Вяземский П. А. Сочинения: В 2-х т. — М.: Худож. лит., 1982. — Т. 2. Литературно-критические статьи. Сост., подг. текста и коммент. М. И. Гиллельсона. 1982.
Прилагаемые у сего отрывки, писанные Батюшковым, сохранились в собственноручном списке в бумагах покойного Д. В. Дашкова3, которому, вероятно, были они сообщены в свое время самим автором, тесно связанным с ним нежнейшею приязнью. — Батюшков, как и мы все, тогдашние литературные современники, вполне доверял строгому и верному суду Дашкова и вкусу его, изощренному наукою и знанием древних и многих новейших языков и литератур. — Есть ли или было ли продолжение этим воспоминаниям, неизвестно. Многие рукописи или сочинения Батюшкова были им самим преданы огню. Но и в отдельном виде своем предлагаемая статья составляет бесценное сокровище. Вся душа, весь характер, все дарование любезного поэта в ней ясно и живо отсвечиваются. Ныне, читая ее, переносишься в другую эпоху, светлую и свежую: с любовью сочувствуешь какому-то другому порядку мыслей, чувствований, изложения; вслушиваешься в другую, когда-то знакомую, но ныне забытую речь, звучную, мягкую, согретую сердечною теплотою и проникающую глубоким нравственным убеждением. Радостно встречаешь эту неожиданную находку, но с грустью сознаешься, что это уже старина. Тут все просто и стройно и все художественно. Как отрывок, эта статья, конечно, в глазах многих не будет иметь большой литературной важности. Но в глазах некоторых будет она, без сомнения, иметь прелесть какой-нибудь древней художественной безделки, открытой в глубине помпейской почвы, затопленной бурным и огненным потоком все поглотившей лавы. Это — безделка, но она живая вывеска минувшей эпохи. В свое время была она обыкновенным выражением современного быта, домашнего, общественного и художественного; ныне она археологическая редкость. Так и эта статья имеет всю прелесть и важность предания и памятника. Желательно, чтобы она была молодым художникам и предметом беспристрастной оценки, обратного воззрения на искусство слова, и руководительным образцом. Во всяком случае, она освежит в памяти читателей имя Батюшкова, почти чуждое мимоидущему поколению. Ныне литературные понятия до такого неимоверного беспорядка смешаны и сбиты, что трудно и невозможно одними рассуждениями и опровержениями ложных правил, ошибочных мнений надеяться на восстановление истины. Нужно было бы целыми томами отвечать на полновесные томы лжелитературы или лжекритики. Лучшее средство отражать и обезоруживать господствующие заблуждения есть противопоставлять им живые факты, обличающие пристрастие или ошибочность недоброжелательных судей. Новое поколение знает о старой и средней литературе нашей из одних новых журналов. Эти журналы не имеют времени, а может быть, и охоты заняться полным и добросовестным изучением писателей не только уже отживших поколений, но даже и тех, которых память еще свежа, или писателей еще живущих, но имевших неосторожность родиться до появления этих журналов. Правду сказать, кое-где и кое-когда появляются и ныне обозрения деятельности прежних писателей. И то правда, что нельзя обвинять эти обозрения в краткости. Но при всей плодовитости своей и объемистой обстановке эти обозрения поверхностны. Критика наша не врезывается вглубь, а растягивается в ширину. Наша критика никогда не становится лицом к лицу разбираемого ею автора, не глядит ему прямо в глаза и в душу. У нее свои особенные приемы. Она не иначе приступает к делу, как предварительно построив для себя подмостки и леса, род Вавилонского столпа, и с этой поддельной вершины, умозрительно теряясь в пустоте воздушных пространств, упускает, она из вида личность, значение, достоинства и недостатки подсудимого ей писателя. Она грешит не только в художественном отношении, но часто сбивается в отношении лиц, эпох, в отношениях прямо положительных и исторических. Где-то было сказано, например, что к так называемому пушкинскому периоду принадлежит Жуковский. Уж если подразделять литературу нашу на краткие и сбивчивые удельные периоды, то правильнее сказать, что Пушкин принадлежит к периоду Жуковского. Не Пушкин же дал движение Жуковскому, которого он застал уже в полноте сил и творчества. Справедливее сказать, что Жуковский подвинул Пушкина, которого дарование развилось и возросло под его влиянием. Нет сомнения, что в развитии дарования Пушкина отозвалось и влияние Батюшкова. Элегический стих Пушкина сродни стиху поэта, который первый с таким успехом и блеском усвоил поэзии нашей элегическую стихию. Пушкин, и по летам своим, и по внутреннему, прямодушному сознанию истинного дарования, всегда признавал себя учеником Жуковского. Из того не следует, чтобы ученик уступал место первенства учителю, чтобы он во многом не сравнялся с ним и сам собою не проложил впоследствии новые поэтические пути, не изведанные его предшественником. Но здесь идет речь о хронологическом порядке: нельзя примыкать старшего поэта к периоду младшего, особенно когда этот старший поэт сам должен быть признан родоначальником нового поэтического поколения. Таким образом, пожалуй, и Карамзин сопричислен будет к сателлитам Пушкина, потому что один продолжал писать, когда другой писать начинал.
Для пояснения и полнейшего уразумения печатаемых здесь воспоминаний скажем еще два-три слова.
Батюшков провел несколько времени в Каменец-Подольском в звании адъютанта при военном генерал-губернаторе А. Н. Бахметеве. Определился он к нему еще в конце 1812 года, или в начале 13 года, когда, после занятия Москвм французами, военная буря занесла в Нижний Новгород и молодого поэта, тогда не служащего, и раненого генерала. А. Н. Бахметев лишился ноги на Бородинском поле, в памятную для меня минуту: то же ядро, которое раздробило ногу ему, убило подо мною лошадь, и я, с помощью двух или трех солдат, вынес генерала из сражения на плаще моем. Бахметев худо и медленно оправлялся. Рана его не давала ему возможности в скором времени снова вступить в боевую жизнь. В таких обстоятельствах отправил он нетерпеливого и бездействием скучавшего адъютанта своего к генералу Н. Н. Раевскому. Он нагнал его в Германии и находился неотлучно при нем до самого вступления в Париж. В сочинениях Батюшкова, в послании его «К Дашкову», упоминается о служении его при генерале Бахметеве:
Нет, вот! талант погибни мой
И лира, дружбе драгоценна,
Когда ты будешь мной забвенна,
Москва, отчизны край златой!
Нет, нет! пока на поле чести
За древний град моих отцов
Не понесу я в жертву мести
И жизнь и к родине любовь;
Пока с израненным героем,
Кому известен к славе путь,
Три раза* не поставлю грудь
Перед врагов сомкнутым строем —
Мой друг, дотоле будут мне
Все чужды музы и хариты,
Венки, рукой Любови свиты,
И радость шумная в вине!
{* Помнится, что в первом издании сказано было: трикраты. Одна из смешных особенностей современной литературы есть та, что критики не любят иных слов и что издатели в угодность им подновляют прежние выражения авторов другими, ныне более употребительными. (Примеч. П. А. Вяземского.)}
Другое прекрасное стихотворение его «Тень друга» посвящено памяти Петина и проникнуто прелестью поэтическою и глубокою скорбью о ранней кончине незабвенного товарища и друга. Он написал эти стихи на корабле на возвратном пути из Англии в Россию после заключения европейского мира в Париже. Живое, остроумное, веселое и поэтическое описание этого плавания до Готенбурга находится в письме его к Д. П. Северину, также напечатанном в сочинениях его (Полное собрание сочинений Русских авторов 1850 г.).
1851
Впервые литературное наследие П. А. Вяземского было собрано в двенадцатитомном Полном собрании сочинений (СПб., 1878—1896); в нем литературно-критическим и мемуарным статьям отведено три тома (I, II, VII) и, кроме того, пятый том содержит монографию о Фонвизине. Во время подготовки ПСС Вяземский пересмотрел свои статьи, дополнив некоторые из них Приписками, которые содержат ценнейшие мемуарные свидетельства. В то же время необходимо учитывать, что на характере этих дополнений сказались воззрения Вяземского поздней поры. Специально для ПСС он написал обширное «Автобиографическое введение». ПСС не является полным сводом произведений Вяземского; в последние годы удалось остановить принадлежность критику некоторых журнальных статей и его участие в написании ряда других работ (подробнее об этом см.: М. И. Гиллельсон. Указатель статей и других прозаических произведений П. А. Вяземского с 1808 по 1837 год. — «Ученые записки Горьковского государственного университета», вып. 58, 1963, с. 313—322).
Из богатого наследия Вяземского-прозаика для настоящего издания отобраны, как нам представляется, наиболее значительные литературно-критические работы, посвященные творчеству Державина, Карамзина, Дмитриева, Озерова, Пушкина, Мицкевича, Грибоедова, Козлова, Языкова, Гоголя. В основном корпусе тома выдержан хронологический принцип расположения материала. В приложении печатаются отрывки из «Автобиографического введения», мемуарные статьи «Ю. А. Нелединский-Мелецкий» и «Озеров».
Учитывая последнюю авторскую волю, статьи печатаются по тексту ПСС; исключение сделано для отрывков из «Автобиографического введения», так как авторская правка по неизвестным причинам не получила отражения в ПСС; во всех остальных случаях разночтения, имеющие отношение к творческой истории статей, приведены в примечаниях к конкретным местам текста.
В 1811 году Батюшков жил в Москве; именно к этому времени относится его сближение с Вяземским. Вскоре Батюшков пишет послание к Жуковскому и Вяземскому «Мои пенаты» (1811—1812, опубл. 1814), которое находится у истоков поэтической «летописи» арзамасцев. Послание Батюшкова вызвало «цепную реакцию» ответных дружеских посланий Вяземского (см. т. I наст. изд.). Во время многолетней тяжелой болезни Батюшкова Вяземский проявлял к нему самое искреннее участие; в стихотворении «Зонненштейн» (1853) он с душевной болью вспоминал Батюшкова: «Здесь он страдал, томился здесь когда-то, // Жуковского и мой душевный брат, // Он, песнями и скорбью наш Торквато, // Он, заживо познавший свой закат».
Посылая статьи Батюшкова редактору «Москвитянина» М. П. Погодину для опубликования в журнале, Вяземский сопроводил их настоящим письмом-статьей.
Впервые — М, 1851, № 5, март, кн. 1, с. 3. Печатается по изд.: ПСС, т. II, с. 413—417.
1 «Воспоминание мест, сражений и путешествий» (1816) — размышления Батюшкова о русско-турецких войнах XVIII в., вызванные пребыванием поэта в Каменец-Подольском, где он находился в качестве адъютанта генерала Бахметева.
2 «Воспоминание о Петине» (1815). Петин Иван Александрович (1789—1813) — воспитанник Московского университетского благородного пансиона, однополчанин Батюшкова, убитый в сражении под Лейпцигом.
3 Дашков Д. В. — член «Арзамаса», автор нескольких критических статей; находился в дружеских отношениях с Жуковским, Батюшковым и Вяземским.