К. Зелинский. Кремнистый тупик (Архангельский)
| К. Зелинский. Кремнистый тупик |
| Опубл.: в 1934 году, в журнале «Литературный критик», № 2[1]. Источник: Архангельский А. Г. Пародии. Эпиграммы / Вступ. статья, сост. и примеч. Евг. Ивановой — М.: Художественная литература, 1988. — С. 176—179. — ISBN 5-280-00204-6. • Пародия на работы советского литературоведа и литературного критика К. Л. Зелинского (1896—1970). |
К. Зелинский
КРЕМНИСТЫЙ ТУПИК
Не воспрещу я стихотворцам
Писать и чепуху и честь.
Санкт-Петербург. 1808 г.
Небезызвестный французский критик Жан Уазо в статье, напечатанной в журнале «Литератюр де Пари», с элегантной непринужденностью, свойственной галльскому характеру, писал: «Я не погрешу против истины, если уподоблю движение поэзии движению пешехода по проселочной дороге» («Литератюр де Пари», № 365. Апрель. 1-я полоса).
Энгельс в письме к Марксу (Письма. Соцэкгиз. 1931), говоря о познании различных форм движения, правильно сказал: «Самая простая форма движения — это перемена места».
В чем сущность движения?
Еще у Гераклита Эфесского (Фрагменты, Таблица 606), справедливо считающегося одним из ранних творцов диалектики, мы узнаем о пребывании всего сущего в вечном движении (пантарей).
То же с очаровательной, как правильно сказала бы В. М. Инбер, музыкальной интонацией выражает Шуберт: «В движеньи жизнь идет, в движеньи» (Музгиз, 1935).
В поэтической продукции прошлого мы черпаем богатый материал, свидетельствующий об этой перемене места во времени (Гегель).
Что это значит?
Уже Вл. Соловьев формулирует этот динамический акт терминами предтечи раннего символизма, смутно предчувствующего крушение феодализма под железной пятой торгового капитала:
В тумане утреннем неверными шагами
Я шел к таинственным и чудным берегам...
Акцентированной фразеологией декламационной интонации, перекликаясь с гамсуновскими бродягами, вторит ему Д. Мережковский:
По горам, среди ущелий темных,
Где ревет осенний ураган,
Шла в лесу толпа бродяг бездомных
К водам Ганга из далеких стран.
(Чтец-декламатор. С.-Петербург, 1908)
Сравните это с жаровским:
Шаги дробят весенний воздух звонко.
В сердцах готовность. По дорогам — май... —
или с Безыменским:
Вышел, иду и знаю,
С кем и куда я иду... —
и вам станет ясно различие между сомнамбулической невнятицей мистических бардов и мажорной интонацией классовой громкости пролетарских поэтов.
В свете этих беглых цитат я позволю себе приступить к разбору стихотворения М. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу».
Что характерно для эмоциональной окраски мелкобуржуазного сознания?
Еще Жан Поль Рихтер говорил, что одиночество души есть мерило величия личности (том 3-й, стр. 543). Помните, у Пушкина:
Ты царь. Живи один.
(А. Пушкин. ГИХЛ, 1934)
Или у А. Блока:
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
(А. Блок. Незнакомка. 2-е издание)
Лейтмотив одиночества с элегической интонацией звучит и у Лермонтова:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит...
(М. Лермонтов. Полное собрание сочинений. ГИЗ, 1934. Издание 5-е, стр. 40)
Меланхолическая картина культурного бездорожья ясна (любопытно сравнить с дорожным строительством хотя бы Чувашской республики!). И напрасно Лермонтов пытается прикрыть его иллюзорным утверждением свободы. Этот наивный волюнтаризм не заполнит социальной пустоты поэта.
Над этим ситуативным положением стоит задуматься всем, кого забвение классового резонанса толкает на кремнистый путь мелкобуржуазной обреченности и, как правильно сказал Н. Я. Марр, создатель яфетидологии, приводит в тупик солипсизма.
- ↑ Евг. Иванова. Примечания // Архангельский А. Г. Пародии. Эпиграммы. — М.: Художественная литература, 1988. — С. 331. — ISBN 5-280-00204-6.