, что время впереди!
Там нет его: закованное в холод,
Оно в моей скрывается груди.
Напрасно ты укажешь мне на деву.
He хладную к сердечному напеву
И сладкую, как в раскаленный день
Для бедуина пальмовая тень, —
Я не хочу при кликах «торжествуем»
Притворствовать у ангела в очах
И класть клеймо бездушным поцелуем
На бархатных, малиновых устах.
Пускай меня язвят насмешкой люди,
Но грудь моя, холодная давно,
Как, храм пустой, где все расхищено,
К божественной да не приникнет груди!
Да не падет на пламя красоты
Морозный пар бесстрастного дыханья!
Не мне венец святого сочетанья:
В моем венце — крапивные листы.
Былых страстей сказанием блестящим,
Отчетами любви моей к другой
Я угожу ль супруге молодой
И жаждущей упиться настоящим?
Удел толпы — сухой, обычный торг —
Заменит ли утраченный восторг?
Нет; пусть живу и мыслю одиноко!
Пусть над одним ревет судьбы гроза!
Зато я чист; ужасного упрека
Меня не жжет кровавая слеза.
Пускай мой одр не обогрет любовью,
Пусть я свою холодную главу
К холодному склоняю изголовью
И роз любви дозволенных не рву, —
Зато мой сон порою так прекрасен,
Так сладостен, роскошен, жив и ясен,
Что я своим то счастие зову,
Которого не вижу наяву.
